are you even sorry?

Потрёпанная дождями табличка «технический перерыв» безысходно покачивалась на ручке двери паба Браунингов, уже вторые сутки не впуская внутрь ничего, кроме всепоглощающей скорби. Свет от неуместно яркого солнца, беспощадно пробирающегося сквозь традиционный чёрный занавес, застревал болью в глазницах, вызывая навязчивую резь в голове, которая стократно усиливалась с каждым всхлипом. Еле держа себя в руках и даже не пытаясь унять бьющую дрожь в покачивающейся ноге, Эллейн непомнящим взглядом уставилась в нелепые усы Дарби Сабини. Мужчина сидел напротив и словно совершенно не понимал, насколько он не вовремя со своими предложениями и что Браунинг явно не нуждается в его визите несмотря на благие намерения. — Ну зачем же так убиваться, девочка, — он даже не догадывался о неуместности своего высказывания, будучи недалёким узколобым бандитом, который только и умел, что сорить деньгами и смотреть на окружающих, как на недостойную чернь. Сделав глоток виски из стакана, принятого из ладони Джейми, Дарби продолжил: — Я уже наказал всех причастных, да и вообще… Теперь и муха не проскочит сюда с пушкой! Вы в полной безопасности, я… — Спасибо, мистер Сабини, — перебил Джейми, опустив похолодевшую ладонь на плечо сестры и мягко сжав его. — Мы ценим принятые вами меры. — Вытянувшийся по струнке, юноша хранил безграничное напряжение в каждой мышце, словно только это и помогало ему держаться на плаву. «Просто проваливай отсюда и не мозоль глаза, боже, как невыносимо тяжело терпеть эту непроходимую тупость! Почему именно сейчас?» — безмолвно молила про себя Элли, которая пыталась держать лицо несмотря на то, что из-под ног были выбиты все опоры, и казалось, что теперь это точно навсегда. Тишину то и дело нарушал не спешивший, однако, уходить Дарби, который то чавкал над тарелкой с едой, то громко принюхивался к напиткам — только его смерть Констанции не волновала настолько, что в горло лез не просто кусок, а вторая порция пасты. — Чтобы как-то загладить свою вину перед вами, — мужчина вытер салфеткой испачканные соусом усы, пытаясь изобразить на лице участие и сожаление, и притворство это вызывало ещё больше отвращения к его персоне. — Я возьму на себя все расходы за погребение и прочие мероприятия. Эллейн уже и вовсе перестала слушать. Она бренчала пальцами по столу и мысленно подгадывала, в какой момент будет не грубо оставить Дарби наедине со своей трапезой и сможет ли Джейми выпроводить его из бара как-нибудь помягче, чтобы рэкетир не обиделся. — Не волнуйся, милая, — вдруг Браунинг ощутила на своей ладони внезапно нежные пальцы Сабини и даже вздрогнула от неожиданности, подняв глаза в его вечно надменное лицо, искажённое в данный момент вынужденным сочувствием. — Всё наладится. Исчерпав до последней капли собственное терпение, Элли выдернула руку, избавляя себя от его сомнительного жеста поддержки, и вскочила со стула, со скрипом отодвинув его назад с такой силой, что Джейми пришлось подхватить его за спинку, чтобы тот не упал на пол, взорвав помещение грохотом. Девушка пыталась сморгнуть подступившее раздражение, но вместо этого чудесным образом вернула на лицо маску покорной безмятежности. — Я вам очень благодарна, но мне пора идти. Увидимся в церкви. Скользнув взглядом по наверняка встревоженному, хоть на вид и мертвецки спокойному брату, Эллейн прыжком ступила на первую ступеньку, а затем спешно упорхнула наверх, заперевшись в своей комнате. Джейми после случившегося словно закрылся внутри себя ещё больше: он не произнёс ни слова с того самого утра, перестал курить свои дурацкие сигареты и вообще редко попадался сестре на глаза. Он очень хотел стать для неё новой стеной, сильным плечом, главной поддержкой, но не знал, как. Как это сделать, когда ты сам за мгновение рухнул и так и не смог подняться? Как перестать вспоминать кукольные, полные страха глаза, пока мать умирала в его руках? Как перестать винить себя за всё это? Никто не знал. Последние часы перед церемонией они оба провели наедине с собой. Элли сквозь солёную пелену взгляда смотрела на себя в зеркале в ванной: очаровательную улыбку сменил оскал, в проницательном голосе поселилась дрожь, а рубашки и пиджаки осточертели своей нарочитой брутальной тяжестью. Разразившись новой волной рыданий, девушка потянула за уголки воротника, и блестящие пуговицы посыпались по всей ванной, звонко отскакивая от кафеля. По швам затрещали брюки, павшие жертвой нервного срыва, из пучка попадали заколки, и на смену неизменной тройке в отражение вернулся хрупкий стан, обернутый в молочное кружево — слабая, уязвленная, павшая духом Эллейн Браунинг.

⊹──⊱✠⊰──⊹

Солнечные зайчики ныряли в большой светлый зал через разноцветные витражи окон и скакали по циферблатам часов пришедших гостей, разодетых в смокинги. Каждый свободный угол пестрил живыми благоухающими цветами, словно пытающимися перебить навязчивый запах благовоний, а перешёптывания визитёров, неловко топчущихся по залу, — помпезную литургическую музыку, эхом гуляющую вдоль сводчатых стен церкви. Лишь водруженный на пьедестал и украшенный шелковыми тканями гроб из орехового дерева выбивался из чудаковато-праздничного окружения, бывшего своеобразным прикрытием ослепляющей скорби. Младшее поколение Браунингов едва ли можно было узнать: всё еще задыхающаяся слезами Элли стояла в платье из лоснящегося чёрного шёлка, украшенном переливающимися бусинами, свисающими по кромке воротника, словно застывшие бриллианты слёз. Она крепко вцепилась тонкими пальчиками в предплечье брата, который высоко держал гладко выбритый подбородок. В накрахмаленной рубашке, выглаженных брюках с идеально ровными стрелками, не запятнанном ни единой лишней ворсинкой пальто, он выглядел как мужчина, каким всегда его хотела видеть Констанция. Только помятый сестрой рукав был островком прошлого Джейми — неряшливого, вечно плюющего на порядок и чистоту внешнего вида. Они оба чувствовали себя потерянными и брошенными, словно матушка покинула несмышлёных, лепящих неуклюжие куличики из песка, детишек, как оставляла их иногда в детстве, чтобы сделать затяжку сладкого сигаретного дыма вдали от малюток. Только тогда она всегда возвращалась с неизменной полуулыбкой на нежных губах и сияющим теплотой и безусловной любовью взглядом, в котором поселилась безвозвратная отрешенность после смерти главы семьи. Элли и Джейми тогда думали, что Констанции просто нужно немного времени, чтобы прийти в себя, старались быть самостоятельными и послушными, но на фоне стресса и усталости матушка окончательно превратилась в легкомысленную и кокетливую даму, не желавшую более решать никаких вопросов, кроме цвета атласа на своей новой блузе. Сейчас же, навсегда застыв с безмятежным, но безжизненным выражением лица, она и не думала возвращаться и шутливо поругивать своих детей за испачканные в песке брючки и юбочки. Они и правда всё еще не могли поверить, что теперь можно не бояться комментариев по поводу внешнего вида, не напоминать самим себе сделать маме комплимент, зная, что она провела за утренним туалетом по меньшей мере пару часов и не ждать, когда же запах её парфюма разбавит вечерний шлейф посетителей бара. Констанция всё ещё была рядом. Здесь, в гробу, прямо перед ними. Но взглянуть на неё такую не хватало смелости ни одному из её детей, стыдливо уводивших взгляды то в тоскливые лица пришедших людей, то в каменный шершавый пол. Не сдержав очередной поток образов, каруселью вертящихся в уложенной русыми локонами голове, Элли сделала долгий прерывистый вдох и уткнула лоб в плечо Джейми. Тот словно рефлекторно провел ладонью по волосам девушки, и Браунинг бессильно обхватила руками его широкое туловище. Наверное, так выглядел настоящий конец их странноватой, но когда-то крепкой семьи, которая только и держалась, что на заботливых, но докучливых касаниях ласковой, но опустошённой улыбки их когда-то искрящейся лёгкостью и воздушностью матери. По сердцу тянулся разлом вместе с осознанием того, что сейчас она рядом с ними в последний раз: как всегда безбожно красивая, идущая мягкой поступью по тропе последнего пути в руки Всевышнего. Невозможно было представить себе, чтобы Констанцию Браунинг окружала не богемная лирика, украшенная бриллиантами, не дорогие шелка, приторно благоухающие сладким парфюмом, а сырая скользкая земля вперемешку с глиной и червями, и лишь тонкий слой мягкой парчи, выстилающей стенки дорогих гробов, в которой совершенно не чувствовалось этой исключительности противоречивой, но точно любимой семьёй женщины. И её вечно шутливый звонкий голос, коим говорил здравый рассудок внутри Эллейн, тоже умер. В голове стало, как и в застывших навсегда глазах матери, пусто. Лишь острая боль гулкими волнами прокатывалась по телу, перебираясь через сплетённые руки к брату. В его молчании слышался крик гораздо более громкий, чем смогли бы выдержать голосовые связки, но никто и никогда, даже вцепившаяся в него, словно в последнюю соломинку, сестра не смогла бы услышать всё то, что мёртвым грузом лежало на душе юноши. Цокот каблуков, натёртых до издевательского, но наверняка оцененного бы Констанцией блеска, проворно отскакивал от высокого потолка, гвоздями вбиваясь в чувствительное сознание. — Кхм-кхм, — остановившись совсем рядом, кто-то принялся привлекать витавших в обрывках невозвратимого прошлого брата и сестру. Первым обернулся Джейми, даже не пытавшийся изобразить чуткость к чужим словам, не пропитанным даже каплей сожаления. — Соболезную вам. Ваша матушка была хорошим человеком, — усы незнакомого итальянца подпрыгивали при каждом слове, и у Джейми возникло желание грубо дёрнуть за них и послать мужчину дальше просиживать штаны в конце зала, там, где большинство неизвестных им людей сидело рядком и переговаривалось в ожидании окончания церемонии. Для чего был этот глупый спектакль, Джейми искренне не понимал. Итальяшка даже никогда не знал его мать. Элли, почувствовавшая напряжение в движениях брата, отпрянула от Джейми, безразлично глядя на незнакомца, переминавшегося с ноги на ногу рядом с ними. Его слова пролетели мимо ушей, в которых до сих пор звучали отголоски родного смеха из далёкого прошлого, но Элли было абсолютно всё равно, какие глупости выскользнули изо рта итальянца, которого она видела в первый и последний раз в жизни. Несмотря на десятки круживших по залу людей, они с братом были одиноки в своём всепоглощающем горе и безутешной печали; не осталось никого, чьи соболезнования тронули бы струны расстроенной вконец души. Слабо дёрнув брата за рукав, прямо как в детстве, когда нашкодивший Джейми искал у прикрывающей его старшей сестрёнки поддержки, она дала понять, что нужно делать. Но губы не слушались: невозможно было произнести ни слова, даже неуместное «спасибо» застряло на кончике языка, заставляя Джейми лишь коротко кивнуть, отвернувшись к пышному прислонённому к стенке венку и сморгнуть выступившие слёзы. Итальянец, не особенно возмущённый равнодушием, развернулся на каблуках и ушёл к товарищам, занятым пересчитыванием зажжённых свеч в старинной люстре. Положив ладонь на трясущуюся братскую грудь, Эллейн снова уместила чуть растрепавшуюся голову на его плече. Каким бы сильным и взрослым ни был её брат, для неё он всё ещё мальчик, который боится показать слабость даже во взгляде. Вот и сейчас он пытался запрятать все чувства, оградить их за семью замками, но все выстроенные с таким трудом преграды уже начали ломаться под невыносимой тяжестью застывшего в душе груза. Как застыла перед глазами картинка, на которой его любимая матушка умирает в растекающейся по пыльной земле бордовой луже собственной крови. Ему не обязательно нужно было быть сильным, стоя перед гробом самого родного человека, но иначе Браунинг просто не мог. Ведь его всегда такая деловая и находчивая сестра, позволившая себе стать беззащитной девочкой, нуждалась в крепком плече, которое не переломится и не утянет её за собой, и юноша даже не подозревал, насколько в этот момент сестра гордилась им и была благодарна за то, что он позволяет ей вести себя так, как ведут себя обычные, впервые встречающиеся с потерей люди.

⊹──⊱✠⊰──⊹

Хмурые тучи заслонили яростно-жёлтое, выжигающее глаза светило, пока морозец когтистыми лапками пробирался под ткань неподходяще тонкого плаща цвета спелых оливок, который Эллейн даже не пыталась застегнуть продрогшими руками и дальше, сквозь тонкий шёлк украшенного вышивкой платья. Констанция нахваливала ей его в одном из лондонских бутиков, уговорив купить «на лучшие времена», но так никогда и не увидев в нём свою дочь. Над могильными плитами разлился молочно-белый туман, растворяющийся под носками туфель от каждого нетвёрдого шага Эллейн. Снова потухший взгляд, в котором за время нахождения в Бирмингеме успела кратко мелькнуть искра жизни, поднялся с сухой, словно выцветшей земли. Остановившись по дороге к свежей могиле и оглядев покрасневшими глазами, застывшими за пеленой ещё не выплаканных слёз, мрачное в своей естественной природе пространство, Эллейн выдохнула облачко холодного пара. Вековые сосны и дубы, редко раскиданные по полю, под тяжестью листвы и пушистых игольных кисточек низко нагибались к местам упокоения, словно плача над безвременной кончиной вместе с Элли — всех остальных она попросила остаться в церкви, и только крепкий мужчина, шустро орудующий лопатой, составлял им с братом компанию. Браунинг подумалось на мгновение, что матушке бы понравилось это тихое местечко вдали от городской суеты и блеска фамильных хрустальных бокалов. Эллейн казалось, что Констанция за всю жизнь пресытилась шумными компаниями и изысканными приёмами, не отказавшись бы провести старость в особняке у моря, попивая виски и куря сладкий табак с привкусом беззаботной молодости. Обернувшись, Джейми увидел замершую на полпути сестру и, вернувшись на пару шагов назад, бережно взял её под локоть, увлекая дальше. Не произнеся ни слова, он позволил себе нежно, по-семейному подхватить замёрзшую ладонь и поднести её к своему лицу, чтобы согреть онемевшие пальцы дыханием. Эллейн почти не обратила на действия брата внимания, погрязнув в мыслях. В глубине души девушка была благодарна за то, что Дарби великодушно предложил ей не тратиться на похороны, взяв на себя организационные моменты. Да и вряд ли бы Эллейн удалось найти в себе силы разобраться со всем так же скоро и проворно, поскольку до этого провожала в последний путь она только на словах, давая невыполнимые обещания и принимая все сожаления умирающих солдат. Но собственная матушка молчала, запертая в деревянной клетке. Где-то вдалеке мелькнул чёрно-белый силуэт, неспешно приближающийся к могиле, опираясь на трость. Элли замерла, сжимая продрогшие ладони и пытаясь разглядеть, кто посмел ослушаться её просьбы и потревожить удушливую горестью тишину своим присутствием. Сердце рухнуло куда-то в пятки, стоило глазам, моментально заплывшим праведной яростью, зацепиться за знакомую шляпу. Еврей медленно и виновато приближался к ней мягкой поступью, беззвучно бормоча себе под нос что-то, мало волнующее Эллейн, душа которой разгорелась необузданным гневом. Как посмел убийца её матери явиться на похороны? Только подумав об этом, Элли наконец встретилась глазами с тем, из-за кого её мир превратился в обугленные щепки. Дрожь в негнущихся ногах исчезла, сменившись на пугающую твёрдость, с которой каблуки соприкасались с мёрзлой землей, высекая искры адового пламени, в коем наверняка Альфи предстояло гореть. В моменте Джейми подумал остановить сестру, но решил тенью последовать за ней, держа руку на запрятанном за поясом отцовском револьвере. Соломонс с невиданной ранее робостью продолжал двигаться навстречу чеканящей гибельный шаг Браунинг. С каждым движением внутри неё обрывались ниточки, державшие остатки человечности внутри закостеневшего тела. Все щели раскрошившегося сердца заполнились беспредельным желанием мести. Прежде чем произнести хоть одно проклятье, Эллейн выхватила из-за пояса чулок нож, и жизнь Соломонса моментально оказалась в её руках. Намотав на кулак с побелевшими костяшками шарф еврея, Элли взмахнула лезвием и шумно выпустила из легких весь воздух, уставив полный решимости взгляд в бесстыжее лицо бандита. — Не нужно, Эллейн, — трость с глухим стуком выпала из поднятых патетически рук. Потухшими глазами он пытался разворотить в душе Браунинг милосердие, то самое, которое она проявляла к безнадёжным во времена войны. Но рука, подрагивающая от непривычной тяжести ножа и собственных еле живых принципов, уже направила остро заточенное лезвие в пульсирующую шею еврея. — Я этого не хотел… — жалобный тон мужчины не имел шанса даже быть замеченным. — Закрой свой поганый рот! — девушка сделала шаг еще ближе, с усилием упираясь холодным металлом в кожу, покрывшуюся каплями пота. Грудь её вздымалась от каждого хриплого вдоха. Глаза, не моргая, впивались в горькое сожаление, плавающее за пеленой в помутневших от возраста глазах и кажущееся ей наплевательской насмешкой над собственным отчаянием. — Как ты посмел явиться сюда?! — девушка уже представила в голове, как оправдывает убийство кровной местью и тем, что Альфи сам пришел покаяться и принять клинок в свою глотку. — Даже если прогонишь, я не уйду, — Соломонс, доказывая собственные слова, приблизился, натыкаясь на острие, которое слегка прорезало багровую шею. Эллейн одним взглядом проследила за несколькими тёмными каплями, скатившимися за ворот помятой льняной рубахи и впитавшимися в шарф. Тремор в руке исчез в твёрдой бессердечной ярости, когда та поняла, что в её силах подарить себе секундное облегчение, которое, к сожалению, уже не сможет помочь матушке. — Она бы этого не хотела… — словно читая мысли, еле слышно произнёс Соломонс. — Да что ты вообще о ней знаешь? — вопросила девушка, едва сдерживая себя от истошного крика, который вряд ли помог бы избавиться обиды на человека, который посмел забрать у неё родную мать, ради которой она боролась за светлое будущее. Теперь, даже если когда-нибудь её труды окупятся, на горизонте маячила лишь непроглядная тьма бесконечной ночи. — Она умирать… не хотела, — проскрипел Соломонс. Почти задыхаясь от душащих и царапающих горло слёз, Эллейн вздрогнула от мысли, нанизавшей на красную нить мести все хаотичные эмоции и желания. Теперь она знала, что делать дальше, и без единого колебания затянула этот узел. — Пошёл отсюда, — словно ушат ледяной воды в одной короткой фразе для единственного потенциального свидетеля. Повинуясь приказу Браунинг, копщик покорно зашагал прочь, боязливо уворачиваясь от возможности задеть напряженную до предела Эллейн. Она красноречиво посмотрела на брата и взмахом ресниц указала куда-то вниз, и стоящий уже рядом Джейми без раздумий пнул Соломонса по ногам, заставляя его коленки подогнуться и опуститься на землю перед девушкой. Одно её движение способно было лишить его жизни точно так же быстро и хладнокровно, как он лишил жизни их мать. — Уходи, Джейми, — прошептала Эллейн. Но парень не сдвинулся с места, заворожённый мыслью о том, что хочет увидеть, как Альфи издаст свой последний вздох прямо у него на глазах. Юноша непроизвольно то сжимал, то разжимал кулаки, пытаясь сдержать надвигающийся шторм во всегда спокойном океане собственных глаз. В сознании один за другим пролетали кровавые образы, где череп Соломонса разлетается на куски от удара об могильную плиту или где он молит о пощаде, цепляясь опавшими руками за свою жалкую никчемную жизнь. — Прости… прости меня, — совершенно искренне скулил Альфи, глаза которого налились влагой, прогоняющей его привычный саркастичный огонёк. Элли выдохнула, истерически хохотнув от сокрушённого тона человека, будто бы знающего о потерях больше, чем она сама. — Это вышло случайно, я хотел лишь припугнуть, на самом деле… — Как же всё было на самом деле? — девушка перехватила рукоять клинка поудобнее, всё ещё сжимая запятнанный кровью шарф еврея. — Мы с твоей мамой… мы хотели провести вместе старость у моря, — замямлил тот. — Мы с ней виделись, и… Поверь, я бы никогда не хотел причинить ей зла. — Прибереги сказки для детишек. Ей ты тоже наболтал с три короба? — она махнула головой в сторону окружённого цветами последнего земного пристанища матери. Напрочь продрогшая ладонь застыла в воздухе. Всё же Элли не хватало решимости сделать это прямо там, на кладбище, в присутствии Констанции, которая буквально в нескольких метрах лежала в гробу и совершенно точно знала и чувствовала, что происходит поблизости. — У тебя есть последний шанс покаяться перед Богом, — Эллейн надавила на лезвие, дав понять, что Альфи предстоит гореть в аду раньше, чем он бы того желал. — Нет, подожди! — мужчина вцепился своими немолодыми руками в полу платья Эллейн, словно это могло помочь её убедить. — Я не имею права просить прощения, но это не выход! Хочешь, я перепишу на тебя свою пекарню? — Что? — с трудом проворочила губами девушка в удивлении, что Соломонс считает, что каким-то там перегонным бизнесом может искупить её горе. — Бизнес твой. Никаких уловок, — повторил мужчина, упрямо глядя в глаза Эллейн, начавшей сомневаться в его адекватности. — Сначала уверяешь в привязанности к моей матери, а теперь на всё готов, чтобы спасти свою шкуру вместо того, чтобы принять смерть здесь, рядом с той, которую погубил, — Браунинг запнулась, сглатывая вновь образовавшийся комок, мешающий доносить мысли. Секундная пауза позволила ей взглянуть на человека, стоящего перед ней на коленях, иначе. Он не был достоин великодушно подаренной быстрой смерти в месте, которое обречет и саму Эллейн на вечные муки. — Элли, — раздался хрипловатый бас Джейми из-за спины Соломонса. Он приставил дуло пистолета к его затылку и устремил полный необходимой хоть кому-то из них смелости взгляд на внезапно ослабевшую сестру, на заплаканном лице которой уже трудно было разобрать хоть одну истинную эмоцию. Всё смешалось воедино, хотелось лишь только закрыть глаза и оказаться в другом месте, в стране забвения и спокойствия, а не на сыром холодном кладбище, на котором могла навсегда остаться не только их мать. — Только скажи, и я… — Нет, — девушка бессильно опустила руку, держащую клинок. Как будто что-то обрушилось на неё сверху: прозрение, подсказка с небес от Констанции — трудно было осознать, что именно это было. — Мы не можем совершить такой страшный грех, Джейми. — Еле слышный голос охладел. Браунинг швырнула нож куда-то в сторону. — Уходи. Я позже назначу встречу, — она опустила взгляд на Соломонса, который осторожно потянул руку к трости и медленно, кряхтя, поднялся на ноги. Безошибочно прочитав в потемневших глазах девушки решимость, Альфи решил ничего не говорить. Взглянув на пистолет, всё ещё направленный нахмурившимся Джейми в свою сторону, он покаянно кивнул и поплелся прочь с кладбища. — Что это было, Элли? — убедившись, что вопрос приватный, произнес Джейми, заправив за пояс пистолет и резко шагнув навстречу сестре с готовностью сделать то, что не делал никогда: высказать всё, что ему хотелось. — Мы могли покончить с ним здесь и сейчас! — Он сделал выгодное предложение… — с пустым отрешённым взглядом пробормотала Эллейн, готовая прямо сейчас рухнуть в обморок на пике напряжения. — Что ты несешь? — кажется, впервые в жизни Джейми Браунинг повысил тон. — По-твоему, жизнь нашей родной мамы стоит какого-то там договора?! Ты из ума выжила? — в бунтующих чувствах юноша перестал выбирать выражения, совершенно не узнавая свою сестру, которая всегда была умной и расчетливой настолько, что он никогда не сомневался в её решениях. Но только не сейчас. — Мне нужно всё проанализировать, — не дав никакой реакции на эмоции брата, Элли перевязала пояс плаща, уже не понимая, бьет её дрожь из-за мороза или из-за нервов. Юноша подавил желание схватить её за руки и встряхнуть, чтобы обратить на себя внимание, вместо этого со всей силы сжимая выглаженную ткань своего пиджака, оставляя на нём уродливые мятые полосы. — Пойдём домой, — еле слышно произнесла Браунинг, невидящим взглядом уткнувшись в могильный камень. Встряхнув головой, Эллейн двинулась в сторону кованых ворот кладбища, еле волоча ногами. «Дома там больше нет», — проскользнула, подгоняемая удушливой волной желчи, мысль в голове юноши, пока он провожал глазами ссутулившуюся сестру. — «Как нет и мамы». Джейми не последовал за ней. Вся аура любви и поддержки, витавшая между ними с самого утра, испарилась. Выкурить с десяток сигар, напиться виски до беспамятства, провести время с распутной девицей за пару фунтов — он готов был сделать что угодно, но не пойти вслед за сестрой.