Медовая вода

      Гон сидел на холодной деревянной скамье в полицейском участке, его взгляд был сосредоточен на одной точке на стене. Вокруг него всё кипело: полицейские и хантеры метались туда-сюда, врачи внимательно осматривали худое тело, обнаруживая синяки и следы насилия. Он ощущал их руки на своей коже, холодные и профессиональные, но ему было всё равно.       Вопросы, которые ему задавали, доходили до него словно сквозь толстую пелену. Каждый раз он отвечал кратко и безразлично. — Где ты получил эти раны? — Я упал, — проговаривал брюнет бормоча, не моргнув и глазом.       Врачей интересовали порезы, синяки, общее состояние организма, но Гон, казалось, не уделял этому никакого значения. Он рассказывал психологу всё, что с ним произошло, без утайки, но при этом с каким-то внутренним холодом, словно переживал чужую историю.       Когда психолог заговорил о Мито-сан, кареглазый впервые за всё время проявил эмоцию — его глаза потемнели, и в уголках губ появилась горькая усмешка. — Она виновата? — спросил он, не глядя на собеседника.       Психолог пытался смягчить удар, но слова звучали жестко. Да, Мито-сан обвиняли, её считали виноватой в том, что произошло с Фриксом. Полицейские уже готовились ехать к ней домой, чтобы объявить, что Гона изымают в детский дом.

***

      Когда они прибыли, ничего не предвещало беды. Дверь в комнату Мито-сан была приоткрыта, но стоило полицейским вошли внутрь, их встретил жуткий запах. Один из врачей открыл дверь шире и увидел, что она висит на люстре. Все замерли, и у многих на лицах появилось отвращение, нескольким офицерам стало дурно, но они сдержали тошноту. Врач, который первым вошел в комнату, побледнел и закрыл глаза рукой.       Гону закрыли глаза руками, чтобы он не видел этого зрелища, ободок собачий упал на пол. Хисока, стоящий рядом, мягко прикрыл его лицо. Органы опеки, доверяя ему, попросили его отвезти ребенка подальше от этого места, чтобы избавить от жуткого вида. Брюнет же покорно позволил Хисоке увезти себя за скамью. Уже в машине Мороу повернулся к брюнету и с мягкой улыбкой спросил: — Хочешь, чтобы я стал твоим папой?       Гон, не задумываясь, кивнул. Ему было всё равно. Он чувствовал себя настолько опустошенным, что никакое решение не казалось ему правильным или неправильным. Ему просто хотел, чтобы кто-то другой принял за него решение, чтобы кто-то другой взял на себя ответственность.       Органы опеки подошли к Хисоке, обсудили его предложение и, к удивлению многих, согласились. — Мы назначим вас его опекуном, — сказал один из работников, пожимая руку Хисоке. Гон всё ещё молчал, будто был в трансе, даже не заметив, как к нему подбежал Киллуа. — Гон, что происходит? — спросил Золдик, его голос был полон тревоги и растерянности.       Но тот лишь посмотрел на него пустыми глазами и отвернулся. Блондин остался стоять, не зная, что делать, в то время как брюнет вновь погрузился в свои мысли.       В его голове одна за другой всплывали картинки детства, события, которые так старательно пытался забыть. Он видел, как Мито-сан готовит завтрак, как она ласково улыбается ему, как они вместе ходят на рынок. Может это стокгольмский синдром? Потом перед его глазами вновь возникло лицо Хисоки, его слова о том, чтобы стать его новым отцом. Всё смешалось в его голове — прошлое и настоящее, воспоминания и галлюцинации, правда и ложь. И всё это время, он лишь чувствовал, как внутри него растет пустота, поглощая все его эмоции и чувства, оставляя только невыносимую тишину.