Вспомни свое прошлое, чтобы прийти в настоящее

Скарамучча оглядывается, медленно начиная осознавать, в каком месте он оказался. В том, в которым бы никогда не хотел больше быть. Татарасуна. Брюнет пытается вдохнуть воздух от нервозности, но получается очень сложно, будто мешает вода. Он находится во сне? Эта мысль прошла так же быстро, как и пришла, замечая в дали маленькую фигуру в фиолетовых одеяниях. Это были обычные шортики в сиреневом цвете, а футболка с какой-то росписью. Сейчас она была слишком расплывчата, а потому разобрать это облако было невозможно. Скара уселся на корточки, ожидая, когда ребенок подойдёт к нему ближе. Но какого же было его удивление, когда ребенок даже не замечая его, прошел мимо. А самое странное было то, что это был… он сам? Только в детстве… Синие глаза распахнулись в страхе, из-за чего Скара хотел ухватиться за маленькую ручонку своей, но пальцы прошли вскользь, давая понять — он не хозяин собственного сна. Собственных воспоминаний. Собственной жизни. Только наблюдение. Молчаливое, без возможности прикоснуться, поговорить, остановить… Но следом за ребенком побежал.. — Кадзуха? Да. Он тоже выглядел по-детски мило, распахивая свои ручонки и пытаясь догнать маленькую копию Скары, так искренне и наивно смеясь.. Слезы наворачивались. Их дружба была самой родственной, они были друг другу отдушиной, мимолётной радостью и просто лучшими друзьями. Они слились, не отрываясь друг от друга, будто были одним целым во вселенной. Скарамучча мягко улыбается, с такой ностальгией, смотря на блондина. Этот ребенок всегда отдавал теплом, весной, радостью… покоем. Таким долгожданным покоем, в котором хотелось утонуть. Но покой Кадзухи никогда не заменит того тепла от его старшего брата. — Тише, мальчики! Я не успеваю за вами. Сердце ухнуло. Сейчас брюнет может описать это как остановку сердца, когда за своей спиной услышал такой далёкий и такой родной голос. Он боялся обернуться, чтобы не увидеть языки пламени, что сжирают его тело вновь. Звука огня не было, но этот животный страх сковывал все движения, а потому увидеть такое родное лицо он не имел возможности. И сам силуэт не двигался дальше вперёд, будто сознание не хотело, чтобы тот видел Ниву. Ребята продолжали прыгать и скакать, веселясь на поляне, пока Скарамучча ощущал теплое дыхание за спиной, дрожа всем телом. Он чувствовал его, ощущал всей душой, телом, чувствовал запах этой осени, которая кружилась аурой вокруг такого нежного Нивы, который заменил парню отца, мать, старшего брата.. Он был всем миром для него. Это была клетка сознания. Нельзя было ни взглянуть, ни обнять, ничего не сказать.. но и убежать тоже. Убежать без оглядки, забывая эти образы, забывая те времена, забывая все… — Куникудзуши, будь осторожнее! Нет. Нет, нет, нет, нет…. Миллион нет в мыслях, в голове, перед глазами, высвечивая красный сигнал опасности. Нетт, только не это имя, не из его уст, не рядом с ним, не так громко, не так резко, не так… Мир трескался по швам, размывая родные образы и стирая эту чудную поляну, оставляя лишь пустоту. Черную, холодную, одинокую. Клетка собственного сознания, где ты либо видишь то, что не хочешь видеть, либо оказываешься там, где тебе в миллион раз хуже. Скарамучча выберет второе, опадая на землю. А на землю ли? Здесь вообще существует такое понятие как “пространство”? Он даже не понимал, а не висит ли сверху вниз. Голова кружилась, хотелось затолкать два пальца в рот и промыть желудок, но тело не слушалось. Руки дрожали, тело настолько ослабло, начал бить озноб будто поднялась температура. Холодно. Страшно. Одиноко. — Разбуди меня, разбуди меня, Альбедо… Не хочу, не хочу, не хочу…

***

Шла неделя, как Альбедо всматривался в болезненное лицо своего парня, обречённо сжимая кулаки. Он не приходил в себя гребанную неделю. Не открывал своих красивых глаз, ни шептал его имя в тихом шепоте только для блондина, ни сжимал в ответ теплую ладонь. Он просто лежал как сломанная кукла на больничной кровати, обмотанный бинтами на черепушке. Альбедо за эту неделю успел проклясть все, что только мог проклясть. Скару, машину, себя, водителя уснувшего после тяжёлой работы из врезавшейся в них машины, асфальт, дождь, даже врачей, которые лишь просят подождать, потерпеть. Терпения не осталось, осталась лишь злость, усталость, терялась надежда. Он уже не мог заходить в эту одиночную палату, наблюдая за своим возлюбленным через окно и стену. Обречённо, сдерживая ненужные в этот момент слезы, сжимая в злости кулаки, чувствуя себя слабаком. Он не мог зайти и навестить своего парня, просто потому что слабак. Сам себя так называет, корит, стискивает зубы и отворачивается от любимого лица. Он мог бы быть на его месте, и тогда бы тот был в порядке. Почему он в резкий момент повернул руль в сторону, беря удар машины со своей стороны.. Альбедо был готов убивать. Убивать себя, убивать владельца чужой машины, убивать врачей, просто убивать. На его руках истекал кровью тот, кто принес в его жизнь те краски, которые он искал чуть ли не всю жизнь. Принес радость, принес тепло, принес любовь. На его руках мучительно терял сознание и кровь его возлюбленный, даже перед отключкой держа имя своего любимого на губах. Говоря, как холодно. Как хочется объятий, как любит… Альбедо готов выть диким волком, сжимая с болью свои же волосы у корней. Если бы не вовремя появившаяся чужая рука на его плече, то в ладонях точно бы осталось несколько светлых пучков волос. — Брат, я знаю как тебе сейчас, но лысым тебе явно не пойдет быть. Оставь свои локоны для нежных рук нашего Муччи, а то мне больно видеть как ты убиваешься. — Хэйдзо… — И Кадзуза со мной. Он делает кофе при входе, сейчас тебе будет полезно какое-то сладко-приторное американо с пенкой, уж поверь мне. Парень легко усаживает Альбедо на стулья неподалеку от палаты, бросая взгляд лисьих зелёных глаз в окно, где под аппаратами и капельницей лежал его любимый ребенок. Если конечно говорить образно, ведь он считался вторым по старшинству после Альбедо. А затем уже шли Кадзуза и Скарамучча, оставаясь детьми в глазах этих “взрослых” дядь (конечно, это была очередная шутка из уст Сиканоина, но она так приелась в их компании, что они просто молча были согласны на эти слова). В душе было больно, тяжело. Им очень повезло, что авария не затронула хотя бы Альбедо, ведь он отделался лёгким растяжением, когда у бедного ребенка обнаружили сотрясение мозга и одновременно сломанные ребра с левой стороны. Кому уж не будет страшно увидеть те самые снимки рентгена, которые помогли Альбедо полностью впасть в истерику. Успокаивали Мела всем персоналом, очень опытно помогали Хэйдзо с Кадзухой. Нашатырь под нос, потом успокоительное в горло и сладких снов где-то в пустой палате до самого утра под надзором двух близких друзей, пока врачи ушли решать вопрос уже с четвертым. — Не понимаю твоего этого рвения сквозь свое здоровье нестись как угорелый в больницу, чтобы снова увидеть, как он спит. Врачи сказали, что сообщат сразу его приход в этот мир, но тебе же не сидится и не лечится где-то в теплой кровати. Хэйдзо отчитывал старшего как нашкодившее дитя. Или как котенка, который не понимает почему нельзя царапать старые обои. Было неловко, но в тоже время он прекрасно понимал, что тот знает, почему Альбедо не может сидеть в своей квартире один. В тишине. В холоде. Если в квартире нет этого теплого луча света, то зачем вообще жить в этой квартире? Альбедо подсознательно тянулся к своему возлюбленному, будто чувствовал, что тот скоро придет в себя. Обнимет, скажет что болит, слабо улыбнется, тыкнет в лоб из-за того, как Альбедо загонял себя. Просто сделает что-то, что уже было таким родным. Одного только взгляда было бы достаточно. Но даже его нет. — Альбедо, просто не тяни эту ношу один, — с левой стороны подсаживается Кадзуха, сразу всовывая в чужие руки горячий стаканчик американо. Он мягко сжимает чужое плечо, продолжая свои мысли. — Ты не виноват в этой ситуации, и это было его решение защитить тебя от удара. Подлечись для начала сам. — Да, Кадзуха вещь говорит. И плюсом, я хотел вас позвать пообедать перед работой, отличный повод наконец накормить нашего старшего нормальной едой, а не каким-то ролтоном за гроши из круглосуточного магазина. Хэйдзо заканчивает свою речь решительным хлопком в ладоши, и вместе с Каэдэхарой подхватывает Мела под локти, уводя из больницы и даже не давая обдумать всю речь до.

***

Скарамучча вытирает горячие слезы со своих щёк, вставая с колен и оглядываясь в этом черном пространстве. Одежда медленно повторяла его движения, будто время здесь было остановлено, а законы гравитации отсутствовали. Мягко оттолкнувшись от некой земли под ногами, парень остался в невесомости, пытаясь привыкнуть к ней. Где-то над головой показался луч света, и отталкиваясь от воздуха, будто находясь под водой, Скара начал приближаться к этому свету, протягивая к нему руку. Он хватается за него, будто за спасительное брёвнышко в шторм, сразу утопая в яркой вспышке и жмуря глаза от боли в глазницах. Ослепнуть во сне точно будет глупо. Открывая глаза, брюнет оглядывается и ощущает запах лекарств. В коридоре только одна дверь, даже сзади его окружает белая стена больницы, потому Скарамучче не остаётся ничего, кроме как идти к этой двери и нагло открывая ее без стука. Только вот люди опять не замечают его, даже когда дверь с громким хлопком закрывается обратно. На кровати лежит женщина, на руках держа невинного младенца. Над ней склонилась медсестра, показывая как правильно держать его на руках, чтобы случайно не повредить нежные кости новорожденного. Женщина с мягкой улыбкой кивает девушке, прижимая к своей груди ребенка. Скарамучча с интересом подходит ближе, начиная вспоминать, когда это он видел эту сцену. Он не работал в больницах, и почти там не находился. А в палатах рожащих он вообще никогда не был, потому воспоминание показалось ему странным, если оно вообще было воспоминанием. Но все сомнения улетучились, когда Скара разглядел в лице женщины похожие с собой черты. Брюнет остановился рядом с медсестрой, рассматривая лицо только что ставшей матерью женщины и буквально видя свою женскую копию. Или он был ее мужской копией? — У вас такой прелестный сын, госпожа Райдэн! Уверена, он вырастет таким же красивым, как и вы. Мне принести документы, чтобы вы сделали расписку о получении имени? Все-таки, прошло пять дней с его рождения. — Девушка… я все хотела сказать.. Скарамучча поджал губы, чувствуя, как накапливаются предательские слезы в глазах. Сердце почти перестало стучать в этот момент, когда некая Райдэн озвучила следующую свою просьбу. — Я бы хотела отказаться от ребенка. «На пятый день, так и не получив своего имени, я был предан своей создательницей. Своей.. матерью»

***

Синие глаза раскрываются в неком страхе. Грудь вздымается часто-часто, стараясь получить больше кислорода, которого будто не хватало. Голова шумела, кружилась, хотелось проблеваться и при этом был слишком сильный голод. Парень пытается встать с кровати, но медсестра, которая меняла капельницу в палате, вскрикнула и уложила его обратно. — О Архонты! Лежи, тебе нельзя так резко двигаться. Ты пробыл без сознания неделю, приди в себя для начала. Я позову твоего лечащего врача, хорошо? И милая на вид молодая девушка убегает, даже до конца не закрывая дверь в палату. Парень бросает взгляд на каждый уголок своей палаты, наконец останавливаясь на тумбочке рядом, где стояла ваза со свежими цветами. Перебирая в голове возможные названия, брюнет наконец вспоминает, что это были веточки сирени, когда взгляд наконец сфокусировался полностью на картинке. Странно, кто это ему мог принести цветы, из знакомых у него было ровным счётом… никого? Пока парень удивлённо уставился на цветы, в палату проходит лечащий врач, садясь на стул рядом и щёлкая ручкой, чтобы обратить внимание на себя. Во врача упирается удивленный взгляд пациента, и он прокашливается, чтобы наконец заговорить. — Я Камисато Аято, твой лечащий врач. Ты попал в аварию неделю назад и приехал в нашу больницу с сотрясением мозга и переломом трёх ребер с левой стороны. Поэтому попрошу без резких движений, ребра хоть и могут восстановиться спустя два месяца, но с головой будет тяжелее, могут быть головокружения и тошнота. Парень с кровати медленно кивает, показывая, что слова он понимает и будет слушать его наставлений. — Хорошо. Ещё, в связи с сотрясением мозга, у тебя может быть… Кхм, у меня есть на это подозрения, но я не уверен, что оно могло появиться у тебя. Скажи мне, ты помнишь свое имя? — Меня… — парень прокашливается и сразу жмуриться от резкой боли в боку, что подтверждает о том, что ребра у него всё-таки сломаны. — Меня зовут Куникудзуши. Аято поджимает губы, записывая в свой блокнот такой ненавистный для него диагноз. Он молился всем Архонтам, чтобы Альбедо повезло и его парень пришел в себя в своем сознании, но видимо, это испытание придется пройти им обоим с их близкими людьми. В блокноте аккуратным почерком выводится «диагноз: временная амнезия».