По снегу.

“Give me a moment,

a moment of truth

And for Maria too.

Stigmata — blood and gasoline

A thought of you

and the fire between”

      В просторном лимузине было тепло — не то что на улице. Только вот они уже который час стояли на одном месте. По дороге обратно, из-за нескончаемой метели, повалилась крупная ель, перегородив единственную дорогу к усадьбе Михаила Декабрьского. Его люди, конечно, сразу засуетились, но распил крупного дерева в такой снег, а затем убрать его — дело не быстрое.       Тем не менее сейчас они почти подъезжали к дому. Уже вырисовывалась картина: сквозь крупные, низко нависшие ели, покрытые пеленой снега, было видно одинокое деревянное поместье с обширным участком. Огораживал всё лишь высокий забор с каменной кладкой, а за ним всё чётче виднелись рябиновые деревья.       — Ну наконец-то! Извиняюсь, товарищ Финляндия, уж не думал, что дерево нам такую запару устроит, — облегчённо произнёс СССР, выпрямляясь на своём сиденье.       Останавливая чёрную машину у массивных кованых ворот, водитель открыл окно и крикнул что-то на русском двум людям, кажется охране, что стояли за забором. Те быстро ринулись открывать конструкцию, чтобы впустить прибывшую «интеллигенцию». Авто снова тронулось, въезжая на продолговатую подъездную дорожку, вскоре остановившись у крыльца поместья. Пара телохранителей подошла к дверям лимузина по обе стороны, открывая их. Михаил быстро вышел наружу, пока Алекси всё ещё переваривал тот факт, что ему предстоит провести несколько часов в доме этого человека.       В отличие от машины, снаружи было очень холодно — около минус тридцати пяти по Цельсию. Алекси засунул руки в карманы зимнего пальто, быстро окидывая взглядом обстановку. Было неуютно, хотя на крыльце стояли пять крепких мужчин в чёрных костюмах, которые, по идее, обеспечивали полную безопасность на этом участке. Только на их фоне выделялся один человек с тёмно-русыми волосами и серо-голубыми глазами. Он был пониже остальных, да и лицом совсем подросток. Паренёк стоял, будто в нетерпении, как брошенный щенок, но, заметив СССР, сразу же утихомирился, покорно дожидаясь, когда к нему подойдут.       — Идёмте, замёрзнете ещё ненароком, — Михаил слегка хлопнул по плечу Финляндию, подталкивая его наконец-то пройти вперёд.       Фин спорить не стал, молча начиная подниматься по каменным ступеням крыльца. Дом снаружи казался красивым и чересчур ухоженным, будто тут ежедневно трудятся человек двадцать, чтобы поддерживать участок в презентабельном состоянии даже в зимних условиях. Но долго тут пробыть не пришлось — они всё-таки прошли внутрь, встречаемые просторным залом и его теплом. Освещение было нейтральным, на стенах висели картины, но сама обстановка больше напоминала старину.       — Я уже переживать начал, где вы застряли!       Паренёк с крыльца взбудораженно заговорил на русском под холодным взглядом Михаила, которому помогал снять дублёнку один из подчинённых. Алекси безучастно наблюдал за этим, сам начиная расстёгивать чёрное пальто, на котором ещё оставались крупицы снега. Будучи осведомлённым о том, что его оппонент имеет внушительное количество детей, Финляндия мог лишь предположить, что этот — его старший сын. Он совсем не понимал их диалога, да и интереса к нему не испытывал.       — Знакомьтесь, это моя гордость и мой наследник — Россия, точнее, Декабрьский Руслан Михайлович, — СССР с кривой улыбкой положил ладонь на плечо сына, подталкивая его, наконец, пожать руку гостю.       — Алекси Корхонен. Финляндия, если проще, — Фин пожал протянутую руку сына своего вынужденного коллеги, невольно удивлялся в своих мыслях.       А у парнишки очень крепкий хват.       — Приятно познакомиться, господин Финляндия, — с грубым русским акцентом произнёс Руслан, с интересом изучая гостя глазами.       Кивнув в знак взаимности, северянин прекратил рукопожатие, наконец-то снимая своё пальто. В этот же момент к нему бесшумно подошла молодая девушка, что до этого молча стояла у лестницы, опустив голову. Кажется, она извинилась. Не поднимая взгляда, девушка быстро забрала верхнюю одежду из его рук и поспешила удалиться.       — Я думал, вы против всякого вида обслуги, — заметил Фин, поправляя галстук. И правда, Михаил всегда твердил свою идеологию о всеобщем равенстве, а тут — десяток человек носятся с таким видом, будто их держат в рабстве. Конечно, вряд ли они здесь против своей воли, но, похоже, относятся к ним с высшей строгостью.       Под непонимающим взглядом сына Союз выгнул бровь, оборачиваясь к собеседнику. Выражение лица этого мужчины всегда  трудно было интерпретировать однозначно.       — Не поверите, я против. Но для вас сделал исключение — ко мне домой нечасто заходят подобного рода гости, — Михаил прокашлялся. — Домом обычно занимаются мои собственные дети.       Ну конечно, тратиться он на других ещё будет.       — Мм… тогда понятно, зачем вам целый взвод в пятнадцать человек, — Алекси сначала думал промолчать, но удержать язык за зубами от такого умозаключения он просто не смог. Было бы глупо ожидать, что Михаил завёл столько отпрысков по доброй воле. Для него в приоритете всегда была стратегическая польза, а он ещё сумел сделать так, чтобы дети тоже принесли пользу его «великим» делам.       СССР раскрыл глаза в немом удивлении, затем вдруг громко, словно скрипя, расхохотался, вызывая этим немалое недоумение у Финляндии и России. Старик редко показывал хоть какие-то положительные эмоции, а тут ещё и веселья не сдерживает. Но что именно в словах северянина так его рассмешило?       — Хах, мне нравится ваше сравнение, товарищ Корхонен, — наконец заговорил Михаил Петрович, откашлявшись. — Думаю, вы правы в некотором роде. Кстати, я обязательно познакомлю вас со всем своим «взводом» позже.       — А почему на саму встречу вы решили взять только старшего сына? — поинтересовался Фин, потирая шею. — Не думаю, что он будет активно участвовать в разговоре, — добавил он, не стесняясь в выражениях, прекрасно понимая, что уровень английского у парня рядом оставляет желать лучшего.       — Ну, во-первых, я стараюсь заранее приучать его к таким форматам, — СССР приобнял за плечо Руслана, — а во-вторых, я взял не только Россию. Мой старший пасынок ждет наверху с остальными, с ним вы уже сможете побольше поболтать, если захотите.       — Значит у вас есть и более старшие дети? — Финляндия выглядел не слишком заинтересованным, но внутри все же тлело любопытство.       — Да. У меня всего трое родных детей, — Союз говорил неохотно, — остальные были забраны мной в разном возрасте. Мария-Андрея, например, самая старшая. Ей, как и вам, чуть за двадцать. Только она довольно давно вернулась на свою родину. Покинула родительское гнездышко, так сказать.        — И много детей носят вашу фамилию в разных частях мира? — хмыкнул финн с легкой иронией, хрустя костяшками пальцев.       Сколько же власти можно получить, имея столько отпрысков?       Коммунист почесал подбородок и полез в карман серого пиджака, доставая портсигар.       — Никто из моих приемных детей не взял мою фамилию. Да и я им не отец, — мужчина достал одну сигару, зажимая ее между зубов. — Официально я их опекун. Неофициально — лидер и безусловный наставник, а папашей являюсь только для своей тройни.        На минуту повисла тишина — Михаил зажигал сигару. Он никогда не стеснялся курить в помещениях, смрадя этим табачным запахом.        — Я это к тому, что мне не нужно быть чьим то родителем, что бы кто-то мне принадлежал.        Теперь в воздухе витало уже неловкая тишина. Эти слова прозвучали маниакально и пугающе. Его дети, понятно, были для него были совсем безразличны, но говорить о них, как о вещах, было уже слишком. Даже Руслан, со своим средним английским, примерно понял посыл слов папеньки и невольно стушевался.       — Ну, раз мы обсудили все неформальное, думаю, можем подняться наверх, — Михаил прервал тишину, вынимая сигару из рта, выдыхая серый дым.        Не отвечая, Фин последовал за отцом и сыном. В груди поселилось странное чувство — не страх, но что-то тревожное. Каждая ступень под ногами ощущалась так, будто он шаг за шагом приближается к эшафоту, а не просто идет на второй этаж чужого дома. Руслан же кивал головой, пока его отец хрипло говорил на русском. Его голос отдавался эхом в просторном помещении, где было необычно тихо — почти гнетуще.       Наверху владелец дома поправил запонки своей рубашки, прежде чем двинуться дальше по длинному коридору. Руслан, напротив, торопливо шел впереди всех, чуть ни вбегая в помещение в конце. Казалось, только он испытывал неизвестное предвкушение.       Шаг за шагом. Только чужая зажигалка в кармане брюк доставляла Алекси хоть какую-то мнимое ощущение спокойствия.        Следом за Михаилом Финляндия вошел в просторный зал, сразу отметив огромные панорамные окна. Солнечные лучи свободно проникали внутрь, ложась на пол золотистыми полосами. Алекси нахмурился, но не успел сделать и пары шагов, как его остановил министр внутренней обороны СССР, очень противный мужичек.        Министр выглядел лет на пятьдесят с лишним — низкий, седой, с изможденным лицом, морщинами и продолговатым шрамом, тянущимся от края губы до самой шеи. В выражении его лица читалось откровенное недоверие, если не сказать возмущение, но пока он не нападал словесно, лишь сухо пожал руку.       — Не думал, что буду жать руку стране, против которой несколько месяцев готовил план подавления, — заявил министр, сжав чужую ладонь чуть сильнее, чем требовалось.       Да, северянин рано радовался.       Алекси еще в первый день понял, что многим он здесь не по нраву. Но Михаил пресекал любые недовольства своим грозным кулаком. Нравится, не нравится — а договоры подписывать нужно вдвоем. Будь его воля, он бы сам это не затевал, но раз уж подчинить врага не удалось, остается мириться.       Вот и сейчас Михаил громко кашлянул, бросив на министра свой гнусный, пугающий взгляд. Финляндия, возможно, и не заметил, что низенький мужчина поспешил ретироваться не по своей воле, но ему было важнее следствие, а не причина. Главное, что его оставили в покое.       Убрав волосы с лица, он начал осматривать просторный зал, сразу же замечая чьи-то до боли знакомые черные волосы, правда, собранные в низкий хвост. Юноша всего-то смотрел себе под ноги, пока Алекси замер на месте, думая о том, что тот незнакомец мерещиться ему уже всюду.        В мире полно кудрявых людей, но не с этими отросшими предательски белыми корнями.        В груди как-то защемило. Финн не знал, почему весь мир сузился только до него и этого парня.        — Это — Эстонская советская социалистическая республика, мой старший пасынок. Кстати, он говорит по фински, — резко добавил СССР, вставая рядом, когда заметил интерес своего гостя к одной конкретной персоне.        Алекси показалось, что он все еще не отошел от похмелья.       В горле снова стало сухо, сознание неприятно помутнело. Теперь северянин определенно не хотел, чтобы «сын» союза поднимал свой взгляд, не хотел, чтобы он подходил. Он не хотел узнать в нем его. Визит сюда — плохая идея изначально, но не могло же скатиться все до такой степени, правда?        Видимо, могло.       Стоило Эстонии поднять голову, как время стало тянуться веками, а Финляндия разочаровался в жизни ещё больше. Да, он определённо хотел сейчас убежать. Но не мог. Он вообще ничего не мог — только стоять и смотреть, как к нему медленно приближается он, еще ничего не понимая. С неловкой улыбкой, синими глазами, белёсой кожей на фоне яркого солнечного света. Да, это был тот незнакомец, и по воле судьбы они встретились снова. Жаль только самым отвратительным образом.       Perkele.       Финляндия ненавидел, что сын самого ненавистного ему человека всё ещё выглядел как ангел, если не сильнее. Ведь прямо так же он улыбался на том холодном мосту. Комок досады и злости засел глубоко в груди, подавляя всё остальное. В кармане он судорожно сжал чужую зажигалку, мысленно проклиная себя за прошлые необдуманные желания.        Да, ему хотелось встретить его снова, но, блять, ни при таких же обстоятельствах. Трудно было сказать, что разочаровывало больше. То, что человек, с которым ему было так приятно общаться, оказался по другую сторону лагеря? Или то, что он вообще тогда подошёл к нему и надумал себе ложных представлений? Но Алекси бы этого не сделал, если бы Эстония не выглядел тогда как выброшенный и замученный всеми щенок. Так что, чья в самом деле это вина?       Он впервые чувствовал себя настолько неловко.       Особенно, когда Тони наконец осознал, кто перед ним. Когда улыбка быстро сползла, глаза округлились, а рука замерла в паре сантиметров, не зная, безопасно ли прикасаться. На лице завяло спокойствие и расцвел необъяснимый ужас.        Они сейчас смерть друг для друга. Холодная и мучительная смерть.       Прокашлявшись, Финляндия понял, что просто стоять и напряжённо молчать на глазах у всех — не вариант. Его взгляд скользнул по сторонам, прежде чем он перехватил чужую ладонь, которая боязливо тянулась к нему. Алекси резко притянул его ближе — всего на пару шагов. Глядя прямо в чужие глаза, он будто искал в них подтверждение, что не сошёл с ума, что всё это реально. Но едва он уловил в этом взгляде лишь стыд и страх. И едва заметив влагу, скапливающуюся в уголках глаз — юноша сразу опустил голову.        Можно ли считать это доказательством реальности происходящего?       Алекси знал ответ, но не понимал, почему так остро на него реагируют.       Ох, точно.       На миг он совсем забыл, кто опекун этого юноши. Забыл, какие мучительно долгие терки были между этим дряблым коммунистом и Финляндией. Дети Михаила в стороне этого конфликта явно не оставались.       "Häpeääkö hän puhua minulle?" — мелькнуло у него в голове, прежде чем из неприятных мыслей его вырвал больно неловкий, на очень приятный голос.       — Olen Toni-Rein Ilves, — балтиец, как и тогда, говорил по-фински без намека на акцент.        Финляндия в свою очередь понимал откуда, теперь уже знакомый, юноша знает этот язык. Он эстонец. Жаль, Алекси был там в последний раз ещё за два года до начала Зимней войны. Потом — поражение, потом — мировая, а к тому моменту и так небольшую территорию республики уже успели аннексировать. По его воспоминаниям, там было по своему спокойно, да и общаться с эстонскими дипломатами было намного приятнее, чем с прочими.       Странно, что задумался он об этом только сейчас, глядя на того, чьё имя буквально Эстония.       — Olen Alexi Korhonen, — с сухим хрипом ответил он, ощущая очень холодную ладонь в своей.        Если бы ему повезло — он мог бы встретить его намного раньше.       Снова это убогое чувство сожаления сдавило горло. Он ненавидел его так же, как страх с переживаниями. Но сегодня всё настроено против него. Такое особо трепетное чувство близости пыталось северянином только единожды — к одной единственной персоне, что уже несколько лет как мертва по его вине. Хотя убил её не он, а Михаил. Да и не просто убил — замучил скорее. Иначе как объяснить то, что она сгорела столь быстро? Словно её только вырвали из ее рук, как тут же сообщили, что она и не жива больше. А Финляндия даже не знает, где она похоронена. Не знает, от чего умерла, да даже о точной дате её смерти понятия не имеет. Только помнит её глаза. Глаза, в которых было одно отчаяние, пока он просто стоял и чувствовал, как теряет часть себя.       И вот теперь это чувство снова здесь. Как дежавю. Будто рядом кто-то не чужой, а по-настоящему близкий, которого скоро так же «заберут». Как бы абсурдно это ни звучало.       — Hauska tavata, herra Korhonen.       Северянин усмехнулся. Эти тихие слова показались ему смешными. Вчера они даже не представились друг другу, а теперь вынуждены делать это сейчас, да ещё в такой обстановке.       — Hauska tavata sinutkin, Rein, — он сжал чужую дико холодную ладонь крепче, отводя взгляд.        Двойное имя, на его взгляд, Эстонии очень даже подходило, но Рейн звучало по особенному хорошо. И не раздумывая, он так и обратился.       — Kätesi olivat lämpimämmät viimeksi, — тихо произнёс Алекси, после минуты размышлений.       Тот первичный негативный осадок стал блеклым, на фоне снова загоревшегося желания согреть своего собеседника, как в прошлый раз. Вместе с непониманием, что делать в такой ситуации, в голову не пришло ничего лучше, чем начать поглаживать дрожащую ладонь балтийца, смотря на его темные локоны.       Было бы круто, если бы он не был сыном его врага.       — Ко мне так обычно не обращаются, — после продолжительной паузы Эстония  с трудом вытащил свою руку из слишком долгого рукопожатия и отступил на два шага назад. — Пройдёмте за мной, мистер Корхонен.       Финляндия невольно изогнул бровь в вопросе замер,  когда он снова столкнулся с взглядом Тони. Таким извиняющимся и полным отчаяния.        И думать об этих глазах придется не один битый час, смотря на их обладателя не отрываясь.        Если бы он мог сказать ему, что всё хорошо — он бы сказал.

***

      — Прошу вас, товарищ Корхонен, — Михаил с явной улыбкой протянул перьевую ручку Алекси, глядя тому прямо в глаза.       Только спустя секунд пятнадцать Финляндия осознал, чего от него ждут. На столе перед ним лежал договор о клиринговой торговле, уже с печатями и каллиграфической подписью СССР. Пустовало лишь одно поле чуть ниже. Да, ради этой несчастной бумажки он торчит здесь вторые сутки, с каждым днём только сильнее проваливаясь в пучину политической бюрократии.       Будь она проклята.       — Извиняюсь, задумался, — хмурясь, он всё же поставил свою подпись и вернул ручку её владельцу.       Михаил кивнул, хлопнул себя по колену и поднялся с кресла.       — Что ж, я рад, что мы так быстро всё решили. Всем присутствующим объявляю об окончании встречи. Спасибо, — он прокашлялся, а в зале тут же началось движение.       Фин же продолжал сидеть, конкретно вымотавшись от такого скопления не самых приятных людей. Уткнувшись лицом в ладони, хотелось бы просто магическом образом стать невидимым.       — Неужели так устали? Или спали сегодня плохо? — раздался рядом знакомый едкий голос СССР.       Финляндия едва сдержал недовольное рычание.       — Нет, всё хорошо, —  немногословно ответил Фин, все же ставая со своего места, сразу замечая, что Рейн уже тут нет.        Чёрт. Когда он только успел?       Ему нужно было вернуть эту ебучую зажигалку, а он его уже упустил. В голову сразу пришла не самая умная авантюра, но все же лучше, чем просто продолжить сидеть в неведении. А так, может удастся  вернуть чужую зажигалку.        — А вы не возражаете, если я пока осмотрюсь в вашем доме? Вы же сами сказали, что не отпустите меня, пока не прибудут остальные ваши дети, — внезапно сменив тон на более дружелюбный, обратился он к Михаилу.       Тот подозрительно посмотрел на него, но всё же кивнул.       — Не возражаю. Только не заблудитесь, а то потом искать вас придётся, — хрипло усмехнулся он, отходя в сторону.       Помимо остальных гостей, в зале остался только Руслан, который, похоже, уже натурально скучал. Он недовольно смотрел в пол и с хрустом разминал костяшки пальцев. Если честно, он ожидал чего-то более интересного, а в итоге три часа просто сидел среди стариков, даже не имея возможности уйти.       Недолго думая, Алекси быстро подошел к парню и аккуратно хлопнул его по плечу, привлекая к себе внимание.        — Да чё бл-, ой! — Руслан сначала резко дёрнулся, но, увидев, кто перед ним, тут же сменил выражение лица на самое виноватое. — Кхм… эм… Чем я могу помочь, мистер Корхонен? — наконец выдавил он, с трудом подбирая английские слова.       — Россия, ты не знаешь, где твой брат? — Финляндия старался говорить чётко, дабы его сразу поняли.       Парень задумался на пару секунд, прежде чем понял, о ком его спрашивают.        — А, вы про Эстонию? Он ушёл к себе в комнату, — хмыкнул он, вопросительно глядя на собеседника. — Мне его позвать?       — Нет, просто скажи, где его комната.       Фин надеялся, что Руслан не станет задаваться лишними вопросами и тем более не расскажет об этом диалоге Михаилу.       — Ну… третий этаж, дверь в самом конце коридора, — как мог объяснил юноша, потирая шею.       — Спасибо, — северянин хлопнул младшего по плечу и быстро направился к выходу из зала.       Руслан только проводил его взглядом, так и не до конца понимая, что вообще сейчас произошло.

***

      Эстония сидел на полу около своей кровати, кусая внутреннюю сторону щеки. Он и не помнил, как отсидел эти часы в том зале, а затем дошёл до своей комнаты. Но за это время эстонец успел накрутить себе столько всего безумного, что человек с шизофренией, глядя на него, подумал бы, что ему ещё повезло. Очки валялись где-то в другом конце комнаты, да и они сейчас были не особо нужны. И вообще, после сегодняшнего дня уже ничего не будет нужно.       Безусловный страх сковывал, не позволял даже пошевелиться. Он боялся, что с минуты на минуту нагрянет разъярённый опекун. А что будет дальше — думать страшно. Было стыдно, грустно и очень тяжело. Тони с детства учился оценивать каждое своё действие на возможность неприятных последствий в будущем, чтобы ситуаций, подобных сегодняшнему дню, не случалось. Почему же вчера он закрыл на это глаза? Эстония никогда не разговаривает с незнакомыми людьми, тем более ничего у них не берёт.       — Iga kord, kui ma kedagi usaldan, ei lõpe see hästi... — шёпотом произнёс балтиец, убирая волосы с взмокших глаз.       Теперь он не только жалкое разочарование в глазах Михаила, но ещё и позорище для другой страны. А они ведь точно расскажут об этом третьим лицам. Что тогда?        Сердце бешено колотилось, дышать становилось труднее.       В голову не лезло ничего, кроме раз-личных идей суицида. От повешения до утопления. Мозг рисовал десятки вариантов развития событий после этой встречи, и, сюрприз - все они были негативные. Какие-то очень, какие-то не столь катастрофичные, но ни в одном из них не было хорошего конца.       А может, пока не поздно, закончить всё сейчас?       Его часто посещал столь радикальный вариант решения проблем, но никогда не доходил до его воплощения в реальность. Вроде, раньше удавалось справляться другими способами, но тут, как бы Рейн ни старался, другого выхода не находилось.       Утерев очередную слезу, он с ужасом посмотрел на окно, через которое бил яркий свет.       Это всего лишь третий этаж. Вероятность летального исхода не самая высокая — около 50%. Но отсюда можно забраться на крышу, как он и его братья делали уже не раз. Высота потолков первого этажа — четыре метра, второго — три с половиной, а третьего — ровно три. Крыша в самой высокой точке будет около пяти.        Итого — пятнадцать с половиной метров, высота пятого-шестого этажа.       Погода безветренная. Опираясь на формулу скорости свободного падения, кинетическая энергия в «полете» будет равна 60 км/ч. По периметру дома лежат каменные плиты. Если он приземлится на спину с такой высоты, удар придётся на позвоночник, а с ним и на рёбра. Позвоночник при множественных переломах повредит спинной мозг, осколки рёбер разорвут лёгкие, а затем разорвётся аорта.       Моментальная смерть. Летальный исход почти в 90%.       — Kui ma löön vastu pead... kaotan kohe teadvuse ja siis suren. Ma ei peaks valu tundma, — сделал тихий и пугающий вывод Эстония, после мозгового штурма на тему суицида при помощи прыжка с большой высоты.       Склонность к анализу часто проявлялась в самых нетипичных ситуациях, даже в состоянии аффекта, но иначе он просто не умел.       С тяжёлым вздохом балтиец, опираясь на руки, поднялся с прохладного пола. С дрожью по всему телу и медленными шагами он дошел до окна почти на ощупь. Нервно положив руки на подоконник, Тони уже и не отдавал отчёта своим действиям.        Страшно было не из-за возможной смерти, а из-за последствий, что ждут от Михаила.       Правая рука медленно потянулась к оконной ручке, обхватив её. С щелчком она повернулась, открывая окно, и-       Резкий стук в дверь заставил его замереть.       — Какого чёрта… — эстонец так и стоял у открытого окна, пытаясь понять, не померещилось ли ему. Неужели «отцу» уже всё рассказали?       Сглотнув, Тони опомнился. Михаил никогда не стучится.       — Руслан, катись к чёрту! Я не хочу сейчас тебя слушать! — резко крикнул юноша, понимая, что никто, кроме его сводного оболтуса, вот так внезапно к нему наведываться не станет.       Эстония заправил волосы за ухо, снова поворачиваясь к окну, в надежде, что Россия отстанет.        — Ei, en ole Ruslan, voinko tulla sisään? — Алекси хмыкнул, прислонившись к двери в ожидании ответа.       Эстония едва не упал на колени, успев схватиться за подоконник в последний момент.        Северянин же смирно ждал по ту сторону, вертя в руках ту самую синюю зажигалку, периодически зажигая её. Смотря себе под ноги, он понятия не имел, что ему крикнули, но имя братца Эстонии он смог разобрать.       Балтиец, в ещё большем ужасе, смотрел на закрытую дверь, вовсе теряя связь с реальностью. Судьба нагрянула быстрее, чем он успел сигануть в окно.       Быстро утерев глаза, он снял резинку с сильно растрёпанного хвоста, пытаясь привести волосы в более приемлемое состояние.       — O-ovessa ei ole lukkoa, voit t-tulla sisään! — крикнул балтиец, тут же пытаясь ровно встать на ноги, одновременно думая о том, куда он кинул многострадальные очки.       Финляндия услышав ответ, молча отворил дверь, быстро кладя зажигалку обратно в карман. Пройдя на порог чужой комнаты, он тут же зажмурился от яркого света бившего из окна, но всё же медленно двинулся дальше, замечая у себя под ногами очки, на которые едва не наступил.       Присев на корточки, он стал разглядывать оправу с заинтересованным выражением лица. Она явно принадлежала Рейн, поэтому он поднял очки с пола, ища взглядом их владельца, и тут же заметил его — со сложенными за спиной руками у открытого настежь окна.       Алекси резко понял, почему в комнате так холодно.       — Простите за такой внешний вид, я не ждал, что ко мне зайдут, — Эстония плотно сжал руки в замке за спиной, царапая кожу ногтями.        Честно говоря, Тони видел лишь расплывчатый силуэт «гостя», который то ли приближался, то ли отдалялся, при этом в полном молчании.       — Itkitkö? — спросил финн на автомате, с ноткой непонимания в голосе, крутя в руках чужие очки.       Уже приблизившись, он резко заметил, что глаза его собеседника болезненно красные, а губы сжаты в напряжении.       Эстония чуть зубами не заскрипел. Нервы сдавали полностью. Над ним, что, поиздеваться пришли?       — Se ei kuulu sinulle, herra Korhonen, — сквозь зубы произнёс балтиец, очень искусственно улыбаясь.       Будь он сейчас в уме и здравии, то сразу же пришиб себя за такие слова об край подоконника.       Хотя Рейн и сейчас понимал, что ведёт себя максимально неподобающе, но что-то в голове говорило: раз уж он опозорился, то позориться нужно до конца. До конца его жизни.       Алекси удивлённо посмотрел прямо в глаза собеседнику. И правда, это не его дело. В конце концов, он тут не за этим.       — Держи. Хрупкие вещи лучше не бросать где попало, — Фин нагло взял чужую руку, заставляя Тони опешить, и тут же вложил в неё утерянную оправу.       В недоумении эстонец всё же быстро забрал вещь, протёр линзы краем своей кофты, а затем надел их и тут же вздрогнул. Северянин стоял совсем близко, смотря прямо в глаза, с едва заметной улыбкой на губах.       — Aitäh… — невольно ответил юноша на своём родном языке, не отводя взгляда от чужого лица. — Так, что вы хотели, мистер Корхонен? — снова в официальной манере продолжил балтиец.       — Боже, давай на «ты». Мне всего двадцать один, да и мы не в том убогом зале вместе с дряблыми политиками, — Алекси хмыкнул, подходя ближе к Рейн, чтобы закрыть распахнутое окно.       Эстония с досадой наблюдал за чужими действиями, сомневаясь в реальности происходящего. Словно он не с высокопоставленной страной говорит, а с Ренатой о «пустом» в классе беседует.       — Вы… то есть, ты так и не ответил на мой вопрос, — Рейн, находясь в сомнениях, отступил на пару шагов назад.       Мало ли.       Алекси оглянулся через плечо, тут же вспоминая, что ему нужно сделать. Достав из кармана зажигалку, он медленно подошёл к Тони, протягивая ему вещь.       — Забыл вернуть тебе тогда, — тихо начал северянин.       Эстония удивлённо глянул на предмет в чужой руке. Синяя, в царапинах зажигалка. Его зажигалка.       Противоречивое чувство признательности на фоне недавнего желания спрыгнуть с окна сбило дыхание. Медленно забрав свою вещицу из чужих рук, Тони поднял взгляд на его лицо, всё ещё ища подвох.       — Olen iloinen, että voin tavata sinut uudelleen, — нежно прозвучали слова Алекси, насколько его низкий и хриплый голос вместе с без эмоциональным лицом это позволяли.       В юной голове что-то замкнуло. Эстония чуть кончик языка себе не откусил, резко сжимая зажигалку в ладони.       Ради слов о том, что его рады видеть, он ревел как тупая блядь? Ради этого чуть все волосы себе не выдрал? Ради этого рассчитывал, как умрёт, спрыгнув с ебучей крыши у всех на виду?       Так не бывает.       Это враньё. Ему врут.       Он тянет время для чего-то… А может, он уже рассказал «отцу»?       Вдруг все уже всё знают?       — Ты… Нет, нет… неужто рассказал ему обо всём? — глаза бегали по комнате, лишь бы не встречаться с чужими, дыхание сбилось, слёзы снова решили попытаться выползти наружу.       — Эй, ты о чём? Кому рассказал? — едва заметно напрягся Фин, замечая резкое изменение в поведении собеседника.       — Ты знаешь, о чём! Твою ж мать, для чего это всё?! — хрипло возмутился Эстония, закусив губу.       Пускай он был в явной панике, по-настоящему громко говорить он всё равно не умел и не любил. В голове сразу всплывали те бесчисленные моменты криков Михаила — на него, на остальных. От этого становилось ещё хуже. Не хотелось уподобиться этому подобию человека.        Алекси замер, пытаясь переварить полученную информацию. Может, он бредит? Он ещё вчера понял, что этот парень — существо непредсказуемое, но чтобы настолько?       — Отец убьёт меня… Он… он живого места на мне не оставит… — с диким страхом прохрипел юноша, проходя к кровати и резко садясь на неё.       Опустив голову, он почувствовал, как слёзы начали капать на ткань собственных белых брюк. Сдерживаться при другой стране уже не было сил. Да и был ли смысл? Про него и так достаточно знают, чтобы сделать нужные выводы.       В закрытом пространстве стало неуютно обоим. Финляндия понимал, что только он может хоть как-то сгладить ситуацию, пусть ему и не хотелось находиться в столь «интимно-эмоциональной» обстановке с тем, кому неизвестно насколько можно доверять.       — Слушай, я никому ничего не рассказывал. Да и общаться с твоим отцом лишний раз мне совсем не хочется, — Алекси нахмурившись подошёл к эстонцу. — Я не знаю, что ты там себе надумал, но вредить тебе мне нет никакого смысла.       Финн сел рядом с всхлипывающим юношей, размышляя, что обычно делают в таких ситуациях.       Перебрав в голове несколько вариантов, он неловко положил руку на дрожащее плечо Рейна, слегка приобнимая. Внутри всё кричало, что это странно, но слушать потом семейную драму ему бы не хотелось. С ним сейчас сидел не слишком вменяемый тревожный подросток, мало ли, что он ещё выкинет.       Эстония закусил губу, натягивая рукава кофты на ладони. Виски болезненно пульсировали, заставляя морщиться.       Он не может верить. Не может.       — Но-       — Если бы я рассказал, что уже знаком с тобой, в первую очередь досталось бы мне, а не тебе, — перебил Алекси. — А у меня нет никакого желания терпеть еблю моих нервов от твоего папаши.       Рука аккуратно скользнула дальше, обхватывая чужое плечо. Слова были грубыми, но северянин решил: раз уж он терпит чужие выходки, то и его потерпят и поймут.       — Всё хорошо. Правда. Тебя никто не тронет, — ну, в конце концов он попытался утешить, пускай и звучало оно довольно холодно.        Правда Алекси не ожидал, что этих слов окажется достаточно, чтобы Рейн замер, а потом начал всхлипывать ещё сильнее.       Эстония, разочаровавшись в себе полностью, откинулся на чужое плечо. Он не хотел думать о том, насколько глупо и жалко выглядит. Хотелось просто сидеть так, жалко прижимаясь к другому человеку, который даёт такое редкое ощущение безопасности.       Пускай в этот момент казалось, словно по всему телу открывались стигматы.       Но он так давно не слышал этих слов.       А может, в некотором роде, всё и правда хорошо.       Финляндия не помнил, когда в последний раз ощущал себя настолько растерянно. Полчаса назад он вёл межнациональные переговоры, подписывал важные бумаги, а теперь выполнял роль плеча для утешения. Причём для того, кто находится под опекой его давнего врага.       Им нельзя находиться вместе. Тем более так. Если их кто-нибудь увидит — Алекси будет ахуеть, как не хорошо.       Но сейчас это кажется настолько правильным, что сомневаться не хочется.       Нахмурившись, он неловко притянул Тони ближе, продолжая думать о том, что между ними — целое огненное кострище. Но почему-то финн намеренно оставался в нём. Он не мог решить: уйти обратно или всё же пойти навстречу.       Сколько это длилось — чёрт его знает.       Но в итоге северянин почувствовал, как от него плавно отстранились. Послышался тихий звук шмыгнувшего носа. Теперь они просто сидели в тишине. Не неловкой. Напротив, молчание сейчас было лучшим вариантом.       Кто они друг другу, чтобы что-то говорить?       Тони тихо вздохнул, не решаясь посмотреть на Алекси. Да, он резко вспомнил, что такое стыд. Осознал, что «дул губы» и психовал не перед одноклассницей, а перед Финляндией. Но сделанного не воротишь.       Да и эта случайная беседа, пожалуй, спасла остальных от обнаружения трупа одного из отпрысков Михаила возле дома.       — Можно тогда вернуть тебе куртку? А то неловко выходит… — Тони заправил волосы за ухо, бросив взгляд в сторону шкафа, где запрятал вчера ту самую вещь.       Алекси окинул его взглядом, потом кивнул. Он уже и забыл, что отдал свою одежду по факту случайному прохожему.       Балтиец молча встал, подходя к месту хранения куртки, доставая ее от туда. Хотелось всеми силами игнорировать факт, что теперь в глазах Фина на нём вечная стигма позора.       — Держи. Спасибо, что тогда её отдал. На улице быстро стало слишком холодно, — попытался завязать какой-никакой диалог Эстония, аккуратно протягивая вещь её законному владельцу.       — Не за что, но пока есть время — приведи себя в порядок. У многих будут вопросы, почему ты выглядишь так, словно кубарем скатился с обрыва, — бестактно заметил Фин, вставая с кровати с курткой в руках. — Я пойду. Ещё встретимся.       Тони тихо посмеялся.       — Хорошо… Ещё раз спасибо.       Он проводил северянина взглядом, ощущая горечь. Безопасность, которую давало его присутствие, ушла вместе с ним.       Продолжая смотреть на закрытую дверь, он едва прошептал губами:        — Я тоже рад снова тебя встретить.       Как же всё это дико.        Продолжение следует…