Юг/Север

Дверь кабинета, распахнувшись от внезапного толчка в нее, с громким хлопком отлетает к стене, дерево жалобно скрипит, пронзая этим звуком наступившую следом тишину. Застывший на пороге Чонгук дышит хрипло и исподлобья смотрит на человека, с комфортом устроившегося в рабочем кресле за массивным столом. Смотрит на родного отца, на того самого человека, который по идее должен от всего на свете семью защищать… вот только выходит наоборот. Выходит так, что это от него Чонгуку приходится защищать все остальное. Снова и снова, и снова, каждый ебаный раз! Субин от шума даже не вздрагивает, только бровью ведет, обращая взгляд на Чонгука, будто ничего и не произошло из ряда вон выходящего. А Гук так, просто зашел обсудить с ним, блять, погоду. – Хочешь что-то сказать, Чонгук-а? – Ты не тронешь Юнги. Субин многозначительно кивает, поджимая губы, а потом поворачивается в ту сторону, где Михи стоит в окружении нескольких своих подручников. – Что ж, все вы слышали моего сына: мальчишку придется оставить в покое, раз Чонгук им так дорожит. Найдем на Чон Хосока другую управу, а если не найдем – так нестрашно, ведь главное, чтобы моему сыну все нравилось. Так? – снова обращается к нему, острой усмешкой уродуя свое лицо. – Я ничего не упустил, Чонгук? А то вдруг что опять не нравится, может, мне стоит записать? – Ты не тронешь Юнги, – снова повторяет Чонгук, и в словах этих всем слышен звон его гнева, который уже застилает глаза и вниз по глотке струится огнем. Его тело трясется, и дыхание через раз, пульс в висках просто зашкаливает, а в голове только одно: защитить, защитить Юнги любой ценой, потому что его он ни за что не готов потерять! – Не. Тронешь. – А то что? Кресло отца отлетает назад, когда тот резко встает, чтобы обойти стол и неспешно к сыну приблизиться на расстояние вытянутой руки. Они одинаковы ростом, оба темноволосые, и черты лица у них поразительно схожи… только вот одно сейчас изображает скучающий интерес, а другое – не может скрыть бушующей внутренней ненависти. Чонгук взглядом сверлит отца, от гнева даже не в состоянии ничего трезво вымолвить. Он только чувствует, что тот его предал сейчас, позарившись на самое дорогое, чувствует, как всегда маячившая угроза стала все сильней приобретать реальные черты, готовая рухнуть. У Чонгука все еще нет совершенно ничего, что позволило бы противостоять этой силе. Но он больше не может просто молчать, наблюдая, как вокруг него происходит страшное. Как он может допустить, чтобы отец что-то сделал Юнги?! Никак. Даже если он беспомощен все еще – на этот раз это не повод заткнуться. Он сейчас проиграет – прекрасно осознает – и все равно отчаяние толкает в бой, а страх потерять разжигает пожар сопротивления, как ничто другое. – Угомонись, – уже более строго произносит отец, и черты его лица становятся грубее. Карий взгляд ни на миг не отводится от чонгуковых глаз, стремясь подавить. – Я даю тебе один-единственный шанс сейчас развернуться и выйти отсюда, сын. Вторых, как ты знаешь, давать не в моих привычках. – Я тебе не позволю, – говорит Чонгук. – Он мой друг! Он дорог мне! – А кто я для тебя, ты забыл? – грозно спрашивает отец, а затем кивает, будто ответ уже получил. Чонгук резко вздыхает, уже понимая… – снова, видимо, придется напомнить. Ну не беда. В гостиную его.

Madness – Zayde Wølf

Последнее Субин говорит уже тем, кто стоит у него за спиной, своим гребанным крысам, и те без прекословий принимаются выполнять отданную команду, двигаясь вперед, пока сам их предводитель отступает, освобождая дорогу к собственному сыну. И смотрит. Смотрит на Чонгука пристально, будто с нетерпением ждет тот момент, когда он сломается. Не сломается. На этот раз Чонгук не может себе позволить прогнуться под волю сумасшедшего палача. Он и раньше склонял перед ним свою голову из-за страха не за себя, а за других. И если сейчас требуется сделать обратное, то что ж… На одного его их семь человек. Хорошенько приложить он успевает троих. Затем ему так основательно прилетает ногой прямо в живот, что не склониться вперед не выходит. А сзади уже заламывают руки, не позволяя разогнуться, как бы ни брыкаться. Выталкивают из кабинета и ведут по длинному коридору. Позади все это время слышатся четкие шаги отца – их Чонгук знает хорошо, не спутает ни с чем. В гостиной его бросают на пол, и он, не успев выставить руки, проезжается лицом по ковру, тяжело выдыхая от боли, полоснувшей по отбитым ребрам. Пытается встать, но не выходит: промеж лопаток кто-то толкает ногой, и Чонгук, рыча от злости, падает снова. А затем его все же переворачивают, фиксируют руки, ноги и голову. Взглядом он снова находит отца. Субин на то, как избивают его сына, смотрит с холодным спокойствием, тенью стоя чуть позади своих крыс. – Я думал, что с моментами твоего непослушания уже давно покончено, Чонгук-и, – сухо говорит он, на что Чонгук дергается в чужих руках, шипит, когда грубые пальцы давят на шею, стараясь усмирить. – Видимо, еще не до конца. Ну ничего, значит, продолжим тебя воспитывать. И после кивка Субина руки у крыс вовсе развязываются. Удары точные, тяжелые, их много. Так много, что подняться и сопротивляться не получается, как ни старайся. И все, что остается Чонгуку, это сгруппироваться, чтобы минимизировать травмы внутренних органов и головы. Вспышки боли пронзают одновременно всюду и не прекращаются, а лишь наслаиваются одна на другую. Чонгук от боли этой уже задыхается, но челюсти держит крепко сжатыми, чтобы ни одного звука рот не покинуло. Он никогда не обнажит перед этим ублюдком ни капли собственной слабости, хватит тому и бессилия, которым он сейчас наверняка наслаждается. Но слабости и тем более подчинения Субин не дождется больше никогда, скорее он убьет его, чем Чонгук так опустится теперь, когда знает, что таким образом никого не защитит. Сначала Тэ, а теперь еще и Юнги… нет, нет, сука, нет! Поэтому он все терпит. Чувствует, как сознание уже начинает плыть, потому что не может сквозь себя пропускать такое количество боли, и рычит, стараясь держаться до последнего. Глаза распахивает широко, все смотрит на отца упрямо, скалится. И замечает за его спиной испуганно замеревшую мать. Ее глаза. Ее руки, прижатые судорожно к груди. Слезы на бледных щеках. – Смотри-ка, Чонгук, снова ты расстроил маму, – хмыкает Субин, безошибочно чувствуя присутствие женщины, даже не обернувшись на нее. – Что за непутевый сын?.. Ладно, не буду еще больше мучить, дорогая. Раз этот неблагодарный ребенок заставляет тебя лить слезы, следует убрать его с глаз долой. Довольно, выкиньте его на улицу, пусть побудет без крыши над головой, – приказывает он, единожды взмахнув рукой. Удары прекращаются под тихий всхлип женщины. Она что-то начинает говорить Субину, цепляясь за него руками, но тот не слушает, с легкостью отрывает от своей одежды слабые пальцы и наблюдает, как Чонгука рывком, так, что перед глазами танцевать начинают белые мухи, поднимают на ноги и ведут на выход, чтобы оттуда спустить вниз до подъездной двери и выкинуть, как какую-то блохастую шавку, на улицу. Прямо на асфальт, который стирает в кровь неловко выставленные вперед ладони и левую скулу. – Сопляк, – произносит Субин, когда входная дверь за его родным сыном захлопывается, и он остается в гостиной вдвоем с Михи. Чанволь в истерике скрылась где-то, скорее всего, на кухне, слабая идиотка. – Все никак не поймет, на кого скалит зубы. – Нам проследить за ним, Господин? – предлагает крыса, но Чон качает головой, остро ухмыляясь. – Не стоит. Чонгук сам вернется. Он и раньше много раз бунтовал, но ни разу у него не хватило мужества в открытую пойти против меня. Уверен, что и этот раз не исключение. Друзья, враги… все это неважно, я слишком давно поломал его волю. Чонгук, хочет того или нет, всегда будет подчиняться мне, потому что просто не знает, что бывает иначе. Как и все здесь.

***

Не отключаться в поезде всю дорогу выходило у него с переменным успехом. Сознание плыло, и несколько ударов, прилетевших ранее в голову, здорово тому способствовали. Но нужно было держаться. Нужно было терпеть до последнего, ему отключаться нельзя. Он должен вернуться туда, где его сейчас ждут и где о нем постоянно волнуются. Тэхен. Тэхен ждет его, и это значит, что Чонгук не имеет права не оправдать ожиданий. Машину пришлось оставить на районе: в таком состоянии Чон все равно бы не смог вести, да и имуществом отца он больше распоряжаться никакого права не имел. Неясно сколько времени успеет пройти, пока Субин не вспомнит о том, что подарил сыну лофт, поэтому сейчас ему как можно скорее нужно добраться до туда и увести Тэ. Потому что он не должен пострадать, ни за что на свете не должен, Чонгук не простит себе… Мысли, взволнованно бьющие по черепу, немного помогают держаться, и от них Чонгука колотит. Ему страшно, от страха становится холодно. Он пытается дыханием согреть свои онемевшие руки, замечает на них кровь, успевшую запечься уродливой корочкой, и на какое-то время останавливается взглядом на ней. Интересно… его руки когда-нибудь заживут полностью? А тело? А душа? А так ли все это сейчас важно? Нет, наверное… сейчас важно другое. То самое, с чем рядом быть просто необходимо, поэтому держись, Чонгук. Пожалуйста, не сдавайся!.. – Чонгук-а? Ты напугал меня, я думал, что кто-то пришел. Ты забыл ключи?.. "Добрался", – вот, что успевает подумать Чонгук, прежде чем шаг делает за порог квартиры и чувствует, как нога предательски подкашивается. Он валится прямо на пол в коридоре. Вокруг – чернота. – Чонгук? Чонгук! Чонгук-а! Тэхен падает рядом с ним на колени, кое-как переворачивает на спину, заключает лицо в дрожащие руки и громко ахает, когда видит кожу, покрытую сиреневыми гематомами. Сердце ухает с тяжестью вниз, и как будто все артерии, ведущие к нему, обрываются, становится недостаточно кислорода. Тэ дышит через раз, но глубоко, старается сам не отключиться от обуявшего животного страха. Находит первым делом чужой пульс и понимает, что Чонгук потерял сознание, растирает слезы по щекам, чтобы не застилали глаза. – Гук-и, пожалуйста, очнись, – просит он, все так же продолжая осторожно держать в ладонях его лицо, не решается бить по щекам, потому что на тех живого места нет. – Боже мой, Гук-и, я прошу тебя… Он шарит по его телу, осознает, что на Чонгуке нет даже куртки, и все тело холодное, стягивает с него ботинки и пытается, правда изо всех своих сил пытается не приподнять, так хотя бы протащить Гука по коридору до гостиной. Но сил у него не хватает, их нет, потому что он, сука, все еще болен и умирает все еще! Тэхен от страха и злости истошно кричит, снова заходится в слезах, цепляется до боли за волосы, тянет их. Он не может, не может Чонгуку помочь! Такой жалкий!.. – Нет, нет, – бормочет, заикаясь, и бросается в гостиную к дивану, шарит там неслушающимися пальцами в поисках телефона, в который до этого залипал от нечего делать в ожидании, когда Чонгук вернется. Дождался, блять. На ум приходит только один человек, которому он доверяет достаточно, на которого знает, что всегда может положиться, который никогда не предаст и все поймет правильно. Пока в трубке раздаются долгие гудки, Тэхен успевает снова оказаться сидящим рядом с Чонгуком на коленях, не без усилий ему удается приподнять и уместить чужую голову у себя на бедрах. – Тэхен-и? – Облегчение вырывается из груди очередным всхлипом. – ...Тэ? Ты плачешь? Что случилось?! – П-Пожалуйста, Чимин, я прошу тебя, приезжай, – шепчет Тэ, неспособный совладать с голосом. Он одной рукой пытается ближе к себе притянуть Чонгука, над ним сгибается, орошая слезами бессознательное лицо. – Мне нужна помощь, очень нужна твоя помощь. – Говори адрес, – тут же произносит Пак твердо, и слышно, как на том конце трубки хлопает дверь. – Можешь объяснить, что с тобой? – Не со мной… с… с Чонгуком, – выдыхает наконец-то Тэхен и в ответ от лучшего друга слышит шокированную тишину, потому продолжает: – Он сильно избит и не приходит в себя. Я скину тебе адрес в какао. Прошу, поспеши. У меня не хватает сил, чтобы даже дотащить его до гостиной, я… – Все в порядке, Тэхен-и, ты слышишь? Эй, слушай меня, слушай меня, Тэхен: я еду, хорошо? Как только ты скинешь адрес, я прыгну в такси и скоро буду рядом. Ладно, Тэ? Хорошо? – Хорошо, – Тэхен глубоко дышит, чтобы справиться с паникой, – хорошо. – А теперь тебе нужно завершить вызов и скинуть мне адрес сообщением, – настойчиво просит Чимин. – Давай, Тэ, прямо сейчас. – Да, сейчас, – отвечает Тэхен и отключается, торопливо вбивает адрес Чонгука в поле ввода, радуясь, что пару раз они с Чоном заказывали доставку, и он запомнил. – Сейчас… Отправлено, прочитано. Чимин уже едет к ним, все будет хорошо. Он пытается еще раз приподнять Чонгука, но ничего не выходит. После заставляет себя немного собраться, снова трет лицо, избавляясь от слез, идет в ванную чтобы там намочить полотенце, а с гостиной захватывает вдобавок и плед. Пледом он накрывает тело Чонгука в надежде, что это поможет ему согреться, а влажным полотенцем принимается осторожно водить по коже, избавляясь от грязи и кровавых разводов. После, закончив, снова притягивает Гука к себе, руками обнимает так крепко, как только может, а лицом зарывается в волосы, глубоко вдыхая запах родного человека. Все будет хорошо, все будет в порядке, обязано… не с ними обоими, так хотя бы с Чонгуком.

***

Взгляд у Чимина, когда Тэ спешно открывает ему дверь, ни разу не растерянный – твердый, сосредоточенный, и в нем отчетливо читается: он знает, что делать. Это как ничто подстегивает Тэхена. Он отходит, пропуская друга внутрь квартиры и открывая вид на Чонгука, что так и лежит без сознания на полу. – Неси в гостиную, – говорит Чимин, пихая ему в руки белый аптечный пакет, – разложи все где-нибудь. Тэ слушается, а Пак тем временем подходит к Чону, при виде него хмурится, но не останавливается, а присаживается и тут же, тихо кряхтя, подхватывает парня на руки, унося в том направлении, где скрылся Тэхен. Он опускает тонсэна на диван, рядом с которым на столике из пакета уже были вытащены медикаменты. – Я позвонил еще кое-кому, – предупреждает Чимин, кидая взгляд на Тэхена, прежде чем начать стаскивать с Чона одежду. – Я не знал, насколько все серьезно, поэтому… Тэ кивает, отрешенно слушая объяснения и помогая раздевать Гука. Ему неважно, кто теперь узнает о том, где и с кем он находится, пусть хоть даже родители приедут и его заберут, наплевать! Просто пусть с Чонгуком все будет хорошо, пусть ему помогут! – Хорошо его отделали, – бормочет Пак себе под нос, осторожно водя пальцами по оголившимся участкам тела. – Били со знанием дела: причинить боль, но не изувечить… Вражеские шайки это делали бы не так… сука, – шипит он и с силой давит пальцами в уголки своих глаз. Понимает. – Уебок, блять, какой же он уебок! – Кто? – спрашивает Тэхен, но Чимин без ответа оставляет заданный вопрос. Он не знает, насколько Тэ в курсе того, в какой клоаке варится Чон, не ему о подобном рассказывать. – Нужно что-нибудь холодное, чтобы приложить к местам ушибов. Есть продукты из морозилки? Тэхен кивает и поспешно отходит в сторону кухни, чтобы раздобыть необходимое, а сам Чимин пока осторожно, чтобы лишний раз не тревожить раны, присаживается рядом с Чонгуком на самый край дивана. Треплет свои волосы, запустив в них руку, и пытается вытеснить кипящее внутри негодование, которое здорово застилает глаза. Отец Чонгука и раньше не скупился, когда речь заходила о воспитании единственного наследника, это случай далеко не первый… и тем хуже Чимину от осознания того. Будь его воля, он бы свернул Субину шею своими собственными руками, чтобы не смог больше никого терроризировать и мучить. – Мне жаль, Чонгук-а, – прошептал он так, чтобы Тэхен, все еще суетящийся у холодильника, его не услышал. – Только посмотри, что этот монстр снова сделал с тобой… Руки Тэхена мелко трясутся, когда в них он приносит пакеты с замороженными овощами и подает все их Паку. – Никогда бы не подумал, что Чонгук такое ест, – недоверчиво бормочет Чимин, бегло осматривая продукты, пока оборачивает их толстым слоем салфеток и затем прикладывает к гематомам на теле Гука, для удобства раздетого до самых трусов. – Он не любит овощи… это для меня… Чимин поднимает на него глаза и пару секунд смотрит на то, как Тэ смущенно жует свою нижнюю губу, а затем хмыкает. – Я не знаю, что тебе на это сказать, – вслух приходит он к выводу и снова принимается за дело, которое прервал. – Как ты вообще… и сколько вы уже… черт! – Он усмехается, беспомощно качая головой. – Как так вышло, что вы друг друга знаете и… – ...И что мы вместе? – заканчивает за него Тэхен, внезапно чувствуя в себе прилив храбрости, когда речь заходит о его с Чонгуком отношениях. И он, не прячась, встречается со взглядом лучшего друга. – Мы случайно встретились. Это произошло несколько месяцев назад, еще осенью… период был сложным, а потом я угодил в больницу… – А в больнице Чонгук тебя увидел, когда пришел вместе со мной, – вспоминает Чимин, изгибая в удивлении брови. – И вы не придумали ничего лучше, чем свалить в закат, как в гребанных подростковых дорамах, никому ничего не сказав. – Я… мне хотя бы теперь лучше, Чимин, – произносит Тэ, упрямо хмурясь, показывая этим, что оборону готов до последнего держать и считает все их с Чонгуком поступки единственно верными. Чимин смотрит на него… и в поражении вздыхает, едва заметно улыбается. – Да, Тэхен-и, я это вижу, – соглашается мягко он, и плечи Тэ расслабляются, опускаясь. А Пак все качает головой, все глубже задумываясь над ситуацией, в которой все они оказались, прослеживает до этого невидимые ему нити, испытывая будоражащее удивление. Вот тебе раз… иногда мир до сумасшествия тесен. – Твою ж мать… так значит, это тебе Гук обязан своей пошатнувшейся ориентацией? – Не начинай, – бубнит Тэ, закатывая глаза, и соскальзывает на колени, садясь на пол поближе к Чонгуку, чтобы ласково и с пронзительной заботой убрать волосы с его расслабленного в беспамятстве лица. В глазах друга Пак способен увидеть столь многое, что даже немного смущается быть свидетелем этого. – Мы просто решили, что попытаемся. Я до сих пор не уверен, к чему это приведет, но рядом с ним мне действительно хочется верить в лучшее. Чимин облегченно вздыхает, слушая его. Возможно, Тэхен не подозревает, но по этим его словам Паку уже видно, как далеко тот смог продвинуться всего за неделю. И если все это – заслуга Чонгука, то между этими двумя происходит что-то очень и очень сильное. Он рад, что все так. – Все будет хорошо, – говорит Чимин, в эту минуту уверенный, как никогда, потому что страстно хочет, чтобы все было так и никак иначе. – Обязательно. Тэхен молчит, но на слова его пару раз все же кивает, не отрывая взгляда от чонгукова лица и продолжая осторожно водить по тому пальцами, обходя поврежденные места. В этот миг в тишине между ними раздается трель домофона, которая заставляет обоих подпрыгнуть, и Чимин чертыхается, а затем сам встает с дивана и идет открывать, оставляя Тэхена в гостиной, и на ходу бросает ему: – Что ж, Тэ, помнится, раньше ты часто просил познакомить тебя с моими друзьями с Юга… считай, что сегодня у тебя два из трех, добро пожаловать в семью из гетто. Тэ переводит дыхание и убеждает себя в том, что все в порядке, он не против еще одного нового лица, к тому же, если это лицо может как-то помочь в сложившейся ситуации. Поэтому он почти не дрожит, когда входная дверь открывается и закрывается, а спустя несколько секунд перед его глазами появляется довольно высокий, молодой, но явно старше их с Чимином парень с взволнованным взглядом. – Привет, кто бы ты ни был, – обращается он к Тэхену, не сбавляя ход, – а теперь ну-ка подвинься и не мешай. – Думаю, это сделали наши местные крысы по приказу Субина, – говорит снова появившийся рядом Чимин, и, услышав его, парень на мгновение замирает, под нос шепча несколько смачных ругательств. – Избили, конечно, качественно, все в лучших традициях, но не думаю, что им было позволено заходить далеко. – Естественно, блять, не хочет же эта тварь остаться без наследника, – зло усмехается незнакомец, пока внимательно осматривает тело Чонгука, напоминая этим то же самое, что делал Пак несколько ранее. Цокает и тянется к полу, где поставил незамеченную Тэхеном до этого медицинскую аптечку. – Ничего, жить будет. Но, думаю, без сотрясения не обошлось, раз вырубился, да и синяков на лице достаточно… – Это Сокджин-хен, – шепчет на ухо Тэхену Чимин, когда отводит его немного в сторону и сажает в кресло, чтобы не мешаться под ногами. – Он учился на врача, и я подумал, что лучше будет ему позвонить. Тэ кивает, показывая ему тем самым, что все понял. Наблюдает за тем, как Сокджин сосредоточенно проверяет каждую гематому на чужом теле, прощупывает ребра и живот, не обходит вниманием и руки с ногами. У него красивое лицо, красоту эту даже не портят сдвинутые в волнении домиком брови. – Кто твой друг, Чимин-а? – спрашивает между делом. – Не делай вид, что не узнаешь, хен, – фыркает Пак в ответ и закатывает глаза, – у вас это семейное – в любых ситуациях прикидываться полным валенком. – Сокджин на секунду поворачивается в их сторону, посылая Тэхену извиняющуюся улыбку. – Подумал, что вежливее все же спросить. Приятно наконец познакомиться с тобой, Тэхен. Тэ старательно изгибает в улыбке губы, но после того, как взгляд с Сокджина обращается снова к Чонгуку, улыбка слетает, как сухой листок с ветки дерева. Джин тоже смотрит на Чонгука и понимающе хмыкает, а затем, недолго порывшись в аптечке, извлекает оттуда что-то маленькое, похожее с виду на простой гигиенический бальзам для губ. – Пора будить Ариэль. – Спящую красавицу звали Аврора, – поправляет Пак. Джин отмахивается, не слишком расстроенный своим промахом в остроумии, и подносит заранее открытый футляр к носу Чонгука. Проходит несколько секунд, и тот сильно морщится и дергается, стараясь уйти от едкого запаха, ударившего в ноздри. – Нет-нет, тебе нужно быть осторожнее, – Сокджин откидывает тюбик и ловит Чона за плечи, укладывая обратно пока тот пытается проморгаться. – Как себя чувствуешь? Что болит больше всего? – Я… где Т… где Тэхен?! Он все же вырывается и подскакивает, его трясет и шатает, пока глаза в панике ищут то, что им необходимо. Тэ сам подается к нему и ловит в свои руки его лицо, пытаясь успокоить, гладит по щекам и, не переставая, шепчет, что он здесь и все в порядке. Сокджин молча наблюдает за этой картиной, не решаясь ни спросить, ни как-либо прокомментировать. Что ж, направляясь сюда, он не все до конца понимал… теперь понимает еще меньше прежнего. – Я чего-то не знаю, – говорит он, не обращаясь к кому-то конкретно, а просто себе под нос. – Ненавижу это чувство – раздражает. – И не говори, – хмыкает Чимин, с выражением легкой постановочной обиды наблюдая за двумя парнями. Чонгук, худо-бедно придя в себя, обнимает Тэхена и шумно, не без труда, дышит. Перед глазами у него еще пляшут белые мухи, тело болит, а пробуждающаяся вслед за сознанием паника все плотнее затягивает на его шее петлю. И первая мысль – бежать. Подниматься, хватать Тэхена и бежать. Он и так потерял слишком много драгоценного времени!.. – Чонгук-а, я чуть с ума не сошел, не знал, что думать, не мог даже тебе чем-то помочь… – шептал Тэ, его губы, пропуская слова, оставляли свои невидимые сухие следы на раковине левого уха. – Я так испугался, что тебя потеряю… – Тэхен, надо… Вдруг слова его заглушились очередным сигналом домофона, и по спине Чонгука пробежал холод. Первым делом представилось самое страшное и логичное: отец, – но Джин быстро развеял панику. – Это Юнги, – объяснил он, вставая на ноги. – Я открою, если вы не против. – Юнги? – Чимин послал нахмуренный взгляд ему вслед. – Умолчи я о Чонгуке, и он бы этим же вечером крысиного яда в чай мне подсыпал, – прокричал Джин уже из коридора. – Уж простите, что посвятил брата в состояние его лучшего друга. Никто, кажется, не обращает внимания, как Чимин в кулаки крепко сжимает дрожащие руки, как он глубоко набирает воздуха в грудь, и как в глазах его всего на долю секунды проскальзывает агония. На этот раз его от падения не спасает никто. Когда в лофте появляется Юнги, Чонгук уже приходит в себя достаточно для того, чтобы в точном порядке восстановить события утра и даже подняться на ноги. А потому, когда лучший друг прямо в обуви, игнорируя возмущения старшего брата, врывается в комнату, вполне осознает где он и что он. – Гук-а, ты ка… Чонгук не дает ему закончить свой вопрос, а на эмоциях сбивает с ног и, схватив за грудки, прикладывает к ближайшей стене. Из Юнги, ошарашенного внезапной грубостью, вырывается хрип, и в глазах его плещется неподдельный шок. А Чонгук – Чонгук сейчас просто очень зол на него, так сильно, черт возьми, зол! – Я спрашивал тебя, Юнги-я, – просто ледяным голосом произносит он, некрасиво морща лицо и чувствуя, как раны начинает саднить. – Только вчера вечером спрашивал тебя, блять, про ебучего Чон Хосока. И что ты ответил мне, помнишь? Ты ответил, что с ним тебя больше не связывает абсолютно ничего! Но когда это "ничего" начало включать в себя мутки с тридцатилетним мужиком, поведай мне… По мере того, как распалялся в своей речи Чонгук, глаза Юнги делались все больше, и оцепенение охватывало его. В мыслях было только одно: он не верил. Не был в состоянии принять, что мог где-то так феерически обосраться и раскрыть отношения с Хосоком самым ужасным образом – так, чтобы другие узнали это не от него. Сначала Чимин, теперь Чонгук и Джин-хен, твою мать… Не к этому он готовился, когда спешил сюда с Юга сразу после заключительного экзамена, не об этом переживал. – Почему ты молчишь, блять?! – Чонгук, – как ни странно, оторвав взгляд от разбитого лица Чона, за спиной у него Юнги обнаружил Чимина. Да, Пак Чимин сейчас стоял и смотрел на них обоих сосредоточенно, сжимая чонгуково плечо. – Отойди от него. Хватка на плече Чонгука усилилась, и тот, зло и протяжно выдохнув, резко отпрянул, вернувшись на диван, где его ждал растерянный Тэхен. Тот без слов обнял его, заглядывая в глаза и молчаливо прося объяснить. Чимин же остался рядом с Юнги, избегая взгляда младшего, он кивнул в сторону свободного кресла рядом с диваном, прося присесть. Юнги молча и без пререканий побрел вперед, чувствуя, как при каждом шаге у него дрожат колени. Старший брат смотрел на него нечитаемо, будто еще не определился, как отнестись ко всему тому, что услышал. Юнги не был уверен, сможет ли спокойно воспринять что-либо, сказанное им сейчас. Ему было страшно, и страх этот свое начало брал там, где начинались и их с Хо отношения – еще в самом зачатке, такие чудовищно-хрупкие, что раскрыть их представлялось чем-то абсурдным. Поэтому он и молчал… но он не хотел, чтобы так… – Я не хотел, чтобы вы узнали об этом так, – тихо произнес он, когда сел на самый край кресла, смотря на свои сцепленные вместе руки и прячась за свесившуюся челку. – Это все… я просто… – Это правда? – нетерпеливо перебил его Чонгук, устремляясь вперед, но как только почувствовал на себе руки Тэхена, что пытаются его удержать, поддался ему. – Ты и он – это правда? Перед тем, как ответить, Юнги зажмурился, кожей ощущая на себе взгляды каждого, кто находился с ним сейчас в этой комнате. Он чувствовал также и тяжелые удары своего сердца, но то как будто было отдельно от тела, потому что тело казалось ему легким, будто совсем немного и оторвется от земли. Кажется, примерно так люди себя чувствуют перед обмороком. Он сжал ладони, оставляя на коже следы-полумесяцы от ногтей. А потом резко выдохнул. Наконец заставил себя поднять голову, чтобы посмотреть в глаза лучшего друга. – Я и Хосок состоим в отношениях, – произнес он. Впервые произнес. – Это правда. Настал черед Чонгука жмурить глаза и вздыхать. Тэхен, обеспокоенный его состоянием, еще плотнее придвинулся к нему и зашептал что-то на ухо, Чон ответил ему так же что-то в ответ, прежде чем снова посмотрел на Юнги, но уже более спокойно. По крайней мере, злость в его глазах из бушующего шторма сделалась волнами. – Помнишь, для чего я вчера спрашивал тебя о ваших отношениях? – обратился он к Мину, и тот нервно закусил губу. – Помнишь. Наверное, успел даже рассказать своему парню, кто на него охотится… я не осуждаю тебя за это. Я поступил бы точно так же. Но, Юнги… мой отец знает про вас. Внутри у Юнги – настоящий животный ужас, когда он осознает то, что сказал Чонгук. В звенящей тишине обрывается его хриплое дыхание. Все, кроме Чонгука, в этот момент как будто лишаются слов. Начинают все сопоставлять, начинают понимать… – Нужно уходить отсюда, – жестко говорит Чимин и тут же встает. – Я оставил Мисо у соседей, очень спешил. – Джин быстро закидывает в выпотрошенную аптечку медикаменты. – Значит, едем к вам с Юнги домой и там уже будем решать, что делать дальше. Блять, у нас времени в обрез… – Пак треплет свои волосы, напряженно соображая. И впервые с момента, как приехал Юнги, тому смотрит в глаза. – Звони ему, скажи тоже приезжать. Никто не защитит тебя лучше, чем Чон Хосок, если он, конечно, захочет это сделать. Пусть берет с собой Ким Намджуна и сейчас же едет к вам с Джином домой. Придется нам всем, блять, уже познакомиться и построить нормальный план. Юнги не перечит. Он старается изо всех сил мыслить трезво и, отбрасывая детские сомнения и страхи оказаться ненужным, достает из кармана телефон, принимаясь искать нужный номер. Хо не бросит его, возможно, это наивно – так думать, но Юнги, видимо, сошел с ума бесповоротно, полностью, он верит ему так, как никому и никогда. Поэтому, когда в трубке после гудков раздается ласковое приветствие, Юнги не колеблется больше ни единой секунды: – Хо, – говорит он, свободную от телефона руку, крепко прижимая к груди, где колотиться сердце, – приезжай, пожалуйста. Ты мне очень нужен.

***

В квартирке семьи Мин разгарающийся полдень стучится по окнам тревожным блекло-серым цветом. Март всегда грязный, тоскливый и не уютный ни капли, он несет в себе ощущение зябкости и дискомфорта. На улице, за которой наблюдает Чимин, отошедший на небольшое расстояние от основной кампашки, все сонливо и тихо. Пара местных наркош сидят на разбитом, сто лет некрашеном бордюре у голых кустов, но эти – совсем амебные, от них подвоха ждать не стоит, последние свои мозги они растеряли уже давным-давно между нескончаемых солевых доз. На руках у него притихла Мисо. Девочка внимательно и с серьезным лицом перебирает пряди волос его челки, растерянная тем фактом, что они неожиданно сменили свой яркий цвет. Она хмурится, посматривает иногда на Юнги, видимо, сравнивая их теперь, потому что у того волосы тоже платиновые. Нравится ли ей обнаруженное сходство, пока трудно сказать. У самого Чимина на душе кошки скребут, перекликаясь время от времени с желанием накатить несколько бутылок соджу и вырубиться где-нибудь на полу в кухне. Глядишь, к этому моменту все как-нибудь утрясется само без него. Делать этого он, конечно, не будет. Он вообще теперь в режиме терминатора, пока угроза безопасности Юнги не будет предотвращена. Ведь какими бы напряженными ни были сейчас их отношения, Чимин за этого глупого мальчишку переживает двадцать четыре на семь, всегда будет. Плевать даже на эту дурацкую любовь, в сторону ее. Потому что здесь и сейчас они – семья в первую очередь. А семья ни за что без защиты не оставит, не бросит один на один с опасностью. Они здесь все либо вместе, либо никак. В ожидании двух мужчин с Севера, они коротают тяжелые минуты неизвестности. Язык тела у каждого выдает напряженность, но углы ее сглаживаются: в осторожных объятиях Тэхена и Чонгука, в молчаливых переглядках между родными братьями Мин, которые сидят на полу, предоставив диван в распоряжение гостей. Джин, наблюдая, как Юнги тихо шмыгает носом, вздыхает и тянется к младшему, обхватывая рукой худые плечи и плотно прижимая боком к себе. Его острые косточки сразу же упираются в Сокджина, но это ничего. Юнги вздрагивает, но от хена не отстраняется, только чуть-чуть поворачивает корпус в его сторону и расслабляется в родных объятиях, успокаивая себя тем, что брат, кажется, на него за вранье не в обиде. Сокджин и правда не обижается, ведь, может, не такой гений, как тонсэн, но тоже неглупый. Теперь ему хотя бы понятно, у какого такого "Чимина" Юнги постоянно оставался с ночевкой, и это уже решает половину из списка его личных волнений за младшего брата. Он Юнги доверяет… Чон Хосоку, совершенно не зная его, пока еще нет, но в курсе, насколько может быть ершистым младший брат и насколько не привык к себе подпускать. Если он подпустил к себе Чона, да еще и настолько близко… Что ж, Джин надеется, что на это существует причина, и причина эта существенная. Очень не хочется думать о том, что его юного брата могут подло использовать… да и зачем Чон Хосоку, генеральному директору ведущей корпорации Южной Кореи, гребанному миллиардеру, играть в любовные игры с каким-то школьником? Незачем же… Джин с Хосоком общался всего несколько раз, да и то в процессе приготовления для него кофе. Тот был с ним вежливым, как-то даже удачно пошутил, зайдя, видимо, перед началом своего рабочего дня в хорошем расположении духа. Но в принципе для Сокджина он всегда оставался таким же безликим, как все остальные посетители кофейни, разве что, костюм его был дороже, а взгляд – увереннее, чем у других. Когда во входную дверь три раза стучат, Джин так глубоко закапывается в рассуждениях, что от того, как жестко его заставляют вынырнуть обратно в реальность, он жмурится. Юнги рядом с ним выпрямляет спину и становится напряженным, как натянутая на лук тетева. – Сидите, – бросает Чимин, направляясь к двери, чтобы открыть ее для двух мужчин, которых он завидел еще из окна. Любопытная Мисо, оперевшись на его плечо, вытянула шею, торопясь увидеть гостей. То, что людей у нее дома сегодня было значительно больше обычного, малышке очень нравилось. От нетерпения она постоянно дергала ногами, пиная бедного Пака прямо в живот, но он только рад был отвлечься на девочку. Дверь он распахнул уверенно, так же уверенно взглянул на ожидающих у порога. Черный взгляд парня встретился с таким же черным взглядом мужчины, стоящего впереди. Слегка сощуренным, но предательски выдающим каплю волнения, которую не удалось спрятать. – Чимин? – пришлось оторваться, перевести взгляд дальше на второго гостя, который и позвал его, конечно же, узнав. – А ты ожидал тут встретить кого-то другого, хен? – спросил он, изогнув бровь, но затем, не дожидаясь ответа и не желая дальше тратить время, освободил дорогу. – Проходите, только вас двоих мы и ждем. Чон Хосок, все еще не проронив ни слова, окинул Чимина быстрым взглядом, будто прекрасно знает, кто он такой (впрочем, Чимин не удивится, если так оно и есть), затем так же быстро прошелся по Мисо, а затем шагнул в квартиру, начав разуваться в коридоре. Чимин и Намджун снова переглянулись, Пак передернул плечами. – Что происходит? – Я бы ответил, – вздохнул он, наклоняясь в сторону девочки, которая снова решила заняться его волосами, – но если Мисо узнает плохое слово, Сокджин мне потом голову оторвет. Идем. Намджун вдруг остановил его, уже готового развернуться и направиться к остальным, поймав за запястье. – Погоди… Ты в порядке? – В порядке, – честно ответил он. – Сейчас не могу не быть. Поймешь, о чем я, если отпустишь и позволишь отвести тебя в гостиную. Пройдя по узкому коридорчику и оказавшись в главной комнате, Хосок тут же ощутил на себе взгляды четырех пар глаз. Юнги, сидящий с братом на полу, вскочил на ноги. Подойдя к мужчине, он обхватил его за пояс, крепко прижался и выдохнул куда-то в район открытой шеи облегченное: – Хо, ну наконец. Чон, действуя на автомате и продолжая взглядом скользить по лицам остальных, что не без интереса наблюдали за ними двумя, обнял его в ответ. Сокджина он узнал без труда, пара лишних секунд ушла на то, чтобы распознать в хорошенько отделанном кем-то молодом парне, сидящем на диване, лучшего друга Юнги Чон Чонгука… А вот насчет третьего участника этой сходки у Хосока имелись некоторые сомнения. Лицо было смутно знакомым, вот только парнишка был до ужаса худым и выглядел болезненно, как будто страдает от чего-то серьезного. Единственным человеком с похожим состоянием, о котором он недавно слышал, был… – Ты Ким Тэхен, – произнес он, хмурясь и выпуская Юнги из своих рук. Тэхен пожал плечами, не видя смысла отрицать чужие догадки, попавшие в цель. – Мы как-то встречались. – Несколько приемов, когда я был еще ребенком, – соглашается Тэхен. – Было бы странно, если бы этого ни разу не произошло, учитывая то, кем мы оба являемся. – Твой отец прямо сейчас весь Сеул с ног на голову переворачивает в поисках тебя, а ты сидишь здесь… – замечает Хосок, между делом бросая взгляд на руки Чонгука, кольцом оплетающие худые ребра наследника Кимов. – Сейчас речь пойдет не об этом, – встревает Чонгук, как будто чувствует, что мысли Хосока вильнули прямиком в его сторону. – Вернее, не только. – Идем, – просит Юнги, потянув его за руку. Хосоку приходится так же, как и большинству, усесться на пол между Юнги и Намджуном. Пак Чимин, все так же на руках с племянницей Мин, устроился на диване, потеснив двух парней. – Гук, – позвал Чимин, прося начинать, и парень кивнул ему, а затем слегка отстранился от Тэ, локтями уперевшись в свои расставленные колени. Он хмурым взглядом уставился в пустое пространство на полу, вокруг которого все они расположились. – Для тех, кто еще не в курсе, я Чон Чонгук, лучший друг Юнги и… и парень Тэхена. А еще я – единственный сын Чон Субина, и мой отец… – Человек, которому нас заказали, – перебивает Хосок, догадываясь наконец, о чем сегодня пойдет речь в их кругу. – Да, так и есть, – соглашается Чон, и когда их взгляды пересекаются, позволяет горькой усмешке заиграть на своих разбитых губах. – Но это далеко не все…