Часть 28. Курение убивает
Вино и сигареты — это всё, что нам осталось Душить друг друга в ванной и снимать свою усталость Мой сон — твои объятья, а мой космос — гематома Впечатай меня в стену, чтобы я осталась...
Вино и сигареты — это всё, что нам осталось Душить друг друга в ванной и снимать свою усталость Мой сон — твои объятия, а мой космос — гематома Впечатай меня в стену, чтобы я осталась дома (а) Я осталась дома (а-а)
Мой страх — поцелуй, а в груди двенадцать пуль Пустит корни сквозь меня вишня Мой магнитофон я поставлю на балкон Пусть другие люди нас: слышат, видят, ненавидят
Сначала Хоро хотел просто переосмыслить их с Реном отношения: вспомнить, с чего всё началось, как развивалось, и в какой момент они свернули не туда.Трудно дышать, грохнусь вот-вот Когда проволоки гнут Прямо в живот Ты мой худший кошмар Демоны врозь Ты, как солнечный луч, Ранишь насквозь
Трудно дышать, грохнусь вот-вот Когда проволоки гнут Прямо в живот Ты мой худший кошмар Демоны врозь Ты как солнечный луч Ранишь насквозь
Всё начиналось с привета Но в этом году снег выпал чёрного цвета Идём в кино, там закрыто, безлюдно Как круто картинки друг в друге Я вижу в тебе всё плохое Среди сплошного счастья, я выбрала горе Я выбрала горе Я выпила горе Ошиблась я что ли Ошиблась
Трудно дышать, грохнусь вот-вот Когда проволоки гнут Прямо в живот Ты мой худший кошмар Демоны врозь Ты как солнечный луч Ранишь насквозь
Трудно дышать, грохнусь вот-вот Когда проволоки гнут Прямо в живот Ты мой худший кошмар Демоны врозь Ты как солнечный луч Ранишь насквозь
Все завершилось победой Твоей, так несмело Меня под прицелом Держи, ведь я так опасна Твой враг номер один Помечен пылью и краской А ты же ведь мой одуванчик Расцветший в груди Проросший всю меня насквозь И всю меня насквозь И всю меня насквозь Ну разве не сказка Ну разве…
Кажется, всё пошло не так с первого взгляда… Тогда Рен каждым вдохом и каждым выдохом раздражал Хоро. Холодный, высокомерный, надменный и чопорный. Ничего для других, я — король мира, все остальные — ржавчина на гуань дао, — кредо ёбаного нарцисса, который пророс в сердце, не удосужившись поинтересоваться, как на это смотрит Хоро. А как он может на это смотреть, блять? Всё просто — когда Рен оказывался рядом, Хоро разрывало бешенство, внутри вскипала желчь, и ноги подгибались. Это что-то невероятное… Просто Рен, одно его присутствие отравляло Хоро. Просто Рен, одно его присутствие противопоказано Хоро. Они не должны были встретиться, не должны были пересечься. И уж тем более, не должны были дойти до постели, ни в коем случае. Это просто шутка жизни, слишком жестокая, чтобы с ней жить. Хоро обречён, и понимает это только сейчас. Слишком поздно. Слишком поздно понимает, что...Спать с тобой — это самоубийство Самый быстрый способ покончить с жизнью Ты мне в самых страшных кошмарах снился В общем, спать с тобой — самоубийство
Спать с тобой — это самоубийство Самый быстрый способ покончить с жизнью Ты мне в самых страшных кошмарах снился В общем, спать с тобой — самоубийство
Ты говорил мне: «не бойся ничего Я тебя защитил от других людей, что зло Ну и тебя никому в этом мире не отдам Одним вечером ведь я тебя обижу сам»
Спать с тобой — это самоубийство Самый быстрый способ покончить с жизнью Ты мне в самых страшных кошмарах снился Спать с тобой — самоубийство
Всё что лечил, то ты сам и разодрал Не хотел прекращать, пока слез не увидал Но знаю я, что твоя подружка смерть На моей стороне, проиграешь ты теперь
И точно знаю, младшая сестра — печаль Наконец-то подмешает ту отраву в твой чай
Спать с тобой — это самоубийство Самый быстрый способ покончить с жизнью Ты мне в самых страшных кошмарах В общем, спать с тобой — самоубийство
В общем, спать с тобой — это самоубийство Самый быстрый способ покончить с жизнью Ты мне в самых страшных кошмарах снился В общем, спать с тобой — самоубийство
Спать с тобой — это самоубийство Самый быстрый способ покончить с жизнью Ты мне в самых страшных кошмарах снился В общем, спать с тобой — самоубийство.
Рен — это самая приятная смерть для Хоро. Самая. Приятная. Рен — это сигареты, наркотик, который невозможно бросить. Рен — это сигареты. А Хоро привык к здоровому образу жизни. Хоро всегда знал, что курение…Курение убивает Ты поджигаешь вторую Я помогла тебе выжить Но ты влюбился в другую Курение убивает
Убивает. Рен — тоже. Хоро это не кажется простым совпадением.Скажите мне, что с моим мальчиком Как же мне снова ему поверить?
Снова я выгляжу плохо Как будто бы сдохла ещё вчера Кладешь свои руки к моей зажигалке И хочешь, чтоб я подожгла Ты кашляешь блестками Ради тебя обойду всех районных врачей Скажите мне, что с моим мальчиком Как же мне снова ему поверить?
Флюорография покажет чистый лист Скажи, откуда в легких бабочки взялись?
Курение убивает Ты поджигаешь вторую Я помогла тебе выжить Но ты влюбился в другую Курение убивает Ты поджигаешь вторую Я помогла тебе выжить Но ты, но ты Но ты, но ты
Я помню дождливое лето Гараж, посиделки, закроем дверь
Друг друга хватало без всех сигарет Что же с нами случилось теперь?
Ты куришь и врешь, не даёшь говорить Выдыхаю без фильтра ложь
Но в сердце моем выжигал свое имя И фразу «брошу позже»
Флюорография покажет чистый лист Скажи, откуда в легких бабочки взялись?
Курение убивает Ты поджигаешь вторую Я помогла тебе выжить Но ты влюбился в другую
Курение убивает Ты поджигаешь вторую Я помогла тебе выжить
Но ты, но ты Но ты, но ты
Курение убивает Ты поджигаешь вторую Я помогла тебе выжить Но ты влю. но ты...
— Блять… — Хоро запустил пальцы в волосы и сделал шумный выдох. Рен всё молчит. Просто стоит перестать уже ждать ответа. Ответа не будет. — Что ты хочешь услышать? Что я люблю тебя, что ты дорог мне, что мне нравится спать с тобой — что? Что секс у нас — просто что-то невероятное? Что у меня на тебя стоит, даже когда не думаю о тебе, — что? Что, блять, ты хочешь от меня услышать? — А знаешь, я уже услышал всё, что хотел, Рен. Я должен бросить курить. — Я не верю в слова. О своих чувствах, если они есть, я предпочитаю говорить через поступки и отношение. Слова… — Рен усмехнулся, — слова — это последнее, чему можно верить. Я могу тебе признаться в любви на любом языке мира, но поймёшь ли ты, что... что я чувствую на самом деле? Хоро, я не буду говорить тебе, что люблю, что хочу прожить с тобой всю жизнь. Я просто буду любить. Я просто проживу всю жизнь. С тобой. Если… Если ты позволишь. А я понимаю, что нет. Какое же я дерьмо… — Да, Рен. Ты прав во всём. Почти во всём, кроме одного. — В чём я не прав? — усмехнулся Рен. Это тоже, кажется, уже нервное. — Ты — последний уёбок. Я ненавижу тебя за ту боль, которую ты мне причиняешь. Ненавижу за то, что, блять, задыхаюсь и давлюсь своими чувствами к тебе, а ты стоишь в стороне и усмехаешься мне в лицо. За то, что несмотря на то, что понимаю это всё, я не могу без тебя. Я не могу тебя возненавидеть искренне, по-настоящему. Я… Сука, я с ума с тобой сойду. Противоречу сам себе. Ты прав, слова — это последнее, чему можно доверять. Я не скажу, что позволю тебе любить меня, что хочу этого. Не скажу, не признаю даже под пытками Жанны, но это так. У меня какое-то расстройство или да?Ты такой один, хоть и биполярный Обещаю быть для тебя опорой Без панических атак с тобою не выходим в город Настроение скачет, бывает с каждым Медленно губи меня, любимый ненормальный мальчик
Он опять на меня срывается А потом просит прощения миллион раз Или я такая плохая, или всё-таки пора с этим заканчивать Я не понимаю…
Да, я знала, мы не простая пара Психиатр мне сказал звонить в 03, и чтоб бежала Голоса внутри, с тобой так интересно Есть мне с кем поговорить, пока в тебе для них есть место Холодильник, тостер, не всё так просто Ведь все ужины, обеды приготовлю из таблеток Бей посуду, рви мои водолазки Аленький цветочек, мой нарцисс, и я попала в сказку
Угости, ударь, орбит был черничным То рук дело личности пограничной Буду милой, нет причин для беспокойства Как мне вывозить все твои расстройства?
— Не неси хуйню. Если у кого-то из нас и есть проблемы с головой, то вряд ли у тебя. Всё, хорош ебать мозги, лучше вспоминай, как будешь ебать меня на Хоккайдо. Вытирай сопли-слюни, и пойдём домой. Мы приехали, — Рен повернул ключ зажигания и заглушил мотор. — То есть мы снова сворачиваем этот разговор? Вечно убегать не получится, Рен. Когда-нибудь наши проблемы нас догонят и отпиздят, — мрачно заметил Хоро. На улице уже сгущаются осенние сумерки. — Не будь таким минорным. Народная мудрость гласит: быстрые ноги пизды не боятся. А ты вообще спортсмен. Всё будет хорошо. Мы справимся. Пойдём, темно уже. — Я хочу на свидание. — Ебать… Ладно, будет тебе свидание. На Хоккайдо. Обещаю, будем делать то, что хочешь. Гулять под звёздами, держась за руки, слушать море, смотреть кино, разговаривать, — что ещё делают влюблённые? — Спят. — Спят, говоришь? Хорошо, будем спать, хоть каждую ночь. — Да пошёл ты на хер, спят в смысле трахаются! — возмутился Хоро такой сногсшибательной наглости. — Повторяю для одарённых шаманов севера Японии: хорошо, хоть каждую ночь. Но предупреждаю: когда выздоровеешь, я отплачу тебе за всё мозгоёбство, которое ты чинишь надо мной сейчас. А теперь выпёздывай из машины домой, — вздохнул Рен. Впервые за долгое время захотелось закурить. Сегодня он ходил по краю. Был момент, когда показалось, что не вывезет этот напряжённый разговор. Проведя ещё минуты три в машине в тишине, Рен вздохнул: всё-таки тянет покурить сегодня. Придётся идти. — Молодой господин, Вы снова возвращаетесь к сигаретам? — угрюмо уточнил Басон. По тону верного хранителя было нетрудно распознать его отношение к ситуации. — Ты воплощённая сообразительность, Басон, — прохладно хмыкнул Рен, уже стоя на тёмной улице и обхватив губами сигарету, которую по привычке прикусил зубами. — Вы же говорили, что бросили, — с какой-то обидой заметил хранитель. — Наебал, получается. Ты-то что доколупался, блять? Мне давно не шестнадцать, Басон, хватит любить мозг со всякой хуйнёй, — задумчиво проговорил Рен с усталостью в голосе. — Вы сами хорошо справляетесь. Не хотите меня слушать — не надо. Послушает госпожа Дзюн. Ей будет интересно узнать, как и с кем Вы проводите вечера. — Хочешь наябедничать на меня Дзюн? Вот, значит, как? Да рассказывай. Всё равно обещал ему сделать камин-аут. Правда, я рассчитывал, что это случится позже, но если шило в заднице мешает тебе даже после смерти — жалуйся. Мне уже поебать на всё. Только чего ты этим добьёшься, м? Думаешь, я послушаю Дзюн и добровольно расстанусь с Хоро? После всего, что между нами было? После всего дерьма, которое я ему вывалил в душу? — усмехнулся Рен, тараня духа китайского воина немигающим взглядом анаконды. Это со стороны смотрелось жутко. — Да, молодой мастер, всё так. Я питаю надежду, что мнение сестры Вы хоть во что-то ставите до сих пор, — чопорно, с достоинством, в лучших традициях благородного семейства ответил Басон. — Питай что угодно, только от меня отъебись, — цокнул Рен, делая последнюю затяжку и гася бычок о землю, — а теперь я домой, к Хоро. Не захлебнись желчью в наш адрес. — Молодой мастер, так нельзя! Это противоестественно, неужели Вы не понимаете? В этом нет никакого смысла, это не приведёт к созданию семьи, не приведёт к счастью ни Вас, ни мастера Хорокея! Одумайтесь, пока не поздно! Не ради себя, так ради него, не рушьте его судьбу, мастер Рен! Он ещё может найти счастье в другой девушке, если Вы дадите ему шанс! Неужели Вы готовы убить его, но привязать к себе? — Закрой рот. — Молодой мастер, я могу замолчать, но это ничего не изменит. Реальность, в которой Вы своими чувствами убиваете его, от моего молчания не поменяется. «Ты — последний уёбок. Я ненавижу тебя за ту боль, которую ты мне причиняешь. Ненавижу за то, что, блять, задыхаюсь и давлюсь своими чувствами к тебе. За то, что несмотря на то, что понимаю это всё, я не могу без тебя. Я не могу тебя возненавидеть искренне, по-настоящему. Я… Сука, я с ума с тобой сойду. Противоречу сам себе. Ты прав, слова — это последнее, чему можно доверять. Я не скажу, что позволю тебе любить меня, что хочу этого. Не скажу, не признаю даже под пытками Жанны, но это так.», — слова Хоро таяли в сознании Рена, душили его, выжигали сдавленными чувствами золотые глаза, словно ядовитый сигаретный дым. Неужели Басон прав? Неужели правильнее будет отпустить Хоро? Рен так и не бросил сигареты. И едва ли бросит когда-нибудь, хоть и понимает всё, что следует понимать. Что курение убивает. Понимает, но не хочет, не может бросить. И не бросит. Никогда. Скорее курить бросит его.***
— Я хочу, чтобы ты обращался со мной как со своей собакой, — заявил Хоро, задыхаясь под губами Рена. Китаец настолько оторопел, что даже отстранился и недоумённо посмотрел на любовника. Юсуи это не понравилось: — Не останавливайся, ублюдок, не смей. Иначе я трахну тебя здесь и сейчас, — прорычал Хоро, остервенело, сердито и озлобленно кусая Тао в шею и тут же слизывая с кровь с тонкой солоноватой кожи. — Не понял, что ты там говорил про собак? — медленно и рвано, чередуя слова с глубокими вдохами, пролепетал Рен заплетающимся от жажды языком. — Обращайся со мной грубо, как будто я твоя собака, — повторил Хоро куда-то в шею Рена. — Хоро, ты ебанутый? Какая ещё собака? — сонно проворчал Рен, вжимая запястья Хоро в кровать и осторожно, нежно и чувственно припадая сухими губами к подтянутому животу айну. Хоро потерял полустон-полувздох и закусил губу. В сознании возникла смелая мысль — самый быстрый способ отправиться к Хао, всего несколько слов. Нет, нельзя их говорить, нельзя. Рен ни за что не согласится, только пошлёт и смутится. Но ведь надо наказать его? А почему бы не наказать так, тем более, что дальше слов это точно не зайдёт? А слова что? Сказали, получили пизды, посмеялись и сразу забыли, — так почему бы и нет? — А ниже можешь? — неровно дыша, шёпотом спросил Хоро, стараясь растворить нервную усмешку в неуверенном тоне. Рука айну ищет успокоение в смольных жёстких волосах любовника-китайца. Внезапно сухие губы покинули живот, переметнувшись на «ниже». Хоро уронил во вдруг сгустившийся жаром двух тел, воздух, стон. Крепко сжал волосы Рена. — Полегче, сучонок. Я не разрешал, фу, — глухо прохрипел Тао, «наказывая» всё же мягким укусом-поцелуем в низ живота. В этом месте стоило быть особенно осторожным: где-то здесь накладывали швы. — Прости… — прошептал Хоро, роняя россыпь хаотичных пламенных поцелуев на губы, руки, лицо любовника. — Ты же понимаешь, что именно я целовал этими губами? — рвано усмехнулся Хоро. — Плевать. Мне слишком хорошо, чтобы думать о чём-то, так что просто заткнись и стони. Хочу слышать твой голос, когда не контролируешь себя, — прорычал Тао. Хоро послушно расслабился и позволил себе отдаться ощущениям, которые рождались под невесомыми поцелуями, уроненными Реном на горячую кожу. Тело северянина словно дрожало лёгкими разрядами-укусами тока. Сдерживаться не было ни смысла, ни необходимости, но Хоро всё же не по себе. Стыдно, что ли… Он старался глушить собственный голос, чтобы со стороны звучало не так пошло, не так грязно. — Ты не монашка, блять! — рассердился хлёстким ударом по лицу Рен. — Прости… — тихо пролепетал Хоро, закусив рассечённую губу. На языке растаял приятный металлический привкус. — Хватит. Не извиняйся. Я тебе не хозяин, не нужно извиняться за всякую хуету, — раздражённо прорычал Рен. — Разве? — с ломаной улыбкой отозвался Хоро, гоняя во рту собственную кровь. — Прекрати. Ты специально это делаешь? — Что именно? — прикрывая глаза, спросил Юсуи. — Всю эту херню: просишь быть твоим хозяином, обращаться с тобой грубо, как с собакой, делаешь вид, что это всё, такое отношение к тебе — нормально, — вот это всё — специально? Зачем? Чтобы воззвать к моей совести? Тогда тебе стоит знать, что я проебал её лет в пять, — угрюмо пояснил Рен, отстраняясь и добавляя: — Всё, у меня нет настроения, давай дальше сам, — китаец отполз от айну в другой край кровати и уныло уселся там, опустив голову с закрытыми глазами. Сознание терзали слова Басона и собственные мысли. — Да пошёл ты в пизду, Рен! Так нечестно! Гандон, блять… Я только-только настроился, ублюдок! Собери яйца в кулак и вернись к тому, что делал, иначе мы поменяемся местами! — негодующе взвыл Юсуи. — Прости. Прости меня, Хоро. — Что за хуйня? — выдал японец, подползая к Рену и припадая на предплечья, чтобы заглянуть в глаза китайца. — Я мудак. — Почему тебя это начало ебать только сейчас? Раньше ты бы и бровью не повёл, а сейчас вон как загнался… Что такое, м? — Хоро ласково подался носом вперёд, к Рену, и, поймав губы громового шамана, увлёк в нежный кроткий поцелуй. — Прости меня. Я… Должен отпустить тебя, знаю. Дай мне время, хорошо? Я отпущу тебя, но мне нужно время, — тихо и как-то испуганно, кротко, проговорил Рен чуть слышно. Хоро это не понравилось: китаец вёл себя слишком странно, говорил чудны́е вещи и вообще вёл себя странно. Не осталось ни следа от обыкновенно уверенного и жёсткого Рена; его место заняла блеклая тень самозванца-девианта. И Хоро это не нравилось. — Эй… Ну-ка ложись… Ты чего? Нормально себя чувствуешь? — Хоро провёл носом от пупка Рена до тугой резинки боксеров, оставляя мягкий поцелуй на финише. — Я должен тебя отпустить, — шумно вдохнув от волны дрожи после ласк айну, проронил Рен, запуская пальцы в до боли родные голубые вихры. — Что ты заладил «отпустить-отпустить»? Опять Дзюн на мозги присела, а ты, дурик мой впечатлительный, принял близко к сердцу? — умилённо усмехнулся Хоро. — Нет, не совсем. Не Дзюн, Басон. Впрочем, разница невелика. Он прав. — Да хуй там плавал! Что он наговорил тебе? Что. Он. Наговорил? Это ведь из-за него ты сегодня сам не свой? — сердито-негодующе проговорил Хоро. — Ничего, забудь, всё в норме, — устало улыбнулся Рен, вяло массируя голову Хоро, и купая пальцы в мягких волосах айну. — Нихуя. Рен… Рен, послушай меня, — Юсуи поднялся к лицу китайца и занырнул в золотые глаза, ласково и мягко обхватывая строгие скулы громового шамана. — Слушаю, — вымученная благодарная улыбка оживила сухие тонкие губы воина грома. Так Рен мог улыбаться только с Хоро. — Не нужно слушать Басона. Он ничего не знает и не может знать о том, что я испытываю рядом с тобой. Никто не знает, никто не может понять. Басон ведь не одобряет наши отношения, верно? — Да, не одобряет. Считает, что я запутался, что это просто травма после смерти отца, ребячество и бравада, желание кому-то что-то доказать, и не более того. Я устал ему что-то доказывать. Он грозится рассказать о нас Дзюн. Но не думаю, что это зайдёт дальше угроз. В любом случае, я что-то придумаю. Не волнуйся только, хорошо? Мы справимся, обещаю, — Рен раскрыл ладонь. Хоро накрыл своей ланью его. Рен сплёл их пальцы и перевернул. — Хорошо. На Хоккайдо всё наладится, правда? — Правда. Наш паром через пять дней. Надеюсь, ты не разбирал чемодан? — выдохнул Рен с тающей на губах улыбкой.