Мы справимся

      Блок 1

Место действия:

Борт парома из Китая в Японию.

Время действия:

Спустя восемнадцать часов пути на пароме, то есть, вечер следующего дня

      На самом деле, всё оказалось не так страшно, как я опасался. Пусть у Хоро обнаружилась-таки морская болезнь, но он старается притворяться, что всё хорошо, хорохорится, упорно делая вид своего полного благополучия. Мы в открытом океане уже восемнадцать часов. Хоро… Ну, не то чтобы хорошо держится, но, по крайней мере, иногда даже улыбается, когда мультики на моём ноуте смотрит, или, бывает, во сне ещё. Вообще-то бóльшую часть пути на борту Хоро спит. Когда получается заснуть, разумеется. В целом из хорошего то, что пока сильно не штормило. За это я готов даже поблагодарить Хао.       С досугом здесь, конечно, напряжёнка: все развлекаются как могут. Хоро — спит или смотрит что-нибудь. Уверен, не будь у него чёртовой морской болезни, он бы с удовольствием гулял со мной по палубе на закате вместо того, чтобы умирать в обнимку с унитазом или на кровати в обречённых попытках поспать. Иногда я ложусь с ним, как сейчас. Просто потому что я работаю целый, чтобы как-то компенсировать своё отсутствие на рабочем месте в офисе. Из-за этого приходится дополнительно брать задания, которые присылает Дзюн на почту. Из-за этого же мы с Хоро почти не видимся, как бы парадоксально и бредово ни прозвучало. Я ложусь поздно, — Хоро в это время уже спит, по крайней мере, пытается. Я просто стараюсь тихой тенью, чтобы не потревожить его хрупкий дорогой покой, скользнуть к нему под бок и не разбудить. Хорошо, что совсем скоро мы сможем беспрепятственно проводить всё время друг с другом. Я уже скучаю по нему. Так давно не обнимал его, не целовал…       И всё же бдительность терять нельзя: даже если Хоро делает вид, что всё хорошо, что чувствует себя нормально, терпимо, сносно, — забывать, что мы в пути по воде — нельзя. В любую секунду ему может стать плохо, или, что хуже, — страшно. Я должен быть рядом с ним, потому что если не я, то кто тогда будет нести эту ответственность?

      Не знаю, что происходит со мной в пути, но я словно… Чувствую катастрофический недостаток Хоро. Скучаю так до абсурдного глупо даже если он лежит рядом и греет меня своими руками. Надеюсь, он не замечает этих приступов внезапных телячьих нежностей, которыми я задыхаюсь под конец одинокого и холодного дня. Иногда не замечать это невозможно (я идиот, неспособный держать себя в руках, — нет-нет, да срываюсь какой-нибудь нежно-слащавой фигнёй)…

      ***

Сцена 2.

Место действия — то же.

             — У тебя охуенные волосы, — шепчу, целуя в эти самые охуенные волосы.       — Я весь, на сто процентов, — охуенный, — игриво отзывается он, прикрывая глаза и расслабляя лицо в блеклой натянутой улыбке.       — Это бесспорно. Я ведь с кем попало не встречаюсь. Ну ладно, тебе снова нехорошо? Хочешь, поднимемся на палубу, на воздух? — выдыхаю, лениво лаская пальцы в его волосах.       — Всё нормально, — отвечает он. Опять геройствует…       — Чудо… Ты снова? Зачем?       — Я не хочу быть клишейным слабаком-ботаником, которого ты, — крутой парень альфа-самец, — жалеешь, — бескомпромиссно, с вызовом, выдаёт моё чудо. Я только прячу улыбку его браваде где-то среди мягких голубых вихров. Ребёнок, натуральный (хотя с его-то цветом волос это последний эпитет, который ему подходит) ребёнок. Такого хочется приласкать и поцеловать. Я педофил. А Хоро — мой грех, мой порок, и моя ответственность.       — Ну что за глупости? Я никого не жалею. Уж тебе ли не знать? — угрюмо усмехаюсь, делая шумный вдох носом.       — Как скажешь… Спасибо.       — Хочу покурить. Пойдёшь со мной наверх? — предлагаю, хотя понимаю, какой ответ услышу.       — Зачем ты каждый раз зовёшь? Знаешь ведь, наверху меня… Мне… — Хоро не договорил, и просто вздохнул и откинул голову на бок. И вот он снова приоткрыл губы в попытке заснуть сидя, такой милый и невинный, мешает мне работать одним только этим взглядом своих блестящих голубых глаз.       — Не знаю, — веду плечами, отвечаю, почти не разжимая губ. И отворачиваюсь, остановив взор на его пирсинге в ухе. Самая яркая перемена во внешности этого чуда — это пирсинг в левом ухе. Блять, какой же он у меня охуенный.       — А я вот, кажется, знаю… — на его губах возникает довольная полуулыбка. Меня это немного злит, но я рад, что он улыбается, а не умирает. Пусть лучше будет сукой, но весёлой и живой, чем приятным скромным и покорным живчиком.       — Н-да? — перегибаюсь к его сидению и приближаю лицо практически вплотную, — настолько близко, что ощущаю его прерывистое дыхание.       — Да. Сказать? — он играет со мной: ещё одна вспышка-дрожь улыбки-усмешки его губ. Хороший знак,хоть и бесит немного.       — А я захочу это услышать?       — Не знаю, но сомневаюсь. — Он снова довольно и как-то хитро улыбается. Его глаза плавят меня и тоже улыбаются. Чувствую себя идиотом. Я не люблю чувствовать себя идиотом.       — Почему? — зачем я принял участие в этом театре абсурда? Зачем участвую в игре, которую он ведёт? — Потому что хочу? А почему я хочу, если мне это не нравится?       — Потому что ответ в том, что я охуенный, и ты пиздецки втюрился в меня.       — Хмпф… Ещё чего… Ты бредишь, — заявляю уверенно, а сам быстро облизываю губы. Стараюсь спрятать глаза куда угодно, хоть под простыню, в которую замотался на раздолбанном булыжнике Хао. Неужели так заметно, что со мной что-то не так?       — Разве? Тогда посмотри на меня, не прячь глаза, Рен.       — Я хочу курить. Ты идёшь или нет? — спрашиваю нетерпеливо, скрестив руки на груди.       — Иду, если признаешь, что влюбился в меня, — победно выдаёт он. Чёртов засранец. Знает ведь всё и без этого…       — Что за бред, Хоро? Мы же и так спим, встречаемся, — разве это не есть признание?       — Нет. Я не очень сообразительный, знаешь ведь. Мне нужно всё разжёвывать и говорить в лоб, однозначно и очевидно. Такой уж я, извини. Это твой выбор. Цугцванг — разводит он руками снисходительно-виновато, но всё же ликующе и победно.       — Это мой выбор, — соглашаюсь. Глупо не согласиться. Цугцванг. И откуда он вообще знает это слово?       — Всё, идём, я пиздецки хочу курить.       — С тобой.       — Что? — переспрашиваю, потому что закончил понимать наш странный диалог, даже не начав.       — «Всё, идём, я пиздецки хочу курить с тобой, потому что ты охуенный, и я люблю тебя, Хоро», — вот это ты хотел сказать, но забыл слова, — продолжает смеяться он. Ну и хуй с тобой. Лучше так. Лучше так.       — Не борзей, а то станешь патлатым мудаком, — мягко усмехаюсь, хочу немного сбить спесь, но не нагрубить.       — Если боишься, что я стану богом…       — Нет. Не трать время на дешёвые понты, и идём уже, — говорю раздражённо. Просто хочу курить, а не пиздеть ни о чём с таким Хоро. Хватаю его за руку и тащу в просторный коридор.       Что ни говори, а жилой отсек здесь напоминает неплохую гостиницу звезды на три. Насколько это возможно, конечно… Переходы и коридоры, лестницы и помещения — широкие, светлые, застелены коврами. Ещё бы растений побольше в крупных горшках, — и от холла отеля не отличишь.       По лестнице мы поднимаемся наверх и попадаем очередной коридор — последний на пути к палубе. В конце его виднеется ещё одна лестница, уже непосредственно на палубу. Здесь пахнет морем, и воздух более влажный по сравнению с другими помещениями. Если подниматься по лестнице, можно запросто ощутить мягкие брызги с палубы. Мне нечасто доводилось жить или хотя просто находиться настолько рядом с морем. И сейчас это всё для меня необычно, в новинку. Поэтому я наслаждаюсь каждым мгновением, стараюсь взять всё и даже больше. Лёгкое покачивание судна на волнах успокаивает. Хоро со мной бы поспорил, определённо. А мне кажется, что есть что-то ласковое и утешительное, печальное и немое в море, в покачиваниях волн. Это похоже на… На прощание. Почему у меня возникают такие грустные мысли?

Komm in mein Boot ein Sturm kommt auf und es wird Nacht

Wo willst du hin so ganz allein treibst du davon

Wer halt deine Hand wenn es dich nach unten zieht

Wo willst du hin so uferlos die kalte See

Komm in mein Boot der Herbstwind halt die Segel straff

      Мы поднялись на палубу. День склонился к вечеру. Уже прощается с небосклоном солнце. Нам повезло: небо сегодня было лишь слегка облачным, но зато теперь в этих облаках тает нежное розовое солнце. Белые путники на небе похожи на сахарную вату или на рыхлый полупрозрачный хлопок, дым.       Подхожу чуть ближе к краю борта, чтобы опереться на ограждение. Небо роняет отражение на неспокойные воды, что волнами разбегаются под днищем нашего судна.       — Всё хорошо? — спрашиваю, всматриваясь в его лицо. Бледная кожа Хоро обласкана тихими тенями нежного персикового заката. Когда сонные лучи капнули в голубые глаза, Хоро мягко прищурился. Это смотрится так мило, что я не могу оторвать взгляд.

      Скажи, как дальше жить Если одна твоя улыбка Способна космос уничтожить

Когда в твои глаза Попало солнце Как с этой химией бороться

Скажи…

А я разрушаю себя Я слишком слабая частица Чтоб быть с тобой, в тебя вселиться Прости…

Сойдут с своих орбит облака Склоняясь пред твой улыбкой Они поймут, что космос зыбкий- ничто Пускай ты продал душу Но на щеках твоих веснушки Как будто летним днём запущенный Снег

Скажи

Как дальше жить Если одна твоя улыбка Заставит вновь, пускай насильно Любить Скажи

             — М-м… Относительно… — тихо пролепетал Хоро бледными губами.       Подхожу и мягко обнимаю его за пояс со спины. Мои губы — на уровне его уха, и я выдыхаю:       — Так лучше? — путаю поцелуй в его охуенных волосах и укладываю голову ему на крепкое плечо. Мы стоим так какое-то время, пока у наших ног шумит невнятным шорохом вода, а мне в кожу вонзаются иглы ледяных капель от перил ограждения, за которое держусь свободной рукой.       — Нет.       — Нет? — ты охуел, дорогой, или да?       — Нет. Лучше вот так, — Хоро поворачивается ко мне лицом и, обнимая, увлекает в мягкий и нежный поцелуй. Я закрываю глаза и таю, согреваясь на промозглом влажном ветру его нежными чувственными губами и крепкими горячими руками, которые, забывшись, уже полезли под футболку. Мне хорошо, и я не хочу ни о чём думать сейчас. Не хочу и не думаю. Просто отдаюсь в его власть. Просто отдаюсь ему.       Хочу, чтобы время замерло, запуталось в плотной паутине реальности и остановило свой ход, чтобы ничего не украло у меня Хоро сейчас. Мне хорошо с ним стоять на палубе и любоваться закатом. Мне хорошо с ним дышать морем. Мне хорошо с ним разговаривать с морем. Мне хорошо с ним дышать. Мне хорошо с ним разговаривать. И так же хорошо мне с ним молчать. Наверное, мне просто хорошо с ним.       Но вдруг он мягко отстраняется, роняя напоследок в мои губы завершающие крупицы поцелуев. И снова мысль о пресловутом прощании вносит смятение и горечь в моё сознание.       — Что-то не так? Тебе нехорошо?       — Нет, всё нормально. Но ты ведь хотел покурить, а я тебе не даю. Прости. Кури, — выдаёт моё синеволосое чудо, чуть отходя в сторонку.       — К чёрту. Ты лучше сигарет. Иди ко мне, а то замёрзну на ветру, — разумеется, Хоро уже очевидно, что я в эти несколько часов на пароме необыкновенно нежный и чувствительный, так что ломаться дальше, изображая равнодушное говно, я не вижу смысла. Капитулирую.       — Надо же… — Хоро тихонько усмехается охуевает, наблюдая за мной. Я и сам охуеваю, чудо. Я и сам, не меньше тебя…       — Не мёрзни, — он оставляет дразнящий поцелуй на моей шее. И снова лезет мне под футболку. Не скажу, что это напрягает, скорее… мобилизирует и приводит в тонус, бодрит мурашками и учащающимся дыханием. Блять, Хоро, почему именно сейчас…       — Кхм… — чтобы не натворить хуйни, приходится отстраниться.       — Не хочешь? Мне показалось… — расстроенно вздыхает чудо. Показалось, блять? То есть, ты не специально такой охуенный сегодня?       — Что показалось? — уточняю я чуть напряжённее, чем следовало бы. Да похуй, блять, и так всё со мной понятно…       — Показалось, что сегодня ты не против нарушить правила, — уклончиво отвечает Хоро, напряжённо ожидая моей реакции.       — Тебе не показалось.       Снаряд летит точно в цель. Взрыв через три…       Два…       Один.       — То есть ты не против потрахаться?! — голубые глаза едва не выпали из орбит, точно как у мопсов.       Пожалуй, было бы лучше, не ори моё чудо на всю палубу. Потому что поднявшиеся сейчас люди точно не поймут. Уже не поняли. Мама с ребёнком лет пяти застыли на месте, потеряв дар речи, видимо. Несколько секунд они пришибленно таращатся ошалелыми взглядами на нас, пока женщина не опомнилась и не потянула дочурку к лестнице, не забыв наградить нас отчуждённым брезгливым взглядом.       — Ты мог бы не орать о таких вещах в общественных местах, — сообщаю сдержанно и строго.       — Да я просто обрадовался… Я… Ну да, проебался, но ты видел её лицо? Она глаза так вытаращила, будто её чуть удар не хватил, будто мы тут уже без одежды долбились… Мне кажется, если бы мы сейчас были в школе, и нас застукал директор, эффект такой же был…       — Хоро… Она же была с ребёнком, а ты такое орёшь… Ты понимаешь, что нельзя так открыто обсуждать эти вещи громко, когда знаешь, что в любой момент это может услышать кто-то посторонний? — говорю устало. В такие моменты мне кажется, что ему не двадцать шесть, а пятнадцать.       — Да блин, я же извинился! Я не специально, понятно? — снова вышел из себя он.       — Хорошо. Просто не кричи в следующий раз, ладно? — стараюсь говорить ласково и тихо, ему на самое ухо.       Он так мило наклоняет голову в сторону моего дыхания, подтягивая плечо к уху. Должно быть, пытается убежать от щекотки. Это тоже мило. Это тоже цугцванг.       — Ладно. Прости, я постараюсь вести себя сдержаннее, — смущённо-виновато кивает Хоро, и вдруг выдаёт:       — Рен, блин, затрепал, расскажи про свою девку!       — Чего? Про какую ещё девку? — нихуя не понятно, но очень интересно. Ответ убил окончательно:       — Ну про эту… Как её, блин… Хуй Гунь твою…       — Про Гейн? — дошло до меня.       — Ага, наверное…       — Никак не пойму: чем хоть она в душу тебе так запала? — выдаю вопрос, который не оставляет покоя. А вместе с тем собственную настороженность.       — Да хер её знает… Мутная она какая-то… Ты её не любишь, значит, что-то с ней не так… Да и вообще мрачные они типы какие-то. Хрен знает, что от них ждать, но мне почему-то кажется, что вряд ли они пегаса, срущего радугой, тебе подгонят на др…       — Ну да, это вряд ли… — усмехаюсь. Всё-таки, иногда Хоро выдаёт такие уморительные перлы, — хоть конспектируй за ним! Но чудо на этом не успокаивается, продолжает расспросы об этой суке:       — А у неё как… — осёкся на полуслове, метнув на меня какой-то робкий неуверенный взгляд.       — М?       — Как у неё на личном? Есть кто-нибудь? Парень там, хуярень, друг, подруг… Короче, ты понял… — ебать, приехали… И как это понимать? Стесняюсь поинтересоваться, почему моего парня ебёт настолько личная жизнь этой пизды?       — Хоро… Я даже не знаю, что тебе… — так охуел, что потерял способность адекватно формулировать мысли на человеческом языке. Вместо этого раскладка в моей голове переключилась на язык орков.       — Не-не, не подумай, мне вообще плевать, просто не дают покоя твои слова… — скомкано давится объяснениями моё чудо. Воздух вокруг него сгустился, стал вязким, задрожал вибрацией его напряжения или страха.       — Какие слова, чудо? — спрашиваю ласково и мягко, целуя в шею, чтобы немного расслабить и успокоить. Ну и ещё потому, что пиздецки хочу.       — Твои слова о том, что дядя хочет пропихнуть свою сучью дочурку на пост главы семьи, — поясняй-не поясняй, чудо, а я всё равно не ебу, что ты хочешь сказать. Видимо, в твоём присутствии моя способность думать отказывает. Ну что сказать… R.I.P.       — И почему это тебя беспокоит, м? Даже меня это не особо волнует. Я бы только обрадовался, возьми она всё на себя, — чудо, ты так мил в своей наивной доброте ко мне… Это очаровательно.       — Ты не боишься, что… А знаешь, ты прав, это бред, не стоит думать об этом… — спешно выдаёт Хоро.       — М? Ты о чём, чудо? — Хоро, видимо, хочет сегодня убить мой мозг ребусами…       — Да ни о чём, забудь… — ну ведь хуй ты угадал, родной…       — Хоро, скажи, что тебя беспокоит. Ты ведь не уснёшь, если не поделишься беспокойством.       — Ну… Я просто подумал: а что будет, если твоя семья узнает о нас и о твоей ориентации? Это же скандал: Тао Рен — гей! А наследники? Кому достанется Leidi Group? Если ты не оставишь наследников, у этого пассажира, — твоего дяди, — появятся все основания занять твоё место или поставить свою дочку. Она когда-нибудь родит клану наследников. У нас с тобой в этом отношении проёб. Мы ведь не сможем иметь общего ребёнка. Тебя женят на ком-нибудь, на какой-то шаманке. Заставят трахнуть её, сделать себе наследника. Если ты не захочешь, а, зная тебя, я уверен, что не захочешь, — и тогда главой семьи станет она или её ребёнок. Вот это меня беспокоит.       Ебануться лыжи гнутся… Когда ты успел это всё обдумать, чудо? И что мне ответить на это? В голове только пустырь, вакуум. Только перекати-поле не хватает.       — Всё будет хорошо. Тебе не нужно думать об этом.

Скорей всего зима наступит слишком поздно

Можно подождать, пока мы не сошли с ума                                                                         Это так по-взрослому — что-то терять навсегда                                                      

Терпеть, если будет больно и если любовь

                               Если будет снег, собери немного и приноси домой

       Держись, сейчас будет еще одна жизнь                                                                                           Хотя можешь не вставать с дивана                                                                                           На экране все равно любимое кино

                                                                                                      И любимая сцена в ванной

                                                                                    Держись, сейчас будет еще одна жизнь

                                                                                                Хотя можешь не вставать с дивана

                                                                                    На экране все равно любимое кино

                                                                                                                  И любимая сцена в ванной

      — Но как я могу не думать об этом, Рен?       — Хоро, пожалуйста, поверь мне: всё будет хорошо. Мне не нужно место главы клана, я за него не держусь, не борюсь и никогда не планировал. Никто меня не заставит жениться против моей воли. Никто. Я не сделаю больно.       — Но ведь…       — Хоро, у семьи очень высокие требования к невесте главы клана. Согласно этим требованиям, моей женой может стать только чистокровная шаманка с внушительной фурёку. Как думаешь, много в нашем мире достойных кандидаток? А сколько из них не снимут свою кандидатуру при чуть более близком знакомстве с моей семьёй?       — Всё равно мне неспокойно… Теперь ещё сильнее.       — Почему? Почему теперь ещё сильнее?       — Я задам тебе один вопрос, чтобы не отвечать на твой.       — М-м… — блять… Добро пожаловать на Голодные Игры. Пусть удача всегда будет на вашей стороне.       — Попробуй, — а что я ещё могу сказать? Ебучий цугцванг. Ебучий. Блять. Цугцванг.       — Как твоя семья относится к близкородственным бракам?       🌊❄ Post Scriptum-1. ❄🌊

      1) Перевод песни Rammstein-Seemann:

Komm in mein Boot

Возвращайся в мою лодку -

Ein Sturm kommt auf

Скоро будет буря…

Und es wird Nacht

И наступит ночь!

Wo willst du hin

Куда ты хочешь пойти?

So ganz allein

И так в полном одиночестве…

Treibst du davon

Ты уплываешь вдаль…

Wer hält deine Hand

Кто держит тебя за руку?

Wenn es dich

Если это тебя

Nach unten zieht

Тянет ко дну!

Wo willst du hin

Куда ты хочешь пойти?

So uferlos

Такое бескрайнее –

Die kalte See

Синее море…

Komm in mein Boot

Возвращайся в

мою лодку -

Der Herbstwind halt

Осенний ветер держит -

Die Segel straff

Натянутые паруса…

Jetzt stehst du da an der Laterne

Теперь ты стоишь там у фонаря,

Mit Tränen im Gesicht

Со слезами на лице.

Das Tageslicht fällt auf die Seite

Дневной свет падает на край,

Der Herbstwind fegt die Strasse leer

Осенний ветер сделал улицу пустой.

Jetzt stehst du da an der Laterne

Теперь ты стоишь там у фонаря,

Hast Tränen im Gesicht

У вас слёзы на лице.

Das Abendlicht verjagt die Schatten

Вечерний свет — прогоняет тени,

Die Zeit steht still und es wird Herbst

Время стоит на мести, и скоро приходит

осень.

Komm in mein Boot

Возвращайся в мою лодку -

Die Sehnsucht wird

Становится тоскливо

Der Steuermann

Штурману!

Komm in mein Boot

Возвращайся в мою лодку -

Der beste Seemann

Самым лучшим моряком.

War doch ich

Был, возможно, я…

Jetzt stehst du da an der Laterne

Теперь ты стоишь там у фонаря,

Hast Tränen im Gesicht

У вас слёзы на лице.

Das Feuer nimmst du von der Kerze

Ты берёшь огонь от свечи,

Die Zeit steht still und es wird Herbst

Время стоит на месте, и скоро приходит

осень.

So gnadenlos ist nur die Nacht

Такой беспощадной бывает только ночь.

Sie sprachen nur von deiner Mutter

Они говорили только о твоей матери,

Am Ende bleib ich doch alleine

В конце концов я буду одинок

Die Zeit steht still und mir ist kalt

Время остановилось, и мне стало холодно,

kalt…kalt.kalt…

Холодно…холодно…холодно…

❄❄❄

Блок 2

Место действия:

Токио, гостиница «Фунбари Онсен»Время действия:

Тот же день, что в блоке 1.

Блок 2-сцена 1

      

      - Амидамару, перестань выдумывать, у тебя паранойя, это невозможно выносить! - Йо почти никогда не повышал ни на кого голос в принципе, и уж тем более не делал этого дома, при Хане и Анне.       И тем сильнее испугало это Хану.       Мальчик поплотнее закрыл дверь комнаты. Стыдно признать, но Хана - тот самый наследник великого рода японских шаманов, на которого возлагают надежды все члены клана, как когда-то возлагали на его отца, - испугался. Он не хотел слышать рассерженность вдруг чужого и незнакомого отца, хоть и понимал, что получает на орехи Амидамару, и ему самому бояться нечего.

Ещё глоток — и мы горим На раз, два, три Потом не жди и не тоскуй Гори огнём твой третий Рим Лови мой ритм Танцуй, танцуй, танцуй, танцуй Танцуй, танцуй

Мы странно оказались рядом Приняв одну микстуру с ядом Теперь мы принимаем виски И в голове смешались мысли Вокруг вода, песок и камни И, время меряя глотками Мы изучаем этот берег Волна бежит и что-то бредит Хочу уснуть и не проснуться Уйти в моря и не вернуться Или вернуться только вместе С тобой так много интересней С тобой так много интересного Вокруг совсем не тесно Без площадей, вокзалов, станций Без этих всех цивилизаций

Ещё глоток — и мы горим На раз, два, три Потом не жди и не тоскуй Гори огнём твой третий Рим Лови мой ритм Танцуй, танцуй, танцуй, танцуй Танцуй, танцуй

      

      

      ***

В пределах того же блока 2 => место время действия не меняются. Повествование от третьего лица (от автора).

      Её руки всегда каким-то волшебным образом возвращали собранность и спокойствие.       Ему этого не хватало на Турнире. Кто знает, как бы всё обернулось, если бы она точно так же обвила его руками, когда иксы припёрли к стене с требованием выйти из Битвы? Может быть, не выйди он тогда, остался шанс на победу?       - Тамао... - Йо осёкся на полуслове. Не решился ничего сказать ей сейчас, и просто позволил её тонким рукам вновь обвить шею.       - Что случилось? - тихо спросила девушка нежным полушёпотом, вдумчиво поглаживая мужчину по спине.       - Амидамару. Случился Амидамару. Со своими приступами чёртовой честности и правильности, - сердито буркнул шаман.       - Не стоит на него злиться. Он только выполняет свой долг. Он только тот, кто есть - честный и преданный самурай, - миролюбиво заметила Тамао.       - Честный и преданный самурай должен защищать хозяина, которому служит, а не печься о собственной чести в ущерб благополучию хозяина, - парировал Йо.       Тамао молчала несколько секунд, видимо, размышляя над ответом, и наконец, выдала:Йо       - Она всё равно узнает рано или поздно о нас, Йо. От Амидамару, от моих духов или от Ханагуми, - какая разница, если это неизбежно?       Йо сделал вдох и ответил устало:       - Я так заебался, Тами...       Личико девушки дрогнуло тенью недовольства, которое мешалось с грустью.       - М... - с лёгким недовольством отозвалась Тамамура.       - Что такое?       - Не ругайся. Это очень некрасиво звучит, - вздохнула коккури, в привычной скромной манере уронив глаза в пол и закусив губку.       - Правда? - виновато выдохнул Йо, обхватывая нежную бледно-розовую щёчку девушки, чтобы с мягкой улыбкой заглянуть в глаза цвета сакуры.       - Правда.       - Прости меня. Я буду стараться не ругаться.       - Нет-нет, я не см...       - Тами, перестань. Ты давно не ребёнок, и не обязана так держаться со мной. Иногда полезно быть проще, да? Например... Нарушать правила. Как... как в детстве. Помнишь, как мы стащили с кухни коробку шоколадных конфет, которую моему деду принёс благодарный клиент? Мы пошли в тясицу, и слопали целую коробку разом, помнишь? Ты тогда... - Йо сам не заметил, как на его губы легла неосознанная улыбка.

My lover's got humour,

She's the giggle at a funeral

Knows everybody's disapproval

I should've worshipped her sooner

If the Heavens ever did speak

She is the last true mouthpiece

Every Sunday's getting more bleak

A fresh poison each week

We were born sick, you heard them say it

My church offers no absolutes

She tells me 'worship in the bedroom'

The only heaven I'll be sent to

Is when I'm alone with you

I was born sick, but I love it

Command me to be well

Amen. Amen. Amen

Take me to church I'll worship like a dog at the shrine of your lies

I'll tell you my sins and you can sharpen your knife

Offer me that deathless death

Good God, let me give you my life

             - Ты тогда... - Йо сам не заметил, как на его губы легла неосознанная улыбка, - жутко вымазалась в горьком шоколаде, и я... Я как последний идиот не мог оторвать взгляд от твоих губ, хотя и понимал, что ты испугаешься, если заметишь, как пристально я на тебя смотрю...       Тамао больше не дышала: сердце замерло где-то в горле. Казалось, что всё происходит во сне или в состоянии опьянения, что это всё - нереальная полузабытая одна из прошлых жизней. А Йо продолжал говорить тихо, осторожно, словно каждое слово требовало отдельного позволения Тамао:       - И... Знаешь, я ведь тогда... Был момент, когда...       Йо медленно перегнулся через кухонный стол и, обхватив худое лицо Тамамуры, поцеловал.       В тот день они нарушили правила. В тот день у Анны появился повод для беспокойства.