Мы справимся

      Рен лежит в темноте спальни в одной кровати с Хоро. Тао настороженно прислушивается: звуки, которые вырываются во мрак комнаты, — тревожные звоночки. Они не нравятся Рену. Дыхание северянина кажется неправильным: странно-рваным, шумным, скулящим. Словно Хоро — щенок, которому больно. Щенок, у которого поломали что-то внутри. Теперь эта «неправильность» дыхания айну казалась не просто нестройно-болезненной, но жуткой, ненормальной и нездоровой.       Юсуи медленно, тяжело и как-то скованно повернулся, издав тихий глухой стон. Спустил ноги без спешки, но с внезапно появившейся осторожностью, сел на кровати и теперь явно намеревался встать. Рен настороженно наблюдает за действиями северянина. Сначала молчит, хоть и терзается любопытством: что происходит? Где-то на краю сонного сознания Рена всплывает мысль, что Хоро — лунатик. Но во время Турнира, когда их команда жила под одной крышей в деревне Пачи, ничего подобного китаец за другом не замечал. Поэтому Тао напряжённо интересуется:       — Далеко ты? Не заблудишься? Может, проводить?       Юсуи только замер и едва различимо мотнул головой:       — Я отлить. В туалет, — голос сдавленный, тихий, напряжённый. Глухой.       Рен не из тех дотошных прилипал, которым надо повторять дважды, но ответ друга не нравится: проницательный шаман чувствует в голосе гостя какую-то нехорошую вибрацию, слышит: сам тон Хоро-Хоро не нормальный. Тао прикусывает язык и поворачивается на бок, уткнув горящее лицо в холодную подушку. Стыдно за чрезмерную, навязчивую обеспокоенность, которую не смог, не захотел сдержать. Которую не сдержал.       Китаец только улёгся удобно, закрыл глаза, даже задремал, как все крупицы сна сжёг грохот из глубины квартиры. Тао вскакивает просто машинально, не желает строить предположений, что и почему это было. Хозяин без раздумий покинул пустую кровать и двинулся на звук. Молодой человек предусмотрительно оставил в комнате зажжённый свет, чтобы не навернуться во мраке квартиры. Это позволило однозначно определить, что за груда растянулась на полу. Отголоски света вызарили голубые пряди на паркете, — сердце пропустило удар. Рен подлетел к лежащему на полу Хоро, склонился над ним. Мысли — врассыпную, в стороны. Куда-то растерялось и хвалёное хладнокровие Тао, когда северянин испустил едва слышную бессильную усмешку необыкновенно бледными губами:       — Испугался?       — Кр… Кретин… Я чуть… Блять, я чуть сам не откинулся, ебанутый! Разве так можно шутить, уродец?! Ты просто… Сука, я сам тебя сейчас добью! — сердце колотится как ненормальное. Вот-вот выпрыгнет из груди. Вот-вот пробьёт стенку мышц, костей, кожи и сухожилий. Выбросится эффектнее голливудских кадров, законченных суицидников и отбитых психов.       — Ре… Рен… Мне что-то… Каж… Кажется, я съел что-то не… не то… Живот болит очень силь… сильно… Я… сейчас сд… сдохну… — Хоро не в силах сфокусировать взгляд на китайце: синие глаза так и норовят подкатиться или закрыться вовсе. Голос — затухающий, отрывистый. Слова выдыхает рвано, позволяет им затеряться в пространстве. Громовой воин почти забыл, как дышать, держа голову Хоро на коленях. Мысль, что японец второй раз подряд подшучивает, даже не успевает возникнуть — Рен сам, своими руками чувствует холодную липкую испарину на лбу северянина, ощущает его запредельный пульс. Видит даже в полумраке, как грудь Хоро в одышке вздымается тяжело, чувствует — голубые волосы взмокли. Юсуи так и норовит свернуться эмбрионом. Пытается на коленях Рена повернуться на бок, поджать ноги. Парень то успокаивается, выравнивая и смиряя дыхание, — в такие мгновения кажется, что айну просто дремлет, прикрыв глаза, но только глазные яблоки, что ходят под тонкой кожей, выдают тревожное бдение Юсуи. Неизбежно эту обманчивую идиллию разбивает судорожное движение северянина в момент резкой боли.       Рен впускает пальцы в мягкие волосы Хоро, путается в них, — ищет успокоение. Напрасно: пусть дрожь в руках растаяла, беспокойство, колотившее изнутри, не исчезает никак. Даже сознанию китайца не обмануть чуткое нутро.       Тао дрожащими руками достал из кармана телефон и начал искать номер быстрого набора.       — К… кому т-ты за… звонишь? — едва слышно пролепетал Юсуи.       — Знакомому врачу.       — Вс… Всё х… Не… не надо… Я б… боюсь вр…       — Я тебя сейчас трахну, — будет не хорошо. Блять, Хоро, ты вообще понимаешь, что несёшь?! Ты же вот-вот с Хао встретишься, и пиздишь мне, что всё хорошо?! — взревел Рен, непроизвольно сжимая в кулаке чужие пряди. Нутро колотится в припадке, как сумасшедшее. Каменное человеческое сердце в груди китайца заменили на мышечное — колибри с его размерами и ритмом.       — Молодой мастер Тао, не нервничайте, это вкупе с курением способствует быстрому изнашиванию сосудов… Поберегите себя, мастер Хорокей не хотел бы…       — Срать я хотел, чего он не хотел бы, ненормальный, блять… — бурчит Рен не своим, — едким, расшатанным, дрожащим голосом, но мигом переключает своё раздражение на Басона: — тебя кто-то спрашивал? Пока не обращусь, — помалкивай. Любить мой мозг — целая очередь, Басон. Я много раз говорил: о себе, своих нервах, здоровье, лёгких, отношениях, работе — позабочусь сам. Не мама, не Дзюн, не Билл, не Брокен, не Занг-Чин, — я. Это мои дела, мои заботы, мои проблемы, и перестань мне ебать с этим мозги. Почему я вообще должен говорить об этом?! Сколько можно, блять, я не Питер Пен, которому вечно четырнадцать — я могу сам контролировать свою жизнь. Тебе нос совать я запрещаю. Не говори под руку: я звоню Хану, надеюсь, он не на вызове, сможет приехать.       Чаяния Тао оправдались лишь частично: долгое время звонок не получал ответа. И вдруг гудки сменяются чуть раздражённым молодым мужским баритоном:       — Рен, я собираюсь на смену. Что ты хочешь?       — Заедь ко мне перед сменой, нужна медицинская помощь. Это срочно. — коротко и чётко. Дрожь в голосе китайца сгладилась. Теперь — деловая конкретика и сухость. Слова — быстрые и разборчивые, чёткие.       — Вызови скорую, какие проблемы? — последовал ответ.       — Необходима конфиденциальность. Я заплачу, заедь. Разве у тебя бывают лишние деньги?       — Ладно. Открытая травма? Что брать-то с собой?       — Нет, закрытая. Я не знаю, что вообще с ним. Приезжай и смотри, кто из нас врач?       — Хорошо. Жди. Соберусь — приеду.       — Спасибо, Хан.       — Спасибо скажи моей сестре. Гуань нас познакомила.       Рен сбрасывает звонок. Наконец выдыхает. Покурить. Срочно покурить. От Хоро отходить на балкон нельзя, но нервная дрожь в руках возвращается.       Достаёт из кармана куртки сигареты и зажигалку, подползает к Юсуи, — проверить, как он, сможет дождаться, или придётся прямо сейчас — среди ночи, — хватать айну в охапку и везти в больницу самому.       — Живой, солдат? Отдайте рапорт о своём состоянии, — напускная бодрость в голосе слишком очевидна, но Хоро совсем не до этого. Ему хоть бы понять вообще, что хочет Рен. Вопль боли в животе туманит синие глаза, скрывает огонёк осознанности в льдинках. Вместо ответа Юсуи бессильно прикрывает глаза.       — Понял. Потерпи немного, он скоро приедет. Как ты вообще, сможешь полежать немного один спокойно, если я на балкон мотнусь покурить? — китаец обречённо накрывает горячую ладонь Хоро и переворачивает их ладони уже просто неосознанно, — выражение беспокойства и поддержки. Попытка сказать, что сожалеет, и что всё будет хорошо. Обязательно.       Хоро чувствует его холодные руки. Это успокаивает. Боль как будто затихает. Но только пока Рен рядом. Сейчас уйдёт он — вернётся пронзительный стон. Будет разрывать изнутри. Последний судорожный вдох — попытка запастись кислородом, пополнить запасы решимости. И на выдохе, из последних сил, почти теряя сознание от боли:       — Кури здесь.       — Точно? Я не хочу тебе навредить ещё сильнее.       Требовательное, ожесточённое, неожиданно сильное сжимание руки — ярый протест. Сухие губы Рена обречённо обхватывают сигарету, чирканье высекает искру, вспышка пламени мягко заставляет полумрак расступиться. Шипение, — и воздух наполняет тонкий запах табака. Хоро жадно вдыхает приятный аромат. Это как анестезия для северянина. Даже боль, чудится, расступается. Ненадолго возвращаются силы. Крох времени этого прилива достаточно, чтобы Юсуи открыл глаза и одним движением перехватил сигарету из рук китайца и вложил в свои губы. Золотые глаза с немым неверием наблюдают происходящий сюрреализм: Хоро — этот правильный зожник-спортсмен-защитник природы, — затягивается его сигаретой! Закономерная расплата в виде приступа кашля не настигает, и Юсуи продолжает спокойно покуривать. Немое возмущение в золотых глазах игнорирует наглухо — точно с присущим ему одному, откровенным и вызывающим хамством.       Но Рен даже рад в каком-то смысле: так Хоро, по крайней мере, выглядит уже живее жмурика, и на том спасибо. То ли машинально-неосознанно, то ли в поисках успокоения, Тао начинает поглаживать большим пальцем кожу руки северянина. Но долго не выдерживает, вязко усмехается:       — Курить вредно. Точную твою формулировку тогда не запомнил, но суть в том, что будешь курить — откинешься раньше положенного. Не надо.       — Прямо сей… — Хоро не договорил: прервал внезапный поцелуй Рена. Тао целовал как никогда нежно, без агрессивного, требовательного, напора, — мягко и бережно. Китаец мнил прежде, что такую деликатную нежность отдаст лишь Гуань — ироничная усмешка жизни: так он целует совсем не Гуань. Не отважился даже коснуться друга руками, чтобы не сделать больно, больнее. Северянин замер. Не понимал, что реально; что — галлюцинация истощённого физическим страданием, сознания. Видимо, перехватив мутный от непонимания взгляд, Рен усмехнулся, прерывая поцелуй:       — Было любопытно, что ты чувствуешь, целуя меня после затяжек. Да, что-то в этом есть.       — Вух… — неопределённо выдохнул Юсуи. Вот бы это ощущение никогда не испарялось… Этот вихрь чувств: будто накрыло волной сокрушительного цунами, унесло все крыши ввысь, в небеса, — за границы облаков, взорвались все цепи, что прежде удерживали у земли, и тело, душу ничто больше не удерживало. Сознание воспарило к звёздам, а потом рухнуло пылающей кометой на землю, словно стремительный спуск с американских горок. Хоро не знает точно, но думает, что это невероятнее самого яркого наркотического прихода. По крайней мере, сердце колотится так же сильно, быстро и гулко. Каждый удар — разряд дефибриллятора мощностью пять тысяч вольт — возвращает к жизни, в сознание мгновенно.       Звонок домофона прорвался сквозь шок Юсуи и чуть смирил напряжение Рена. Вернул китайца в реальность, где напротив северянин дышит уже ровно. Тао пришлось осторожно убрать голову друга со своих колен на пол и, поднявшись на ноги, пойти открывать.       Как шаман и полагал, это на вызов пришёл знакомый врач. В рамке видеодомофона ярко прорезает темноту вертящий головой званый гость: молодой человек низкого роста, худощавого телосложения, с густыми короткими прямыми волосами угольно-чёрного цвета. Добрые карие глаза с проницательным взглядом чем-то напоминают Йо. Широкое овальное лицо украшает тонкий нос, будто в противоположность маленьким губам.       — Заждался? — уточнил гость, мягко и чуть виновато улыбнувшись.       — Да, поднимайся, — нетерпеливо-нервно выдохнул Рен, нажимая нужную кнопку. Пусть медик уже практически на месте, шаман всё же кидал на Хоро беспокойные взгляды. Наказание для себя — кусание губ и негодование о том, что не потащил упёртого северянина за шкибот в больницу сразу же. Отложил до утра — а теперь кто знает, чем обернётся промедление?              Пока Тао убивался такими мыслями, раздался звонок в дверь. Движения Рена — порывистые, размашистые, дёрганые. Каждое пронизано нервной дрожью. Парень пытается вернуть дыхание в нормальное русло. Без сигарет — дохлый номер.       Наконец, Рену удаётся открыть дверь. Китаец впускает в квартиру подъездный холод и медика. Первое остужает раскалённые нервы, второй — спасает одним присутствием.       — Кому требуется помощь? — сходу спрашивает врач, но, осмотревшись, добавляет:       — Так, полагаю, этот молодой человек — и есть пациент? — с пониманием уточнил эскулап. Кивок на Хоро в позе эмбриона.       — Здравствуйте, я врач. Что Вас беспокоит? — медик подошёл к северянину. Бледное лицо японца покрыто испариной, грудь вздымается тяжело и медленно. Юсуи пытается что-то проговорить. Не получается. Вместо этого — едва слышное сдавленное поскуливание.       — Что же… Рен, может, ты обрисуешь ситуацию: что послужило поводом для вызова, какие жалобы у молодого человека, как долго они продолжаются? — медик переводит взгляд карих глаз на Рена.       — Его избили на улице вчера. Моя ошибка — послушал увещевания этого дурака, не повёз в больницу сразу, решил подождать до утра. Подождал.       — Состояние обострилось? Как это проявилось?       — Сначала… Он вообще еле дышал, потом — лучше. Дышит как-то странно… Рвано, что ли… Я боюсь его трогать — едва ли сознание не теряет от прикосновений.       — Побои сняли? В полицию уже обратились? — напряжённый вопрос медика строго-укорно дрожит в его мягких карих глазах. Рен отрицательно мотает головой. Иного ответа Хан не ожидал услышать: слишком хорошо успел узнать влиятельного китайца.       — Как хочешь, Рен, я должен его осмотреть и занести всё в протокол без утаек. Мне ещё отчитываться за этот вызов.       — Отчитываться? Перед кем? Из слов Гуань я понял, что ты организовал частную станцию первой помощи, и работаешь сам на себя. Перед кем тебе отчитываться? — недовольно. Рен всегда испытывал недовольство и раздражение в моменты, когда натыкался на неожиданности и препятствия.       — Всё так и есть, да, но, тем не менее, я занимаюсь оказанием медицинских услуг — это налагает на меня ещё более суровые обязательства, которым я вынужден соответствовать. Отсюда вытекают частые ревизии, отчёты, проверки, тестирования, курсы повышения квалификации. И за этого парня я должен отчитаться. Думаешь, я тут бумажки разрисовываю на память от нечего делать?       — Нет, я всё понимаю. Делай, что должен.       — Продиктуй мне его полное имя, для начала. А потом будешь ассистентом при осмотре.       — Его зовут: Юсуи Хорокеу.       — Возраст?       — Двадцать пять.       — Хорошо. Теперь я приступаю к осмотру. Ты говорил, парня избили? Кто избил? Почему не снимали побои, не обращались в органы?       — Потому что есть свои причины, — скупо и враждебно. Рен начинает напрягаться. Он ведь рассчитывал обойтись без неудобных вопросов. Не получилось.       — Вы живёте вместе, я правильно понимаю?       — Какое отношение это имеет к делу? — шипение Рена почти походит на рычание.       — Прямое. Каков характер ваших взаимоотношений? — бесцеремонный напор медика неприятно удивляет Тао. Рен поджимает сухие губы, складывает тонкой нитью.       — Мы давние друзья, — почти правда. «Почти» не считается. По большому счёту, так и есть. Просто имеет место ещё пара деталей, о которых ни Хану, ни кому-либо ещё, знать не надо.       — Хорошо, а скажи… Как друг этот парень часто тебя раздражает? — продолжал собирать сведения медик.       — Что? Что за бред? К чему ты клонишь? Думаешь, это я довёл его до такого состояния?!       — Я ничего такого не говорил, это всё — твои домыслы, Рен. Но я слишком увлёкся: пора приступать к ключевому этапу — к осмотру и постановке предварительного диагноза. Помоги мне раздеть своего друга. И… Надо бы его куда-то уложить. Сядь так, чтобы можно было поместить его голову на твои колени.       — К… конечно… — одна мысль о том, что к северянину прикоснётся чужак, — взрывает нутро Рена злостью. Но делать нечего: либо запихнуть бурю в груди куда подальше, либо бросить друга. Последний вариант — не вариант. Но есть ещё один…       — Рен, всё нормально? — в голосе медика непонимание мешается с удивлением.       Шаман принял предписанное положение, в поисках успокоения в отсутствии сигарет — ласковый и смирный вихрь волос северянина. Купать в них пальцы — по крупицам методично возвращать самообладание, смирять раздражение, становиться кротким. Заново учиться дышать.       — Если тебя не смущает пациент, умирающий от боли, пока мы треплемся, то вполне. Хватит воздух сотрясать, занимайся тем, зачем я тебя вызвал, — с раздражением прорычал китайский шаман.       — Если бы ты открыл глаза, — увидел, что я уже минуту пальпирую его.        Слабый жалобный стон, вырвавшийся на выдохе — подтверждение слов медика. Наблюдать, как раздетого по пояс Хоро трогает пальпирует кто-то другой, — личное наказание для Рена. Такое могла бы учинить итако Анна Вторая, — настолько жестокое. Поэтому Рен крепче жмурит золотые глаза и до солоноватой крови прикусывает губы, — попытка отрезвить себя. Не курить же прямо здесь, при медике.       Тао последовал совету врача и увидел: Хан вдумчиво прикасается к подтянутому торсу северянина. Хоро — бледнее покойника, чуть не плачет. Прикусил губу — тоже пытается запереть боль внутри. В синих глазах стоят слёзы. Он хочет только одного: чтобы эта пытка скорее подошла к концу. Движения Хана — осторожны, но приносят много боли. Она выливается в льдинки, отравляет их горечью. Рен перехватил это взглядом. Лицо китайца дрогнуло короткой вспышкой страдания. Нет, это невозможно наблюдать спокойно.       Рен подползает к Хоро и Хану. Рука северянина судорожно сжата в кулак, глаза залиты криком и болью.       Мягко накрывает горячий мокрый кулак своей холодной рукой и осторожно, палец за пальцем, — расправляет ладонь Хоро. Накрывает своей, переплетает пальцы с его. Простое действо сейчас по сокровенности стоит рядом с поцелуем — настолько оно чувственно. Это нежность, родившаяся только из-за и благодаря Хоро; неформальность и секундное безразличие к присутствию Хана, словно медика здесь нет вовсе.       Из уст Хоро вырывается несколько выдохов. Прикрывает глаза, чуть-чуть, едва-едва заметно улыбается уголками бледных губ. Рен чувствует потребность коснуться их своими, но понимает — нельзя.       — Ну так что скажешь? — голос Тао звучит странно от долгого молчания, глухо и сдавленно.       — У меня есть подозрение, и надеюсь, оно не подтвердится. Хотя высока вероятность моей правоты, — тихие слова эскулапа вязко текут в реальность.       — Что за подозрение? — напряжённо рычит Рен. Он хочет услышать ответ. Даже если ему не понравится. Он не хочет услышать ответ. Особенно если ему не понравится.       — Скорее всего, это разрыв селезёнки. Боль в левом подреберье, желудок расширен, левая часть ободочной кишки и желудок смещены вправо и книзу. Все эти симптомы указывают на разрыв селезёнки.       — «Скорее всего»? Лечить его ты тоже будешь этим «скорее всего»? — злость и раздрай сдержать Рену уже не под силу. Слишком больно колотит сердце и сдавливает лёгкие. Сейчас это — не лёгкие: слишком тяжёлые, чтобы носить такое имя.       — Успокойся, Рен, и сбавь тон. Всё не так страшно, как могло бы оказаться: до полного разрыва пока не дошло. Я приехал по твоей просьбе в своё личное время. Сказал, что помогу, — значит, помогу. Если ты заткнёшь внутреннюю семиклассницу и послушаешь меня.       — Слушаю. Говори, что теперь делать.       — Его нужно срочно доставить в больницу. Там проведут УЗИ, КТ, рентген, — это всё для уточнения диагноза. Без этих исследований я ничего конкретнее сказать не могу. Предупреждаю сразу: там придётся отвечать на неудобные вопросы и держать себя в руках, в рамках приличий. Вы бы ещё при мне раздеваться начали… Короче, не тяни: вези его в больницу или вызывай обычную скорую. И совет напоследок: эти засосы и укусы на его шее… Рен, это, конечно, ваше личное дело, но следы от них заживают не так быстро. Это вызовет вопросы у врачей в больнице. У тебя могут быть проблемы, если заведут дело по факту поступления человека с насильственными травмами.       — Я понял. Спасибо за помощь и за советы. Теперь мне нужно собрать его вещи в больницу, позвонить на работу и в скорую.       — Тогда я пойду?       — Стой. Сколько я должен?       — Гуань меня убьёт, если узнает, что я взял с тебя что-то за вызов. Нисколько, ты ничего не должен.       — Не узнает. Сколько? У тебя ведь есть прейскурант. У меня нет времени на препирания с тобой, так что выключи барана, — Рен стоит на своём до конца. В голосе — твёрдость, жёсткость и толика секундного раздражения.       Вместо ответа Хан достал телефон, открыл галерею, пролистал в поисках прейскуранта и показал Рену.       — Так бы сразу, блять, а то началось… Я не такая, не сякая… — с усмешкой выдохнул Тао, и, достав из куртки деньги, расплатился.       — Спасибо. Удачи, не тяни в следующий раз — сразу звони мне или в городскую скорую.

***

      Едва Рен закрыл дверь за Ханом, достал телефон. Первый звонок — в скорую. Второй — на работу. Со скорой проблем возникнуть не должно, а вот с работой…       Пусть Рен и работал в собственной компании, где коллеги — подчинённые, всё же приходилось с ними взаимодействовать. Это взаимодействие — неприятно. Оно нарушает личное пространство Рена. Предстоящий звонок на работу — акт насилия над собой: шаман уже предвкушал, как подольёт масла в адский механизм сплетен и обсуждений этим звонком. Дзюн часто говорила, что слону не должно быть дела до тявканья дворовых собачонок, но слону было дело. Поэтому слон не хотел никому звонить. Слона никто не спрашивает. Есть только необходимость. Она диктует правила игры. И Рен нажимает на «вызов» около контакта «Занг-Чин».       — К… кому? — скрип Хоро почти не слышен: слабый голос теряется где-то внизу, но достигает слуха Рена.       — На работу, а что?       — Не хо… чу… в боль… Не надо, — не просьба, — мольба.       — Я поеду с тобой. Надо. Прошу, Хоро. Я никогда ни о чём не просил. Ну же, пожалуйста, — ещё один бережный и чувственно-нежный мягкий поцелуй накрывает губы северянина. А потому что Рену уже не важно, кто кого как целует. А потому что Рену сейчас важно только одно: чтобы Хоро не упрямился и поехал в больницу.

      ***

      — Рен? Что такое? Где ты? Уже в офисе? — бас Занг-Чинга звучит чуждо, хрипло, грубо, неприятно. Особенно после слабого голоса Хоро.       — Меня не будет сегодня и, возможно, ещё какое-то время. Во всём, как обычно в таких ситуациях, слушать Дзюн, — быстро обозначил Рен. Главное — сбросить вызов до того, как появятся…       — Почему? — неудобные вопросы. Впрочем, Тао не собирается на них отвечать.       — Потому что. Никого, кроме меня, это волновать не должно. Работайте в штатном режиме без меня. Звонить мне только в экстренных случаях.       — Понял, шеф, — ничего страшного или невыносимого, но почему тогда так отчаянно неприятно приоткрывать дверцу в свою жизнь за пределами работы?       Об этом Рен подумает потом, а может — и нет. Сейчас нужно собрать вещи Хоро в больницу до приезда скорой. Тао прошёл из прихожей в комнату, сразу к шкафу с одеждой гостя. Открыл. Что вообще может понадобиться человеку в больнице? — сам Рен имеет слишком скудный опыт в реабилитациях, чтобы на автомате ответить на этот вопрос. Задумчиво останавливает золотой взгляд на дверце. Так, ну первое — одежда, в которой будет лежать Хоро. Это должно быть что-то удобное… Пара футболок и свободных штанов — отличный выбор. Второе — бельё и средства личной гигиены. К одежде добавляет пару своих платков. Дорогие, строгие, сдержанные, без витиеватых узоров. Это, пожалуй, станет подарком для Хоро. Да? Да.       На глаза попадается украшенная искусной вышивкой хатимаки — подарок Пирики на прощание, который Рен снял с головы друга-не друга ещё на балконе в ту их самую первую ночь. Это приятное для Тао воспоминание. Но также есть вероятность, что у Хоро хатимаки может вызвать другие ассоциации — с Пирикой. Рен этого не хочет. Хатимаки останется здесь, в этом шкафу, и, желательно, — навсегда.       Покидав все вещи на кровать, Рен добавляет в груду тряпок лазурное махровое полотенце и складывает всё в чемодан. Аккуратно расправляет каждую вещь. Пусть помнётся, — не важно, — Рен уберёт ещё раз. Ему больше не сложно заботиться о Хоро. Он задолжал эту заботу, когда запретил звонки себе на работу. Давно известно, что скупой платит дважды.