Нужный ингредиент

***

      Информация о том, что Юджин Фитцерберт остаётся на своём посту в «Луксурии» (несмотря на неприятную ситуацию со штрафом), развязала руки СМИ. В кулинарной среде только и делают, что обсуждают дела ресторанов мадам Хофферсон: как упала проходимость и заработок, сколько работников ушло и пришло взамен. В поток хайпа снова врывается ненавистный многими шеф-поварами Кларенс Левуаарден, ресторанный критик. Он пишет очередную разгромную статью, в которой призывает инспекторов Мишлен «отозвать звёзды у Стальной Леди, ибо она мало того, что посмела красть целые куски меню у французских коллег, но и решила оставить у руля своего бизнеса человека с криминальным прошлым».       Трудно описать словами, что именно чувствует мадам Хофферсон. Ещё три дня назад всё было в порядке, а теперь на сайтах её ресторанов люди ставят негативные оценки и пишут отзывы, точно под копирку взятые у острослова Левуаардена. Гостей стало приходить вдвое, если не втрое меньше обычного. Повара шушукаются за спиной начальницы, официанты валяют дурака, управляющие отчитываются о небывалых ранее убытках…       Управляющие начинают ругаться между собой о том, какое будущее ждёт рестораны. Юджин, под давлением общественности, после некоторых раздумий (чувствует себя виновником всех бед и не может смотреть Астрид в глаза) принимает решение уволиться по собственному желанию. На эту новость Левуаарден пишет в своём блоге короткую, преисполненную злорадства фразу: «Так бегут крысы с тонущего корабля».       Многие господа в кулинарной среде Норвегии явно ожидали, что мадам Хофферсон расплавится под давлением, кинёт в топку абсолютно всё, что она строила эти девять лет. Но она хладнокровно отсекла лишь то, что уже не в состоянии воскресить. «Луксурия» — это место силы многих прекрасных личностей: шефа Кристиана, администратора Мортена, официанта Джека, су-шефа Майи; это обитель Юджина, её давнего друга и товарища… Да, отпускать тех, к кому привык и кого безмерно уважаешь — больно, без сомнения. Но такова жизнь. Астрид уже давно не строит воздушных замков касательно работы…       Ещё неделю шёл процесс продажи ресторана… Вакантное место в конечном счёте купил давний друг, бывший начальник — Эсбен Холмбё Банг, владелец мишленовского ресторана «Мааемо», в котором Астрид работала несколько лет перед открытием своего бизнеса.       Банг приходит в тот день в ресторан «Ревёрс» один, просто как посетитель. Эльза сразу узнаёт шеф-повара, но не подаёт виду. Принимает заказ: казаречче с тунцом и каперсами и брускетты с баклажанами и мятой. Астрид готовит эти блюда сама, потому что Эсбен пришёл практически под самое открытие, а не все повара ещё пришли на смену (заранее предупредили об опоздании). Сначала Эльза выносит многоуважаемому гостю синюю мраморную тарелку с тремя кусочками ржаного хлеба; поверх них блестят жаренные до золотистости тонко нарезанные баклажаны; на одном из кусочков лежит листик мяты — маленький штришок. Эсбен невольно высчитывает количество минут с момента заказа: четырнадцать. Он всегда звал Астрид не иначе как Леди Фортин, и она держит эту планку до сих пор. Быстрее неё работает только разве что Гордон Рамзи…       Особенно гостю понравились брускетты, в частности листик мяты на одном из кусочков; как знает, что он любит везде класть два листика мяты в свои блюда (где они уместны, конечно). Может и догадалась, кто явился в её обитель. Или же ей сказали… Затем милая официантка Эльза приносит господину Бангу пасту на белой мраморной тарелке с крапинками, чем-то напоминающими рельеф морской пены. Именитый шеф-повар вдруг вспоминает: он впервые встретился с Астрид Хофферсон около музея Мунка, у самой набережной. Приезжал какой-то именитый шеф-повар из Европы; Италии, вроде. Мило поболтали, зацепились языками о ресторанном бизнесе. И в конечном счёте он позвал её к себе на работу. Воспоминание исчезает при виде самого блюда. Щедрая горочка казаречче с вкраплениями розового тунца; на макушечке — маленький каперс, у подножия пасты штучек пять, побольше. Пахнет Италией, где Банг проходил стажировку много лет…       Мадам Хофферсон выходит из своей гастрономической пещеры в идеально белом кителе прямо в гостевой зал. Эсбен как раз доедает остатки каперсов. Поднимает невольно взгляд наверх. Она идёт ему навстречу, но без привычной улыбки. Спокойный, рассудительный взгляд. «Хорошее расположение духа», — заключает Банг, вспоминая за секунду весь спектр эмоций работницы, который он успел узреть лично за те некоторые годы работы вместе.       — Здравствуй, Холмбё… Как тебе мои блюда?       — Леди Фортин, — расплывается в милой улыбке Банг, тут же протягивая мадам Хофферсон руку, чтобы пожать её; рукопожатие вышло крепким и равноправным, — Мне понравилось. Тунец правда немножко пережарен для этого рецепта… К брускеттам претензий нет.       — Ты здесь не просто так, — сразу заявляет шеф-повар «Ревёрса». Банг невольно хохочет. Она видит его насквозь! Раньше такого за ней не наблюдалось.       — Я увидел объявление о продаже…       — Решил расширить империю?..       — Ты стала так прозорлива, Астрид… — мишленовский шеф-повар начинает невольно нервничать, потому опять посмеивается, — Не буду скрывать: да, я хочу приобрести у тебя «Луксурию». Конечно, всё придётся поменять… И ещё я хотел предложить поторговаться. — Мадам Хофферсон тут же садится напротив него и демонстративно складывает пальцы шпилем, как бы подавая сигнал: «Попробуй».       — Ниже чем за пятнадцать миллионов крон не отдам.       — Я, конечно, понимаю, что у тебя были серьёзные убытки в последнее время… Но сейчас уже не продают точки за такие расценки.       — Да, их продают за двадцать миллионов, — мадам Хофферсон улыбается одной из тех своих улыбок, от которых у поваров и официантов мурашки бегут по коже от страха, — А так я ещё сделала скидку.       — Откуда ты вообще взяла эти цифры?..       — Не делай из меня дуру, Холмбё, — улыбка слетает с лица мадам Хофферсон; взгляд пристальный, даже агрессивный, но лицо спокойно, — Ты не знаешь этих цифр потому, что ни разу свои точки не продавал. А может и не покупал… Кстати, как поживает твой брат?       — Хорошо, хорошо, я понял, — Банг сдаётся под давлением, потому начинает тараторить, — Я готов приобрести «Луксурию» за шестнадцать миллионов крон.       — Сразу? — Астрид снова улыбается, и даже как-то игриво. — Или нужно время?       — Две недели. Заодно пока очистите помещение…       — Ты невнимательно читал объявление. Мебель в подарок.       — Ах, ну да, — закатывает глаза шеф-повар «Мааемо», — Ладно, мы договорились?       — Думаю да. Через две недели буду ждать деньги на счету в банке.       — Понял… Как ты держишься? После всей этой шумихи?..       — Игнорирую шум и продолжаю работать, — Астрид встаёт с места, — И тебе того же желаю, Холмбё… Не забудь оплатить счёт. До свидания.       — До свидания, мадам, — говорит вслед бывшей работнице господин Банг, хватает салфетку из салфетницы и протирает ей потный лоб и виски.       Мадам Хофферсон заходит в горячий цех, где её с нетерпением ждут Сморкала и Иккинг. Пока су-шеф Йоргенсон, весь потный и красный от нервов, ругался на поваров, что пытались шутить на рабочем месте, менеджер Хэддок, наоборот бледный от волнения, стоял неподалеку и жевал всухомятку куски багета из корзинки на столешнице. Завидев Астрид, оба подрываются со своих мест и лишь глазами спрашивают: «Ну что? Согласился?» Она кивает с широкой улыбкой.       Первым кидается обниматься Сморкала: стискивает начальницу в стальных объятьях, даже приподнимает над землёй, затем стремительно убегает к себе за стол и громогласно хохочет от радости; после стучит по груди кулаками, будто Кинг-Конг. Иккинг же выдыхает с заметным облегчением, легонько приобнимает Астрид левой рукой за плечи; даже невольно прикладывает свою голову к её голове; наконец-то бледность проходит и к щекам вновь приливает румянец. Повара горячего цеха, молча наблюдающие за реакцией начальства на очевидно удачную сделку, миленько улыбаются. Но до этого события были ещё целых три дня, о которых непременно стоит поведать.       Когда Эсбен Холмбё Банг интересовался, как мадам Хофферсон держится на плаву в таких адских условиях, она сказала часть правды. Другая заключается в том, что если бы Иккинг вообще не присутствовал в жизни шеф-повара, как и дорогие антидепрессанты, то пришлось бы ложиться в больницу… Или даже продать весь бизнес под корень…       Астрид могла, да. Когда её телефон одолевали звонки репортёров, как ко входам в рестораны подбегали папарацци (и где они были все эти годы, что-то поздно они активизировались), как страшно ругались Хедер и Юджин, а Дорея и вовсе запиралась в своём кабинете и не выходила в гостевой зал… Иккинг же не знал всей чертовщины. Его не посвящали, так как он и не спрашивал; даже тайно не искал ничего, а просто делал свою работу…       Тем не менее, так как без преувеличения все работники, от мала до велика, были вымотаны морально, Астрид организовала внеплановый отпуск на три дня. В течении этих выходных Дорея, в кофейне «Фюглен», рассказала Иккингу о всей подноготной с господином Фитцербертом; с него же всё началось. Управляющая «Ревёрса» выстроила всю хронологию событий: от знакомства официантки Астрид с ещё официантом Юджином в ресторане «Фрозен», где главным был отец Эльзы, до открытия второго ресторана именитого шеф-повара Хофферсон, куда срочно требовался управляющий.       — Откуда ты всё это знаешь? — лишь спрашивает после всего рассказа менеджер Хэддок; держит в руках кружку с обычным латте, от которого не отпил ни капли.       — Ну, мой папа работал во «Фрозене» администратором. Вся история прямо перед глазами развивалась, — ухмыляется управляющая Годульсен, помешивая десертной ложкой мороженое в глясе. — Мадам Хофферсон кого попало не брала в тот период… Но теперь времена изменились. Тебя взять хотя бы. Новая кровь пошла нам на пользу.       — Но теперь всё портят журналисты и такие мудаки, как Левуаарден…       — Пошумят и стихнут, — Дорея отпивает кофе и причмокивает губами, — Лишь бы мадам Хофферсон держала себя в руках… Надеюсь, за эти три дня она придёт в себя.       — Она не в себе?.. — тихо спрашивает Иккинг. Он не звонит начальнице потому, что она запретила.       — Видела её вчера у Ботанического сада. Выгуливала Карри на поводке… Она была в капюшоне, не разглядела лица. Да и папарацци не уймутся всё никак. Но я уверена, что это была она. Уж Карри я ни с кем не перепутаю.       — Надо проведать их обоих… — скорее для себя говорит менеджер, наконец пробуя латте на вкус. Ему нравится. Лучше, чем в Огасте.       — Да, надо бы, — соглашается Дорея, кивнув.       Но когда Астрид видит Иккинга, что решил прийти к ней домой, чтобы проведать, она просто захлопывает перед ним входную дверь со словами: «Я не хочу никого видеть». Менеджер не привык получать отказ, потому стучится ещё раз. Мадам Хофферсон выглядит злой, хмурится, снова открывая дверь. Ей хочется раздавить это прекрасное яблоко голыми руками и выжать из него все соки, а оставшиеся ошмётки скормить воробьям.       — Ты что, оглох?!       — Я переживаю, — почти как кот урчит Иккинг.       — Спасибо за заботу, — шеф-повар натягивает улыбочку, — А теперь езжай домой и оставь меня в покое. — дверь вот-вот бы закрылась, но менеджер вовремя останавливает её своей рукой. В проём высунул голову любопытный Карри. Астрид пинает питомца под хвост, выталкивая его в подъезд, — Хочешь гулять? Пиздуй.       — Может хоть поводок дашь? — усмехается Иккинг, невольно опуская руку от двери. В это же мгновение Стальная Леди запирается в своей обители, бросив кота на произвол судьбы. Вот что бывает, когда достаёшь человека, хотя он тебя об этом не просил.              Карри смотрит на Иккинга с интересом, немного виляет хвостом. Чуть погодя мотает попой по сторонам, явно желая прыгнуть на загадочного друга хозяйки. Тот не противится. «Ты набрал вес, дружище», — кряхтит он, держа Карри на руках.       «И куда же мы, интересно, пойдём?» — явно вопрошает кот мадам Хофферсон, молча наблюдая за меняющимся окружением. Для простоты он окрестил друга хозяйки именем Гурмэ: по названию любимого паштета. У всех живых существ должно быть имя, не так ли?       И вот Карри с Гурмэ оказываются в машине. Норвежский лесной львёнок располагается на заднем сидении, разглядывая убранство странного аппарата. Единственный аппарат, известный ему — холодильник. Но это не он. «Ботанический сад», — бурчит вслух Гурмэ, тыкая по какому-то экрану своими длинными пальцами. «Должно быть, трудно жить с такими неудобными лапами», — задумывается Карри, тут же прикрывая глаза. Опять хочется спать.       А когда он просыпается, то понимает, что Гурмэ в машине нет. Но стоило Карри об этом задуматься, как загадочный друг хозяйки магическим образом появляется перед глазами и просит рукой залезть в чёрную сумку с сеточками по бокам. Подчиняется, хоть и нехотя. Его куда-то несут. Вокруг толпы людей с детьми. Какой-то мальчонка кричит вслед: «Мам, мам, гляди: котик в сумочке!»       «Я узнаю этот воздух», — вспоминает Карри, принюхиваясь и кивая. Здесь, в этой чудесной обители запахов, он был буквально вчера с хозяйкой. Она постоянно дёргала его за поводок, чтобы далеко не уходил. А ещё увидал чудесную птичку на дереве, за которой хотел погнаться, но не смог. Это и есть Ботанический сад; где около каждого куста или ростка стоит табличка с названием на латыни. Но именно в этой части сада Карри ещё не был.       Гурмэ присаживается на скамейку и ставит сумку с котом мадам Хофферсон на неё же; аккуратно расстёгивает и позволяет ему высунуть голову. Впереди виднеется чёрный пруд с какими-то странными птицами; таких он ещё не видел, потому невольно пушит хвост от испуга. «Это утки, — с улыбкой сообщает Гурмэ, — Упитанные… Прямо как ты». Это не успокаивает кота. Тогда чудесный человек начинает гладить Карри по голове своей горячей ладонью и что-то приговаривать. Становится спокойнее. Но тут к скамейке подходит какой-то огромный мужчина с рыжей бородой. Он чем-то похож на Гурмэ, но Карри не понимает чем именно. Есть какие-то фибры…       — Тебе взять кофе?       — Давай.       — Какой хочешь?       — Глясе, если будет.       — Вечно херню какую-то пьёшь, — мужик закатывает глаза и роется в карманах пальто, — Дорогой этот глясе?       — Крон семьдесят.       — У меня только на эспрессо.       — Я отправлю тебе электронно.       — Нет уж, давай по-человечески! Буду я ещё там полчаса торчать!              Гурмэ одной рукой придерживает Карри за бочок и как бы прижимает к себе, а другой роется в то в одном кармане, то в другом. В итоге достаёт красную купюру со странным рисунком и протягивает мужику. Тот суёт её в один из карманов и молча уходит куда-то. Гурмэ молча глядит на пруд, где плавают таинственные птицы, странно вздыхает. «Может, он голоден?» — думает Карри и потому хочет вылезти из сумки, но друг не позволяет, хоть и в мягкой форме. Утки действительно упитанные… Ещё бы: сколько хлеба им кидают! Хозяйка всегда бурчит что-то в роде: «Они на вкус будут лучше покупных. Жаль нельзя стащить». А это идея!..       Тут возвращается мужик, в его руках два стаканчика с крышками. «Глясе твоего не было, взял латте, — сообщает он, — ровно сто крон». Гурмэ кивает и протягивает руку за напитком. Карри принюхивается и невольно чихает. Сильный запах кофе… Так пахнет хозяйка после трёх чашек, особенно по вторникам. И что люди в нём находят?..       — А ты что взял?       — Тоже латте. Ничего другого там не осталось.       — Ясненько…       — Там много людей, всё раскупили.       — Надо будет как-нибудь сходить в «Фюглен».       — Это где?       — На Университетской. Там самый лучший эспрессо!       — Самый лучший эспрессо, сын, у нас дома.       — Тоже верно.       «Сын… Так он тоже котёнок, как и я?» — внезапное озарение заставляет Карри задуматься. Вот чем Гурмэ так близок ему! Значит, у этого мужика тоже есть имя… Норвежский лесной львёнок тут же окрестил прародителя своего дорогого друга Сэром. Так хозяйка обращается к тем, кто старше неё. Сэр похож на упитанного, сильного кота. В его огромных лапах побывало огромное количество добычи, а борода показывает количество мудрости, которую он приобрёл за многие года. Карри восхищён.       Потому силится вылезти из сумки и прыгнуть этому огромному существу на руки. Гурмэ смеётся, берёт Карри на руки и тут же суёт под пальто через расстёгнутую горловину и приговаривает: «Спокойно, Тигр, дай нам кофе попить!»       — Красивый кот. Как звать?       — Карри.       — Как приправа что ли?       — Ага.       — Кулинария все мозги проела твоей подруге, — констатирует Сэр, отпивая латте, — Но лучше так, чем ничего.       — Это буквально её жизнь. Тебе надо обязательно поесть её блюда, пап.       — Если только она их не будет солить.       — Можно и десертик. — хитро щурится Гурмэ, чуть водя щетинистым подбородком по голове Карри; котик балдеет и немного урчит, поглядывая на Сэра.       — Ага, чтобы десять кило набрать опять.       — С одного раза ничего не будет.       — Я подумаю над этим… Такое ощущение, что он хочет ко мне, — предполагает мужик, вскидывая бровью.       Карри и правда желает познакомиться с Сэром поближе. Кота выдают заинтересованные глаза и дёргающиеся усы. Гурмэ ставит стакан с кофе около себя и принимается вынимать кота мадам Хофферсон из плена своего пальто. Стоило это сделать, как резвый норвежский львёнок с силой выпрыгивает из узких лап друга и летит на мужика, что реагирует практически молниеносно: поворачивается своей могучей спиной к летящему существу и чуть нагибается. Таким образом, Карри приземляется на шею и плечи Сэра, не использовав даже когти.       Гурмэ звонко смеётся, а Сэр лишь тяжело вздыхает и отпивает кофе из своего стакана. Карри трётся мордой о рыжие, слегка кучерявые волосы старшего кота и тихонько урчит. Шерсть на голове пахнет каким-то странным запахом, с которым питомец мадам Хофферсон вовсе не знаком. Должно быть, Сэр ест какую-то особую траву для могучих котов.       — Что он там унюхал? — спрашивает Сэр у Гурмэ, когда сын подходит ближе. Тот принюхивается и кривит лицом.       — Ты опять курил, вот он и чудит.       — А с табака разве такое бывает у котов?..       — Карри особенный во всех отношениях. — усмехается Гурмэ, — Может хватит мучать моего отца, а, Тигр? У него спина больная.       — Да пусть сидит, мне он не мешает.       — Я просто боюсь как бы он не упал…       — Поймаем… Допивай кофе и пойдём прогуляемся.       Вдоволь нанюхавшись запаха табака, Карри наконец успокаивается и просто лежит на плечах Сэра как ленивый попугай; тот всё ещё чуть горбится, но не так сильно; обоим очень даже комфортно. Гурмэ залпом допивает свой латте, выкидывает стаканчик в мусорное ведро и забирает со скамейки сумку. Прогулка продолжается.       Проходят по деревянному мостику над прудом, потом сворачивают на огромное поле, утыканное цветами и табличками… Гурмэ с Сэром обсуждают какую-то Огасту. Карри лениво виляет хвостиком и выглядывает сонными глазами хоть какую-нибудь живность. Вокруг из живности только дети, которые ошалело смотрят ему в глаза. Местная диковинка.       — Я туда не поеду.       — Даже со мной?       — Тем более… Мне хватило того времени, когда ты там в больнице торчал. Столько денег содрали!       — Ну, можно проездом.       — Нет. Не хочу… Вообще в Штаты не хочу. Не знаю, что тебя туда так тянет. Нет чтобы на Восток куда-нибудь!..       — Мама очень хотела побывать в Шанхае…       — Ну вот. Повод слетать… Только надо денег накопить, да и отпуск выхлопотать. Но мне ещё не скоро, а вот тебе…       — Мой тоже ещё не скоро будет, наверное. Обстановка накалилась.       — Эх, не умеешь ты работы выбирать, сын. Везде какая-то суматоха, беготня… Вот пошёл бы на автомеханика, как в детстве хотел!       — Я много кем хотел стать.       — О да. Автомехаником, лётчиком, токарем, финансистом, адвокатом, ветеринаром… В итоге ты у нас кто?       — Бухгалтер.       — Бух-гал-тер. А мог быть автомехаником.       — Мне нравится моя работа.       — Тебе там больше нравится подружка-начальница.       — Пап, мы это уже обсуждали.       — Знаю. Просто напоминаю, что мало хорошего бывает в служебных романах.       Тут мужчины останавливаются на месте, чтобы немного подышать свежим воздухом. Оглядываются по сторонам. Впереди виднеется главный вход в ботанический сад, по правую сторону располагается забегаловка, по левую — всё тот же пруд… Вдруг оба вспоминают о Карри.       А он уже сидит около пруда и выглядывает в воде рыбёшек. Пока Гурмэ и Сэр увлечённо разговаривали о своём, норвежский лесной котик мягонько соскользнул со спины старшего кота и пошёл как ни в чём не бывало гулять. Детей стало заметно меньше, никто не шумит и не беспокоит. Рыжей лапкой слегка трогает воду, лижет её. Холодная, приятная на вкус. В такой и не лишним будет искупаться. Это под душем вода страшной кажется, а так-то… Безобидная.              «Карри!» — вопит Гурмэ сзади и бежит к питомцу мадам Хофферсон. Питомец даже ухом не повёл. Ему кажется, что под водой что-то блеснуло. Что-то магическое и вкусное. Глаза в кучу, усы натягиваются, попа поднимается…       Иккинг не успевает схватить Карри, потому что он прыгает в воду с головой, увидав там маленькую рыбку. Молодой человек хватается за голову и даже натягивает пару локонов всеми пальцами. Ещё мгновение, и Карри выплывает на поверхность с рыбёшкой в зубах, что ещё старательно бьётся за свою жизнь. «Мне пиздец», — лишь выговаривает Иккинг, смеясь. Стоик спокойно подходит и смотрит на мокрого, но довольного хищника. Карри хочет прыгнуть на Сэра, но тот лишь одним взглядом говорит: «Не смей». Тогда питомец мадам Хофферсон глядит на Гурмэ. Тот берёт мокрого котика на руки и чуть выжимает ему задние лапы и хвост левой ладонью. Некоторые гуляющие, ставшие невольными свидетелями, лишь смеются и хлопают.       Стоик достал из своей машины какое-то полотенце, которым стал вытирать Карри в машине Иккинга, сидя на заднем сидении. Маленький язь, которого выловил домашний хищник, уже пожёван с головы. Питомец не противится усердным протираниям, даже наоборот. Чем-то напоминает движения хозяйки, когда она зла на него после истерики в ванной. А тут сам соизволил искупаться! «Хозяйка будет мной гордиться!» — предчувствует Карри.       — От него даже не пахнет ничем, — комментирует Стоик, принюхиваясь к коту.       — Вода в пруду чистая… Ох, и что мне Астрид говорить?       — Сказать как есть. Что она, изобьёт тебя что ли?       — Не каркай, — нервно усмехается Иккинг.       — Знал с кем связываешься… Ладно, хищник, нам пора расставаться. Было весело. — Стоик мягко гладит тыльной стороной ладони голову Карри; котик полуприкрытыми глазами поглядывает на старшего кота и тихо урчит.       — Ты домой?       — Нет. После такого приключения можно и в бар.       — Возьми мне охотничьих колбасок домой, пожалуйста.       — Сам и возьмёшь. Карри сам себе еду добыл, вот и ты будь добр соответствовать.       — Ладно, ладно… До скорого, пап.       — Передавай привет подружке.       Карри провожает Сэра с довольной улыбкой. Опытнейший, мудрейший кот увидел большую победу маленького котёнка: поимку первой рыбы! Лучший день его жизни. А Гурмэ повёл себя как трус. Нет чтобы тоже рыбу поймать, тем более на глазах у собственного отца! Или Сэр уже давно привык, что главный добытчик в их семье именно он, и больше не возникает… Жаль, что Карри не совсем понимает, как работает человеческое общество…       За два часа Астрид успела прибраться в квартире. Когда она уже начала отбивать стейки индейки, чтобы сготовить ужин, то во входную дверь постучались. «Точно, я же отправила Карри погулять», — вспоминает она, двигаясь в прихожую.       Стоит ли говорить, что предстало перед ней в итоге… Сумка, в которой сидит полумокрый Карри, и красное как лобстер лицо Иккинга с глупейшей на свете улыбкой. «Мы нагулялись», — сообщает менеджер, протягивая питомца хозяйке.       Мадам Хофферсон, с бучардой в правой руке, чуть было не замахнулась и не ударила и одного, и другого, но вовремя передумала. Лишь говорит громкое: «Въебать бы вам обоим!», и уходит обратно на кухню — готовить дальше. Иккинг виновато посмеивается и ставит сумку с Карри на пол, расстёгивает её. Норвежский лесной львёнок наконец-то дома… Ему сразу захотелось спать, поэтому он спешит к своей лежанке, уже очищенной от шерсти. Мелочь, а приятно.       — Рассказывай, — приказывает Астрид, глядя на Иккинга в упор и вместе с тем отбивая кусочки индейки. Поистине устрашающее зрелище.       — Поехали в Ботанический сад с отцом. Карри вылез из сумки и прыгнул на него, так и бродил с ним на спине. А потом мы заговорились и он куда-то делся. А он в пруду рыбку увидал и прыгнул за ней…       — Поймал хоть?       — О да. Язя, вот такого, — он показывает пальцами размер рыбёшки: сантиметров десять. Астрид закатывает глаза.       — Да, надо было дать тебе поводок. Мой проёб, — тихо бурчит она, откладывая наконец молоток в сторону; принимается накладывать на стейки какую-то рассыпчатую массу из тарелки.       — Что готовишь? — Иккинг аккуратно становится позади Астрид и выглядывает из-за её плеча на кухонный стол.       — Рулетики из индейки со спаржей и козьим сыром. — сообщает шеф-повар по-французски.       — Звучит аппетитно, — вторит менеджер на нём же.       — Ни грамма не получишь.       — Почему?       — Я, кажется, нормальным языком попросила не доёбывать меня эти три дня. — Астрид поворачивает голову и холодно смотрит на напряжённого Иккинга.       — Просто Дорея сказала, что ты вроде как не в себе…       — Ой, нашёл у кого спрашивать! Ей всегда кажется, что я скоро откинусь! — бесится мадам Хофферсон, отпихивая менеджера от себя локтём.       — Такие события тяжело переживать в одиночку. — он снова предпринимает попытку сблизиться: мягко обнимает за плечи.       — Ты ещё будешь меня поучать, руководитель хренов? — Астрид хватается за молоток и оборачивается, — И вообще: у меня в руках оружие. Отошёл от моего рабочего места!       — Хорошо, хорошо, я отошёл! — Иккинг демонстративно делает два больших шага назад. Шеф-повар не выглядит удовлетворённой, потому тяжело вздыхает. Но затем на холодном, бледном лице проглядывает слабая улыбка радости.       — Иди в гостиную, посмотри телевизор.       — Как скажете, мэм, — он закатывает глаза и уходит в соседнюю комнату.       — Хороший мальчик, — говорит она ему вслед. И кровь приливает к лицу.       «С Дореей значит говорил… Эта сучка всё ему выдала. Кто её, блять, просил?.. Мне же теперь придётся всё ему со своей стороны объяснять, что да как. Или нет, не знаю. Не спросит — и хорошо», — так думает Астрид, шустро наматывая стейки с козьим сыром на стручочки спаржи. Затем открывает элегантную бутылку с оливковым маслом, чтобы им сбрызнуть рулетики. Их ждёт духовка, минут на двадцать. Лёгкий и вкусный ужин… Сморкала частенько готовил разные мясные рулеты, когда они жили вместе. Полуфабрикаты он терпеть не может, ему нормальное мясо хочется каждый день. И ведь не в лом готовить блюдо с нуля после двенадцатичасовой смены в горячем цехе…       Когда Астрид заходит в гостиную, Иккинг смотрит телеканал о природе. На коленках у него лежит вылизывается Карри. «Третья лишняя», — заключает она, садясь рядом с двумя чудиками, что хорошо попортили ей нервы. Кот замирает с высунутым языком и немигающе глядит на хозяйку.       — Лижись, лижись, просто смотрю… — чуть смеётся Астрид, и Карри продолжает умываться. — Ума не приложу, как он в воду-то сиганул?       — Рыбу увидал, говорю же… Она же шевелится там.       — Вообще не видела в пруду рыб… Хотя может со дна поднялись.       — Там где он прыгнул дно не глубокое. Просто язик плыл какой-то, вот и попался.       — А как в душ идти так всё, кошачий апокалипсис, — цокает языком она.       — Там значит не страшно было, — улыбается Иккинг, — Кстати, тебе привет от моего папы.       — Мило, спасибо… Он знает, что мы общаемся?       — Он запалил, как я пялился на твои фотки в Интернете, — бубнит он. Уши сразу краснеют.       — И как давно это было?       — Вчера.       — Блестяще. — заключает без эмоций Астрид. — Значит вчера ты ходил на встречу с Дореей и она тебе всё рассказала, я правильно поняла?       — Угу. Она сама предложила встретиться.       — Что именно она рассказала?       — Много чего. Про «Фрозен», твою дружбу с Юджином, открытие «Луксурии», — Иккинг с интересом наблюдает за Карри.       — И какой вывод ты из этого сделал? — это был практически допрос с пристрастием.       — Что скорее всего ты решила продать «Луксурию», — Иккинг наконец-то смотрит на Астрид, — потому что как говорил Эренделл: «Если что-то нельзя воскресить — отсекай без раздумий».       — Эта болтушка тебя ещё и цитатником снабдила, — Астрид шире открывает глаза, как бы удивляясь, но на деле нет, — Я удивлена.       — Я не напрашивался, ты не подумай. — оправдывается менеджер, — Дорея сама так захотела. Чтобы я знал точно… Куда попал.       — Я тебя не осуждаю. Это будет отдельный разговор именно с ней, — движет ладонью шеф-повар, как бы отмахиваясь, — Я её не просила… Но она явно хотела как лучше…       — Она сказала, что ты точно бы мне не рассказала.       — Конечно. Меньше знаешь — крепче спишь… Просто знаешь, — Астрид присаживается ближе к Иккингу и смотрит ему прямо в глаза, — мне снова нравится человек, с которым я работаю рядом… Я подумала, что если скрою от тебя всю эту ненужную херню, то дам волю для общения о чём-то другом, а не только о накладных и больничных…       — Я не настолько повёрнут на работе, — чуть помолчав говорит Иккинг, мило улыбаясь.       — Но теперь тебя ввязали во всю эту дрянь нарочно. Прости…       — Люблю испытания… Да и я не один во всей этой дряни, да?       Астрид чувствует облегчение, хоть и не окончательное. Она не хотела, чтобы он знал. Так разрушились её отношения со Сморкалой. Когда даже на совместном отпуске только и делаешь, что обсуждаешь новое меню для премиального ресторана какого-то нового друга возлюбленного. А потом ругаешься с ним из-за разногласий и подолгу не разговариваешь… И снова еда, снова коллеги… А иного мира словно не существует. Вместо экскурсий в горы или музеи — рестораны, забегаловки, кафе, кулинарные вузы. Вместо общения с местными жителями — официальные переговоры с именитыми шеф-поварами через слишком серьёзных переводчиков. А потом рефлексия всего прошедшего дня за ужином в три звезды Мишлен на деньги, которые зарабатывал потом и кровью в своём же мишленовском ресторане!.. И так — днями, неделями, годами!       А тут с божественного древа упало красное яблоко иного мира. И теперь его тоже опутали паутиной этой бурной, поистине адской и разрушительной обители гастрономии и кулинарии. Поначалу всё хорошо, да. Но пройдёт много лет, и этот чуждый мир проникнет в него полностью. Если, конечно, не даст отпор.       Астрид чувствует, что тоже должна дать отпор. Ей хочется в кой-то веки отдохнуть от всего этого кошмара, её окружающего. Может Иккинг и прав. Такое в одиночку трудно пережить. Но она так только и жила! Открытие первого ресторана, проблемы с убытками и выдачей зарплат, кредиты, поиск связей с другими шеф-поварами, бесконечные стажировки… Это всё ей приходилось преодолевать самой, потому что возлюбленный тоже строил карьеру далеко от неё…       И вот снова проблема. Большая — такой ещё не было. Дала себе три дня на решение. Ответ пришёл ночью первого же дня, после чудесного сна, где она была в другой стране с Иккингом; от него пахло карри и влажностью океана; «Про-да-ю!» — по слогам сообщило сознание. «Как? После стольких лет? А как же ребята?» — Астрид сомневалась и сомневается до сих пор. Поймут ли, поддержат ли?..       И тут на кухне что-то звенит; должно быть духовка. Астрид подрывается с дивана и бежит в соседнюю комнату. Вынимает прихваткой поднос с рулетиками. Невероятно нежный запах быстро заполоняет всё пространство квартиры. Даже увлечённый мойкой Карри поднимает голову и кивает, принюхиваясь.       «Хорошо получилось… Сказала ни куска не дам, ага. Кота выгулял, хотя не просила, вернул целым… Да и голоден теперь, просто молчит. Ладно уж, дам один на пробу, — решает Астрид, как бы смягчаясь. — негоже голодного мужчину без еды оставлять». Но тем не менее мадам Хофферсон выносит одну тарелку и одну вилку. И демонстративно ест сама кружочки двух порезанных рулетиков. Иккинг принимает это спокойно. Санкция должна быть приведена в действие незамедлительно.       Ей нравится наблюдать за реакцией Иккинга, когда она жуёт мягкую, сочную индейку, во рту при этом немножко хрустит спаржа. Он глядит на тарелку искоса, как кот, не выражая при этом эмоций. И о чём он только думает? Карри кружится у ног хозяйки как юла и всем своим видом просит кусочек, хоть самый малюсенький. Астрид хочет громко рассмеяться, но боится что подавится. Такое уже происходило, и не раз. Мужчины остаются мужчинами до конца.       — Не дам я тебе ни куска, брысь, — Астрид аккуратно пинает Карри в бок кончиком тапка, — Иди доедай язя.       — Он уже доел, — тихо сообщает Иккинг.       — А ты на жалость не дави. Я сегодня, между прочим, даже паутину сама убрала, никого не просила. И свой ужин заслужила полностью.       — Я рад за тебя, — кивает он, мило улыбаясь; чуть молчит, — Знаешь, а я ведь с двух часов не ел ничего…       — Да-а-а-а? — Астрид при этом чавкает и начинает активнее отправлять кусочки в рот, — Даже не перекусывал?       — Не-а.       — Как же так? Около сада же есть кафешка.       — Отцу хватило только на латте.       — Вас богатых не понять, — ей нравится, что он начинает торговаться. Вот что с мужчинами делает голод! — Значит на кофе деньги есть, а на булку нету.       — Ну хватит паясничать, — вдруг Иккинг страдальчески вздыхает, капитулируя, — Я есть хочу!       — Вот так и надо говорить! А то издалека начал, — Астрид немного смеётся и дожёвывает наконец пищевую массу до приемлемой кондиции, — Ладно, разжалобил ты меня.       Грациозно встаёт с дивана и идёт на кухню, за ней — и Карри, и голодный Иккинг. Хозяйка выкладывает из противня рулетики на тарелку, что уже заранее лежала рядом. Один, второй… Беглый игривый взгляд снизу вверх. Третий… «Три хватит?» — она протягивает тарелку Иккингу; он на удивление спокойно берёт посуду и разглядывает три крупных рулетика из индейки с козьим сыром и спаржей. Карри впервые за долгое время недовольно чирикает своим звонким голоском и встаёт на задние лапки, опираясь передними на ноги товарища по несчастью. «Да. Можно вилку?» — и вилку передают.       Иккинг не может разломать рулетик вилкой, поэтому психует и берёт его прямо пальцами под задорный смех Астрид. Суёт в рот до половины и откусывает. Козий сыр тянется длинной ниткой… Карри всё чирикает и чуть ли не прыгает на месте. Молодой человек наклоняется и подносит к мордочке кота целую половинку. Домашний хищник ловко хватает добычу зубами и убегает в гостиную, к своей лежанке.       — Ну как? Вкусно?       — Я сейчас расплачусь, — с набитым ртом говорит Иккинг, — это слишком вкусно для меня.       — Лучший комплимент для шеф-повара, — довольно заявляет Астрид; гордая улыбка украшает её розовое лицо.       — Правду говорю. Глянь, — он показывает свободной рукой на свой правый глаз, который начинает слезиться.       — Верю, верю… Пойдём в гостиную, что мы будем тут стоять, — предлагает хозяйка. Ей больше интересно посмотреть съест ли Карри весь кусок или только обглодает мясо.              К удивлению хозяйки норвежский лесной котик ест не вредничая. Язя ему явно было мало… Иккинг с небывалым упоением поедает рулетики один за другим, причмокивает губами кончики своих пальцев. После голодания всякая еда бывает прекрасна и сытна на вкус, но эта… Эта из разряда чего-то божественного.       Астрид чувствует небывалую лёгкость во всём теле. От широкой улыбки побаливают щёки. «Даже Сморкала так не реагировал на мою стряпню», — мелькает в голове. Действительно: он бурно реагирует только на свои блюда. Так и слышится его коронное: «Детка, ты всегда всё вкусно готовишь»… Вот так и уходит страсть из отношений.       Наконец Иккинг доедает всё. Дожёвывает остатки и тяжело, но с удовольствием выдыхает, закатывая глаза. Астрид хихикает, невольно прикрывая ладонями свой рот. Таким она его ещё не видела. Первый раз, когда он ел её десерты, не совсем считается: они мало знали друг друга, да и он сдерживался. А тут целая палитра эмоций!.. Хотя шеф-повар уверена, что из Иккинга ещё можно что-нибудь вытянуть. Что-то большее, чем просто слова и видимое удовольствие. Особое «спасибо».       «Спасибо, это было невероятно», — Иккинг как ни в чём не бывало встаёт и уходит на кухню. Астрид прекращает улыбаться. Он не сумел прочитать её мыслей, поэтому она начинает беситься. Подрывается с дивана и собирается наорать: «Ах ты гад такой, я так ждала!..» А молодой человек тем временем включает воду и начинает мыть посуду. Вода льётся по поверхности тарелки и смывает жир, остатки прилипшего к краям сыра. Астрид наблюдает за этим действом с открытым ртом, из-за дверного проёма. Иккинг перекладывает оставшиеся рулетики на ещё одну тарелку, берёт противень и вынимает с его дна пергаментную бумагу с остатками масла: выливает его в раковину, после ловко сминает лист в левой руке и выкидывает в мусорку под раковиной. А после принимается мыть противень, но уже с губкой и специальным гелем, коих у хозяйки кухни аж три, под разные виды загрязнений.       На всё приходит посмотреть и Карри. Он с недоумением глядит на шокированную хозяйку, что не может даже дышать. «Хозяйка напугана, что он решил искупаться? Странная она сегодня», — заключает котик, принимаясь намывать мордочку правой лапкой. Он не совсем понимает что для хозяйки значит этот жест доброй воли.       Когда Иккинг выключает воду и вытирает руки о висящее на стенке полотенце, он наконец обращает внимание на Астрид. Она всё это время в наглую пялится на него!.. Её взгляд выражает столько эмоций сразу, что ему становится страшно. Но в итоге он посмеивается: «Я подумал, что тебе будет приятно, если я сам всё помою».       Астрид хочет провалиться сквозь землю в этот момент, но тоже смеётся, хотя про себя думает: «Ты мечтаешь о каком-то жалком поцелуйчике от этого красавчика, а он взял и помыл за тебя посуду! Когда Сморкала в последний раз мыл посуду после твоей готовки? Никогда, правильно!» Она подходит к Иккингу ближе и хочет задушить… В своих объятьях. Что и делает не колеблясь. Прижимается лицом к его шее и вдыхает аромат кедра и лимона. Иккинг в свою очередь обнимает Астрид за талию и смотрит на Карри с глупой улыбкой, но тому глубоко фиолетово, что происходит перед его глазами. Он уходит прочь к лотку.       — Ты просто не представляешь, что это для меня значит, — наконец говорит Астрид чуть отстраняясь, но не прекращая обнимать Иккинга за бока.       — Мытьё посуды? — уточняет он с нотой волнения в голосе.       — Угу, — кивает она; лицо из розового потихоньку становится красным. Они ещё никогда не были так близки… Да и одни, в её квартире. И в кой-то веки не обсуждают работу.       — Ты так смотрела на меня…       — Как?       — Будто я убил кого-то, — и натужно смеётся.       — Я не привыкла видеть мужчин около раковины, тем более моющих посуду. Это как… Восьмое чудо света, — теперь смеются оба.       — Ты мне льстишь, миледи, — Астрид буквально плавится внутри от нежности взгляда Иккинга.              И утыкается лицом в его грудь, потому что не в силах смотреть ему в глаза. Кажется, будто её горячий, мокрый лоб разъедает ткань его водолазки. Столько чувств бушует внутри. А в мыслях всё казалось так просто. Пришла, взяла за грудки, поцеловала, ушла… «Дура. Влюблённая до тупости дура, вот ты кто», — она подписывает себе приговор.       Иккинг кладёт свои тёплые, нежные пальцы на её подбородок, вместе с тем аккуратно приподнимая её голову. Астрид закрывает глаза и дёргается всем телом от этого движения, будто ударили током… «Он! Я! Что?» — последнее, что помнит её сознание перед всепоглощающей негой такого долгожданного поцелуя. Мягкое, осторожное прикосновение губ, и этого достаточно. Оба прерываются на мгновение, чтобы открыть глаза и посмотреть друг на друга. Вспотевшие от волнения, но довольные от осознания, что они наконец-то становятся ближе.              Астрид перекладывает ладони с боков на шею Иккинга, прикрытую тканью водолазки. Кончиками пальцев чуть стягивает воротник вниз. Она любит поцелуи в шею даже больше, чем в губы… Сначала проходится кончиком языка по мягкой, смугловатой коже шеи, точно проверяя на вкус, потом смыкает влажные губы; от звука поцелуя бегут мурашки по коже. Ей нравится как Иккинг дёргается и чуть икает; значит ему приятно. Он прижимает Астрид ближе к себе. У обоих бешено колотятся сердца.       Снова прикосновение его желанных, сладких губ. Иккинг в меру настойчив, больше мягок. Астрид приятно и спокойно: он не наглеет и ждёт ответной реакции; и получает её. Их поцелуй несколько неуклюж, но в этом есть своя прелесть. Слюна сладкая, вязкая, точно мёд. Сильнее пахнет лимоном и кедром… Такого яркого чувства в поцелуях Астрид ещё не испытывала никогда. Кажется, будто она левитирует над землёй, словно есть крылья за спиной. Мыслей в голове нет совсем. Это поток приятных до опьянения волн единения… Астрид каждой клеточкой тела хочет, чтобы этот поцелуй никогда не кончался. Ей нравится в это мгновение всё: как трутся носы, как его горячие ладони пригревают её талию, как громко звенят звуки их влажного, чувственного поцелуя. Они нашли рай иного мира; создали его друг для друга. Так это ощущается.       Иккинг отстраняется первым, и это выбешивает Астрид буквально за долю секунд. В её голубых глазах пляшут чёртики. Она вцепляется в эти нежно-розовые губы, до этого несильно кусая нижнюю; пытается вытянуть прекрасного язя из глубокого пруда стеснения. Он немного хихикает и приоткрывает рот, подчиняясь. Пальцы с худой шеи плавно переползают в шикарную шевелюру Иккинга, от которой пахнет ментолом и свежестью. Как же давно Астрид хотела это сделать! Пока её губы (и она сама) упиваются новой волной чувственной игры, её пальцы перебирают мягкие локоны и чуть ли не заплетают их в косички.       Карри наблюдает за этим действом равнодушно-спокойно, сидя на столешнице, где так кстати лежит вилка. Он ловко спихивает её на кафельный пол, и громкий звон заставляет любовников вздрогнуть и наконец оторваться друг от друга. Они смотрят на Карри сначала испуганно, но затем с недовольством. Тот спрыгивает к вилке, демонстративно нюхает её и принимается якобы закапывать. Астрид летит на кота и хочет пнуть его под зад, но питомец задорно убегает в гостиную, ожидая, что с ним поиграются. Иккинг смеётся и тем временем поднимает вилку с пола, чтобы ополоснуть её под водой.       — Не хотят нас в покое оставить, — бурчит он под шум воды.       — Я всё готова отдать, лишь бы никто не беспокоил, — вздыхает Астрид, пытаясь остудить своё лицо махом рук; затем добавляет: — Ты не в счёт.       — Я заметил, — и тихо смеётся; тоже постепенно бледнеет; недолго молчит и переключается на злободневную тему, — Так, что ты решила насчёт «Луксурии»?       — Продам.       — Кто-нибудь ещё об этом знает?       — Не считая тебя и Дореи, наверное, никто… Или какой-нибудь Хуиперданен, он же такой умный, — Астрид закатывает глаза. Иккинг подходит к ней со спины и слегка обнимает за плечи.       — Я могу помочь тебе составить объявление. Черновое, конечно же.       — Тогда ты отсюда не уйдёшь, — она кладёт свои ладони на его и чуть наклоняет голову, чтобы посмотреть в его милые, блестящие как алмазы глаза; и заодно проверить реакцию на свои слова.       — Я боюсь… Ты сведёшь меня с ума, если я останусь на ночь, — совсем тихо говорит Иккинг, следом усмехаясь. Он знает.       — Да, я такая. Я же голодная хищница, — Астрид довольно хохочет.       — И всё же давай не будем спешить… Тем более такая ситуация требует серьёзности.       Астрид прекращает улыбаться в ту же секунду, как он это сказал. Иккинг прав, и это даже не обсуждается. Ей всего лишь-то хотелось сбежать от этого кошмара в омут страсти и любви. Но теперь её обдали водой; не ледяной, но близко. Она как раз и сделала эти три дня выходными, чтоб трезво всё оценить… А тут пришёл главный дистрактор, в которого она влюблена чуть ли не с первого взгляда, и рациональность как-то сама из головы улетучилась. «Я в кой-то веки почувствовала себя… Девочкой», — вдруг думает Астрид, смотря на горячие мужские ладони, лежащие на её ключицах.       Карри снова заходит на кухню. Выглядит недовольным и даже чирикает на двух человеков; пушистый хвост нервно дёргается над полом. Иккинг отмирает первым: подходит к котику и берёт его на руки, приговаривая: «Доволен, Тигр?», и чешет пальцами за правым ушком. Астрид тяжело вздыхает, голова никнет… Но после гордо поднимается. Мадам Хофферсон вперяет стальной взгляд голубых глаз на Иккинга.              — Ты остаёшься у меня до тех пор, пока не сделаешь готовый вариант объявления. Фотографии у меня есть, хорошие. — голос её звенит холодом. Иккинг тем временем сюсюкается с Карри, что начинает увлечённо грызть его фаланги пальцев. — Ты слышишь меня?       — Так точно, мэм. Куда мне пройти? — менеджер смотрит на свою начальницу без боязни, даже с воодушевлением. Та жестом просит пройти за ней в кабинет.       Включается портативный компьютер… Иккинг садится в кожаное компьютерное кресло, усаживает на колени Карри и принимается смотреть фотографии в одной из рабочих папок мадам Хофферсон. Та садится рядом на табуретку, принесённую с кухни. Добрых полчаса менеджер и начальница обсуждают, какие фотографии использовать и как лучше сформулировать конкретные строки объявления. Потом ещё часа два уходит на красивое оформление (благо Иккинг умеет)… Но результат стоит того.       Время уходить. Астрид нехотя отпускает Иккинга от себя. А ведь сначала не хотела пускать, но сейчас, после всего что произошло… Он знает, это видно по глазам. И всё же оба довольны. Крепко обнимаются в прихожей и слегка чмокают друг друга напоследок, таким образом закрепляя союз: «Мы вместе».       Пройдёт ещё день, они выйдут на работу как ни в чём не бывало… Мадам Хофферсон сообщит всему миру, что продаёт свой второй ресторан «Луксурию». Ко всеобщему удивлению многих СМИ Кларенс Левуаарден не стал язвить, а даже написал комплимент Стальной Леди: «Вы приняли единственно правильное решение. Браво!» Конечно, это смутило многих коллег Астрид по кулинарному цеху, но это лишь их взгляд. Мишленовские инспекторы сообщили, что звёзды отзывать не планируют — они перейдут новому владельцу. «Фак им в руки», — сказал тогда Сморкала.       И вот, сделка состоялась. Осталось подождать всего две недели, и «Луксурия» уйдёт с молотка Эсбену Холмбё Бангу. Когда СМИ узнали, кто именно приобретает ресторан у мадам Хофферсон, все заулыбались и даже похлопали; не буквально, но хвалебные статьи написали. Журналисты любят Банга: он красив, словоохотлив, всегда рад пообщаться с прессой; в отличие от некоторых особ.       Когда в тот праздничный день Астрид с Иккингом поднимаются в свой кабинет, они закрывают дверь… И дружно прыгают от радости, как маленькие дети, и смеются. Они долго репетировали переговоры вместе. Неважно с кем — для мишленовского шеф-повара главным было сохранить деловую хватку и лицо. Мадам Хофферсон вообще не могла представить, что явится её бывший начальник. Но трудовая холодность вовремя взяла верх, и всё окупилось сполна. И окупится потом. На счету будет много денег, которые можно куда-нибудь отложить…       Наконец они успокаиваются и просто обнимают друг друга, стоя у окна. Астрид ищет пальцами складки на льняной рубашке Иккинга, но не может их нащупать. Он всё ещё ходит идельно выглаженным, и это бесит; но немножко. Долго беситься на него невозможно.       — Что теперь будем делать? — вибрация голоса Иккинга похожа на урчание кота.       — Ждать миграцию работников… И увольнительные. Джек вообще вчера тираду написал.       — Догадываюсь…       — Я лишила его работы. Самой лучшей в мире. — вспоминает Астрид слова официанта, что не мог не высказаться по поводу закрытия места его работы. — Ему будет неудобно ездить сюда через весь город.       — Зато научится лучше водить машину, — Иккинг вспоминает как Джек подрезал его на дороге, потому цокает языком и закатывает глаза. Астрид хихикает.       — Ты до сих пор на него злишься?       — Конечно!.. Тем более родственник бывшей…       — Мир тесен, — она булькает губами и чуть отстраняется; внимательно разглядывает его лицо: розовое, немного вспотевшее, по-прежнему прекрасное. Её личное райское яблоко.       — Да, ты права. Как всегда, — Иккинг смотрит на Астрид из-под длинных ресниц загадочным взглядом. Это немой вопрос.              Астрид отвечает коротким поцелуем в правый уголок губ. Иккинг выглядит удивлённым и вместе с тем удовлетворённым. Глупая улыбка сияет на его лице, и оба смеются. Мадам Хофферсон боится, что если они снова поддадутся порыву страсти, то потом невозможно будет работать. Да и их могут застать врасплох! Заявится какой-нибудь Сморкала Йоргенсон, как он это делал уже не раз…       Расходятся по своим местам и принимаются работать. Порой переглядываются и подмигивают друг другу, лучезарно улыбаясь… Астрид целует его шею и руки взглядом. На обед она хочет сготовить ему и себе курицу карри с манго и рисом. Потому что он нашёл свой язык с её питомцем… И потому что ей снова приснился сон о том, как она с Иккингом путешествует по какой-то восточной стране.       И пока начальница с менеджером уходят на обед, спустя несколько часов активной работы, Дорея Годульсен, сидящая в соседнем кабинете, попивает глясе и записывает в свой блокнот: «Напомнить начальнице о японском шефе. Зовёт в гости». И всё же решает не сообщать эту новость, пока не произойдёт продажа «Луксурии». Иностранные коллеги могут и подождать. Например, до отпуска мадам Хофферсон… И отпуска её райского яблока.