Юг/Север

Бонусная глава

Serena Ryder feat Simon Ward – Famous

Сегодняшний день у Акселя с самого своего начала не задался: телефон, лежащий под подушкой, ни с того ни с сего решил вырубиться, и не проспал мужчина лишь каким-то чудом, яичница на завтрак у него подгорела, лифт пришлось ждать целую вечность, да и погода на улице, в принципе, не радовала, заставляя уже не первый год тосковать по мягкому европейскому климату. В такие моменты, как этот, мужчина искренне не въезжал, какого черта до сих пор делает в Южной Корее… но потом на его счет приходила зарплата, и память, оживая, подкидывала погрязшему в хандре секретарю несколько значительных причин. Говорила ему в детстве мама: не стоит быть так сильно привязанным к материальному… Но, кажется, для этого Аксель слишком сильно любил деньги. Ну так вот, это утро… ничего хорошего в нем произойти априори не могло, вы понимаете? События были поочередно запущены и теперь рушились на ни в чем, по сути, не повинного секретаря, как выставленные ровным рядком домино… Перед началом рабочего дня, как это с давних пор было заведено, Аксель завернул в кофейню рядом с офисом, чтобы взять кофе для босса и бедного-несчастного себя. Стоя в очереди, он уже согласился пойти на сделку с совестью в честь своего плохого настроения и остановил выбор для себя на чертовски сладком имбирно-пряничном латте с горой взбитых сливок, как вдруг… – О Боже! Простите! В общем, чего еще ожидать от этого утра, как не ароматного, свежесваренного кофе… что щедрым коричневым пятном расползается по дорогому пальто. Перед собой Аксель наблюдает, как неприлично-широко распахиваются в испуге темные глаза незнакомки. Она совсем миниатюрная, с вьющимися черными волосами и смуглой кожей. В обеих руках судорожно сжимает пустой кофейный стаканчик с рисунком весело скачущих по ночному небу оленей. – Очень рад, что Вы заказали гляссе, – вздыхая, монотонно бормочет Аксель. Часть мороженого прилипла к пальто, а другая часть – бесформенной подтаявшей кашей шмякнулась ровнехонько ему на ботинки. Ну, просто красота. – Я такая неуклюжая, Господи… Я все исправлю, только подождите, пожалуйста, я… – Поверьте, между вами и мной сегодня было уже достаточно физического контакта, – мужчина отстраняется, пресекая любые попытки девушки помочь, выхватывает несколько салфеток с прилавка у кассы, где на него заинтересованно поглядывает бариста, и поспешно выходит из кофейни на свежий воздух. Вслед ему снова летит звонкий голос расстроенной девушки: – Простите! Мне правда очень… Входная дверь хлопает, звеня колокольчиком, а вместо тепла и тихого гула посетителей секретаря теперь окружает февральский утренний мороз, в котором разносятся шум автомобильных колес, посторонние разговоры на повышенных тонах и писк светофоров. Прижимая к кофейному пятну несколько скомканных вместе салфеток, Аксель широким шагом пересекает улицу, и уже через минуту перед ним раздвигаются стеклянные двери главного входа в здание корпорации "Юг". На часах без пятнадцати восемь, рабочий день для всех остальных сотрудников офиса начнется больше чем через час, ну а Акселю… Акселю хорошо бы придумать, почему через десять минут у его босса на столе не окажется привычной дозы любимого кофеина. Проходя к лифтам, секретарь невольно обращает внимание на то, что у стойки ресепа сегодня в такой ранний час слишком уж много народу. Там столпилось человек пятнадцать, и по виду все они какие-то слишком уж молодые для того, чтобы походить на сотрудников… Студенты, что ли? Аксель мимолетно хватается за мысль, что где-то их hr-отдел и впрямь совсем недавно согласовывал с руководством проведение практики для студентов бизнес-факультетов на базе головного офиса. Это вполне могут быть они… И вдруг среди шумной серенькой массы молодых людей Аксель замечает… его. Да и трудно, в принципе, не заметить мальчишку, стоящего посреди холла в узких светло-голубых джинсах и ядовито-оранжевом свитере. Это яркое пятно настолько выделяется среди строгой, блеклой черно-серой массы, что у бедного Акселя начинают от непривычной рези болеть глаза. Платиновая макушка скучающе покачивается то вперед, то назад, руки сложены на груди, а одна из ног, та, что слегка подогнута в колене, стучит носком тяжелого ботинка о кафельный пол. Студенты ждут, пока к ним спустится куратор, чтобы увести их, скорее всего, в отдел по взаимодействию с персоналом, где уже ответственные менеджеры будут решать дальнейшую судьбу практикантов. Парень вдруг замирает, перестает маяться ерундой, будто чувствует – поворачивает голову как раз туда, где, как столб, замер Аксель. Улыбается, мелкий засранец, и так широко еще, со всей душой… а затем машет ему ладошкой, как и полагается при виде старого друга. У Акселя тут же становится на душе в сотню раз поганей прежнего. Он уже давно позабыл о пролитом на себя кофе, о том, что Господин Чон его, наверное, уже потерял и с каждой минутой все сильнее теперь закипает по вине чужой нерасторопности, о списке дел на сегодня, обо всем… данный перечень мастерски стерся вот этой самой улыбочкой напротив, неуместной одеждой и хитрыми черными глазами, которые смотрят на Акселя с таким садистским предвкушением, что секретарю, честное слово, хочется плакать. Но вдруг атмосфера между ними грубо рушится по вине наконец-то спустившегося к студентам куратора, что строгим голосом просит их собраться ближе и не разбредаться, а затем, раздавая каждому именной пропуск, начинает монотонно зачитывать правила поведения, установленные для сотрудников офиса. Да уж, правила – это вещь нужная… нужная, но навряд ли, конечно, кое для кого обязательная. Потому, наверное, Мин Юнги, слушая куратора, не спешит распрощаться со шкодливой улыбкой, все еще украшающей его блестящие от защитного бальзама губы. "Соблюдать распорядок дня, не решать личные дела в рабочее время, не обращаться по собственной инициативе к высшему руководству, не посещать без особого разрешения этажи, отданные в распоряжение топ-менеджеров и совета директоров, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не беспокоить владельца корпорации – уважаемого Господина Чона." Черт возьми… кажется, Юнги сможет на этот раз установить настоящий рекорд, собрав из своих нарушений потрясающе-классное комбо! Забирая пропуск, предназначенный ему, из рук куратора, он ловит на себе осуждающе-строгий взгляд, на что в немом вопросе изгибает брови. – На сегодня прощаю, но завтра уж постарайтесь привести свой внешний вид в соответствие с дресс-кодом, Господин… – Юнги! – и мальчишка улыбается еще шире прежнего, запуская растопыренные пальцы в волосы на затылке. – Можно просто Юнги. – Настоятельно рекомендую изучить перечень одежды и аксессуаров, разрешенных к ношению в офисе. Это всех вас касается, молодые люди. Студенты, услышав куратора, склоняют головы в учтивом поклоне, пока тянут послушно, как стадо коров: "да-а-а, сонбеним". Юнги тоже кланяется, даже делает свой поклон ниже, чем у остальных… но все это лишь с той целью, чтобы спрятать от строгого куратора свой плутовской взгляд и мысли, которые тот с легкостью бы выдал. Аксель все еще наблюдает за этим возмутительным представлением, и в голове его с каждым мгновением сильнее зреет уверенность в одном очевидном факте: кое-кто тут еще явно кое о чем не знает… и этот кое-кто вскоре будет очень и очень зол… А Аксель будет тем самым счастливчиком, кто принесет дурные вести, запуская не самый приятный процесс закипания одного весьма темпераментного мужчины, который уже слишком привык к тому, что все в этой жизни идет так, как хочет этого он сам. Вот только… это никогда не работает, если речь заводится о… – Где тебя черти носят уже долбанных пять минут, скажи-ка мне, Аксель? – вместо приветствия раздраженно выдает ему динамик телефона, как только секретарь нажимает кнопку на быстром наборе и подносит устройство к уху. – Я, блин, терпеть не могу, когда что-то начинает идти не так прям с понедельника. – Тогда лучше сразу увольте меня, чтобы я сильно не мучился, – вздыхает секретарь обреченно и слышит, как на том конце скрипит кресло начальника. – Что-то случилось? – Случилось, Господин Чон. Очень страшная вещь. – Аксель и сам не понимает, как так получается, что он начинает жаловаться своему боссу на его же бойфренда, в котором тот уже пару лет как совершенно души не чает, но ему, черт возьми, просто необходимо кому-то поплакаться, и первую же попавшуюся возможность он выпускать из рук не намерен! – Случился… Случился Мин Юнги…

***

– В настоящее время "Юг" является одной из ведущих транскорпораций Азии, ее влияние также распространено и на Европу, Канаду, Соединенные Штаты. В Южной Корее по показателям спроса, прибыли и количеству инвесторов с ней может посоперничать разве что еще одна... Нашу специализацию вы все, я надеюсь, уже успели изучить при подготовке к стажировке, потому останавливаться на ней мы с вами не будем. В течение часа всех вас распределят по отделам, в которых вы будете проходить стажировку в течение двух следующих недель. Хочу, чтобы каждый из здесь присутствующих понимал, насколько важным может быть для вас это время: возможно, при должном старании, кто-то сможет проявить себя с достаточно хорошей стороны, зарекомендовав для того, чтобы в будущем… – Только бы не засунули в бухгалтерию. Ненавижу отчетность, все эти таблицы, цифры графики… как будто их на семинарах и так не хватает, – под нос себе пробубнила Бонми. Юнги чисто машинально окинул ее незаинтересованным взглядом и дернул уголком губ. Ну она сегодня и нафуфырилась… чего стоит это декольте на блузке – явно не помешало бы застегнуть пару-тройку пуговиц. Да и как она вообще по улице шла на таких каблуках? На тротуаре везде лед, Юнги и сам в своих-то ботинках несколько раз чуть не навернулся, а тут эта леди… Бонми у них на потоке считалась чуть ли не первой красавицей. Стройная, довольно высокого роста – уж точно повыше Юнги – ее длинные волосы были окрашены в идеальный пепельный блонд, а лицо не обошлось без нескольких пластических операций, чего скрывать она и не стремилась. Дочь весьма богатых родителей, не такая глупенькая, как могло показаться на первый взгляд, но не очень-то заинтересованная в своей будущей профессии. То, что любящие мама с папой в выборе специальности при поступлении участвовали вместо нее, было для Юнги яснее ясного. На факультете, который Мин выбрал после окончания школы экстерном полтора года назад, студенты делились на две категории: тех, кому место в престижном вузе купили родители, и больных на голову заучек, с яслей молящихся на учебники. Ясен хрен, сам Юнги себя ни к первой, ни ко второй касте не причислял – он, как и полагалось от него ожидать, выступал оппозицией. Против всех и вся. Для одногруппников он был странноватым, мелким во всех своих смыслах парнишкой. Гением с размытым прошлым, из которого ни слова было не вытянуть даже о малюсенькой капле его жизни насущной. Юнги всегда и абсолютно при всех молчал партизаном, как-то лишь раз обронив еще при общем знакомстве, что у него есть старший брат и племянница, на этом инфа оборвалась. К счастью, никто, в принципе, и не старался его расколоть – он в глазах остальных был еще мелким, к тому же, странноватым на голову. Вечно летающий в облаках, широко улыбающийся и блестящий глазами, в которых озорно пританцовывают внутренние черти. Он и сам не любил ни с кем общаться, на перерывах между парами сидел и что-то там чиркал в потасканном жизнью блокноте огрызком карандаша, изредка с кем-то переписывался в телефоне, тихонько смеясь. А после пар неизменно исчезал, будто его и не было. Частенько, когда лекции с семинарами казались ему слишком скучными – бессовестно прогуливал. Преподы его побаивались. Юнги был тем самым студентом, который вполне мог знать материал лучше того, кто его доносил, и иногда, когда душа уж слишком сильно хотела пакостничать, не ленился в очередной раз это подтвердить – рот его в такие моменты… не затыкался до победного. Разглагольствовать мальчишка был мастер, ему бы в ораторы… Наверное, поэтому преподаватели так легко прощали Мин Юнги его многочисленные прогулы – уж лучше пусть побудет где-то подальше, где ничего не сможет спровоцировать мальчишку на очередной каверзный подъеб, начинающийся с неизменного: "Господин профессор, а вы точно в этом уверены?.." В общем, Юнги, сейчас уже студент второго курса СНУ, оставался тем же самым Юнги, что и пару лет назад, когда забрел в тот самый, всем прекрасно известный элитный ночной клуб и там кое с кем имел честь познакомиться… – Да расслабься ты, Бонми-я. Думаю, раз предки позаботились о том, чтобы нас взяли сюда на стажировку, то и насчет хороших отделов уже заранее все обговорили. Запихнут в скучные места, как обычно, ботанов, они сами только рады закопаться в работе, кто мы такие, чтобы создавать препятствия. – Это Еджин, тоже сын людей весьма обеспеченных, и отец у него правительственная шишка. Юнги даже пару раз с тем пересекался, но никому из присутствующих на данный момент рядом знать об этом необязательно. Юнги эти разговоры не особо заботят, воспринимаются скорее как забавные глупости наивных избалованных деток. И если они про него ничего не знают, сам он про них давным-давно знает все. Он не специально, вы не подумайте… просто Хосок и эта его иногда просто маниакальная страсть всех контролировать имеют свойство выходить за грань. Потому совсем неудивительно, что сразу после зачисления Юнги на первый курс на столе у Чона тем же вечером появилась увесистая папка с информацией по каждому из зачисленных вместе с парнем студентов. Хосок таким образом хотел убедиться, что с его любимым человеком в месте, где тот теперь будет проводить значительную часть времени, все будет в порядке, ну а самому Юнги всего лишь стало интересно узнать что-нибудь новенькое, потому информацией в папке он не смог не соблазниться. Да… Потому он знает, например, что Бонми до поросячьего визга боится гусениц, а Еджин пишет фанфики по Магистру дьявольского культа и имеет довольно неплохую фанбазу вокруг своего творчества… В том, чтобы быть парнем одного из самых влиятельных людей страны, определенно, есть свои плюсы, чего отрицать. Не то чтобы Юнги, конечно, за то время, что они с Хосоком состоят в отношениях, успел очерстветь и теперь принимал все как должное, совершенно нет. Он до сих пор упрямился и отказывался выходить из дома, когда Хо предлагал ему вместе прогуляться по магазинам, закопал среди носков новенький смартфон, подаренный ему на окончание школы, и показательно ходил со своим раздолбанным старым, пока тот через неделю не сдох. К слову, Юнги до сих пор в скоропостижной смерти гаджета винит одного конкретного злобного человека, который не очень-то любит, когда его заботу нагло игнорируют… Мин отказывается учиться на права, прекрасно зная, что где права, там и подарок в виде машины (хоть Хосок и бурчит постоянно, что с таким огромным шилом в жопе никакой тачки ему не светит до самой старости). Юнги все еще Юнги, как это и было сказано. Он любящий младший брат и заботливый дядя, лучший друг и очень трепетный, нежный, чувствительный молодой юноша, который позволил себя отогреть сильным и таким надежным рукам, принадлежащим одному-единственному мужчине. Дело не в деньгах, не в положении, не в привилегиях. Дело в доверии, верности, переживании и любви. Юнги любим. И он любит. Все перечисленное – навсегда константа. Но это не значит, что Мин Юнги взялся за голову, повзрослел и в какой-то момент решил, что стоит перестать пакостить. Своего мужчину, по скромному мнению самого парня, стоит всегда держать в тонусе, чтобы не дать потухнуть огоньку в отношениях, так сказать, и посему… Двери лифта, который их компашку все это время поднимал на девятый этаж в отдел кадров, мягко разъезжаются в стороны. Первым в коридор этажа выходит куратор, за ним плотной группой вываливаются притихшие, должно быть, от подкатившего волнения студенты. Юнги, шаркая подошвами, тащится самый последний, весь в своих мыслях кое о ком и согревающем предвкушении, он совсем не спешит. Мин своего самого важного человека успел выучить не то что на пять с плюсом, а на все пять миллиардов, потому он – ждет. И совсем не удивляется, когда спустя буквально мгновение двери лифта напротив – особого лифта, в который обычным офисным клеркам вход запрещен строго-настрого – открываются, тихо звякая и тем самым безоговорочно запуская цепную паническую реакцию, ведь… – Тихо всем, босс на этаже! – взвизгивает кто-то истерично-высоким голосом. Практиканты, кажется, и вовсе превращаются в статуи. Их куратор бледнеет так сильно, что никаких отбеливающих масок ему теперь точно не нужно использовать. Юнги даже чувствует, как изнутри его слегонца щекочут гордость вперемешку с задором. Мужчина, стоящий в лифте, делает наружу два уверенных шага, скрипя дорогими кожаными ботинками, которые в себе отражают яркий свет потолочных ламп. Он сегодня весь в черном – костюм с однобортным пиджаком и рубашка в тон смотрятся строго, но взгляд притягивают без шанса на альтернативу, – прическа слегка растрепана, значит, руки от нервов успели этим утром уже побывать в мягких черных локонах, испортив укладку. И глаза, конечно же. Тоже черные, они горят. Юнги, заглядывая в них без всякого намека на страх, лишь изо всех сил сдерживает улыбку, что просится тут же разъехаться на губах, делая видными даже бледно-розовые десны. Ой. Они смотрят друг на друга всего лишь жалкое мгновение, прежде чем мужчина первым отводит хмурый взгляд, направляясь к куратору студентов. Юнги искренне становится жаль беднягу, ведь, раздраженный, его парень не сахар. – Что здесь за столпотворение и почему я об этом не предупрежден? – У Юнги от звенящего раздражения в родном голосе на ногах поджимаются пальцы, он собой в этот момент доволен просто как черт, и теперь наблюдает за тем, как внутри у мужчины разгорается пламя – слишком уж тот любит все контролировать, особенно любит контролировать то, что касается дорогих ему людей. Особенно, если речь идет об одном белобрысом мальчишке, если уж мы заговорили об этом. – В-Всего лишь п-практика у с-студентов, Господин Чон! К-Кадровый директор согласовывал с вами ее проведение в к-конце прошлого к-квартала. Хосок мельком снова глядит на Юнги, и тот едва заметно пожимает плечами – сами безмятежность и легкомысленность. Почти слышно, как у Чона скрипят зубы. – Места для практикантов уже распределены? – С-Список с распределением находится в hr. – Сперва я сам хочу его увидеть. Через минуту список должен лежать у меня на столе. Развернувшись на каблуках, Хосок направился к лифту, который, естественно, никуда до сих пор не уехал, ожидая своего единственного пассажира. И только когда схлопнувшиеся вместе дверцы скрыли ото всех суровое лицо босса и его взгляд, до последнего не отрывающийся от одного конкретного мальчишки, пока никто другой не видел, люди на этаже вновь вспомнили, как дышать. – Где этот чертов список?! Дайте его сюда! Кто-то из менеджеров, бережно прижимая к груди планшет со списком практикантов, стрелой пронесся мимо, стремясь исполнить приказ, пока отведенное для этого время не истекло. Юнги глубоко вздохнул, наконец позволяя себе легко улыбнуться, окруженный суетной какофонией. Кажется, он все же по этому немного скучал…

***

Как так оказывается, что уже через каких-то пятнадцать минут он и еще трое его одногруппников поднимаются на десятый этаж, где заседает все руководство, Юнги точно не знает… но догадывается. Дальнейшая судьба Бонми и Еджина отныне ему неизвестна, и рядом совсем другие, поумнее и попокладистей. В этом парень чувствует руку Хосока очень-преочень явственно, и это по его мнению даже мило: видно же, что для него старались. Их теперь четверо, две девушки и двое парней: Ли Чорин, Ким Мина, Сон Сонджун и Мин Юнги – именно так вслух и зачитывает Аксель предоставленный ему на рабочий стол список, скользя по бумаге взглядом не особо радостным. А вот Юнги чертовски рад его видеть и чуть ли не светится, стоя рядом с его рабочим местом и ощущая, как зудит в районе лопаток, ведь позади – двери того самого кабинета, в который он сам давненько уже не захаживал. – С этого дня вы находитесь в распоряжении отдела управления и оказываете мне и непосредственно Господину Чону всевозможную помощь. – Господину Чону? – переспросил тихим ошарашенным голосом Сонджун, не веря своим ушам. – Не упоминай всуе, – произносит Юнги загробным голосом, и холодный голубой взгляд Акселя скрывается под дрожащими веками, чтобы ненароком не прожечь в наглом мальчишке дыру. – Все так и есть, – решает он ответить на вопрос, игнорируя то, как Мин по привычке блещет умом. Он прочищает горло, прежде чем пресно заговорить дальше: – Рабочий день начинается в девять, но вам, счастливчикам, придется приходить раньше как минимум на час, потому что в это время Господин Чон появляется в офисе. Заканчивать будете так же не вместе со всеми, а когда я дам отмашку. На глаза директору старайтесь не попадаться… – Да без проблем, лично мне вот вообще не хотелось… а вам? – встревает Юнги, оборачиваясь на своих одногруппников, которым и был адресован его вопрос. Акселю приходится демонстративно прочистить горло еще раз и сделать глубокий вдох. – Все задания и их оценку будете получать через меня. Вы, как мне стало известно, лучшие на своем потоке, так что, надеюсь, проблем с вами не возникнет… Губы Юнги складываются в какой-то уж слишком хищной улыбке, черные глаза, едва видные под длинной челкой, блестят, как у хитрого лиса, что заметил кролика. Проблемы? О, с ним разве они когда-то вообще были? Нет, совершенно никаких проблем, вы о чем вообще. – Вы трое, – в конце-концов Аксель кивает на парня и девушек, – пройдите до конца коридора, там за первым столом сидит девушка, Ким Чорин, она все вам расскажет. А ты, – обращается он уже к Юнги, который улыбаться во все свои тридцать два не перестает, – задержись. У меня есть для тебя поручение. Троица послушно уходит, и уже спустя несколько секунд секретарь и Юнги остаются в приемной вдвоем. – Как жизнь, Акс? Я скучал, – выдает мальчишка, как только убеждается, что никто не сумеет их сейчас здесь подслушать. Улыбка его неожиданно делается теплой, и все потому, что говорит он искренне. На самом деле они с Акселем за прошедший год успели неплохо поладить. Они пересекались время от времени, и в основном все эти пересечения проходили гладко… хотя, скорее всего, так было во многом из-за присутствия рядом с ними некоего третьего лица, да не суть… В общем, кровь ничья в такие моменты не лилась, искры не сверкали, дуэли не объявлялись. Мир, дружба, жвачка и пони, что скачут по радуге. Однако теперь, когда выпал шанс вновь столкнуться "на ринге", в Юнги заиграли прежний азарт и желание навести суету, а Аксель… Аксель просто умел предчувствовать катастрофу, и сейчас его внутренний голос истошно орал по ту сторону ушных перепонок, что тишина и спокойствие кончились. На следующие две недели он должен запастись лошадиной дозой терпения… и такой же – успокоительного. Хорошая идея, кстати: после работы стоит свернуть в ближайшую аптеку, это ведь лучше, чем мотать срок всю оставшуюся жизнь за убийство. Хотя, может, его и оправдают, услышав страшную историю издевательств, направленных в его сторону мелким, наглым, вертлявым засранцем, которому за шалости никогда ничего не бывает. Что же, блин, за ангел хранитель у него такой? Хотя, в принципе, Аксель на этот вопрос знает ответ: прямо десять шагов, пару раз постучать в двустворчатые двери, и встретишься с оным лицом к лицу. – Он сильно злится? – теперь интереса в голосе у парня гораздо больше становится, тот аж звенеть начинает от предвкушения. На мгновение секретарю кажется, что это у них двоих такие ролевые игры, но Аксель быстро гонит эту мысль: в постель босса совать свой не сказать чтобы даже любопытный нос он зарекся еще давным-давно, пусть даже выбор спутника жизни Господин Чон остановил на весьма и весьма странном экземпляре… – Загляни к нему и узнаешь, – бурчит секретарь, отмахнувшись от мальчишки, словно тот – назойливая муха. Впрочем, сходство определенно есть. – Предупредить о том, что собираешься в гости, не пробовал? – Я любитель сюрпризов. – И правда, как это мы все тут об этом так быстро забыли. Юнги смеется, почесывая затылок. Его волосы с их последней встречи стали длиннее, но корней не видно – лишь белоснежные пряди, на вид в кои то веки блестящие и мягкие, явно влияние Чона тут напрямую замешано. Парень за этот год чуть-чуть вытянулся в росте, но на лицо изменился несильно – такой же бледный, с прищуренными смеющимися глазами, один из которых помечен ото лба до щеки длинным вертикальным шрамом – пережиток не самых хороших воспоминаний. – Он тебя ждет, – вздыхая, озвучивает Аксель самую очевидную вещь на свете. – Но, раз уж ты теперь в моем распоряжении снова, для начала будь добр и кое-куда сбегай по-быстрому.

***

Перед тем, как зайти в кабинет, Юнги даже останавливается и, вобрав воздуха в грудь, пару раз стучит костяшками пальцев по гладкой деревянной поверхности одной из дверей. Но разрешения не дожидается, сразу просовывая голову в образовавшуюся щель, встречается глазами с другими, такими же черными, как и у него самого, улыбается, выглядя ну точно шкодливый чертенок. – Я принес тебе кофе. – Ну, раз кофе, то тогда заходи, – раздается глухим голосом спустя несколько секунд, в течение которых Хосок пытался, кажется, своим взглядом его отсканировать. Взгляд этот не предвещает ничего хорошего, кажется, он таит в себе слишком много загадок, как и низкий голос, в котором не прочесть ни одной настоящей эмоции. Мальчишка проходит в кабинет и не останавливается ровно до тех пор, пока не обходит рабочий стол с золотистой табличкой генерального директора сбоку. Там, рядом с большущим кожаным креслом, он тормозит, ставит горячий стаканчик американо среднего объема подальше от края, в то место, где нет документов, и руки его повисают по швам. Хосок поворачивается в кресле так, чтобы они оказались друг перед другом, смотрит пристально, нечитаемо. Они виделись только этим утром, как и всегда, проснулись в их общей постели, даже душ вместе приняли, так же вместе позавтракали, а потом разъехались в разные стороны, потому что Юнги до сих пор был против того, чтобы афишировать широкой публике даже жалкий намек на их довольно близкие взаимоотношения. Благо до университета ему было недалеко, и потому Чон насчет его одиноких перемещений не возражал. Пока что. Чем бы дитя ни тешилось… это если говорить коротко. – У нас тут вообще-то дресс-код, – вдруг решает заговорить Хосок, поддевая двумя пальцами край длинного яркого свитера, что надет на Юнги. Тот мягко усмехается, шмыгая носом. – Не боишься, что могу сделать выговор? – А я думал, что он тебе нравится… нет? – мальчишка легко запрыгивает на стол, сдвигая своей пятой точкой разложенные по его поверхности документы, и прекрасно знает, что ничего ему за это не будет – он делает так у них дома на регулярной основе, и кое-кто уже давно с этим смирился настолько, что даже не обращает внимания, только придвигается ближе, все еще сидя в своем кресле-крутого-босса. Все еще смотрит глубоким, постепенно темнеющим взглядом. – Нравится, Юнги-я… сказать, что мне нравится еще? Длинные тонкие пальцы легонько проводят вверх-вниз по икрам, обтянутым светлыми джинсами, посылая щекотку и немного рассеивая внимание парня. И вопрос свой тот выдыхает уже отвлеченно, рассеянно. – Что же? – Мне нравится, когда мой любимый молодой человек делится со мной своими планами… особенно если планы включают меня или, допустим, даже мою компанию. У тебя таких, скажем, недавно не было на примете? – Сложный вопрос, нужно подумать. – Сложный? Теряешь хватку, милый. Где же твое остроумие, мм? – Прекрати меня лапать – и узнаешь, – хмыкает Юнги, несильно, но звонко шлепая мужчину по одной из ладоней, что успели уже подняться выше и пару раз скользнуть по внутренней стороне слегка раздвинутых, чтоб удобней было сидеть, бедер. – У вас в правилах, случайно, нет запрета на служебные романы? А то не хотелось бы что-то нечаянно нарушить и завалить оценку. Мне нужен высший балл. – Я что, по-твоему, тиран? – Юнги скептично изгибает бровь, красноречиво этим намекая, что ответ очевиден. – Согласен. Но не настолько же. Юнги хмыкает, его руки располагаются на чужих плечах, чувствуя гладкость брендовой рубашки, потому что пиджак Хосок уже успел снять. Эта легкая небрежность мужчине очень идет, она всегда так притягивает, особенно когда они одни… – Я хотел, чтобы ты удивился. Ты хоть немножечко рад? И тут же его тянут на себя, заставляя соскользнуть с края стола и оказаться на коленях у – снова, как в старые-добрые – его босса. Пальцы крепко сжимаются, окольцовывая тонкую талию, чувствуют всю ее хрупкость даже сквозь толстый свитер. Юнги получает легкий поцелуй в скулу. – Я рад тебе всегда. И для меня твое присутствие здесь важно так же сильно, как и для тебя. Я тоже сейчас ностальгирую, тоже вспоминаю те дни, когда мы вели войну, и это… – Заводит, – помогает Юнги, охрипшим голосом шепча ему прямо в губы, но так и не целует их. – Я дверь не запер. – Как жаль. – Повременим? – Придется. У меня через двадцать минут видео-конференция. Хочешь со мной? – Хочу, но не идти же мне туда в таком виде. Я, может, и засранец, но позорить тебя ни за что не стану. – Ты никогда меня не позоришь, Юнги-я. Ты – моя гордость. Парень улыбается, все еще чувствуя руки на себе и то, как нежно они поглаживают поясницу, незаметно уже пробравшись под одежду. Сам он пытается уложить хосоковы волосы, вернув им порядок после налета беспокойных мужских пальцев. – Выпей свой кофе, пока он не остыл, хорошо? Я побуду с Акселем. – Он мне в трубку с утра чуть не расплакался после того, как тебя здесь увидел. – Бедняга… уверен, что это было не от счастья? – Будь с ним помягче. – Я попытаюсь… но, может, ты на всякий случай выпишешь ему премию? – Самокритично. – Стараюсь. Юнги пожимает плечами и целует целомудренно, прежде чем слезть с чужих колен. – Твой кофе, – напоминает он, добавляя в голос немного строгости, как это обычно бывает дома, когда видит, что Хосок снова позабыл за работой о том, что должен что-то есть или хотя бы пить. – Я пошел, не скучай. – С тобой? Никогда. Юнги улыбается ему напоследок и из кабинета выскальзывает обратно в приемную. – Выглядишь, как влюбленная школьница, – не удерживается от комментария Аксель, встречаясь с ним взглядом. – Так доволен, что в угол не поставили? – Знаешь, что ответила секретарша боссу на новость о своем увольнении? – бодро спрашивает Юнги, проходя к свободному месту за просторным столом и с удобством откидываясь на спинку стула. – Она положила ладонь ему на плечо и сказала: "ноги моей здесь больше не будет!" Аптека. Акселю точно стоит зайти сегодня в аптеку… и лучше не после работы, а прям во время обеденного перерыва. Да, именно так он и поступит.

***

– Я прогулялся по офису, пока было время. Ты сменил штат? – Провел чистку, как только понял, что я здесь надолго, – Хосок пожимает плечами и кладет руки на руль. Автомобиль, в котором сидят они оба, мягко трогается, чтобы выехать с парковки бизнес-центра. На часах время уже довольно позднее, Юнги чувствует, как в удобном пассажирском кресле его мышцы приятно расслабляются, и сам он весь растекается по сиденью. Для него этот день прошел быстро, Аксель, впрочем, как и других практикантов, гонял его туда-сюда, нагружая мелкими делами, которые самому ему было делать либо неохота, либо некогда. Мин забавлялся, пока наблюдал, как у его одногруппников от количества задач в панике расширяются глаза. Ну да, это всего лишь их второй курс, а уже такой спектр всего разного за день, когда ты привык только зубрить учебники да сверкать знаниями на семинарах. Юнги к этому относился гораздо проще, не паниковал ни разу, ко всем делам относился, как к вызову – в общем, делал, как делает обычно. Цель была ведь не выслужиться, не заработать лучшую оценку… он сюда шел, чтобы помогать, он хотел Хосока поддержать, если есть возможность, чтобы тот почувствовал – Юнги рядом. И хоть за весь день они виделись от силы раза три и то мельком, знание того, что оба находятся хотя бы в одном здании, согревало. – Топы, вроде, ничего. – У вас, как я помню, в инструкции по стажировке прописано не пересекаться с высшим руководством. – А что я сразу? Это они сами пересеклись со мной. Кто виноват, что им по кабинетам своим не сидится? А я весьма коммуникабельный, знаешь ли. – Знаю, – Хосок вздыхает и улыбается, мягко и устало. За все это время он стал гораздо спокойней. Закончив попытки скинуть с плеч нежеланный груз и многое переосмыслив, Чон наметил себе новые ориентиры и теперь шаг за шагом к тем двигался. Этот путь не был прост, конечно же, но ситуацию знатно облегчало ясное понимание – он не один. С ним рядом шел Юнги. По мальчишеской привычке шаркая ногами и крепко держа его за руку, а следом за ними тянулись и остальные. Их семья. Потребовался не один день, чтобы принять мысль о том, что он теперь не один, что он часть чего-то большого, теплого и очень шумного. Но у него получилось, так как любовь, не спрашивая, прокралась и окрепла в сердце. И теперь все это было так… просто. Просто по воскресеньям заезжать в детский магазин или кондитерскую, чтобы прикупить там что-нибудь для Мисо, потому что они едут на обед с ней и Сокджином. Просто пить с ними кофе, обсуждая последние события, что успели с каждым произойти на минувшей неделе. Просто пересекаться с Намджуном, Чимином и Джином по вечерам, чтобы проветрить кипящий от работы мозг. Просто, возвратившись домой, уже в прихожей слышать голоса, принадлежащие Чонгуку, Тэхену или Чимину, а потом замечать и разбросанную по полу обувь гостей, снова завалившихся к ним с Юнги поиграть в приставку и вынести до последней крошки весь холодильник. Не чувствовать одиночества оказалось очень просто. И теперь вряд ли Хосок сможет когда-либо от всего этого отказаться. Нет, отныне ему нужен каждый из них, раз судьба так завернула, столкнув, а в последствии и связав. Юнги, наблюдая за вечерним городом сквозь лобовое стекло, лижет губы. Они больше у него не обветренные, и ранок на них никаких уже нет. Они нежно-розового цвета, не очень пухлые, но мягкие и чаще всего сладкие, потому что мальчишка использует бальзамы с разными вкусами. Не для себя. Просто хочет сделать приятное. Юнги старается и сам даже не всегда осознает, что себя перекраивает, обтесывает ярко бросающиеся в глаза неровности и сколы, чтобы стать лучше для одного-единственного человека. Его волосы теперь мягкие, гладкие, хоть все еще и растрепаны… желтизна насовсем сменилась холодной платиной. Одежда сидит по размеру, но все еще часто выделяется среди тусклой людской массы. Юнги яркий, это у него ни за что и никому не отнять, но это ведь и не плохо – Хосоку, к примеру, так нравится… Ему, на самом-то деле, понравилось бы все. Он Юнги ведь когда-то полюбил совсем юным, взъерошенным, усыпанным синяками и с треснутым уголком губ. Он полюбил его в свитере с оттянутым воротом, в незастегнутой легкой куртке и с всклочеными волосами, в которых путался снег. Он полюбил его, с черным взглядом, что неумело скрывал в себе подавленную дикость, беззащитного, потерянного, оттого и огрызающегося на весь мир. Не осознающего, как сильно нуждается в ласке. Хосок позволил узнать. А Юнги, узнав, увидев, почувствовав, остался рядом насовсем. И теперь они друг для друга, по-иному уже никак – не получится. – Одолжишь мне завтра что-нибудь из одежды? – Зачем тебе? – позабавленный чужой просьбой, Хосок пропускает смешок и кидает взгляд на парня, который вдруг выглядит задумчиво и даже серьезно. – Хочу эти две недели быть с тобой рядом чаще, чем пару раз в день по несколько жалких секунд. Можно я буду на подхвате? Согласен ходить за Акселем хвостом и все такое… – Такие жертвы, да от тебя… – Мужчина хмыкает. – Я польщен. – Раздражаешь. Теплая ладонь опускается на левое бедро мальчишки, нежно сжимает, а спустя всего пару коротких секунд на нее сверху опускается другая – меньше и холоднее. Пальцы сплетаются в слабый замок. – Я тебя люблю. Юнги мычит что-то неразборчивое в ответ и носом зарывается куда-то под ворот застегнутой до конца куртки – привычка, угадайте кем ему привитая… – Закажи себе завтра все, что хочешь, ладно? – Но… – Мои костюмы, боюсь, тебе будут великоваты. – Так и скажи, что делиться не хочешь. Пальцы хосоковой руки сжимаются сильнее, стискивая и пальцы Юнги, и его бедро. – Ты знаешь, что это не так. Я хоть раз тебе возразил, когда ты постоянно залезаешь ко мне в шкаф, таская оттуда футболки и рубашки? – Тоже мне. Я не виноват, что они у тебя свободные, и мне дома в них удобно ходить. – Они свободные, потому что ты… компактный. Юнги прыскает, не удержавшись. – Пиздец ты конечно слово подобрал, Хосок. Мужчина и сам смеется, наблюдая за смеющимся Юнги, который весело щурит глаза, откидываясь на сиденье сильнее и слегка запрокидывая голову к потолку салона. Видно, что устал. Хосок часто по ночам застает его половину кровати пустой, а простыни рядом с собой – холодными. Не ленится, встает, чтобы выйти из спальни и Юнги обнаружить в комнате, которая была переделана под музыкальную студию в подарок на его девятнадцатый день рождения. Хосок никогда не злится на него за то, что он себя так изматывает, не ворчит. Но всегда мягко отстраняет чужие бледные руки от инструментов или аппаратуры, ловя на себе растерянный, совершенно расфокусированный взгляд, означающий, что обладатель его в данный момент не "здесь" еще, а где-то "там". Он поднимает Юнги и уносит в кровать, кутает их обоих в одеяле, крепко обнимает, позволяя и себя обхватить руками-ногами, упирается подбородком в растрепанную макушку и сам глаза смыкает только тогда, когда слышит чужое тихое сопение, теплым воздухом льнущее к шее. Юнги пишет музыку, и душа его в эти моменты живет. Он часто так увлекается, что покидает реальность. Но для подобных случаев есть Хосок, который всегда почувствует, отыщет везде и вернет – себе, где Юнги и должен быть. – Сегодня – спать. Хорошо? – Что… прямо сразу? Во взгляде парня тлеет явная провокация. Он сам стискивает их руки, тянет немного ближе к себе, смещая с бедра к центру живота, и мужчина чувствует, как у него в районе солнечного сплетения начинает щекотать. В горле сухо, и голос выходит с хрипотцой. – Ну, может быть, и несовсем сразу… ты в офисе что-то там говорил о том, чтобы повременить с… Юнги фыркает на его интимный намек и отворачивается к окну, передергивая плечами. – Я вообще-то говорил про ужин. Успокойте свое воображение, Господин Чон. Негодник. Знает же, что Хосока своей строптивостью, пусть даже и слегка наигранной, всегда распаляет добела. Он отнимает свою руку и лезет в телефон на звук пришедшего сообщения. – Свинина или говядина? – спрашивает, глядя на мужчину после того, как прочитал вопрос, заданный, видимо, старшим братом. – И то, и другое, – следует очевидный ответ. – Что там? – Хен думает, что приготовить в субботу на день рождения Мисо. Ей-то на мясо все равно, главное – чтобы был торт побольше, а вот нам… – Скажи ему, чтобы ничего не делал сам. Закажем где-нибудь вместе с тортом, и все. – Как будто Чанми позволит, ну ты и выдумщик, Хо. Нуна хоть раз отказывалась от того, чтобы на столе была домашняя еда? – А ей все скучно живется. – Она просто мега-заботливая. Если б не косы, я бы ее с Сокджином здорово путал. Ладно… отвечу, что говядина… Хосок не возражает и больше не бурчит. Знает, что бесполезно, раз эта девчонка что-то там себе задумала. Она вообще странноватая, для дочки министра – легка на подъем и всего добиваться привыкла сама. Даже выбрала гребанный медицинский после окончания школы, даже в него поступила сама! Ну да, в чем-то она и правда точная копия Джина. Они порою как две наседки, буквально душат теплом и заботой, будто все вокруг них – желторотые цыплята. К этому порой не привыкнуть… Особенно Хосоку или Намджуну, двум взрослым, состоявшимся мужчинам, которые свято верят, что все вертится вокруг них, под их жесточайшим контролем и по их же приказам. А потом резко оказывается, что они в квартиру зашли, не отряхнув ботинки от снега, и все… Юнги так и залипает в смартфоне, что-то быстро печатая в чате с кем-то из их близких. Рука Хосока все еще легко касается джинсовой ткани, плотно прильнувшей к стройной ноге, выводит никому из них непонятные невидимые узоры, иногда щекочет, забираясь на запретную территорию. У парня от нежных касаний уже давно по всему телу мурашки. Он чувствует, как внутри копится напряжение и отдает тупой, сладко ноющей болью прямо между ног. Это всегда приятно, это обещает свое продолжение, как только подвернется возможность, достаточно благоприятная для того, чтобы скинуть куда подальше мешающую одежду с обоих их тел. Он хотел Хосока весь день, еще с того момента, как увидел того в его кабинете начальника. Куча времени успела пройти, когда он прежде бывал за этими дверьми: они не распространялись, что состоят в отношениях, из-за банальных соображений безопасности. Нахлынувшие разом воспоминания пробудили огонь такой сильный, что внутри тела от костей и органов, по ощущениям, остались одни головешки и блестящие искорки, которые то и дело тревожили нервные окончания. Юнги вспоминал их нескончаемые споры, препирания, свои пакости и то, как Хо ярко на них реагировал. То, как его порой несдержанно прижимали то к себе, то к какой-либо поверхности, подавляя в себе тягу сожрать с потрохами и выпить душу до последней капли. Он вспоминал черные глаза, в которых кипела ярость… и у него от этого начинали судорожно сжиматься ноги в бесплотных попытках справиться с накатывающей дрожью. Не получалось. Справиться. Скрыть. Хосок рядом все чувствовал. Чон знал Юнги, как облупленного, он ощущал каждую его клетку, способен был распознать среди тысячи людей по одному только дыханию, что сейчас тихо ходило туда сюда между приоткрытых розовых губ, блестящих от бальзама с ароматом клубничного маршмэллоу. Парень, кажется, сам напрашивался на то, чтоб его попытались съесть, и, стоит отметить, весьма успешно. Взглядами они больше не пересекались сознательно – понимали, что стоит им это сделать, и Хосоку придется остановить автомобиль в первом же темном переулке, а это так себе идея хотя бы потому, что тюбик с лубрикантом, оставленный когда-то в бардачке "на всякий пожарный", закончился еще в прошлый эпизод "внезапного возгорания", да и в принципе этим вечером чего-то судорожного, дикого и быстрого не хотелось… Хотелось медленно, чтобы пламя неистовствало, но до последнего мучилось в узде, чтобы стоны нетерпения эхом гуляли по комнате, чтобы ноги, скрещенные на пояснице, сводило экстазом в судороге… хотелось в постели, на чистых простынях, чтобы поверх их обнаженных тел плясали кляксы сеульских огней, а в воздухе стоял запах мандариновой цедры (потому что Юнги после зимних праздников снова жестко подсел на мандарины и теперь горстями глотал таблетки от аллергии, как бонус). Каннам, съезд в жилой комплекс, парковка, лифт несет их вверх, электронные цифры медленно сменяют друг друга на табло, но никто на них не смотрит. Оба смотрят на отражение в одной из зеркальных стен. Они стоят плечом к плечу, их руки ненавязчиво соприкасаются, чтобы иметь возможность чувствовать кожу, и делятся между собой микроскопическими разрядами электричества. Их этаж. Холл. Пищит кодовый замок, и как только входная дверь щелкает, закрываясь изнутри, к ее обшивке из лакированного дерева припечатываются хрупкие лопатки, и их обладатель от этого выдыхает рвано, коротко, чтобы затем сипло вдохнуть. Воздух нужен, потому что совсем скоро доступ к нему перекрывается чужими требовательными губами, что захватывают в поцелуй. Вокруг темно, потому что свет они включить не успели, посчитав это действие не таким уж и важным на фоне всего остального. На фоне рук, жадно стягивающих прямо на пол дорогое кашемировое пальто и дутую морковного цвета куртку. У ботинок сминаются задники, и они в беспорядке, перепутанные, оставляются в прихожей рядом с верхней одеждой. Теплые пальцы касаются скул, чтобы направить, чуть запрокинуть вверх голову и поцелуй углубить, давят на челюсть, раскрывая рот шире. Языки встречаются, влажно и мягко скользят друг по другу, прячутся вместе во рту то у одного, то у другого. Бальзам со вкусом маршмэллоу стирается почти мгновенно, но едва ли кто-то тут против. Юнги дергает за чужой пиджак, чтобы тот соскользнул вниз, помогает Хосоку выпутаться из рукавов, пока тот ни на секунду не перестает его целовать. Настает черед мелких пуговиц на рубашке, и здесь приходится слегка понервничать. Впрочем, время для того, чтобы расстегнуть их, у Юнги есть, пока сильные руки подхватывают мальчишку под бедра, заставляя обхватить ногами талию, надежно прижимают драгоценную ношу к себе, и Хосок несет его в спальню. Остановившись у самой кровати, мужчина становится коленом на матрас и с осторожностью помогает Юнги распластаться прямо поперек. Мальчишка отползает к центру, сгибая ноги в коленях, но держа их широко разведенными для того, чтобы, потянув за плечи, так и не отпустив, Хосока опрокинуть на себя. Чернота их глаз встречается в тишине, и от нее у обоих все дрожит внутри, а мысли теряются, вместо себя позволяя править обоюдному желанию. Снова поцелуй мешает спокойно дышать, снова руки приходят в движение, скользя голодными ладонями сначала по одежде, а затем, пробравшись под, – находят голую кожу и сжимают сильнее, до красноты под пальцами, за сутки успевшими истосковаться по этому безумному чувству. – Черт возьми, да сними ты уже эту гребанную одежду! – злится Юнги. С пуговицами он уже с горем пополам разобрался и даже ремень чужой расстегнул, но затем руки его вдруг перехватили, запрокинули вверх, прижав к покрывалу у раскинувшихся во все стороны белокурых волос. Два возбуждения столкнулись друг с другом ниже пояса через несколько слоев ткани в томительной тесноте, вырывая у одного стон, а другого – рычание, утопленное в коже на шее, что уже горела под поцелуями. – Хо, – разведенные ноги в джинсе напряжены, пытаются притянуть мужчину ближе, пока тот лениво толкается между, тревожа там, где больше всего им обоим хочется. Распаляя еще сильней, хотя раньше казалось, что сильнее уже некуда. Перед тем, как все-таки отстраниться, Чон целует его в губы снова, напоследок быстро и с напором проводя между ними языком, будто душу старается из Юнги вытащить и утащить с собой. Распрямляется, не отводит взгляда, в котором черная лава плещется, от распростертого перед ним возбужденного тела. Он быстро избавляется от рубашки, чувствуя, с каким нетерпением за его движениями следят, а после, перед тем как расстегнуть ширинку и снять брюки, сжимает свой твердый член, чтобы хоть слегка успокоить возбуждение, уже шумящее в висках. – Хосок, – шепчут ему снова из темноты, зовут вернуться как можно скорее, прикоснуться, принять тело под собой, как подарок, чтобы в ответ точно так же подарить и себя. Брюки снимаются и падают на пол, звеня пряжкой ремня. Юнги тоже тем временем оголяет торс, стягивая свитер, а затем послушно выгибается, чтобы Хосок, склонившись над ним, расстегнул молнию и осторожно стянул со стройных ног чертовски узкие джинсы. – Ненавижу, когда ты их надеваешь, – в сердцах признается Чон, наконец-то разделавшись с вещью и возвратившись в постель. – Поосторожней, они вообще-то мои любимые, – замечает Юнги, скользя подушечками дрожащих в желании пальцев по обнажившейся коже спины, пока Хосок нависает над ним, стараясь расположиться удобнее. – Кто бы сомневался, – фыркает беззлобно мужчина. Он целует развеселившегося Юнги в кончик носа, одновременно с этим скользя рукой тому между ног и срывая мальчишке дыхание. И веселье испаряется, будто того не было. Ему навстречу приходит иная эмоция, и она кружит обоим голову. Вожделение. Оно предстает смесью удовольствия и боли, топя в себе по самую макушку и не давая высвободиться, пока не провалишься еще глубже, на самое-самое дно. Реальность перестает быть чем-то важным, настоящим и необходимым, она принимает вид расплывающегося перед глазами миража. Куда важней становится другое: касания, поцелуи, число которых не перестает расти, рваные вздохи и стоны. Сначала тело Юнги принимаются уверенно терзать пальцы, а затем весь он становится горячим, беззащитным и распадается вокруг своего мужчины, пока тот осторожно, но требовательно вжимает мальчишку в матрас толчок за толчком. Просит сильнее прогнуться, запрокинуть за голову руки, вцепившись ими в ткань простыней, шире разводит чужие бедра и одну ногу закидывает на свое плечо, вырывая из Юнги от резкой смены их позы такой громкий стон, что сам он довольно усмехается. – Ненавижу, – затем, немного попривыкнув, вздыхает Юнги, сам подаваясь навстречу чужому возбуждению. – Люблю тебя, – отзывается Хосок, снова погружаясь в него, и парень срывает голос до тихого всхлипа. Мин больше не может держаться, тянется руками вперед, слепо ими шарит по горячей коже на напряженной груди, касается пресса. Просит быть ближе, зовет к себе, и Хосок не может ему отказать, конечно же. Возвращается в любимые хрупкие объятия, зарывается пальцами в светлые волосы, отвечает на жаждущий поцелуй и глотает чужой высокий стон, чувствуя, как вокруг него, внизу, на части распадается любимое тело. Юнги кончает в его руках, с губами на его губах, впуская в себя так глубоко, как может – и душой, и телом. И отказывается выпускать из объятий, даже когда после оргазма у него едва остаются силы. Он становится уязвимо-чувствительным, уставшим и ранимым, весь дрожит, ощущая, как внутри становится горячее от свидетельства хосокова удовольствия. Юнги жмурится, кусая свои же губы, чтобы спрятать улыбку – свидетельство искреннего счастья. – Я тебя тоже, – в конце концов шепчет, укутанный в темноту, переплетенный под ней с другим человеком. Его лоб тревожат сухим поцелуем. И все становится еще лучше.

***

Во вторник Юнги все же удается стащить из шкафа у Хо одну из давно уже полюбившихся им черных водолазок. Но джинсы все же мальчишке пришлось надеть свои, потому что при всем желании ничего из вещей мужчины не подошло бы для его коротких ног, разве что, шорты, но это был не вариант уж точно. – Ты похож на Стива Джобса, – рассмеялся Хосок этим утром, когда после завтрака они пересеклись в гардеробной. – Все мы, гении, чем-то похожи, – изрек Юнги пафосно, оглядывая себя в зеркале, но послушно расслабился, когда подошедший сзади Хосок приобнял его со спины за талию, уложив на плечо подбородок. Их взгляды в отражении столкнулись. – Ну и чего? – Просто на секунду представил, как несколько лет спустя мы так же будем проводить каждое наше утро, чтобы после вместе отправиться на работу. Можно сказать, это небольшая репетиция. – А кто сказал, что я после окончания университета выберу твою шарашкину контору?.. Эй! Не честно! – Юнги дернулся от наглой руки, ущипнувшей его за тонкую кожу на животе. – И куда же ты в таком случае собираешься, мм? – Пока еще не решил… Но, знаешь, один мой хороший друг вообще-то родной сын владельца корпорации "Север". Слышал о такой? – Пойдешь к конкурентам, значит? – Ага. – Вот как? Это я, получается, грею змею у себя на груди? – Именно так. Стареете и теряете хватку, Господин Чон… Но пока я не переметнулся, ты можешь обнять меня чуть-чуть сильнее? Хосок поворачивает смеющегося парня лицом к себе и целует улыбку на его губах. А потом обнимает, как и просили, покрепче, чувствуя, как чужие руки устраиваются на его лопатках, притягивая в ответ ничуть не слабее. – Куда я от тебя денусь, – бормочет Юнги, вздыхая. – Ты же как репейник – не отцепиться. – Устами младенца глаголет истина, – усмехается Хосок и сразу же начинает злобно смеяться, когда чувствует, как ему по спине прилетает злобный удар вместе с шипящим: – Мне скоро вообще-то двадцать!

***

За работой время для Юнги всегда проносится незаметно. Для него главное – чем-нибудь занять себя, чтобы несильно скучать, и тогда можно не париться и не следить за часами, торопя, когда они уже отсчитают достаточно, чтобы вернуться домой. К тому же домой ему на этой неделе совсем не хочется: все, что нужно, совсем рядом, буквально руку протяни – и удастся схватить пальцами край чужого строгого пиджака. Вряд ли, правда, подобный жест в офисе кто-то оценит по достоинству… Юнги впрямь приноровился следовать за Акселем хвостом, он даже свой пыл поумерил и больше не дерзил секретарю… часто. Да и вообще, их препирательства теперь походили больше на дружеский обмен любезностями, а не на попытки Юнги приблизить собственную смерть. Аксель же, наверное, обычно в одиночестве очень грустит, скучает… вот Мин и решает время от времени его немножечко развлечь. Но ведь шутит-то смешно, разве это не так? Большинству, вроде бы, даже нравится… – Ты бессмертный или просто на голову двинутый? – растерянно шепчет ему Чорин после очередной безобидной шутейки, что Юнги отвешивает в адрес секретаря, у которого уже чуть ли пар не валит из покрасневших от злости ушей. – Зачем так доводишь сонбэ? Совсем за практику не страшно? – А что я такого сказал? – искренне не понимает парень. – Добра же ему желаю! – Какого еще добра? Ты сказал, что у него прыщ на щеке, и это все может быть следствием долгого воздержания, – подключается Мина к нравоучениям подруги. – Совсем с ума сошел так говорить? – Ну так это ж правда может влиять. – Да отстаньте вы от него, как будто вы к этому еще не привыкли за полтора года. Юнги не изменится, тему считаю исчерпанной, – Сонджун скучающе взглянул на них, на секунду отведя взгляд от компьютера, где сверял отданный ему в работу отчет с показателями прошлого периода, чтобы провести анализ. – Только мешаете. – Ох, простите, Сонджун-щи! Только не плачь, когда из-за того, что Мин постоянно доводит сонбэнима до состояния бешенства, нам всем четверым снизят оценку. – Зачет индивидуален, – отвечает парень, на этот раз даже не отвлекаясь от отчета. Девушки хмыкают, не найдя, чем таким бы возразить. Юнги победно улыбается, но вдруг слышит, как неподалеку распахиваются двери, и невольно подбирается, зная, что это Хосок вышел из своего кабинета и направляется точно в их сторону. – Господин Чон, – его одногруппники вскакивают с мест, чтобы поклониться, и Юнги тоже приходится нехотя встать, отвешивая шутливый поклон и ловя на себе позабавленный чужой наигранной покорностью взгляд. На этой неделе они этими своими играми под конец дня друг друга возбуждают просто до сумасшествия, и у обоих мышцы уже дико болят. Но не то чтобы это служит поводом останавливаться… – Где Аксель? – Ушел прогуляться, – тут же ляпает Юнги, обращая на себя взгляды девушек, полные нескрываемого ужаса. Однако, на их общее удивление, Господин Чон лишь на миг изгибает брови, а затем просто кидает: – Ладно, раз его нет… Мина-щи, Чорин-щи, мне нужна небольшая помощь, зайдите. И уводит. К себе. Двух девчонок. Юнги удивленно смотрит им троим вслед. И внутри у него начинает искриться о-о-очень недобрый огонек… Но вряд ли он позволит кому-либо об этом узнать. И он молчит, никоим образом не дает кому-либо заметить своего недовольства. Правда, когда возвращается Аксель, даже ни разу не шутит. А дома, когда Хосок привлекает его к себе после тихого ужина, вдруг на всем серьезе заявляет, что у него болит голова, и горделивой походкой уходит спать. Вот так вот. Ревность? Не, не слышали…

***

– А потом они мне заявляют: "Эй, да кому ты чешешь? Всем понятно, что ты украл этого ребенка!" Украл, блин, понимаете! – Черт, мы ж постоянно раньше шутили, что когда-нибудь кто-то так и подумает, – тихо прыскает Юнги, обращаясь к Чонгуку, который сидит на полу рядом с ним самим, и тот согласно кивает, смеясь. – Короче, пришлось подхватить Мисо на руки и по-быстрому смотаться оттуда. В океанариум мы так и не попали, и никакого бесплатного билета для ребенка. Чудесно. Спасибо большое, чертова расистская страна! – Может, ему напомнить, что это Корея, и сам он – кореец? – шепчет Намджун Чимину на ухо, но тот качает головой, без слов говоря, что лучше не надо. Во-первых, Джин, если начнет ругаться, так пока сам не закончит, его не заткнешь, а во-вторых, ругается он всегда очень смешно. – Надо будет сводить Мисо в океанариум позже, когда будет свободный день, – говорит Хосок Юнги, стремясь с ним посоветоваться, но мальчишка лишь без особого энтузиазма пожимает худыми плечами, скрытыми красным кардиганом со смешными оленями. Он со вчерашнего дня какой-то не такой, странный. – Все нормально? Голова не болит сегодня? – Не-а, – отвечает Юнги и отворачивается, снова заговаривая с Чоном-младшим и Тэ, который с удобством развалился у своего парня на коленях, обняв двумя руками большую подушку. Тэхен после череды праздников немного набрал, и теперь от улыбки у него неплохо были заметны милые мягкие щечки. Но это его больше не смущало. Тренировки и корректировка диеты все быстро решат, а пока можно и расслабиться. Мисо танцует под несуществующую мелодию в своем любимом зеленом платье вокруг их компании, собравшейся в просторной гостиной в квартире, где живут Джин, Мисо и иногда Чанми, если та не нужна своей семье, с которой время от времени должна присутствовать на званых светских вечерах. Прямо сейчас она с ними – пытается уследить за малышкой, потому что та, повзрослев, стала просто-напросто локальным стихийным бедствием. Что тут сказать… теперь было вполне себе ясно, что любимый ее дядя – это никто иной как Юнги. И этим все сказано, если вы понимаете. – Как у вас дела? – Мы в ссоре, – отвечает со вздохом Чонгук и тут же целует Тэхена в губы, потому что тот поворачивается к нему лицом и выжидательно смотрит вверх. Ну да, ссора у этих двоих прямо явная… – А что произошло? – Он заставляет меня голодать, – отвечает Тэхен, с прищуром смотря в глаза своего парня, в которых нет ни капли раскаяния за такую страшную правду. – Он постоянно таскает шоколадные конфеты в кровать и ест их перед сном. А потом отказывается утром завтракать. Это не дело. – Оставляет меня без сладкого в этот и так унылый февраль, представляешь, – жалуется Ким, стремясь заручиться поддержкой хоть в ком-то, раз собственный парень не в состоянии войти в его положение. – Ну, ты тоже в долгу не остаешься. – То есть? – не понимает Юнги и хмурится. – Скажем так: он оставляет меня без сладкого, а я – оставляю без "сладкого" его, – Тэхен растягивает губы в такой вреднючей улыбке, а Гук, наоборот, преобретает такой оскорбленный вид, что Мин начинает смеяться и не может себя заткнуть. – Я же забочусь о тебе, – начинает спорить Чонгук со своим парнем. – А ты злишься. – Я не злюсь, Гук-а… у меня просто болит голова. – Тэ запускает пальцы в его мягкие черные волосы, и Чонгук, все еще недовольно сопя, все-таки снова его целует. Юнги решает отвернуться, не имея права вклиниваться в момент между этими двумя. И вдруг натыкается на темный острый взгляд, принадлежащий уже его бойфренду. Хосок смотрит на него с подозрительным прищуром. – Ты чего, Хо? – Да так… – отвечают ему. – Голова точно не болит? – А? Да нет, не особо, я же уже сказал. – Ну, как скажешь, любимый. – Мужчина целует его в щеку и улыбается. А потом обращает внимание на остальных, потому что настало время заносить в гостиную именинный торт. Мисо при виде гигантского детища кулинарии визжит, и Джин подхватывает ее на руки, чтобы девочка не врезалась в Чимина, который держит блюдо с тортом, и не снесла его с ног, спровоцировав катастрофу. Нескладной песней они поздравляют ребенка, и потом дают ей задуть целых четыре свечки и позволяют откусить прямо от целого торта, пока что его не разрезав. – С днем рождения, сокровище, – братья Мин обнимают ее первые одновременно с двух сторон, целуют испачканные кремом липкие щеки и сами пачкаются, и девочка все смеется, тянется к ним, чтобы испачкать еще. – Любим тебя, сильно-пресильно. – Ага, с днем рождения, повзрослевший украденный ребенок! Они дружно смеются, передавая друг другу именинницу для поздравлений. После тарелки наполняются едой. На фоне шумит телевизор, крутя какую-то детскую передачу, смысл которой может понять исключительно Мисо и больше никто из присутствующих. Чимин по привычке сплетает с Намджуном пальцы под столом, прижимаясь к его сильному плечу, за что получает поцелуй в висок. Тэхен увязывается за Чанми на кухню под предлогом помочь с грязной посудой, но в спину им двоим тут же строго прилетает чонгуково: – Нуна, не давай ему шоколад! Юнги после того, как видит полный оскорбленной гордости тэхенов взгляд, начинает хохотать и падает на трясущуюся грудь Хосока, который притягивает его к себе плотнее. Такое ощущение, что они вечность уже не находились близко, но сейчас все снова впорядке. И на мгновение самому Юнги кажется, что это так… но потом он вспоминает пятницу, и чувство обиды стучится в сердце, заставляя открыть себе дверь. Юнги прищуривается, садится прямо, а затем и вовсе встает, говоря, что тоже пойдет поможет Чанми. И если что, пресечет любые посягательства Тэхена на сладкое. Хосок провожает его спину растерянным взглядом, но не возражает. Он знает – вытянуть из Юнги что-то, если тот решил поиграть в молчанку, не выйдет даже с помощью пыток. А потому мужчина избирает вариант затаиться и ждать. Когда-нибудь Юнги не выдержит, и из него полыхнет так, что мама не горюй. Но Хосок и сам огненный. Ему принимать на себя жар чужого пламени никогда не было страшно. Он любит в своем Юнги все, в том числе и его ершистую вспыльчивость.

***

В понедельник кофейня просто битком. Юнги в такие моменты немного тоскует, что старший брат больше в ней не работает, и никто не сделает ему кофе вне очереди. Сейчас он тут вместе с Акселем, сам для того, чтобы купить напитки для себя и Хосока, который уехал раньше обычного и не в их офис, а на выездное совещание с городской администрацией, а Аксель решил пройтись и купить напиток себе. – Ты что-то молчаливый, – замечает секретарь нехотя. Видно, что не привык первый заводить с ним разговор, но беспокойство в нем в конце концов урвало победу. – И Господин Чон тоже странно себя ведет. У вас что-то случилось? – Много будешь знать – состаришься, – бурчит Юнги. Ему даже дерзить неохота. Он, кажется, за выходные немного перегорел. То распалялся от негодования из-за того, что Хосок вместо помощи от него, своего любимого, на минуточку, парня, предпочел общество двух девчонок, то успокаивался, пытаясь убедить себя, что ничего ужасного не произошло, и ведет он себя, как ревнивая истеричка. Но затем все начиналось по кругу, будто фитиль никогда не затухал, и стоило добавить газа… – Не могу представить вас в ссоре, – вдруг выдал секретарь, морща лицо, чем нехило удивил Юнги, который в очереди продолжал стоять с ним рядом. – Если решил так пошутить, то хреново у тебя, дружище, получается. Старайся лучше. Или купи таблетки для памяти… Ты не помнишь, как проходили первые недели нашего с Хосоком знакомства? – Это ты не смеши. У вас ссоры больше походили на затянувшуюся прелюдию, – фыркает секретарь, и Юнги от неожиданно смелого заявления аж давится застрявшим в глотке воздухом. – Вау… да от тебя это прямо нокаут, Акс. Секретарь усмехается, качая головой, и вдруг обращает внимание на девушку, стоящую прямо перед собой. Та уже расплатилась и забрала свой кофе у бариста, и теперь разворачивается… На этот раз мужчина, уже наученный горьким опытом, реагирует быстро и ловит девушку прежде, чем та успевает врезаться в него, обдав кофе. – У вас что, такая традиция по понедельникам? – изгибает он бровь, смотря на растерянное лицо. – Ох… снова вы… Кажется, вы просто слишком близко все время подходите. – Это очередь, тут все близко подходят. А вам бы не мешало научиться быть поаккуратнее. Что там на этот раз? Что-то погорячее гляссе? – Двойной капучино, – кивает девушка виновато. – Выбор неплохой, но я бы предпочел не иметь с ним дел, вы уж меня извините. – Простите, вы собираетесь делать заказ? После вас очередь… – робко вклинивается бариста, и Аксель отвлекается на него, проходя к стойке и считая, что разговор с девушкой не найдет больше продолжения. Юнги, ставший свидетелем странного диалога и уже прикинувший что тут к чему, не потрудился подавить расплывшуюся на губах лукавую улыбку. – Он не так плох и невоспитан, как кажется, – шепнул он явно расстроенной девушке, которая все продолжала потерянно стоять рядом. – И еще он одинок. Очень одинок и несчастен. Хотите дам его номер? И, не трудясь подождать ответ, тянется в карман своей куртки за телефоном. Ну а что? Это же февраль, и совсем скоро наступит день влюбленных. Почему бы не побыть чьим-нибудь купидоном, раз выдался такой заманчивый шанс? Когда Аксель и Юнги покидают кофейню, мальчишка секретарю кажется уже более довольным, чем прежде. Тот улыбается, осторожно держа подставку с двумя горячими стаканчиками, от которых вверх в предрассветное небо струйками вьется пар. – Я, кажется, понял: ты себе-таки заработал раздвоение личности? – делает предположение секретарь, и Юнги хмыкает. – Ее зовут Хари, – вдруг произносит он, и Аксель ожидаемо не понимает, уже позабыв происшествие, что чуть не случилось в кофейне. – А, ладно, забудь, – пожимает мальчишка плечами и уходит чуть вперед, возбужденно подпрыгивая при каждом шаге. Странный. Дурной. Аксель с ним с ума сходит. В общем, ничего не меняется.

***

Хосока долго нет. Его кофе успевает остыть. Второй, что Юнги покупает для него, выходя на обеденный перерыв – остывает тоже и повторяет судьбу первого, то есть, выкидывается в сопровождении расстроенного вздоха. Юнги скучает и жалеет, что не согласился проснуться раньше и поехать с Чоном. Он до сих пор злился и хотел немного попакостничать, потому и сказал, что никуда из кровати не вылезет, пока не прозвенит его собственный будильник. В итоге получил только невесомый поцелуй, потерявшийся в непричесанных еще спозаранку волосах, и тихий хлопок входной двери, сказавший, что парень остался в квартире один. И теперь он просто проживает день в каком-то тупом ожидании, недовольный Хосоком, недовольный собой, недовольный одногруппницами, которые бесят своими дурацкими разговорами. Вот чего их дернуло вдруг разговориться об отношениях? Две девушки, словно пташки, с самого утра вдруг защебетали о том, как в их время тяжело найти кого-то достойного. Обсудить за несколько часов успели всех, кто не мил, прошлись даже по Сонджуну. И Юнги за компанию не обошли стороной. – Ты… не обижайся, но шансов лично со мной, вот чисто теоретически, у тебя никаких, Юнги-ши. Смотри трезво: у тебя достаточно маленький рост для парня и ты очень худой, – объясняет Мина, хоть ее и никто не просил. – И характер у тебя… – поддакивает Чорин. – И шрам этот на все лицо… ты не думал про лазерную коррекцию? – Да, девушкам нравятся красивые лица, и у тебя лицо даже симпатичное, можно сказать, но шрам… – Какая жалость, – Юнги жмет плечами в поддельном сочувствии и ухмыляется. – Значит, не видать мне девушки. – Вот наш сонбэним – совсем другое дело, – говорит Чорин, будто и не слыша его, имеет в виду Акселя. И это неудивительно – она на него слюни всю прошлую неделю пускала. – Или Господин Чон, – говорит Мина шепотом, несмело хихикая и при этом краснея, как свекла. – Интересно, какой у него типаж. О, Юнги кое-что знает про его типаж… И в этот момент, будто по заказу, звякает лифт, говоря всем, что он доставил на этаж своего пассажира. Хосок выходит из кабины, оказываясь в поле зрения, и практиканты встают, чтобы его поприветствовать. Юнги быстро пробегается по нему обеспокоенным взглядом. Мужчина заметно уставший, его галстук ослаблен, а пиджак расстегнут. Чон находит его среди остальных и тихо просит, не заботясь о формальностях: – Купишь мне кофе? Парень молча кивает, идет за курткой и быстро спускается в кофейню третий раз за этот чертовски длинный и такой же чертовски бесцветный день.

***

– Ты как? Хосок качает головой, упираясь лбом в свои сцепленные в замок руки. Он сидит в кресле за своим рабочим столом, и его взгляд упирается в кофейный стаканчик, что Юнги ставит прямо перед ним. Затем мальчишка, не услышав ответа, вздыхает, отходит обратно к двери под хмурый взгляд Чона, но не выходит из кабинета, а вместо этого щелкает дверным замком, пресекая возможность кому-либо попасть внутрь и нарушить их уединение. После он снова подходит к мужчине, заходит за стол и разворачивает кресло с сидящим на нем, чтобы одним коленом встать на край сидения между чужих ног. Юнги ловит в ладони родное лицо, нежно гладит по скулам и осторожно массирует виски, прежде чем зарыться в волосы. – Устал? – Очень. Плохо спал ночью, а потом еще это совещание, на котором нехило поимели мой мозг. Этим политикам только дай повод… – Что там? – Да всякое… стремятся сунуть нос везде и себя обелить в чужих глазах. Как будто не в курсе, что каждый, кто более-менее имеет в этой стране вес, прекрасно знает про их грязное белье. В общем, хорошо, что ты не поехал со мной, не хочу, чтобы ты себя мучил. – Я бы хотел, если бы тебе от этого было легче. Прости, что в последнее время я… – …Ведешь себя, как стерва? – помогает ему Хосок, слабо улыбаясь, и наконец-то кладет руки на его талию, чтобы привлечь поближе. – А я, кстати, до сих пор не знаю причины тому. Не пора ли рассказать? Или еще меня помучаешь? Дело, конечно, твое… – Я ревновал, – вдруг выкидывает Юнги, поджимая губы в тонкую линию, и хосоковы брови от неожиданного заявления вдруг здороваются с челкой, убранной сегодня так, чтобы открывала лоб. – Еще раз, – просит Хосок. – Кажется, у меня что-то со слухом, потому что я услышал от тебя просто какой-то бред. – Я. Ревновал. – Повторяет Юнги терпеливо и вздыхает, борясь с раздражением. – Ты – что? – не унимается Хосок, весь подбираясь в своем кресле. – Ой, все! – Мин в конечном итоге психует, пытаясь отойти, но его ожидаемо никуда не пускают. – Отвали, Хосок! – Ага, еще чего? Чтобы ты напридумывал что-то сверху? Ревновал! К кому, блин, скажи на милость, ты меня ревновал, Юнги-я? К моему стулу или, может, к столу? Чего там ты придумал в своей милой головке, давай-ка рассказывай! – Сам виноват! – Ну конечно, кто ж еще! Жду от тебя аргументы, прелесть. Не выйдешь отсюда, пока я их не услышу. Юнги злится опять, весь закипает и из ушей у него почти валит пар. Аргументов он хочет? Ну ладно! – А на кой черт ты в пятницу вместо меня увел к себе в кабинет вон тех двух?! – шипит яростно и тычет на закрытую дверь. – Я, что ли, уже не подхожу на роль помощника? Что это такое было, Господин Чон? Захотелось разнообразия?! Его с силой вжимают поясницей в стол, когда резко встают и, поставив руки по обе стороны, нависают сверху так, что их лица друг к другу располагаются теперь до ужаса близко. В миллиметре от поцелуя. – Все сказал? – буднично уточняет Хосок. – Да пошел ты! – Я позвал их, чтобы отправить к айтишникам, им нужно было разобрать кучу разной макулатуры для квартального отчета. И они там до вечера просидели обе. Тоже так хотел? Юнги выслушивает чужие объяснения, по накатанной еще какое-то время зло метает молнии из глаз. Но потом, все же осознает – он не видел Чорин и Мину затем все время после того, как их с собой увел Хосок. Но сам Хосок периодически у него перед глазами мелькал. Совершенно один. Кажется, кто-то тут немножечко обосрался. – Блять, – выдыхает Юнги, поджимая губы от досады. – Остывай давай, ревнивец, – хмыкает Чон и ладонью накрывает чужую пылающую от эмоций щеку. – Это все? Или я еще где облажался и не заметил? – Все, все, – подтверждает парень нехотя, а потом шкодливо глазами мерцает, – …пока. – Паршивец, – цокает Хосок и нетерпеливо вовлекает его в напористый поцелуй, чувствует, как Юнги с не меньшим напором отвечает ему, потому что тоже точно так же изголодался, истосковался, измучился отсутствием близости. Он шире раздвигает ноги, давая Хосоку встать между ними вплотную, и сам запрыгивает на стол. Кофе падает, разливается на какие-то бумаги и стекает на пол, но двоим здесь совершенно на это плевать. Юнги тянет Хосока за галстук на себя, выдыхает ему в губы судорожно, когда тот сжимает его голую кожу под рубашкой, купленной на прошлой неделе. Времени у них не так много, как им бы обоим хотелось, потому действуют они быстро, и скорость эта еще сильней раззадоривает, заставляет дрожать от нетерпения. Целуя чужую бледную шею, Чон сам расстегивает ширинку на брюках Юнги и резко стягивает их вниз по ногам вместе с нижним бельем. Вытаскивает из дальнего угла нижнего ящика нераспечатанный тюбик смазки под хриплый смешок парня и пожимает плечами – ничего необычного, почему бы не быть к такому готовым? – Все ждал, когда я загляну? – Все может быть, – отвечает Хосок, возвращаясь к нему и подаваясь навстречу, когда чужая аккуратная ладонь накрывает твердеющий член через брюки, а затем расстегивает пряжку ремня с молнией и ныряет под ткань, заставляя сжать вместе челюсти, чтобы ни звука не вырвалось. – Юнги. – Свихнуться, как хочу тебя, – шепчет тот ему на ухо, и Хосок тоже срывается к своему сумасшествию. Он доводит мальчишку до хрипов своими пальцами, заставив распластаться на своем рабочем столе в окружении документов и всякой канцелярии. За окнами, что в кабинете от потолка до пола, постепенно темнеет, в воздухе кружится снег, и уличное освещение бросает внутрь помещения мягкие тени. Работа в офисе все еще кипит, кто-то ходит за дверью, там же слышатся посторонние голоса, заставляя Юнги глотать стоны и губы кусать – свои или Хосока, тут уже как получится. – Все в порядке, я готов, готов… – шепчет он, чувствуя, как сводит все начиная от живота и ниже, находя сосредоточение в паху. Чон оставляет поцелуи по всей его груди, лижет выпирающие под молочной кожей ключицы, а затем отстраняется посмотреть на проделанную им же работу. Красиво. Юнги красивый чертовски сейчас перед ним. С раскрасневшимися щеками, растрепанный, его губы дрожат, а грудная клетка, не скрытая расстегнутой рубашкой, ходит ходуном. Живот впал от напряжения, и под пупком кожа влажная, потому что мальчишка ужасно сильно возбужден, и с его влажной головки уже течет. – Когда вернемся домой, – говорит Хосок глубоким голосом, смотря в его черные голодные глаза, – я, блять, тебя просто сожру, Юнги-я. И у Юнги впервые не находится для мужчины достойного ответа. А затем его подталкивают к краю стола, закидывают обе ноги на плечи и резко входят без предупреждения, встречаясь пахом с поджавшимися ягодицами и заставляя поспешно закусить ребро собственной ладони. Юнги выгибает всего, он почти ломает себе гребанный позвоночник, на мгновение ослепнув. – Х-Хосок… Хосок не отзывается, зато делает еще движение, отстраняясь немного, тут же снова резко входя до упора, и следом еще раз, и еще… Стройное тело, которое накрывает чуть ли не болезненными волнами наслаждения и несколько дней подавляемой похоти, скользит туда-сюда по поверхности стола, сминая документы, канцелярские безделушки падают с тихим стуком на пол. Кожа встречается с кожей, губы с губами, языки друг по другу скользят, будто не в состоянии быть без контакта. Это походит на безумие, что долго оба откладывали. Это так хорошо, что аж плохо, и толкает к краю потому так быстро, и шанса зацепиться ни у кого из них нет. Они смотрят друг другу в глаза, растворяются в черноте – собственных взглядов и настигающего Сеул вечера, а затем просто жмурятся. Снова целуют глубоко, снова подаются навстречу, чтобы слиться в единое целое, чтобы раствориться, переплестись даже атомами. И взрываются, как звезды в далеком космосе. Их одновременно колотит в экстазе, заставляя биться зубами о зубы, потому что ощущения настолько зашкаливают, что тела не могут выдержать столько. – Люблю… – шепчет Юнги, но вряд ли вообще осознает и это, и самого себя в принципе. – Люблю… Чон сцеловывает эти признания с его губ, все еще в нем. Крепко обнимает, дышит его особенным запахом, запахом кожи, волос, теплого, сорванного в процессе ко всем чертям дыхания. Он растворяется в этом мальчишке и просто не понимает, как можно ему его ревновать. Не видно, что ли, что Хосок без остатка в нем? – Я принадлежу тебе, ты слышишь? Я отдал себя тебе, Юнги-я. – Слышу, – говорят ему в ответ, утыкаясь взмокшим лбом в плечо. То самое, на котором теперь след – память о том, что они и впрямь связаны на всю грядущую бесконечность. Юнги целует его в зажившую рану, скрытую тканью рубашки, чувствуя, как покой разливается по всей его душе. Юнги любим. Юнги любит.

***

Неделю спустя – Все вы четверо за время своей стажировки проделали хорошую работу. Я не пожалел, что одобрил ваши кандидатуры в помощники отделу управления. Мой секретарь, Аксель, также положительно отзывался о каждом из вас, потому обещаю, что по окончании университета вы вполне можете рассчитывать на неплохой шанс получить должность в корпорации "Юг". Сам же я выражаю вам свою благодарность за тяжелую усердную работу. Ваше учебное заведение может гордиться, что, обучаясь пока только на втором курсе, вы сумели достигнуть таких серьезных результатов. Что ж, желаю вам удачи в дальнейшем. На этом ваша стажировка официально окончена. Юнги широко улыбается, кланяясь, как и его одногруппники. Вчетвером все они стоят перед Господином Чоном в его кабинете, куда он пригласил их в конце пятничного рабочего дня. Стажировка сегодня закончилась. Самому Юнги от этого немного грустно, но время, снова проведенное в этих стенах, он вспоминает с теплотой в сердце… или пожаром чуть ниже пояса, потому что уж чего только они с Хосоком не вытворяли в этом самом кабинете за последние несколько дней… лучше об этом никому не знать. – Спасибо за шанс получить важный опыт и навыки, Господин Чон, мы все это очень ценим! – решается подать голос Сонджун, и Чон ему вежливо кивает. – Что ж, думаю, стоит их уже отпустить, – намекает Аксель, который тоже стоит в кабинете, ближе к входной двери. – Куратор ждет вас всех в отделе кадров, чтобы собрать пропуска и раздать характеристики для вашего преподавателя. – Не буду вас больше задерживать, – соглашается Хосок со своим секретарем и рукой показывает студентам на дверь. – До свидания, Господин Чон! – До свидания! – Было счастьем работать с вами! Юнги прыскает, слыша восторженные речи одногруппников. Счастьем? Он никогда этому не поверит. Льстецы чертовы. И, плюнув на все, он вдруг разворачивается от входной двери обратно к Хосоку, ловит его вопросительный взгляд, а затем, широко ухмыльнувшись и блестя чертятами, что давно прописались у него в глазах, быстрым шагом идет прямо к нему. Останавливается напротив, не отрывая глаз от глаз мужчины, тянет за галстук и, когда тот послушно склоняется ближе, целует. Крепко, собирая на себе шокированные взгляды остальных, но чувствуя, как родные надежные руки привычно ложатся на талию. – Увидимся дома, – произносит, улыбаясь довольным котом, как только отстраняется и поправляет чужой галстук. И покидает кабинет Чон Хосока так, как ему и положено – чертовски уверенно. Ведь в кабинете этом остается его мужчина. А сам он – принадлежит этому мужчине весь. Без остатка. И позаботится, чтобы так было всегда, ведь… …мама учила его никогда не сдаваться.

Goo Goo Dolls – Over and Over