Вечная любовь

Как ужасно расставаться, если знаешь, что любишь и в расставании сам виноват.

Владимир Маяковский.

***

Джонсон с размаху закрыл входную дверь квартиры, с силой откидывая рюкзак куда-то в угол зала. Тяжело дыша, парень прошёл в свою комнату и начал скидывать с себя всю одежду прямо на пол, не церемонясь. Стягивая с себя трусы, Ларри замер по середине спальни, пялясь в одну точку. — "Больно", — подумал он, направляясь в ванную. — "Нужно больнее". И он сделал. Кипяток хлынул огромным потоком на израненное тело, ошпаривая его и пуская по тёмной ванне густой пар, что стремился вверх клубами. Патлатый силуэт стоял не шевелясь, пока его кожа покрывалась красными пятнами, что были ему так необходимы. — "Ещё", — ручка со скрипом повернулась в противоположную сторону - полилась холодная вода. — "Больно", — не достаточно, нужно ещё. Парень свирепо крутил ручку из стороны в сторону, в надежде сделать со своим отвратным состоянием хоть что-нибудь. — "Ещё, ещё, ещё!" — горячая, холодная. Потом опять - горячая, холодная. Так было и внутри. Контрастный душ не помог и Ларри напряженно отключил воду, прислоняясь к стенке душевой кабины. Дышать с каждым вдохом становилось всё тяжелее и тяжелее, будто в легкие вживили огромный, тяжелый булыжник. Его трясло. Трясло так, что стоять было невозможно. Он скатился по холодной плитке, прижимая колени к груди и вжимая голову в них. Взлохмаченные и мокрые волосы распластались по шее и ногам, слух порезала давящая на него тишина. Тёмная комната будто сжимала его, вынуждая вдавить голову в колени с большей силой. В душе твориться чёрте что - Джонсон не мог понять. Не мог уловить собственные эмоции, от чего стало истерически смешно. — "Если я даже себя понять не могу, то он точно не поймет", — с досадой подумал парень, начиная смеяться с самого себя. Тёмную комнату заполнил тихий истерический смех, постепенно переходящий в плач. — "Что я, сука, сделал..." — мысли переметнулись - стало худо. Худо за себя, за Салли и их совместную судьбу. А будет ли вообще эта судьба? Что вообще будет? Что нужно делать? Как себя вести? Вопросы пожирали его, а тишина всё давила и давила... — "Нахуй всё. Нахуй колледж, нахуй работу, нахуй жизнь, нахуй Салли", — усмешка тронула искусанные губы, когда по щекам потекли горькие слёзы. — "Да-да, нахуй Фишера!" — от своих же мыслей затошнило. В ушах зазвенело, рот наполнился огромным количеством слюны, а тишина всё давит... Мерзко от всего. Мерзко настолько, что хочется кричать. Кричать у Ларри не получается - рвотные позывы мешают. Хочется избавиться от этой пытки, а не выходит — он не чувствует ни кипятка, ни ледяной воды. А в ушах уже зазвенело от тишины, что давит и давит... — "Может, вспомнить что-то хорошее?" — в груди заколола паника - не к добру. — "Детство..." — Ларри судорожно перебирал воспоминания в памяти в попытке переключиться от возникшего уже давно ему знакомого чувства. Уйти от пугающей и такой неправильной реальности. — "Средняя школа, рисование, Эш, Тодд, старшая школа..." — руки задрожали - абсолютно не к добру. — "Салли, Салли, Сал..." — имя крутилось в голове, а дыхание спёрло. Снова он у него в голове, снова он думает о нём. Имя родное и далёкое. Имя любимое и ненавистное. Имя знакомое и неизвестное. Какое право он имеет занимать место в его раздумьях? Кто он такой, чтобы убивать его? Кто этот человек, которого он так полюбил? А тишина давит и... — Хватит! Хватит звенеть! — крикнул он в пустоту, сжимая волосы с такой силой, что они остались у него в ладонях. Паника захватила его в свои цепкие лапы, а тело теперь будто стянули грубые, тугие ремни. А кто он сам? Кто он такой, что имеет право порочить имя его светлой любви? Кто он, чтобы принуждать его к чему-то? Кем он стал, что хочет снова ранить своего Салли? Или он всегда был таким? — Монстр, ты - монстр, — бормотал он, затыкая уши от этой противной тишины. — Не хочу так, не хочу... А голос внутри всё продолжает и продолжает терзать его. Кромсать и без того истерзанную душу, чтобы он понял, какой он на самом деле - мерзкий, глупый, не достойный. Не щадя своего хозяина, внутренний демон закапывает его на самое дно. А тишина... — Блять... — тело содрогнулось и тошнота всё же достигла предела - он вздрогнул, издавая громкие звуки рвоты, что перебили противный звон в ушах. Органы перемешались в один склизкий, густой комок, а желудок свело очередным спазмом. Стирая с дрожащего рта последние капли желудочного сока, Джонсон глухо простонал, откидывая голову на холодную стену. Паника постепенно отступала, судороги и дрожь тоже, а слёзы прекратили стекать по опухшему лицу. На смену этому пришло уже знакомое, но такое отвратительное чувство опустошения. Ларри привык. Он привык к таким паническим атакам и срывам настолько, что уже не страшиться своего состояния. Привык к приступам рвоты от своих мыслей и себя. Привык к безудержному потоку самобичевания и ненависти. Ларри просто привык. Сколько прошло времени - неизвестно. Сколько он просидел в этой тёмной, душной комнатушке уже не играло роли. Сейчас в приоритете - убраться подальше и проспать до победного. Парень по памяти поднялся, смыл свою зловонную рвоту, вышел из кабины и поплёлся в комнату нагишом. Голова опустела, а лавина из тревожных мыслей прекратилась - тотальное опустошение хоть где-то имеет свои плюсы. А виноват в его состоянии не Салли - он понимает. Ларри прекрасно осознаёт, что виноват тут только один человек - он сам. И будет виноват всегда - это его кара. Будто при рождении его предрекли на вечные муки, которые продолжаются настолько долго, что не привыкнуть к этому сложно. Джонсон подстроился под обстоятельства - ему больше не страшно. Ему гнусно. Гнусно и пусто. Больше ничего - слишком привычно. Ослабевшее тело упало на кровать, заворачиваясь в защитный кокон из одеяла. Парень скукожился в позу эмбриона, проваливаясь в беспокойный, но долгий сон. А тишина впредь не давит - давит он на себя лишь сам, несмотря на то, что уже просто привык к самому себе. К такому беспечному, такому больному, такому пограничному, но такому влюбленному...

***

— Твои опухшие губы выдают ту самую "долгую историю", — Фишер дёрнулся и с раздражением смерил парня взглядом, отвлекаясь от помешивания своего кофе, на что Филипп лишь усмехнулся, затягиваясь одноразкой. — Отстань, — обронил Салли, глубоко вздыхая от полного негодования. Фил же выдохнул дымок никотина в сторону тату-мастера, прищуривая глаза. — Ну и что ты так смотришь на меня? — Да так, — панк поднялся с насиженного места, с наслаждением потягиваясь. — Просто буквально недавно я хотел познакомиться с ним и как-нибудь развлечься, но меня отшили, — парень повёл плечами. — А ещё я вылил на него свой кофе, даже жалко теперь. Он был вкусным... — Боже... — тату-мастер хлопнул себя по лбу, воображая различные похабные варианты их встречи. — Как вы вообще оказались рядом? — Через Бенджамина. Как я понял, Ларри друг его старшей сестры, — Фишер кивнул головой, не поворачивая головы в сторону панка и отхлебнул свой горячий кофе. — Он сказал, что уже в отношениях. И кажется я понял о ком он говорил. — Не неси ерунды, всё слишком сложно. — Ты даже не расскажешь мне? — парень наиграно изобразил печаль на своём лице, пока тату-мастер с каменным лицом смотрел на него в упор. — Тебе не обязательно знать о таком, Фил, — Салли в один глоток допил свой напиток, поморщившись. Он чуть раздраженно поднялся с места, практически агрессивно закидывая жалобно звенящий стакан в раковину и обернулся. — Сал? — Панк чуть настороженно и недоуменно, что для него было удивительно, поежился. Что-то недоброжелательное промелькнуло в голосе Фишера, не говоря уже о его излишне нервных действиях. — Домой. — Что... — Филипп застыл в недоумении. — Домой иди, Фил. — Практически выплюнул голубоволосый, метнув на парня какой-то уж слишком устрашающий взгляд. — Приходи завтра, время напишу. К счастью, пареньку хватило мозгов не перечить рассерженному наставнику, и молча прихватив со стола телефон он постарался как можно быстрее ретироваться из квартиры. Сал чуть мене злобно кивнул ему вослед - такая молчаливая благодарность. И все же, что это, мать вашу, только что было? Сал недовольно поморщился, пальцами массируя сморщенную переносицу под звук громко хлопнувшей двери. Да что бы Ларри и встречался? Как-то оно слишком походит на бред сивой кобылы. Лиза уже успела рассказать ему о том, как Ларри проводил эти три года без него. Это выглядело как минимум странно, если бы у него... А какого лешего он вообще об этом думает? Зачем ему знать и проявлять хоть какой-то интерес к персоне, у которой в паспорте написано "Ларри Джонсон"? После того, как в его, выстроенное за эти года, комфортное пространство наглым образом влез этот моральный уродец, он ещё и размышляет об его жизни? Абсурд. Абсурд настолько, что от этих мыслей Фишера передёрнуло. Встряхнувшись, дабы избавиться от этих бесполезных мыслей, парень направился в мини-салон в его квартире, чтобы убраться и остудить голову. Пока он тщательно прибирал своё рабочее место, губы продолжали пылать огнём. Нервно потирая их тыльной стороной ладони, Фишер с психом завязал полный от расходников мешок и пнул его за пределы комнаты, растирая чувствительную кожу чуть ли не в кровь. — Что за хрень, ей Богу... — Сал нервно хмыкнул, откидываясь на кресло. — Чтоб ещё раз в жизни я увидел эту рожу. А ведь жизнь текла своим чередом. Он выстраивал её заново, начиная брать ответственность за себя и свои поступки ещё в старшей школе. В тот самый мучительный вечер бесконечного изнасилования и унижений подростки вдоволь насладились преданным и беззащитным парнем, в последствии бросив использованное тело страдать в одиночестве. Истерзанная плоть болела и пульсировала одной большой, страшной раной. Пролежав так где-то час, Фишер, едва не падая, выбежал из комнаты, и не оглядываясь вырвался из этого мерзкого притона. После того бесчеловечного акта над ним прошло несколько дней и Салли решил оставить свои попытки вновь наладить отношения с Джонсоном, которого надеялся спасти с помощью своей пылкой любви и здравого рассудка. Его в очередной раз использовали, как эти расходники в мешке, и выкинули за ненадобностью. Тогда ему было тошно от одной только мысли, что рядом с ним живёт это существо. Начинать нужно было с малого - переезд. Чтобы больше никогда не вспоминать весь тот ужас, произошедший в соседней квартире. Чтобы больше никогда не встречать карие глаза напротив. Генри было бы и без того плевать, так что не предупредив его и собрав свои вещи по минимуму, парень снял некоторую сумму с карты отца (пока тот решил вновь начать вести разгульный образ жизни) и вскоре, отыскав недорогую студию на окраине города, Салли снял её и переехал. Благо хозяйка студии не задавала лишних вопросов. Далее - деньги. Без денег бы ему пришлось худо, поэтому он нашёл работу в тату-салоне и решил научиться тому, что в итоге привело его к стимулу жить дальше и зарабатывать на любимом деле. Его наставник был хорошим человеком, так что сработаться им было не трудно. Через два года тишины от его давних друзей и отца, Фишер свыкся с мыслью о том, что прошлое позади. Да, было трудно. Да, было больно. Но он не скучал и никогда бы не стал - слишком много чести. Он сделал свой выбор, и сойти с этого пути было бы для него унизительной затеей. Джонсон больше не его боль, Джонсон - тупой шрам, что пора перекрыть новой и яркой татуировкой. Вскоре от сердечной недостаточности умер его отец, ошарашив этим самым своего сына. Хоть Генри и не связывался с ним эти два года, парень решил на последок сделать приятно своему отцу, несмотря на всё то, что было между ними. Тело перевезли в его город детства, где на кладбище лежит его мать. Похоронили их рядом. В этот день было мало людей - парочка коллег Фишера, какие-то дальние родственники и сам Сал. После похорон, которыми занимался теперь уже забывший об эмоциях парень, его оповестили о том, что у Генри был счёт на его имя. Как оказалось, пока мать Салли и жена Генри была жива, они открыли счёт в банке на имя сына, о котором Фишер старший благополучно забыл. Покрыв частью накопившихся денег со счёта расходы на похороны, парень с оставшейся частью решил действовать дальше. И только на третий год практически одинокой жизни Салли смог спокойно выдохнуть. Переехав в место побольше и основав свою тату-студию, Фишер теперь мог спать спокойно. Шрамы на лице постепенно затягивались, так что протез на лице был не нужен. Он не горевал по отцу, не горевал по друзьям. Всё в прошлом. Он больше не под властью своей предыдущей жизни. Но этот блядский Джонсон, словно снег на голову посреди лета, свалился на плечи Фишера. Этот умалишенный посмел вторгнуться в его тихую и размеренную жизнь, перевернув всё с ног на голову снова. Сал уже забыл, убрал в тёмный ящик и сжёг все воспоминания, связанные с Ларри, но не тут-то было. Парень пожалел, что зашёл в кафе к Лизе, ведь если бы он не пришёл - этого всего бы не было. Не было бы разговоров, татуировки, поцелуя. Не было бы Джонсона ближе, чем на пару километров. Но, благодаря этой встрече, он смог хоть и чуть-чуть, но отыграться на Ларри. Какая-то зверская месть ему была не нужна - совершенно всё равно. Сал не падёт так низко, как та компания, что изнасиловала его. А вот противиться встречам, любви Джонсона к себе - лучший вариант. Это тот самый действенный способ, чтобы наблюдать за унижениями мудака, который когда-то разрушил его. — "Такой скот достоин уничтожения", — заключил тату-мастер, заканчивая уборку. Выбросив мусор в ближайший мусорный бак возле дома, Салли ополоснулся и лёг в кровать, попутно проверяя записи на завтра. Ответив на запросы парочки клиентов, парень уснул довольно быстро. Это был поистине тяжелый день.

***

Утро Эшли началось прекрасно: чашка зелёного чая с круассаном, пришедшая стипендия за хорошую учёбу, отсутствие родителей в доме. Всё так и располагало на хороший день. Если бы не одно "но". — Джонсон, мудак, ответь уже, — девушка, как истукан, стояла посреди оживлённой улицы, набирая сообщение для Ларри. На звонки он не отвечал и, видимо, не собирался. Сегодня вновь была совместная пара, но парень не подавал признаков жизни. Эш решила, что за хорошую учебу ей простительно одно опоздание, и помчалась на своём железном коне к дому парня, чтобы убедиться в его добром здравии. После полу часа поездки на большой скорости, студентка добралась до пункта назначения, в мыслях проклиная Джонсона за своё опоздание. Пока Эшли была за рулём, она уже успела догадаться, что что-то явно случилось на встрече. Ибо воодушевленный Ларри, после благополучного разговора с Салли, точно бы поделился этим с ней. Сняв шлем и взяв его под бок, девушка зашагала в сторону подъезда, намереваясь дать Джонсону хорошую взбучку. — Ларри Джонсон, откройте дверь! — Эш затарабанила по деревянной поверхности, стараясь вслушаться в звуки в квартире. Тишина. — Эй, открой дверь уже! — она решила дёрнуть за ручку, а та неожиданно поддалась ей. Отметив, что все крики были зря, студентка вошла в квартиру, сразу прокладывая себе маршрут в спальню. Открыв скрипучую дверь, пред ней во всей красе предстало темное, зашторенное помещение. На кровати, с завёрнутое в одеяло головой, лежало спящее беспробудным сном тело, которое явно не собиралось просыпаться. Глубоко вздохнув, художница быстрым шагом настигла кровать и с силой потрепала громадный ком сатина. — Подъем, птички уже поют и зовут Ларри на пару, — иронично пробормотала девушка, задумываясь на счёт своей надобности в этой квартире. — И почему я должна этим заниматься... — она прошла к окну и развернула шторы, после чего комнату озарил яркий солнечный свет. Ларри всё так же не двигался, не отзываясь на зов подруги. Эшли цокнула, возвращаясь к своей первоначальной цели и вновь, уже с новой силой, затрясла спящего. Только в этот раз Джонсон двинулся, высовывая голову из-под одеяла. Сощуренные карие глаза явно не осознавали, что сейчас происходит, поэтому Эш решила внести ясность в ситуацию. — Уже утро, а ты не отвечал. Я подумала, мол, явно всё прошло не хорошо и, похоже, оказалась права, — но вместо ответа на свой вопрос девушка получила минутное молчание и град слёз, что было полной неожиданностью для неё.

***

— То есть... — девушка поправила взятый с зала плед на своих плечах и нахмурила брови. — Ты просто сам сделал полную херню, загнался, поплакал и решил снова всё бросить? — Что-то вроде, — охрипшим голосом подтвердил парень, прикрывая лицо одеялом из сатина. Эш в ответ лишь промычала, кидая в Ларри подушкой. — Ты конченый, я тебе серьезно говорю, — студент кивнул. — Но это не значит, что ты обязан сейчас себя за это наказывать. Тем более такими способами, как "контрастный душ". — А что я должен делать? Я уже ничего не понимаю. Он отказал мне, набил соответствующую татуировку, а после я вообще его поцеловал, — Джонсон вытащил ногу, показывая татуировку и как бы говоря: "Вот доказательства". — Ну, тату крутая, мне нравится, — парень взвыл, снова накидывая одеяло на голову и падая на кровать. — А что? Нет, я серьезно не понимаю. Что ты хочешь ещё от меня услышать? Я не жалеть тебя пришла и не собираюсь этим заниматься. Он поступил так, как сам посчитал нужным. — начала девушка, сидящая на полу. — На его месте я бы поступила точно так же. — Да и я бы... — послышалось бурчание из-под одеяла. — Вот, о чём я и говорю. Но вместо того, чтобы тебе сейчас вот так лежать и заниматься самобичеванием, ты бы мог подумать на счёт Салли и встретиться ещё раз. — Ты смеёшься надо мной? — А что мне ещё тебе предложить? Это не я делала всё то, что ты мне рассказал. Я лишь советую то, что сделала бы сама. — Хорошо, давай я снова приду к нему. Он же меня не впустит - это слишком очевидно, — в ответ Эш сдернула одеяло, а Ларри, от испуга, прижал ноги к груди. — Дура, я же в трусах. — Да плевать мне, хоть голый. Меня не привлекают тряпки и нюни, — у Джонсона глаза стали, как по пять копеек, а Эш продолжила. — Я - не ты. За тебя делать ничего не собираюсь. Я просто хочу, чтобы вы с Салли решили все свои проблемы и всё стало как раньше. Ещё раз терять вас двоих я не хочу, — честно призналась она, вставая с кровати. — Буду ждать на диване. Сделаешь мне чай, желательно зелёный. — в ответ - молчание, но Эш не стала дожидаться ответа и вышла, оставив шатена в раздумьях. После того, как Эшли покинула душное помещение, Джонсон привстал и сел, прижимаясь спиной к стене. Голова пульсировала изнутри, в горле было ужасно сухо, а в мыслях творилась настоящая война. От такого "прекрасного" утра и пробуждения Ларри было, скажем так, не совсем радужно. Но парню также было стыдно. Стыдно за то, о чём он думал вчера. Стыдно за то, что он совершает в своём то возрасте. Стыдно за то, что его подруге приходится носиться с ним, как с маленьким. И от этого стыда хотелось спрятаться в самой тёмной дыре, подальше от чужих взглядов. Или убежать. Или испариться. Просто сделать хоть что-то, чтобы вообще ничего этого не испытывать, видеть, слышать, чувствовать. Зачем ему чувства, которые приносят только мучительные и бесчеловечные страдания? Но ведь он всё равно любит. Любит этой больной любовью, которая принуждает его ощущать себя последним куском говна. Он зависим от Фишера настолько, что готов пережить даже смертельную ломку. Потому что заслужил. И даже те слова про то, что Ларри готов забыть Салли - пустой трёп. Самый последний блеф, в который он и сам уже не верит. Сколько раз уже он пытался? Считать можно до бесконечности - не получилось. Таких людей, как Фишер, не забывают. Ларри это понял только тогда, когда совершил самый тяжёлый грех в своей жизни - упустил. Даже не упустил, а предал и заставил бросить самого себя. Эшли права, что он - тряпка и нюня. Джонсон не отрицает очевидных вещей, но в душе всё равно будто кошки скребут. Впервые прогулять пары из-за того, что довёл себя сам же - максимально глупый поступок. Поразмышляв обо всём, парень кряхча встал с теплой постели и накинул на себя первую попавшуюся одежду, дабы не смущать гостью своим неподобающим видом. На скорую руку расчесав длинные патлы и завязав хвост, Ларри покинул спальню вслед за Эшли. Всё-таки нужно ведь удовлетворить потребности человека, что помогает тебе встать на ноги и одуматься.

***

Уютная кровать, свежесваренный кофе, блестящий до мозолей в глазах дом - это ли не счастье? Парень в дорогой шёлковой пижаме сладко потянулся, рассматривая сонный городок из панорамных окон, переодически похлебывая остывший кофеин. Любимая кружка с тихим стуком опустилась на искусный деревянный стол, выполненный для него специально на заказ. Дорогостоящие наручные часы с протяжным писком оповестили человека о скором приходе уборщицы, так что позабыв о неубранной комнате, тело двинулось к роскошной ванне, намереваясь привести себя в порядок. Через несколько минут активного умывания самыми наилучшими средствами, привезёнными из-за границы, он вернулся к себе в спальню. Снимая с вешалки изысканный чёрный костюм, парень изредка бросал взгляд на тихую как мышь уборщицу, что даже не смотрела в его сторону. Не церемонясь, человек отложил пижаму в сторону, принимаясь аккуратно надевать костюм из викуньи. Поправляя галстук и запонки, молодому человеку вновь резанул слух писк, только уже издаваемый телефоном. Наспех обрызгав себя элитным адеколоном, парень двинулся к аппарату, принимая входящий звонок. — Да, Трев, я тебя слушаю.