Сердце объединенных континентов и...

Когда я узнала, что вы искали меня и нашли, и теперь ждешь в том месте, куда Фрэнк ходит каждый день, я не сразу решилась пойти туда, потому что не хотела видеть вас в своей жизни. Но вы спросите меня, зачем я все равно пошла тогда? — ответ прост, как дважды два четыре: мне нужно было защитить Фрэнка.

•••

Ночь была холодной и дождливой, из-за чего в камине всю ночь играли искры огня, а жильцы дома, где спала Радосвета Владимировна Шишковская, как и она сама, были одеты в теплую одежду и закутаны в одеяла. Во всех их владениях царили тишина и покой, которые были прерваны звоном будильника. — Шесть часов. — пробормотал Фрэнк сквозь зевоту и выключил будильник. — Радосвета, нам обоим пора вставать. — Уже утро? — удивилась она и посмотрела в разные стороны. Она лежала на кровати, где до ее прихода спал Фрэнк. — Еще раз, который час? — Сейчас ровно шесть часов утра. — ответил он ей. — Конечно, я знаю, что у вас, русских принцесс, не принято просыпаться так рано в вашем розовом дворце, но все же я… — Я поняла тебя. — Радосвета Владимировна фыркнула и поднялась на ноги. — Не заканчивай предложение до конца. — Отлично, а теперь пойдем, нам с тобой нужно умыться. — торопливо сказал Фрэнк и спустился по лестнице. — У вас есть ванная? — с любопытством спросила она, голосом, по которому было понятно, что она искренне рада и не менее удивлена. — Да, у нас есть зубная щетка. — подтвердил он и махнул рукой в ее сторону, как бы подзывая к себе. — Пойдем, я дам тебе неиспользованную зубную щетку. — Фрэнк поспешно добавил про себя: «Если, конечно, у нас есть такая». Фрэнк в конце концов не нашел зубной щетки, которой никто не пользовался, и Радосвете пришлось чистить зубы щеткой, которой пользовался один из членов семьи Джолир. Кого она не знала об этой щетке? В это же время Фрэнк разогревал на плите остатки ужина, но ему пришлось прервать это занятие, чтобы ответить на внезапный звонок. — Алло, кто мне звонит? — спросил Фрэнк Джо, прижимая трубку к уху. — Кто это? — спросил он еще раз, когда никто не ответил в первый раз. — Фрэнк, это я, ваш капитан. — в трубке послышался старческий голос, хриплый и усталый. — Я капитан Джон Сузрут. — ответил он. — Джон? — Фрэнк Джо был серьезно удивлен услышанным, потому что капитан никогда не звонил ему лично. — Что случилось? — Я хотел бы знать, как дела у этой девушки и в какой больнице она находится? — спросил капитан Джон, который явно был чем-то напуган, как будто его жизнь зависела от жизни этой девушки. — С ней все в порядке, только голос у нее немного хриплый и ей больно глотать, но это мелочи. — спокойно ответила Фрэнк и решила попросить его позаботиться о том, чтобы в будущем у него не возникло никаких проблем из-за этого. — Капитан, если я скажу вам правду, вы не отругаете меня и не уволите? — В зависимости от того, какую правду ты собираешься мне рассказать. — спокойно произнес он своим мелодичным голосом, который было привычно слышать от потомков венгерских иммигрантов. — Вы просто поймите, что здесь произошла такая проблема, она не в больнице, она у меня дома. — неохотно признался Фрэнк, почесывая в затылке. — С кем ты сейчас разговариваешь по телефону? — с любопытством спросила Радосвета Владимировна, выйдя из ванной. Франклин Фрэнсис Эванс Джолир сразу понял, что ей лучше не знать содержания этого диалога, так как чувствовала, что они с капитаном Джоном будут обсуждать что-то, о чем ей пока не следует знать. Он прижал трубку к груди, чтобы она не слышала голоса капитана, и указал в сторону кухни. — Завтрак на плите, иди поешь. — приказал он ей таким голосом, словно хотел избавиться от нее, как от какой-то вещи. — Но ты не ответил на мой вопрос, — напомнила она ему, как будто говоря: «Ответь мне, и тогда я уйду». Она спросила. — Кто это? — Это мой капитан, я расскажу тебе все позже, а сейчас иди завтракать. — настаивал Фрэнк, который говорил как любой родитель, который не хочет ничего объяснять своему ребенку. — Ладно, я пойду. — сказала Радосвета Владимировна, которая была слегка расстроена его поведением: «А вчера он был таким милым парнем, что сейчас началось». Она вышла из прихожей и вошла в кухню. — Пожалуйста, простите, что прерываю диалог с вами, но я должен был ей что-то ответить. — извинился Фрэнк, который был немного напряжен. — Что ты имеете в виду, говоря «ей»? — любопытством спросил капитан. — Ты о той девушке, которую мы спасли вчера, или о твоей матери, или о ком-то еще из членов семьи женского пола? — Я говорю об этой девушке, и ее зовут Радосвета Владимировна Шишковская. — ответил он ему. — И что она делала у вас дома, когда я попросил вас отвезти ее в больницу, а? — с любопытством спросил капитан Джон, и в его голосе прозвучало осуждение. — Быстро отвечайте, что она у тебя забыла? — Поверьте, она здесь не по своей воле, я подал в суд, потому что полиция начала преследовать меня и считает, что я преступник, а она жертва моих злодеяний. — ответил Фрэнк. — Фрэнк, сынок, ответь мне прямо, у тебя проблемы с полицией? — с любопытством спросил капитан Джон, в его голосе слышались отцовские чувства. — Лично я соблюдаю все законы этой страны, но, как вы все знаете, чернокожие преступники всегда совершают больше преступлений, поэтому, когда случается какая-то подлость, все думают о нас. — сказал он без обиды в голосе. — Что ж, я знаю это не понаслышке от вас и ваших старших товарищей по рыбалке. — капитан грустно вздохнул и решил высказаться. — А на что они рассчитывают, когда загнали вас всех в нищету, из которой нет возможности выбраться? Что вы будете законопослушными гражданами своей родины? Нет! Все преступники совершают преступления из-за бедности и тогда, когда нет другого выбора. — Капитан, я знаю это так же хорошо, как и вы, и поверьте, я не нуждаюсь в каких-либо объявлениях по этому поводу. — уверенно сказал он. — Я знаю, ты в курсе, я просто хотел высказать свое мнение. — прохрипел он и сплюнул. — Значит, ты говоришь, что с ней все в порядке, если закрыть глаза на ее голос? — Да, с ней все в порядке. — заверил он его и решил задать вопрос, который его беспокоил. — Так это все, что ты хотел от меня услышать? — Нет, я хотел сказать, что полицейские, которые были на борту одного круизного лайнера, связались с нами и потребовали доставить ее на нью-йоркский пирс, откуда мы всегда отплываем в воды Атлантического океана. — настойчиво сказал Джон. — Какое совпадение, я как раз собирался отправить ее туда, чтобы онп подтвердила, что я ее не грабил и не делал ничего плохого. — Фрэнк Джо иронично усмехнулся и почесал в затылке. — Я уже всем это сказал, так что не волнуйся, у тебя снова репутация белого человека, за исключением твоей кожи. — саркастически заметил Джон Сузрут. — Кстати, передай ей, что на пирсе ее ждут гости. — Что это за гости? — настороженно спросил Фрэнк. — Ты можешь сказать мне, кто это? — Разве это не очевидно? — спросил он так, словно был учителем, отчитывающимся перед всем классом. — Это ее семья, которая искала ее изо всех сил, не давая полиции закрывать на это глаза, которая плыла на моторной лодке в ближних водах к побережью США в Атлантическом океане и искала ее на дне океана. — Ее родители там? — спросил Фрэнк Джо таким голосом, словно не мог поверить в это из-за плохой стороны этих слов. — Какая радость. — Да, ее родители здесь, и если ты не приведешь ее сюда, я убью ее, потому что меня тошнит от ее истеричных матери и отца, которые возомнили себя Богом, и теперь они оба терроризируют мой мозг, а их дети подпевают им в их злодеяниях. — А по-моему, ее родители были тиранами, которым она не нравилась. — сочувственно сказал Фрэнк. — Меня не волнуют их семейные отношения, для меня главное, чтобы ты привез ее сюда и заставил замолчать ее родителей! — потребовал от него Джон. — Поторопись, или я скоро кого-нибудь убью! — это были последние слова, прежде чем он повесил трубку. — Хорошо, я обязательно приду. — Фрэнк Джо сказал это с легким испугом, хотя и понимал, что его капитан не убийца. Он повесил трубку и пошел на кухню, где Радосвет Владимировна убирала. — Что ты делаешь? — Я решила немного прибраться на кухне после того, как поем. — ответила она, продолжая мыть посуду. — Твой завтрак в горшочке, поешь, а я помою. — Я бы предпочел, чтобы мой гость не работал в моем доме. — уверенно заявил Фрэнк и принялся за завтрак. — Для меня это непривычно. — Поверьте, моя семья пережила здесь гораздо больше глупостей, чем вы. — спокойно сказала Радосвета Владимировна. — Ваш дискомфорт связан со странностью ситуации, а дискомфорт моих родителей вызван неуверенностью в завтрашнем дне и скукой дома. — Ты скучаешь по дому? — с любопытством спросил Фрэнк Джо и, когда она не ответила с первого раза, снова обратился к ней. — Ты лично скучаешь по своей родине, Радосвета? Она не ответила на этот вопрос и долго думала, что ответить. Она начала вспоминать все, что происходило в прошлом между ней и ее родителями. Она подбежала к ним и показала рисунок, на котором были изображены они — ее родители: «Мама, папа, с годовщиной свадьбы!». Они похлопали ее для приличия, но потом серьезно избили и порвали рисунок, сказав ей: «Не порти бумагу», — и мы просим тебя не подходить к нам во время разговора с Александром Дмитриевичем Зиновьевым, я надеюсь, это тебя чему-то научит». Из-за этого было много таких случаев, но всегда был один урок — веди себя тихо, не мешай нам, не выделяйся и так далее. — Я люблю свою историческую Родину за ее культуру, красоту языка и горжусь тем, что в моей крови течет кровь таких людей, как Достоевский и Павлов, но мои родители не привили мне любви к стране и народу. — сказала она таким голосом, что казалось, она вот-вот заплачет. — Вот как. — сочувственно произнес он, а затем задумался над ее словами, потому что не знал, что еще ей сказать и как ей помочь. — Конечно, я не знаю, что ты чувствуешь, но я тебе очень сочувствую. Это были единственные слова, которые он сказал ей тогда. А что он мог ей сказать? Он решил заглушить все свои мысли едой, которую безжалостно клал в рот и уничтожал, как человечество уничтожало китов в прошлом веке. — Ты лжешь мне, но не так, как мои родители, и ты лжешь не потому, что привыкла лгать, а потому, что эта тема вызывает у тебя дискомфорт. — Радосвета сказала это со спокойной уверенностью и принялась мыть очередную тарелку. — Я не понимаю, о чем ты говоришь. — уверенно сказал Фрэнк Джо и продолжил поглощать еду. — Радосвета, что ты хочешь этим сказать? — Конечно, я могу ошибаться, но вы законопослушный гражданин Соединенных Штатов Америки, не так ли? Так. Но в то же время отношение к вам такое, как будто вы сделали что-то плохое. — сказала Радосвет Владимировна и включила воду, чтобы смыть пену с посуды. — Напрашивается вопрос, что для вас США? Родина или тюрьма? — Ваш вопрос интересен, но если вы так думаете, то весь земной шар для меня — тюрьма из-за моей кожи, но я считаю, что моя страна — мой дом, потому что здесь моя семья, и я понимаю, что отношение ко мне здесь, несомненно, ужасное, но вы же знаете, что христиане в Древнем Риме к ним относились как к мусору, а сейчас Рим есть официальная резиденция папы римского. — Я знаю. — ответила Радосвет Владимировна и начала смеяться над словами Фрэнка. — Значит, вы думаете, что в будущем вы, чернокожие, станете элитой Америки как христиане после местного миланского указа. — Я ничего не говорю, я просто шучу. — уверенно сказал Фрэнк Джо. — Ты что, шуток не понимаешь? — Я понимаю твой юмор, но лично я предпочитаю более грубый, как у англичан. — уверенно заявила Радосвета и, вытерла кастрюлю полотенцем, поставила ее на стол. — Рассказать тебе анекдот? — Ну же, расскажи мне анекдот. — настойчиво попросил Фрэнк Джо, и по его голосу было ясно, что его заинтересовало русское чувство юмора. — Учитель всегда пытается научить ученика правильно писать и произносить слова, но это бесполезно, и тогда он говорит: «Сынок, твоя голова бесполезна, так что давай сделаем из него что-нибудь полезное, например, горшок для кишечника, чтобы у тебя хотя бы были мозги». — сказала Радосвета Владимировна таким голосом, как будто рассказывала этот анекдот не в первый и не в последний раз, и рассмеялась. Смех у нее был звонкий, как колокольчик, и в то же время очень простой, как будто она была из деревни. — Ну, это забавно, хотя, на мой взгляд, это немного грубо, но в целом «да» — это забавно. — уверенно сказал Джо. — Этот анекдот замечательный. — с иронией сказала она. — Это моя любимая шутка, которую я придумала сама. — Да, я согласен, лучше не скажешь. — уверенно сказал он и погрустнел, потому что вспомнил, что всю свою жизнь, когда был маленьким, мечтал пойти в обычную школу для белых детей и учиться там. — Да, эта шутка действительно замечательная. — Что здесь происходит? безучастно спросила Хэтти. — Вы двое в своем уме, чтобы так орать? — Простите нас, миссис Джолир. — она извинилась перед ней, когда чистила плиту от жира и грязи. — Мы просто болтали. — Я тоже люблю поболтать, но моему сыну нужно работать и зарабатывать деньги. — сказала Хэтти и посмотрела на него лукавыми глазами, а затем перевела взгляд на их гостью. Принцесса, вам вовсе не обязательно это делать. — Я хочу как-то отблагодарить вас за то, что ваш сын спас мне жизнь. — настойчиво сказала она ей. — Это самое малое, что я могу для вас сделать. — Конечно, я вам благодарна, но, пожалуйста, пойдите и скажите этим тупым белозадым полицейским, что мой сын герой, а не преступник, каким они его считают. — настойчиво сказала она и схватила ее за руку, чтобы Радосвет Владимировна Шишковская перестала чистить плиту. — Поверьте, этим вы принесете нам больше пользы, чем настоящей уборкой. — Мама, капитан Джон уже все объяснил полиции Нью-Йорка, так что пусть она все равно вымоет плиту, после нее ее никто мыть не будет. — попросил ее сын. — Но тебя ждет работа. — неодобрительно напомнила ему мать.- Или он уволил тебя за то, что ты не отвез ее в больницу и не занялся самолечением? — Мама, меня никто не увольнял и увольнять не собирается. — сердито сказал он, явно ожидая истерики со стороны матери. — Я пойду коротким путем и приду вовремя. — Я очень на это надеюсь. — сердито сказала Хэтти и, попрощавшись, вышла из комнаты. — Не забудь взять зонтик, по радио сегодня обещали дождь. Радосвета Владимировна закончила делать мини-уборку, после чего вышла из дома вместе с Фрэнком. Они прошли по улицам, по которым ходили только чернокожие американцы, а затем спустились по прямой лестнице — это была канализация Нью-Йорка. — Фрэнк, зачем мы сюда спустились? — с любопытством спросила Радосвет Владимировна Шишковская. — Этот туннель будет самым быстрым способом добраться до Нью-Йоркского пирса, иначе вам пришлось бы пробираться через другие, по которым таким людям, как мы, ходить запрещено. — сказал он с ненавистью. — Ясно. — спокойно сказала Радосвета Владимировна и начала закрывать глаза от отвратительного запаха. — Боже, запах здесь отвратительный до неприличия! — Следуйте за мной, и этот туннель с его запахом останется в ваших воспоминаниях, как вчерашний ужин. — сказал он ей с резкой злобой в голосе. — Кстати, я не хочу забывать о вчерашнем ужине, он был замечательным. — Радосвета Владимировна Шишковская сказала это с благодарностью. — Рад тебя слышать. — Фрэнк нашел в себе силы выдавить улыбку. Фрэнк и Радосвета Владимировна выбрались из канализации Нью-Йорка и оказались на каком-то заброшенном складе товаров из старого света. Они пошли старым маршрутом, которым часто пользовался Фрэнк, а именно по дороге, разделявшей склад и пирс, и добрались до корабля, на котором Джон Сусрут и его темнокожая команда должны были отправиться в Атлантический океан ловить рыбу. — Джо, наконец-то ты приехал и привез сюда эту девушку. — радостно воскликнул капитан, подбегая к нему. — Ее семья будет свидет меня в могилу, вот почему я попросил тебя привезти ее, когда общался по корабельному телефону. — Я даже боюсь представить, что они с вами делали, пока меня здесь не было. — сказала Радосвета Владимировна таким голосом и глазами, что было слышно, что ей стыдно и она сочувствует капитану Сузруту. — Вам следует их бояться, они страшнее акул или касаток. — уверенно заявил капитан Джон. — Тот, кто живет с ними, явно чудак или самый эмоционально и физически сильный человек. — Поздравляю, этот человек — я. — высокомерно произнесла Радосвета Владимировна и указала на себя, а затем убрала правую руку, которой придерживала себя. — Где моя семья? — Твоя семья в моей каюте. — ответил он и достал ключ из левого кармана пиджака. — Я запер их там, чтобы они меня не беспокоили. — О Боже, скажи мне, почему я должна терпеть от тебя эти издевательства? — Радосвета Владимировна Шишковская со стоном вздохнула и закрыла глаза. — Отведи меня в эту каюту. — Сейчас. — капитан Джон Сузрут поспешно ответил и сделал именно то, о чем она просила. Вставив ключ в замочную скважину и повернув его пару раз против часовой стрелки, дверь открылась. — Выходите, русские медведи. — Я попрошу вас называть меня полным именем. — настойчиво произнесла Елена Николаевна Шишковская, вышедшая первой. — Я, кстати, русская графиня. И я капитан этого корабля, и я прошу вас убираться отсюда и никогда больше не приходить ко мне, как какой-нибудь мессия, как Христа. — подтвердил капитан и указал на выход. — Мы что, ходим и орем, как дикари, или это демократия так влияет на людей? — насмешливо сказал Владимир Владиславич Шишковский, вышел из капитанской каюты и увидел свое золото. — Радочка. — Отец. — сказала она сухо, таким голосом, что было слышно, как она пытается скрыть свою неприязнь. — Доченька, я так счастлив, что увидел тебя! — воскликнул отец и обнял ее так крепко, что стало ясно: она для него самый дорогой человек на свете. — Прости, что я удалил тебя, мне так стыдно перед тобой. — Нет. — холодно и решительно прошептала ему на ухо Радосвет Владимировна Шишковская. — Нет, не начинай снова. — Нет? — Владимир Владиславич был искренне, до глубины души удивлен таким поворотом событий. Он побледнел и, перестав обнимать дочь, стал придерживать ее за плечи. — Радосвета Владимировна Шишковская, вы решили покинуть всех нас из-за событий двухдневной давности? — Дочь моя, я прошу тебя с уважением относиться к своему отцу. — настаивала Елена Николаевна, которая была возмущена ее поведением. — Он был готов ради тебя перевернуть весь Атлантический океан. — Он свернет ради меня горы, бросит вызов всем законам науки и техники, перенесет Московский Кремль в Африку и так далее, я слышала это каждый божий день, когда ссорилась с ним. — уверенно заявила она. — Дочь моя, почему ты это оспариваешь? — непонимающе спросила Елена. — Конечно, мы суровы до неприязни, но мы твои родители и готовы на все, чтобы спасти тебя. — Даже бросить меня, потому что, по-моему, это единственный способ, которым я не покончу с собой или не убью своих родителей. — сказала она громким голосом, чтобы все могли слышать и знать. — Радочка, что ты говоришь? — непонимающе спросила Наташа. — Ты наглоталась воды или ты сошла с ума? — спросила она ее таким голосом, будто не узнала родную сестру. — Я прошу вас всех покинуть корабль, он должен отплыть через несколько минут. — настойчиво сказал капитан Джон. — Сестра, я, конечно, понимаю, что голая семья — это не стандарт, но с каких это пор ты решила, что семья тебе не нужна? — возмущенно спросил Дмитрий Владимирович. — Дима, я думала, ты умнее их всех. — она фыркнула и посмотрела на него злыми глазами. — Или ты не помнишь, о чем я тебе говорила? — Я помню все, что вы мне рассказывали, в мельчайших подробностях и в какой день вы говорили то или иное. — уверенно сказал Дмитрий. — Сынок, было бы лучше, если бы ты использовал свою замечательную память для учебы, а не запоминал словесный мусор своей сестры. — укоризненно сказал ему отец. — А какие у тебя могут быть секреты от родителей? — возмущенно спросила Елена Николаевна и посмотрела на сына так, словно нашла козла отпущения. — А почему ты не остановил ее, когда она сказала, что хочет умереть? — Значит, я все еще виноват во всем этом, да? — обиженным голосом спросил ее сын. Он развел руками в гневе и ярости. — Сынок, не смотри на себя так, между прочим, я дал тебе лучших воспитателей из Великобритании, чтобы эти британцы превратили тебя в настоящего джентльмена, а твое нынешнее поведение совсем не по-джентльменски. — она сказала это без эмоций, просто констатируя факты, хотя в ее голосе слышались попытки подавить появившиеся злобу и гнев. — Мама, поверь, я знаю, кто меня научил, но это не мешает мне возмущаться твоим отношением ко мне, как будто я виноват во всех бедах человечества. — уверенно сказал он. — Пожалуйста, покиньте мой корабль, нас и… — настоятельно попросил их капитан корабля и резко замолчал, потому что никто не хотел его слышать. — Лена, это нормально, что у детей есть секреты, которые они не рассказывают своим родителям. — спокойно сказал Владимир, желая успокоить ее. Он знал, что Елена в гневе будет ожидать неприятностей, поэтому в вопросах наказания он всегда отстранялся от этого вопроса. — Да, я согласна, это нормально — иметь секреты от своих родителей, но не тогда, когда речь заходит о суицидальных мыслях. — возмущенно воскликнула Елена Николаевна. — Мама, поверь мне, у нее не было желания покончить с собой или убежать. — заверил ее Дмитрий Владимирович Шишковский. — Поверь мне. — Они меня совсем не слышат. — возмущенно сказал Джон, оскорбленный тем, что его честь пытаются защитить. — Это неприемлемо! — Но это забавно. — сказал Фрэнк с ухмылкой. — Что здесь смешного, Фрэнк? — с любопытством спросил капитан Джон Сузрут. — Они ссорятся, как дикие звери, из-за куска мяса, и мясо для них — ненависть и желание высказаться. — Конечно, я понимаю, что злорадствовать над ними неправильно, но забавно, как они кричат друг на друга. — уверенно сказал Фрэнк. — Я даже использую некоторые слова как ругательства, чтобы они звучали страшнее. — М-да, у тебя сомнительный способ выучить иностранный язык. — уверенно сказал Джон и направился к своей каюте. — Впрочем, мне уже все равно, корабль все равно отчаливает. — А почему я должна вам верить? — презрительно спросила она. — Вы, дети мои, все это время скрывали правду от нас, от своих родителей. Как мы можем после этого вам доверять? — А может, мы не хотели разговаривать только из-за вас двоих? — с тихим отвращением спросила Радочка у родителей. — Или вы двое настолько самовлюбленные, что даже не хотите думать о том, что мое желание больше не жить — следствие ваших действий? — И что же мы, ваши родители, такого преступного сделали, что юная леди пришла к мысли о самоубийстве? — с любопытством спросил Владимир Владиславич Шишковский. — Они били, кричали, заставляли нас делать то, чего мы не хотели и не желали, обращались с нами так, как будто мы рабы, которые должны служить вам, хозяевам, за то, что вы подарили нам жизнь… — Радочка перечисляла депрессивным голосом и поведением. — Жизнь — это дар, но я пришел к выводу, что это Божья кара. — Дочь моя, если все это причиняет тебе боль, ты могла бы рассказать нам. — сказала она успокаивающим тоном. — Сказать вам, что у меня на сердце? — спросила Радосвета Владимировна, слегка усмехнувшись. — А тебе не пришло в голову более умное предложение? — Радочка, доченька, пожалуйста, скажи мне, что у тебя на сердце, и мы откроем новую страницу в нашей истории. — настойчиво сказала Лена. — Очень странно слышать это от людей, которые внушили мне главную мысль — заткнись, и все будет хорошо. — сказала она со злой усмешкой и добавила глухим, рычащим, как у животного, голосом. — Под словом «хорошо» я подразумеваю, что вас не запрут в подвале дома и не подадут ужин. — Доченька, я понимаю твою ненависть к нам, но, пожалуйста, сейчас у тебя есть шанс рассказать нам все, и я прошу тебя сказать нам все, что ты думаешь. — умоляюще произнес Владимир и опустился перед ней на колени. — Сказать тебе, что я думаю? Удивленно спросила Радочка. — Честно говоря, я ненавижу тебя от пяток до макушки. — Вы (она указала на родителей) терроризировали меня каждый день и пытались уничтожить своими запретами, вот почему я до сих пор не понимаю, кем я хочу стать, а вы (она указала на своих братьев и сестер) все, что вы делали, это игнорировали меня, несмотря на мои травмы! — Вообще-то я защищал вас и выслушал после того, как ты пережила еще один день. — возразил Дмитрий Владимирович. — Большое вам спасибо, но мне это не помогло. Вы учились в университете, а когда вернулись, то всегда говорили, что у вас много работы, а все остальные говорили, что, хотя они и разделяют мою боль, у них есть свои дела. — сказала она, почти крича. — Каждый день я чувствовал себя ничтожеством, созданным для того, чтобы над ним издевались садисты в лице моих родителей… — Хватит! — прервал ее отец и закрыл ей рот. — Мы все неправы в этом конфликте, но мы не должны забывать, что мы — семья Шишковских. Радосвета Владимировна ударила Владимира Владиславича по левой ноге, он отпустил ее и схватил себя за ногу. Она отошла от него на несколько шагов вперед, в северную часть корабля, и вся семья окружила отца и мужа. — Владимир, тебе больно? — обеспокоенно спросила Елена Николаевна и дотронулась до своей ноги. — Когда я так с тобой поступаю, тебе не больно? — Нет, мне не больно. — ответил ее муж и поднялся на ноги. — Я в порядке. — Ты уверен в этом? — с любопытством спросил Владислав Владимирович. — Может быть, после этого мы сходим к врачу, и он вас осмотрит. — Сынок, поверь мне, со мной все в порядке. — заверил Владимир и посмотрел прямо на дочь, которая стояла у поручней корабля. — В отличие от нее. — Что ты собираешься с ней делать? — с любопытством спросила Наташа Владимировна Шишковская. — Ты убьешь меня или бросишь? — после этого вопроса мама ударила ее по голове. — Не говори глупостей. — потребовала ее мать, которая едва сдерживала гнев. — Твой отец никогда бы так не поступил ни с ней, ни с тобой. — Простите, я не хотела. — сказала Наташа Владимировна, поняв, что шутка получилась крайне неудачной. Она стала держаться за то место, куда ее ударила мама. — А если честно, больно. — Ты должна извиняться не передо мной, а перед своим отцом, без которого тебя и всех вас не было бы на свете. — уверенно заявила Елена Николаевна. — Нет, Елена, хватит выслушивать извинения из уст наших детей, теперь наша очередь. — уверенно сказал Владимир Владиславич и подошел к Радосвета Владимировне. — Да поможет Бог ему и моей дочери погасить пожар войны и начать жить в мире и спокойствии. — уверенно сказала Елена Николаевна, держась за крест. — Привет, Радочка, как дела? — дружелюбным тоном спросил Владимир Владиславич. — Я вижу, ты не хочешь со мной разговаривать, но я скажу тебе, что теперь мы квиты. — Я не хочу с тобой разговаривать по другой причине. — уверенно сказала Радочка. — Все мое желание покончить с собой гораздо глубже, чем ты думаешь. — Доченька, я это понимаю, но, как говорят все врачи, лечить нужно не признаки болезни, а ее корни, и я убежден, что вместе мы сможем вылечить этот недуг. — Владимир Владиславич говорил с искренней верой в это. — А я уже давно в это не верю. — с холодной решимостью сказала Радочка и бросила свой крестик в воду. — Я больше ни во что не верю. Владимир Владиславич Шишковский был потрясен до глубины души таким поступком, совершенным не кем-нибудь, а ее собственной дочерью. В любой другой ситуации, как если бы вместо него была его дочь, какая-то другая женщина или другая ситуация, он осуждал такие действия, потому что это было богохульством против Бога, но он понимал, что в нынешней ситуации он не тот, кого следует осуждать, потому что именно его действия привели к попытке покончить с собой. — Значит, ты веришь в научный атеизм, что ж, поздравляю, ты не изобрела ничего нового. — безмятежно произнес Владимир Владиславич Шишковский. — При чем тут «научный атеизм», если я отказалась от креста, чтобы не иметь с вами ничего общего? — возмущенно спросила его дочь на повышенных тонах. — Это крайне глупо с твоей стороны, потому что у нас все-таки общая кровь. — спокойно сказал Владимир Владиславич Шишковский и глубоко вздохнул. — Но если в будущем вы решите принять другую религию, например ислам, или перейти в другую ветвь христианства, например, баптизм, я не буду против. — Поздравляю, теперь зовите меня Кристин Дрюк. — торопливо произнесла она и перешла на английский. — Я американка еврейского и польского происхождения. — Теперь ты можешь делать все, что угодно, но я все равно буду любить тебя, потому что ты моя дочь, и я надеюсь, что ты понимаешь, что все, что ты делаешь, — это не желание быть похожей на нас, но ты часть нашей семьи, а мы часть тебя. — уверенно сказал Владимир Владиславич. — Я ненавижу вас. — Радочка сказала это с холодной уверенностью. — Мне нет двадцати, а я уже ненавижу свою жизнь. — Ты можешь ненавидеть нас и меня сколько угодно, но в одном ты права. Ты молодая девушка, и поэтому глупо делать выводы о всей своей жизни. — уверенно сказал Владимир Владиславич. — И что же ты мне предлагаешь? — спросила она с сарказмом, как будто говорила ему: «Говори, что хочешь, я все равно тебя не слушаю». — Жить как раньше? — Нет, мы не сможем жить как раньше и пытаться не будем. — убежденно сказал Владимир Владиславич. — Мы начнем все сначала здесь, в Америке, здесь родятся наши внуки и новая бизнес-империя. — Что ж, удачи вам всем в этом, а я буду жить жизнью путешествующей актрисы. — горячо сказала Радосвета Владимировна Шишковская. — Конечно, я бы вас отпустил, но я убежден, что ваш талант актрисы здесь будет востребован. — Владимир Владиславич сказал это с твердой уверенностью.

•••

В тот день, когда мы встретились снова, я подумала, что ты лжешь моему отцу, но я согласилась пойти с тобой по одной причине, которую многие сочли бы глупой: я действительно верила, что ты хочешь измениться. Не для того, чтобы измениться по доброй воле, а для того, чтобы я не покончил с собой, и, к моему личному удивлению, ты произвел на меня приятное впечатление.