Devil from the cover of vogue

Накахара возвращался домой в подавленном состоянии. Пожалуй, он и сам не понимал, почему воспринял ситуацию с Осаму так близко к сердцу. Сначала он злится. До чертиков сильно. Гнев прошил его кости и отложился где-то внутри ярким раздражением. Он никак не мог понять, что же было в голове у этого парня. Всего несколько часов назад все было в порядке: Осаму даже наконец согласился переехать к нему. В тот миг Чуя чувствовал себя самым счастливым человеком на планете. Все же последние годы, проведенные в одиночестве, были невероятно тяжелыми, а тогда ему вдруг показалось, что эта ужасная темная эра его жизни наконец движется к концу. Рассвет вот-вот должен был наступить. Хотя это произошло неожиданно и Чуя никак не мог предугадать, что у него в жизни вдруг из ниоткуда появится такой близкий и родной человек. Всего за пару месяцев Дазай стал одним из самых близких и доверенных людей из всего окружения Накахары: он даже пустил его в свой дом, чего не делал еще ни разу со времен расставания с Артюром. Однако в итоге выяснилось, что Чуя глубоко ошибался. В очередной раз судьба преподнесла ему ловушку вместо награды, ловко обвела вокруг пальца. Быстрый роман закончился также неожиданно и непредвиденно, как и начался. Чуя снова остался один. Он не спешил возвращаться домой, а оказавшись перед родной дверью, вдруг почувствовал, что было раздражение в его душе полностью испарилось. На его месте осталась лишь давящая, пожирающая изнутри пустота. Холодный металлический ключ нехотя повернулся в замке, как будто сам дом не желал впускать его внутрь. Тусклый свет прихожей встретил его равнодушно. Тишина была оглушающей, но привычной — такой же обыденной, как и на протяжении последних трех лет, только теперь она почему-то наводила ужас. Он вошел, машинально бросил куртку на спинку стула и направился в гостиную. Повсюду царил порядок. До прихода Осаму это место всегда было наполнено хаосом: кофейные кружки, записи, черновики и зарисовки. Раньше именно таким беспорядком Чуя создавал ощущение обжитости дома и присутствия в нем других людей. Однако с появлением Дазая здесь стало куда чище, ведь больше не приходилось искусственно наполнять дом жизнью — теплый живой человек по-настоящему был рядом. Теперь Осаму ушел. А на кухне пустота. Все на своих местах. Ощущение дома исчезло. Вместо него на душе лежал гнетущий груз, грызущий Чую изнутри. Почему теперь, спустя всего пару недель, его одиночество снова резало так остро? Ведь он привык. Всегда был один. Но теперь этот дом, прежде такой уютный и знакомый, казался чужим. И это было не потому, что здесь кого-то не стало. Наоборот, кто-то был здесь совсем недавно — и ушел. Его взгляд упал на угол стола, где стояла пустая чашка, в которой уже несколько дней стоял недопитый утренний кофе, который с таким удовольствием готовил Осаму. Чуя вздохнул и пошел в спальню, избегая включать лишний свет. Ничто не отвлекало от мыслей. Тишина давила на уши, холодный воздух обволакивал плечи, хотя отопление работало. Он добрался до кровати и рухнул на нее всем телом. Простыни все еще хранили слабый, почти неуловимый запах, который ударил в нос. Он стиснул зубы и закрыл глаза, стараясь не вспоминать, но воспоминания нахлынули сами. Смех, теплый и тихий, звучал где-то в голове, заставляя еще больше погружаться в эту пустоту. Почему он так переживал? Почему казалось, что его снова бросили? Это какое-то особое проклятие, насланное на него с самого рождения? Словно приехав в этот шумный мегаполис, он продал свое счастье и сам обрек себя на вечное одиночество. Возможно, так и было. Так он лежал, чувствуя себя разбитым, пустым, чужим самому себе. Вопросы остались без ответов, а сон не приходил, оставляя его наедине с той частью себя, от которой он так отчаянно пытался сбежать. Словно сыграв с ним в злую шутку, мозг вдруг воскресил образы воспоминания давно минувших дней…

***

В свои восемнадцать Накахара Чуя впервые исполнил свою мечту и поселился в большом городе. Шум мегаполиса за окном теперь сводил его с ума, тени высоких зданий заставляли чуть ли не подпрыгивать от счастья, а деловая суета вокруг создавала невероятную атмосферу жизни. Да, он впервые по-настоящему вдохнул пыльный воздух города и почувствовал себя дома, а не в чужом мире, кусочек которого он пытается украсть. Артюр Рембо исполнил свое обещание и, словно настоящий волшебник, превратил жизнь рыжеволосого наивного мальчика в настоящую сказку. Они поселились в небольшом районе на краю города — совсем неприметное, но очень дорогое место. Красивый новый дом был спроектирован специально для Рембо и возведен ровно к его приезду. Такие красивые здания Накахара мог раньше наблюдать только на фотографиях, а оказавшись в одном из них, первое время просто отказывался верить, что все происходящее реально. Первые месяц новой жизни прошел совсем незаметно. Хотя Чуя по прежнему не работал, занятие он себе находил. В свободное время с радостью занимался домом и читал, часто выбирался на прогулки по городу, а по вечерам часто выступал в качестве сопровождения Артюру на разных встречах. Чаще всего мероприятия происходили в барах и холлах дорогих отелей. Все они носили разный характер, да и цели разнились, но одно оставалось в подобных вечерах неизменно — люди собирались ради странного рода заумных бесед. Казалось, каждый гость в дорогом костюме или гостья в золотистом коктейльном платье так и горели желанием произвести впечатление на публику своими знаниями. В небольших группах они стояли вдоль стен с бокалами шампанского в руках и надменно обсуждали очередную новость, не особенно на самом-то деле их волнующую. Среди дам излюбленными темами стали дизайнерские дома и новости моды, мужчины же с удовольствие обсуждали историю и точные науки. И к огромному счастью, во всем этом Накахара был хорош. Неожиданно для себе он обнаружил, что вполне себе был в состоянии поддержать любой диалог и аккуратно, совсем не навязчиво в отличие от остальных, продемонстрировать свою осведомленность. Наверное, это было что-то вроде природного таланта держать себя, хотя все же стоит признать, что рука матери также была приложена к его воспитанию. Всего через месяц Чуя легко стал любимчиком местного высшего общества и везде был желанным гостем. Тем не менее, не стоит забывать, что ему отводилась роль всего лишь сопровождения, а значит без Артюра он никуда не выходил. И в глубине души Накахара осознавал, что он на всех этих мероприятиях лишь закуска к основному блюду, ведь реальные дела решались немного позже и среди совершенно других людей. Пока ему оставалось торчать в зале и красиво улыбаться наряженным гостям, Артюр проводил время в компании джентльменов и виски, где решались действительно важные дела. Речь обычно шла о разделе земель и акций, иногда переходя на определенные сферы торговли. Спустя еще один месяц, Чуя наконец начал подходить и к этому столу. Сначала ему даже показалось, что его наконец признали и начали принимать во внимание, но в итоге оказалось, что слова ему вовсе не давали. На подобных встречах у него была лишь пара обязанностей: помалкивать и строить из себя красивого милого мальчика, безумно любящего своего покровителя. Однако совсем не это привело Накахару в настоящий шок. Действительность оказалась куда менее радужной, нежели ему казалось ранее. Слушая разговоры мужчин, не всегда удавалось понять полностью контекст, но отрывками было совершенно очевидно, что речь шла не только о акциях частных предприятий, инвестициях и поделе недвижимости. К своему ужасу Чуя обнаружил, что за стаканом виски также решались вопросы торговли веществами, людьми и жизнями. Особенным шоком стали для него споры, когда голоса джентльменов переходили на шипение, а дубовая столешница оказывалась исцарапана или продырявлена кинжалом. Но до такого доходило крайне редко, ведь Артюр Рембо оказался действительно хорош в своем деле, а именно, в ведении криминального бизнеса. Вместе с пришедшим осознанием мир Чуи перевернулся. Некогда волшебник, превративший его жизнь в сказку, превратился в его глазах в убийцу. И самое страшное было в том, что этот убийца все еще оставался центром его жизни. К концу второго месяца Накахара ощущал, что оказался в ловушке, сотканной собственными руками, словно птица, которая, очарованная блистающей клеткой, влетела в неё и захлопнула за собой дверцу. Все в его жизни теперь было неразрывно связано с Артюром Рембо. Финансы, тело, сердце — всё принадлежало этому человеку. Он вспоминал, как в порыве безрассудной любви вырезал из груди пульсирующую часть своей души и с дрожащими руками преподнес её, как драгоценный дар. Но теперь, когда пелена очарования спала, он ясно видел, что этот жест был ошибкой — не тот человек оказался получателем этого дара. С каждым днем роль, которую Накахаре предстояло играть, становилась всё более определенной. Официальные приемы, ужины, встречи — везде он был неотъемлемой частью блестящего образа Рембо, его «вечной спутницей», его «женой». Все любезные улыбки, искренние ли они или притворные, устремлялись на него как на дополнение к успеху Артюра. И, казалось, что весь мир воспринимал эту картину как нечто естественное и незыблемое. Для Накахары же она всё больше напоминала маску, которая впивается в лицо, оставляя болезненные следы. Но самая мучительная часть этого нового существования — это осознание того, что он всё ещё любил. Любил отчаянно, страстно, так, как только он умел. Ему было горько думать о том, как эта любовь, чистая и безусловная, оказалась заложницей человека, который вряд ли понимал её ценность. Каждый взгляд, каждое прикосновение Артюра теперь приносили ему не только радость, но и боль — эту удушающую смесь счастья и разочарования. Он ловил себя на мысли, что даже гнев на Артюра не может угасить его чувств. Это словно пытаться затушить огонь, подливая в него масло. В моменты одиночества Накахара часто спрашивал себя: почему он остался? Почему не ушел, не разорвал эту связь, которая теперь казалась ему тюремной цепью? Ответ был одновременно прост и сложен: он не мог. Любовь, как тонкие корни дерева, проросла вглубь его существа, впилась в самую основу, лишая сил вырваться. Она не позволяла ему разорвать оковы, даже когда они становились невыносимо тяжелыми. Всё, что у него осталось, это болезненная привязанность к иллюзии, которая некогда вдохновляла его. Артюр был для него целым миром, вселенной, его темным волшебником, который заточил Накахару в своем замке. Но теперь он чувствовал себя как звезда, у которой отняли свет, оставив лишь холодное мерцание. Накахара знал, что это путь в никуда. Но также знал, что не свернет с него. Любовь, как бы она ни была извращена болью и разочарованием, была для него слишком сильной, чтобы с ней бороться. Он обречен был нести этот крест — крест, который сам же взвалил себе на плечи, когда сказал однажды: «Я уеду с тобой». Тогда Накахара решился на то, о чем еще совсем недавно думал с ужасом — позвонил домой. Когда он покинул родной город вместе со своим новообретенным счастьем, родители даже не пожелали узнать, что произошло с их сыном. Безусловно, Чуя пропал слишком поспешно и без объяснений — их обиду можно было понять, но за два месяца на дисплее все же не было ни одного пропущенного от контактов «мама» и «папа», и это не могло не вызывать покалывания в сердце. Долгое время Чуя и сам не звонил: то боялся, то просто держал обиду. Но вот наконец он решился набрать заветный номер. Он дождался, пока Артюр не уедет на очередных разборки, и трясущимися руками выбрал в списке контактов знакомый номер. Он готов был услышать «абонент недоступен», мог бы смириться со сброшенным звонком, но вот слова «набранный вами номер не существует» произнесенные роботом словно оборвали последнюю нить надежды. Страх подкрался незаметно, самые ужасные мысли наполнили черепную коробку. Чуя поочередно принялся набирать мать, сестер и все же пытаться дозвониться до Накахары старшего — все эти номера не существовали. Тогда в ход пошел номер соседки — трубку подняли после третьего гудка. — Да? — хриплый голос старушки ударил ностальгией. — Фрау Циммерман? Это Чуя, ваш сосед. Старушка на другом конце тихо охнула. — Чуечка, дорогой, с тобой все хорошо? Слава Богу, какое счастье! Господи помилуй, как ты держишься? Тебе что-нибудь нужно? — Не-не, все нормально, — немного растерянно пробормотал Чуя. — Я просто хотел узнать, как там моя семья. Ничего не случилось? Просто никто не берет трубку. Послышался второй испуганный вздох, и вдруг наступила тишина. С минуту Фрау Циммерман не отвечала, и с каждой проходящей секундой тревога в груди Чуи усиливалась. — Ты совсем ничего не знаешь? — Что-то произошло? — Беда. Большая беда, Чуечка. Погибли все, сгорели. Ни одного выжившего, такая трагедия. Последнее, что после этого помнил Накахара — сильная слабость и темнота. Полный провал в памяти начинался именно с этого тихого «allesindtot» произнесенного тогда Фрау Циммерман и заканчивался легкой пощечиной, полученной от Артюра. — Давай-давай. Поднимайся. — Слишком уж заботливо прозвучал голос над ухом. Чуя не знал, столько пролежал в обмороке, но к его пробуждению, Артюр уже успел вернуться с работы. На его белоснежной рубашке все еще алела незапекшаяся кровь — почему-то именно она привлекла тогда внимание Чуи. Это стало последней деталью. Пазл, медленно собиравшийся в его голове последние два месяца, неожиданно сошелся. — Это был ты? — обессиленно спросил он, уже зная ответ на свой вопрос. Артюр тянул с ответом. Он сел напротив и ослабил галстук на шее — несколько часов назад именно Чуя старательно завязывал его в аккуратный узел и заправлял под белоснежный воротник рубашки. — Так было нужно. — Убивать мою семью?! Нужно? — Так всегда происходит, когда власть меняется. — Какая еще власть, что за бред! Ответь мне на вопрос. За что умерла моя семья! — Ты не готов выслушать меня, ты не поймешь. — Говори! — Чуя подскочил на ноги, и голова тут же закружилась. Артюр смерил его обеспокоенным взглядом и вздохнул. На лбу его выступили мелкие капли пота, а на лице заиграли желваки. — Ты совсем ничего не знал. Ты жил с ними, но тебе многого не рассказывали. — Что ты имеешь в виду. — Как ты думаешь, чисто японская семья оказалась в далеком немецком городе? — Я… я не… — Они бежали. Скрывались там много лет. Но от мафии скрыться невозможно. Особенно, если ты бывший глава. — Какой еще глава… это же… — Твой отец, к твоему сведению, один из легендарных глав самой большой преступной организации этой страны. Он попытался отказаться от этой роли и скрыться, ему даже это неплохо удавалось все восемнадцать лет, но от прошлого не сбежишь, особенно наворотив такое количество дел, как твой отец. — Он усмехнулся, словно рассказывал что-то забавное. — Но мои сестры! А мать? За что ты убил всех их? — Скажи спасибо, что сам жив! — прервал вдруг Артюр. Это был первый раз, когда он вдруг так резко отвечал Чуе. Ни разу до этого момента он не позволял себе показывать истинное лицо, но теперь идеальная маска была разрушена, а потому на свет показался настоящий Рембо, ранее известный всем кроме Накахары. С этого момента отношения их сильно изменились. Былую близость и теплоту смыло огромной волной. Теперь между ними остался лишь холод и пресное притворство. Не в силах больше вынести атмосферы в доме, Чуя стал все чаще выбираться в город днем. Его новым хобби вдруг стало дизайнерское ремесло и стилизация. Видимо, сказывались бесконечные разговоры других «жен» важных криминальных авторитетов города, которые ему приходилось выслушивать несколько раз на неделю. Кроме того, по соседству с домом находилась небольшая мастерская малоизвестного дизайнера. В свои шестьдесят он все еще создавал завораживающие детальностью модели вечерних нарядов, и это не могло не очаровать Накахару. До сих пор непонятно, то ли проявился какой-то природный талант, то ли в игру вступила огромная увлеченность в желании убежать и скрыться от проблем. В светлой мастерской, где воздух был насыщен запахом кожи, ткани и тонких парфюмерных нот, он теперь проводил долгие часы. Сложные конструкции манекенов, завешанные набросками и лоскутами тканей, окружали его, словно немые свидетели его стремлений. Лампа с теплым светом бросала мягкие тени на стол, усыпанный эскизами, ножницами и иголками. В этом пространстве было тихо, только шелест карандаша по бумаге или шорох страниц нарушали тишину. Ночами, когда город замирал в ожидании очередных действий криминальной организации Артюра, а небо за окнами наполнялось густой чернотой, он включал лампу и открывал книги. Фолианты по истории моды, издания, наполненные гравюрами старинных костюмов, фотографии показов ХХ века. Он жадно впитывал знания, возвращаясь мыслями в эпохи, где стиль был вызовом, символом, искусством. Страницы рассказывали ему о Коко Шанель и Александре Маккуине, о викторианских корсетах и минимализме 90-х. Он читал, чтобы понять, чтобы научиться, но главным образом — чтобы забыть. Реальность, с её невыносимыми красками, оставалась за дверью мастерской, словно ненужный пыльный плащ. Здесь он мог раствориться в мире тканей и форм, в узорах эпох и деталей, которые казались ему более настоящими, чем собственная жизнь. Его преподаватель — старый дизайнер с ворохом историй — однажды заметил, как ловко он выбирает сочетания цветов, словно играет на струнах инструмента. «Ты знаешь, как должно быть, — сказал он, прищурившись, — но пока ещё не понимаешь, почему. Это придёт.» Чуя тогда лишь улыбнулся, но его мысли уже были в другом месте: он представлял новый образ, шелковую блузу эпохи модерна, интерпретированную в духе будущего. Мастерская становилась не просто местом работы, а целой вселенной, где он искал не только себя, но и спасение. Новое хобби действительно помогало. Уходя в мир шитья и красок, Чуя забывался и отправлялся в совершенно иной мир. Так прошёл целый год. Ровно двенадцать месяцев ему успешно удавалось скрываться от собственных мыслей и проблем, но так или иначе, настоящее всё равно настигло его и поглотило очередной пеленой мрака. Все это время Чуе действительно казалось, что самая темная полоса его жизни уже пройдена — не даже, кажется, видел некое подобие света в конце туннеля, но вскоре ему пришлось осознать, что это вовсе был не свет, а лишь очередная ловушка, которую подготовила для него эта ужасная судьба. Попасть в преступные круг вовсе не тяжело. Куда труднее пробиться дальше, занять свое место и сколотить должный авторитет. Но и это вполне себе возможно при должном старании. Самое же тяжелое — удержаться. В таком бизнесе нет никакой страховки, нет и чести. Единственное, что действительно может спасти от преждевременного падения — большая удача. Этой удачей Артюр, как выяснилось не обладал. Каждый вояка на этом фронте рано или поздно связывается не с тем человеком. Лицемеры и обманщики появляются здесь куда чаще других людей, а если дела идут хорошо, то это явный знак того, что вскоре кто-то точно захочет покуситься на заработанное богатство. Так как дела Артюра шли очень даже успешно — империя разрослась по всему городу, связи были исправно налажены, а рядом еще и был такой завидный спутник — злоумышленник не заставил себя ждать. Первым звонком стала неожиданное покушение на жизнь Рембо средь бела дня. Тогда он ехал куда-то в своем авто по центральной улице города, как из машины, проезжавшей мимо показалось дуло ружья. Такие покушения в действительности весьма нелепы, и зачастую оказывались провальными. По сути своей это служило скорее предупреждением, ведь так противник демонстрировал, что ни толпа свидетелей на солнечных улицах, и уж точно ни моральные устои, никак не удержат от второго покушения. В тот день Артюр заявился домой в ужасном состоянии: хотя пуля и не убила его, плечо все же задела. Рану кое-как уже обработали и перебитвовали, но вот настроение его так и оставалось отвратительным. И хотя с тех пор утекло уже много воды, по сей день Накахара нередко просыпался в ночи от очередного кошмара, где перед его взором снова представала поврежденная пулевым ранением плоть. Он снова и снова ощущал этот запах железа и спирта, видел прилипшую к коричневой корке крови вату, снова менял бинты и слышал ускоренное дыхание Рембо. Накахару вовсе не пугала кровь, да и в дальнейшей его жизни ему доводилось встречать вещи и похуже, но именно в этот момент началось падение империи Артюра, а вместе с ней падал и Чуя. В своих расчетах Накахара допустил одну значительную ошибку: почему-то ему казалось, что скрываясь от проблем в мире творчества и фантазий, он сможет отдалиться и обо всем забыть, снова став беззаботным подростком. Только вот судьба ждала недолго пока душа молодого парня натешится новым увлечением и нанесла свой удар. Именно в тот вечер Чуя понял, что его зависимость от Артюра погубит его окончательно. Обратный отсчет уже начался.

***

Чем хуже становилось положение дел у организации, тем больше менялся Артюр. Если раньше он никогда не позволял Накахаре видеть себя в гневе, то теперь Чуя все чаще становился наблюдателем ужасающих сцен. Артюр все больше времени стал проводить в своем кабинете. Раньше он предпочитал личные встречи, а когда возвращался домой, то старался больше времени проводить в гостинной у камина и выпивкой и книгой. Но теперь он днями не выходил из рабочей комнаты и все звонил-звонил-звонил. Наверное, именно из-за этого воспоминания Накахара никогда не будет использовать кабинет своего будущего дома. Даже поселившись в совершенно другом районе и уже прожив целую череду других событий, он продолжит обустраивать рабочее место на ковре в зале, будет нередко засиживаться на кухне у стола, но никогда не ступит за порог просторного домашнего кабинета. На работе, конечно, такого выбора не будет, но и там он найдет способ поселиться в открытой полупустой комнате, где ничего не будет напоминать ему о темных древесных тонах кабинета Рембо. В один из вечеров Чуя решился отнести ему горячий чай и заодно узнать, как продвигаются дела — в конце концов, он тоже был замешан во все это, хотя и весьма посредственною. Дверь кабинета была чуть приоткрыта. Изнутри доносился гулкий голос, словно удар за ударом в звучащий медный гонг. Сначала Чуя различал только отдельные слова — «непрофессионализм», «предательство», «раздавлю». Затем голос становился все громче, а слова все острее, как ножи, выброшенные наугад. За ними следовал грохот: звук разбитого стекла, тяжелый стук по дереву, словно кулак обрушился на стол. Чуя осторожно заглянул в щель. В тени лампы, бросающей резкие, желтые отсветы, фигура Рембо — человека, когда-то вдохновляющего целую организацию, — казалась изломанной. Он шагал по комнате как зверь в клетке, бросая бумаги на пол, опрокидывая все, что попадалось под руку. Его широкие плечи, которые прежде вселяли уверенность, теперь сотрясались в судорожных рывках — то ли от ярости, то ли от безысходности. В его движениях чувствовалось что-то пугающе бессмысленное, как будто он пытался бороться с невидимым врагом. — Вы ничего не понимаете! — закричал он, хватаясь за виски, будто пытался удержать голову, готовую расколоться. — Всё зависит от меня! От МЕНЯ! Чуя невольно сжал кулаки, чувствуя, как липкий страх сжимает горло. Когда-то он восхищался Артюром: тот был сильным, мудрым лидером. Но теперь перед ним стоял человек, чье лицо исказилось в маске гнева и ужаса. Чуя заметил, как его глаза метались по комнате, как будто он видел что-то, чего здесь не было. Эти глаза не искали ответов — они искали виноватых. Внезапно Артюр резко остановился и повернулся к двери. Чуе показалось, что тот почувствовал его присутствие, хотя едва ли смотрел в щель. Артюр молча застыл, тяжело дыша, сжимая края подноса так, что пальцы побелели. Секунда, две… и снова взрыв. Словно в приступе ярости, он смахнул со стола все, что на нем лежало, и закричал так, будто от этого зависела его жизнь. Чуя сделал шаг назад, стараясь не выдать себя. Его сердце стучало так громко, что казалось, вот-вот выдаст его. Но он не мог оторвать взгляда. Было в этом что-то… пугающе притягательное. Безумие Артюра, словно трещина в стекле, разрасталось на глазах. И Накахара понимал: это уже не человек, это сломанная машина, которая давит все вокруг, лишь бы скрыть собственный крах. «Он опасен», — подумал он, отходя к стене. Теперь он не сомневался: Артюр, одержимый страхом и яростью, был способен на все. И утверждая так, Чуя действительно имел в виду в-с-е. В один из особенно ужасных дней Артюр не выдержал и впервые обратился к последнему средству снятия напряжения. Еще ни о чем не подозревающий Чуя тогда спокойно занимался готовкой и совсем не заметил, как за его спиной показалась ужасающая фигура мужчины. Артюр подошел тихо и незаметно — все же он был профессиональным убийцей, об этом не стоило забывать. Прежде, чем Накахара успел среагировать, он мягко прижал его к столешнице. В этом действии по своей сути не было ничего страшного, но аура, исходившая от мужчины, нагоняла ужас. В итоге почувствовал приближение опасности, Чуя резко замер и притаил дыхание. — Ну что же ты. — Артюр обхватил руку, которой Нахара держал нож, нарезая мясо. — Нож совсем не так держат. Неужели ты не знаешь. — Он мягко переставил пальцы Чуи в нужное положение и, управляя его рукой, резанул по куску мяса на разделочной доске. — Видишь, так гораздо легче. Только Накахара собрал свои силы в кулак и, всячески игнорируя плохое предчувствие, медленно кивнул, как лезвие резко резануло по его руке. Ножи в их доме всегда были заточены идеально, потому Чуя даже не сразу понял, что именно произошло: порсто опупело уставился на тонкую кровавую полову на своем запястьи. — Ножи выглядят куда лучше, когда ими режут что-то живое. Только тогда их острота становится особенно красива… — Артюр нес полную околесицу, и едва ли за ней действительно стоял какой-то глубокий смысл, но это пугало только сильнее. Вскоре на руке Чуи появился еще один порез. В этот раз боль отдалась чуть резче, еще одна алая отметина контрастно засияла на бледной коже. Странно было наблюдать, как нож, только что разрезавший кусок говядины на обед, теперь оставлял раны на своем же хозяине. В этом была своя ирония. Чуя попытался вырваться: словно стряхивая с себя этого мужчину, он дернулся и попытался освободиться из крепкой хватки. Однако никакого результата это не дало, а скорее только усугубило ситуацию. — И ты туда же? Тоже меня боишься?! — в голосе Артюра слышалось явное раздражение. — Давай, вырывайся. Но помни, что выхода у тебя нет. Он вдруг резко развернул Накахару к себе лицом. Тогда-то Чуя и увидел ужасающую гримасу на лице человека, который уже не помнил самого себя. Это было лицо психически нездорового человека, который полностью перестал себя контролировать. В тот вечер Накахара Чуя узнал, что значит, полностью потерять контроль над ситуацией. Сколько бы он не умолял Артюра остановиться, столько бы не сопротивлялся, тот полностью игнорировал его просьбы и только грубо трахал его до самой потери сознания. Очнувшись на утро, первое, что сделал Чуя — понесся в душ, пытаясь смыть с себя все следы произошедшего. Он надеялся, что смывая с себя липкие следы выделений он сможет стереть и воспоминания, но сколько бы он не вымывал даже самые глубокие части кишечника, куда член Артюра едва ли мог достать, ни отвращение, ни боль, ни страх никак не уходили, а только усиливались.

***

Чуя никогда не был верующим. Семья так и не привила ему какой-то конкретной веры, да и ему самому существование высших сил казалось скорее выдуманным абсурдом, хотя и весьма любопытным. Однако в то утро он сломался. Сломался настолько, что у него не осталось совсем ничего материального и настоящего, за что еще можно было зацепиться. Вся его семья уже мертва — он единственный, чудом выживший потомок. Единственный человек, которого он некогда любил всем сердцем, оказался совсем не тем, за кого себя выдавал, а в тот момент, когда Накахара почти смирился с этим, очередная ужасающая сторона Артюра показалась наружу и снова глубоко ранила его. Тот обаятельный красивый мужчина, который исполнил его мечту, окончательно сошел с ума от страха. Артюр Рембо, которого он некогда знал, умер. Хотя существовал ли он вообще? Чуя впервые остался один. В этом бескрайнем мире не осталось ни одного родного человека, а его собственная жизнь из сказки превратилась в кошмар. В полупустой комнате он встал на колени. Сквозь огромные панорамные окна его глаза взирали далеко в небо. Отчаяние заполняло его изнутри, выжигало огромные дыры в легких, но он продолжал держать спину прямо и смотреть вверх. Туда, где, возможно, все же найдется хоть какая-то сила, способная помочь. Туда, где обитала последняя его надежда, ведь на Земле у него не осталось совсем ничего. Тонкие губы тихо шевелились, нашептывая выученную в школьные времена молитву. Яркие голубые глаза наполнились влагой — маленькая слеза стекла по щеке, оставляя за собой блестящую дорожку.