Кофе на миндальном

      Это было так странно — стоять здесь без Саске. В одиночестве наблюдать за тем, как самые тяжёлые часы наконец приводят к тому, чего все так долго ждали — к Хинате, которую вернули в больничную палату и которая устало машет всем в это чёртово стеклянное окошко в стене. И улыбается так измученно, но так облегчённо и счастливо.       Слёзы наконец высохли, и лицо неприятно стянуло, а на душе словно осел пепел некогда бушевавшего пожара. Понимание того, что всё действительно закончилось, мягким пледом укрывало её перевозбуждённое сознание, мягко отгоняя все плохие мысли и исходы, которые в итоге не случились.       И каким же было счастьем смотреть на самого Наруто, что сидел рядом с больничной койкой и чмокал несчастную Хинату наверное уже сотый раз. Слышать его смех, его шутки и совершенно не разбирать слов, что он шептал ей на ухо, отчего девушка еще шире улыбалась.       Сакура действительно надеялась никогда не познать того, что сегодня познал Узумаки. Никогда не сталкиваться с мучениями, когда ты просто не знаешь, чего ждать дальше. Ты не знаешь, выживет ли твой любимый человек или какой из разов, когда ты к нему прикасался, — последний? Остановится ли его сердце и какое выражение будет на его лице. Сможешь ли ты снова собрать себя после этого или навсегда останешься вместе с ним — далеко за пределами этого мира?       Сакура легко себя обняла и вдруг ее всю пронзила молния. Расфокусировался взгляд, мозг закипел с такой силой, что казалось еще чуть-чуть — и ее череп просто лопнет. Она невидяще огляделась — Итачи говорил о чем-то тыкающему в окошко Шину, а Элли в кулачок улыбалась. За стеклом Наруто и Хината, а где-то там их новорожденный ребенок. И во всей этой идиллии она не заметила для себя самого главного, что упорно скрывалось от нее последние часы.       — Где Саске?       Вопрос разрезал воздух словно меч, и Итачи слишком резко обернулся.       Казалось, что сам воздух потяжелел, когда в следующую секунду старший Учиха молча встал и достал телефон, набирая номер, который Сакура уже знала наизусть.       Он сбрасывает, хмурится и набирает вновь. Снова и снова. И снова.       Не нужно было слов, чтобы все понять. Никогда и ни за что на свете Саске бы не пропустил рождение собственного крестника — ребенка своего лучшего друга. Никакой бизнес, деньги, встречи, женщины — ничего, что встало бы выше. Здесь было все, что он так тщательно оберегал — Итачи и его семья, лучший друг с его женой и она сама — девушка, которой он некогда признался в чувствах. Холодный расчетливый бизнесмен и желанный плод для миллиона женщин. И что должно произойти, чтобы Саске Учиха, которого они знали, поступил бы так?       Сакура пыталась найти тысячи и одну причину. Возможно, ее босс просто сломался — не выдержал напряжения, которое точно под кожу забиралось. Не смог бы поддержать Наруто? Винил бы во всем снова себя? Ему действительно было настолько страшно, что он даже не поверил в то, что Узумаки выживет?       Сакура кусала ноготь большого пальца и с каждой минутой ей становилось страшно. По-человечески страшно за Саске.       — Подождать до завтра? — Элли вопросительно смотрит на своего мужа, что стоял к ним спиной и не переставал звонить. Раз за разом.       Итачи промолчал.       Отчасти, Сакура могла понять. Сердце Наруто сейчас преисполнено покоем, его самая главная ценность в мире — рядом с ним, живая и улыбающаяся, его сын родился здоровым и крепким мальчиком, и в ближайшее время ему вряд ли кто-то что-то скажет.       — Когда Саске объявится, ему придется объясниться, — Харуно упрямо смотрит перед собой и также упрямо грызет свой палец.

***

      Сакура сидит на этом диване, где они когда-то разговаривали, перед ней мельтешит Итачи, кричит что-то в трубку, и она слишком остро ощутила неполноценность. И это заставило ее сердце пропустить удар — вот так просто, за такое короткое время, Учиха Саске стал неотъемлемой частью ее жизни. И находясь сейчас здесь, сжавшись в комок, Сакура почувствовала, как сильно ей хотелось, чтобы Саске пришел именно сейчас. Чтобы именно сейчас эта гребаная дверь открылась и появился он, чтобы сказал ей, что ей нечего бояться, что все будет хорошо и он никогда ее не оставит. Было ли у нее право на такую роскошь?       — Я приеду завтра утром, — из водоворота мыслей ее вытащил голос старшего Учихи. — Никуда не уходи, на работу можешь завтра не приходить. И держи телефон около себя. Может он позвонит.       Она слабо кивнула и смотрела в спину уходящему Итачи. Не требовалось много ума, чтобы понять, что он совсем не одобряет поступков своего брата. Не сказать, что сама Сакура ему не импонировала, просто видимо он слишком сильно беспокоится за своего брата. Возможно, даже сильнее, чем сам Саске о нем.       Дверь хлопнула, и вся тяжесть этой одинокой квартиры свалилась ей на плечи. К счастью, Сакура уснула слишком быстро, чтобы продолжить тонуть в мыслях об Учихе Саске.

***

      Она сидела на барном стуле и смотрела на осевшую кофейную пенку, подмечая, как отлично она сейчас подчеркивала ее состояние. Саске не вернулся, не позвонил и не написал ни одного СМС-сообщения.       Сакура была полностью разбита.       Неприятные липкие щупальца тревоги обвивали ее сердце, душу, заставляли мозг крутиться в мыслях, наполненных самыми страшными исходами, в которых Учиха Саске больше никогда к ней не вернется.       Харуно безучастно смотрела перед собой, прямо как в то утро; только тогда ее босс стоял перед ней, смотрел ей в глаза и говорил с ней своим тихим, напряженным голосом.       Она чувствовала себя отвратительно. Тех ничтожных часов сна, в которые ей удосужилось провалиться, не хватило, чтобы организм хоть немного восстановился, чтобы способности мыслить трезво и не накручивать саму себя к ней вернулись.       Пропал аппетит, и живот протестующе заурчал, призывая хозяйку дать ему хоть крохи пищи. Но Сакура не ела. И кофе на миндальном так и стоял нетронутым, поблескивая в утреннем солнце своей потускневшей пенкой.       Девушка боялась своих же ощущений — она чувствовала такую необъятную пустоту, меланхолию и усталость, словно у нее разом все отняли. Словно ее жизнь больше не имела ценности.       И это действительно было страшно чувствовать. Было страшно от осознания, что все это она чувствовала из-за пропажи Саске. Он так и не ответил ни на один звонок, ни от нее, ни от Итачи.       Наруто все также ничего не знал, и Сакура была солидарна со старшим представителем Учих — так будет лучше. В этом грязном, отвратительном мире Наруто был первым человеком, достойным спокойной радости и неведения. Хотя бы сегодня. Хотя бы еще несколько часов.       Сакура устало выдохнула и потерла глаза. С каждой минутой она все больше погружалась в отчаяние, пропасть, в которой светлый лучик надежды, что прямо сейчас дверь откроется и войдет Саске, медленно затухал. Она не знала, где он, что с ним, с кем, насколько он далеко, и эти вечные внутренние вопросы, на которые нет ответа, все глубже тянули ее на самое дно. Дно, в котором все последние события мелькали перед глазами тревожным калейдоскопом, который подбрасывал воображению новые невообразимые догадки того, что же случилось с Саске.       Ее босс мог быть где угодно, с кем угодно, но абсолютно в каждом варианте он был в опасности. Период, в котором Сакура била себя в грудь и была готова сорваться в одной пижаме прямо в осенний Нью-Йорк, обыскивая каждую улочку, каждый мусорный бак, прошел, и на месте этого импульса тихонько догорала призрачная надежда, что Саске просто уехал решать какой-то неотложный вопрос компании. Пожалуйста, пусть он просто поедет и установит чертовы аквариумы в клубе.       Но Сакура прекрасно понимала, что это был полный бред. Он не поехал смотреть никакие аквариумы, не поехал решать дела по работе и даже не поехал нажраться от счастья рождения крестника.       Саске просто исчез.       Исчез из больницы так, что никто этого не заметил. Исчез, не оставив сообщения (которое было бы в сложившейся ситуации очень кстати), не поставил никого в известность.       И ее тоже не поставил.       Сакура перебралась на диван, жалобно укрывая себя небрежно валявшимся на нем пледом, представляя себе, что это просто затянувшийся, ужасный сон. Ей настолько было себя жалко, что хотелось вновь расплакаться.       Как же сильно она хотела сейчас нырнуть в какофонию мужского парфюма, стирального порошка и сигарет, вперемешку с тонкими нотками недавно выпитого кофе. На том же миндальном молоке, на котором был приготовлен его близнец, сейчас забыто стоявший на кухонном островке.       Сакура впервые чувствовала такую всепоглощающую нужду в Саске. В простом присутствии, в очевидном успокаивающем факте, что с ее боссом все хорошо. В едкой шутке, подколе, в нежном касании мужской руки, в пленяющих объятиях, в которых она могла ни о чем другом не беспокоиться.       Она чувствовала, как сильно спокойствие ее души было зависимо от Учихи Саске — знать, что он в порядке, что он спит наверху, в своей спальне (в которой кстати она так ни разу и не побывала).       И то, что с ней сейчас происходило — никогда не происходило раньше. Рядом со своим боссом она, кажется, испытала все эмоции на свете, но точно не те, что сейчас поселились в ее сердце, туго сжимаясь, пульсируя и посылая по всему ее нутру неприятные, давящие волны.       Ей было очень и очень страшно.       Страшно узнать, что этой ночью случилось что-то, из-за чего она больше никогда не нырнет в плен чужих черных глаз. Пусть он больше никогда с ней не заговорит, пусть не прикоснется, не посмотрит — только пусть будет жив.       Сакура с ужасом понимала, что ее тело обездвижено, ей не хотелось вставать, работать, думать, смеяться.       Ей не хотелось абсолютно ничего.       И в этой ужасающей апатии рождалось то понимание, которое укромно сидело в самом далеком углу девичьей души, словно ждало того необходимого момента, чтобы показаться.       Понимание, которое точно режиссер, управляло ее действиями издалека, которое смеялось с момента, когда Сакура произнесла своему боссу слова из серии «мне нужно время», резонно про себя подчеркивающее, что на самом деле никакого времени не требовалось. Что ее сердце совершенно точно все знало.       Это понимание искусно пряталось очень глубоко, не показываясь, поджидая, когда его не будут закапывать дальше, еще глубже, лишь бы не принимать на себя ответственность за возникшие, совершенно очевидные чувства.       По щеке Сакуры потекла слеза, когда в голове очень отчетливо, ярко и кричаще возник ответ.       Понимание того, что она, черт его дери, влюбилась в… — Сакура, ты дома?       Стук. Стук, стук. Еще.       Она быстро повернула голову и встретилась с парой черных глаз, что доселе ее не заметили. Саске медленно, засунув руки в карманы, шел ей навстречу, сощурившись, блуждая по ее лицу своим этим взглядом. Наверняка, он подметил и залегшие под глазами темные круги, и мочалку на ее голове, которая когда-то была прической.       Она молчала, не веря своим собственным глазам.       — Кто-то умер? — он ухмыльнулся, видя выражение ее бледного лица, что выражало крайнюю степень смятения. Взял в руки недопитую чашку кофе и, повертев ее в руках, сделал небольшой глоток. — А вот это уже варварство.       Сакура не помнила, в какой момент ее окаменевшее тело взорвалось от нахлынувшей энергии, когда она откинула плед и очень быстро подлетела к своему начальнику. Почему, сидя здесь и умоляя всех на свете о том, чтобы с Саске просто все было в порядке, сейчас она с силой бьет ему кулаками в грудь и плачет. — Где ты был?! — толчок, еще, и Учиха не сопротивляется, не ловит ее руки и просто молча принимает на себя девичьи удары. — Почему ты уехал? Почему ты не отвечал на звонки?!       Голос сорвался на жалкий крик, хриплый, истощенный, глаза застелила плотная соленая пелена, а удары в мужскую грудь с каждым разом становились все слабее. Груз пережитых часов в неведении мощной волной снес ее самообладание в пух и прах, и Сакура разрыдалась.       Она спряталась от его взгляда, отошла на пару шагов назад и разразилась в новой порции слез.       Знаете, это чувство, когда человек перед тобой исходится в рыданиях, что тебя ранят, и ты в какой-то момент понимаешь, что их причина — это ты. Саске ощущал себя именно так. — Прости. — ПРОСТИ? — Харуно обернулась, покрасневшая, злая и обескураженная этим ничего не стоящим словом «прости». — Ты вообще можешь представить, что со мной здесь было?! Плевать на меня, ты знаешь, что чувствовал Итачи?! Тебе плевать на то, что родился твой крестник? Тебе плевать на то, что Хината могла умереть!       Голос, что некогда напоминал очень твердый крик, осип от ночной истерики, волна усталости накатила в нее вновь, и этот бурлящий водоворот эмоций, чувства, что так били ее изнутри, в моменте обрушились на Сакуру убийственным градом.       Мимолетное облегчение от осознания, что ее босс, живой и невредимый, стоял перед ней сейчас, улетучилось, оставив после себя тысячу и один вопрос, на который она хотела получить ответ немедленно.       А Саске молчал. Крутил в своих руках эту чертову недопитую кружку кофе, смотрел ей в глаза во время всех слов, и Сакура не заметила в этом взгляде ни намека на ответную злость. Как и сожаления. — Я не мог по-другому.       Руки обессилено упали, а сама Харуно, кажется, сейчас грохнется в обморок. Что может быть важнее его собственного лучшего друга, чья жена, идя на риск, родила Саске крестного сына? Что может быть важнее всех людей, что стояли ночью в коридоре? Что?!       Эмоции прошли, и Сакура осталась стоять, буравя пустым взглядом черное море чужих глаз. Дыра в душе не затянулась ни на йоту, непонимание, грусть и усталость навалились на нее тяжелейшим грузом, и она отчетливо распознала самое сильное. Обиду. «И в влюбленности в него я призналась только что? В него?» — Что?       Сердце пропустило удар, когда она словила на себе изумленный, округлившийся взгляд Саске. Неужели она сказала это вслух? Нет, она абсолютно точно уверена, что не могла. — Что «что»? — Повтори, что ты сейчас сказала, — Сакура видела это выражение лица, обратила внимание на пальцы, что отодвинули от себя кофе на миндальном, с ужасом поняла, что сказала и что Саске прямо сейчас вальяжным шагом плыл навстречу к ней. — Это неважно, — она вскинула перед собой ладонь, призывая босса остановиться. Но он не останавливался. — Это сейчас неважно, Саске. Я…       И на секунду она была благодарна судьбе, что дверь в квартиру босса с грохотом отворилась, заставляя обратить в проем сразу две пары глаз.       Итачи стоял, опасно сверкая своими черными омутами, держа в левой руке неизменную трость. Его фигура посылала до них волны ярости, страха, нервоза и бог знает чего еще.       Сакура впервые видела Итачи таким. На лице бесконтрольно играли желваки, и на секунду ей показалось, что перед ней совсем не старший брат ее босса.       Девушка инстинктивно отошла на шаг назад, пока Итачи медленно шел навстречу Саске, молчал, лишь буравя брата своим совсем не доброжелательным взглядом.       Они поровнялись, и Харуно отметила про себя, что разница в их росте была совсем минимальной, что позволяло братьям смотреть друг на друга на равных.       Сакура понимала его. Понимала все его чувства, которые могла прочесть на лице старшего Учихи. Была согласна с ярким предостерегающим огнем в его глазах, с аурой беспокойства и злости, была согласна со всем, потому что чувствовала примерно то же самое. Безусловно, Харуно не могла поставить себя на его место — она не была бок о бок с Саске с самого начала, не варилась в этом котле ужаса их братских жизней, и он точно не был ей также дорог, как для Итачи.       «А насколько он тебе дорог?»       Сакура мотнула головой, отгоняя эти навязчивые мысли. Это сейчас было неважно. Неважно, насколько. Был дорог и все. И именно поэтому она так сумасшедше злилась.       Девичья ладошки подлетела ко рту, изо рта вырвался удивленный писк, а сердце так испуганно затрепетало, что Сакуре показалось, что оно сейчас выпрыгнет.       Голова Саске была скошена вбок, а Итачи встряхнул свою правую руку и перебрал пальцы. — Теперь объяснись, Саске.