Испания станет концом

Сколько себя помнит, Маргарита Зайцева всегда просыпалась рано. Рано, рвано и ужасно сонно. При пробуждении её всегда преследовали мысли о самоубийстве, лишь бы не чувствовать такой недосып, перерастающий в усталость и раздражение, лишь бы тело не было налито свинцом, а голова бетоном, непременно тянущим обратно к подушке. Но желание стать кем-то в этом мире, доказать себе и окружающим, что она чего-то стоит, заставляли сознание начать просыпаться, тело двигаться, а мысли проясняться. Она просыпалась так всегда, сколько себя помнит. Но сегодня её разбудил не звенящий под ухом дикий будильник, а назойливый луч солнца, который бил в глаза противным светом, в прочем, тоже хорошо пробуждающим. Она удивилась этому, удивилась и резко открыла глаза, едва не закричав от света, в попытке понять, что могло случиться. Прикрыв лицо ладонью, она сфокусировала взгляд. Стоило ей увидеть незнакомую обстановку комнаты, как в голове все прояснилось и все вспомнилось. Конечно, сумка с телефоном, а вместе с тем и с будильником, осталась где то брошенной в прихожей. Теперь назойливое солнце не было ужаснейшим утренним явлением, а стало приятным лучиком нового дня, который, хоть и продолжал рябить в глазах, но приятно согревал лицо. По лицу невольно расползлась довольная улыбка, слух уловил мирное сопение за спиной, и Рита аккуратно повернулась на другой бок. Князева, подложив руку под голову, ещё спала, порядком уставшая не только от работы и недосыпа, но и от ночной бури. Она выглядела мило в таком виде: тёмные волосы красиво разметались по плечам и подушке, волной струясь на грудь; пухлые красноватые губы приоткрыты и иногда дёргаются ото сна; лицо спокойно и безмятежно, выглядит таким довольным и умиротворенным; другая рука с длинным маникюром лежит рядом и навевает весьма дикие воспоминания, которые отзываются болью во всем теле, потому что ногти оставили следы везде, где могли. Зайцева смотрит на неё с нежностью, с каким-то девичьим влюблённым трепетом. Замечая яркие тёмные отметины на шеи и плечах женщины, она невольно краснеет и ухмыляется. Проснувшись, Марина точно её убьёт, но это стоило того. Девушка чувствует себя удивительно хорошо, легко и свежо. Она давно не ощущала себя такой выспавшейся и счастливой. Она не думает о том, что это была их первая и последняя ночь, наверняка последняя. Рита просто лежит и смотрит на спящую Князеву, восхищаясь тем, как в этой женщине может быть столько твёрдости, жёсткости, циничности, призрения и неописуемой нежности. Хотя, признаться, ночью последнее, что в ней было, так это нежность, об этом напоминают все оставленные царапины, укусы и засосы на теле Зайцевой. — Хватит пялиться на меня. — сонно бурчит Марина Евгеньевна, не открывая глаз, продолжая выглядеть глубоко спящей. Маргарита на секунду удивлённо поднимает брови, а потом ухмыляется и усмехается. — А вам не надо на работу? — мурлычит девушка, подложив руки под голову, как часто делают дети во сне. Князева фыркает и закатывает глаза, что видно сквозь тонкие веки. — Смотри, как бы тебя твои гномы не схватились. — язвит в ответ женщина. Она не открывает глаз, потому что знает, стоит ей открыть глаза и увидеть Зайцеву, её зелёные глаза и пухлые губы, на которых точно играет довольная улыбка, и она точно не сможет сохранять самообладание, не сможет устоять перед поцелуем этих губ. Она распадётся на миллион осколков, упадёт в бездну и никогда не вернётся из тьмы. На самом деле, Князева ещё вчера, в ресторане упала в эту бездну без шансов выбраться. Но она не признается себе в этом, не сейчас. — Своим гномам я ещё вчера сообщила, что буду не раньше полудня, так что не переживайте так, Марина Евгеньевна. — растягивая имя женщины, ответила Рита. Она говорила с некоторой насмешкой, с игривостью в голове, с нескрываемым забавлением ситуацией. — Смотрите, как бы Жанночка не наделала глупостей без вас. — широко улыбаясь, добавила она. — Глупостью было сказать ей назначить встречу с тобой. — морщась, фыркнула Князева. Голова разрывалась от чувств, от воспоминаний, что чёткими картинками высвечивались в голове, от всех противоречий в женщине. Она чувствовала себя так прекрасно, так удивительно бодро и приятно, что это заставляло её сомневаться в правильности и реальности всего этого. Какая-то её часть кричала, затмевая все чувства, что это неправильно и нужно поскорее избавиться от этой приятной истомы и лёгкой тяжести во всем теле, сменяя блаженство на грубость и раздражение. Нужно дать понять Зайцевой, что это было огромной ошибкой, что больше такое никогда не повторится. — А вчера вы говорили совсем другое. — никогда не повторится, пока она не откроет глаза и не увидит это лицо перед собой. А глаза она открыла, распахнула от брошенной довольным голосом фразы. Перед ней лежала она: абсолютно нагая, с приторно сладкой улыбкой и сияющими глазами, с расцарапанным телом и прикрывающими шею волосами, что небрежно покоились на плечах и подушке. Она выглядела такой красивой, что сердце Князевой пропустило несколько гулких ударов, кровь прилила к голове, заставляя образы в ней крутится в неистовом потоке, а ночь внезапно одним большим и страстным воспоминанием свалилась на плечи. — Хочу принять душ, позволите? — и не дожидаясь ответа, девушка легко поднялась с кровати и, вышагивая стройными длинными ногами, не показывая ни одним мускулом, сколько дискомфорта доставляют ей движения, абсолютно нагая вышла из комнаты, не оборачиваясь, чтобы не смущать женщину на кровати ещё больше. Она даёт ей время прийти в себя, все обдумать и осознать наедине с собой. И Марина правда благодарна ей за это, хотя это демонстрация своего тела весьма раздражило её, уж слишком много в этом движения было желания показать то, что женщина вряд ли когда-нибудь ещё раз увидит. — Идиотка. — то ли называя так Зайцеву за её нахальство и бесстыдство, то ли себя за вчерашнюю слабость и абсолютно противоречащие её устоям действия, процедила сквозь зубы Князева, переворачиваясь на спину и откидываясь на большую мягкую подушку, смотря исключительно в потолок. Ей не хотелось смотреть на своё тело, не хотелось лишний раз смотреть на те места, где побывали руки и губы девушки. От всех противоречивых мыслей начинала болеть голова, а кровь в ушах стучать сильнее. Воспоминания накатывали волнами, волнами приятной теплоты, разливающейся по телу истомой, и нарастающей с каждым осознанием положения паники, отвращением к себе и отрицанием того, что эта ночь что-то значила. Женщину вгоняли в дрожь мысли о том, что с Зайцевой ей впервые было так хорошо, что она впервые настолько отдалась процессу, не думая ни о чем и ни о ком, кроме тела рядом, кроме пальцев, губ и глаз. Но это был всего лишь секс, всего лишь такая необходимая разрядка после напряжённой недели. Прикрыв глаза, она прокручивала ночь в голове раз за разом, останавливая на особо острых моментах, задыхаясь от воспоминаний и ощущений, которые приносили они ей. Тело начинало гореть, голова будто вот-вот треснет от переполняющих ее чувств, которые борются друг с другом за право главенствующих. Это было похоже на завораживающий сон, который к утру кажется кошмаром, оставляя после себя одновременно сладкое и до тошноты поганое чувство в районе солнечного сплетения. Как бы не было им хорошо вместе, как бы не хотелось вечно утопать в глазах и губах друг друга, это было лишнее, это была та запретная грань, которую они перешли, та тёмная бездна, в которую они упали. Но изменить ничего уже нельзя: нельзя повернуть время вспять и не пойти в ресторан, а даже если и пойти, то не пить столько и не целовать первой Зайцеву; нельзя забыть её влажные поцелуи на шее, засосы на плечах и бёдрах; нельзя выкинуть из головы те оргазмы, до которых они довели друг друга. Это не забудется, это въелось в память, плотно оседая, это осталось ощущениями на кончиках пальцев и привкусом на губах. Но Князева уже трезва и вполне соображает, что это только все усложнило, усугубило, сделала запутанным и скомканным, непонятным и странным. Она прячет все восхищение девушкой, всю свою тихую, едва заметную симпатию, даже влюблённость в неё, приятную теплоту и нежность, которую та вызывает, куда подальше, в самые чертоги разума, в самые закоулки сознание, лишь бы они так не давили на мозг игрудную клетку, лишь бы от них не приходилось задыхаться и краснеть, лишь бы на душе перестало быть так волнительно и трепетно. Ей нельзя потерять статус циничной холодной стервы, нельзя упасть до банальных романтических чувств, нельзя вновь стать той скромной, тихой и неимоверно заботливой Мариной, мечтающей о настоящей любви. Быть такой Мариной оказалось слишком больно.

*

Ванная комната исполнена в красивых тёмных и светлых серых тонах, довольно минималистична, с каким то особенным одиночеством в воздухе. Холодный кафельный пол и такой же холодный душ. Стоило по волосам начать стекать ледяным каплям, заливая лицо и тело, как мысли стали проясняться, организм окончательно проснулся. Струи воды больно били по царапинам, заставляя девушку морщиться и стискивать зубы, но это ещё сильнее приводило её в чувство: утренняя нега пропала бесследно, уступая место суровому реализму. Суровому реализму, в котором они с Князевой конкурентки и самые настоящие враги, хотя это уже осталось где-то далеко, едва заметно, как дымка прошлого. Но то, что между ними больше не было такой неприязни, не отменяло факта их конкуренции, их абсолютной невозможности на какие-либо отношения, кроме деловых. Тем не менее, ночью они сломали это понятие, разорвали его на куски, выбили к чертовой матери из головы. Ночью они не были директорами крупных холдингов, не были жёсткими циничными суками. Вода заливала лицо, намереваясь проникнуть в нос и рот, застилая глаза пеленой, заставляя тело биться в мелкой дрожи, покрывать его мурашками. Это приносило такое понимание всей сложившейся ситуации, так грубо и жёстко било в самое сердце, заставляя задыхаться и приваливаться к стене. Сев на пол и уткнувшись лицом в колени, Рита думала лишь о том, как себя вести, когда она покинет это уединённое, скрытое от глаз Князевой, печально пустое место. И вместе с этими мыслями, в памяти начали всплывать воспоминания, заставляя щеки гореть, а сердце сжиматься от какой то ужасной щемящей боли. Она понимала, что ни с кем ей не было так хорошо, никого ей не хотелось так целовать и ласкать, ничего не приносило ей большего удовольствия, чем возбуждённое лицо женщины с капельками пота, с красными опухшими от поцелуев губами, с потерявшейся в нежности холодностью и отстранённостью. Она вспоминала мягкие, струящиеся меж пальцев, тёмные волосы, прерывистое дыхание, срывающееся на отчаянные вздохи и всхлипы, дрожь в ногах и закатывающиеся в удовольствии карие глаза. Зайцева запомнила каждую деталь: каждый взгляд и движение, каждый стон и шёпот. Но эта ночь была ошибкой: глупой, импульсивной, поспешной и очень грубой ошибкой. Эта ночь принесла столько же наслаждения и удовольствия, сколько запутанности, боли и тяжести на душе. Эта ночь была их общим провалом под лёд, падением в пропасть, их общим концом. Это не имело и никогда не могло иметь никакого продолжения, они были по разные стороны баррикад. На что они вообще надеялись, когда прыгали в эту неизвестность? Маргарита опомнилась от мыслей только тогда, когда тело начало сводить и бить крупной дрожью от холода.

*

— Я начала думать, что ты там утопилась. — стоя около окна с кружкой кофе в руках, сказала Князева. Она смотрела на город, простирающийся под окном, который уже вовсю проснулся, спешил, утопал в повседневной рутине. — К вашему сожалению, я ещё поживу. — усмехнулась девушка, подходя к стене и облокачиваясь на неё. Марина принципиально не поворачивала к ней голову и не смотрела, лишь едко ухмыльнулась на замечание Зайцевой. — Я могу сделать себе кофе, или мне лучше поскорее уйти, оставив вас наедине со своими мыслями? — крутя на пальце мокрую прядь волос, улыбнулась она. Только сейчас женщина посмотрела на неё, неохотно и нерешительно, слегка боязливо и опасливо. Она не показала своего удивления тем, что на девушке был её чёрный халат, но отметила краем сознания, что он ей очень к лицу. — Можешь, пусть это будет моим последним одолжением тебе. — после паузы, широко и приторно ухмыляясь, ответила Князева. Она старалась не думать о том, как сексуально стекают по светлой, слегка синеватой шее капли воды, утопая где-то в халате. Она вообще старалась не думать о том, как сейчас выглядит Зайцева, это приносило только жгучую боль в груди и желание закричать так, чтобы голосовые связки разорвались. — Ваша щедрость не знает границ. — отталкиваясь от стены и подходя к кофе-машине, усмехнулась Рита. Пока в кружку лился кофе, шипя и дымясь, в воздухе зародилось душащее напряжение. Оно давило на голову, оседало в лёгких и липло к телу. — Нам стоит забыть все, что произошло. — словно констатируя факт, сказала женщина, когда Маргарита взяла кружку и облокотилась на кухонный гарнитур рядом. — Не знаю, смогу ли я забыть. — усмехнулась девушка, грея ледяные руки о горячую кружку. Она отпила кофе как раз в тот момент, когда Марина Евгеньевна сжала свою кружку в руках и рвано выдохнула. Уловив раздражение, боль, тяжесть и тоску в карих глазах, напряжение в теле и поджатые губы, Рита почувствовала, как кофе моментально стал противно горький, вызывал тошноту только лишь от одного запаха, заставлял голову трещать только лишь от одного вида. — Думаю, мне пора. — закончить этот бессмысленный диалог так резко и грубо казалось самым подходящим. Если они не оставят друг друга сейчас, то нельзя предугадать последствия. Поставив кружку с гулким стуком на кухонную тумбу, девушка быстрым шагом направилась в спальню, где были разбросаны все её вещи. — Фен в тумбочке. — бросила Князева, прежде чем Зайцева, не обернувшись, но услышав её, скрылась в комнате. О чем думала Марина, пока девушка одевалась и сушила волосы, сказать довольно просто — она думала все о том же, о чем в спальне, только сейчас в руках у неё был кофе, а тело скрыто под длинной шёлковой рубашкой цвета тёмной ночи.

*

— Можешь не возвращать, считай это прощальным подарком. — передавая Маргарите свой чёрный пиджак, чтобы та могла прикрыть исполосованные руки и спину, ухмыльнулась женщина. Она сама не поняла для чего это сделала, но очнулась уже тогда, когда рука протягивала пиджак. Она вообще как-то удивительно расплывчато помнит момент, когда девушка вышла из комнаты, вышагивая на каблуках все в том же сексуально открытом платье, и направилась в прихожую, мельком взглянув на Марину, все также стоявшую у окна. — Тогда пусть это будет моим прощальным подарком. — и сняв с пальца простое чёрное кольцо, что в сочетании с её образом смотрелось элегантно и изящно, и положив его на небольшой столик в прихожей, девушка улыбнулась. Она оставляла это кольцо в знак того, что она никогда не забудет той ночи, которая у них была, и чтобы Марина тоже её не забывала, как бы это не было необходимо. Накинув пиджак на плечи, тут же вдыхая аромат духов, которым он пропитался, Зайцева взяла сумку и шагнула к двери. Она понимал: чем скорее она покинет обитель женщины, тем лучше для них обеих, тем менее болезненно это будет отзываться внутри, тем легче будет это пережить. — Передавай привет Вике. — неожиданно сказала Князева, будто пытаясь ещё хоть на несколько секунд задержать её, лишь бы на квартиру не опускалось это гнетущее одиночество и тоска. Рита обернулась, удивлённо подняв брови, а потом легко рассмеялась и кивнула. — Конечно. — улыбнувшись какой то печальной улыбкой, ответила она и открыла дверь. — Прощайте. — последний раз взглянув в карие глаза, которые будут теперь преследовать её везде, всплывать в памяти, принося адскую боль где-то в груди, добавила девушка и покинула квартиру, оставив после себя шлейф духов с нотками ванили и терпкой душистой розы.

***

— Здравствуйте! Компания «Медиа-Заяц», Виктория, слушаю. — отозвался в трубке бодрый девичий голос. Князева звонила Маргарите, сама не зная почему и для чего, ей нужно было просто услышать её голос, переброситься парой колких фразочек и вновь попытаться забыть её, как пыталась забыть все те два дня, что прошли с их ночи. Но каково же было её удивление, когда, позвонив на номер Зайцевой, который ей дала Хмелик, она услышала не её приятный голос с нахальными нотками. — Мне нужна Зайцева. — холодно ответила женщина, прокручиваясь в кресле в сторону большого панорамного окна. Ей было любопытно, почему Маргарита резко перестала принимать звонки лично, поручив это не то ассистентке, не то секретарше, но ещё более её интересовал вопрос, где же сама начальница. — К сожалению, Маргарита Сергеевна не в Москве, и она поручила все звонки здесь мне, так что я не могу вас соединить. — слегка дрогнувшим от такого презрения со стороны звонящей голосом, проговорила Вика. Она говорила это всем звонившим на этот номер, но почему-то именно с Князевой она ощутила какое то смятение и страх. — Что значит «Не в Москве»? — резко поднявшись с места от такого неожиданного ответа, воскликнула Марина Евгеньевна, начиная чувствовать злость и раздражение. — А где она, черт возьми?! — крикнула женщина, стискивая руки в кулаки. От следующей фразы Виктории на другом конце трубки повисла гробовая тишина. — Сегодня утром вылетела в Испанию.