В объятиях твоего вздора

      Ян Чонин стоял перед матерью и отцом весь красный от возмущения и злости. Вчера Намджун и Джина сообщили: омега выдан замуж за сына вторых акционеров их компании Бан Шихёка и Марго, молодого альфу Кристофера.       И сегодня с утра глубокоуважаемые предки «обрадовали» Чонина новостью: его вещи и документы собраны, и прямо сейчас состоится переезд в их общий с супругом дом, заботливо купленный родителями с обеих сторон.       Чонин был омегой, и, надо сказать, омегой крайне вздорной и своенравной. Не то чтобы у него был железный характер, но покапризничать, помечтать о том, чего ему по природе своей не видать, как своих ушей, и поиграть в «стерву» он любил. Ко всему прочему, в интеллигентной семье умудрился вырасти весьма невоспитанным.       Сейчас родители отчитывали его за внешний вид. Чонин же стоял, недовольно жевал жвачку, щёлкал розовыми пузырями и противился родителям, посмевшим покуситься на его свободу выбора.       Внешне он был довольно хорош собой: высокий рост для омеги, смуглая гладкая кожа, только несколько еле заметных родинок, аристократически высокие скулы, по-детски огромные, почти чёрные, лисьи глаза, густые длинные ресницы, изящные губки и густые прямые волосы цвета самой тёмной ночи, которые каждый день мылись ароматными шампунями, а вот расчёска касалась их только по великим праздникам, в остальное время там было уютное гнездо для кукух. В общем, на взгляд Намджуна и Джины, характер такой милой внешности вовсе не соответствовал.       Выслушав неубедительную для себя речь родителей, Чонин заявил:       — Я не поеду туда! Это фиг знает, кто!       — Чонин, это сын наших компаньонов, мы его очень хорошо знаем! Кристофер был бы самым завидным и желанным женихом для любого омеги, а тебе повезло, и теперь вы женаты! Хватит недовольств, он тебе понравится! Живо переодевайся, и едем, иначе пойдёшь вот в таком виде, как дурак, — спокойно ответил ему Намджун.       — Ладно, тогда поехали. Быстрее он меня пошлёт, быстрее вернёмся домой! — ответил Чонин, грациозно зашагав к двери, вытягивая носочки ног, обутых в розовые кеды с зелёными шнурками.       Родители посмотрели на удаляющегося сына и устало переглянулись. Лосины, обтягивающие что надо и не надо, футболка с изображением какого-то страшилища кислотного цвета из мультфильма и ярко-голубые носки.       Его вид заставлял старших Янов краснеть от стыда, а волосы на их головах вставать дыбом от невозможности привести вид любимого сына в порядок.       — Хотя бы выплюнь жвачку, — с надеждой сказала ему вслед мать.       Чонин, лопнув очередной пузырь, ответил фразой из рекламы:       — Свежее дыхание облегчает понимание.       — Мозги, мозги облегчают понимание, — прошептала Джина и схватилась за голову, повернувшись к мужу, произнесла, — весь в тебя.       Намджун тяжело вздохнул, закатил глаза, растерянно развёл руками, и, виновато посмотрев на жену, пошёл догонять сына.       Всю дорогу Чонин, разлегшись на заднем сиденье, наслаждался приятным воздухом из открытого окна и слушал музыку, демонстративно игнорируя попытки отца начать диалог. Музыка и цветущая на улицах сакура интересовали его гораздо больше, чем незнакомый мужик и перспектива его слушаться, а, судя по всему, именно этого и хотели родители, которых он всё утро пытался вывести из себя нытьём и различными глупостями. Чонин понимал, что в каких-то вопросах, он, возможно, и наивен, но сегодня пришлось пустить в ход всю природную хитрость и изворотливость, дабы избежать брака.       Приехав к окружённому фруктовым садом роскошному особняку недалеко от побережья, они остановились.       — Приехали, выходи, — сказал уже разозлившийся Намджун, снимая с его головы наушники.       Чонин нехотя послушался и, скорчив кислую физиономию, с недовольным видом поплёлся за отцом.       Подойдя к двери, он почувствовал лёгкий аромат табака и свежих зёрен кофе. Видимо, так пахнет его муж.       Чонин брезгливо поморщился:       — Я не пойду, там сигаретами воняет.       Терпение Намджуна к тому времени уже лопнуло, поэтому он быстро открыл дверь, неловко втолкнул на секунду растерявшегося сына в дом, запихивая будто в коробку, и закрыл на ключ.