Aggression

      Чан отодвинул стул для Минхо и следом снял с острых плеч своё же пальто. Омега поёжился от резкого перепада температур: его тела коснулся тёплый воздух кофейни и после холода улицы — это было неожиданно для замёрзшего тела. Он уставился на свои руки не в силах поднять взгляд на Бана. Изначально казалось, что поговорить будет нетрудным уравнением с одним «иксом», но их двое — две сложные и непонятные переменные, которые в конечном итоге должны понять себя и собеседника, благодаря друг другу. Они — система. — Твоя губа такая опухшая... Точно всё хорошо? — мягко спросил Чан. Он всё время их обоюдного и слегка неловкого молчания вглядывался в лицо Ли, пытаясь угадать эмоции того, но взор возвращался на нижнюю губу. — Как ты умудрился, котёнок? — альфа склонил голову в правую сторону и опустил её ещё ниже, чуть ли не укладываясь на стол, чтобы поймать взгляд омеги, который в ту же секунду нервно отводил его в сторону.       Чан не понимал: ему казалось, что он сейчас будет умирать от нежелания встречаться с осуждением в шоколадных глазах омеги и «прятаться», но Минхо не напирал, а будто вновь укутывался в кокон — для мужчины истинный оставался ребусом.       Минхо не мог скрываться больше: произошло пересечение, и продолжать молчать было бы глупо, насколько бы омега не запутался в мыслях. — Я прокусил её, — пробормотал омега и попытался улыбнуться, но в ту же секунду пожалел, зашипев от боли. Он схватил салфетку со стола и прижал к ранке, что снова начала кровить. — Аккуратнее! Нужно купить тебе какую-то мазь на обратном пути... — Я не думал, что будет так больно, — покачал головой Ли, открывая камеру на телефоне. — Что за ужас! И я ещё сижу в кофейне. — Кто на нас смотрит, — хмыкнул Чан.       Минхо посмотрел на него взглядом «ты правда так думаешь?» и закатил глаза. — На меня бы и не смотрели, но я тут с тобой, а на тебя каждый второй обращает внимание. — И как ты это заметил? Ты всё это время смотрел на стол, — усмехнулся альфа. — Вы, альфы, такие невнимательные. Омега с правой стороны буквально не отводит с тебя взгляд с момента, как мы зашли. — Тебя это беспокоит? — Конечно нет, — фыркнул омега и отвернулся к окну, незаметно прикрывая нижнюю губу запястьем, на которое облокотился. — Тогда я закажу нам кофе, пока нас не выгнали отсюда. Ты же любишь американо?       Минхо легонько кивнул. — Нам нужно не забывать, зачем мы сюда пришли, — сказал Чан и направился к стойке.       Минхо сразу же заметил, как омега за соседним столом тут же поднялся и направился следом за Баном. В этот момент он окончательно осознал, что не подходит Чану окончательно и бесповоротно. Они слишком не похожи друг на друга и — как любят говорить в романах — из разных миров. Альфе нужен другой омега: точно не с ворохом проблем из всех областей жизни. Омега, подошедший к мужчине, был просто на всего красивым, элегантным и не с диким взглядом. Он легонько тронул альфу за плечо и что-то спросил. Чан почему-то улыбнулся и повернулся к Минхо, подмигивая наблюдавшему за картиной омеге. Ли в ту же секунду отвернулся с покрасневшими ушами.       В его груди затеплилась надежда: «Пусть причина Чана будет такой несуразной, чтобы я не смог его простить. Тогда и глупая влюблённость пропадёт».              Он надеялся на нелепую причину — такую, которая дала бы ему силы уйти и отпустить Чана к нормальному омеге. Сделать то же самое без причины было слишком больно для уже изнеможённого тяжестями жизни сердца, Минхо не решится собственноручно вырвать у себя из рук зарождающуюся надежду на счастье.              Чан же — не считая огромного косяка — такой заботливый. В больнице он за него переживал: завязывал шнурки, шутил и не спрашивал лишнего. В тот момент Минхо чувствовал себя таким нужным, что эгоистично не хотелось расставаться с этим чувством.              Альфа вновь развернулся к незнакомому омеге, что-то тому отвечая и мягко улыбаясь. В сердце Минхо разожгись странные огоньки, которые обжигали внутренности. Неужели... он уже так сильно привязался?              На стол с лёгким стуком опустилась чашка с тёмно-коричневым напитком, и Ли выбрался из лабиринта мыслей так же быстро, как и потерялся в них. Напротив опустился Чан с солнечной улыбкой, и Минхо просто не мог не хмыкнуть насмешливо и с лёгкой долей чего-то, что никогда не будет признано, спросить: — Это из-за того омеги ты так по-клоунски улыбаешься? — Не угадал, — усмехнулся Бан. — Просто омега возле похож на котёнка, которого только забрали в тёплый дом и помыли. Весь такой злой и грозный, хотя уже на следующий день будет радостно разносить квартиру. — И к чему всё это? — нахмурился омега, хотя сердце бешено стучало в груди. Он отпил кофе, чтобы скрыть глупую улыбку, что невольно расцветала с каждой секундой всё сильнее. — И вообще, если ты так хочешь оттянуть основную часть разговора — не получится.       Улыбка альфы тут же пропала и пришла его пора нахмурится. — Минхо, я ни в коем случае не оттягиваю наш разговор, — покачал головой он. — Я просто хочу создать атмосферу поспокойнее между нами.       Минхо прикусил губу, чтобы не сболтнуть что-то, о чём точно пожалеет впоследствии. — Давай не будем тянуть и просто обсудим, что произошло.       Глаза Чана забегали по помещению, выдавая напряжённость и скованность. Он и не хотел этого скрывать. Мужчина никогда никому напрямую не признавался о внутреннем звере: Чонин, к примеру, застал альфу в приступе агрессии, что заволакивала глаза пеленой; Чанбин сам догадался, заметив необычное предгонное состояние друга. Но признаться о волке самостоятельно, произнести это своим голосом, открыто сказать, что он странный — это было удушающе сложно, настолько, что воздух, будто исчез из мира и Чану приходилось барахтаться из последних сил, чтобы увеличить секунды жизни. — Я... Я никогда никому не говорил об этом и, в целом, есть только пять человек, которые знают об этой особенности, — Бан прочистил горло, собираясь с мыслями. Он не думал, как будет рассказывать об этом Минхо: ему казалось, что омега узнает со временем, как и остальные, но... Когда Ли посмотрел на него со скрытым в глубине глаз страхом, протягивая платок, — пришло осознание, что медлить больше нельзя. — Было в прошлом время, когда у людей были помощники — их внутренние звери, но с цивилизацией стало всё меньше опасностей, от которых внутренний зверь мог предостеречь человека. — Хён, я не пришёл на лекцию по биологии, — вздохнул Минхо. — Скажи уже прямо. — Я один из тех редких людей, у которых есть внутренний зверь, — на выдохе пробормотал альфа, откидываясь на спинку стула, чтобы ослабить напряжение, сковывающее тисками всё тело. — Внутренний зверь... — удивлённо протянул Минхо. — Даже если он у тебя есть... К чему было подавление? — Ты мне не веришь? — Мне интересно чуть-чуть другое. — Подавление было из-за нескольких фактов: из-за ревности и моих натянутых отношений с внутренним зверем. Я очень сожалею о том, что не смог взять себя в руки, — альфа сжал ладони Минхо в своих, согревая холодные пальцы. — Как у хозяина внутреннего зверя с ним могут плохие отношения? Насколько я помню из уроков биологии, вы — одно целое. — Да-да, — скучающе протянул Чан. — Нерушимая связь, самая большая дружба и бесконечная забота друг о друге... Только связь рушимая и восстановить доверие между нами не смог ни один альфолог. Я не могу контролировать его, и он не знает, как мне помочь и зачастую только всё портит, — выдохнул мужчина последние слова и посмотрел на Ли, что задумчиво смотрел на него, перебирая шнурок от толстовки в руках. — А почему связь разрушилась? — тихо спросил омега. — Эээм, — неловко протянул Бан. — Я не уверен, что хочешь слушать эту длинную и скучную историю. — Ты не хочешь её рассказывать? — нахмурился Минхо, складывая руки на груди. Чан обречённо выдохнул и ответил: — Я расскажу.

***

      Первый тревожный звоночек случился, когда Чану было двенадцать. С переходным возрастом и Чан, и внутренний зверь резко изменились, но было одно «но»: волк почему-то взрослел быстрее Бана. Между ними была пропасть, как между двенадцатилетним мальчишкой и семнадцатилетним парнем. Их желания не сочетались: они шли против друг друга. — Ты очень странно смотришь на Кэти… Мой старший брат иногда также смотрит на свою омегу, — усмехнулся лучший, на тот момент, друг. — И это обычно такое «фу-у-у».       Чан проморгался от навождения, что замылило взгляд. Он правда об этом думал? Бан Чан всегда был умным ребёнком, и понимал, что желание поцеловать по-взрослому, как в фильмах с пометкой «18+», такую же двенадцатилетную девочку в его возрасте — это неправильно и странно.       И он этого ни капли не хотел! Чан хотел, разогнавшись, прыгнуть на перила и проехаться по ним до пола, выбежать из дома и играть в футбол с друзьями, разыгравая шуточные драки, и рубиться в недавно купленную родителями приставку с лучшим другом.       А волк… Он вырос быстрее, и, когда маленький Чан не справлялся с силой уже взрослого волка, тот делал то, что он хочет. И подростка это раздражало до безумия… И он боялся, что как-нибудь не сможет сдержать его.       В тот период своей жизни ребёнок понял, что значит слово ненависть, она накапливалась и росла в груди, становилась неподъёмным камнем. Волк разжигал внутри Чана жестокое чувство, с которым он не мог совладать, — агрессию.       В первый раз, когда произошла вспышка в голове, ослепившая подростка, — он даже не смог осознать, что делает. Перед глазами была пелена, а тело подчинялось желаниям волка и совершало движения: руки сжались в кулаки, ноги напряглись, готовые бежать, а сердце забилось. — Утю-тю, какие мы грозные! — тонким насмешливым голосом протянул одноклассник. — Я же говорил, он неандерталец неадекватный, — и это было последним, что Чан помнил: ниточка терпения порвалась и повлекла за собой ужасные последствия.       Он чувствовал, как чьи-то руки пытались оттянуть от раздражающего одноклассника. Кто-то кричал, зовя учителя. Но в тот момент никто не был страшен Чану: его внутренняя сила объединилась с физической, смешиваясь в непобедимый коктейль. Он и вправду чувствовал превосходство, и это ощущение было приятным, едва ощутимым и билось лёгкими электрическими зарядами в пальцах.       В голове была чудовищная пустота. В тот момент противоречий не было: казалось, что Чан поступал правильно, поддаваясь желанию волка. Но плёнка, обхватившая мозг и сердце, была содрана резким толчком в плечо. Мальчик ощутил длинные ногти, впившиеся ему в кожу предплечья. — Ты что творишь, Чан? — испуганная учительница рассматривала подростка и замечала только абсолютное пустоту во взгляде.       Взгляд упал на мальчика, что лежал на полу, не подавая признаков жизни. Женщина выдохнул от страха, прикрыв рот рукой, и прошептала тихое «господи». — Быстро за медсестрой! — выдохнула она, под конец дрожащий голос перешёл на крик. Дети, что, замерев, наблюдали за происходящим, пришли в себя. Вокруг послышался тихий шёпот: никто не смел начинать говорить во весь голос. — И что вы стоите! Я же сказала!       Самые расторопные наконец-то осознали, что от них просят и выбежали из кабинета.       А Чан… он так и стоял, но уже, замерев от ужаса, охватившего каждый нерв тела. Сознание возвращалось к нему по крупицам, а сердце так и колотилось только теперь от страха.       Он только что сделал что?... Это точно был он?..       Нет. Не был. Это был волк.       И ему захотелось забиться в истерике: он виноват, он не удержал, он не осознал всей опасности, он решил поддаться, он решил выместить всю агрессию.       Руки задрожали от осознания, и Чан сжал их в кулаки, чувствуя как пальцы прилипает к внутренний стороне ладони. Мандраж охватил подростка: все пальцы были покрыты кровью. Кровью.       Он глупо уставился на свои руки не в силах осознать, что это всё правда. Чан боялся повернуться в сторону, где лежал одноклассник, и увидеть… Мёртвое тело. Он же не мог? НЕ МОГ ЖЕ?       Сердце застучало ещё быстрее, а мозг заволакивала уже не плёнка, а истерика. Хотелось забиться в углу и, дрожа от страха, открыть глаза и увидеть, что ничего не было — это сон, плод его разыгравшейся фантазии. Но тело парализовало. Он не смел повернуться или уйти.       В кабинет забежала медсестра. Вокруг поднялся гам из разговоров взрослых и шепотков подростков. Но Чан не хотел этого слышать, он так и стоял, вытянув руки перед собой и слушая биение сердца.       В груди неприятно тянуло. Он не чувствовал волка и не хотел чувствовать.       Почему тот, кто должен защищать от проблем только создаёт их? Почему он не такой мудрый как у деда? Почему они не хотят понимать друг друга? Почему?..       Подросток проморгался, чтобы слёзы не потекли ручьём по щекам. На подрагивающее плечо вдруг опустилась тяжёлая рука, и Чан вздрогнул. Раздался спокойный голос, и Бан наконец-то смог выдохнуть: — Пойдём домой, Чан.       Дед. Он приехал за ним. Мальчишка задрожал ещё сильнее: больше не мог сдерживать слёзы. Возле него тот, кому он безгранично доверяет, кто способен помочь.       Дед — обычно болтливый и любящий рассказывать всякие байки — молчал по дороге домой. Только вытащил влажные салфетки из бардачка и наблюдал через боковое стекло, как внук отмывает пальцы. Чан чувствовал чужое напряжение, и с каждый секундой подростку становилось всё больше не по себе. Дед никогда не ругал и не злился на него… Но сейчас он не уверен, что гнев не обрушится на него. Заслуженный гнев. — Чан, — вздохнул седой мужчина, останавливаясь на красном светофоре, — я не собираюсь тебя ругать. Я понимаю, что это сделал внутренний зверь — ты только зачем-то поддался ему. И именно вот это я хочу узнать: ты не смог его удержать, внучок? — Я… — неуверенно начал Чан и замолк. Он зарылся руками в волосы, начиная оттягивать, чтобы успокоиться. — Ты всегда мне рассказывал, что человек и его внутренний зверь — это одно целое, которое чувствует и думает одинаково. Но… Почему волк и я хотим разное? Почему он пытается меня подавить своей мощью, когда должен помогать? Почему он не считается со мной, перетягивая на себя всю мою сущность?       Мужчина горестно хмыкнул: — Честно?.. Я не знаю, Чан. Мне жаль, что тебе приходится это переживать, но я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь, хорошо? — дед протянул руку внуку, оттопыривая мизинец. Чан улыбнулся привычному жесту, что являлся их выдумкой, скрепляющей обещания, и разогнув уже чистый большой палец скрепил с мизинцем. — А ты знаешь, что делать? — Ещё нет, но обязательно узнаю, — уверенно кивнул мужчина.       Чан окончательно поник. Он не хотел быть единственным в своём роде, не хотел доставлять вечные проблемы, не хотел волка. — Внучок... Я по глазам вижу, что уже надумал что-то. Ты никогда не будешь нам обузой.       Бан только улыбнулся в ответ, пытаясь изобразить на своём лице подобие легкомысленного счастья. Выходило, откровенно говоря, отвратительно. Дед только покачал головой и не стал ничего говорить.       Остаток пути они проехали в молчании, которое Чан не смел прерывать. На его языке крутился один вопрос, который так и стремится спрыгнуть с губ, но мальчишка упрямо сдерживал себя.       И только, когда он с дедом оказался в кабинете старшего, Чан позволил себе произнести вопрос: — А что?.. — С мальчишкой, которого ты избил? — поднял бровь мужчина. Младший Бан в ответ только легонько кивнул, вслушиваясь в удары вновь разбушевавшегося сердца. — Жить будет, не переживай об этом. У нас есть более важный вопрос. Как бы цинично это сейчас не звучало: мне плевать, что будет с тем мальчишкой. Никаких особо опасных ранений у него нет. — Но там столько крови... — У него разбита губа и нос. — А ты виделся с его родителями?       Мужчина покачал головой. — Оплатим моральную компенсацию и медицинские расходы, тебя на учёт поставят и, скорее всего, отправят к психологу, — пожал плечами он. — Не было смысла с ними видеться. Если твои родители не захотят оплачивать счета, то оплачу я. Я понимаю, что тебя спровоцировали, и в большинстве ты поддался волку. Но это, конечно же, не уменьшает нашей вины перед этим мальчиком. — Нашей?.. — удивлённо переспросил Чан. — Я наблюдал за твоим волком. Я твой врач, и должен был заметить, что у тебя с внутренним зверем что-то не так. — И я должен был тебе обо всём рассказать, — виновато протянул подросток, вновь зарываясь пальцами в волосы.       Дед хмыкнул: — Вот это — правда. Теперь ты должен мне рассказывать о малейшем изменении, которые у вас происходят, хорошо? — Понял. — Волк сейчас с тобой? — Чан покачал головой. Он и вправду его не чувствовал — только расслабляющую сейчас пустоту.       Дед закусил губу в задумчивости и пробормотал: — Иди в комнату. Отдохни.       На следующий день на кухне собралось всё семейство Бан: родители, дед, дедушка и старший брат. Все они напряжённо наблюдали за Чаном, что медленно шёл к кухонному столу и аккуратно опустился на стул. — Почему ты ничего нам не рассказал вчера? — поджала губы мама. — Почему мы — твои родители — узнаем о таких событиях самые последние?       Чан вжался в стул и посмотрел на деда, который, поймав запуганный взгляд, встал и ответил: — Я попросил его ничего не рассказывать. — А тебя никто не спрашивал, отец! — истерично закричала мама. — Почему ты нам ничего не рассказал и сам поехал в школу? Я — его мать! Я должна была! — Я бы не позволил тебе всё испортить! Ты бы загнала его ещё в больший угол! Ему нужна была поддержка. — Какая поддержка? — женщина истерично захохотала. — Он избил мальчика. У нас в семье растёт неуравновешенный! — Вот об этом и говорю, дочь... — разочарованно покачал головой дед. — Ты даже не в силах додуматься, что такие слова при ребёнке не говорят. Как я мог вырастить такого ребёнка? — Что ты несёшь? — уже дедушка подскочил и возмущённо уставился на мужа, который в ответ пожал плечами: — Я сказал то, что сказал. И ни капли на жалею.       Дед поднялся из-за стола и произнес напоследок разочарованно: — Спасибо за вкусный завтрак в кругу семьи! Пойдем со мной, Чан-а, я тебе кое-что расскажу.       Подросток неуверенно поднялся, но никто и не взглянул на него, собравшись у плачущей мамы. Он схватился за руку деда и направился за ним. В кабинете мужчина опустился на корточки, взглянув Чану прямо в глаза. Зрачки того бегали и не могли прямо взглянуть в глаза старшего. — Чан, всегда смотри на все трудности прямо, никогда не избегай их и будь готовым бороться — только тогда ты сможешь достичь успеха. — Я понял, деда... — пробормотал подросток и всхлипнул: — Вы все поссорились из-за меня. — Во-первых, не все, а только я с твоей мамой и дедушкой. Во-вторых, не из-за тебя. — Из-за меня! Это я уснул и ничего не рассказал... А тебе пришлось говорить, что это из-за тебя. — Я всё равно не хотел, чтобы ты делился этим с остальными. Ты правильно поступил: решил поспать, а не рассказывать о случившемся.       Чан кивнул. До конца он в это не верил, но спорить с дедом он не решался, поэтому тихо произнёс вместо споров: — Волк не появлялся... до сих пор. — Ничего странного. Чан, внутренний зверь — это живое существо, дух. Он тоже может чувствовать себя виновато. Волку просто стыдно, поэтому он и не появляется, — хмыкнул мужчина.       Мальчишка задумчиво положил руку куда-то около сердца, где по ощущениям находился внутренний зверь. Он всегда старался понять, смириться и почувствовать. Он правда гордился этой связью долгое время, но с каждым годом их внутренний канал — радио — начинало фонить всё больше и больше, а вчерашний день совсем сломал хрупкий аппарат, который уже выдавал только белый шум. — Деда, а ты всегда был дружен с волком? — Мы ни разу не ссорились, — улыбнулся седой мужчина и растрепал волнистые волосы внука. — Но многие с внутренним зверем не могли ужиться. В этом случае ты уникален. — Многие?.. — недоверчиво сощурил глаза подросток.       Дед усмехнулся, насмешливо качнув голову: — Всегда ты чувствуешь ложь... Таких случаев немного, но они есть. Я лично нашёл несколько. — Они смогли наладить связь? — А ты хочешь её наладить? — удивлённо протянул старший. После лёгкого, неуверенного кивка внука он хмыкнул: — Оказывается, я всё ещё не понимаю тебя на все сто процентов. — Я сам себя не понимаю... — грустно вздохнул Чан, уставившись на яркое австралийское солнце на улице через окно. «Скоро Рождество... Случится ли волшебство и чудо?» — подросток улыбнулся своим глупым мыслям. О каком чуде он думает? Он уже взрослый, чтобы надеяться на что-то мистическое и недоступное человеческому сознанию! — Знаешь... Тебе не обязательно нужно строить разломанное через «надо», — дед тоже посмотрел на солнце. — Такое редко происходит, но это случалось и на моей практике... Внутренний волк уходит и не мучает своего хозяина, когда понимает, что его долг выполнен. — Уходит?.. — удивлённо пробормотал Чан. — Да, — уверенно кивнул мужчина. — Один раз ко мне пришла девушка-омега. У неё тоже были проблемы с внутренней лисой. Она бесновалась, когда девушка начинала встречаться или оказывать внимание альфам. Оказывается, её долг был в том, чтобы её человек встретил правильного партнёра. И как только девушка встретила свою любовь и приобрела стабильность в отношениях — лиса исчезла. — А почему у кого-то внутренний зверь исчезает, а у кого-то остаётся до конца жизни? — Есть миссии, которые нужно выполнять в течение жизни. А есть как у той омеги — один раз выполнил долг и всё. — А у твоего волка какая миссия? — воодушевлённо спросил подросток, направив взгляд точно в глаза старшего.       Дед пожал плечами: — Это невозможно узнать, — потрепал он волосы любопытному ребёнку. — Но я думаю, он должен охранять мою жизнь... Стив всегда напрягается, когда я сажусь в машину... — Ты хочешь сказать?.. — пробормотал задумчиво Чан. — Твоей жизни угрожают машины. — Это только мои предположения, — пожал плечами мужчина. — Говорю же: узнать долг внутреннего зверя невозможно. — А почему не у всех внутренних зверей долг — защита жизни? — Сколько вопросов... — усмехнулся седоволосый мужчина. — Есть теория о том, что раньше людей же было очень мало. С этапами эволюции у нас появились внутренние звери. У всех них было одно предназначение — защита жизни, чтобы наше маленькое общество развивалось. Тогда человек был очень маленьким существом на огромной планете с множеством опасностей. Но с тысячелетиями опасностей для людей становилось всё меньше и меньше... И сейчас действует обратная эволюция: от кого внутренние звери нас должны защищать? Опасности теперь не на каждом шагу, везде камеры, высокотехнологичные медикаменты и уровень преступности снижается. Ещё в подтверждение этой теории есть исследование, которые проводили альфологи: к примеру, в Индии людей с внутренними зверьми гораздо больше, чем, например, в США, и это связано с тем, что в их стране гораздо больше опасностей. Но внутренние звери же не могут исчезнуть по щелчку пальцев, верно? Поэтому у них и появились разные долги. Сейчас они больше защищают нашу моральную сторону, а не физическую оболочку. — А зачем им вообще исчезать? Если они помогают? — Говорю же: их предназначение было в защите нашей жизни, а сейчас это не нужно. Я, конечно, не говорю, что на планете не осталось никаких опасностей, но их стало меньше. Нет таких огромных животных, которые способны нас раздавить. Люди уже могут их даже приручить. Люди могут защитить себя сами не благодаря предчувствию, которые дают нам внутренние звери, а с помощью оружия или иных средств самообороны. — Деда, я понял, — склонил голову Чан. — Значит, ты думаешь, что и у моего волка долг не в защите моей жизни? — Да. Ты столько раз был в опасности в детстве со своим нежеланием сидеть на месте... И ни разу у тебя не возникло желание быть осторожнее. — Тогда он должен помочь мне в любви? — поморщился сначала мальчик, но потом вспомнил красавицу Кэти и улыбнулся. — Не обязательно. Я встречался за свою лечебную практику только с двумя предназначениями, но это не значит, что их только два.       Чан застучал указательным пальцем по губам, пытаясь вспомнить когда же волк ему помогал?       И вспомнил! Волк странно реагировал на Кэти, которая безумно Чану нравилось! Неужели?..       Невольная широкая улыбка расцвела на губах, а в глазах заблестели искорки радости. Чан тихо попрощался с дедом, который уселся за свой дубовый стол, начиная читать какую-то книгу, и бросился в свою комнату не в силах удержать вырывающийся из груди счастливый смех.       С разбега бросившись в кровать, он рассмеялся и раскинулся на ней звёздочкой. Насладиться приятным одиночеством ему не дали: раздался неловкий тихий стук в дверь. В маленькой щёлочке показалось обеспокоенное лицо мамы, которая, закусив губу, бесшумно прошла в комнату и села около Чана. — Сына, прости меня, — вздохнула она и потянулась к кудрявой макушке, чтобы погладить мягкие волосы. — У меня ведь нет внутреннего зверя, поэтому я никогда не смогу понять тебя полностью... За завтраком я вспылила только из-за того, что очень беспокоюсь за тебя. Утром мне позвонил папа Майкла и так ругался. Первое время я даже не могла о чём он кричит, а когда поняла мне стало так страшно за тебя, — одинокая хрустальная слезинка скатилась по щеке женщины. — Он говорил о том, что сделает всё, чтобы у тебя не было будущего... — Мам, — Чан улыбнулся и положил подбородок на её плечо, — я уверен, что всё будет хорошо. Ну поставят меня на этот учёт, отправят к психиатру и большего сделать не смогут... Я же маленький ещё. — Ах ты подлец! — воскликнула мама, но тоже рассмеялась. — Теперь мне надо поговорить с твоим дедом... — Мне кажется, он успел пожалеть о своих словах. Вы обязательно помиритесь.       Женщина неуверенно кивнула и, потрепав волосы сына, так же бесшумно вышла из комнаты.       Чан ждал завтрашнего школьного дня безумно сильно! И всё ради одной Кэти. Так хотелось с ней поговорить, признаться в своих наивных чувствах и услышать её робкое взаимное признание.       Мозг мальчишка превратился в сладкую вату с огромным количеством единорогов вместо нейронов. Он был так ослеплён своей первой любовью, что не ожидал увидеть сотни тысяч взглядов, смотрящих на него с презрением и страхом. Чан остановился около своего ящика и спокойно достал учебники, не давая другим школьникам понять, что ему тоже страшно. И больно. До ужаса больно.       Он всегда был всеобщим любимцем: отличник, спортсмен и красавец. А сейчас он превратился в изгоя? Мозг вернулся к своему привычному состоянию и тогда Бан осознал, что спокойная жизнь для него закончилась. Сейчас его будут либо избегать, побаиваясь, или издеваться.       И Чан был уверен, что совсем скоро начнётся второй этап. Они осознают: он ничего не может им сделать.       Сжав губы в тонкую линию, подросток отправился на первый урок как и обычно, стараясь выглядеть расслабленно и даже самоуверенно. Но маска быстро сломалась: учителя тоже стали к нему по-другому относиться.       Любимый учитель алгебры весь урок игнорировал его поднятую руку. И это начало жутко раздражать Чана: опять поднялась буря в груди, сжигающая всё на своём пути. Не сдержав напряжение, Бан выкрикнул верный ответ и сжал в руке чёрную ручку, которая сломалась пополам.        — Бан Чан, ты не можешь выкрикивать ответы, — строго произнёс учитель. — После уроков оставь мне свой дневник. Я обязательно напишу замечание.       Чану захотелось сейчас же вскочить со стула и выбежать из кабинета, но, сжав челюсти и скребя зубами, он досидел до конца. На третьем ряду по правую руку от него сидела Кэти и не обращала на него никакого внимания. А раньше всегда улыбалась ему, тихо спрашивала правильные ответы или тетрадь, чтобы сравнить ход решения. Ровная осанка и взгляд на доску и больше никуда.       Очередная стрела пронзила его сердце. Кэти тоже не хотела больше с ним общаться.       Прозвенел звонок. Чан медленно начал собираться, ожидая, когда все одноклассники выйдут из кабинета. Он наблюдал за Кэти, выходившей последней, но так и не взглянувшей на него. Бан сжал в руках дневник и спокойно подошёл к учительскому столу. — Вы теперь тоже относитесь ко мне презрительно?       Учитель замер с занесённой над дневником ручкой. — Чан, ты не имеешь права задавать мне такие вопросы, — сухо ответил он и размашисто почерком написал большое замечание. — Надеюсь, ты понимаешь, что дисциплина — важная часть имиджа ученика. — Надеюсь, Вы понимаете, что оценивать не знание ученика — это непедагогично, — прошипел подросток и выбежал из кабинета.       Около него стояла Кэти. Она замерла, когда увидела взъерошенного Чана с опасным блеском в глазах напротив. Медленным шагом омега подошла ближе и прошептала: — Чан... Я не хочу с тобой больше общаться, — она остановилась за несколько шагов до Чана и выглядела виновато, но это не отнимало накатившей на Чана грусти. Это было ожидаемо. — Почему? Я обидел тебя? — Ещё нет, но я боюсь, что можешь. В последнее время, ты постоянно со всеми ругаешься, даже с учителями... Ты избил Майкла на глазах у всех. И только что нагрубил учителю. — Я... — ломано начал Бан. Но он не мог ничего сказать в оправдание: прекрасно знал, что совершил ужасный поступок. Агрессия стала неотъемлимой его частью. И, возможно, это рационально со стороны людей разрывать с ним любые связи?       Чан замер на месте, смотря на Кэти, что удалялась от него быстрым шагом. Он кинул дневник в стену с громким стуком, тот приземлился прямо около ног альфы. В тот момент это так взбесило Бана, что он пнул дневник со всей силы и вновь в стену.       Чан зарылся руками в волосы, со всей силы оттягивая их. До боли и искорок в глазах. И только тогда смог успокоиться.       Как его там Майкл обозвал? Неадекватный? Очень ему подходит. Прямо в точку. — Что же я творю? — прошептал Бан Чан и поднял с пола дневник. Уже весь разорванный. — Я не могу уже...       Вместо уроков подросток отправился в туалет. Заперся в кабинке и ждал, когда прозвенит звонок с последнего урока, чтобы он смог спокойно поехать с дедом домой. Он не хотел выходить не из-за трусости, а от осознания собственной ущербности.       Волка же нет, а в нём столько агрессии и столько иррационального желания сломать что-то или кого-то, что Чан боится выйти из этой вонючей кабинки. Может проблема не в волке, а в нём? С чего он вообще решил, что это волк зарождает в нём это ужасное чувство, а не он сам?       Голова болела от ужасных мыслей, что походили на грозовые облака: серые, мрачные, иногда порождающие молнии, которые били точно в подкорку, заставляя содрогаться от ужаса всё тело.       Это был первый раз, когда Чан позволил себе заплакать. Слёзы медленно стекали по щекам и падали на грязный кафель. Сердце спокойно билось в груди, а мозг был абсолютно пуст. В этом и состояла полезность слёз: пока плачешь нет времени думать или переживать. Ты просто рыдаешь, отпуская все негативные эмоции с солёными каплями. А потом встаёшь, готовый идти вперёд. Как бы не было сложно и больно.       Слезами делу поможешь.       Небольшая истерика заставила Чана перестать прятаться. Он вышел из кабинки и направился на следующей урок. Он должен бороться за себя.       Да, он и вправду может совершить ужасные поступки в порыве агрессии. Но это не означает, что он не может жить как нормальный человек? — Мало во мне нормальности, — горькая усмешка сделала и так уставшее лицо ещё измученнее. Одноклассники и те, кого Чан называл «друзья», смотрели на него во все глаза и шептались. Отовсюду слышался это презрительное шипение и... Пугало. Его считают таким? Столько злобы поднялось с низин сердца Бана, что в один момент он развернулся к ним и твёрдым голосом, обведя каждого ярким огнём своих глаз, произнёс: — Скажите мне в глаза, о чём вы шепчетесь! Скажите мне о том, что вы считаете меня сумасшедшим пугалом... неандертальцем.       Ответом ему служили тишина. Как же он ненавидел всех их в тот момент. Это была злобная и чёрная ненависть. Сильнее, чем к волку: он всегда был подле него, а эти...       Чан развернулся в какой-то агонии: его трясло, тело горели в лихорадке, а в голове мерещились образы. Это он?.. Взрослый, с насмешливым взглядом мужчина сидел на кресле и улыбался кому-то. Напротив него сидел омега, образ которого нельзя было различить, он был призрачным, прозрачным, с едва различимыми очертаниями тела и лица. Но взгляд взрослого Чана рассказывал всё. В нём были искорки смешинок и влюблённости. Такой нежный взгляд был у мужчины, наблюдавшим за тем, как незнакомый подростку омега пьёт кофе, что-то вдохновлёно рассказывая: это было заметно в нервных движениях рук и губ, что быстро шевелились, тараторя.       Подросток выбрался из мутной фантазии и увидел белый потолок над собой. Слышал едва различимые знакомые голоса: — У него стресс и на фоне этого нервное расстройство. И это всё может превратиться в сумасшествие. Он зациклился на чём-то... Бормочет вечно что-то во сне... Зачем вы его в школу отпустили вообще? — в голосе незнакомой женщине проскальзывало осуждение. — Ну он хотел... А мы не в силах были отказать, — мягкий и растерянный голос матери. — Не оправдывайся! — строго ответил дед.        — Вам нужно огородить его сейчас от социума. Пусть он придёт в себя от всех потрясений. Возможно, стоит рассмотреть вариант о переводе в другое учебной заведение.       Взрослые продолжали разговаривать, но Чан уже не вслушивался. Всё было понятным. А вот видение? Фантазия? Предсказания? Что оно означало?       Оно точно не могло быть просто так. Голова раскалывалась от боли. Бан не мог сосредоточиться на мыслях: они разбегались как тараканы в разные стороны. — Деда?.. — хриплым голосом спросил Чан.       Мужчина резко развернулся к внуку и посмотрел в тусклые глаза, которые только недавно по-юношески сверкали. — Что случилось? — он подошёл к кушетке. — Можешь рассказать. Мы тут одни. — А где мама?        — Недавно вышла с врачом.       Чан кивнул и попытался собраться с мыслями, чтобы пересказать сон, но вместо этого коротко и довольно уверенно вымолвил: — Предназначение моего волка заключается в любви. Я должен его найти.       Чана вновь затрясло, и он сжался в клубок, сжимая руки в кулаки до боли. — И найдёшь, — тяжёлая ладонь опустилась на плечо и погладила его. — А сейчас просто отдыхай. — Поехали домой, — шёпотом попросил подросток. — Конечно, — улыбнулся дед. — Мама вернётся, и мы поедем.       Дальше Чан не помнил в деталях, что происходило. Мама с дедом постоянно переговаривались и похоже опять ссорились. Но о чём? Мальчишка не помнит, как бы не напрягал мозг. Вокруг всё превратилось в мёд: липко и вязко. Бан не видел ничего вокруг себя. Усталость охватила напряжённые мышцы, а голова стала чугунный и вечно опускалась вниз, как бы он не старался держать ту прямо.       Очнулся Чан только у себя в комнате, погруженной в полумрак. Только небольшой жёлтый свет распространялся по комнате от ночника.       Дед сидел около его постели и, заметив шевеления, поднял взгляд: — Ты как? Ты нас пугаешь своими внезапными обмороками. — Всё хорошо, — покачал головой Чан. — Внучок... Что случилось? — зрачки деда бегали туда-сюда по лицу Бан Чана в поисках намёков на ответ. Но подросток только улыбнулся. — Волк показал мне своё предназначение. Он послал мне видение. — И почему ты уверен, что это именно намёк на предназначение? — Взрослый я сидел напротив омеги и выглядел так влюблёно... Других расшифровок просто не может быть.       Чан заметил, как дед в один миг напрягся. На его лицо опустилась тень, и он виновато прошептал: — Не стоило мне тебе об этом рассказывать. Теперь ты во всём будешь видеть какой-то намёк от внутреннего зверя. — Но это точно намёк! — мальчишка подскочил в кровати и нагнулся точно к лицу седого мужчины. — Хотя бы ты мне всегда верь. — Я верю, внучок... Просто боюсь, что это перейдёт в помешательство. — Помешательство?... — поражённо протянул Чан. — Ты тоже считаешь меня будущим сумасшедшим? — Откуда?..       Мужчина не успел договорить. Чан лёг на бок, отворачиваясь от деда, и пробормотал: — Уходи. Завтра поговорим. — Внучок... Я просто за тебя боюсь. Я верю, что волк показал тебе свой долг. Просто не стоит зацикливаться только на этом. Не стоит всегда быть в поисках этого самого омеги. Ты должен просто жить. — И я собираюсь, — воскликнул Чан. — Завтра пойду в школу и буду пытаться жить как и всегда. Но не будет этого «как и всегда», понимаешь? — такое отчаяние проскользнуло в голосе внука, что слёзы стали скатываться по старческим щекам. — Ни учителя, ни одноклассники не воспринимают меня так же. Я для них стал сумасшедшим пугалом, которое в любой момент может кинуться на людей. — Чан, тебе не надо быть этим сумасшедшим пугалом! Мы можем перевести тебя в другую школу, и ты начнёшь жить как раньше, — последние слова были произнесены с надломом. Убеждал ли мужчина себя или внука, который смотрел на него печальными глазами, так и говорящими «Ты не прав»? Возможно, двоих.       Мужчина видел признаки того самого нервного расстройства, которое уже было похоже на сумасшествие. Как бы он не хотел этого признавать... Это есть, и женщина с приёмного покоя права. Очень права. Глаза Чана горели лихорадочным блеском, а руки то и дело сжимались в кулаки. И видеть таким того светлого и улыбчивого мальчика, вечно стремящимся к приключениям, было невероятно разрушительно для старого сердца. Забрать всё. Абсолютно всё. Принять каждую частицу боли и страха. — Деда, я хочу доказать им, что я не пугало, — с такой выразительной жёсткостью было произнесено это короткое предложение, что мужчина вздрогнул. — Я — агрессивный и странный. Я признаю это. Но я не пугало, не неандерталец. Я — человек! — Ты не должен никому ничего доказывать! — воскликнул дед. — Просто исчезни из их жизни, и они забудут о том, что ты вообще существовал. — Ты сам мне вчера говорил твёрдо смотреть в глаза проблемам, а сейчас уже считаешь, что нужно прятаться и сбегать? — хмыкнул подросток. — Чан, но идти против всех это тоже глупо! Доказывать что-то тому, кто заранее точно не признает твою точку зрению — пустая трата времени. — Деда, я хочу сделать именно так. Я не слабак. — Да кто говорит, что ты слабак! — нервы мужчины уже сдавали. Ему хотелось схватить мальчика и потрясти за тонкую футболку, чтобы мозги в голове наконец-то перевернулись. — Я сам себя буду считать таковым, если сейчас позорно убегу из школы.       Дед вскочил со стула и хотел что-то закричать, но в итоге из его рта вылетел только вздох. Он развернулся к двери и, уже выходя из комнаты, тихим, безэмоциональным голосом сказал: — Поговорим завтра.       Чан ничего не ответил. Накрылся одеялом с головой и отвернулся к стенке, наблюдая за шуточным боем дрожащих теней от моргающей лампочки ночника.       Он не привык быть изгоем.       Разве жизнь может поменяться из-за одного поступка? Он рано понял, что может. И нужно брать ответственность за это. Как он может убежать? — Я делаю всё правильно! — уверенно произнёс в пустоту Чан и закрыл глаза, чтобы вновь провалиться в сон и не думать о завтрашнем дне.       В это время в тёмном кабинете Бан Гарам сел в кожаное кресло и потёр виски. Не только голова болела за внука, но и сердце — оно вообще разрывалось, вырываясь из груди. Он всегда был для Чана любимым дедом, мужчина видел, как маленький мальчик всегда тянулся и прислушивался к нему. А сейчас... Он не может помочь... Где же его хвалёный профессионализм и холодная голова? Куда же делись гениальность и рассудительность?       Всё пропало, когда Гарам узнал, что проблема у младшего внука.       Сжав край стола до побледневших пальцев, мужчина выдохнул. Напряжение разливалось по всему телу вместе с кровью, не давая и шанса на спасение. — Что я должен сделать? Что я должен сделать? — зашептал под нос Бан Гарам, когда его прервал неожиданный стук в дверь. Мужчина подскочил на месте, но почти сразу же ответил: — Входи. — Гарам? Почему ты не идёшь спать? — муж вошёл в тёмный кабинет, не освещённый ничем кроме света полной луны. — Я должен понять, как мне помочь Чану...       Сыхён поджал губы и, опустив руки на плечо Гараму, пробормотал: — Ещё не придумали способ избавится от внутреннего зверя... Нашему внуку придется смириться с тем, что волк долго будет подле него. — Тогда я должен придумать! — вскричал недовольно мужчина. — Гарам... Ты и сам прекрасно всё понимаешь, — мужчина взглянул в чужие глаза, в которых была видна вся боль, что опустилась на почки мужчины. — Я просто хочу, чтобы Чан был счастливым, — первая слезинка скатилась по щеке мужчины. — Он не должен страдать от бремени нашего рода... Он же должен помогать... — И Чан обязательно будет счастлив! Он сильный, ты должен довериться ему. — В чём довериться? — Гарам взглянул на мужа глазами полных слёз. Он рассматривал морщинки около глаз, пытаясь найти в привычных и любимых чертах лица спасение. — В его желании идти напролом.       Альфа вскинул голову и с удивлением посмотрел на мужа: — Ты подслушивал? — Я... Простите... Но мне тоже страшно за внука. Я не так близок ему, как ты, но это не значит, что я не переживаю. — Ты же понимаешь, что его возвращение в школу не закончится ничем хорошим? — Понимаю, — вновь по привычке поджал губы Сыхён. — Но ты не можешь ему запретить. Ты должен сохранить доверие между вами... Он никому не доверяет так, как тебе. Он подросток и любой запрет будет встречен протестом. — Я не знаю, что делать... — пробормотал мужчина и спрятал лицо в руках.       Он в отчаянии. — Гарам, ты никогда не сдавался, — Сыхён положил голову на плечо мужчины. — Внук — это уже не просто пациент, поэтому ты приложишь ещё больше усилий, чтобы ему помочь. — Я вру... Я почти обо всём ему соврал. В попытках успокоить его или себя? — Гарам... Если ты чего-то не понимаешь, это не означает, что у этого нет решения. Тебе стоит на трезвую голову завтра, с утра, подумать ещё раз о возможных путях решения. — Тебе легко говорить! — воскликнул раздражённо мужчина. — А мне от осознания того, что все надеются на меня... Становится так удушающе плохо. — Ты правда не знаешь, что делать? — Да... И ещё я боюсь, что начнутся серьёзные разбирательства с семьёй того мальчика.       Сыхён прижался к мужу поближе и прошептал: — Они будут, Гарам. Мы не сможем этого избежать. Если бы с Чаном приключилось что-то такое же, ты бы сам добился всего самого ужасного для обидчика. — Нам стоит увезти Чана отсюда, — пробормотал Гарам голосом в пустоту — безжизненным и хриплым. — Увезти?.. — мужчина поражённо уставился на альфу. — Ты собрался его прятать? — Конечно, я буду его прятать! — воскликнул Гарам. — Он — мой внук. Я хочу защитить Чана любыми способами. — Куда ты собрался его увозить? — В Сеул, — на выдохе прошептал Гарам и замолк. Сам не верил, что так легко смог произнести название этого города. — Я против, — вскочил Сыхён. — Этот город соткан только из плохих воспоминаний для нашей семьи. Возможно, Чан и был слишком маленьким, чтобы что-то помнить, но я всё равно против.       Омега сложил руки на груди и, грозно нахмурившись, посмотрел на Гарама, который избегал его взгляда, разглядывая дубовый стол. — И к тому это далеко! — продолжил гнуть свою линию Сыхён. — Самолёты давно изобрели. Мы можем позволить себе каждую неделю летать к нему без большого удара по нашему бюджету. — Ты... Ты... Тебя не переубедить, — покачал головой Сыхён и направился к двери. — Надеюсь, ты уверен в правильности этого решения, — тихий вздох сорвался с тонких губ, пропитанный разочарованием.       Омега вышел из кабинета, громко закрыв дверь напоследок.       Никто так и не заметил мальчика, прижавшегося к стене, с потерянным взглядом. У Чана разрушился мир.       Ему правда врали?..       Неужели то, что он назвал своим спасением, является плодом его сумасшедшего мозга? Неужели у внутренних зверей нет никакого долга?       Выходит, что он просто неудачник, который не может найти общий язык с самим же собой.       Подросток зло усмехнулся и поднялся с колен, стирая слёзы с щёк.       Значит, Сеул?.. Он и не будет сопротивляться, только подальше от всех обманщиком и... самого себя.

***

— Так я и оказался в Сеуле... И на протяжении двадцати двух лет живу здесь, — закончил Чан и сглотнул комок, вставший поперёк горла.       Минхо уставился в окно, наблюдая за спешащими прохожими. Он медленно пытался понять и осознать, что только что ему сказали, с каким бременем поделились. — Так... Ты считаешь, что я твоё спасение? — Минхо наконец-то повернулся к Бану и взглянул в чёрные глаза. — Это ты, Хо-я. — Почему ты так уверен? — Наша истинность о многом говорит и, к тому же, волка со мной нет уже долгое время. — А это не из-за алкоголя? — нахмурился омега. — Что? — поражённо переспросил Чан. — Вот, зараза, Сынмин рассказал, да?       Минхо только кивнул, но поторопил с ответом: — Так что? — Нет, это не из-за алкоголя. Волк прячется на один-два дня из-за алкоголя.       Минхо ничего не ответил, задумчиво уставившись на свои ладони. Вдруг их окружило тепло: Чан сжал омежьи ладони в своих и мягко сказал: — Я не идеальный. Я понимаю, что, скорее всего, даже ужасно противен тебе, но могу я получить ещё один шанс?..       Минхо не готов давать ответа: Чан заметил, как забегали зрачки по помещению, а ладошки похолодели, но он никак не ожидал вопроса слетевшего с губ Ли: — Расскажи мне до конца. Это точно не конец. Не могло всё закончиться тем, что ты переехал в Сеул.       Чан отпрянул от омеги и растерянно почесал затылок, чтобы собраться с мыслями. — Может в следующий раз? — Всё настолько плохо? Ты кое-как рассказал первую часть, вторая ещё травматичнее для тебя?       Чан выдохнул и взглянул на омегу, что напряжённо следил за его эмоциями. — Скорее в этой части не травма, а боль и... вина.