the rape of a child's hope

      у Олега выбора не было, поэтому он головой кивает и улыбнувшись, пошел вместе с парнем до приехавшей машины. сдерживал все эмоции и дожидался, пока водитель с места тронется. очень негодовал из-за того, что не смог в последние секунды их встречи обнять парня, лишь вслед уезжающему автомобилю посмотрел и прежде чем домой поехать на такси, решил еще немного пройтись. шел и в прямом смысле слова пританцовывал не взирая на косые взгляды прохожих. у него настоящее счастье произошло меньше десяти минут назад и тут бы почти каждый на его месте с теми же эмоциями шел, если бы побывал в их обстоятельствах.       не понимает, что с ним произошло, раз спустя долгое время клятв поставить работу выше отношений он выбрал второй вариант, так еще и максимально не стандартно, оказавшись в ловушке карих глазах. уже не страдал от ориентационного кризиса и перестал все спихивать на подростковые ошибки. принял свою симпатию не только к девушкам как факт и был готов признать, что его сердце забрала не какая-нибудь Екатерина, Марина или Наталья, а Дмитрий. даже звучит смешно, если честно.

*      *      *

      Дима как только в машину сел, поздоровался с мужчиной и сразу же наушники надел. чувствовал себя замечательно и кажется его сейчас разорвет на атомы от переизбытка эмоций. пытался не показывать этого внешне и в себе держать, потому что видел, как водитель время от времени поглядывал на него косые взглядами в зеркало заднего вида. не понимал, к чему могли быть эти взгляды, но пытался не заострять на этом внимание. на телефон сразу же полетели сообщения от Шепса, где он во всех чувствах признавался, в которых не успел признаться в последние минуты. даже не видя парня вживую, слышал, как тот с улыбкой на лице шел по громкой улице и без стеснения на всю улицу речи про безграничную любовь толкует. Матвеев писать не любил и шатен это знал, поэтому краткие ответы на этот эмоциональный взрыв нужно было воспринимать, как что-то искреннее.       Матвеева уже даже не волновало то, куда его везут сейчас и какие его люди встретят. ему было важно, чтобы завтра его встретил другой человек. даже задумывался над тем, что и таблетки как будто стали совершенно ненужными. их заменил гормон любви и счастья.

нашел причину, по которой стоит.

      татуированный уже на порог поднимается и в дверь стучит. не может улыбку с лица убрать, даже осознавая, куда он вернулся. буквально через пару секунд дверь служанка открывает и сразу же отходит, открывая вид на прихожую, где его родители стояли дожидались. переводит взгляд на отца, который выглядел разгневанным. никогда не видел его настолько злым, а взгляд настолько ненавистным. за широкой спиной мать стояла, глаза которой были сожалением наполнены. как будто снова не доглядела и раскаивается перед приемным сыном. с лица тут же улыбка пропадает и стал себя настороженнее вести.       — разувайся, проходи, — без лишних эмоций сказал мужчина и стал взглядом прожигать пришедшего.

у Димы сейчас сердце остановится. что он сделал на этот раз?

      чужого приказа не смеет ослушаться и как только от верхней одежды избавляется, делает несколько неуверенных шагов в прихожую.       — чего ты так волнуешься? беги переодевайся и можешь вниз спускаться на ужин. за ним расскажешь, как прогулялись с Олегом, — добавил Андрей вполне спокойно, но все-таки что-то нервное проскакивало в интонации и глаза выдавали его с потрохами.       Дима поторопился исполнить чужую прихоть и рюкзак прихватив с пола, взглядом родителей проводил и на верх стал подниматься. сердцебиение учащаться начало и он в голове тысячу и одну мысль прокручивал, не понимая, что на этот раз стало причиной для такой злости.       в комнату зашел, только и успев сообщения новые проверить, как вдруг кашель со стороны двери слышит. оборачивается и в ту же секунду отца на пороге комнате видит.       — ну что, Димуль, рассказывай, как прогулка? — начал очень непринужденно он и дверь прикрыл, подходя ближе.       татуированный попятился назад и облокотился о стол, зрительный контакт соблюдая.       — нормально прошла, что тебе нужно? — сразу же ядом брызгаться начал младший.

снова вернулся в привычный кошмар.

      — а ты чего так грубо общаешься? на тебя так пагубно влияют прогулки? или может быть лишний раз слюнями обмениваться с сыном моего лучшего друга не надо? — с каждым словом все враждебнее проговаривал мужчина и ближе подходил, — что это было в конце твоих блядок?! в рот полез к парню, который сыном уважаемого человека является!       у Димы в эту же секунду глаза забегали. сердце начало настолько быстро биться, что кажется, как будто вот-вот выпрыгнет. тело мелкой дрожью пробило, пока юноша пытался куда-то деться, вот только сам себя загнал в угол.       — а ну отвечай, сученыш! что это было, в педиков подался?! — на крик перешел Андрей и схватив парня за плечо, откинул подальше от стола, силу не рассчитав, случайно с ног сбил, заставляя на пол с грохотом упасть.       — нет, стой-стой!.. — умолял Дима и назад пятился, рукой голову прикрывая, — я ничего не делал, поверь мне, прошу!

вот почему водитель на него косо смотрел.

      у мужчины глаза кровью наливаются и он рукой своей мальчишку за волосы хватает у самого корня и наверх тянет, заставляя встать с воплями.       — да как ты смеешь мне врать? стоять и нагло врать, что ничего не делал! — и после этих слов второй рукой особо не целясь, оставил пощечину. сильную, увесистую.

Диме кажется, что у него челюсть вылетела. хотя нет, вроде на месте.

      тут же рукой хватается за место удара и на ногах устоять пытается, но мужчина начинает за волосы дергать в разные стороны, в конечном итоге на кровать откидывая. татуированный в комочек сворачивается и за голову хватается руками, лицо прикрывая.       — прости-прости-прости… — в полуистерике молит прощения Дима до того момента, пока ему ладонью меж лопаток не прилетело хлестким шлепком.       — прощения просишь у меня, пидорас? решил на чужой хер прыгнуть, а теперь прощения у меня просишь? да как тебя земля носит… — с полным отвращением в голосе говорил Андрей, оставляя новый след на чужом теле.       по щекам слезы текут и юношу обида пожирает изнутри. впервые почувствовал, что действительно кого-то любит и оказался снова избитым, даже за это. не понимал чужих ругательств, если опекун сам любитель надругаться над хрупким телом и почему-то к нему не относятся все эти оскорбления, которые он в сторону Димы выкрикивает.       — ты сам надо мной надругаешься, почему тогда я мерзкий?.. — решил задать вопрос напрямую парень и слишком поздно понял, что сказал лишнего.       чувствует, как Андрей тут же прекращает без разборочные наставления новых синяков и приподнимается с кровати.       — ты что, сын потаскухи, про меня что-то вякнул? — тут же задал риторический вопрос мужчина и взгляд перевел на рабочий стол, где провод от зарядки телефона нашел.       хватает его в руки и складывает на один раз, замахиваясь. попадает точно по ребрам и вовсе не сожалеет, сразу же продолжая эти пытки.       — да как ты поспел в мою сторону сказать что-то подобное, неблагодарный ублюдок! — удар, — ты должен мне ноги целовать за все, что сейчас имеешь! — еще удар, — осмелел? думаешь, раз подсосался к Олегу, значит уехать от меня сможешь? только через мой труп, щенок… — третий удар, попадающий поверх старых кровоточащих ран.       Дима жгучую боль чувствует, которая по всему телу бежит вместе с горячими слезами. ему рук не хватает, чтобы полностью закрыться от всех ударов, лишь пытался предугадать куда на этот раз прилетит и закрывал эти места, время от времени получая точно по пальцам. водолазка и джинсы не спасают от этой мучительной боли, заставляя громче кричать, когда шнур от зарядки вторично на свежие раны попадал. несколько раз получил по щеке и чувствовал, как капилляры лопались изнутри. кажется, вот-вот и потеряет сознание от болевого шока. уже не было сил на громкий плач, лишь кряхтение издавал, дожидаясь, когда мужчина наиграется или когда он уже коньки двинет.       пытался стерпеть все эти мучения, вот только каменный образ не справлялся со всей физической болью, причинённой за эти десять минут. ему казалось, что прошло несколько часов, но если бы все было действительно так, организм точно бы не выдержал и впал в нирвану, чтобы больше не чувствовать все это.       через несколько минут чувствует, что эти замахи прекращаются. ему страшно открыть глаза и руки от лица убрать, поэтому лишь трястись как осиновый лист продолжает. долго просил прощения своей души грешной, но сейчас сил не было даже чтобы рот открыть.       — отпрыск ебаный… я надеюсь ты усвоил урок, — с таким же гневом в голосе сказал Андрей, откинув куда-то в сторону провод, — уже завтра ты не будешь работать в том месте. успей попрощаться со своим Олежей, потому что послезавтра ты ко мне в офис переезжаешь. и только попробуй рассказать кому-то главную причину — убью как псину дворовую.       у Димы сил не было даже головой одобрительно махнуть. у него мышцы сокращаются и тело судорогами сводит, не может даже пальцем пошевелить. ощущает привкус рвоты во рту, пока голова кружиться начинает и в виски резкой болью отдает. слышит отдаляющиеся шаги в сторону выхода и глаза приоткрывает, тут же наблюдая за тем, как картинка расплывается и темнеть постепенно начинает.

неужели… это все? конец?

      силы покидать начинают тело и ему кажется, что он ту сторону видит. слезы сами по себе непроизвольно течь начинают и Дима их не контролирует. эти слезы всю обиду через соленую воду спускали. ее было слишком много, кажется, даже с потоотделением выходит. очень долго копилась и уже места не хватало под кожей.

не хочет верить, что его кончина пришла так быстро и неожиданно.

      не чувствует собственной физической оболочки и его страх моментально накрывает. пытается пальцы в кулак сжать, но ощущает, как тело просто не слушается. второй рукой пытается тоже самое проделать, но все попытки четны.

а как же Олег?..

      ради этого человека хочет вылезти с того света, не позволит, чтобы все кончилось, даже не успев начаться. вот только полежит еще чуть-чуть и точно встанет, чтобы в порядок себя как обычно привести и дальше существовать. глаза прикрывает и тут же в тяжелое состояние проваливается. боится, что больше не сможет тяжелые веки поднять, но вместо хриплого дыхания больше не может и звука издать. о каких криках помощи может идти речь, если даже пальцем пошевелить не может. с трудом сглатывает, чтобы не захлебнуться в собственной слюне.

может быть, действительно конец пришел?

      пытается ритмы мозга активировать, чтобы не отключиться. пытается думать до последнего, потому что боится, если эти бешено бегущие мысли закончат плясать в черепушке, то больше туда и не вернутся, уйдя с концами. вот только даже думать становится очень больно, заставляя прекратить этот мозговой шторм и уйти в забвение.

все. он чувствует, как в тоннель без света в конце попадает.

*      *      *

      Олег домой приезжает с чувством эйфории. душа ликует и рвется наружу, и будь воля Шепса, он бы выпустил ее на пару секунд прогуляться. как будто невидимый барьер своего сердца разбил. это было именно то чувство, которого не хватало долгие годы. осознал, что помимо любимой работы и прочих бытовых дел в жизни должна быть любовь, которая хочешь ты того или нет, все равно сожрет тебя с головой. бесполезно было от нее бежать, намного быстрее.       на кровать заваливается прям в одежде и телефон достает из кармана джинс, заходя в последний чат. читает несколько кратких ответов и снова начинает что-то отписывать, почти сразу же оставаясь просмотренными. Шепсу не сложно подождать какое-то время ради этого одно ответа на весь мозговой шторм, который он в текст вкладывает. к тому же, Матвеев занятой человек и шатен не в праве бранить его за не моментальный ответ.       хотелось бы кому-нибудь рассказать про это счастье, вот только такое общество явно не одобрит. насколько бы близким ему не были некоторые люди, по прежнему не может им доверять на сто процентов такую интимную информацию. это не обычная прогулка с девушкой за ручку, а целая история, начало которой дало корни еще где-то в начале ноября. он еще успеет свыкнуться с этим чувством счастья, которое изнутри поедает, но пока хочет им насладиться как можно дольше.       все-таки решает себя в порядок привести и телефон откладывает, уходя на неопределенное время. и даже несмотря на то, что он стал заниматься бытовыми делами, мысли были совершенно в другом направлении. его по прежнему волновало то видение, которое он узрел в усадьбе Матвеевых. возможно, у него теперь есть шанс узнать все лично, но лично сам даже и не хочет задумываться, потому что боится уйти в слишком ужасную версию.

а может правда является более мрачной, чем обычные догадки.

      насколько бы сильно ему не хотелось верить в то, что у Димы все прекрасно, очень много вопросов остается без ответов. представить себе не может, сколько в том доме может быть семейных тайн, скрытых от мира сего, в том числе от Олега и его семьи. задумывается над этим все чаще и чаще, голова скоро лопнет от нагрузки на мозг. очень много теорий крутится в черепушке. если бы их семья была кем-то из царских кровей, то после смерти их династии люди бы строили столько заговоров и музей открыли, где каждый день сотни людей топтались бы вслед за экскурсоводом и слушали известную информацию, которая вместе с мифами смешалась. платили бы огромные деньги, чтобы увидеть в живую усадьбу, где в тихом омуте черти водились.

но это все лишь бурная фантазия Шепса.

      он обратно в комнату возвращается и к мобильнику тянется, в надежде новое сообщение увидеть, вот только очень сильно расстраивается, когда на самом деле парень не то что не ответил, а даже не прочитал. Олег не отрицает, что у Димы может быть очень много дел и напишет позже, но сердце почему-то подсказывает, что может что-то плохое случится. не может объяснить этот нарастающий зверский страх за чужую жизнь. особо не прислушивался к внутреннему голосу в повседневной жизни, но сейчас хмурится и не желает мрачные мысли отпустить. не может просто так сердцебиение учащаться, но и экстрасенсорными способностями он тоже не владел.

*      *      *

      голова раскладывается. Диме кажется, что он уже успел в ад попасть и на последнем кругу в котле вертится за свою влюбленность, но все-таки находит силы глаза приоткрыть. веки по прежнему тяжелые и смыкаются, но его радость безграничная накрывает после осознания, что вот, он по прежнему жив.

и он по прежнему в другом аду.

      несмотря на эту головную боль, как будто после удара битой по затылку, он пытается подняться и тут же по всему телу болью прошибает. юноша болезненно простонал и снова опустился на кровать, успев лишь голову поднять.

это был не дурной сон. это все наяву.

      он не понимает сколько пролежал без сознания, не понимает где находится и очень смутно помнит последние минуты «прошлой жизни». понимает, что ему нужно подняться, насколько бы это не было больно. пытался найти точку, при которой подниматься не так мучительно. на локте приподнялся, голову не поднимая и стал медленно ноги выпрямлять, как будто стену пытаясь нащупать. вот только вместе этого ощутил свободное пространство и перепугался, пока не сориентировался, что лежит на кровати. настороженно стал на локтях двигаться к полу, вставая на ноги.       брюнет выпрямиться не мог, потому что спина адски болела и судорогами сводило. медленно в сторону тумбочки двинулся, без резких движений телефон в руки взяв. увидел тысячу и одно новое сообщение от Шепса, сначала даже не придав значение таблу с временем. он глаза округлил, когда увидел, что время пятый час утра. в голове постепенно стали образы всплывать и он постепенно стал вспоминать последние мысли, перед тем, как сначала потерял сознание, а затем уснув на несколько часов. Матвеев не видел смысла ложиться снова, сейчас его волновало лишь то, как бы поскорее придти в себя и суметь хотя бы в полный рост выпрямиться. стал постепенно пытаться шею и спину размять, но адская боль мешала. по щеке даже кристальная слеза от мучений скатилась, но несмотря на это, юноша смог хоть немного атрофированные мышцы.       сгорбившись, татуированный к зеркалу подходит и пытается свой шок сдержать: в отражении зеркала видит, что коричневая водолазка насквозь в некоторых местах кровью пропитана. огромные кровавые полосы на несколько сантиметров протягиваются и ужас наводит. с каждым новым шагом чувствует, как джинсы, прилипшие к телу из-за засохшей крови свежесделанных ран, неприятно тянут кожу. на черной ткани может и не видно этих багровых пятен, но ему страшно представить, что происходит на хрупком тельце.       кривится и губу закусив, пытается без резких движений снять хотя бы водолазку. сквозь плотно сжатые челюсти воздух вдыхает на каждом больном движении.

он дар речи потерял, когда состояние голой кожи увидел.

      запекшаяся кровь местами на теле осталась. почти вся грудная клетка и некоторые участки предплечий были усыпаны красными полосами. кажется, если надавишь на эти места, они снова кровоточить начнут.

ему противно на собственное отражение в зеркале смотреть.

      не может без слез взглянуть в зеркало и тут же отворачивается, рот рукой прикрывая.       — ублюдок… — тихо говорит в руку Дима, обращаясь тем самым к опекуну.       пытается с эмоциями справится и в сторону кровати отходит, чтобы сесть и от узких джинс избавиться. очень жалеет сейчас над своим решением надеть что-то обтягивающие, потому что представляет, с какой болью будет это снимать.       — ненавижу-ненавижу-ненавижу… — как в трансе тараторит юноша и сквозь жгучие ощущения стягивает ткань с ног.       картина маслом здесь никак не лучше. сдерживает слезы и взгляд на таблетки, стоящие на тумбочки переводит. снова облажался. может быть, ему было бы не так скудно сейчас, если бы все эмоции отключил. чувствовал только физическую боль, но сейчас моральная поедает и сжигает изнутри.

за что ему такая участь?..

*      *      *

      в комнате из-за открытого настежь окна очень холодно и эта прохлада обволакивает поверхность всей мебели, на чужой душе оседая. вот только Дима не чувствует боль. он тело с ног до головы перекисью водорода заливает и сверху бинтами заматывает недавно полученные раны. несколько рулонов белой марли ушло на это, Матвеев после третьего со счету сбился. буквально через несколько часов ему уже нужно быть в офисе и это будет его последний раз, когда он там покажется. после этого будет сидеть в прямом смысле слова под рукой Андрея, работая в его главном отделении. выделил юноше два часа на сборы нужных вещей и прощание с «любовником», после чего за ним личный водитель снова подъезжает и все. его дальнейшая судьба не известна. посадят на три замка на верху башни под присмотром огнедышащего дракона на три века.       наверное, он должен был попытаться сражаться за свою любовь или хотя бы погоревать по этому поводу, но лошадиная доза нейролептиков дает о себе знать. как же ему надоело абсолютно все в этой жизни. кажется, должен был привыкнуть к постоянному страху и смириться с ним, но с каждым годом становится только хуже и он боится, что будет через год. может быть вместе с матреной они продумают план побега и уедут подальше отсюда. он не маленький и не верит в сказки про принца на делом коне, который заберет его и они убегут от злой матери-злодейки на край света, начав жить весело и счастливо. ну не верит он.       хватает рюкзак и на плечо вешает, из комнаты выходя. ему больше не нужно ни к чему морально готовится. он выплакал все слезы копившиеся еще около двух часов назад, а сейчас снова забвение чувствует. пустым взглядом мать провожает, потому что снова не смогла спасти, больше говорит о том, что ей жалко, а сама бездействует, когда это действительно нужно. куртку накидывает и обувь натягивает, покидая порог чертового дома. видит, что водитель тот же, который вчера его отвозил. руки в кулаки сжимает с такой слой, что полумесяцы остаются.

это все из-за тебя…

      садится на заднее место не здороваясь и сразу же наушники надевает. по прежнему больно спиной чего-то касаться, но назло самому себе вдавливается в спинку кресла. в окно смотрит и понимает, что даже неизвестности перестал бояться. жил в постоянном страхе будущего, а сейчас почему-то как должное принимает спокойно.       в сотый раз смотрит на Москву и думает о чем-то своем. куда они все бегут? на работу? к любимым? или сами не знают, куда им надо? и Дима не знает ответа на эти вопросы, лишь с интересом за чужой суетой наблюдает. у самого каждый день, как день сурка, не считая вчерашней прогулки и разных способов отца над ним поглумиться и в какой позе на этот раз изнасиловать больную душу вместе с телом.       видит несколько звезд, которые еще спрятаться не успели. эти звезды такие чудесные и кажутся отдельной цивилизацией.

а может быть звезды — это люди, которые ушли из нашей жизни?

      сейчас они находятся за десятки тысяч километров от нас и смотрят сверху вниз на всю кипящую жизнь. смотря и насмехаются над тем, какие у людей крошечные проблемы на самом деле, просто раздувают из них что-то глобальное. наблюдают над всей грязью в этом никчемном мире. сколько гнилых душ каждый день заставляют страдать других и страдают сами от психологической нестабильности.

а может быть они вовсе ничего не чувствуют.

      просто обречены несколько тысяч лет смотреть за всем и ничего не чувствуют. не могут посочувствовать своим родственникам, которые потери снова и снова переживают. какие-то звезды ярче светят и они ближе кажутся, потому что вот-вот из жизни ушли, а есть маленькие тусклые звездочки, про которых лишь пару человек вспоминает время от времени, когда рутина не так сильно в свое болото проблем затягивает. они исчезнут, обязательно когда-нибудь исчезнут, но только после того, когда про них последний человек забудет. переродятся они в кого-то или просто бесследно исчезнут — неизвестно. ученые годами ломают голову вопросом «что будет после смерти?» и годами ответить не могут на эти вопросы. все мы когда-нибудь узнаем, не стоит торопиться.       Дима чувствует, как машина остановилась и он в таком же молчании выходит, дверь захлопывая. проходит в здание и сразу же на второй этаж поднимается, даже не отметившись у администратора. спокойно по коридору длинному проходит и в нужный ему кабинет заходит. в глаза сразу же горящий свет бросается, а затем до боли знакомая фигура.

что-то по ребрам бьет и пытается трепет вызвать сквозь барьер безразличия.

      Олег тут же поворачивается в сторону пришедшего и улыбку волнительную натягивает.       — привет, ты почему на сообщения не отвечал? — тут же спросил Шепс и ближе подошел, желая парня обнять.

снова этот холодный взгляд видит.

      Дима в середину кабинета проходит и понимает, что младший объятий требует. вот только тот еще не знает, сколько эти объятья физической боли причинят.       — Олег, пожалуйста, сядь и послушай меня. не перебивая, — попросил серьезно татуированный, зрительный контакт соблюдая.       у Олега сердце сейчас от волнения остановится. он не понимает, что происходит, но не имеет права не послушаться, поэтому головой кивает молча и на диван садится. неужели не любит?       Матвеев тяжко вздохнул. пытается с мыслями собраться, которых было слишком много. ему стоит как-то осторожно начать весь рассказ, но даже не понимает, откуда начало брать, где корни этой огромной проблемы.

      — у меня есть два часа на то, чтобы собраться.

меня в другой отдел переводят, потому что водитель увидел, как я полез к тебе в поцелуй и доложил все отцу.

молчание, думает.

— я не отвечал вчера, потому что этот больной ублюдок меня около получаса пиздел как только мог.

руками, ногами, проводом от зарядки, оскорблял, желал смерти и в конечном итоге я отключился. до самого утра.

      руки трястись начинают предательски, а подбородок стал подрагивать. он видит, как серые глаза мрачнеют и округляются от шока. будь его возможность, он сразу же с вопросами накинулся, но обещал молча слушать и не перебивать.

— он видит во мне ничтожество. ненавидит меня с каждым днем все больше и больше, упрекая в том, что я должен быть ему благодарен за все, что я имею эти последние четыре года.

должен быть благодарен за то, что в четырнадцать лет он забрал меня, а не оставил гнить в детском доме.

Олег больше не может молчать.

      на него разом наваливается столько информации и он не успевает все переварить. словом «шок» нельзя описать весь этот спектр эмоций, который Шепс сейчас чувствует. его поразили слова про избиение, но последней каплей стали последние слова. не мог поверить в то, что перед ним стоит приемный сын Андрея Михайловича. все это время был уверен в кровной связи и сейчас был полностью сломлен.       — детский дом?.. — кратко и тихо переспросил.       — он самый, — ответил Дима.       если бы не нейролептики, которые держат его психическое состояние сейчас в полном покое, он бы точно начал сейчас рыдать навзрыд или того хуже, впал в безостановочную истерику.       — этот псих не родной отец. у меня язык не поворачивается даже «отцом» его назвать. подонок и не больше.       Олег на ватных ногах приподнимается и руки тянет, чтобы юношу обнять, прежде чем что-то еще ответить. но Дима тут же назад пятится и это по сердцу бьет.       — почему ты… — и не договаривает, потому что Матвеев толстовку приподнимает, показывая перебинтованный живот и ребра.       — мне больно. мне очень больно сейчас касаться чего либо.

      Шепс снова замер.

      он слушал и буквально своим ушам не верил, что человек, который все это время прикидывался родным отцом возлюбленного еще и настоящим тираном оказался. на глазах слезы сожаления и сопереживания наворачивались. еще больше пугало то, с каким спокойствием это говорит юноша.       — как ты можешь рассказывать без единой эмоции подобное? — выдавил из себя Шепс и аккуратно Диму за руку взял и стал большим пальцем тыльную сторону поглаживать.       карие глаза своей печальностью изнутри пожирают. Матвеев молчит несколько секунд, как будто сказать нечего. ему еще столько всего рассказать предстоит за эти чертовы два часа и не уверен, что сможет не расколоться на более импульсивные эмоции.       — Олег, во мне лошадиная доза нейролептиков и я проживаю подобное изо дня в день, как я могу рыдать от собственной рутины?

легко и просто.

      и Олегу кажется, что он сейчас находится во сне. все звучит слишком нереально и печально, чтобы оказаться правдой. и ведь не зря его сердце вчера разрывалось от плохого предчувствия.       — почему ты не уехал из этого кошмара? давай просто возьмем и…       — Олег, ты думаешь, я не пытался? не пытался обращаться в полицию и подобные службы? думаешь, пара десятков тысяч рублей не сыграла огромной роли в «потери заявления» и его нерассмотренности? я живу по принципу дом-работа-дом и не имею возможности дальше собственного сада выйти. я гнию в этой ебаной усадьбе с прислугами, а по вечерам еще и кувыркаюсь в постели с этим ублюдком, потому что он требует «исполнить свои потребности». и ты думаешь, что я не пытался?..       с каждым новым сказанным предложением голос становился печальнее и мрачнее. одно лишь воспоминание об адской боли внизу живота заставляла из стеклянных глаз слезу жгучую проронить.

Шепс снова дар речи потерял, слова здесь кажутся излишними.

      Дима руку отдергивает и соленую воду протирает, которая глаза щиплет. взгляд отводит, не в силах больше терпеть пожирающие серые омуты.

— когда меня первые забрали из этого сраного интерната, я надеялся, что у меня будет все то же самое, что и у обычных детей. и первую неделю действительно у меня было все, пока этот озабоченный кретин ко мне в шорты не полез и сказал, что все будет хорошо.

— ты поверил в это?

— да, мне было шесть лет. я просто хотел любви и не знал, что кто-то пользуется детской наивностью.

      Шепс аккуратно чужую голову приподнимает, придерживая. слезу большим пальцем смахивает, а самого трясет, потому что не хочет слабость показывать.

— и после этого я из каждой приемной семьи сбегал. я боялся, просто б-боялся, что это снова повториться, угрожал,

что подожгу их квартиру, если они возьмут меня. но Матвеевым мне не позволили так сказать.

они собрались спонсировать детский дом, если им прилежного воспитанника приведут.

я помню как он улыбался, был счастлив, когда я только приехал в огромный дом и стал осваиваться.

обещал любой каприз исполнять, вот только цена за эти капризы слишком высокая.

я готов был отказаться от всего, что у меня было,

лишь бы телом за свое существование в этой семье не платить…

старается спокойно говорить, но голос дрожать начинает.

чужую толстовку в пальцах сжимает и взгляд в пол устремляет.

— я кричал, просил остановиться, пытался убежать, звал мать. и никто в доме,

полном людей не пришел ко мне. он шептал, как любит меня и насколько мое тело прекрасно.

я хотел скальп с себя снять в тот момент.

просил не насиловать мою больную психику, но я уже чувствую привкус таблеток с носилками.

      зубы стискивает с такой силой, что скоро крошиться начнут. он очень долго копил в себе такую огромную тайну, а сейчас скидывает этот груз со своих плеч. голову опускает на чужое плечо, сильнее край толстовки в руках сжимая.       Олег боится больно сделать. он чувствует такое отвращение к начальнику, которое никогда не чувствовал ни к кому. врагу не пожелает такую судьбу, которая досталась этой искалеченной душе. представить себе не может, что сейчас татуированный чувствует. одновременно выговорился, но и продолжает жить в этом кошмаре. и Шепса пугает то, что он при огромном желании не может увезти юношу из этого кошмара. хочет выть от безысходности.       когда чувствует вес на плече, хочет в ответ обнять, но боится больно сделать, поэтому не касаясь чужого тела, стал по голове аккуратно поглаживать.       — она мне обещает уже четыре года уехать от этого сумасшедшего, но до сих пор терпит его побои и не может мне помочь… — продолжает Дима дрожащим голосом, — я держал это все в себе столько лет… даже психиатру не рассказывал, потому что он обещал с меня кожу содрать, если кто-нибудь узнает. помнишь, как я больничный взял?       а в ответ одобрительное мычание.       — он нахуярился в говно и запер меня на балконе в канун нового года. сказал, что когда захочу выйти, могу спуститься к ним. я простоял на морозе полчаса в домашней одежде с босыми ногами, пока на мои крики дворецкий не пришел.

он замолчал. ему больше нечего сказать.

      — котенок, это… у-ужасно, — Шепс не сдерживается. от больше не может слезы сдерживать в состоянии шока, — я тебя увезу обязательно из этого кошмара… придумаю ч-что-нибудь и обязательно увезу…       — это невозможно. просто прими эту информацию как должное, мне нужно было это кому-то рассказать.       Олег голову запрокидывает, чтобы слезы сдержать. он не может просто спокойно жить с этой информацией, зная, что в любой момент над его дорогим человеком в любой момент могут надругаться или избить до полусмерти.       — я не могу, я не оставлю это, Дим, я не позволю, пойми меня правильно.       — у нас нету выбора. и встречаться мы не можем. если он захочет, может ограничить меня абсолютно во всем и оборвет полностью всю связь с внешним миром. я свой паспорт последний раз видел четыре года назад. да и в принципе любые документы, которые необходимы для того, чтобы сбежать.       Шепсу больно слышать спокойствие в чужом голосе. он не знает как успокоить эту ревущую душу и очень хрупкую больную психику. ему нужно немного времени, чтобы план придумать. во чтобы это не стало. нужен план, как чаще видеться и в конечном итоге оборвать этот бесконечный круг Сансары. не верит, просто не верит, что это их последние два часа вместе. всему прекрасному есть конец, но не такой близкий и скорый, без возможности на скорое возвращение. Олег же просто не сможет отпустить это за порог кабинета, он боится зарыдать навзрыд с каждой новой потраченной минутой.       жадно носом вдыхает запах чужого вишневого парфюма, как будто перед смертью пытается надышаться. чувствует, как в чужом теле постепенно дрожь успокаивается, но лишь ближе к себе хрупкое тело жмет.

он не позволит все оставить именно так, не имеет право убежать, если решил идти до конца нога в ногу.

принял эту боль и вместе понесет ответственность за ее тяжесть.