Седьмое Небо

Шота не был сторонником пафосных мероприятий. По его скромному мнению все эти большие залы, костюмы и стрёмную музыку можно заменить уютным приглушённым светом в баре, а дорогущие ликёры, виски, саке и вина — пинтой достойного крафта. И что бы вы там ни собирались обсуждать, что бы ни пытались доказать — всё сведётся только к вам и вашему собеседнику. Это будет честно. А все эти чопорные костюмы, все эти сшитые на заказ красивые платья, все эти канапе и напитки, цена которых сравнима с полугодовой зарплатой среднего офисного рабочего — мишура, призванная произвести впечатление — на кого только? Все те гости, что приходят на эти приёмы, скорее всего, сами устраивают точно такие же и прекрасно понимают — всё это лишь фикция. В итоге получается некая игра, как в детстве во дворе: «А давай-ка представим, что…». А давай представим, будто ты не знаешь, что за всем этим — лишь моё желание забрать твои деньги. Так что ли?.. И всё же. Аизава собирается на after-party. У него много причин не идти. Во-первых, муторно, долго, дорого, куча незнакомых снобов. Во-вторых, Даби обязательно будет его троллить после этого — а не рассказать Шота не может, потому что… well… он уже рассказал, пока они делили косяк и пили. В-третьих, Шинсо. That never goes right. Шинсо — одна большая причина для Аизавы уютно устроить свою жопу на диване и никуда не собираться. Потому что однажды с Шинсо всё зашло слишком далеко. Но и идти причин нашлось немало: интересно увидеть своих бывших учеников, а Шинсо упомянул Бакуго и Каминари; поглазеть на весь этот театр абсурда — настолько ли всё плохо, как ему рассказывали; побаловать себя хорошим виски (потому что хороший виски — это всегда повод прийти). И, конечно, Шинсо. Вчерашний Richie Rich с плохим японским — сегодняшний уважаемый человек из топ-20 самых богатых людей Японии (как гласили черные буквы на белом фоне распечатанной Ямадой информации, Шота заглянул из любопытства). В конце концов, когда-то они были друзьями. Когда-то для Шоты пятница означала «Шинсо», а субботнее утро — нелегально вкусный кофе и молчание, разделённое на двоих, заполненное дымом и тихой случайной мелодией с какого-то хип-хоп радио на телефоне Хитоши. Восемь лет прошло с тех пор. Что Шинсо слушает теперь?.. Кофе у него всё такой же дьявольски вкусный, надо признать. Закончил ли он Гарвард, поступление в который они отмечали в ту ночь? Какой он теперь? Уже не тот неуклюжий подросток, это и ежу понятно, но… А какой? И… получится ли у них снова быть друзьями? Может, Шинсо тоже пытается это понять?.. И вот. Аизава собирается на after-party. В миллионный раз оглядывает свой образ в зеркале. В костюме непривычно, но вроде сносно. Чёрный смокинг, который ему, как Золушке, придётся вернуть доброй фее из магазина смокингов на прокат ровно до двенадцати (не ночи, конечно, кто ж ночью-то работает-то). Под ним — красный жилет из атласной ткани. Запонки и галстук-бабочка были одолжены у Токоями, который выпускался из Токийского университета при полном параде в своё время. Он сгибает руку в локте, чтобы ещё раз посмотреть на квадратную серебряную запонку, прозрачный хрусталик внутри которой играет радугой в отражении. — Это, между прочим, настоящие кристаллы Сваровски, так что, блять, не проеби пожлст, — заплетающимся языком уточняет пьяный в ноль Токоями. — Нахуя мне эти Сваровски? Я не могу гарантировать их сохранность, я понятия не имею, что там будет, — Шота тут же пытается отказаться. Проще уже пойти и купить себе какие-то простые. — Ой, блять, да их всё равно никто больше никогда не наденет. Посмотри на меня, куда я и запонки? — он многозначительно тыкает себе в голую грудь, прямо в одну из множества сложных чёрных татуировок. — Ебать, конечно, я и запонки — всегда хорошее сочетание. Как бурбон и кремовый торт,— фыркает Шота, которому, даже при том количестве купленного алкоголя и, действительно, качественной травы не угнаться за угашенными товарищами. — Откуда у тебя вообще всё это богатство? — Родители подарили на выпускной, я сохранил, на случай если можно будет выгодно продать, — усмехается Токоями. И зачем он только рассказал этим укуркам, что его пригласили?.. Даби сразу начал орать что-то про «Who the fuck here wants to start a riot» , а менее экспрессивный Токоями лишь добавил многозначительное «Покажи им там». И как-то, собственно, выбора особого не осталось. Потому что помимо собственных желаний на него оказались возложены скромные надежды пролетариата. Интересно, а Шинсо часто носит запонки?.. Наверное, у него их целая полка. На каждый день недели и настроение. Аизава поворачивает голову, проверяя хорошо ли закреплены колечки в волосах. Всё ещё есть шанс, что его просто не пустят. Заподозрят, что он украл приглашение, потому что ну кто будет собираться на пафосный приём со снобами и дорогим виски, вдумчиво подбирая пирсинги и серёжки в стиль запонок?.. Шота сгребает с полочки под зеркалом первый гвоздик с прозрачным кристаллом из выложенных в ряд пирсингов, чтобы вставить его в левую мочку, затем такой же отправляется и в правую. На этом симметрия его ушей заканчивается и начинается то, что Ястреб называет «воображение разыгралось, извини, брат». В правом ухе двойной прокол мочки, так что вторую дырку заполняет серебряный гвоздик с обычным шариком. Стандартная чёрная бусина в козелке заменяется на серебристую. С левым ухом всё, правда, куда сложнее. Индастриал Шота решает не трогать, но вот прокол над ним — хеликс — заполняется тонким серебряным колечком с таким же кристаллом, что и в мочках. Сразу под индастриалом на крае уха — два тоненьких серебряных колечка. В своё время Шота порядком разорился на все эти гвоздики, серёжки, колечки и бусины, потому что менять дизайн тела под настроение — бесценно. Закончив с ушами, Шота переходит на лицо. К пирсингу в правой брови добавляется серебристое колечко в правый уголок нижней губы, а шарики в штанге языка он меняет на белые. А Хитоши ведь так и не видел full set — Шота надевает все свои пирсинги, только когда собирается с друзьями или идёт в клуб. Но сегодня тоже достойный повод. Как он отреагирует? Удивится? Смутится, что его почти сорокалетний бывший школьный учитель выглядит, как пункт сдачи драгметаллов? Снова вспомнит Шекспира? «All that glisters is not gold». Шота усмехается. В отличие от несчастного героя пьесы встреча с этим «золотом» сулит Шинсо разве что легкое потрясение, но никак не смерть. В дополнение к пирсингам из-за воротника рубашки едва-едва выглядывает контур когтя дракона, а из-под манжеты торчат красно-жёлтые перья хвоста. Как бы его за якудзу не приняли… Напугает ещё кого. В приглашении о татуировках ничего не было сказано. Хитоши всё равно или на вечеринке будет достаточное количество татуированных людей, так что Шота вольётся в тусовку? Интересно, а у самого Шинсо теперь есть татуировка?.. В свои восемнадцать он хотел. Набил ли, переехав обратно в Америку? Что бы ему пошло? Чёрно-белый тигр, стоящий на задних лапах и царапающий рёбра. Или трайбл на плече. Что-то на теле, постоянно закрытое повседневной одеждой, но перетягивающее на себя всё внимание, стоит оказаться на виду… Шота трясёт головой. Нет. Всё же ему лучше совсем без татуировок. Эти его блядские глаза и так крадут всё внимание. Думать же ни о чём нормально невозможно, когда тебе в душу смотрят эти аметисты в тысячу карат каждый.

*

В такси Шота ощущает какое-то непривычное покалывание в пальцах. Excitement? Последний раз он, кажется, испытывал подобное перед походом в клуб после расставания с Эми. Как всё пройдет? Кого он встретит? Что он почувствует?.. В голове уютно устраиваются волнение, сомнение и предвкушение, которые хором отрицают присутствие друг друга — и это отрицание пускает разряды тока по всему телу. Но тогда это было после почти месячной депрессии, когда Аизава едва ли мог заставить себя подняться с дивана, чтобы доползти до туалета — благо, работать было не нужно. Он отвык от общения. А сейчас?.. С чего бы?.. Здание «Cerberus Security» располагается в самом центре делового района и уходит в высоту этажей на пятьдесят. Шота усмехается, прикидывая, что офис Хитоши скорее всего на самом верху. King of the castle, хер ли. На входе у распахнутых дверей суровые охранники требуют назваться. Имя? «What's in a name? that which we call a rose By any other name would smell as sweet». Япония — страна, в которой твоя личность волнует людей куда меньше, чем твоё имя. Имя — это положение в обществе. Имя — это ключ от дверей в длинном коридоре. Какие именно оно откроет? Имя Аизавы Шоты откроет разве что пару тройку мало примечательных, покорёженных, с облупившейся краской дверей, к которым нормальный человек даже не захочет подойти: токсичные отношения, алкоголизм, нездоровое желание остаться «неформатом» в свои далеко уже не пятнадцать лет, парадоксально сочетающиеся с любовью к английской классике и хорошему табаку. Помимо них, ну разве что безопасный проход в некоторые бары и подворотни, что, впрочем, совсем уж сомнительная роскошь. — Ох, конечно! — уставившись в список, амбал поднимает на Аизаву глаза и низко кланяется. — Господин Аизава, пожалуйста, проходите, наслаждайтесь вечером. Господин Шинсо будет рад вас видеть! Шота благодарно кивает и проходит внутрь, расстёгивая среднюю пуговицу пиджака. Шинсо Хитоши… какие ещё двери открывает твоё имя? Как минимум — в мир дорогих костюмов, искрящегося шампанского и серьёзных лиц. Нестройный гул многочисленных разговоров, звон бокалов, стук каблуков, лёгкая музыка откуда-то из динамиков — всё это сливается в белый шум вокруг Аизавы, окутывая его, словно в кокон. Экзистенциальный вопрос: «Ну какого чёрта, а?» — моментально вспыхивает огненно-оранжевыми буквами в темноте сознания. Весь его настрой куда-то пропадает, оставляя место волнению, смущению и зарождающемуся раздражению. Мужчина кажется себе крошечным и незначительным, пылинкой, коротким мгновением в жизни всех этих незнакомых людей. Он, очевидно, выделяется среди них. Здесь нет мужчин с длинными волосами, здесь нет людей с пирсингами на лице — по крайней мере, Шота не замечает никого. Он здесь чужой. Стоит, как дурак, у входа, спрятав руки в карманы брюк и не зная, куда себя деть. И, как это часто бывает в подобных ситуациях, начинает казаться, что все остальные, кто бы ни бросил на него случайный взгляд — от официантов до гостей — тоже чувствуют это. Impostor. Его пирсинги, его причёска, его неуверенная походка и глаза, не прекращающие шарить по залу — всё выдает в нём пришельца. Он, конечно, ожидал, что будет привлекать внимание, но никак не предполагал, что все будут на него смотреть. Куда бы он ни направлялся — десятки глаз отслеживают его передвижение, обжигая. Это раздражает. Идея прийти уже совсем не кажется хорошей. Остался бы дома читать книгу, сидел бы в баре, потягивая крафт, или играл бы с Даби в приставку… так нет, мало того, что проторчал у зеркала больше полутора часов, до этого столько времени придумывал, как именно уложить волосы; костюм собирал, как конструктор, и к этим запонкам по всем своим шкатулкам выискивал подходящие украшения. И всё ради чего? Чтобы стоять тут, как жираф, пока все кому не лень на него пялятся. Надо поскорее найти Шинсо. Начать он решает с бокала шампанского, так удачно предложенного проходящим мимо официантом. Нет лучшего способа браться за дело, считает Аизава, особенно, когда планируешь искать иголку в необъятном зале среди множества колонн, прячущих гостей друг от друга, и низких кожаных диванчиков по краям, освещаемых мягким жёлтым светом причудливых неоновых фигур на стенах. Что ж… находил же он как-то друзей на музыкальных фестивалях. А там люди стояли плечо к плечу и орали — все, как один, угашенные. Да и на различных конференциях с подобными приёмами он побывал немало. Костюмы там, конечно, были попроще, выпивка менее буржуйская, а люди куда приятнее. Аизава неторопливо опустошает бокал, прежде чем пуститься в свой совсем не крестовый поход. Люди повсюду. На диванчиках, за коктейльными столиками, у бара в самом конце зала, у колонн, у входа… везде. И все в костюмах. Черных, серых, тёмно-синих, даже тёмно-фиолетовых (по крайней мере, один точно). Среди них тут и там пестрят длинные платья элегантно одетых женщин, поблёскивающих дорогими украшениями. Окажется ли Хитоши на одном из тех диванчиков, самодовольно улыбающийся, непринуждённо беседуя об акциях — или о чём там беседуют бизнесмены? Или устроится у одного из столиков, чтобы, потягивая шампанское, развлекать окружающих подробностями своей новой… что там он выпустил? Какую-то программу? Или слоняется по залу, чтобы поприветствовать как можно больше народу? И как он вообще выглядит? Какой на нём костюм? Как уложены волосы? Кого Аизава ищет?.. После первого кругового обхода становится ясно, что миссия его — как и миссия крестоносцев —трудна, опасна и, увы, совершенно невыполнима. Нельзя найти то, не знамо что. Будь то Гроб Господень или твой бывший ученик, особенно, если всё, что ты представляешь в голове, думая о нём — это убийственные глаза и ухмылку, которую хочется стереть с лица колким комментарием. Это совсем не то, на что он подписывался. Что за игра в кошки-мышки? Зачем Шинсо вообще позвал его на этот приём? Очевидно же, что в такой толпе найти друг друга будет практически невозможно. Сколько тут народу? Двести человек? Пятьсот? Весь Токио, что ли он тут собрал?.. Задумавшись, Шота не замечает возникшего на пути человека и задевает его плечом. — Pardon me, — на автомате выдыхает он, делая шаг назад. — Ох нет, это вы меня извините, молодой человек, — мужчина оборачивается. Он высокий, даже, пожалуй, выше самого Аизавы, но сутулый, на его голове — блондинистое гнездо, торчащее во все стороны, а две длинные прямые пряди обрамляют выдающее солидный возраст вытянутое лицо. Костюм его, однако, идеальный, в руках зажата лакированная чёрная трость. — Слоняюсь тут без дела, как сорванный ветром лист. Совсем по сторонам не смотрю. Он широко улыбается, а его пронзительные светло-голубые глаза внимательно рассматривают Шоту. — А мы с вами раньше не встречались, — заключает он, опуская трость на пол и опираясь на неё обеими руками. — Неужели вы знаете всех на этом празднике жизни? — Аизава недоверчиво скрещивает руки на груди, прикидывая, сколько же именно сегодня в зале собралось человек. — В общем-то, на каждом подобном мероприятии почти одни и те же лица. Ты приглашаешь своих партнёров, твои партнёры приглашают тебя, — блондин слегка пожимает плечами. Видимо, мужичок не последний человек в Токио, раз знает такое количество гостей. Какой-то крупный предприниматель? — Так что новые лица, — Шоту снова окидывают внимательным взглядом, — особенно такие заметные, как ваше, привлекают внимание. Уж не обессудьте мою наглость. Мужчина мягко смеется. Шота пожимает плечами. Наглость? Наглость — это заваливаться к тебе домой в поздний час, пихать в руки пакет с травой и приватизировать твой диван. Наглость — это отбрасывать двусмысленные комментарии, выставляя тебя в сомнительном свете перед коллегой прямо на твоём рабочем месте, а потом ещё и куревом твоим угощаться. Наглость — второе имя Шинсо Хитоши. Всё остальное — жалкое подобие наглости. — Сам я всё реже появляюсь на званных приёмах, — продолжает мужчина, — за сорок лет работы насмотрелся достаточно. Всё больше предпочитаю тишину любимых баров. Насмотрелся? Аизава обводит взглядом зал. Он имеет в виду чрезмерную напыщенность подобных мероприятий или поддельные улыбки на лицах людей, которые их посещают? Все здесь такие гладкие, такие идеальные — в «Седьмом Небе» лица куда стремнее. То хмурые и оттенённые недельной щетиной, то украшенные выцветающими синяками и лихим оскалом — но им отчего-то веришь больше. В бар люди приходят не пыль в глаза пускать. Реально, Шинсо, не мог в бар, блин, пригласить? Или кофе выпить… Где-то помимо университета? Нахера сюда-то затаскивать? — В барах хоть люди поприличнее, — вырывается прежде, чем Шота успевает понять, что говорит вслух. Блондин чуть склоняет голову на бок, словно бы считывая что-то в глазах Аизавы, а потом разражается звонким хохотом. — Вы совершенно правы, мой мальчик, — рука в белой перчатке хлопает Аизаву по плечу. — Вы попали в самую точку. Каждый уважающий себя бизнесмен — настоящий беспринципный ублюдок, когда дело доходит до его бизнеса. Всё это мне это уже порядком надоело. Вот мой наследник — Изуку — здесь развлекается. Ему пока всё интересно, юнец ещё совсем, горячая кровь. Шота усмехается. Он никак не ожидал встретить в подобном месте человека, так пренебрежительно отзывающегося о высшем обществе. — Взять того же Шинсо Хитоши, — продолжает мужичок, явно довольный тем, что есть с кем всё это обсудить, — очень хваткий молодой человек. Если уж ему что-то приглянулось, зубами вцепится. Жуткий собственник, никогда даже взглянуть в сторону конкурентов вам не позволит. Шинсо, которого он помнит, зубоскалил, скрывая смущение, отшучивался при неуверенности и остро реагировал на собственные ошибки. А теперь, стало быть, повзрослел? — Я в бизнесе уже сорок лет, так что могу с уверенностью вам сказать, этот мальчик далеко пойдет. Очень талантливый. Огромные испуганные глаза, открытый в панике рот и охваченная огнём сковорода с помидорами на двухконфорочной плите. Аизава скептически хмыкает. Да уж, чтобы сжечь что-то, на девяносто процентов состоящее из воды, нужен настоящий талант. — Простите моё излишнее любопытство, — продолжает незнакомец. — Вы, очевидно, человек далёкий от бизнеса, но что же тогда привело вас сюда? — Мы с Шинсо приятели, очень давно не виделись, так что… — Не лучшее место для встречи после долгой разлуки, — мужчина задумчиво потирает подбородок. — Но тут, увы, ничего не попишешь. Положение обязывает. Мда, а ведь действительно. Президент компании — это совсем не школота, прогуливающая урок на крыше. У Хитоши забот полон рот, скорее всего. Выходные — что за зверь такой? А он ещё на Аизаву пытается выкроить время. Он, может, и рад бы позвать Шоту посидеть по-человечески, но в сутках только двадцать четыре часа. И когда-то надо ещё спать. — И чем же вы занимаетесь? — интересуется блондин. — Преподаю английскую литературу в университете. — Неужели? Вот это интересно, — незнакомец снова улыбается. — Мне буквально на днях один партнёр подарил первое издание «Больших надежд» Чарльза Диккенса. — Первое издание? 1861 год? — О, я вижу, вы разбираетесь? — он широко улыбается, но тут же хмурится, вглядываясь куда-то за плечо Аизавы. — Ох, кажется, меня заметили… — Положение обязывает, — Аизава разводит руками. — Что ж, мальчик мой, — Шоту снова хлопают по плечу. — Невероятно рад, что выдалась возможность с вами пообщаться. А знаете, что… Приходите-ка вместе с юным Шинсо к нам на покер как-нибудь. Похвастаюсь своим Диккенсом. Блондин протягивает свою визитку и, не дожидаясь ответа, уходит, оставляя Аизаву в замешательстве. Это нормально вообще? Приглашать человека, с которым увиделся впервые, к себе на покер? А ещё говорят, что Аизава чудик… Он рассеянно прячет белую карточку в карман пиджака, не глядя на надпись, и осматривается, давая вселенной последний шанс свести его с Хитоши в этом столпотворении — прежде чем он забьет на всё и пойдет знакомить себя с содержимым местного бара. Кажется, вселенная сегодня работает по заявкам, потому что Шота поднимает глаза и тут же встречается с пристальным немигающим взглядом. Шинсо. Он стоит чуть поодаль. Высокий, широкоплечий, в идеально сидящем тёмно-сером смокинге и белоснежной рубашке. Такой непривычно серьёзный и статный, он, в отличие от Шоты, вписывается в это окружение идеально. Подходя ближе, Айзава замечает на чисто выбритом лице странное выражение то ли удивления, то ли паники: губы слегка приоткрыты, словно бы никак не определятся, улыбнуться ли. Широко распахнутые тёмные глаза не моргают, сканируя каждый миллиметр его причёски, костюма и лица. По коже даже пробегает холодок, а сердце невольно ускоряет темп. Настолько этот взгляд пристальный. Хитоши не просто «смотрит», он буквально пожирает его глазами. Нет, конечно, его удивление понятно: он ещё не видел все пирсинги на лице Аизавы, но зачем так пялиться?.. Это… Шинсо, наконец, моргает, и магия его завораживающего взгляда спадает. Рядом с Хитоши стоит Каминари — эту придурковатую улыбку и золотые любопытные глаза Аизава узнает везде. Что ж, выглядит он как всегда бодро. — Шинсо, Каминари, — выдавливает он из себя нечто, что должно звучать как приветствие, но по собственным ощущениям это скорее похоже на какой-то отчаянный сип. Хитоши ничего не говорит, только кивает и отводит глаза. Смущается? С чего бы? Каминари принимается что-то лепетать, Аизава отвечает на автомате, едва ли осознавая о чём идёт речь. Его внимание сфокусировано на Хитоши: он хоть что-то сподобится сегодня сказать? Привет? Ебать, ты что, упал на гвозди? Смокинг в секонде достал? Бля, ну еще бы в нос кольцо вставил! Что угодно?.. Под аконитовыми глазами лежат почти чёрные круги. Он вообще спит? Когда перед ними оказываются бокалы с шампанским, мужчина вцепляется в ножку своего, как в спасительный якорь. Ситуация снова начинает его подбешивать. Его пригласили на «поболтать и виски». So far, this party totally lacks both. Каминари, как всегда, вполне способен говорить за троих — он, в знакомой Аизаве манере «нет, сэнсэй, мы даже близко у этого окна не стояли, кто разбил? что разбили? какое окно?» — рассказывает какие-то, несомненно, значительные подробности прошедшей презентации, на которую Шота, собственно, идти и не собирался. Расхваливает Хитоши налево и направо. Это тоже часть его работы сегодня? Если бы Аизава проводил подобные мероприятия, он бы точно распорядился оставить в зале пару-тройку специальных людей, которые бы вступали с гостями в случайные диалоги и исподтишка расхваливали хозяина вечера. Очень удобный ход. Очень хваткий молодой человек… Он усмехается и снова смотрит на Шинсо, намереваясь подколоть по этому поводу, но тот, похоже наконец вспоминает, зачем ему дан рот. — Всего лишь результат усердной работы, — смущённо улыбается он. Ну-ну, а скромность-то в его наборе добродетелей-то когда появилась?.. После предложенного тоста парень одним глотком опустошает почти половину своего бокала, и кажется, даже не замечает этого. Пальцы нервно постукивают по стеклянному основанию. Что это с ним? Чем-то взволнован? Несколькими очень изящными фразами Шинсо отправляет своего друга в долгое плаванье на поиски священного грааля в лице Бакуго, но у Каминари, по крайней мере, должен быть номер телефона «грааля». — И часто ты затеваешь подобное? — Шота обводит бокалом зал. Хитоши, как кот, прослеживает движение его руки. Когда Шинсо говорит, его голос — низкий и тяжёлый, с легкой хрипотцой — словно тёплое одеяло накрывает Аизаву, согревая до теплеющей шеи. Или всё дело во втором бокале шампанского?.. Но если Хитоши не фанат этих мероприятий, зачем же тогда их организовывает? Как там говорил этот мужичок… «Положение обязывает»? — …но и ты не выглядишь, как человек, очутившийся в подобной атмосфере впервые. Шота неопределённо пожимает плечами. Доводилось по работе. Подобные встречи в профессорской братии называются «официальный повод напиться», но, конечно, на них все ведут себя довольно прилично. Обычно это скорее «возможность найти кого-то, с кем потом захочется пообщаться в более неформальной обстановке». Он посещал разные страны, университеты разного уровня, чтобы потом в итоге упиваться местным аналогом саке с профессорами, докторами наук или доцентами в каких-то укромных местах, недалеко от университета. У Шинсо за спиной появляется миниатюрная девушка в чёрном коктейльном платье. «Чем могу помочь?» — он встаёт вполоборота, так что Шота может видеть его губы, растягивающиеся в вежливой приветственной улыбке. Девушка что-то лопочет, заметно нервничая, постоянно одёргивая пружинистые локоны своих коротких черных волос. Хитоши кивает, всё так же вежливо улыбаясь и вставляя односложные комментарии, когда требуется. Его голос холодный и собранный — совсем не таким голосом он разговаривал с Аизавой несколько секунд назад. Шота перекатывает шампанское на языке. Нет, всё же это не его напиток: слишком сладкий и слишком предсказуемый — но за неимением лучшего, как говорится… В голове внезапно всплывает воспоминание, как у них с Шинсо как-то раз закончились сигареты ночью, и пришлось стрелять их у каких-то мимо проходящих хрупких девушек. Те точно так же, как эта сейчас, мило им улыбались. Из курева у них были только какие-то «Africa» с вкусовым набором шведского стола. Хитоши попались с печеньем, а Шоте что-то ванильное, с таким же омерзительно сладким вкусом фильтров, как вкус шампанского во рту. Самое мерзкое стрелянное курево за всю историю самого мерзкого курева, что случались в жизни Аизавы. Девушка откланивается, Хитоши желает ей приятного вечера в духе самого гостеприимного хозяина, и возвращается к Шоте. Что-то меняется. Вежливая улыбка перерастает в оскал, нервно постукивающие по бокалу пальцы успокаиваются, а в глазах вспыхивают два очень многообещающих огонька. Он весь будто бы… снова становится Хитоши. Тем самым, который может одной точной цитатой Шекспира поставить почти сорокалетнего мужчину в неловкое положение. Тем самым, в огромной толстовке ядовитого цвета и невнятных штанах. Тем самым, которого хочется трепать по волосам и у кого вырвать из пальцев остатки косяка, чтобы ухмыляясь, выдохнуть дым в лицо. Должно быть нечеловечески сложно удерживать в голове целую кучу всяких рабочих моментов и пытаться при этом поддержать связную беседу. Но теперь он вернулся мыслями в «здесь и сейчас»: улыбается Аизаве знакомо нагло и, подмигнув, предлагает: — Как насчёт обещанного виски в более спокойном месте? — его голос тоже меняется: становится каким-то кошачьим, слова небрежно-заискивающе растягиваются, а лёгкая хрипотца теперь кажется почти урчанием. Fucking shapeshifter. Одну секунду — серьёзный бизнесмен, совсем тебе незнакомый. Другую —наглый и ершистый бывший ученик. Он проворачивал подобное и тогда. Вот он сидит, смеется, как ребёнок, дурачится, а потом вдруг смотрит так убийственно пронзительно — и у Аизавы дух захватывает, руки дёргаются в каком-то инстинктивном желании спрятаться, потому что ядовитый аконит разъедает защитную оболочку его чёртовой души. Эти резкие перемены интригуют. Как много Шинсо, которого Шота когда-то знал, в этом человеке? Шота нервно поводит плечами. Насколько опасен этот новый Шинсо? — Do you have like a chamber of secrets? — чтобы скрыть внезапное волнение, он отшучивается, по привычке касаясь пальцами шарика индастриала. Хитоши улыбается ещё шире. Чеширский кот, который предлагает поиграть наивной Алисе. — Want me to swear that I'm up to no good?.. — но Аизава — не Алиса. Он не откажется от хорошей игры. Руку только не откуси, пожалуйста, блять. В лифте Хитоши, воспользовавшись выдавшейся ему секундной паузой в спокойной обстановке, залезает в телефон. — Нужно предупредить Денки, что я ушёл, — объясняет он и, закончив, поднимает на мужчину свои наглые глаза. — But now I'm all yours, sen-sei. Эта его чёртова манера обращаться к Шоте по статусу, но так откровенно пренебрежительно. — Гости-то не обидятся, обделённые вниманием хозяина? — Шота скрещивает руки на груди и делает небольшой шаг назад. Этот лифт не такой просторный, как тот, в котором он поднимался — видимо, исключительно для личного пользования. На задней стене вместо хромированных панелей широкое зеркало в полный рост. Сдавленный смешок срывается с чужих губ. — Они здесь ради халявного бара и возможности помозолить друг другу глаза, — отвечает парень, пряча руки в карманы штанов. — Действительно, как устоять перед шансом выпендриться перед конкурентом, — Аизава снисходительно хмыкает, отнимает руки от груди и прихватывает пальцем запонку, нащупывая неровную поверхность хрусталика. Лифты. Человек тратит немалую часть своей жизни в лифтах, и они с Шинсо, похоже, наглядное тому подтверждение. За эти несколько встреч выработалась какая-то прям традиция: Шота, которому неуютно, нахально скалящийся бывший ученик и лифт. Впору наклейки выдавать. «Ещё пара неловких пауз в лифте — и бесплатный кофе ваш!». Наконец створки лифта разъезжаются в стороны, выпуская их в небольшой холл с тремя дверьми. Аизава растерянно замирает, вопросительно смотря на Шинсо — куда? Тот легко улыбается и ведёт их к самой дальней от лифта двустворчатой деревянной двери. За ней оказывается просторное помещение. По левой стене до самого окна, завешанного тяжелыми шторами, тянется книжный стеллаж, пестрящий цветными корешками книг. Аизава даже не сомневается, что среди книг не найдётся ни одного бульварного романчика, ни одного «проходил-мимо-магазина-купил» посредственного томика. Эта библиотека создана, чтобы производить впечатление на людей куда более искушенных, чем Шота. Противоположная от стеллажа стена благословлена (или осквернена, как посмотреть) несколькими порождениями абстракционизма в элегантных черных рамках, под картинами приютился столик из такого же тёмного дерева, что и стеллаж. На нём — графин с водой и несколькими стаканами. Два кожаных кресла устроились по бокам. Чуть поодаль, ближе к двери, расположилась стойка для киев. В самом центре зала — бильярдный стол, обтянутый зелёным сукном, на нём лежат шары в треугольнике. Здесь пахнет лакированным деревом, выделанной кожей и немного — старыми книгами. — Библиотека? — Шота подходит к бильярдному столу и проводит пальцами по шероховатому зелёному сукну. В баре Оборо стол для бильярда дешёвый — так, для увеселения пьяной толпы, этот же, очевидно, куда более профессиональный, возможно, даже какой-нибудь антикварный, на котором играл ещё Король Чёрт Знает Чего Восьмой. — Была ей когда-то. Отец собирал все эти книги, а я уже поставил стол. Теперь это комната отдыха для глав отделов, — Хитоши закрывает дверь и подходит к одной из книжных полок. — Кто-то зарывается в книги, чтобы отвлечься, кто-то предпочитает расслабляться за игрой. — Значит, ты из тех, кто играет? — мужчина облокачивается о стол и поправляет косы на плечах. — Ага. Люблю погонять шары, пока думаю, — парень ухмыляется, оборачиваясь, очевидно, чтобы посмотреть на реакцию: смутится? Не поймёт? А шутки всё те же. — Are you any good at beating it? — Шота тоже умеет так шутить. — You can get a chance to find out, — Хитоши не переставая ухмыляться, достаёт с полки чёрную книгу с витиеватыми серебряными буквами и возвращается к своему гостю. Книга оказывается лишь оригинально оформленной коробкой, в которой покоится округлая прозрачная бутылка с серебристой пробкой в виде фигурки рыцаря и чёрной этикеткой. Тёмно-янтарной жидкости в бутылке до половины. «WhistlePig» — гласит этикетка. «Black prince VII». Чёрный принц? Скорее всего какой-то поштучный выпуск. Баксов пятьсот — не меньше. Вслед за бутылкой из коробки-книги появляются два странных бокала чем-то напоминающих бутоны тюльпана с невысокой утолщённой ножкой. — Ныкаешь в книгу, чтобы коллеги не выпили? — фыркает Шота, задумчиво покручивая серёжку в мочке. Интересно, что это за бокалы? Здесь есть какая-то своя фишка? — Ты… кхм… — Шинсо замечает его замешательство и осторожно уточняет, — ты когда-нибудь дегустировал такой виски? Аизава цокает языком и снова скрещивает руки на груди. Вопрос-то простой, но под ним лежит скрытое: «Хватало ли тебе хоть когда-нибудь на нечто настолько изысканное?» — и этот откровенный тычок в разницу их социальных положений ему не нравится. Поэтому он огрызается. — В смысле, достаточно ли я прошарен, чтобы сначала проделать все те пафосные махи руками, а после крохотного глотка с миной человека, всю жизнь подтиравшего зад золотой бумагой, сказать «утончённый вкус с нотками вишни и дуба»? По моему скромному мнению нет большой разницы между этими вашими высокоградусными за сто тысяч и за сто долларов. Только бутылка и маркетинг. Тот же крафт куда более разнообразен и намного доступнее. На мгновение на лице парня будто бы проскальзывает какая-то тень, он хмурится и поджимает губы. Кажется, он чувствует, что Шоту напрягает собственное положение, но… В этом же нет его вины, так? Аизава знал, по крайней мере, должен был знать, чем все это в итоге закончится. Ведь Шинсо никогда не делал секрета из того, на какой социальной ступени находится. Хитоши берёт в себя в руки и передразнивает: — Сказал человек, который глушил красное вино за пятьдесят баксов прямо из горла и закусывал его жареным рисом. — Что-то не помню, чтобы сам ты тогда жаловался, да и было-то это только однажды, — парирует Шота. Вино как вино. Когда в тридцатиградусную жару тебе предлагают что-то холодное, не будешь разбираться в тонкостях вкусовой палитры. — Ну да, сейчас-то ты пьёшь что-то настолько убийственное, что не запоминаешь, как ввязался в драку и чуть не оказался под колёсами автомобиля. Шота пожимает плечами. Да, это тот самый Шинсо-ублюдок-Хитоши, с которым он когда-то делил косяк на крыше школы и гонялся за котами по ночному Токио. Задумавшись, он прихватывает шарик в языке зубами, но увидев вытянувшееся лицо парня, тут же прячет его обратно. — Ну, раз ты такой гуру, то давай, рассказывай. Шинсо даже цепенеет на секунду с бутылкой в руках. Да уж, в прошлом ему бы черта с два позволили умничать. Мал был, неопытен, что он мог объяснить? Только огрызаться и умел да выпендриваться, стараясь поставить себя хоть на какой-то шаткий табурет, чтобы дотянуться до уровня Аизавы. Тинейджер, что с него взять? А сейчас… Well… Сейчас Шинсо уже никому ничего не надо доказывать. Ну и откровенно говоря, немножко всё же интересно, каково это — по-буржуйски вискарь гонять? Может, он и правда стоит всех этих миллионов, что за него отдают коллекционеры?.. — Ask and you shall be given, — губы Хитоши трогает осторожная улыбка, словно бы он до сих пор ждёт какого-то подвоха. Сэнсэй и правда позволит ему что-то объяснить? — Начать с того, что Чёрный Принц — односолодовый: пить его лучше неразбавленным. Можно, конечно, с водой, всё-таки почти 60 градусов, но тут уже на любителя. Я предпочитаю чистым. Шота закатывает глаза. Предпочитает он, куда бы деться. Хитоши аккуратно, двумя пальцами, тянет за фигурку рыцаря и откупоривает бутылку. Золотистая жидкость наполняет бокалы на четверть. Судя по размеру порции тут всего на полтора-два глотка. — Знаешь, что это за бокал? — Аизава скептически поднимает бровь. Всё же это странно, когда тебя поучает парень, рыдавший у тебя на плече, обожравшись кислотой. — Это гленкерн. Высокие стенки помогают раскрыть аромат. Тумблеры лучше использовать для купажированных напитков, чтобы проще было смешивать или разбавлять льдом. — Столько заморочек с запахом… it’s better smell like the garden of Eden. Хитоши легко покачивает бокал, позволяя напитку омыть стенки. Подносит к носу, глубоко вдыхает и протягивает Шоте. Мужчина осторожно перенимает его, касаясь чужой тёплой кожи. — …коричный сахар? — удивлённо переспрашивает он после первого вдоха, и тут же снова принюхивается. Спиртом не пахнет совсем. — Если дать настояться, то добавятся ещё нотки чёрного чая, — Хитоши берёт со стола второй бокал. — Дальше всё как с вином. Пробуешь маленькими глотками, позволяя вкусу… — Да-да, я знаю, как пробуют вино, окей? — перебивает Шота, делая небольшой глоток. Он задерживает дыхание на секунду, перекатывая жидкость на языке, глотает, позволяя горячему, но вовсе не обжигающему огню прокатиться по горлу, оседая в желудке и разойтись теплом по всему телу. Выдыхает носом. Во рту остаётся яркий пряный привкус корицы и лёгкая острота. — Ну что? — Хитоши внимательно следит за его реакцией. Аизава пожимает плечами. Дорогой виски — это всегда дорогой виски. Для него, человека, который пьёт «Jameson» со льдом, а «Bacardi Black» считает верхом гармонии вкуса — любой дорогой напиток будет просто напитком. Только с «Jameson» можно упиться в сопли с друзьями, а с дорогих напитков — нет. — Если тут надо распознать всякие нотки шоколада, дуба и каких-нибудь фруктов, то увы, нет, — он оставляет бокал, смакуя послевкусие. Привкус спирта всё-таки есть, но он как-то очень гармонично сочетается с корицей. — Обычный виски с корицей. «Bacardi» сложнее. — Чтобы различать всякие, как ты выражаешься, нотки, нужно продегустировать сортов двадцать: почувствовать разницу между ними, и только потом уже говорить об послевкусии. — Так-так, и что же ты, господин специалист, можешь сказать? — Шота склоняет голову на бок. — Эм… не то чтобы я был специалистом, — Хитоши зарывается в волосы рукой. — Но я чувствую гвоздику с лёгким оттенком вишни. Послевкусие яркое: корица и …жжёный сахар. Бля. Да где? — На этикетке написано, да? — мужчина скалится язвительно, скрывая своё удивление. — У меня было время его распробовать, — парень смущённо улыбается и кивает на полупустую бутылку. — Так вот как, значит, проходят рабочие дни важных шишек? Потягиваешь виски и бьёшь по шарам? — I wish, — Хитоши устало вздыхает, и Шота вновь обращает внимание на тёмные круги под его глазами, — обычно приходится ломать голову, за какие ниточки тянуть, чтобы заставить подчинённых работать. А если на носу конец года, то молиться, чтобы не убить следующего вошедшего в мой кабинет… Но иногда я отдыхаю здесь, чтобы собраться с мыслями. — Чем-то похоже на мою работу, — улыбается Шота. — Разве что студенты бегают за мной сами, а отдыхаю я несколько более разнообразно. — Варьируешь степенью угашенности: от частичной до полной потери памяти? — кажется Хитоши снова пытается его задеть. Try harder, smartass. — У меня не так много хобби, но… — Шота задумчиво делает второй глоток. Какие бы нотки и оттенки там ни должны быть, а пить что-то, что не сносит обоняние спиртом — приятно. Даже если это «просто коричный виски, не сложнее Bacardi». Второй глоток расходится приятными мурашками по телу, которые поднимаются с копчика прямо в голову. Опьянение прозрачной вуалью накрывает сознание. — Готов поспорить, даже те выходные, что я не помню, куда увлекательнее твоих. Он ухмыляется. — Что ты делаешь, когда не приходится быть большим боссом, а, Хитоши? — чужое имя покалывает на губах. Парень чуть дёргает плечом и опускает глаза в свой бокал. — Если такое случается, то стараюсь посвятить как можно больше времени отлёживанию задницы на диване и молюсь, чтобы никто не позвонил. Ну или зависаю в спортзале. Благо ехать для этого мне никуда не приходится, — словно в подтверждение своих слов, он поводит головой из стороны в сторону, наклоняя её к плечам. — Пара шагов по коридору — и я уже там. В крохотной квартирке Шоты даже ни одного спортивного снаряда не поместится. После поиска «той-самой-ёбаной-шкатулки-куда-я-отдельно-складывал-серебро» Аизава туда и сам с трудом втиснется. — А говорят, богатым хорошо живётся, — мужчина насмешливо высовывает язык. Хитоши делает ещё один короткий глоток. На белоснежных щеках распускается лёгкий розоватый румянец — видимо, дегустация крепкого напитка всё же не проходит для него бесследно. — И чем же таким невероятным занимаешься ты? — добавляет он после короткой паузы. Шота смотрит на аккуратно выстроенные в треугольник сплошные и полосатые шары и на бокал в своих руках. — Откроешь стол, расскажу. — Бросаешь мне вызов? — в глазах загорается азартный огонёк. Как кот, перед которым подёргали ниточкой с бантиком, честное слово. Или тигр… — Предлагаю поиграть, — и Шота уверенно суёт руку в открытую зубастую пасть. Только попробуй сомкнуть челюсти. — В восьмёрку? — получив утвердительный кивок, Шинсо обходит стол, чтобы убрать на кофейный столик бутылку с коробкой и свой бокал; снимает пиджак, небрежно кидает его на одно из кожаных кресел и направляется к стойке для киев. Шота оценивающим взглядом окидывает широкие плечи и идеально сидящую жилетку, элегантно подчёркивающую талию. Да, определённо, этот Хитоши — уже не тот неуклюжий подросток, что проснувшись с утра влазит в безразмерную мятую толстовку. Выбрав кий, он подходит к столу и, встав лицом к битку, наклоняется, отводит руку для удара и сосредотачивается: глубокие блестящие от алкоголя глаза сужаются, становясь похожими на лисьи. «А запонки-то у него чёрные», — проносится вдруг в голове. Прицеливается и с силой ударяет по белому шару, разбивая пирамиду. Один из полосатых шаров попадает в верхнюю левую лузу. — Полосатые, — выбирает свой тип шаров он, прежде чем снова пуститься в обход. — Четырнадцатый номер, средняя левая луза. Громкий удар, и шар под номером 14 с зелёной полоской, закрутившись, плюхается в указанную лузу. Белый биток оказывается рядом с Аизавой. — Стол открыт, сэн-сэй, — Хитоши выпрямляется и улыбается. И эта улыбка отчего-то настораживает сильнее, чем вся грызня и все ухмылки, и пошлые шутки до этого. Потому что это тот тип светлой и открытой улыбки, увидеть которую можно только один раз в жизни: перед смертью. — Твой ответ? Шота хмыкает. Либо, действительно, играет часто, либо повезло. Но уговор есть уговор. — Помимо зависания в баре с друзьями, — он делает шаг назад, уступая место Хитоши для следующего удара, — катаю по шоссе к морю, когда нет настроения нажираться, или do some baking, if the mood is there. — Хмммм, — тянет парень мечтательно и наклоняется для очередного удара. В его движениях — грация пантеры. Никаких лишних кривляний. Один широкий плавный выпад, глубокий прогиб в спине. — Я не курил уже… Шота перестаёт его слышать. Задница. Прямо перед ним, всего в нескольких сантиметрах. Обтянутая тёмно-серой тканью брюк, округлая и подтянутая, с чётко выступающими ягодицами. Игра света и тени на ткани околдовывает, подкидывая какие-то мало связанные с реальностью образы. Отличная задница. Не зря он всё же доползает до своего тренажерного зала. Ой не зря. — …да …как выпустился, собственно, — логика повествования не сразу до него доходит. К чему эта реплика? — Остепенился… — собственный голос на выдохе колеблется между восхищением и ужасом. — Очень медленно в себя прихожу, если дёрнут на работу, так от меня будет мало пользы, — Шинсо не замечает этого, сконцентрированный на игре. — Правая верхняя луза, десятый шар. — Ты промахиваться-то собираешься? — Шота одним глотком осушает остатки виски и тоже старается смотреть на стол. Нечего пялить на задницы, с которыми тебе ничего не светит. — Эй! — Парень оборачивается, бросая на него притворно недовольный взгляд. — Я, между прочим, участвовал в Гарвардском турнире по пулу. Он замахивается — удар. Биток ударяет по шару, они оба летят к лузе… — Твою мать! — раздражённо выругивается он, наблюдая как шар с голубой полоской сталкивается с ярко-красным и замирает, не попадая в лузу. — Под руку говоришь, сэнсэй. Его голос такой по-детски обиженный. — Didn't know you're so sensitive, — зубоскалит Шота. — Всё так же стараешься откупиться языком там, где руки подвели? — подкалывает он, обходя стол. Хитоши только фыркает, мол, нужно больно, скрещивает руки на груди и отворачивается. И он сейчас как никогда похож на того знакомого Шинсо. So sensitive when it comes to showing off. Шота не удерживается и смеётся. — Well, looks like your old sensei still has some advantage. In the game. «В игре» — добавляется через короткую паузу, которую Аизава тратит, осознавая, что собственно нигде больше преимуществ у него нет. — Я попал два раза подряд, сможешь лучше? — Хитоши сквозь полуприкрытые ресницы наблюдает за тем, как Аизава снимает пиджак и аккуратно кладёт его на спинку свободного кресла. Биток откатился почти в самый центр, так что можно бить с любого места. Вооружившись своим кием, Шота закусывает губу, прикидывая, как бы лучше ударить. Можно забить пятый или четвёртый шар, пятый — проще, четвёртый — понтовей. Шинсо прочищает горло. — Так и будешь сверлить их взглядом, пока сами не покатятся? — Мы, конечно, в Гарвардах не играли, — определившись, Шота наклоняется для удара. — Но четвёртый в левый верхний забить горазды. — Гонишь! — тут же восклицает его бывший ученик, и голос у него какой-то внезапно севший. Шота хитро щурится. Четвёртый шар слишком далеко от заказанной лузы, к тому же есть опасность задеть шар противника. Удар сложный, конечно, но не невозможный. — Если попаду, — он лукаво улыбается, — с тебя ответ на один любой вопрос. — А если не попадёшь?.. — Тогда полагаю, это право переходит к тебе, — Шота прицеливается, отводя локоть. Длинные пряди волос падают на лицо, так не кстати загораживая обзор. Fuck. Он выпрямляется, кладёт кий на стол и снимает скрытую под манжетой рубашки резинку-проволоку. Как знал, что пригодится. Аккуратно собирает волосы в свободный хвост, оставляя только тонкие косы спереди — они мешаться не будут. Краем глаза Шота замечает пристальный взгляд Хитоши — что, опять чем-то недоволен? Вечно ему не терпится... Он снова прицеливается. Это должен быть не очень сильный удар, иначе белый шар упадёт вслед за фиолетовым. Вдох. Медленный выдох. Плавный удар. Биток попадает по нужному шару, спотыкается о рядом стоящий полосатый шар и останавливается. Фиолетовый же рикошетит от края стола и летит прямиком в заказанную лузу. — Чёрт, — удивленно выдыхает Хитоши, который, кажется, даже задержал дыхание — Правда, забил. — Ну, — Шота с напускной скромностью разводит руками. — Я всего лишь играю в бильярд почти пятнадцать лет в барах по пятницам. Он отставляет кий и подходит к парню. — So. You owe me an answer, — победная ухмылка расплывается на его губах в предвкушении. Спросить что-то смущающее? Посмотреть, как нахальный оскал исчезает, превращаясь в смущенную полуулыбку?.. Он всегда так мило смущается. Хитоши опускает глаза и задумчиво перекатывается с пятки на носок, а потом уверенно делает шаг ближе к Аизаве, опуская одну руку на стол. Всё ершится? Пытается выбить из колеи вторжением в личное пространство? В эту игру можно играть вдвоем. — What do you wanna know? — в тени его щёки кажутся ещё краснее. Ухмылка Шоты становится ещё шире. Он повторяет движение парня, сокращая расстояние между ними до короткого полувыдоха. Хитоши весь разом напрягается. Словно кот, ещё не определившийся друг перед ним или враг, но уже готовый бежать. Они стоят почти нос к носу, а их руки на столе всего в одном жалком миллиметре — так что можно ощутить тепло, исходящее от чужой кожи и лёгкое подрагивание чужих пальцев. Да, Тоши, вторжение в чужое личное пространство должно производить именно такой эффект. — Ты… — начинает было Шота, заглядывая ему в глаза, но замирает. Даже дыхание теряется. В тёмной глубине чужого космоса блестит что-то болезненно знакомое. Какие-то изведанные планеты и звёзды, которые тогда светили тускло, только-только зарождались, а сейчас — вот они. Сияют, ослепляя. Поток его мыслей прерывает шорох открывающейся двери. Неловкое покашливание. Шинсо моргает, а Аизава, кажется, делает вдох. В барабанной дроби гула крови в ушах ему не сразу удается расслышать, что говорит Хитоши. — …почему не позвонил? — его собеседник всё также стоит у двери, так что Шота может наблюдать только лицо своего бывшего ученика. Хитоши недовольно хмурит брови. Аизава оборачивается, чтобы посмотреть на «везунчика», к которому обращено негодование начальства. Каминари стоит во входе, неловко зарывшись рукой в волосы. — Я звонил тебе несколько раз, но ты не брал, — неуверенно оправдывается блондин, стараясь смотреть куда угодно, но не на них. Аизава мысленно усмехается, представляя, как они, должно быть, выглядят сейчас со стороны, стоя так близко к друг другу. — Был занят, — холодно бросает Хитоши в ответ. — В общем… ты просил предупредить, когда… О наших партнёрах. И еще Тодороки ждёт тебя. — Ясно, — он легко отталкивается от стола, неосознанно чуть сдвигая руку, так что фаланги его пальцев накрывают кончики пальцев Аизавы. Прикосновение такое мимолётное и нежное, что по руке пробегают мурашки. В тёмно-фиолетовых глазах проскальзывает замешательство. Шинсо отдёргивает руку. Всё-таки невероятно сложно совмещать работу и личную жизнь. — Я бы покурил пока, — находится Шота, вдруг осознавая, что они с Шинсо так и не покурили перед игрой, увлёкшись привычным взаимным обменом вежливыми колкостями. — А… Да, конечно, — Хитоши чуть хмурится, собирается с мыслями. — Рядом с залом есть курилка, я не думаю, что буду занят долго. Он подхватывает пиджак и тут же накидывает его, застёгивая на пуговицу. Втроём они спускаются на лифте. Странно делить неловкое молчание с кем-то помимо Хитоши. Шота считает этажи, Каминари изучает собственные ботинки, а Шинсо просто стоит, закрыв глаза и скрестив руки на груди, словно бы старается успокоиться. Настраивается на рабочую атмосферу? Слегка розоватые от алкоголя щёки снова белеют, и тёмные круги под глазами становятся единственным ярким пятном на его лице. В школе такие тени тоже часто у него появлялись — проблемы со сном. Хотя как засыпать бухим у Аизавы на кровати, выселяя хозяина квартиры на диван — с этим у него не было никаких проблем. Хитоши открывает глаза, когда лифт мягко останавливается. — Денки, напомни, сколько объектов «Endeavor Incorporation» хотели подключить к общей сети? — его голос снова исключительно деловой. Блондин хмурится, прикидывая. — Пятнадцать, включая головной офис. — А всего у них в Токио… тридцать, так? — Да. Двери открываются. Шинсо поводит головой, указывая мужчине на курилку. — Is there… anything you could possibly need? — судя по быстрой речи и витиеватости фразы, это сделано специально, чтобы Каминари не понял. Неужели этот бездарь всё-таки выучил английский? Хотя было бы странно работать в международной компании, не зная его хотя бы на базовом уровне. — I’ll manage, — Шота кивает. — I guess… see ya then?.. — он неуверенно зарывается ладонью в волосы. Кажется, когда-то они были уложены. Теперь же они напоминают потревоженную ветром траву. Аизава уходит в курилку, где помимо него стоит компания из нескольких мужчин в чёрных костюмах и белокурого темнокожего ангела в чёрном закрытом платье, которое, впрочем, не скрывает её шикарной фигуры. Шота вежливо кивает всем и утыкается взглядом в окно. Достаёт портсигар из внутреннего кармана пиджака, извлекает оттуда самокрутку и закуривает. Медленно затягивается, позволяя дыму обжечь легкие. Ангельской внешности иностранка хорошо поставленным сильным голосом что-то объясняет своим спутникам на китайском. Не вслушиваясь, Шота улавливает «товар», «даты» и «знание», впрочем, это может быть и «не знание», потому что китайским он занимался чертовски давно. Снова этот бизнес. До него вдруг доходит простой факт, который посещал его мысли не раз: пиздюк, с которым он когда-то пил дешёвое пиво, которому затирал за глубину поэзии Байрона и объяснял, как правильно нарезать овощи — теперь один из двадцати самых богатых людей Японии. У него квартира в поднебесье и антикварный бильярдный стол в библиотеке. А пьёт он уже вовсе не пиво — блядский виски за суммы, которые Шота держит в руках только в первый зарплатный день. И мысли его заняты не тем, как бы слинять с уроков, а сложными комбинациями и вычислениями. Круг его общения — главы корпораций. А ещё он работает, как проклятый, почти не спит и уже давно забыл, что такое унесённое травой сознание… Они из параллельных миров. «…Cerberus Security…», — продолжает девушка. У Аизавы пропадает всякое желание оставаться здесь. Зачем? Снова убедиться, что ему тут не место?.. Он достаёт телефон и пролистывает ленту новостей, чтобы занять голову хоть чем-то помимо этих внезапно тяжёлых мыслей, пока курит. Дурацкий мем тут же отправляется в общую беседу. На автомате. Скидывать мемы — это всегда такой простой жест. Несколько ржущих смайликов появляются в уголке, показывая, что его прочитали и оценили. Докурив, Шота тщательно тушит окурок, вдавливая его в хромированную поверхность урны, и выходит из курилки. Коридор немного более оживлённый: гости стоят у входа, разговаривая, или направляются по коридору к лифту. В зале всё так же шумно, и Аизава стоит какое-то время, прикидывая, войти или подождать Шинсо здесь. Если Хитоши отошёл ненадолго — глупо теряться в толпе, потом опять придётся друг друга искать. А если нет?.. Можно попробовать найти Бакуго — так, поглазеть хоть, что из него выросло. Слабую вибрацию телефона он улавливает не сразу. 22:05 < Hot Stuff > Чё, Золушка, твой бал закончился? Как буржуйский вискарь? Стоил всех наших фее-крестнеческих махинаций? Шутку про Золушку он игнорирует. 22:07 < Shouta > Тут принято нюхать высокоградусные, а не пить =/ 22:07 < Hot Stuff > Чё, так дорого, что уже и пить жалко? Или они такие нежные, что пьянеют только от запаха?.. Бля, сложно Даби тут же печатает второе сообщение. 22:08 < Hot Stuff > Если что, врата нашего замка всегда открыты для заблудших принцесс! В чат прилетает фотография полупустой бутылки Jack Daniels и двухлитровой колы рядом. На заднем фоне — голые ступни Ястреба с чёрным лаком на ногтях, сложенные на низкий столик рядом со смятой пачкой сигарет. 22:08 < Shouta > Дошутишься, блять! Приеду засуну волшебную палочку в жопу. Фея хренова! Аизава блокирует телефон, поджимает губы и снова смотрит в сторону зала. Войти или… Его размышления прерывает щебетание двух девушек, прошедших так близко, что они едва не задевают его. Обе одеты в строгие вечерние платья длиной в пол, в ушах и на шее переливаются дорогие украшения. Проходя мимо Шоты в сторону зала, они вдруг замолкают, у распахнутых дверей одна из них тут же оборачивается и окидывает его многозначительным взглядом, задерживаясь на лице, а потом что-то шепчет своей подруге. Шота вдруг снова чувствует себя чужаком. Телефон снова вибрирует, вспыхивая всплывающим сообщением. Он смотрит в чат. 22:10 < Hot Stuff > Надумаешь — купи курева! У нас кончилось. Его наколдовывать я ещё не научился В конце сообщения красуется несколько эмодзи в виде летающих искр. Шота коротко улыбается и прячет телефон. Он отходит в тёмный закуток у лифтов и облокачивается о стену, сунув руки в карманы штанов. Уж здесь его точно никто не потревожит.