Лети, лети, лепесток

— Мам, тебе с молоком? — спросил Сяо Чжань, разливая кофе по маленьким фарфоровым чашечкам. — Сегодня же среда? — госпожа Ветзел отодвинула тонкое запястье, украшенное дорогими браслетами, подальше от глаз, пытаясь рассмотреть крошечные циферки на экране часов. — Нет, Чжань-Чжань. Без молока. Я сегодня без белка. — А мне с молоком и сахара два, — господин Ветзел приблизился и наклонил голову, поцеловав жену в щеку, оглаживая рукой каскад её темных блестящих волос. — Пап, поменьше бы сахара, а? — Сяо Чжань отставил кофейник и поднял глаза. — Чашка маленькая совсем. Куда две? — Ми-Ми, твой сын жалеет сахара для отца, — с ложным возмущением господин Ветзел потряс руками. — Хартвиг*! Не жалей, я заработаю нам на сахар. *Хартвиг - немецкое мужское имя, переводится как «сильное сражение») Сяо Чжань искренне рассмеялся, мама улыбнулась тоже, отец, посмотрев на них, не удержался и скорчил смешное лицо. Оно было действительно смешное и так разительно отличалось от лиц жены и сына, что об этом в их районе ходили анекдоты. Темноволосые, кареглазые: жена — маленькая, как фарфоровая статуэтка, что стояла у бабушки Хельды на комоде, и сын, высокий, стройный, как кипарис, и красивый как древний бог с полотен музея Боде. Сам же господин Ветзел, полноватый от природы и когда-то огненно-рыжий, уже полысел. Макушку теперь обрамлял рыжеватый ободок. Сколько Сяо Чжань ни говорил отцу, что если бриться налысо, то тот будет выглядеть брутально и современно — господин Ветзел только крутил у виска. — Хартвиг, ты вообще представляешь, я - топ менеджер, и разгуливаю по городу лысый. — Пап, ну ведь ты и так лысый, — Сяо Чжань пожал плечами и сделал большой глоток кофе. Он обжег внутренности, заставляя организм проснуться, чтобы бежать по делам было веселее. Господин Ветзел поднял взгляд на жену, но та лишь с недоумением развела руками. — Да, Питер. Согласна с тобой. Я тоже не понимаю, как мы смогли воспитать столь неучтивого к твоим годам ребенка. — Ой уж, Ми-Ми! Не намного я тебя и старше, — притворно возмутился господин Ветзел. Сяо Чжань улыбнулся, глядя на родителей. Они, это было видно в каждом их взгляде друг на друга, в каждом случайном прикосновении, были счастливы. Продолжая наблюдать за родителями Сяо Чжань вгрызся в свежайший хлебный мякиш, обильно сдобренный сливочным маслом. Рот наполнился молочным вкусом, таким нежным, что захотелось эту сливочность как-то притупить. Сяо Чжань опрокинул в себя весь оставшееся кофе. — Всё, родители. Я поехал. Как–никак первый рабочий день. Мам, как я выгляжу? — Сяо Чжань крутанулся на пятках, огладил полы дорогого приталенного пиджака, приблизил лицо к зеркалу поправляя прическу. — Ох, Чжань-Чжань, — госпожа Ветзел подошла к сыну, расправила лацканы, поправила и без того идеальный узел шелкового галстука. — Все в порядке. Не волнуйся. Отец будет рядом. Сяо Чжань чмокнул в щеку мать, чуть поклонился отцу, на что тот сразу замахал руками. Уже столько лет прошло, и все китайские привычки были давно забыты, но вот эта — в благодарность кланяться родителям — почему-то покидать Сяо Чжаня не хотела, а отец всегда злился, непонимая. Сев в свой новенький Volkswagen, подаренный отцом на окончание Берлинского университета, Сяо Чжань щелкнул по очечнику, прикрепленному к мягкому бежевому потолку. Очки были необходимы — в августе солнце светило ярко, погода больше располагала к неспешному валянию в гамаке, на лужайке за домом, но что поделаешь — свой небольшой отпуск Сяо Чжань уже отгулял. Сам он, конечно, предпочел бы пляжи Римини, но поддался на уговоры однокурсников. Они обещали, что в Болгарии будет дешево, весело и свободно. Поехали компанией из восьми человек, и сколько они там за неделю выпили, Сяо Чжань не выпил за все годы студенчества. Но море было теплым и невероятно ласковым, пляж огромным и чистым, кухня сытной (ну, в те редкие моменты, когда они решали, что пора бы и поесть), дискотеки громкими, компания шумной и веселой. В последний день они всем скопом как заполошные носились по магазинам, покупая нехитрые сувениры родителям, чтобы хоть как-то показать, что страну они все же посмотрели. В итоге мама достала из чемодана огромный ароматный пакет, плотно набитый недорогой болгарской косметикой с розовым маслом, но скорее, все же, с его химическим заменителем. Зачем маме была нужна такая косметика, если она пользовалась только консервативным Диором, осталось загадкой — все покупали и он купил. Отцу повезло чуть больше, он получил бутылку странного зеленого алкоголя с названием на кириллице. Звался алкоголь загадочно — Мента Пещера. Так ничего и не поняв по этикетке, долго пылится бутылке в баре папа не позволил, сказал, что на вкус это мятно и приятно, и что сын молодец. Начиналась настоящая взрослая жизнь. Сяо Чжань, выруливая на чистые улицы Берлина, с улыбкой вспомнил, что совсем недавно, чуть больше года назад они с мамой ездили на неделю моды в Милан. Там он доказывал родителям, что никаким инженером быть не хочет, и единственная его мечта — быть моделью, и что от такого шанса отказываются только дураки. Случилось так, что к нему после показа, прямо в зале, подошла неприметного вида женщина, оказавшаяся директором по кастингу Gucci, и предложила контракт. Отец, обычно во всем поддерживающий своего любимого Хартвига в этот раз был непреклонен: только образование и четко проторенная дорожка. Мама, хоть и тушила бегающие между ними целую неделю искры, тоже встала на сторону отца. Ходить по подиуму и сражать всех красотой в сногсшибательного цвета плаще и тонком кожаном ошейнике не случилось, пришлось доучиться в университете, чему Сяо Чжань сейчас был искренне рад. Отец сразу сказал, что придется начинать с низов. Никаких преференций ему, пусть даже и сыну вице-президента Siemens, не полагалось, в Германии так было не принято, но это нисколько не расстраивало. Возможность до всего дорасти самому только вдохновляла. Подразделение отца занималось проектированием и производством штучных двигателей начиная с этапа тендера до выхода к заказчику. Сяо Чжань приступал к работе обычным инженером в отдел технической разработки. Работа ответственная, очень точная, и конечно, хорошо оплачиваемая. Вечером, сидя за столиком дорогого ресторана на Фридрихштрассе, Сяо Чжань делился с родителями впечатлениями о своём первом рабочем дне. — Вообще, я знал куда иду, — закончил Сяо Чжань воодушевленно глядя на отца. Тот расцвел искренней улыбкой. — Старайся, Чжань-Чжань, — сказала мама серьезно и потрепала сына по плечу. — Для отца очень важно, что ты идешь по его стопам. — Ми-Ми, — воскликнул тот возмущенно. — Не делай из меня сатрапа! Чжань-Чжаню нравится наука, нравятся высокие технологии, — уже столько лет прошло, но китайское имя сына у Питера Ветзела все равно не получалось выговорить нормально. Создавалось четкое ощущение, что его рот забит камнями и они трутся друг о друга при произношении китайских слов. — Ведь правда, сынок? *** Через полгода его повысили до начальника отдела и в этом не было заслуги отца. Работа приносила удовольствие, было интересно. В любом деле немцы больше всего ценили закон, порядок и предсказуемость. Конечно, Сяо Чжань за двенадцать лет жизни в Германии ко всему этому привык. По-другому казалось уже невозможным. Мама, иной раз читавшая китайские новости, удивлялась существенным различиям в ведении бизнеса в Китае и в Германии. Пусть она уже больше десяти лет не работала, но была доброй женой своего мужа и очень ценила моменты, когда тот ставил свой спортивный BMW в гараж и они шли по засаженным липами улочкам загородного фешенебельного района. Мама вдыхала медовый аромат цветущих деревьев, а папа делился с ней тяготами рабочего дня. Сяо Чжань уже давно встречался только с парнями. В первые годы студенчества он, конечно, пробовал би отношения, но каждый раз, после секса с девчонкой чувствовал себя как-то неправильно и странно. Когда понял и осознал, стал встречаться только с парнями — неестественность прошла. Он даже сходил в кирху и возблагодарил Бога, что живет в Европе и пальцем никто показывать не будет, а папу не уволят с работы. Родителям он не говорил. Казалось, что отцу было абсолютно все равно, с кем проводит время сын. Мама, воспитанная в другой культуре, смотрела с тревожным вопросом в глазах, но голосом так и не спросила. Серьезных отношений у Сяо Чжаня не было, поэтому он решил, что воздух сотрясать раньше времени не стоит. Он уже больше года встречался с парнем старше его, но все это было как-то… несерьезно. Том Коффлер был хороший, добрый и нежный, но вот бабочки в животе от него не летали как Сяо Чжань не старался. Эти отношения не обжигали, не заставляли сердце тревожно биться, а тело сладко ныть в предчувствии встречи. Они были пресными, как любимый отцом картофельный салат — насытиться можно, но вкуса нет. Когда семья проводила отпуска в Италии, Сяо Чжань чувствуя на себе горячие взгляды, думал, что итальянец в качестве пары подошел бы ему гораздо больше, чем слишком правильный и слишком скучный немец, но при родителях особо отношений не заведешь, а в университете никого жарче шведов не нашлось. Он знал, что родители его наверняка поймут. Их благожелательность и добрый нрав всегда восхищали. Не только в отношении сына, а вообще ко всему: будь то человек, выглядящий странно, щенок с подбитой лапой, голубь, случайно залетевший в их гараж и нагадивший на мамин Мерседес. Человеку полагалась улыбка, щенок лечился и отвозился в приют, голубь вызволялся из заточения и летел себе к своей голубице. Сяо Чжань не уставал благодарить небеса за тот день, когда он, недавно отметивший свое двенадцатилетие, набегавшись с пацанами в футбол, плюхнулся на лавочку в парке детского дома. С лавки только что поднялась семейная пара. Сяо Чжань проследил взглядом, на зеленых досках сиденья остался сиротливо лежать добротный кожаный бумажник, видимо выпавший из заднего кармана джинсов мужчины с необычными огненно-рыжими волосами, высвечиваемыми сейчас заходящим солнцем, словно его голова вот-вот загорится. Сяо Чжань не думая ни секунды громко окликнул пару. Когда они обернулись, Сяо Чжань указал рукой на лежащий рядом бумажник, даже не прикоснувшись к нему. Странные водянистого цвета глаза огненного мужчины чуть не вылезли из орбит. Еще больше удивил его каркающий голос, когда он что-то сказал своей спутнице — миниатюрной китаянке вполне себе обычного вида. И о ужас, вместо певучей речи из ее рта донеслось такое же неприятное для слуха карканье. Она с улыбкой что-то ответила мужчине, а потом, уже на нормальном китайском спросила у Сяо Чжаня его имя. Хоть родители так и не признались, но Сяо Чжань, уже став взрослым был уверен, что это была проверка, наверняка придуманная его отцом. Конечно, он не обижался — проверка и проверка. Люди брали в свою семью совершенно постороннего, и уже достаточно взрослого человека, имели право проверять гораздо тщательнее. Сяо Чжань был честен и с самим собой — мысли взять чужой кошелек и вправду не возникло. Отца у него никогда и не было, а мать пропала, когда он был еще совсем маленьким — Сяо Чжань ничего о ней не помнил, даже образа в голове не было. Его до пяти лет воспитывала бабушка, но и ее не стало. Соседи немного погоревали над горемычной судьбой ни в чем неповинного ребенка и сдали его в детский дом. Жил там он вполне сносно, рос, учился. Учился, кстати очень хорошо. Хулиганил, конечно, не без этого. С самого детства был шебутным, за словом в карман не лез, но, если видел какую-то несправедливость, хоть от воспитателей, хоть от таких же воспитанников, как он сам, всегда вставал на сторону слабого. Воспитатели его непокорность выносили с трудом и он частенько проводил время в изоляторе, так сказать на перевоспитании. Никакими лишними мечтаниями он себя не мучил — шанс, что его кто-то захочет забрать был ничтожно мал. Если уж кого и забирали, то явно ребят помладше. Спустя неделю после ничего не значившего случая с кошельком Сяо Чжань был вызван в кабинет директора. Там он, к своему большому удивлению, вместо очередного нагоняя увидел давешнюю пару. Глядя на их лица было понятно, что люди очень взволнованны. — Сяо Чжань, — обратился директор к ничего не понимающему парню. Директор, вообще-то был неплохой дядька, Сяо Чжань относился к нему с пониманием — быть ответственным за такую ораву детей было не легко. — Тебя хотят… — Но я же ничего не сделал, — сразу запротестовал Сяо Чжань. — К кошельку я даже пальцем не прикоснулся. — Нет, нет, — вступилась женщина, с волнением глядя на Сяо Чжаня. — Ты не так понял. Мы хотим тебя забрать. — Меня?! Забрать?! — глаза Сяо Чжаня округлились, на недавно растерявших детскую округлость щеках выступили красные пятна румянца.– Но я же взрослый. Берите малыша. Их же много у нас, можно выбрать и воспитывать легче. Женщина улыбнулась и быстро что-то сказала рыжеволосому мужчине. Тот, отчего-то пришел в восторг и рассмеялся оглушительно каркая. Сяо Чжань подумал, что тому бы не помешало брать уроки хороших манер, чтобы не пугать своим смехом окружающих. Откуда вдруг в голове возникли какие-то странные манеры, о которых Сяо Чжань никогда и слыхом не слыхивал — оставалось загадкой. Женщина посмотрела на директора. — Да, я понимаю, подкупает, — он развел руки в стороны. — Но может наш парень прав и вам действительно лучше посмотреть на ребят помладше? — Не нужно. Нам нужен только этот мальчик, — ответила она директору довольно сухо, а потом повернулась к Сяо Чжаню и улыбнулась так искренне, что он не смог не улыбнуться в ответ. И случилось непонятное: то ли осеннее закатное солнце заглянуло в окно и, отразившись в волосах огненного мужчины осветило всех присутствующих в кабинете, то ли улыбка этого мальчика была волшебной, и солнце тут было абсолютно ни причем, но женщина раскрыла руки в приглашающем жесте и сказала: — Не волнуйся. Думаю, с твоим воспитанием мы справимся. А еще через пять дней самолет уносил его с непонятную пугающую Германию.