JQ — технологии лжи

Удалось подремать. Пробыв с полчасика по ту сторону сознания, Робби возвращается в реальность, вздрагивает всем телом, тут же отмечает в зеркале глумливый взгляд араба и спешит отвернуться. Сквозь оконное стекло рассматривает диковинные пейзажи — всё лучше, чем играть в гляделки. Машина мчит по идеальному двухполосному шоссе, с обеих сторон зеленеют луга, по виду почти дикие. Лишь то и дело промелькивающие особняки дают понять: земля здесь обитаемая, просто очень дорогая. Робби слишком привыкла к городским кварталам, к перенаселённым кластерам, насаждениям стеклобетонных коробок, крошечным студиям и десяткам кнопок в лифтах. Она почти уже забыла, что существует другая жизнь. Для неё теперь просторный дом, собственная конюшня и небольшая апельсиновая роща — чужое прошлое, чужое детство. Судя по времени в пути, столица стала дальше не более чем на сотню километров, а кажется, будто машина перенесла её в другое измерение. Здесь, на просторе, наверное, и дышится по-другому. Но попытка приоткрыть окно провоцирует лишь порцию раздражённого рыка: — Кондиционер же работает! Не желая больше ни словом ни делом нервировать водилу, Робби прислоняет горячий лоб к стеклу и притворяется мёртвой. Ненадолго: на горизонте появляются ворота — необыкновенные настолько, что Робби не сдерживает восхищённого вздоха. Ворота издали кажутся ледяными, в лучах набирающего силу утреннего солнца грозятся того и гляди потечь прозрачными ручейками по пологим склонам. Неужели — стекло? Подъехав ближе, Робби убеждается в своих догадках. Створки выполнены из толстенного прозрачного стекла, возможно даже пуленепробиваемого, как корпус папа-мобиля, их поверхность украшена искусной геометрической резьбой. Солнце играет на острых гранях, расплёскивает по округе ушаты прозрачных радужных бликов. Глаза режет даже через затемнённые окна автомобиля. Эти ворота — произведение современного искусства, только вот... Они совсем бесполезны? Ведь ограды в комплект не прилагается. Створки бесшумно отворяются, и, задержавшись на пару секунд под камерой, машина проскальзывает внутрь. — Въезд и выезд только здесь. Система автоматизирована и управляется из пункта охраны. Сам пункт находится ближе к дому. Араб сказал "въезд и выезд", а не "вход и выход" — и впрямь: от шоссе к воротам ведёт асфальтированный съезд, и дорога эта продолжается и по ту сторону прозрачной преграды, но пешеходной зоны нигде не видно. — А если я ворота обойду, что будет? — Газон затопчешь, — араб будто ждал этого вопроса. — А заодно и поджаришься. Периметр под напряжением, кабели в траве. Отсюда их не видать, но если вздумаешь проверить — увидишь оранжевые буйки. Они загараются, если подойти к ним ближе, чем на пять метров. За ними — что-то вроде минного поля, только без мин. Так что ты лучше далеко от дома не отходи. Хотя тебе и некогда будет разгуливать. На. — Покопавшись в кармане, он протягивает Робби упаковку мятной жвачки, одной рукой продолжая управлять машиной. — А то от тебя так несёт, что я, пока ехал, сам чуть не захмелел! А ты, я посмотрю, тот ещё подарочек — ко всему прочему, идейная алкоголичка! Он радуется собственным остротам, а Робби послушно хватает пачку и вытряхивает пару подушечек прямо в рот. Не благодарит — обойдётся этот хам. К тому же за рядочком отцветших розовых кустов уже виднеется дом. Робби не успевает его как следует рассмотреть — Аббас подбавляет газку и тормозит у самого входа. Раздаются щелчки блокировки дверей, и Робби, не дожидаясь очередной порции скабрезностей, спешит покинуть насиженное место. Разминает затёкшие ноги, поясницу, еле сдерживается, чтоб не попрыгать на месте — от долгой поездки даже задница затекла, и, наконец почувствовав в себе способность к дальнейшим передвижениям, лезет за чемоданом. Поклажа уже на земле, хлопает задняя дверца. Под свист шин о гравий и пыхтение выхлопной трубы автомобиль едет прочь, оставляя девушку беспомощно кутаться в дым и пыль, как в кокон. — Это ты — новенькая? Протерев глаза, Робби таращится на громоздкий силуэт в паре метров от себя. Внезапной незнакомкой оказывается баба под метр восемьдесят с добрым центнером живого веса. Это ж надо, с таким-то габаритами и так незаметно подкрадываться? — Да, это я новенькая. — Хотелось бы съязвить, но приходится держать себя в руках. Судя по белоснежному ажурному фартуку и убранным под сетку волосам, баба эта то ли повариха, то ли горничная. А с персоналом нужно дружить. Ну, хотя бы стараться. С водилой уже не особо заладилось, так хоть... — Простите, а вы? — Отпустив выдвижную ручку чемодана, Робби протягивает ладонь. — В дом идти и ждать госпожа Виктория. Мне передать велено. — Проигнорировав приветственный жест и не назвав ни имени своего, ни должности, баба убирается восвояси, волоча по пыльной дорожке грузные телеса — тяжело и бесшумно. Значит, принцесса Виктория лично встретит новую персональную помощницу своего отца... Интересно, холёной наследнице совсем-совсем делать нечего, или же её стремление контролировать всё, что касается папочки, имеет под собой куда более глубокие основания, чем беззаветная дочерняя преданность?

***

Едва Робби ступает на широкое крыльцо, стеклянные слайды раздвигаются, и дом обнажает своё нутро. Она знала, что дом удивит — ну не может же такая тьма тьмущая сказочных сплетен ходить о жилище, будь то по сути пустышкой? Сделав шаг за порог, Робби роняет чемодан и нижнюю челюсть уронила бы, не будь та накрепко приклеена к верхней зажёванной до безвкусия жвачкой. Внутри так светло, что даже дышать забываешь, а вздохнув, приходится сдерживаться, чтоб не расчихаться. В доме пахнет — да нет, воняет! — чем-то пряным, удушливым, до тошноты азиатским. Индийские сандаловые палочки? Или китайская масляная арома-лампа? Меньше всего на свете Робби ожидала, что в легендарном доме Вайсов пахнет, как в эзотерической лавке. — Вижу, уд тебе в новинку! — Виктория появляется из коридора, какого — Робби не успела заметить. Полукружие холла является конечной и отправной точкой сразу для шести коридоров. Полусолнце и лучи — как красиво задумано! И реализовано идеально: потолком холлу служит стеклянный купол, беспрепятственно пропускающий в дом само солнце. А по ночам, должно быть, через этот потолок видны звёзды. А в дождь купол омывается водой. Боже, как много стекла! — Хватай барахло. Я провожу тебя в твою комнату. — Уд? — Робби едва за хозяйкой поспевает, притом что та, в отличие от неё, передвигается на высоченных шпильках и в короткой узкой юбке, режущей ширину шага чуть ли не пополам. — Арабские благовония. Кусочки древесины ценных пород, пропитанные эфирными маслами и высушенные естественным образом, дают удивительно густой и стойкий дым. Им окуривают одежду вместо духов и помещения — запах остаётся на долгие дни... Когда-то владелец Swiss Arabian подарил мне набор для окуривания в качестве сувенира, и это было лучшее, что мне когда-либо дарили. Я использую уд для домашнего текстиля. Оригинальная находка, не так ли? Если, конечно, у тебя нет аллергии на роскошь. Это не вопрос. Виктория имеет в виду, что даже если у Робби эта самая аллергия и есть, то это её проблемы. У Робби нет аллергии. Но как же чешется в носу! Только бы не расчихаться! — Эта женщина, что встретила меня у входа... Кто она? — Самое время перевести тему. Разговоры про вонючую древесину утомят кого угодно. — Хуанита. Отец — фанат мексиканской кухни. А я — японской. Ну и средиземноморской. Хотя в основном я на кето — слежу за здоровьем. У нас несколько поваров, каждый — мастер узкой специализации. И все они — приходящие. Как и остальной персонал. Кроме Аббаса — даже когда он не в поместье, он всегда на связи. Отец очень уж к нему привык, а после отъезда Антонио у него и не осталось других доверенных лиц. Ну и, само собой, ты здесь тоже на постоянке. Так что запомни — трепаться и сплетничать персоналу запрещено. Вы здесь работаете. Только работаете, и больше ничего — поняла? — Нигде не вижу камер. — Вопрос Виктории Робби игнорирует. — С момента, как я переступила порог вашего дома, мне на глаза не попалось ни одной... — У нас нет камер, — мгновенно реагирует хозяйка. Ой, как удобно... — Правда? — Неужто повелась? — Виктория с готовностью разносит в щепки её замешательство. — Конечно, у нас есть камеры. А ещё микрофоны, датчики движения и серверы, на которых хранятся записи всего, что когда-либо происходило в стенах этого дома. Только вот тебе знать о местах расположения всех наших девайсов слежения совсем не обязательно. Кстати... Я могла бы быть настоящей сучкой, но я хорошая дочь и не хочу расстраивать отца. Виктория внезапно тормозит, Робби следует её примеру, застывает на полушаге, и обе они стоят, застывшие, немо таращась друг на друга в прохладной полутьме коридора. — Что-то не так? — нарушает Робби нарочитую паузу. — Жвачка. Отец ненавидит жвачку. И всех, кто её жуёт. А с тех пор, как он почти потерял зрение, его слух обострился, и звук слюнявого чавканья способен заставить его схватиться за дробовик. Поверь мне — нет ничего страшнее разъярённого слепца с дробовиком. Робби молчит. Переваривает. Пока вдруг не осознает, что делает это под снисходительным взглядом Виктории и аккомпанемент собственного слюнявого чавканья. Резинка отправляется в бумажный платок, выуженный из кармана, а тот, скомканный, отправляется обратно. — Спасибо, что предупредили. Я... — Ты обязана мне жизнью, ага. Только не радуйся сильно. Возможно, очень скоро ты пожалеешь, что тебя не пристрелили в первый же день работы. — Надеюсь, этого не произойдёт. И всё равно спасибо. Кто здесь настоящая сучка, так это Аббас. Проклятый араб знал, что делал. Он невзлюбил её с первого взгляда. Настолько, что готов был подставить самым паскудным образом. Почему? Если б Робби на двести процентов не была уверена, что с водилой они прежде не пересекались, подумала бы, здесь что-то личное. Хотя перегар ведь тоже никто не отменял, и жвачка в какой-то мере стала проблемой, которая заменила собой другую проблему... Что ж, свой первый урок Робби усвоила: в этом доме друзей искать не стоит. А так как открыто конфликтовать она себе позволить не может, придётся играть в любезность. Это мерзко, но не сложно — могло быть и хуже. Робби и её проводница шагают по кажущемуся бесконечным коридору — широкому достаточно, чтобы в нём с комфортом разошлись трое, но при этом полутёмному, подсвеченному лишь контурными светодиодами, и потому какому-то давящему. Флёр арабской вонючки слабел с каждым пройденным шагом, и здесь он почти потерялся уже, да и стеклянного потолка тут тоже нет, а пол устлан ковровой дорожкой, толстой достаточно, чтобы поглощать цоканье шпилек и грохот чемоданных колёсиков. Коридор выводит к лифту, лифт запечатывает двух женщин в блестящий короб, словно птичек, и уносит ввысь. Этажей в доме всего два, но высоченные потолки делают путешествие почти утомительным. Наконец они наверху. Здесь тоже коридоры, но уже совсем другие — широкие и светлые, с гладкими белыми потолками, щедро увешанными стеклянными колбами светильников. Робби больше не пялится по сторонам столь открыто — она ещё успеет изучить тут всё, а сейчас у неё другая задача... При этом сам дом вызывает у неё двоякое ощущение неправильности и гармонии. Электроника, девайсы, система дистанционного управления приборами и механизмами — дом нашпигован передовыми элементами под завязку. Но суть в том, что технологическая начинка не бросается в глаза. А вот что бросается, так это пыльная роскошь, веющая упрямой усталостью. Интерьеры здесь — словно в музее аристократического быта конца девятнадцатого века. Викторианская строгость, фальшивая аскеза, почти готичная мрачность, но стоит приглядеться (да, чёрт возьми, чтоб узреть суть, в этом месте ко всему нужно приглядываться), и становится очевидно: лаконичные дизайнерские решения компенсируются кичливостью исполнения. Красное дерево, чернёное серебро, затёртая медь оттенка antique, розовый мрамор. Этот дом стоит миллиарды. А пахнет шаманским дымом. И звучит тишиной — пока добирались, Робби не слышала ничего, кроме слов своих и собеседницы и глухого отзвука шагов. Словно они с Викторией одни в этом доме, и при этом — на обзоре у множества невидимых соглядатаев. Дом Вайсов — памятник безумию. Тот, кто придумал его, был гением. А те, кто в нём живут — сумасшедшие. Виктория останавливается у одинокой двери в глухом углу очередного коридора и протягивает ключ-карту. — Открывай, и займёмся контрактом. Ну-ка, поживей. Теперь это твоё место. Робби принимает ключ из рук хозяйки, прикладывает к сенсору, красный огонёк на панели сменяется зелёным, дверь беззвучно открывается (Робби очень бы удивилась, если б дверь эта скрипнула). Так вот оно какое, её место! Обстановкой и размерами напоминает номер в придорожном мотеле. Не то чтобы совсем крысиная конура, но убранство здесь разительно отличается от всего, что Робби доводилось видеть в доме до сего момента. Одноместная кровать, скромный, но функциональный шкаф, маленький столик с единственным стулом, кресло в углу и монитор на стене — вот и всё убранство. Есть отдельный санузел — пластиковая душевая кабина, что даже не пытается выглядеть стеклянной, унитаз и раковина. Окончательную точку над всеми "i" капиталистических отношений ставит шторка на единственном окне комнаты — её функцию выполняет тонюсенький бамбуковый ролет бледно-салатового цвета. На всех окнах, что встречались Робби за пределами этой комнаты, красовались тяжеленные гардины с золотыми кистями и массивными оборками. Что ж, по крайней мере, в её комнате чисто, бельё на вид свежее и... Здесь совсем не пахнет проклятым восточным дымом. А может, она просто привыкла уже и не замечает запаха? Не зря ведь говорят — к роскоши быстро привыкаешь. Робби ещё бы поосматривалась, но Виктория сразу переходит к делу. — Твой контракт. Робби пробегает глазами по страницам договора — его приготовили заранее и оставили на столике. Страниц четырнадцать, мелким шрифтом, на двух языках — немецком и английском, текст дублирует друг друга в параллельных колонках, следующих по листам шаг в шаг. Робби знает оба языка и с облегчением отмечает — версии текста совпадают. Куда интереснее само содержание договора. — То есть, я даже такси не смогу сюда вызвать? А если мне срочно понадобится... — Читает вдумчиво, не стесняясь задавать вопросы. Роберта Нордик вообще-то не из стеснительных. Скромничать — удел Роберты Шустер. — Тебе ничего понадобиться не может. Твоих потребностей не существует. Чем раньше ты это усвоишь, тем проще тебе будет. Единственное, что должно тебя заботить — это нужды моего отца. Поэтому приготовься к долгим и неприятным тренировкам мочевого пузыря — в туалет ты пойдёшь, только когда у отца совсем не останется для тебя заданий. Что до такси — наверное, ты ещё не дошла до параграфа шестнадцать, пункт два... Робби аккуратно перелистывает странички, подбираясь к нужному разделу — он посвящён хранению конфиденциальной информации и выделен среди прочих жирным шрифтом. Дойдя до указанного пункта, зачитывает его вслух: — В целях недопущения посторонних на территорию поместья, а также на земли, граничащие с ним, персоналу запрещено пользоваться услугами каких-либо перевозчиков, кроме тех, что предоставляет работодатель. Строго запрещён вызов такси, а также доставщиков еды и курьеров любых других служб доставки. — Молодец, читать умеешь. Надеюсь, следовать предписанному — тоже. Виктории звонят. Слегка замешкавшись, она принимает вызов, но отвечать не торопится — сперва выходит в коридор, оставляя Роберту один на один с договором о добровольном рабстве, который той предстоит собственноручно подписать. Робби не удивляет ни запрет на пластические операции, ни даже на накладные волосы и ногти. Закономерно и ограничение громкости воспроизведения музыки и видео в комнате — максимально допустимые значения прописаны в децибелах. Запрещено пользоваться личным лэптопом — что-то подобное они с ребятами подозревали, а потому компьютер Робби с собой даже не взяла. Зато запрет на пользование личным смартфоном отсутствует — есть лишь свод правил, регламентирующих этот момент. Одно из них предписывает отключать телефон при входе в кабинет босса и включать его сразу же при выходе, чтобы босс в любой момент смог связаться со своей ассистенткой, когда её нет рядом. Конечно, ей выдадут служебную симку, однако контракт разрешает оставить также свою и даже пользоваться местным вай-фаем. С обязанностями всё ясно, а вот свод прав искать приходится чуть ли не с лупой: треть текста занимают общие положения, а львиная доля от оставшегося отдана перечню запретов. Глубоко вздохнув и мысленно пожелав Харди (будь он проклят) всего хорошего, Робби достаёт из кармана пиджака приготовленную заранее ручку и приступает. Каждый лист требуется подписать с двух сторон, кроме непосредственно подписи оставив дату и полное имя, и так в трёх экземплярах — по одному для работника, работодателя и Министерства труда (таков закон). Когда Виктория возвращается, Роберта торжественно вручает ей две копии. Свою, заранее подписанную господином Вайсом и снабжённую геральдической печатью компании, она уже спрятала во внутреннее отделение чемодана, к паспорту и невесть зачем прихваченной из дому наличке. — Отлично. Мне по душе твоя расторопность. Продолжай в том же духе. Пойдём. — Виктория отворяет дверь кельи, пропуская подчинённую вперёд. — Пообедаешь на кухне. Если успеешь. Повара меняются, но все они готовят что-то и для себя, и для Аббаса, теперь в разнарядку попадаешь и ты. Холодильник для сотрудников в твоём распоряжении. Свою еду приносить нельзя, о чём ты, должно быть, уже в курсе, но с голоду не помрёшь — холодильник всегда полон. Только вот, боюсь, трапезничать тебе большей частью придётся по ночам. У моего отца слишком плотный график — каждый день расписан буквально по минутам. То есть, должен быть расписан. И будет, если тебе дорога эта работа. Отныне расписание господина Президента — одна из твоих обязанностей. Кстати, здесь у нас комната для встреч. — Виктория зазывает в просторное помещение, где по центру размещён выключенный электрический камин, а по стенам развешаны художества с закосом под Ренессанс. Но постойте, это ж наверняка оригиналы — все эти жирные полуголые тётки и мужики в лавровых венцах скорее всего очутились здесь прямиком из восемнадцатого века! Разве стали бы Вайсы вешать на стены пародии? — Не путай комнату для встреч и конференц-зал — он как раз напротив. В первой отец встречается с партнёрами один на один, конечно, речь о сторонах, а не о числе присутствующих. Во втором он проводит собрания с директорами и акционерами. Запомни — в свой кабинет он пускает мало кого. Предпочитает работать один. Ты не в счёт. Ты отныне — его тень. Пойдём дальше. Обзорная экскурсия по дому продолжается. Виктория не ленится заводить Робби в каждый непыльный угол, за что ей больше спасибо, сама бы она в этих канубрях долго плутала. В ходе обзорного тура Робби уясняет основное: этажи дома разнятся не только убранством, но и функционалом. Внизу — жилая зона. Каждый из шести "лучей" отдан его обитателям — господину Вайсу, его сыну, его дочери, ещё один некогда отводился матери именитого семейства, а с её смертью остаётся необитаем, лишь регулярно убирается (с регулярностью, как и с чистотой, в доме вообще полный порядок, о чём Виктория сообщила с такой гордостью, словно это она сама орудует здесь шваброй и веником). Ещё два луча — крайние с обеих сторон от холла — отданы служебным помещениям, в одном из них комната водителя. Сам холл выполняет функцию лобби: там никто не засиживается, но все встречаются — именно так, туманно и загадочно, выразилась хозяйка. В доме есть подвал (ещё бы его не было), а в подвале — спортзал, бассейн и сауна, а также гараж на четыре места. Гараж ещё на восемь мест примыкает к дому с торца. Второй же этаж — полностью рабочая зона. Там проводит отец семейства всё своё время, если не отъезжает и не спит. Робби разместили именно на втором. Значит, быть тенью босса для неё теперь — судьба, а не метафора. — Скоро десять. Отец сегодня поздно начинает, ночью ему не спалось. Но тебе уже пора. И помни, Роберта-асексуалка, кем бы ты ни была, и что бы ты о себе ни воображала, я слежу за тобой! — Я прекрасно видела цифры в контракте — и в пунктах про штрафы, и в пунктах про выплаты. Деньги мне нужны, лучшей инструкции по их получению мне не найти. Я намерена следовать условиям контракта неукоснительно. — Отлично. — Виктория выдавливает из себя слабую улыбку и вдруг, в пару невесомых шагов, оказывается совсем близко. Её дыхание обжигает щёку, а слова, вылетающие вместе с ним, растравливают уснувшее было любопытство. — Послушай-ка ещё кое-что, Робби. Как тебе наверняка уже известно, в этом доме кроме меня и отца живёт и мой брат. Не думаю, что мне нужно тебе объяснять, но на всякий случай... Помни: ты работаешь на моего отца и на JQ. Ты не работаешь на Николаса. Он — вице-президент JQ, но его рабочее место — в офисе. Здесь он просто жилец, а значит, ты не должна выполнять для него никаких поручений. Виктория произносит это максимально серьёзно и обстоятельно, с интонацией, интригующей и пугающей, и выражением лица, достойным оскоровской номинантки. — Есть вероятность, что он будет давать мне какие-то поручения? — Робби очень хочется, чтоб так оно и вышло. Будет просто здорово, если ей не придётся строить хитроумные планы для сближения с мистером Вайс-Вайсом , будет просто супер, если первый шаг к сближению он сделает сам. Но то, что она о нём слышала, не даёт повода всерьёз на это рассчитывать: она не в его вкусе. Но неужели принцесса Виктория считает иначе? — Нико это может. Вполне. Сейчас он в Цюрихе, но скоро вернётся. И тогда ты поймёшь, что я имею в виду. В твоих интересах следовать моим рекомендациям. — Завершает хозяйская дочь и, не попрощавшись даже, растворяется в недрах очередного коридора. Робби заглядывается на экран мобильника — без трёх минут десять. А ведь ей ещё обратно на второй этаж добираться! Со всех ног она несётся к лифту, на ходу отключая телефон — не хватало опростоволоситься в первый же рабочий день, жмёт на кнопку истерично, и стоит дверцам сомкнуться, считает секунды, почти молясь. Успевает. Разрумяненная, запыхавшаяся и вспотевшая она вносится в кабинет за полминуты до десяти, в дверях чуть было не врезавшись в начальника. Успех мог обернуться фиаско, но всё обошлось. Обнаружив подле себя чужое присутствие, старик многозначительно хмыкает и направляется к рабочему месту.

***

Домашний кабинет господина Вайса мало чем разнится со святилищем на двадцать восьмом этаже башни Kingdom, где Робби довелось побывать ровно сутки назад — то же преобладание белого в дизайне и натуральных материалов в декоре, разве что домашняя роскошь слегка иная, более небрежная. Первое, что бросается в глаза с порога — рабочее кресло босса. Вопиюще выбиваясь из общего антуража, оно выглядит чем-то чуждым, ошибочным. На фоне стен, обтянутых текстилем с объёмным принтом в виде крупных вензелей из бархата и перламутра, рядом с огромным столом из красного дерева с медной окантовкой уголков и стоя на пушистом шерстяном коврике, визуально выделяющим рабочее место хозяина на глади светло-серого мраморного пола, кресло кажется усыновлённым сиротой — новомодное, ортопедическое, обитое белой экокожей, снабжённое трансформирующимися подлокотниками и валиками под шею и поясницу, с отрегулируемым до нужного уровня сидением на подвижном стальном каркасе, оно утопает колёсиками в ворсе ковра и почти слышно задаётся вопросом: боже, что я здесь делаю? — Господин Президент, доброе утро! — Застыв на пороге, Робби отвешивает лёгкий кивок. Дыхание предательски стопорится, норовя иссушить горло и разорвать грудину, Робби сдерживает его, как может, попутно силой мысли пытаясь усмирить процесс потоотделения. — С инструкциями ознакомлена, готова работать, — рапортует она на чуть более радостной ноте, чем следовало бы, а осознав перебор с энтузиазмом в голосе, невольно морщится. Навязчивые капельки пробиваются через слой пудры, стремятся залить глаза, растворить тени, тушь и фирменную самоуверенность Роберты Нордик. — Я правильно понимаю, что это и есть моё рабочее место? — Она кивает на гладкий стол, устроившийся уголком справа от входа. Оттуда видна и дверь, и кресло господина Вайса, и задёрнутые белыми жалюзи окна — обзор отличный. Не дождавшись ответа, она ещё раз кивает на стол. Повисает неудобная пауза, грозящая обернуться катастрофой — благо, Робби успевает сообразить, что господин Вайс её, скорее всего, не видит, и на кивки её не ответит. — Подойдите. — Удобно устроившись в своём несуразном кресле, Вайс-старший прячет взгляд за тёмными стёклами очков-хамелеонов. Робби делает шаг, другой, и массивные деревянные двери с резными вставками прикрываются за её спиной стремительно и беззвучно. — Хотя, погодите. Сперва обернитесь к дверям. Видите пульт управления слева на стене? Он запускается по отпечатку пальца, но пока вы на испытательном сроке, вам придётся вводить код. Семь четыре двенадцать. Ввели? — На нажатие пальцев кнопки отзываются противным электронным писком в разных регистрах — наверное, такая озвучка помогает старику ориентироваться. — Теперь в разделе "Главное меню" найдите опцию "Заблокировать изнутри" и введите код ещё раз. Робби послушно выполняет наказ, и между дверей раздаётся едва слышный щелчок. — Отлично. А вот теперь подойдите. Кабинет просторный — от входа до стола начальника целая дюжина шагов. Дурацкое кресло, приминаемое президентским седалищем, уж слишком ей что-то напоминает. Такими обычно пользуются геймеры... Нет, программеры... Или спецы по цифровой безопасности на окладе? Наконец-то вспомнила: у Чемы такое же! Оказавшись от господина Президента в близи, на её взгляд максимально позволительной по отношению к человеку данного ранга, Робби имеет возможность разглядеть ранее ускользавшие от неё детали. Вензеля на обоях в самой сердцевинке украшены крохотными логотипчиками JQ — индивидуальный заказ, да ещё с каким вкусом выполненный. Если бы обои состояли из сплошных крупных лого, это не вызывало бы ничего, кроме ряби в глазах, сколько бы обои эти ни стоили, и как бы ни был именит дизайнер, их создавший. Но Вайсы запрятали лого компании в более крупный нейтральный узор так, чтобы разглядеть их можно было только при очень большом желании. Они не хотят выставлять логотип своего многомиллиардного детища на обзор — им достаточно знать, что он там есть. Устав пялиться на обои, Робби опускает глаза под ноги. Ковёр здесь вряд ли для красоты — на мраморе он выглядит нелепо, несмотря на всю свою представительность. Что это — шерсть белого верблюда? Слишком длинный ворс. Возможно, альпака? Да, скорее всего. Но зачем она здесь? — Ковёр греет, у меня ноги больные. Гордость, знаете ли, не позволяет приходить на работу в домашних тапках поверх махровых носков. Пусть даже работа в минуте ходьбы от спальни. А стул мне врач посоветовал. Эстетика эстетикой, но переломанные и с трудом сращенные старческие кости лучше мять в эргономичном компьютерном кресле, чем на кожаном троне. Трон — это для офиса. Там бывает много чужаков. — Значит, компромисс между "статусно" и "удобно"? — Робби не ожидала от босса таких откровений. Определённо, своими жалобами старик сбавляет градус напряжённости, но Робби не обольщается: только очень сильные люди не боятся демонстрировать свои слабости. По правую руку от Вайса она замечает блестящую трость — прислонённая тяжёлым набалдашником к краю стола, та служит немым подтверждением хозяйской немощи. — Только бедняки разделяют эти понятия. Ковёр и кресло — статусные вещи. Просто не в моём стиле. А вот трость — в моём, но только бог знает, как бы мне хотелось снова обходиться без неё. — Вайс тяжко выдыхает. — А сейчас, мисс Нордик, дабы не терять драгоценного времени, возьмите, пожалуйста, планшет с края моего стола и проследуйте к своему рабочему месту. Это планшет Антонио, моего предыдущего помощника. Он дублирует содержимое вашего компьютера в несколько усечённой форме. Никогда с ним не расставайтесь — он всегда должен быть у вас под рукой, так же, как вы всегда должны быть под рукой у меня. В систему зайдёте под логином трейни. Вперёд. Не мешкая, Робби занимает своё место, на редкость, как оказалось, неудобное: два монитора установлены уголком, приходится грудиной упираться во внутренний свод стола, а ногами — во внешние его перегородки. Кресло тоже весьма далеко от стандартов эргономики — едва приземлившись, Робби ощущает неуютное напряжение вдоль спины. Она даже не удивится, если к концу рабочего дня шею с поясницей сведёт до предпаралитического состояния. А вот компьютер оказался машиной последнего поколения — ну хоть где-то руководство JQ решило не... Сперва Робби действительно показалось, что на ней экономят, но очень скоро она поняла — это не так. JQ тычут в нос всем — и работникам, и посетителям, и себе самим в качестве лишнего напоминания, — кто здесь босс, а кто подсос. Хреновое кресло и через жопу сделанный стол — это тоже статусная штука, как и альпака на мраморе, только статусы у них разные. Оценку окружающей обстановки, как назвал бы это Алекс, приходится прервать, дабы сосредоточиться на непосредственных обязанностях, которые, в зависимости от того, с какой стороны посмотреть, сводятся к очень разному через одно и то же — через проникновение в подбрюшье JQ с его самых защищённых тылов. Логин и пароль услужливо введены в систему чужой рукой — Робби с готовностью жмёт на Ввод и тут же ныряет в мир больших дел и больших денег так глубоко, как того позволяет доступ трейни. Программа JQ-Insight, созданная лучшими умами корпорации для комфортного (и полностью подконтрольного) труда всех прочих умов корпорации, конкретно для Робби сжалась до размеров огрызка, гнилого наполовину и на другую половину червивого. Статус новичка не даёт бурить скважины глубже архивов документов, уже вышедших из оборота, да рабочей почты, к которой, кроме неё самой, имеют допуск как минимум ещё человек десять — это видно из настроек приватности. М-да, с такой "приватностью" до сколь-либо важной информации докопаться будет ой как не просто... — Найдите в архиве за прошлый квартал все отчётности по затратам наших топ-менеджеров на рабочие командировки и сравните их с отчётностью внутренней бухгалтерии с одной стороны и с налоговыми рапортами с другой. — Господин Президент вовремя напоминает о своём существовании. — Сегодня я даю интервью Форбс, а их всегда крайне сильно волнует вопрос целесообразности трат на содержание высшего менеджмента. Все найденные разночтения скидывайте в отдельную папку. Полный анализ мне нужен к вечеру. — А если не найду? Разночтений... — Если не найдёте, и журналюги тоже не найдут, то всё в порядке. А вот если не найдёте вы, зато пресса до них доберётся, с работой вам придётся попрощаться. С работой в этой стране, я имею в виду. — Поняла. Приступаю. Что ж, её предупредили. Теперь всё в её руках. Рыская по архиву, Робби нет-нет да и поглядывает на босса. Он её вряд ли видит, но пялиться в открытую она всё же опасается — камеры могут быть где угодно, а ей не стоит начинать свою миссию с привлечения к себе излишнего внимания наблюдателей. Отдав поручение, господин Вайс включил компьютерные динамики и под бубнёж автоозвучки приступил к работе с документами. Молчаливый — после довольно весёлого утреннего представления, сейчас он нем, будто язык проглотил, будто в кабинете он один, лощёный до безобразия — даже в манере почёсывать лысеющий затылок улавливается ля класс, медлительный — излишняя прыть не свойственна его годам, однако в нерасторопных, почти ленивых движениях читается не возраст, а манерность. Его холёность абсолютна — почти слепец, он опрятен, словно восковая копия себя самого — ни складочки на одежде, ни заусенца на пальце, ни лишнего волоска на иссушенном лице. Наверняка, ухаживать за собой ему помогают, но кто? Дочь? Робби лишь надеется, что этого не придётся делать ей самой, хотя в обязанности личного ассистента входит терпеть вседозволенность и помалкивать. Ещё вчера, на собеседовании (а кажется, будто оно было в другой жизни!), господин Президент виделся Робби безликой тенью своей дочери. Такова обманчивость первого впечатления — сегодня же она видит в нём тень миллиардера, одного из могущественнейших людей страны, мужчины, о беспощадности которого враги слагают жуткие легенды, а подхалимы — хвалебные оды. Пока лишь тень — в нём всё ещё трудно разглядеть того исполина, которым он должен быть, если верить всему, что о нём говорят. Но у неё будет время узнать его получше, что бы это ни значило. Устав думать о боссе, Робби погружается в работу, сама не замечая, как мир чеков, выписок по счетам и погашенных накладных захватывает её полностью. Роберта Шустер, богемная отшельница, странноватая одиночка с цепкими музыкальными пальцами и абсолютным слухом, никогда не ступала на скользкие дорожки корпоративно-офисного пространства, но, кажется, в общении с монитором через поглаживание тачпада она нашла своё второе? третье? призвание? Или же не цифры и их разночтения увлекли её, а фамилии в чеках и наименования трат напротив них? Кто бы мог подумать, что господин Шварценблум, один из наиболее влиятельных управленцев JQ, отвечающий за корпоративную этику, на досуге путешествует по Юго-Восточной Азии и зависает в травести-барах за счёт компании? Конечно, журналисты об этом никогда не узнают — оригиналов чеков без инсайдерской утечки им не раздобыть, а в официальных данных, находящихся в открытом доступе, целью восточных вояжей господина Шварценблума значится исследование потребительских возможностей азиатских рынков. Неплохое такое открытие — оказывается, заглянуть в мир больших денег можно и через логин трейни! Когда же очередь доходит до ревизии корпоративных трат господина Пака, креативного директора, Робби стоит усилий не присвистнуть. Тот, как выясняется, живёт на две семьи и мотается между ними с континента на континент, именуя свои перемещения рабочими командировкам. Всё бы ничего, но господин Пак известен в деловом мире как большой поборник традиционных семейных ценностей, в то время как одна из его семей — однополая: в Америке с партнёром он воспитывает приёмную дочь, а с женой в Австрии у них трое взрослых сыновей. Что ж, теперь ясно, почему у господина Вайса в корпорации нет врагов. Все эти люди из высшего эшелона грешат за его счёт, и пока он оплачивает их грешки, они продают ему свою лояльность. Робби могла бы слить любую из этих историй журналистам тысяч за четыреста, а то и за полмиллиона, а историй этих столько, что хватило бы обеспечить себя до старости. Мечты-мечты... Намёк на утечку — и до старости она не доживёт. По старой профессиональной привычке после нескольких часов работы Робби даёт запястьям отдых — отнимает руки от клавиатуры, вращает кистями, растирает пальцы и вдруг обнаруживает, что в её отсутствие жизнь на экране течёт своим чередом. Курсор сам наводится на красные крестики в уголках открытых окон, схлопывая их поочерёдно, затем сворачивает основное окно программы и наконец застывает. Team-viewer! Они даже не скрывают, что следят за каждым её действием — в углу рабочего стола Робби находит иконку программы удалённого доступа с горящим значком активности. Кто же следит за ней? Виктория? Или сам Вайс (ну, мало ли...) А возможно, у неё как у новичка есть куратор, о котором она не догадывается? Порывшись в ящике стола, Робби находит скотч, отрезает небольшую полоску, посередине замазывает корректором и закрепляет поверх глазка встроеной камеры. Хочет повторить то же со вторым монитором, но вовремя понимает, как глупит. Слишком поздно — её глупость не остаётся незамеченной. — И чем они тебе помешали, эти камеры? В носу ковыряться не дают? — Господин Президент, прошу прощения. Скрытность — моя привычка, — чеканит Робби, отдирая дурацкий стикер. Либо старик не так уж слеп, как хочет казаться, либо есть кто-то, работающий его глазами. — Чем скорее ты попрощаешься со старыми привычками и обзаведёшься новыми, тем выше вероятность, что задержишься здесь. Сейчас мне нужно сделать пару звонков, так что будь добра — выйди. Можешь пока пообедать — у тебя двадцать минут. После продолжишь с отчётами по тратам. Потом я встречаюсь с проклятыми журналистами... Так что отчёт мне нужен минимум за час до их приезда. Ну? Чего ждёшь? Двадцать минут! Не медля более, Робби машинально кивает, а вновь спохватившись, корит себя за глупость — пора отвыкать кивать слепцу! — и в два шага оказывается у дверей. Но почему они не открываются? — Код, — слышится позади. Семь, четыре, двенадцать. Коридор, лифт, кухня. Настенные часы показывают почти два — вот это она заработалась! Неужели… Неужели, господь всемогущий, она проработала на Вайса уже целых полдня? — Хуанита? Привет ещё раз. Я — Робби, новенькая. Мы виделись утром. — Садиться кушать сейчас. Готовый суп! У грузной поварихи с языком совсем неважно. Что ж, это оправдывает её утреннюю неприветливость и делает в глазах Робби немного милее. А может, всё дело в полной до краёв тарелке, уже ждущей на столе? Суп благоухает так, что Робби приходится сглотнуть дважды, чтоб не подавиться подкатившей слюной. Не забывая о манерах, она усаживается за стол и приступает к еде. Первая же ложка обжигает красным чили, за острой волной следует солоноватое послевкусие водорослей и морского гребешка, и завершается каскад вкуса чесночной ноткой. Нужно будет обязательно зажевать жв… Почистить зубы перед возвращением в кабинет. Но это позже, а пока… — Боже, Хуанита, что это? Амброзия и нектар в одной тарелке? — Суп из моря как делать моя бабушка. Это медицина для… Текила бум бум! Робби и так уже поняла: нет в мире лучшего лекарства от похмелья, чем чужие грехи на завтрак и мексиканский суп из морепродуктов на обед. Глядя на то, с каким аппетитом новенькая поглощает её стряпню, Хуанита не сдерживает довольной улыбки. Еда объединяет.

***

День сменяется вечером уже в той самой комнате для встреч (не путать с конференц-залом!). Почтенно склонясь, Робби ставит поднос с угощениями для журналистки и оператора на низкий стеклянный столик в позолоченной окантовке и помогает господину Вайсу надеть микрофон. Продевает провод под узел галстука, закрепляет в петлице, отходит на полшага и выпрямляется по струнке. "К дальнейшим поручениям готова!", — кричит вся её поза. — Роберта, на сегодня я в ваших услугах больше не нуждаюсь, — громко и ровно проговаривает босс, даже не повернув голову в её сторону. — Посвятите остаток дня планированию ближайших встреч. Аббас в курсе моих перемещений, проконсультируйтесь у него. Он нарочито корректен и безэмоционален, его тон однозначно выдаёт: помощница для него — инструментарий, заслуживающий абстрактного уважения, но не человеческого участия. Журналистка должна видеть в господине Вайсе настоящего управленца — строгого, но справедливого, придирчивого к деталям, привычного играть по-крупному. — Будет выполнено, господин Президент, — отвечает Робби и сопровождает фразу кивком. Кивок не для босса конечно — для журналистов. Ей не довелось спросить, доволен ли шеф её работой со счетами, но этого и не требуется. Журналисты здесь, и она пока тоже, а сам Вайс невозмутим и спокоен — значит она справилась. Но, несмотря на успешно пройденное первое испытание, комнату Робби покидает с досадой — интервью ей придётся смотреть, как и всем простым смертным, уже в записи — после редактуры и ретуши.

***

Рука тянется к телефону — сейчас он единственное связующее звено между ней и миром. Палец тянется к кнопке вызова. Интересно, почему у неё телефон-то не отобрали? Неужели не боятся сливов? Или заранее знают, что сливов не будет? Хотя откуда они могут это знать? Так хочется обсудить с кем-нибудь свои догадки, поделиться впечатлениями от первого рабочего дня, высказать пару предположений и выслушать стороннее мнение... Но всё это она отложит до лучшего времени и лучшего места. Пока ей доподлинно не станет известно, где у этого дома глаза, а где — уши, рисковать не стоит. В конце концов, в дом Вайсов она проникла не ради впечатлений. А телефон продолжает жечь ладонь, так же, как мнимый голод жжёт её нутро. Мнимый, ведь кроме божественного супа мексиканка скормила ей здоровенный шмат жареной рыбы с целой тарелкой чипсов, так что чувство, снедающее Робби изнутри, зовётся вовсе не голодом. Психологиня рекомендовала в таких случаях посмотреть на фото сестры или прочесть одно из старых сообщений от родителей. Но Робби это сейчас не нужно — она и так помнит, зачем она здесь. Сглатывает слюну и шагает в свою комнату. С Аббасом она уже переговорила, и раз уж выдался свободный вечерок, вместо мечтаний о кексах лучше бы ей распаковать чемодан. Ночь спускается незаметно, насколько это вообще возможно в доме, чуть ли не наполовину состоящем из стекла. Пока разбирала вещи, ролет не поднимала, а как опомнилась, дёрнула за шнурок и узрела перед собой звёздное небо и бескрайние холмистые луга, что в свете звёзд из изумрудного окрасились в тусклый опал. Тоскливо без деревьев. Наверняка, здесь не высаживают ничего выше розового куста, дабы не закрывать обзор окрест. Робби мнится, что где-то в доме, скорее всего на чердаке, сидит человек и денно и нощно оглядывает окрестности в старинную подзорную трубу, как у звездочётов. А как усмотрит непрошенного гостя — зайца, например, или полёвку, слишком мелкую, чтобы быть пойманной датчиком движения и потому избежавшую участи быть поджаренной, немедля сообщает своему коллеге, что сидит на соседнем чердаке, скучает, оперевшись о приклад снайперской винтовки, и только и ждёт указания, чтобы разнести череп лазутчика на осколки с начинкой. В доме Вайсов нет чердаков. Телефон звонил, когда она была в душе. Увидев имя звонившего, Робби отчаянно выдыхает, бросает сырое полотенце на спинку стула и натягивает приготовленную заранее пижаму. Она перезвонит, как только запрёт дверь, выключит свет, заберётся под одеяло и натянет его до самого носа. Но Харди перезванивает ей прежде. И молчит. Вызов вот уже тринадцать секунд как идёт, а он до сих пор не произнёс ни слова. Слушать его дыхание так спокойно! — Харди? Можно говорить. У меня всё в порядке. Я... Уже почти сплю. — Слава богу. Я так волновался. Робс... Я подвёл тебя в самый важный момент! Прости. Ты правда в порядке? — Вроде да. Я дам знать, когда смогу приехать в город. Выходные ещё под вопросом. — Она его и так не винит, но извинения всё же принимает. Молча. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Этим вопросом они условились уточнять, насколько свободно Робби может общаться. — Даже не знаю. Какое-то странное ощущение. Но я проверила комнату на наличие клопов и вроде не нашла. Будем надеяться, ночью меня не покусают. — Береги себя. Держись подальше от паразитов. Здоровье — это главное. — Поняла. Ни слова больше о моём здоровье. Лучше скажи... Ты где пропадал, Герхард Земанн, мать твою за ногу? — По-прежнему уютно, спокойно. Комфорт расхолаживает. Робби вспоминает вчерашний день — разговор с Харди, оборванный на полуслове, бесплодные попытки дозвониться — вечерние, ночные, утренние... И гадливое ощущение брошенности. Он не виноват — никто не в ответе за её чувства, кроме неё самой. — Надеюсь, с тобой тоже всё в порядке? — Мне нет оправданий, Робс. Но ты же знаешь — ненормированный график, моё время мне не принадлежит. — Ты был занят? — Никакая занятость не помешала бы мне оставаться на связи. Но словакское сотовое покрытие — штука повреднее банальной занятости. У меня просто не ловила сеть, искать связь было некогда, а просить телефон у кого-то из местных — не безопасно. — Понимаю. — Отлегает окончательно. — А я уж не знала, что и думать! Нет, я конечно не в обиде, просто переживала. Мало ли, что могло случиться... Особенно сейчас. Здорово, что ты нашёлся. Словакия, говоришь? Далеко же тебя забросили на этот раз! А по какому делу? — Да так, ничего особенного, лучше давай поговорим о чём-нибудь другом... — Ага, как же, ничего особенного! И с каких это пор видных криминалистов отправляют за границу ради всяких пустяков? Ну, Харди, не ломайся. Расскажи! — Тебя не проведёшь. Ну, ладно... Загляни в сообщения, — в голосе улавливается щекотливая хитринка. Робби спешно лезет во входящие — так и есть, пара фоток от абонента, записанного в её списке контактов как Доктор Земанн. Сгорая от нетерпения, она разворачивает послание во весь экран и замирает в восхищении. — Круто. Круто, Харди! Что это? На фото пейзаж — незнакомый, но не чуждый. Обычное летнее утро — низкие, ещё несмелые лучи пробиваются через неплотный слой облаков, лаская росистую землю, поросшую ровными пучками осоки. По берегу редкие кусты тонут в зыбучих холмиках пропитанной влагой почвы. Чем ближе к воде, тем трава выше, и рассмотреть невозможно, где именно травяные заросли перетекают в заросли осоки, то там, то здесь размежёванные высокими стеблями камыша. Вода в реке мутная, потянутая зелёной сеточкой ряски и неприкаянными соцветиями кувшинок — жёлтые и белые, они дрейфуют на поверхности, и легко представить, как стихией подводных течений и дыханием ветра рвутся последние зыбкие связи, теряются корни, и цветы плывут прочь. О том, что на фото река, а не пруд или озеро, говорит захваченный объективом кусочек моста. Крупная кладка, изрядно облизанная тёмным мхом, от старости местами покрошилась — у подножия можно заметить кучки каменных щепок. Наверняка, этим мостом уже давно не пользуются. Впрочем, весь пейзаж оставляет ощущение пустоты, заброшенности, одиночества и спокойствия. — Харди, а где это? — Ближайшая к этому месту деревня называется Беловицы. Местный подросток катался вчера на велике и обнаружил труп. Деревня находится почти у самой границы, полицейские жертву не опознали и решили, что течением тело принесло с нашей территории. Уже после обеда я был там. — Харди, ты сфоткал тело? — Ну, Робс... Прекращай уже! И на что ты только надеешься? Он прав — надеяться не на что. Харди никогда не посвящает посторонних в тайну следствия. Он даже на работу к себе её ни разу не приглашал, хотя мог бы — в его лаборатории часто кто-то гостит. Но в основном люди, связанные с делами, над которыми он в данный момент работает. Сколько раз она просила его пустить её в свой мир, но ещё ни разу просьба не имела отклика. Мир мёртвых по-прежнему существует для неё на стыке слухов и воображения. — Наверняка, какая-то бытовуха — пьяный фермер в порыве ревности зарубил свою жену, или её любовника, или обоих сразу... Харди, ну скажи хоть пару слов! Просто дай направление — остальное я додумаю сама! — Ладно. Знал, что спросишь. Дельце то ещё — бытовухой и не пахнет. Так что слушай внимательно — додумывать придётся много! — Харди переводит дыхание, возможно даже смачивает горло глотком воды — по аудиосвязи не видно, но если иметь в виду его периодические подработки в качестве лектора, это не так сложно представить. — Итак, девушка находилась в воде, лёжа на самодельном плоту, сделанном из сухих брёвен, перевязанных синтетическим шнуром для прошивки хозяйственных мешков. Кто-то, вероятно убийца, поместил её в позу покойницы — сложил руки на груди и прикрыл веки. Плот застрял в тине на середине реки — местным хватило ума не трогать его до нашего прибытия. За это время брёвна немного размокли, с одного угла плот потянуло ко дну — тело чудом не оказалось в речке. Когда мы извлекли его, то обнаружили девушку одетой в белое платье с вышивкой в виде красных маков. На голове у неё был венок, тоже из маков, самых настоящих. Цветы лишь слегка подвяли, и это дало нам повод полагать, что их срезали не более двенадцати часов назад. На несколько километров от моста вдоль берега не было обнаружено человеческих следов. Значит, плот занесло туда течением, а спущен на воду он был выше, по руслу реки, то есть, скорее всего, действительно на нашей территории. — И как её убили? — При первичном осмотре я не нашёл никаких физических повреждений, что сразу заставило меня подумать о яде. — Харди, не томи! У тебя всегда про запас имеется какое-нибудь интересное "но"! — Ты права. Уже на столе в прозекторской при ближайшем полицейском управлении меня ждал большой сюрприз. Если ешь, перестань. — Харди, я не ем по вечерам, ты же знаешь... Стоп! Неужели всё так плохо? — Уверена, что хочешь это знать? Как бы ни пришлось потом пожалеть... — Перестань дразнить! Договаривай уже, или я умру от любопытства! — Что ж — сама напросилась. Итак, тело изнутри кишело червями, как если бы оно пролежало в земле целый месяц. — Боже, Харди! — Туго сглотнув, Робби переходит на восторженный шёпот. — Как думаешь, кто мог с ней так обойтись? — Мы с парнями обязательно это выясним. И ты узнаешь о результатах нашего расследования из пресс-релиза на сайте комиссариата. — Как всегда... — Её разочарование наигранно, ведь сегодня она сорвала джекпот. Харди подарил ей историю на миллион! Он подарил ей убийцу скуки! — Как всегда. Каждый раз, когда я делюсь с тобой этой... — Эстетикой. Атмосферой. — Грязью. Я чувствую вину, будто окунаю тебя лицом в нечистоты. Но и отказать не могу. Ты так редко капризничаешь, что отказать тебе в этом капризе было бы слишком жестоко. — Знаешь, Харди. Моя жизнь настолько пресна, что твои истории о жертвах таинственных убийств, о необычных местах преступления, о невиновных подозреваемых и настоящих злодеях для меня словно сказки на ночь. Бывают дни, когда я твоими россказнями только и спасаюсь. — Но это в прошлом. Скука в прошлом. Теперь ты в... — Да, дружище, теперь я работаю. — Угу. Пресные будни закончились. Может, он и прав. — Харди, знаешь о чём я только что подумала? — Знаю. — Ну вот, мог хотя бы подыграть. Клянусь, я не специально. Это сильнее меня. В девушке на плоту я вижу По. — Она обрывает имя сестры — оно не должно звучать в этом доме, по крайней мере из её уст. — Как и во всех жертвах, подходящих по полу и возрасту, о которых я тебе рассказывал. — Точно. Я такая предсказуемая! — Ты нормальная. — Кстати! Знаешь, что я ела сегодня на обед? Настоящий мексиканский суп — острый, как лезвие, и горячий, как преисподняя! — Класс. Анне-Луизе понравилось бы. — Она любила мексиканскую кухню? — Some like it hot. Это и про неё тоже. — Спокойной ночи, Харди. Я свяжусь с тобой, когда будет возможность. Звонок завершён. Трубка отправляется под подушку, будильник установлен на пять тридцать с максимальной громкостью звукового сигнала. Перед сном Робби думает о преданности мёртвым, о Харди, который имеет дело со смертью каждый день своей жизни, а смерть собственной супруги так и не смог принять, и о Полли, о которой давно уже все, кроме родителей, думают как о мёртвой. Робби снится тихая заводь у полуразрушенного моста и черви, копошащиеся во внутренностях девушки в белом платье. Когда звонит будильник, она чувствует себя ещё более усталой, чем накануне.