Хакнуть систему образования

Что происходило дальше — Антон помнит смутно. Он как будто погрузился в себя и оттуда наблюдал со стороны, как Макс позвал их обоих обратно в квартиру, чтобы Арсений мог умыться, а Попов достал с заднего сиденья машины куртку, которую надел на свою несчастную окровавленную рубашку. Он помнил, как они шли мимо равнодушных курящих на улице работников пекарни. Те смотрели на троицу с интересом. Наверняка они видели драку, но не стали вызывать полицию, потому что мордобой — что-то вроде достопримечательности этого славного района. А вот примирение участников мордобоя для местных жителей явно в новинку, судя по проявляемому ими любопытству. Шастун не обращал на них никакого внимания. Всеми мыслями он был погружен в себя. Периодически он возвращался в реальность и слышал диалоги двух психологов о нем. — И вы не писали диссертацию по Антону? — поинтересовался Макс. — Что значит «по Антону»? — удивился Арсений Сергеевич. — Я писал диссертацию про снижение суицидальных рисков у школьников старшего возраста. Гипотеза моей диссертации состояла в том, что, если применить разработанную мной методику, то суицидальные риски школьников в среднем снизятся. И гипотеза подтвердилась, методика показала статистически значимый результат по критерию Уилкоксона. Ну то есть я брал группу школьников, измерял их степень суицидальных рисков по результатам СПТ, потом к экспериментальной группе применял уже разработанную мной методику. Потом сравнивал результаты «до» и «после». Все. Все личности размыты. Помимо Антона в группе испытуемых было еще 49 человек. И еще в контрольной группе столько же. Вот так вот. Все эти годы Антон думал, что диссертацию писали персонально по нему. А когда написали — бросили его за ненадобностью, как отработанный материал. А оказалось, что он просто был в составе экспериментальной группы. Винтиком в системе, песчинкой на пляже. Вся работа с ним вошла в понятие «статистически значимый результат». Антон вспомнил, что Арсений ему об этом говорил. Практически этими же словами. Но тогда он, в силу возраста и незнания мат.статистики, не понимал сути сказанного. Просто уцепился за фразы «критерий Уилкоксона» и «значимость», и стал, как он думал, по праву считать себя значимым для этого исследования. А вот теперь он мат.статистику знает. И то, о чем говорит Арсений, обрело новый смысл. Медленно и хмуро они вернулись в съемную квартиру Макса. Арсений Сергеевич сразу отправился в ванную, а Макс, дружески поддерживая Антона за плечо, завёл его в кухню, усадил за стол, набрал воды в электрический чайник, с трудом нашел в навесном шкафу три совершенно разномастные емкости — кружку с идиотским принтом, фарфоровую чашку с пошлыми цветочками и стеклянный стакан из макдональдса, достал из своего рюкзака какие-то помятые пакетики чая и, как только чайник щелкнул кнопкой, заварил пакетики в емкостях. Судя по запаху, это был чай с ромашкой. Шастун безучастно наблюдал за этими действиями, ни на секунду не переставая загоняться. Осознавать, что все это время ты жил в каком-то придуманном мире, выстроенном вокруг тебя и твоей значимости, было непросто. Даже немного больно. Что ни говори, а мысль о том, что по твоей душе написали целую диссертацию, эту самую душу грела. Вскоре в кухню вошел Арсений. Он выглядел сырым и свежим: на его лице не было крови, а белая рубашка была мокрой — видимо, он её застирал. Жгучее чувство вины и стыда разгорелось в Антоне с новой силой. Я. Ударил. Психолога. Я, блин, ударил психолога! Что со мной не так? Совсем шиза накрыла? Ну ел он с мамой, ну и что? Антон прикусил язык, понимая, что дело вовсе не в маме. Арсений прав: Антон давно хотел это сделать — наказать психолога за то, что он подсадил его на эмоциональную зависимость, а потом просто ушёл. Какая глупость, Боже! Какой дурак! Антону захотелось врезать самому себе. Желательно пару раз — для симметрии. Если бы в его поле зрения сейчас оказались острые предметы, он бы без колебаний порезал запястье, хоть и не делал так уже много-много лет. Громко тикали и действовали на нервы часы. Коммуникация в комнате для Антона выглядела похожей на погружение с головой в море. Вот он нырнул, ушел в себя, в свои темные, тяжелые и депрессивные мысли, а вот вынырнул на поверхность, чтобы прослушать очередной диалог психологов. — … как ребенок, — он успел услышать только часть реплики Макса. — Он не ребенок, — строго возразил Арсений Сергеевич. — Он инфантильный взрослый, который хочет себе привилегий, как у взрослого, а ответственности — как у ребенка. Это снова о нем. Снова горькая правда. Он опять погрузился в тяжёлые мысли. Арсений прав: Антон инфантилен, хоть изо всех сил пытается казаться взрослым и ответственным. Ответственным. Шастун вздрогнул, когда это слово вдруг возникло в голове. Кажется, оно стало его новым триггером. — Нет! Нет! Рыбки! Рыбоньки! — стал бормотать он, пытаясь занять мозг чем угодно другим, любым бредом. Воспоминания о том, что сказал ему Арсений про ответственность, травмировали. Было стыдно, унизительно стыдно. Стало жарко, плохо, душно. Антон в панике перебирал в голове приятные воспоминания, чтобы сосредоточиться на них. Из недавнего вспомнилось, как он трогал милых рыбок во время снорклинга в Таиланде. Отпустило. Тяжело дыша, он снова отогнал депрессивные мысли и вернулся в комнату. На него обеспокоенно смотрели две пары внимательных глаз. Черт. Оказаться в одной кухне с двумя психологами — худшее, что могло с ним приключиться в этот момент. Глаза обоих психологов смотрели прямо в душу — изучали, анализировали, разбирали на атомы. Антон чувствовал себя голым и беззащитным, как бабочка, которую пришпилили к столу булавками и сейчас будут наживую препарировать на кусочки. — Макс, ты не оставишь нас? — хрипло попросил Арсений Сергеевич. Заяц поколебался. Шастун выглядел подавленным, а после прозвучавшей просьбы поднял на Макса удивлённо-просящие глаза. Заяц не был уверен, но ему показалось, что Антон не хотел оставаться с Арсением Сергеевичем наедине. Не воспримет ли он его уход как ещё большее предательство? С другой стороны, этим двоим явно нужен хороший долгий разговор. Судя по тому, что слышал и видел Макс, они оба могли бы стать его пациентами. Впрочем, возможно, их неразрешимые противоречия только кажутся им неразрешимыми? Ты ещё, скажешь мне спасибо, Антон, — Макс сделал мысленное послание другу и, кивнув, вышел. Оставалось надеяться, что он все понял правильно. Что он все сделал правильно. С уходом Макса в желудке Антона что-то рухнуло. Что-то большое и тяжёлое. Сердце забилось сильнее, а ладони вспотели. Перед глазами поплыли мушки, а во рту пересохло. Арсений Сергеевич, как назло, молчал. Как ни парадоксально, Антон сейчас хотел бы, чтобы Попов начал разговор сам. Чтобы что-то сказал своим дружелюбным голосом, что-то спросил. Антон угрюмо усмехнулся от мысли, что он хочет того, что его раньше всегда бесило в психологе — доброжелательности, интереса к его персоне, вопросов. Но доброжелательностью от Арсения Сергеевича в данный момент и не пахло. Психолог молча смотрел на Антона, даже не изучая. В его взгляде не было привычного интереса и понимания. Кажется, в нем было сплошное разочарование. Антон уставился в стол перед собой. Этот пустой, холодный и даже, кажется, враждебный, взгляд убивал. А еще убивала тяжелая, повисшая в воздухе тишина. Очень некомфортно. Шастун чувствовал, что ему жизненно необходимо что-то сказать. И это что-то было единственным, что вертелось на языке. — Извините, — он не поднимал глаз на собеседника. Он сказал это. Он справился. Он должен был это сказать и сказал. Пересилил себя и сказал. Сказал! Сказал! Сказал, сказал, сказал! — За что ты извиняешься, Антон? — сухо и безучастно спросил Арсений. Шастун облизнул сухим языком такие же сухие губы, тщетно пытаясь вернуть их к жизни. Арсений ведь все понимает. Он самый понимающий человек из всех, кого встречал Антон. Он прекрасно знает, за что тот извиняется. Знает, но спрашивает. Значит, ему важно, чтобы Антон произнёс это вслух. Ему важно увидеть раскаяние Антона. — За то что, — сипло начал объяснять Антон и сглотнул. В глотке тоже было сухо, как в пустыне. Он схватил налитый Максом ромашковый чай и выпил залпом всю кружку. — За то, что ударил вас, — закончил он. Хотелось сказать ещё много всего, как-то оправдаться. Хотелось объяснить, что он был в состоянии аффекта после того, как увидел их с мамой. И что это пиво так подействовало на него. И вообще его спровоцировали: Макс предал, назвав Попову адрес, а Попов — приехал, хотя его довольно явно попросили не приезжать. Все виноваты, кроме меня, — горько усмехнулся он сам себе и промолчал. Какой смысл объяснять человеку с саднящей челюстью все это? Ему не станет легче и лучше. А Антон опять будет выглядеть оправдывающимся. Впрочем, не только выглядеть. — Я не должен был бить вас, — пробурчал он единственно верное продолжение. — Но ударил. Мне очень жаль. Правда. Психолог задумчиво кивнул самому себе. Видимо, он хотел услышать именно это. — Антон, ты взрослый человек, — начал моральные наставления Арсений. — И я не могу думать за тебя. Ты должен думать сам, своей головой, принимать взвешенные решения, оценивая и осознавая последствия. Ты меня ударил. Ты осознаешь вообще, что я мог бы написать заявление? Снять побои? Ты не ребёнок, которому прощается любая выходка. Вместе с дееспособностью приходит и ответственность. Ты обязан контролировать себя. Глаз Антона нервно дёрнулся. Это удивительно, насколько человек может быть грамотным специалистом в одной области и совершеннейшим профаном в другой. Арсений прав, Антон сейчас уже мог бы сидеть в обезьяннике за такие выходки, а Майя бы искала адвоката. — Я прощаю тебя, — продолжил психолог. — Удар не был сильным, ты только разбил мне губу. Ему показалось, или в этой фразе была скрыта насмешка в духе «дерешься, как девчонка»? Наверное, показалось. — Расскажешь, почему это сделал? — все так же сухо спросил психолог и непроизвольно потер челюсть. Антон помялся, собираясь с мыслями. — Когда я увидел вас с мамой, — признался он. — Я еле сдержался, чтобы не разбить окно ресторана и не врезать вам прямо там бутылкой вина по голове. А такого поворота событий Попов явно не ожидал. Буквально на глазах Антона саркастично-язвительный Арсений Сергеевич снова стал обеспокоенно-понимающим. Антон засек момент, когда стальные остро очерченные глаза, мечущие в собеседника невидимые кинжалы, снова стали голубыми, мягкими, заботливыми. — Ты против того, чтобы мы с твоей мамой…? — Нет, — перебил Антон. — Вернее, — он исправился. — В тот момент был против. Сейчас, — он поджал губы. — Мне уже все равно. Арсений склонил голову, внимательно рассматривая Антона. Нет, тому явно не все равно. — Почему ты против? Вернее, — он поднял руки в защитном жесте, как бы извиняясь за оговорку. — Почему ты был против? Глаз Шастуна снова нервно дернулся. В который раз затевать унылую песню «вы меня бросили, и ее бросите, и всех на свете бросите, вы вообще серийный бросатель всего и вся» не хотелось. Но других причин не было. — Я беспокоюсь за нее, — уклончиво ответил он. — Странно, — задумался Арсений. — по словам Майи, ты много раз говорил ей, что ей нужно «найти мужика», — он изобразил пальцами кавычки. По холке Антона пробежали мурашки. Он ведь действительно говорил такое. Он всего лишь хотел для мамы счастья. — Что изменило твое мнение? — не отставал Арсений. — Вы. Вернее, то, что вы сказали, — Антон шмыгнул, собираясь с мыслями. — После того, как я… — Ударил меня? — догадался Арсений? Антон неуверенно кивнул. Хоть каждое произнесенное Арсением слово было в точку, об этом хотелось забыть. — Я многое наговорил тебе, — виновато склонил голову Арсений. — Наверное, даже нужно сказать «много лишнего». Честно говоря, я сорвался. Прости. — Сорвались? — удивился Антон. — Да. — Арсений поколебался, но решил ответить откровенностью на откровенность. — Я всего лишь человек. У меня есть свои чувства, свои травмы, свои триггеры, свои проблемы. Когда ты подошел и ударил меня, от тебя сильно пахло дешевым алкоголем, а это… — он помялся, размышляя, говорить или нет, но решил, что раз уж у них такой вечер откровений, то нужно идти до конца. — Мой отец запойный алкоголик. И я просто не выношу пьяных людей. А уж если они лезут ко мне драться… Он замолчал на полуслове, но Антону не нужны были слова, чтобы понять, что Попов имел в виду: Арсений может словами морально уничтожить. Антон убедился в этом на собственной шкуре. Новая информация словно ударила под дых. Слышать от Арсения что-то личное, семейное, было… Неожиданно. Особенно то, что семьи обычно стараются скрыть от посторонних. Впрочем, если у них с Майей все серьезно, возможно, Антону уже не следует считать себя посторонним? Признание Арсения как будто подтолкнуло Шастуна тоже рассказать о чем-то личном. — Я… Боялся. Что вы ее бросите, — Антон говорил отрывками, выдавливая из себя слова. Арсений прищурился, задумался, посмотрел куда-то вверх, кивнул собственным мыслям и откашлялся. — Брошу, как твой отец, да? — с горькой усмешкой догадался он. Антон поджал губы и неуверенно кивнул. Арсений видит его насквозь. — Я был слишком резок с тобой на улице, я признаю. Но суть я изложил точно. И я хочу прояснить все сказанное. — Антон дернулся. Еще один такой разговор он не выдержит. — Точнее, — продолжил психолог. — Обозначить границы ответственности. Смотри, как я уже сказал, ты взрослый человек, и в твою зону ответственности входят твои решения, твое поведение, твое здоровье, твое планирование, твои достижения, и так далее. Согласен? Антон кивнул. Триггер на слово «ответственность» исчез так же внезапно, как и появился. Арсению просто достаточно было сменить тон. — Кроме того, у тебя есть ответственность за тех, кого ты, так сказать, приручил, — Арсений стал загибать пальцы и перечислять. — У тебя есть группа, старостой которой ты являешься, поэтому посещаемость, успеваемость и прочие организационные моменты группы — это как бы твоя ответственность. Дальше у тебя есть групповой проект, за который ты отвечаешь, и в этом групповом проекте есть студенты, которые как бы твои подчиненные, и за них ты несешь ответственность. И еще у тебя есть квест, который ты взялся сделать в одну каску к какому-то числу, и отвечаешь за это головой. Сюда же входят твои домашние животные, если есть, дети, которые у тебя будут, и так далее. Я не берусь сейчас оценивать, сколько всего ты взвалил на свои плечи, потому что я сам такой же, — Арсений почесал затылок. — Суть в том, что это твоя вотчина. Понимаешь? Антон неуверенно кивнул. — Но! — Арсений поднял палец. — Что не входит в твою зону ответственности — это другие взрослые дееспособные люди. Например, твоя мама. Или я. Каждый да держит вотчину свою. Эта — не твоя. Антон обиженно шмыгнул. — Твоя мама — взрослый человек, она сама знает, с кем ей встречаться. Даже если бы ты был против, она не обязана подстраивать свою личную жизнь под тебя и разрывать отношения с кем бы то ни было в угоду твоим капризам. Управлять вселенной, не привлекая внимания санитаров, можно только в дурке, понимаешь? Как ни обидно было это признавать, но да, Антон понимал. Пару часов назад Макс сказал ему то же самое. — Лучше сосредоточься на своем здоровье, — посоветовал психолог. — Ты закрыл больничный? Упс. — Нет, лаборатория не работала, — буркнул Антон. Надежный, как швейцарские часы, план попросить Леху снова сходить с ним в поликлинику и добавить в базу информацию о сданных анализах сам собой зародился в голове. — Конечно, ты можешь сам закрыть больничный на Госуслугах, — напомнил Арсений. — Там достаточно поставить галочку «я осведомлен о последствиях», тогда никаких анализов сдавать не придется. Брови Антона полезли на лоб. А че, так можно было? — Но, как мы уже выяснили, ты и только ты несешь ответственность за свое здоровье, — пожал плечами психолог. — И только тебе решать, полезно ли сдать анализ крови после посещения тропической страны. Делай, как посчитаешь нужным. А я поехал. Он похлопал Антона по плечу, вышел из кухни и распрощался с Максом. Антон остался сидеть за столом, размышляя о себе, о жизни и своем здоровье. Ответственность. Это слово прочно засело на подкорке, и отныне стало главным в процессе принятия Антоном решений. И он решил честно сдать анализы, чего не делал уже лет пять.