Из грязи в князи

25 лет назад «Я знаю, что могу быть жестокой к нему, но это все из-за стресса, который заставляет меня делать ужасные вещи… Все, что я хочу, это избавиться от него и от самой себя. Скоро это произойдет, с небольшой помощью… Иногда я сидела в ванной и желала утонуть, но меня останавливали его слезы и крики. Я чувствую, что теряю рассудок… Я ужасная мать и я хочу прекратить свои страдания. Я всегда знала, что не умру от старости. Просто так думала и, видимо, была права… Я не могу жить без Уанслера. Он был всем для меня! Мне невыносимо без него! Я его так люблю, а он навсегда оставил меня! Но ничего, скоро мы снова встретимся. Хотя, вероятнее всего из-за того, что я собираюсь сделать, я окажусь в аду, а не в раю. В его честь я назвала нашего сына, а он даже не знает об этом! Если бы его не забрали на войну, то мы бы были счастливы втроем! Я устала терпеть это. Уанслер младший не заслуживает такой жизни. Он так похож на своего отца, что каждый раз, когда я его вижу, мене хочется плакать… Мои мысли возвращаются к нашим последним моментам вместе. Я вспоминаю его детскую улыбку, его мягкие руки, которые он так любил прикладывать к моей щеке. Каждый раз, когда я видела его, я была наполнена новыми силами и счастьем, но теперь они ушли прочь. Я так сильно люблю своего сына, но страдание и мука, которые преследуют меня, все же сильнее. Мой разум вызывает предупреждающие сигналы и тревогу уже очень давно, но я решила не обращать на них внимание. Моя жизнь была построена на обмане и тайнах и я устала скрывать это от самой себя… Это моя последняя запись. Я покидаю свою жизнь и этот дом. Да, это эгоистично с моей стороны, но мне все равно! Я нашла семью для маленького Уанслера. Если я не ошибаюсь, их фамилия — Уигинс, и они не могут завести ребенка, хотя очень хотят этого. Так что я сделаю им эту услугу. Я еще не знаю, что меня ждет там, куда я ухожу, но я уверена, что это будет лучше, чем то, что я оставляю позади…» Дрожащими руками я ставлю троеточие. Я слышу, как Уанслер плачет, и у меня тоже текут слезы. Я долго раздумывала над этим шагом, но я больше не могу этого терпеть! Эти Уигинсы, кажется, хорошие люди, поэтому особо не беспокойтесь о Уанслере. Я уверена, что он станет таким же хорошим, как его отец. Я в последний раз успокаиваю Уанслера. Когда он засыпает, я кладу его в корзинку и иду к будущему дому моего мальчика. Было примерно пять утра. Я шла, шла и шла на дрожащих ногах. В какой-то момент мне казалось, что я упаду. Слезы все лились из моих глаз, но когда я подошла к будущему дому Уанслера, я больше не плакала. Больше нет причин. Я звоню в дверной звонок и быстро убегаю, чтобы они не заметили меня. Когда я отошла на приличное расстояние, я все же не выдержала и обернулась. На крыльце стояла молодая женщина и читала записку, которую я положила. Наконец, она берет моего мальчика к себе, и я улыбаюсь в последний раз. Всплеск реальности приводит меня к действительности, и я осознаю, что оставила всего лишь записку и своего сына с незнакомыми людьми. Тяжелое сердце рвется на части, но я знаю, что это было необходимо. Я знаю, что Уигинсы окажутся больше, чем достойной заменой для моего Уанслера. Я подхожу к реке. Мое отражение вызывает отвращение, так как я не испытываю ни капли сожаления к себе. Наконец, я погружаюсь в воду и освобождаю себя от тех страданий, которые испытывала. Моя воля превратилась в пепел и пух, когда я последний раз взглянула на светлую луну, отражающуюся в водной глади. Больше нет сил бороться, больше нет смысла терпеть эти муки. Жизнь, которую я оставляю позади, это печальная история о забытых мечтах и обещаниях. Но я надеюсь, что теперь, когда я ухожу, Уанслер сможет найти свое счастье и передать его следующим поколениям. В этот момент, когда мои глаза закрываются навсегда, я ощущаю свободу. Я наконец-то освободилась от оков жестокости и темноты, которые заставляли меня настолько рано расстаться с Уанслером. Когда я покидаю этот мир, вселенная окутывается глубокой тишиной. Вода обнимает меня, словно родная мать, и я чувствую, как все напряжение и горе уносится с течением. Наконец-то я освобождаю себя от тяжести, которая давно уже бывшая жизнь навешана на мои плечи. Мои руки больше не дрожат, а мое существо погружается в глубины реки. Мир погружается в темноту, когда я вступаю в другую реальность. Я ощущаю присутствие Уанслера рядом со мной, он тянет меня к свету и надежде. Наконец-то мы снова встретимся и будем вместе вечно, отдавая свое счастье друг другу. Вода заполняет мои лёгкие и я засыпаю навсегда…

***

25 лет Два слова — «Последнее дерево» — непрерывно крутилось в моей голове, вызывая бурю эмоций и мыслей. Открытые двери моего балкона позволяли холодному ветру войти в мой кабинет, заставляя мои руки, в перчатках, мерзнуть. Но несмотря на это, я не мог заставить себя решиться и встать, чтобы закрыть балкон. По какой-то причине, кабинет, в котором я находился, казался тесным и подавляющим. Прозрение о том, что именно я сам разрушил мир, убивало меня. Все произошло по моей вине, моими руками. Нет слов, чтобы описать насколько я противен для себя. Я желал ударить себя, но силы покинули меня. Внутри кабинета царила могильная тишина, но в моей голове бушевал оркестр мыслей, заполняя пространство неумолимыми мелодиями. Я всегда старался быть добрым человеком, тщательно подбирая тонкую грань между добротой и своими интересами. Но все мои попытки провалились, оказавшись победой жадности и глупости. Я допустил ошибку, что стал сам ошибкой. Каждое слово лжи, произнесённое мною, было ценой, которую придется заплатить правде. Время пришло расплатиться. Вот уже целый год в моей голове не звучало голоса Уанслера. Когда он покинул меня, я полагал, что его отсутствие принесет мне покой, но вместо этого я начал сомневаться, находясь на грани безумия, слушая монотонный поток мыслей, переключаясь с одной темы на другую, ни на что не делая акцентов. Чувствовалось, что разум ускользает от меня, истощая меня своей бесконечной подачей информации. Как отреагирует на все это моя «мама»? Что ждет меня впереди? Что произойдет с Всемнужкой? И что случится со мной? Какой же идиот! Теперь у меня ничего не осталось! Я сам оттолкнул тех, кто был рядом со мной: Лоракса, Норму, Уанслера. Моя вина в их уходе. Что я за жалкое создание?! Опуская голову, я услышал тихий хруст костей, размял руки и пальцы, сжимая веточку трюфельной пальмы, которая раньше украшала мой костюм. Это был единственный фрагмент, который остался у меня. И теперь мне нужно заботиться о нем, беречь его. Взглянув на часы, я увидел время: 02:30. Наконец-то я встал, но когда я поднялся в коленях раздался щелчок, и провел рукой по столу. Небольшой листок бумаги упал на пол. Подняв его, начал читать: «15 сентября 1959 года скончался Уанслер Реми Райт…». Я невольно улыбаюсь. Если мама настаивала на этом имени, значит, у нее были на это причины. Уанслер — такое редкое имя, что я смог найдено всего одно носителя. Скорее всего, это мой биологический отец, но мне неизвестно, кто моя мать и что с ней произошло, потому что я не смог отыскать супругу моего возможного отца. Конечно, если бы она была жива, то точно бы объявилась бы в моей жизни, после моего успеха… Каждый успех приходит вместе с угрозой жестокой реальностью, в то время как неудачи кажутся бесконечными. Сам же я, несомненно, испортил все… Конченый мудак! Снова закипев от гнева на самого себя, я удержался от удара по себе. Ненадолго мне представилось, что сейчас появиться Уанслер и поддержит меня в своей манере, но я понимаю, что в ту ночь я остался один. Как же мне его не хватает… Протерев глаза, я положил бумагу обратно на стол и отправился в спальню. Я понимаю, что этот день станет точкой невозврата в моей жизни, что все изменится навсегда, и все, как было прежде, уже никогда не будет…

***

— Находкинс, я правильно понимаю, что ты вырубил все деревья вокруг и, следовательно, не можете дальше продолжать «Всемнужку». Я правильно все поняла?! «Мама» говорила с упреком в голосе. Хотя уже год прошел, с тех пор как я узнала, что мы не родственники, но я все равно… люблю ее? Я до сих пор не могу разобраться со своими чувствами по отношению к ней. В любом случае, мне очень стыдно за то, что я сделал. Опять я чувствую себя как десятилетний мальчик, который оправдывается перед мамой. Какой же я ничтожный и ужасный… — Да, абсолютно верно. — честно и спокойно отвечаю я. Она нервно смеется. По ее движениям видно ее раздражение и некий скептицизм. Она отвернулась и посмотрела на наш совместный портрет. Протерев глаза, она спокойно говорит: — И что ты собираешься делать с этим? Я опустил голову. Почему-то мне было стыдно смотреть ей в глаза. Я очень боюсь увидеть в них разочарование. Шепотом отвечаю: — Я не знаю… — Но ты же понимаешь, что проигрываешь? Если ты ничего не сделаешь сейчас, то все эти пять лет были потрачены впустую. — Когда проигрываешь, самое главное — уметь уйти. Похоже, моя судьба — уйти… Я не знаю. Это все слишком сложно. Наши взгляды пересекаются. Мое сердце сокращается, когда вижу ее взгляд. В них не было той «любви», которую я видел раньше. Сейчас в них глубокое разочарование. — Ну что, Находкинс, либо ты как-то решаешь эту проблему, либо мы уезжаем, и ты будешь разбираться со своими проблемами сам. Надеюсь, ты это понял. Мне не нужна обуза в виде тебя. Не дожидаясь моего ответа, она уходит, оставляя меня одного. Я снова ощущаю ту апатию, которая была ночью. Если бы не встреча с Редклиффами, я бы продолжал сидеть так, но я смог подняться и пойти в свой кабинет. Коридоры казались бесконечно длинными, и с каждым шагом мне все больше казалось, что я вот-вот упаду. Когда я почти достигаю дверей, моя голова неохотно поворачивается. На стенах висят пейзажи трюфельной долины до моего приезда. Хочется упасть и заплакать от осознания, что это всего лишь пейзаж, а за стенами царят голод и смерть. Я вздыхаю и продолжаю идти по коридору. Мне осталось всего пять шагов до дверей, но я опять останавливаюсь. Неуверенно поворачивая голову, я встречаюсь взглядом со своим портретом. Счётчик над ним сменяет новые цифры. Я подхожу ближе к холсту и протягиваю руку. Раньше мне нравился этот портрет, и мне казалось, что он очень похож на меня, но теперь я не могу поверить, что этот лживый, злой и лицемерный человек может быть мной. Легко ударяю по стеклу рамки и иду дальше. Слишком большой, чтобы провалиться… Наконец, я вхожу в кабинет, и меня там уже ждал Себастьян Редклифф с Джейн. Глава семейства нервно ходил по комнате и не сразу заметил, когда я вошел. Я покашливаю, и он сразу оборачивается на меня. Джейн сидела на кресле и грустно смотрит на меня. — Уанслер, ну наконец-то ты пришел! Я уже в курсе и невероятно разочарован, — он нервно смеется и опирается на мой рабочий стол, — Я задам тебе один вопрос, и от него будет зависеть твое будущее. — он помолчал, — Что ты собираешься делать дальше? Я смотрю на Джейн. По ней видно, что она так же не в восторге от всей этой ситуации. Мне хочется подойти к ней, но я не могу это сделать физически. — Я не знаю… Редклифф улыбается и смеется над моим ответом. Его тихий смех кажется очень громким в этой душной комнате, где окна открыты. Когда он вдоволь насмеялся, он серьезно смотрит на меня. — Я ожидал большего от тебя. Но раз ты не знаешь, что делать дальше, то ты будешь идти сам по своему пути, Самурай. Во-первых, нам нужно сообщить общественности о том, что ты сделал. Во-вторых, в следующих выборах на должность мэра ты не будешь кандидатировать, и у тебя остается всего три месяца на этой должности. И, наконец, ты разводишься с Джейн, потому что нашей семье такая обуза, как ты, не нужна. Надеюсь, ты понял. Через неделю, в пять часов, ты расскажешь всему миру, что лгал им все пять лет. Я сообщу тебе дополнительные детали позже. Текст для объявления, напиши сам, пожалуйста, больше никто не будет тратить на тебя время. У меня все. Удачи, Уанслер. Не дождавшись моего ответа, он уверенным шагом направился к двери. Когда мистер Редклифф почти достиг выхода, он строго посмотрел на до сих пор сидящую дочь и обратился к ней с ноткой раздражения: — Джейн, ты долго собираешься сидеть тут? У нас есть ещё дела, поторапливайся! Ее движения стали медленнее, она осторожно встала и, не глядя на меня напрямую, приблизилась ко мне. Мое сердце затрепетало, когда она в момент короткого молчания заговорила, обращаясь к отцу: — Отец, я хотела бы немного поговорить с Уанслером. Это не займет более пяти минут. Себастьян, испытывая раздражение, явно выразил свое недовольство этой просьбой и закрыл дверь за собой. Как только дверь захлопнулась, она внезапно обернулась ко мне лицом и крепко обняла меня. Я слегка удивился, но прижал ее еще сильнее к себе. Я чувствовал, как она стала для меня последней опорой, но и осознавал, что нам необходимо расстаться. — Мне очень жаль. Я хотела бы остаться, но я не могу… Какая же я жалкая! Я еще крепче прижал ее к себе и нежно погладил ее мягкие волосы. В глазах навернулись слезы, но я старался сдержать свои эмоции. — Не говори так. Я все понимаю, Джейн. Ты должна уйти. Тебе будет лучше без меня. Я не достоин быть с тобой… Как жаль, что я осознал это только сейчас. Мы стояли так, не меняя позы, еще несколько минут, которые показались целой вечностью. Почему-то мне было трудно отпустить ее из своих объятий. Но, к моему большому сожалению, Джейн, наконец, освободилась от моей крепкой хватки. — Мне ужасно жаль. Не смотря на то, что ты совершил ужасный и отвратительный поступок, который оставит огромный след на нашем мире, мне все равно тебя жаль. Нет хороших и плохих людей. Есть просто люди. Только падая, мы можем понять, способны ли мы летать. И да, не сердись на отца. Иногда он может быть жестоким… Я прикусил губу от ее слов. Они задели меня, но я знал, что Джейн не спец в поддержке других людей. Грустно улыбнувшись, я продолжал смотреть на нее. — Ничего страшного. В этом виноват только я и только я должен нести ответственность за все это, — неожиданно я отвел взгляд в сторону, в надежде увидеть Уанслера. Мое сердце сжалось, когда я не нашел его там. В отличие от Джейн, Уанслер всегда мог поддержать меня. Конечно, своей грубоватой манерой, но его слова всегда давали мне силу. Почему то, мне захотелось поделиться с Джейн своими воспоминаниями о нем. — У меня был друг. Мы были вместе с десятилетнего возраста. Когда мы только познакомились, он меня пугал и раздражал, но со временем я начал ценить его. Понял, что он хотел мне только хорошего. Он был единственным, кто мог по настоящему понять и поддержать. Он давал мне бесценные советы, но год назад он ушел. С ним связано слишком многое… и это мешает мне забыть его. Забыть навсегда… Это я виноват, что он ушел. Я низко опустил голову, а Джейн взяла меня за руку и заставила смотреть ей прямо в глаза. — Обычное явление: тот, кто остается в живых, всегда чувствует себя виноватым. Я слегка улыбнулся. Неожиданно мне стало легче, когда я поделился своими мыслями о Уанслере с Джейн. Весь этот год я переживал его уход в одиночестве, но сейчас, когда я рассказал ей об этом, словно камень с души упал. Нашу идиллию прерывает громкий стук в дверь. Джейн грустно взглядывает на меня, быстро целует меня в щеку и направляется к двери. Она медлит, оглядывается на меня и с улыбкой на лице выходит, оставив меня одного. Я ощущаю как хлопок двери отдается во всем помещении. Сердце ударяет так сильно, будто сейчас выскочит из груди. Я опираясь на руки, чтобы удержаться за стол, пытаясь избежать падения на пол. Но это мое временное решение — я все равно оказался на полу. Остался только я сам. Больше никто не будет помогать, и я не уверен, что смогу справиться с всем этим самостоятельно. Скоро весь мир узнает, кто я такой — и не только как гений, но и как злодей. Злодейство имеет множество обличий, но самым опасным из них является маска добродетели. Я обнимаю себя за плечи, пытаясь смягчить боль. Я хочу заплакать, но мое эмоциональное истощение не позволяет мне это сделать. Я просто лежу там, бездействуя, не двигаясь ни на сантиметр. Мои конечности уже почти окоченели и молят меня сменить положение, но я не могу подняться. Я чувствую, что заслуживаю эту боль, что я уничтожил жизни так многих людей своими собственными руками. Если бы я только послушал Лоракса с самого начала, а не сейчас, вот только тогда… Я даже не замечаю, как уснул. Сны не появлялись с прошлой ночи, и эта мысль приводит меня в уныние. Наконец, я поднимаюсь с пола, но едва не упал вновь. Проведенное время в том неудобном положении дало о себе знать. Когда я восстанавливаю свою форму, снимаю фрак и галстук, и выхожу в коридор. В коридоре нет ни души. Тишина настолько оглушительна, что я начинаю подозревать, что кто-то выскочит из-за угла и убьет меня. Эти жуткие мысли заполняют мой разум, и я резко оборачиваюсь, ожидая увидеть кого-то. Но, конечно же, никого там нет. Боже, что я за дурак? Никому я не нужен Наконец, я дохожу до той картины, которую искал: «Слишком большой, чтобы провалиться». Моя улыбка с портрета несёт в себе усмешку, будто она насмехается надо мной. Я аккуратно снимаю холст с петель и приношу его с собой. Он оказывается довольно тяжелым, но мне все равно. Зайдя в свой кабинет, я снимаю рамку, ставлю холст на стол и сажусь напротив него. Мое собственное отражение на холсте кажется уродливым, а в его глазах видна вся гниль моей души. Я так сильно хочу плюнуть ему в лицо, но я знаю, что его это не тронет, и он только посмеётся. В какой-то момент мне начинает казаться, что он действительно смеется надо мной. Его смех тихий, но отчетливый. Я мог бы вернуть рамку на место, чтобы перестать слышать этот противный звук, но я понимаю, что это не поможет — он будет смеяться надо мной всегда и везде. Когда его смех становится просто невыносимым и громким, я внезапно встаю, достаю канцелярский нож из стаканчика и начинаю аккуратно сдирать краску с его лица. Я становлюсь зверем, неуправляемым в своей ярости, и вместо того, чтобы просто стирать краску, я начинаю резать сам холст. Горячие слезы неустанно текут по моим щекам, но я не останавливаюсь. Когда лицо картинки полностью высверлено, я всё равно не испытываю никакого чувства облегчения, и продолжаю издеваться над ней. Я останавливаюсь только тогда, когда на холсте остаются всего два слова: «Большой провал». И эти два слова символизируют именно мою жизнь — пропасть, через которую я прокладываю свой путь безвозвратного разрушения…

***

Я в сотый раз перечитал свой текст. Раньше я никогда не боялся выступать перед публикой, а сейчас я даже боюсь представить себя на сцене. Я думал что неделя пройдет мучительно медленно, но время не идет медленнее, если впереди ожидает что-нибудь неприятное. Через минуту весь мир узнает, что я обманывал их 5 лет. Надеюсь меня не разорвут на куски после этого признания. Если бы я мог, то я бы ни за что не признался. Да, может это по детски, но мне очень страшно. Хочется забиться в угол и замолчать навсегда, но я не могу. За эту прошедшую неделю я понял насколько Уанслер был важен для меня. Если бы он не ушел, то сейчас мне было бы не так плохо. Наверное это странно так сильно скучать по «человеку» но я ничего не могу с этим поделать. Часы пробили пять часов, а это значить что пора. Пора рассказать всем правду. Я ударяю себя пару раз по лицу, глубоко вздохнул и направляюсь к месту сбора всех жителей. Как только я вышел на улицу меня ослепляет яркий солнечный свет. Люди аплодировали, но не так активно как раньше. На сколько я знаю, по городу пробежал слушок что новости будет не самые радужные. Когда я увидел сколько людей через пару минут разочаруется во мне, страх окутал мое сердце сильнее. Все ждали когда я начну свою речь, но я не мог разомкнуть губ и подать голос. Быстро вздохнув я начал уверенно говорить: — Меня зовут Уанслер Уигинс, — я чуть улыбнулся когда понял что и тут вру, — Все вы знаете меня как Джорджа Вашингтона Всемнужек и как мэра города Всемнужвиль. Всемнужка — это был смысл всей моей жизни. Много лет я мечтал, что когда нибудь, все узнают об ней и о мне… И это случилось. Всемнужка изменила мою и вашу жизнь. Она оставила большой след в истории, но к сожалению очень губительный, — пошел тихий шепот. Мои слова были с очень читаемым намеком и многие его поняли, — Пять лет я был вашем другом. Правой рукой, но в левой у меня был нож. Лживое лицо скроет все, что задумало коварное сердце. И после стольких лет я хочу открыть вам завесу тайны Всемнужки. Все что вы знали об ней, чистейшая ложь, — все люди охнули и начили ещё громче шептаться. Я чувствую как слезы проступают, но я не даю им выйти на ружу, — Да-да, на самом деле деревья и в правду рубились не только в начале карьеры, но и по сей день. Но неделю назад случилось страшная трагедия… — я на секунду замолчал. Мне было страшно думать об этом, а сейчас весь свет узнает об этом. На конец, набравшись смелости я вымолвил, — Неделю назад я срубил последнее дерево. Больше их нет. Скоро не станет и Всемнужки и меня как мистера Уанслера. Возмущения людей стали очень громкими и явными. Внутри я весь сжался, но я не показывал этого и стоял так же серьезно. Откуда-то в мою сторону полетел помидор, но он не достиг меня, а потом в меня начали кидать ещё и ещё. Я от них уворачивался, пытался как-то успокоить людей, но они меня не слушали. Я как будто откатился на пять лет назад и пытаюсь продать Всемнужку. Когда один помидор пролетел очень близко с моим лицом я быстро ушел со сцены. В гримёрке мне катастрофически не хватало воздуха, но я не мог сдвинуться с места чтобы открыть окна. Хотелось закурить, но я не мог. Сердце билось бешено и казалась что вот вот выпрыгнет из груди. Я всё ещё слышал громкие возгласы и от этого мне становилось только хуже. Я сажусь на пол и закрываю уши руками чтобы не слышать этого. Я не знаю сколько я так просидел, но я наконец успокоился и смог взять себя в руки. Я больше не слышал звуков, но мне все равно было страшно выходить туда, ведь меня точно убьют, и по этому я решил выйти другим ходом. Пока я шел по длинным нескончаемым коридорам, я быстро позвонил водителю чтобы он ждал меня там. Я был на грани срыва. Хотелось просто забиться в угол и смотреть в одну точку. Ещё через пару дней у меня будет развод с Джейн, что радости не добавляет. И вот заветная дверь перед мной, нужно всего лишь нажать на ручку и она откроется, но мне почему-то было страшно. За дверью я слышал какие-то громкие звуки и как кто-то кого-то успокаивает. Я глубоко вздохнул и наконец открываю дверь и сразу же жалею об этом. Как только я показался, толпа людей сразу же накинулась на меня. Несколько журналистов настойчиво хотели моих комментариев. В какой-то момент мне показалось что я задыхаюсь. Охрана отгоняла людей и помогала мне пройти к машине. Все казалось не реальным. Ещё пару дней назад эти люди любили и обнажали меня, а сейчас готовы убить меня. Я шел довольно медленно, из-за большого количества людей, но у меня все ровно была одышка. У меня начал безумно болеть живот, будто меня ударили в него, но никто этого сделать бы точно не смог, ведь меня окружила охрана. Голоса людей были оглушающим. Когда меня наконец посадили в машину я почувствовал лёгкое облегчение. Мы ехали достаточно медленно и это дало мне время чтобы успокоиться, но все мои старания пошли насмарку когда мы выехали из города. Моей главной ошибкой стало то, что я посмотрел в окно. Зверей почти не было, а вокруг одни пеньки. Я был готов снова зарыдать, но я опять сдерживаюсь. Я должен держать себя в руках, ведь у меня впереди ещё очень много проблем…

***

Все. Скоро у меня ничего не останется. Сейчас вся моя «семья» носиться и собирает вещи, чтобы оставить меня одного. С Джейн я развелся пару дней назад, а может вчера, а может это было и сегодня… Все дни слились в один. Половина работников уволились сама, а самых преданных приходилось увольнять самому. Скоро я не буду вылезать из судов, но у меня есть деньги и хороший адвокат, так что я не особо переживаю по этому поводу. Когда все это закончиться, я буду доживать свою жизнь в домике который мне недавно построили. Я конечно могу подставить курок к виску, но это как-то не правильно. Я не смогу это сделать. Раз я заставил весь мир страдать, то я должен расплатиться за это. Ничтожное меньшинство людей способно жить, осознавая, что они плохие. Я постараюсь прожить… Я сидел на диване, в общей гостиной, как статуя. Мои «родственники» что-то говорили, собирали чемоданы, но меня это сейчас не особо волновало. Да и вообще меня сейчас ничего не волнует. Как забавно, я потратил впустую все вчера, а в запасе у меня не осталось ни единого завтра. Я удивлялся самому себе. Всегда я был человеком сердечным и, по сути, довольно добрым. Теперь я совершенно изменился. Я проявлял полное равнодушие к внешнему миру и целыми днями был занят тем, что вслушивался в себя и прислушивался к потоком, к запретным и темным потокам, которые шумели во мне. Я стремительно вырос за последние годы и взирал на мир долговязым, худым и нескладным человеком. Ничего ребячески милого во мне не осталось, я чувствовал, что таким любить меня невозможно, и сам тоже отнюдь не любил себя. Мысли в голове были очень громкими, но я чувствую что меня трясут за плечо. Я испугано вздрагиваю и вижу Бретта. Я облегчено вздохнул и отвернулся. — Вы уже собрались? — Да. Грустно это все конечно… Я ухмыльнулся: — Да, очень… Когда вы выезжаете? — Где-то через минут десять, наверное. Я все хотел тебя спросить… — я спокойно смотрю на него и он немного замялся, — Раньше Норма приходила, чуть ли не раз в неделю, а сейчас я ее не вижу вообще… — Ты влюбился? — резко перебиваю его я. Очевидно, мои слова смутили его и я улыбаюсь от этого, — Мы с ней поссорились. И хорошо. Я не достоин дружбы с ней. Я не понимал что плох в дружбе до тех пор, пока меня не осадил друг, который был лучшим. Она хорошая девочка. Может у вас могло бычто-то и выйти… Он явно хотел что-то сказать ещё, но к нему подходить «мама» и недовольно смотрит на меня. — Сынок, помоги мне, пожалуйста. Не надо тут трепаться. Ее взгляд был настолько убийственный, что мне захотелось проводиться под землю. Он уходит и я опять жду когда я останусь в полнейшем одиночестве…

***

Прохладный ветер приятно дул. Если был бы другой контекс, то я бы смог вздохнуть глубокой грудью и идти дальше жить свою бесполезную жизни. Но к моему сожалению скоро я останусь один на один с собой навсегда и это пугает. Кто же знал что надо стремиться не к тому, чтобы добиться успеха, а к тому, чтобы твоя жизнь имела смысл. Подъехал фургон моей «семьи» и пыль от колес полетела мне прямо в лицо, но мне было все ровно. Хоть и прошел год с того как я узнал что они мне не родные, мне все ровно было очень больно от того, что они буквально бросают меня на произвол судьбы. Окно фургона медленно опустилась и я печально смотрю на «маму». Она не подняла взгляд на меня. Если бы я был на ее месте, то тоже бы не смотрел такому ублюдку в глаза. — Сын. — она все же посмотрела на меня и мое сердце сжалось от ее взгляда, — Ну как же ты меня подвёл! — она отвернулась и громко сказала, — Бретт! Теперь ты мой любимы сын. Ее слова ударили меня в самое сердце. Я потерял звание любимого сына… Когда она это сказала ее голос был такой мягкий… Раньше она говорила таким тоном только со мной. Они уехали. Навсегда. Больше я их никогда не увижу. Я смотрел им в след и боль со несправедливостью убивали меня. Я слышу за спиной звук тихих шагов и оборачиваюсь. На маленькой грядке возле моего нового дома стоял Лоракс и в мою сторону шли животные. Мне стало страшно, что они сейчас растерзают меня, хотя с одной стороны мне не нужно будет страдать всю мою оставшуюся жизнь, но идея быть убитым милыми медведями мне все ровно не очень нравилась. — Эй, слушайте, мне не нужны неприятности! — Они у тебя точно будут, но не с ними. — животные шли мимо меня и мне стало чуть спокойней, — Из-за твоих вырубок, смога и грязи они не могут здесь жить. — вопросительно смотрю на него, но он смотрит в след уходящим зверям, — Я отправляю их от сюда. Может быть, они найдут местечко по лучше… Я смотрю на уходящую толпу и замечаю Мелвина. Мое сердце разлетелось на куски, когда я понял что останусь и без своего любимого мула! Он содержался в лучших условиях. Некоторые люди могли ему бы и позавидовать, но он оставляет меня. Не удивительно, ведь я почти не навещал его, но все ровно я не хотел его терять… — Мелвин? — он оборачивается и идёт дальше. Я подбегаю к нему чтобы остановить его, но не решаюсь ведь он в любом случае уйдет, — Мелвин… — в толпе я замечаю Крохотулика и маленькая капля надежды треплется в моей душе, — Эй, Крохотулик! — он останавливается и грустно смотрит на меня. Я вспоминаю что в кармане фрака у меня есть зефирка и протягиваю ему, — На… Я улыбаюсь чтобы он остался со мной, но он все же разворачивается и идёт за всеми. Все. Больше я ничего не смогу сделать. Даже если Крохотулик и Мелвин отказались от меня, то остальные и подавно. Я вспоминаю про Лоракса, стоящего с сзади и оборачиваюсь. Реальность больно ударяет меня в сердце и я понимаю, что Лоракс тоже сейчас уйдет. Я снимаю свой огромный цилиндр и смотрю на него. Хотелось что-то сказать, но попросту нечего. В такой ситуации слова точно не помогут. Вообще ничто здесь не поможет… Он качает головой и волшебный луч света озаряет его и он поднимается в воздух. Все же он показал мне свою магию… Я протягиваю руку к нему, но он улетает на небо. Навсегда. Все. Теперь я точно один. Больше тут никого нет и не будет. Я опускаю голову вниз и крепче сжимаю шляпу в руках. Наверняка кто-то захочет найти меня, но я не допущу этого. После того как я разберусь со всеми проблемами я буду тут. Я не заслуживаю жить как обычный человек. Я в целом не заслуживаю жить. Нужно будет сделать ловушку вокруг дома чтобы меня точно никто не беспокоил. Я оборачиваюсь и подхожу ближе к клумбе, где пару минут назад стоял Лоракс. Я в слух, шепотом, прочитал надпись которую мне оставил Лоракс: — Если только… Как забавно, это же мне однажды сказал Уанслер, когда к нему пришла идея убить Лоракса… Обессиленный я сажусь на траву и обнимаю ноги руками и опускаю голову. Единственное что я сейчас хотел это спокойствия и чтобы меня кто-то обнял. Если с первым я бы смог более менее справиться, то второе точно никогда со мной не случится. Я не знаю сколько я сидел так: может минут пять, может сорок, может час или два, но я наконец поднимаю голову и ещё раз читаю надпись на камне. «Если только» что же это значит? Какая нелепица… Я внимательно рассматриваю камень и замечаю рядом с ним лежит что-то странное. Я достаю его и мое сердце чуть не остановилось от радости. Семечко! Это, мать вашу, семечко трюфельной пальмы! Я нашел! По моим щекам начали течь слезы радости, но уже через секунду я понял насколько оно бесполезное, и по щекам потекли слезы отчаяния. Я сжимаю его крепче в руках чтобы не потерять его и шепотом, сквозь обжигающие слезы, говорю: Я… Мне жаль… Мне так жаль… Всё, что у меня осталось, – горстка воспоминаний и отражение моего лица где-то на самом дне памяти. Отражение, тускнеющее с каждым прожитым днём...