Феникс под тëмным крылом

      Кэйа прошёлся по каюте, прикидывая какое впечатление она произведёт на гостя. Всё должно было выглядеть так, чтобы капитан не казался грубым невежей, но и не выставлять его голодным псом, который готов облобызать первого встречного ради не обглоданной начисто кости. Правда, нынче он в самом деле заинтриговался предстоящей беседой, но оттого всё менее желал умаслить визитёра. Напротив даже: это его, капитана Альбериха, стоило бы ублажать всеми правдами и неправдами. И скромная бутылка простенького, но недурного вина, выставленная на стол, яснее некуда подчёркивала деловой тон. Кэйа хмыкнул, довольный своим осмотром. Быть может, Архонты наконец ниспослали ему нечто стоящее, захватывающее, что расшевелит его мозги, закоченевшие от бесконечного противостояния с Мамочкой Доу. Старухе давно уж пора подвинуться, да слишком долго никто не пытался потеснить. А кто, как не Кэйа, способен показать, что дух свободы и разбоя не запихать в рамки договоров с властителями мира сего!       Впрочем, если бы эти рамки оказались весьма просторными и как следует позолоченными, если бы кто-то пожелал договориться с ним на приятных условиях… Тогда он бы, может, задумался, что такое свобода и какие формы из неё сообразно вылепить.       А пока почерневшие карманные часы твердили: гость опаздывал. Однако веры им не было, они имели привычку сбиваться и спешить. Кэйа приложил их к уху, вслушиваясь, потряс словно кошель монет и упрятал поглубже в карман. Нужно бы послать Беннета к часовщику, пусть глянет на всякий, вдруг это барахло ещё можно привести в приличный вид. Главное, чтоб мальчишку не облапошили с ценой. А лучше всего отправить с ним записку: уж вряд ли кому-то хватит наглости обмануть капитана Альбериха. Кэйа нипочём не посоветовал бы проверять на собственной шкуре, что за такой дерзостью последует.       Он плюхнулся в кресло, закинув ногу на деревянный подлокотник. Пожалуй, ещё немного и бутылка откупорится никого не дождавшись. Капитан отнюдь не был нетерпелив – просто нет в жаркий день ничего хуже скуки. А кроме неё ничего покамест не оставалось. Обстановка вокруг сложилась вполне деловая, и в этом-то он уверился твёрдо; письмо с предложением перечитал на сто раз, прежде чем согласился потенциально измараться в деле – если предстоящие переговоры пройдут удачно; Беннета он отослал куда подальше, ибо передумал просить его прислуживать за столом при нынешней встрече (от винных пятен люди сговорчивее обычно не становятся), а с того сталось бы неведомым образом попортить всё даже без присутствия в каюте, и пока мальчишка шастал Архонт весть где, развлечь капитана было некому. Оттого Кэйа взялся за бестолковое подбрасывание монетки. А почему в конце концов и нет? Пускай госпожа удача, верная раба, скрасит миг скуки – ну что ей стоит повернуть медную крошечку загаданной стороной?       И всё же, как ни печально, даже стоило Кэйе угадать – удовлетворения это не приносило. Его вообще мало что радовало по-настоящему. И простенькая игра с самим собою время от времени скорее уж выжигала оставшиеся пеньки спокойствия, чем хоть сколько-нибудь расслабляла. Заучить это новое свойство почему-то не выходило, каждый раз Кэйа попадал в одну и ту же западню, чересчур поздно обращая на него внимание. Но опять же – ничего приличнее в распоряжении пока не имелось.       Годами отточенное «развлечение» прервал резкий стук в дверь. И только благодаря привычности незамысловатых движений монетка упокоилась в крепко сжатом кулаке. «Чего надо?!» – рявкнул Кэйа, будто его отрывали от первостепенной важности дел, вместе с тем сбросив пятку на пол. «Кэп, тут к Вам пришли», – робко ответили по ту сторону двери. «Так пускай войдут!» – всё ещё с деланным раздражением, но как бы чуть смягчившись скомандовал капитан. Не думали же они, будто капитан только и ждёт как бы самолично распахнуть дверь да кинуться в объятия пришедшим! А потом что, может, колено приклонить!?       Ворчать про себя Кэйа мог сколько угодно, к тому же это, кажется, придавало ему озабоченно занятой вид. Но вместо он оценил вошедшего мужчину, коротко поклонившегося с порога. Ничего особенно примечательного: рост – средний, волосы – светлые, хорошая осанка, тёмные одежды – приличные, но отлично подходящие для путешествий. Разве что плащ с изысканно отделанной пелериной и высоким стоячим воротником, смахивающим на рыбий хвост.       – Вижу, меня всё же ждали, – улыбнулся гость, обратив внимание на два бокала, после того как перестал этак оценивающе и с горделиво задранным подбородком вертеть башкой осматривая всё подряд.       – Предполагал, что Вы можете заглянуть, раз уж так красноречиво просили назначить встречу, – протянул капитан задумчиво, пряча в стол стопочку бумаг.       Ничего важного в них не значилось. Иначе – Кэйа не стал бы вот так трясти ими, как красной тряпкой перед быком. Всё, имеющие значение, он не оставил слишком уж на виду, даже на столике для карт не осталось таких, какие выдали бы его планы. Себя всё-таки необходимо оберегать. К идеям и секретам – трепетно и со всей ответственностью.       – Я присяду?       – Если изволите, – промурлыкал Кэйа небрежно.       Как только гость опустился в кресло напротив, капитан наполнил бокалы. И тут же пропустил в горло несколько крупных глотков, оставшихся на языке сладковатой ноткой. Улыбка приторного наслаждения украсила его лицо. Верно, из нежелания обидеть хозяина, гость коротко пригубил, содержимое бокала уменьшилось едва-едва заметно, чуть значительнее чем расстояние от минуты до минуты на циферблате старых барахлящих часов.       – Что ж, капитан Альберих, позвольте представиться: Дайнслейф. Давайте начнём с простого вопроса: что Вам известно о Каэнри’ах?       Дайнслейф, казавшийся мужчиной более чем сдержанным, заметно двинулся вперёд. Глаза его загорелись, как часто и свойственно им, когда разговор забредает в такую область знания, в которой погряз человек не по грудь, не по шею, а целиком – и макушки не видно. Дайнслейф знал о Каэнри’ах не то что больше кэйиного, поболее, чем кто-либо вообще. Весь он целиком указывал на это.       – Только лишь то, что решили Вы изложить мне в письмах. – И хоть Кэйю меньше всего на свете интересовали истории о королевстве, которого, может, никогда по-настоящему не существовало, он решил продемонстрировать жест доброй воли: – Но и о том я не прочь услышать лишний раз.       – Тогда позвольте начать с самого начала. Корни моего рода тянуться от самого зарождения Каэнри’ах. А со времён падения королевства моя семья продолжает нести память о великой культуре. Но сквозь сотни лет до меня дошли лишь крохи от этой памяти. Потому я вынужден собирать её сам…       Кэйа чуть слукавил, сказав, что ничего не знает о Каэнри’ах. Но лишь чуть. Ведь едва ли колыбельные да две-три сказки, оставшиеся в памяти, имеют цену. Чего уж тут говорить, когда одну и ту же историю мать всякий раз рассказывала ему по-разному, оттого, верно, что не способна была запомнить ни начальную версию, ни хоть единую из собственных вариаций. А как она пела! Её колыбельные походили на утробный рёв, переходящий в болезненный стон. И Кэйа, помнящий, как напрягалась челюсть, когда он пытался повторять за матерью слова, крупно подозревал, что никакого отношения к реальному языку они иметь не могли. Ему в общем-то давно уж стало совершенно всё равно, и оттого он всё сильнее поражался страстному желанию Дайнслейфа раскопать изветшалый, гнилой труп народа Каэнри’ах. То есть не то чтобы Кэйю не интересовал нынешний разговор, наоборот даже, он был крайне заинтересован, насколько выгодное предложение способно родиться из непривлекательных старых сказок. Ещё более его забавляло, что подобное дельце судьба подкинула именно ему.       – … А знаете ли Вы, капитан, что Ваше имя неоднократно упоминается в древних каэнрийских летописях? – Дайнслейф откинулся назад, искоса поглядывая на Кэйю. Эту грязную и неверную игру пора было разбавить. Потому он притронулся к вину второй – всего-то второй – раз за встречу.       Архонты, Кэйа чуял, к чему всё идёт. Он бы и рад попасться на крючок, да разве ж стоит такая игра свеч? Сказки Каэнри’ах не могли взбудоражить его настолько, чтобы напрочь позабыть о материальном. Какие уж тут летописи, его отец был неудачливым морским разбойником, мать – выкраденной им рабыней, и никакие прогнившие до дыр буквы этого не изменят.       – Первый раз слышу. – И Кэйа устало вздохнул, намеренно театрально и заметно. – Давайте перейдём всё же к разговору более предметному. О конкретных просьбах и суммах.       – Неужто Вам не интересны тайны прошлого? Тайны Вашего народа.       – Мне не чужд интерес к истории, но будущее – вот что меня заботит. Тайны минувших дней не помогут достать пороху.       Дайнслейф медлил с ответом. Ему, вероятно, не привыкать к схожей риторике, и всё же та явно задевала его. Пусть лицо оставалось скульптурно недвижимо, но было нечто такое, раскрывающее правду, абсолютно эфемерное, что Кэйа против воли чувствовал.       – Я понимаю Вас и буду откровенен, капитан Альберих, я едва способен удовлетворить Ваши интересы, многолетние поиски ударили по моему карману, и мне невозможно предложить за Вашу помощь достаточно приличной суммы сразу. Однако, кажется, Вы – моя последняя надежда, раз сама, прошу прощения, Мамочка Доу не смогла помочь.       – Сразу? Неужто Вы думаете, что когда-то потом сможете предложить мне достаточно? – Кэйа низко посмеялся и тут же скрылся за бокалом вина, стараясь не замечать раздражающей целеустремлённости, ожившей в глазах Дайнслейфа. А вместе с тем скрывая собственное разочарование. И, уж конечно, его лицо покосила винная терпкость, а не лёгкая тошнота, возникающая от любого упоминания развалюхи Доу.       – Да, ведь я готов обещать Вам часть сокровищ Каэнри’ах. Всё, что будет иметь высокую материальную, но не столь значительную культурную ценность, окажется в Вашем распоряжении.       – Если Вы ещё доберётесь до этих сокровищ, – уколол пират.       – Я близок к этому как никогда. Вы зря отказываетесь слушать об истории рода Альберих.       – Я вовсе не отказываюсь, просто сперва мне хочется оговорить условия нашей сделки…       – Это вещи, связанные напрямую, – настойчиво перебил Дайнслейф. Кэйа от неожиданности вскинул бровь. – Ведь роду Альберих принадлежит один из тринадцати ключей, собрав которые можно найти затерянный путь в Каэнри’ах и разгадать тайну расположения дворцовой сокровищницы. Я полагаю, уважаемая госпожа Бэй Доу не смогла помочь мне в поиске последних ключей потому, что один из них принадлежит Вам, капитан Альберих.       – Да что Вы… – протянул Кэйа, медленно разворачивая хитрый, блаженный оскал. Уперев локти в стол, он уложил подбородок на перекрещённые пальцы.       – Небольшая золотая монета с символом солнца на одной из сторон. Мне удалось собрать десять, и ещё одну, если свезёт, вот-вот отыщет моя жена. А за последние я отдам всё, что у меня есть. Каждое моё обещание, поверьте, не пустой звук: я дорожу честью предков и не позволю себе очернять их память обманом.       Кэйю благородные слова не очаровывали. Он ещё из писем понял, сколь красноречив может быть Дайнслейф, и их нынешняя беседа не подняла на поверхность и трети его таланта. Речи о памяти предков подкупили бы кого-то более романтических устремлений. В глазах Кэйи же цена им примерно восьмая от четверти моры – почти ничто.       – Вы ведь об этом, господин Дайнслейф? – Он достал монетку из-под широкого ворота рубахи, крепко сжимая шнурок.       Тяжёлый взгляд, так схожий с тем, как смотрели на шлюх матросы, изголодавшиеся до звериного помешательства по женскому телу, – имел ценность во сто крат большую, чем любые высокопарные обещания.       – Только я, кажется, – продолжил Кэйа, пряча объект торга на место, – нужен Вам сильнее, чем думалось. Я могу продать не только этот, как Вы его обозвали, «ключ». Я припрятал ещё один в надёжных руках. Есть и ещё одна вещь, на которую Вы точно захотите взглянуть. – Капитан прервался, чтобы смочить горло. – Только это Вам не по карману.       – Я обещал отдать всё и даже больше.       – Не сомневаюсь, – ухмыльнулся Кэйа самодовольно.       Его требования были весьма просты и понятны. Помимо «всего и даже большего» его интересовала возможность насолить старухе Доу. Любыми средствами и способами, до каких только сможет дотянуться господин Дайнслейф. Капитану Альбериху как раз не хватало третьей стороны в сделке с губернатором Крайнего острова архипелага Золотого Яблока. Этот крохотный островок, принадлежащий Фонтейну, и земли пиратов защищали друг от друга естественные преграды и, конечно, тяжёлые пушки. Кэйа хотел иметь доступ к фонтейнскому порту, желал торговать нажитым напрямую. Со своей стороны он обещал выплачивать установленный налог и частично обезопасить местные воды; и к исполнению второго пункта он приступил давно, распространяя свои охотничьи угодья на запад – к Облачному морю. Сколоченная им флотилия стала головной болью для миролюбивой Мамочки Доу. А кроме этого Кэйа был связан таким количеством договоров с капитанами Золотого Яблока, что впору бы считать его негласным хозяином всего архипелага. Однако для сделок с людьми, обитающими как бы по другую сторону закона, одного его авторитета покамест оставалось маловато, нужны были свидетели и поручители. Дайнслейф, едва коснувшись карты, выцарапанной на свиной – предположительно, впрочем, – кожи, согласился стать одним из таких.       С наслаждением Кэйа представлял, как Дайнслейф так же сидел перед Бей Доу. Как она, всплеснув руками, говорила, что её люди прошерстили всё, разве только в задницу морского змея не залезли. И конечно, где-то рядом стояла полупустая фляга алкогольного нечто, запашок которого впитался в старуху Доу уже лет двадцать как. Или, может, она чего-нибудь курила, грубо стиснув мундштук. Главное – как перекосит её лицо, когда его, Кэйи, посудинки опять забредут в Облачное море…       Они оговорили срок, за который Альберих обязался достать ещё один ключ, и крепко пожали друг другу руки. Единственная бумага, закрепляющая суть их соглашения, была написана наскоро, в шатких формулировках – как ни один из них не привык вести дела. Но, Архонты, это лучше, чем ничего, а их взаимообязательства ясны до предела, где уж тут изыскать место для хитросплетённой графомании.       – Рад иметь с Вами дело, капитан Альберих.       – Взаимно, господин Дайнслейф, – ответно простился Кэйа, проводив гостя на причал.       И хоть вся эта авантюра выглядела заманчиво: этак просто, но будоражаще, – а сущностно они торговали фантазиями. Как Дайнслейф предлагал ещё не вынутые из-под многовековой истории сокровища, так и Кэйа предлагал то, чем на самом деле не владел. Судьба последней монеты ведь была ему неизвестна. Покоилась она в Мондштадте, была продана, выброшена ли в озеро, переплавлена ли… Кэйа торговал дешёвыми фокусами – чужими безрассудными мечтаниями, отнюдь не чем-то предметным, осязаемым.       Он обещал себе никогда больше не ступать на земли Мондштадта.       – Где, чёрт побери, мальчишка?! – рявкнул Кэйа, взглядом уперевшись в случайно оказавшегося неподалёку Хоффмана.       – Не знаю, кэп. Где-то в городе, Вы ведь сами отпустили его, – без энтузиазма отозвался старпом.       От серого, будничного тона Кэйю коробило. Но теперь он хотя бы знал, что Беннет так и не возвращался, уж в этом Хоффману можно было довериться, ничего на «Ледниковом вальсе» не происходило без его ведома. Как бы он ни тявкал, как бы ни намозолил Кэйе глаза, а если сказал, что нет Беннета на борту, значит, так оно и есть.       – Как вернётся, пусть сразу же дует ко мне. Ясно?       – Так точно, кэп. – Хоффман говорил всё так же серо.       – И ты вместе с ним, – добавил капитан уже двинувшись обратно в сторону своей каюты.       – Вас понял.       

***

      Впрочем, Кэйа сильно пожалел, что приказал явиться и Хоффману. Эти двое явно давно спелись в маленькую мондштадскую антиальбериховскую коалицию. Беннет хоть понимал в каком неоплатном долгу перед Кэйей находится; и не будь рядом Хоффмана, любителя попусту поскулить, немедленно отправился бы куда угодно. Да он вовсе должен испытывать разрывающую грудь радость: в конце концов родина ему Мондштадт или нет!       – Я всё равно настаиваю, капитан, это дурное решение. Да гляньте на нашего мальчишку! Нельзя его вот так одного.       – А я настаиваю, что ему уже… – нет, Кэйа отчаянно не помнил, – Сколько тебе там?       – Без четверти года семнадцать, кэп! – резво отозвался Беннет. Он сидел на полу, перекрестив ноги как медитирующий сумерец и опершись спиной о ножку столика для карт. Пока старшие цапались между собой, он предпочитал разглядывать свою босую чёрную пятку, а сейчас задрал голову, внимательно глядя на капитана.       – Ну вот, семнадцать! Какая ему цена, если он, мужчина, – мужчина, Хоффман, не младенец и не девка, – не способен выполнить простой просьбы. Или ты мечтаешь отправится с ним? Увы, мамочка-наседка, мне ты нужен здесь. И это уж точно не обсуждается.       Впрочем, Хоффман походил на ту ещё занозу, но дело своё знал. Да и вовремя замолчать всё же умел. Вот как сейчас, сложив руки на груди, закусив щёку и взгляд направляя в далёкую несуществующую пустоту. Пока Хоффман растворялся где-то в себе, Кэйа обратился к Беннету:       – На Крайнем острове есть люди, которые помогут тебе переправится на материк. Скверные они ребята, но мне перечить не станут. – Капитан улыбнулся. – Ты знаешь сестру Розарию, нет? В любом случае, – продолжал он не дожидаясь ответа, – от неё лучше держаться подальше. Но если попадёшь в беду – беги к ней, скажи, что от меня – она поможет. Ты ведь понял, что должен принести мне?       Беннет кивнул. Его зелёные глаза горели жаждой приключения. Пока Хоффман упорно смотрел сквозь мальчишку, обременённый никому неведомыми фантазиями, Кэйа вручил Беннету несколько записок, кошель моры и серьгу подороже, вынутую из личных запасов, взамен того крохотного позолоченного колечка, что оттягивало Беннотово шелушащееся ухо. Провизии пускай юный матрос возьмёт на собственное усмотрение. Пороху ему едва ли понадобится – стреляет он дурно; разве что попробует продать при нужде.       – Ну что ж, – вновь начал Кэйа, отвешивая Беннету крепкий подзатыльник на прощание, – Дуй собирать своё рваньё, и чтоб духу твоего здесь без монеты не было!       – Есть, кэп!       Стремительно исчез за дверью Беннет, и распрямилась во весь рост мрачная фигура Хоффмана. Его обременённое тяжёлой думой лицо благословенно не размыкало губ. Он поспешил было удалиться. Дела, знаете ли, дела…       – Хоффман! – окликнул Кэйа.       – Да, капитан?       – Я обещал не оставлять их, если тебя не станет, ты ведь помнишь?       – Да, капитан.       

***

      Совместная вылазка «Ледникового вальса» и «Молнии» – верного капитану Альбериху судна, захваченного им неподалёку от Крайнего острова около года назад, – принесла большую удачу. Они распотрошили три небольших лиюэйских судёнышка, при том что одно из них шло с охранным кораблём Южного креста, и прибрали к рукам милейшую фонтейнскую шхуну, которую теперь тащили за собой к берегам Золотого яблока. Поход их был короток и успешен.       Радостно отмечали свершённые победы, как бы в тайне друг от друга потирая руки, протянутые к новому Альбериховскому завоеванию. Кому-то теперь предстоит подписать новый контракт – и укутаться в гордое слово «капитан». Те, чьи амбиции умещались и в понятие «матрос», горланили не хуже иных. Кэйа гордо понял перед всеми бокал, чествуя свои былые традиции.       В остальном капитан радовался один. Лениво растянувшись на койке, прикладывался к бутылке, ни с кем её не разделяя. Одному было хорошо. В полумраке и с тёплым шерстяным покрывалом под спиной. И особенно хорошо знать, что за ним скрывается белоснежная шёлковая простынь. Из неё могла бы выйти чудная ночная сорочка, но Кэйе хватало на любые прихоти. «Жаль, конечно, не я родился в золотых панталонах», – подумал он, пьяно хохотнув. Разве уступал он мужичкам в накрахмаленных париках, стирающим каблуки на фонтейнских балах? Они не стоили и фаланги его пальца, но почему-то получили жизнь, на которую Кэйа мог лишь глядеть издалека.       Каэнрийская монетка всё ещё оставалась с ним. Ворон, раскрыв клюв, уставился на него единственным глазом. И как только такая вещь могла принадлежать его-то родителям? Его крепко голосому, большерукому папане и дурёхе-матери с намозоленными от работы пальцами.       Кэйа отпустил монету, и она больно ударила его под ключицу. Но мучился он шершавым ощущением потери, будто у него незаслуженно лишили чего-то, умыкнули нечто важное прям из-под носа. Впрочем, вскоре его настигла боль в желудке и невнятная тошнота – именно они, верно, были тем, что капитан принял за дерущую скорбь. Как прост на самом деле мир.       Он свесился с койки, чтобы отставить бутылку и стянуть надоевшую рубаху. Рукав всё не хотел слезать с запястья. Разозлившись, Кэйа сильно дёрнулся, почувствовав сперва как заныло плечо, а потом, коротко ощутив что-то ладонью, услышал звон упавшего стекла. Из толстой тёмной бутылки растекалось кровавой лужицей крепкое вино.       – Беннет, чтоб тебя! – рявкнул капитан. По привычке. – Чтоб тебя! – повторил он, вспомнив, что никакого Беннета на корабле не было.       Не стоило его никуда посылать! При всех недостатках, Беннет оказался ужасно полезен в хозяйстве. Справный вырос юноша. «Как всегда чёрт его где-то носит, когда он нужен!» Разве сложно помочь своему капитану? Вырвавшись наконец из рукава, Кэйа сел и с досадой пнул бутылку. Она покатилась прочь, напоровшись на неровность, крутанулась чуть и потом остановилась. Кэйа чувствовал себя не лучше, медленно сползая на пол.       Глубоко во тьме поймало крошку света серебро, свернув радостно, верило будто, что наконец достанут. Но капитан смотрел как вино впитывается в его рубаху, влажно блестел тёмный центр, от которого пятно всё разбегалось дальше, смещая светлые края всё ближе ко шву. Шов-то жадно впитывал цвет, пока на рукаве наконец застыл крохотный бледный подтёк. А веки становились всё тяжелее, шея совсем ослабла. Кэйа тряхнул головой, но сон только волной разошёлся по телу. «И чёрт с ней», – сказал Кэйа сам себе. И взобрался обратно, убедив себя, что такие мелочи не должны огорчать его, слишком сладостны были его победы, слишком много он совершил, чтобы не заснуть вот так запросто и немедля. Разве что он бы с радостью выкурил чего-нибудь на сон грядущий…       

***

      Тяжёлое волнение поселилось у Беннета в груди ещё в тот самый момент, когда ему, даже не раскрыв двери, сказали: «Господина нет, я не могу сказать, когда он вернётся. Понимаете, он уехал из Мондштадта». Тогда он испытал холодный ужас, а всё что мог теперь – вернуться к капитану ни с чем. Он даже ждал день, следующий, но господин Дилюк так и не нашёлся, и у кого ни спроси – никто не знал, где он…       Чем ближе становился порт, тем быстрее билось у Беннета сердце. Капитан Кэйа теперь будет им очень, очень недоволен. Беннет готов принять любое наказание – так он пообещал себе, но почему-то эта готовность не прибавляла ему решимости. Да разве согласиться кто-то добровольно попасть под горячую руку капитана Кэйи? Он спешил вернуться потому, быть может, только, что хоть один человек точно окажется им доволен. Ведь поручение Хоффмана он послушно исполнил, оставив письмо на пороге дома Шмидтов. Беннет, вспоминая серьёзное лицо господина старпома, был уверен, что сделал нечто очень важное. Только тем он и мог себя успокоить. Или тем, может, ещё, что забросил в окно некогда его дома весомую сумму.       Гул пиратского городка воскрешал в Беннете воспоминание о тех странных чувствах, пробудившихся при виде улиц Мондштадта. Все закоулки были ему родными и выученными наизусть, он видел кругом знакомые лица, но никто в Мондштадте уже не знал его. А здесь было иначе, здесь ему крикнул трактирщик, чтобы юный матрос обязательно привёл товарищей, лукаво улыбались и свистели вслед ярко разукрашенные женщины, на которых Беннет боялся лишний раз взглянуть, здесь здоровались с ним матросы, перешедшие с «Ледникового вальса» на другие корабли капитана Кэйи. Кажется, даже дома узнавали его, приветственно сбрасывая штукатурку со старых трещин. Беннет бежал всё быстрее, сплошное пятно впереди распадалось на отдельные цветастые корпуса и вздымающиеся над ними мачты. Среди них искал он «Ледниковый вальс». На высоченный грот которого он быстрее кого бы то ни было взбегал по вантам, где обдувал его ветер, солëный на вкус, и дразнили птицы, селившиеся на отвесных скалах.       Но этой высоченной мачты там не было, даже когда Беннет прошёлся по причалам, оглядел всех-всех, кто стоял на рейде в гавани, – она не нашлась. Ни одно судно и близко не напоминало изученный вдоль и поперёк «Ледниковый вальс». Беннет расстроенно побрёл обратно вглубь порта. Побродит малость и обязательно справится у кого-нибудь, как давно ушёл капитан Кэйа и скоро ли собирался вернуться.       Шёл Беннет склонив голову. А на деревянном настиле кокетливо подмигнула сиянием из-под слоя грязи мора. Беннет широко улыбнулся ей в ответ. «Какая удача!» – подумал он. Оттянув кошель на поясе, совсем опустевший, он потянулся за монеткой.       – Ой! – высоко вскрикнул кто-то рядом, когда мир крутанулся перед глазами, а монета прокатилась к причалам, мимо бесчисленных ног, и навсегда пропала меж досок…       Беннет протянул руку вперёд, но ничего, кроме занозы, уже не смог заполучить. Его насильно дёрнули вверх. Беннет обнаружил себя прижатым к женщине. Он взвизгнул поросёнком, случайно заглянув в глубокий вырез её жёлтого платья, щёки его отчаянно запылали. Он не мог этого выносить и оттолкнул её прочь! И получил крепкую пощёчину.       – Хам!       – Извините! – воскликнул Беннет, пряча глаза. Он боялся глядеть на этих запудренных женщин с ярко-красными губами. Он густо покрывался румянцем, когда они начинали тянуть юбки вверх, и пытался отвернуться. И всё же, пока она не ушла, выкрикнул: – Госпожа, скажите, пожалуйста, чего все кинулись на причал?!       – Ох, так ты, юный лепесточек, хочешь, чтобы я была госпожой? – пролепетала она и оголила щиколотку, наклонившись вместе с тем поближе. Но затем она кинула презрительный взгляд на печально висящий пустой кошель и выпрямилась, сплюнув под ноги. – Сам погляди, капитан Альберих возвращается! Наверняка с хорошей добычей. Так что не мешайся под ногами!       Она сплюнула ещё разок и шустро зашуршала юбкой прочь. Беннет глянул на гавань. И в самом деле в неё неспеша заходили трое, пока ещë белея парусами. Как только Беннет не заметил радостные возгласы с дозорной башни!? Поддавшись общему оживлению он рванул к причалам, распихивая всех вокруг. Много раз пришлось видеть, как встречали их люди, как эти самые женщины пробиваются в первые ряды, но никогда ещё не приходилось ему стоять в этой толпе, глядя, как «Ледниковый вальс» тянут в порт. Различима становилась фигура капитана, салютовавшего шляпой. Того самого, который выйдет из себя, когда узнает, что Беннет вернулся с пустыми руками, но на которого Беннет не мог сейчас глядеть без восхищения. Вместе с «Ледниковым вальсом» гордо шла «Молния», некогда фонтейнская, – Беннет ещë помнил кровь, впитывающуюся в еë палубу, – и за ними незнакомая шхуна. Капитан Кэйа широко улыбался и ещë не знал, как огорчит его Беннет.