серотонин

      по личному (и очень важному) мнению Итана, такое понятие, как счастье, было каким-то коммерческим бредом.       то есть — как и все остальное — легко покупалось за деньги.       можно купить чье-то расположение, и ты будешь с этим человеком как минимум на словах в ладах. можно купить наркотики, алкоголь — короче говоря, любую вещь, что заставит тебя отвлечься и погрузиться в состояние, в котором ты хер вспомнишь, что тебя волновало час назад.       именно в таком состоянии Итан, склонив, словно безвольная марионетка, голову над микрофоном, неторопливо распевал песню; такую же медленную и тягучую, как и время вокруг него.       под алкоголем все почему-то замедлялось; реальность слегка искажалась, и даже залезь сейчас кто на сцену, Итан слова не скажет — посмотрит апатичными серыми глазами под действием бутылки виски из-под обрамления светлых волос и медленно усмехнется.       хочешь внимания? так получи его, получи свою секунду славы. исчезнут все, уйдут все, ну выделись на затхлый бар, хоть что-то оставишь после себя, пусть всеми это и забудется к утру.       вот Итан и берет свое, пока может не бояться людей, пока пьян; за его спиной — очередная группа, что скоро сменится, а ему больше и не надо, у него есть гитара.       и прокуренный, хриплый, мерзкий голос. он откликается в голове Итана, режет ему же самому уши, да и всем окружающим тоже.       люди в основном не заинтересованы; ну действительно, зачем нужна живая группа, ежели может играть дерьмовая дискотечная музыка или как там она называется.       потому Итан и сам не может поймать волну; не сбивается, но и толком не заинтересован тоже, вымотан чем-то своим, здесь и как будто не здесь одновременно.       устал жутчайше — но по инерции упрямо ползет вперед, все еще пропевая строчки.       и, кажется, зарабатывает небольшую награду.       резко перед ним маячит девушка, худенькая и не так уж и тепло одетая, несмотря на то, что столбик термометра неумолимо полз вниз. Итан пытается сфокусировать взгляд, но получается у него отвратительно.       девушка явно пьяна, но смотрит, не отрывая глаз с синяками под ними; не то что бы у Итана есть сегодня настроение кого-то куда-то вести, но, может, перепадет басисту.       пустые глаза Итана на секунду встречаются с ее.       тоже пустыми. наверное, за этой пустотой крылась боль или еще что, но откуда ему знать? он видит ее впервые.       Итан бьет по струнам чуть сильнее, делает усилие; кажется, сейчас они должны закончить, ну, можно попробовать и закончить немного достойнее, чем начали.       наверное, получилось хуево — однако девушка неожиданно хлопает, слегка сдержанно, однако по факту.       Итан устало улыбается и остается сидеть, позволяя гитаре повиснуть на нем; он пытается прикинуть, с какой вероятностью потом гитара сменится этой девчонкой.       он пытается припомнить, когда у него в последний раз была близость; вопрос несложный, недели две назад и пьяным.       классика.       да и какая это близость? пусть ты чувствуешь горечь, или сладость, или соленость на чужих теплых, или холодных, или горячих губах — целый калейдоскоп ощущений! — пусть чужие руки на твоем теле трогают чувствительные точки, пусть внутри очередной компаньонки на вечер восхитительно горячо — в глобальном плане это целое ничего, потому что ты не придал этому совершенно никакого значения.       волнует ли это Итана?       нет, не особо.       он не верит уже ни во что. ни в поиск «той единственной», которая его спасет (а от людей и такие предложения поступали. что, дескать, в его жизни появится спасительница, что вытащит Итана из этого… всего), ни в то, что найдет выход из всего, что его угнетало, ни…       ни во что Итан не верит, давно, короче.       не во что.       Итан все еще сидел на месте, когда остальные начали собираться; все еще не шевельнулся, стоило кому-то буквально забраться рядом на сцену, даже глазом не повел.       ну, черт возьми, бывает. он знает, что ему плевать.       не плевать резко стало, когда над его ухом склонилась та девушка; в его личное пространство, как бы ни плевал на него Итан, нагло вторглись, так что стоило хотя бы уточнить, что ей нужно.       — м-м…? — Итан медленно, заторможенно вздернул голову.       в глаза бросалась в основном болезненная худоба, редкие и не самые чистые (но не так, чтобы совсем, скорее как у самого Итана, что свои не мыл лишь пару дней) вроде темные волосы, цвет которых Итан спьяну и в темноте разобрать не сумел, усталые глаза.       — ты классно пел, — замечает наконец спустя несколько секунд молчания девушка.       — страх, — сначала выпаливает Итан первое, что у него на уме, но затем все же добавляет, — я пою паршиво. не возражай.       — страх?.. — девушка настолько захвачена врасплох словами Итана, что не отвечает про то, что он добавил (что приятно).       — страх заставляет меня петь. страх исчезнуть окончательно. страх… в общем, страх. он заставляет двигаться.       девушка вскинула брови, нервно бегая глазами, но затем снова устремила их на Итана. пьяная, скорее всего, она даже не поняла смысла его слов.       да и сам он едва ли понял, что сморозил.       — Сонечка, — наконец смогла выдавить из себя девушка; очевидно, это было ее имя.       — Итан, — ответил парень, бессмысленно водя пальцами по струнам, — чего-то хочешь?       — поехать с тобой, — слегка нерешительно ответила Сонечка.       ну охренеть теперь. с ним? в эту его помойку? где он третий день не убирался, где куча пустых бутылок и все кружки — жестяные?       — боюсь, ты не по адресу, — сухо фыркнул Итан, — сейчас как-то не… хуй знает. вон, басист есть… забыл… забей. короче, вон, можно к нему. он не откажется.       Сонечка слегка нервно покачала головой. Итану показалось, что она бледна, как лист.       в свете клуба разбиралось плохо; однако, скорее всего, это была правда.       — нет… типа… ты мне понравился, — на губах девушки заиграло слабое подобие улыбки, — ты хорошо играл и… и пел.       губы Итана изогнулись в кривой ухмылке; ну что ж, пусть только половину этого комплимента он воспримет, а это уже приятно.       и стоит подумать: стоит ли того очередная интрижка с левой девчонкой, о которой он знает только имя?       так… предположим?       — ну поехали, — лениво протянул Итан, видимо, к удивлению Сонечки, — уговорила, хорошо.       самое забавное, что даже почти не уговаривала. Итан все же падок на предложения о сексе. тем более что за бесплатно.       собственно, действия последовали прям-таки за словами; Итан встал, наклоняясь за чехлом, что до выступления небрежно бросил на пол, и принялся засовывать туда гитару, отключив ее от усилителя.       плюсы акустики.       — а куда? — мигом спросила Сонечка, — далеко? на такси поедем? а то уже ночь.       — на такси… не, — Итан покачал головой, — минут двадцать ходьбы. если благоволит судьба — не ливанет дождь. ага?       — да… хорошо, пойдем, — Сонечка кивнула; Итан слегка застал ее таким ответом врасплох, — да, хорошо.        повисла тишина. Итан закинул чехол с гитарой на плечо. Сонечка приподняла брови; видимо, на ее уме был еще один вопрос.       — можно я… ну… еще останусь у тебя? переночевать. если ты не возражаешь. не очень хочу ехать в ночь, правда, но если нет, тогда…       — можно, — Итан махнул рукой, двигаясь к выходу из клуба; на ходу из кармана джинсового жилета, поправив рукава рубашки с огуречным узором, он вытащил пачку сигарет, а из нее — зажигалку и саму никотиновую палочку, последнюю мигом зажимая губами.       отлично, время закурить. самое то после этих чертовых концертов — которые даже и концертами-то не назовешь.       Сонечка догнала Итана уже на улице; он тем временем подпалил сигарету, глубоко затягиваясь.       причина ненависти к своему голосу номер один: он прокурен к чертовой матери.       — ой, а можно?.. у меня сегодня перед клубом пачка закончилась…       — не вопрос, — Итан сунул пачку Сонечке.       и снова молчание. чертово молчание; Итан научился в нем существовать, хотя по жизни создавал вокруг себя много звука, всегда. и игрой на гитаре, и пением; последнее, правда, лишь резало тишину, но не смягчало ее.       но большинство времени в своей квартире Итан был один; и сил на то, чтобы искусственно создавать шум там, уже не было.       вообще Итан не любил говорить лишнего. на кой черт? человек поймет, если ты захочешь, чтобы тебя поняли. говорят же, что можно по глазам или еще чему там прочитать — хотя Итан и считает, что это полная чушь.       потому что по глазам читать Итан не умеет.       он не умеет понимать, что человеку нужно, что и как он ощущает, если это не будет озвучено вслух.       вот только — ожидаемо — ему тоже без разницы.       от боли не кричат (вообще это лучший индикатор), и ладно, стало быть.       Сонечка тоже закуривает и сопровождает Итана до дома. наверное, она у него что-то спрашивала, и, наверное, он даже на эти вопросы отвечал — но их толком не слышал.       ну вот так бывает, на автомате.       как и вторая сигарета, и третья.       автоматизм у Итана заглох ровно в тот момент, когда в практически глухой темноте коридора его квартиры, стоило ему стянуть, наступив на пятку, свои побитые жизнью ботинки, Сонечка потянула его к себе за рукав рубашки, дабы поцеловать.       начинать трахаться на автомате у Итана не выходило никогда.       обязательно включался мозг, который нашептывал ему, что это снова просто так, ни к чему не приведет и оставит его в одиночестве.       прилив крови к другим местам обычно заставлял голову Итана замолчать, и в разговор вступали совершенно другие силы.       но до этого нужно было сначала дойти.       Итан ответил на поцелуй, чуть подтягивая Сонечку к себе (забавно, что она была его слегка выше ростом); машинально разгладил руками воротник очень тонкой кофты, слегка прикусил нижнюю губу девушки и подтолкнул ту, наконец, к стене.       выглядело, наверное, комично.       с другой стороны, сама жизнь Итана пиздецки (траги)комична — почему бы и нет?       в общем-то, где-то посреди всех этих мрачных мыслей, хлама на полу (ну хоть не столь много, сколько обычно) и смазанных, прохладных (а такими и оказались губы девушки) поцелуев они и очутились в спальне.       гитару Итан успешно оставил в коридоре, а свои мысли — где-то на полпути.       теперь в его руках Сонечка, а в голове лишь желание трахаться.       и Итан его удовлетворяет по полной. он, кажется ему, не из тех, кто пытается чуть ли не ломать девушек, лишь бы кайфануть самому; нет, старается, дабы и партнеру было получше. ну, лишь старается. что уж с него взять, если выходит плоховато.       Сонечка прохладная сама по себе и худенькая, Итан не может перестать это замечать; однако, будучи сам горячим, как печка, греет ее, наверное.       в темноте очень мало вещей бросаются в глаза. так, что Итан и понять толком не может, что еще в свете уличных фонарей у дома показалось ему выделяющимся в случае данной девушки.       закончив, Итан вытягивается на простынях; единственное, что у него хватает сил сделать — так это пойти на кухню, выбросить презерватив и покурить, по-быстрому, даже не открывая окна.       затем он возвращается, натягивает трусы и ложится, прислушиваясь к тишине.       Сонечке не уснуть; однако она лишь ворочается и в конце концов жмется к нему, теплому, вопреки всему.       Итан закрывает глаза и игнорирует это. ну, не откатывается в сторону, но и не прижимает в ответ.       однако, укрывая себя, натягивает одеяло и на Сонечку.       в конце концов, вместе с мрачными мыслями он не оставил в коридоре по пути в спальню остатки своей человечности (которая, наверное, была едва ли, но все же).

≈ ≈ ≈

      с утра Сонечка отказывается от еды, спешно пьет кофе без молока и сахара, но уходить не спешит; сидит себе на кухне да смотрит в стенку.       Итану она особо не мешает, потому он забивает на нее; пытается прибраться, что выходит плохо и в итоге превращается в тупое разглядывание полок в шкафу, где все было свалено в кучу.       в итоге он возвращается на кухню; заглядывает в холодильник, заталкивает в рот кусок сваренной вчера курицы, вытаскивает бутылку вина.       и слышит откуда-то сзади слегка неуверенное:       — пить будешь?.. а мне можно?..       а, Сонечка все еще здесь. не ушла еще.       — валяй, — почти что ворчит Итан, — только бокалами я не разжился. так попьешь?       — …да, — негромко отвечает Сонечка спустя пару секунд, протягивая руку за бутылкой.       Итан щурится, протягивает бутылку вместе со штопором и разглядывает ее в темноте и трезвым, кажется, впервые.       подмечает, кроме очевидного, раскрасневшийся, раздраженный нос — и, слегка наморщив брови, понимает, что еще с ней такое.       никак, однако, не осуждает. Итан сам пару-тройку раз пробовал, чтобы усилить эффект от алкоголя — но, как переколотил в доме все кружки, зарекся пробовать еще.       правда, уже было огромное желание — но его пристрастие к алкоголю было сильнее, на нем Итан и остановился. заперся в доме с совершенно неприличным количеством алкоголя и пил, пока не перестал чего-либо еще хотеть.       возможно, это «перестал» уже с ним долго.       еще задолго до того случая.       Сонечка мучается с бутылкой; сил хватает едва ли штопор в пробку вогнать.       Итан качает головой, забирает; мало ли что, если бухает и употребляет.       открывает; ставит между ними.       пытается вымыть несколько кружек. жестяных. одинаковых.       с трудом осиливает половину; затем — возвращается за стол, закуривая и прикладываясь к бутылке.       Сонечка уже выпила оттуда, и ладно; как будто Итан ей просто так, а не для этого, бутылку дал.       — что с кружками?.. — слышится минут через пятнадцать.       вопросы, вопросы. как будто алкоголь Сонечке язык развязывал посильнее, чем ему. но этот вопрос — несложный; Итан отвечает, лишь едва дергая плечами и делая еще один глоток из бутылки. вино оказалось на редкость кислым, так что в бутылке осталось еще чуть меньше половины.       — приход словил. переебашил тут все.       — …жесть.       Итан не знает, о чем разговаривать, и это факт.       так что отпивает еще немного, передает бутылку Сонечке, закуривает очередную сигарету и наполняет легкие ядовитым дымом, смотря вперед себя снова пустыми глазами.       что сейчас делать? все еще в компании малознакомой девушки, которая непонятно когда собирается уходить?       ладно, завтра Итан выставит Сонечку за дверь, это как пить дать. ему надо на работу — едва ли протрезвевшим будет развозить какие-то ебучие заказы — и оставлять в квартире незнакомого человека он не собирается.       он бы с удовольствием сменил работу — больно уж похолодало, а еще даже не зима — но вряд ли сейчас куда-то возьмут, и подобные эксперименты не пойдут на пользу.       а пока что…       бутылка заканчивается, и больше у Итана нет; он втыкает почти докуренную сигарету в импровизированную пепельницу — какое-то блюдце с дебильной каемкой — и она, естественно, быстро заваливается на бок, высыпается пара тлеющих крошек пепла.       как и его жизнь совершенно не держится в целом состоянии, разваливаясь на части.        Итан сам как пепел.        если умрет — что был, что нет, разницы не будет.       Сонечка следит за его руками, внимательно, как будто они делают что-то очень важное (хотя она просто вдрызг пьяна), а затем тянется к Итану.       снова.       она поднимается, на подкашивающихся ногах проходит пару шагов, поворачивается к нему; а Итан качает головой, но протягивает руки, рывком усаживая Сонечку к себе на колени.       они целуются с привкусом дешевого вина и полного отсутствия надежды — которая Итану уж точно не нужна, если так посмотреть.       и с ним же уходят в спальню снова. Итан не помнит, чтобы в последнее время спал с кем-то дольше, чем одну ночь подряд; а с Сонечкой так почему-то оказывается.       и не то что Итану она очень понравилась. нет, конечно, Сонечка ничего, но… ну, не скажи, что эталон красоты. далеко нет.       а, однако, почему-то именно Сонечку Итан пригревает и этой ночью, снова накидывая на нее одеяло; и думает, что больше ее вот точно не увидит.

≈ ≈ ≈

      удивительно, но факт: Итан снова видит Сонечку спустя две недели в том же баре, куда группу пригласили выступать снова.       с тех пор сменился барабанщик, а руки Итана тряслись чуть меньше; махнул он чересчур в прошлый раз перед выступлением, сейчас стало получше.       и вот снова она; Итан видит Сонечку, узнает и между песнями слабо машет рукой, пытаясь не свалиться со стула — фраза «пьян меньше» в его случае особо ничего и не значит.       Сонечка в ответ кивает, и губы Итана трогает почти усмешка; о, теперь они знакомые, неплохо.       в таких местах легко завести знакомых и намного тяжелее — кого-то большего.       звенят струны гитары, на которые неаккуратно опускает руку Итан, морщится басист; голос, паршивый, пьяный и прокуренный, снова через микрофон заполняет помещение.       снова одно и то же; каждый день, из раза в раз, и такое ощущение, что с каждым таким «концертом» только хуже.       а было же, что сказать миру.       только залилось паршивым вином и дешевой водкой.       в глаза Итану светит дебильно направленный прожектор, он возмущается, ударяя по струнам чрезмерно сильно. видит сквозь свет, как морщится Сонечка от звука — мигом берет мягче.       если есть слушатель, ради него грех не постараться.       собственно, так думает Итан до победного конца; пока Сонечка глотает хреновое пиво, он играет что-то крайне мрачное и поет слегка заунывным голосом.       отличная атмосфера, ничего не скажешь. бар с дурацким названием, исписанными какой-то херней, несмотря на запрет с угрозой штрафа, стенами, и паршивым алкоголем — такое себе место для рождения музыкантов.       они в таких местах умирают.       это не клубы, что небольшие, но выглядят более-менее чистенькими, в которые сбегаются люди по дешевым, но билетам; это вот этот дурацкий бар, где парни слишком заняты тем, что кадрят девчонок дурацкими способами, а девчонки — тем, что пытаются уследить за своими напитками.       пророчили Итану совсем другое — но умрет он, как творческая личность (а, может, и буквально), именно тут, и вряд ли ему что-то поможет.       он старается, правда старается; но в такие места не заходят музыкальные продюсеры или какие-либо вообще продюсеры (кроме, наверное, продюсеров порно), так что и слышать это некому.       и, опять же, заканчивает Итан на сегодня отрывисто; только на сей раз басист, явно наслушавшись попыток нового барабанщика попасть в хоть какой-то ритм, орет истошно и уходит со сцены, даже гитару пока оставив.        басист — кореш Итана, и он знает, что выгонят они в итоге херового барабанщика. с ними вообще не ладилось — как и с кем-либо еще у Итана в целом.       данное убеждение почему-то решает дать трещину под напором Сонечки, что снова самостоятельно подходит к Итану, на сей раз его приобнимая; парень в ответ фырчит, но пару раз хлопает ее по спине.       — ты хорошо сегодня справился, — отмечает Сонечка, — молодец.       — спасибо, — хрипит Итан, ловя взгляд девушки; снова пьяный и в нем снова, как парню кажется, читается желание, — но, кажется, что все было как всегда, если не хуже. ко мне, к тебе?       — к тебе, — быстро отвечает Сонечка; Итан кивает, тянясь за брошенным на пол гитарным чехлом. в итоге он быстро собирается и так же быстро машет на прощание басисту, что далеко не сразу, как удалился, вышел за гитарой с самым угрюмым лицом из всех возможных.       Сонечка вцепляется в рукав флисовой рубашки Итана — клетчатой, старой и не самой свежей, что было прекрасно заметно по пятнам на рукавах и мятому воротнику, однако все еще отлично сидевшей и служившей — и, наверное, с ее подачи? или их обоих? они вываливаются на улицу из этого ебучего клуба.       Итан достает пачку — и сигарета там только одна; он сжимает ее губами и почти зло закуривает (хотя смысла на собственную тупость злиться никакого).       Сонечка приподнимает бровь, слегка встревоженно на него глядя.       — Итан, все в порядке?       — да… да. видишь? — Итан поворачивает к девушке еще не выброшенную пачку, демонстрируя, что она пустая — а затем швыряет ее в мусорку в паре метров от себя, промазывая.       — вижу, — девушка слегка дергано кивает, глядя на дорогу перед ними; со слишком уж большой скоростью для городской улицы, даже ночной и пустой, мимо пролетает такси.       Итан шмыгает (заболевает? опять?), затягиваясь как можно глубже, а затем пуская дым носом; не сильно, но, может, и поможет его хотя бы по ощущениям прочистить.       а затем, хмурясь, смотрит на Сонечку; та ежится на поздне-осеннем воздухе, и Итан, как дурак, протягивает ей дешевую сигарету, будто ее слабый огонек способен как-то Сонечку согреть.       не в Итана правилах делиться своими сигаретами, когда они последние; но делает он это тоже на автомате, будто так и должно быть; будто делал так всегда.       а Сонечка принимает так же спокойно ее, затягивается; дым летит в сторону Итана, и он морщится. сил идти нет, можно и потратиться на такси; вроде какие-то деньги были.       так что следующая пролетающая мимо машина такси уже тормозит возле них; всю дорогу до дома Итан полусонно проводит, привалившись на заднем сиденье к плечу Сонечки. та в какой-то момент касается его волос, гладя, что ли, по голове — а Итан морщится слегка, но руку не скидывает.       естественно, они трахаются; Итан начинает думать, что не в последний раз. он сжимает запястья Сонечки, возможно, уж слишком сильно, но та не жалуется; пожалуй, так можно жить.       в конце концов, даже если из гарантированных регулярных встреч — только секс, можно уже и притвориться, что ты не один.

≈ ≈ ≈

      да, как и полагал Итан, у них с Сонечкой подобные встречи входят в привычку.       настолько, что, сначала, взбираясь на сцену клуба, Итан высматривает Сонечку.        а, когда их группа наконец (после разбитой об голову басиста бутылки, хорошо, что у него она, кажется, невероятно крепкая) решает сменить клуб для выступлений, он сам подходит к девушке об этом сообщить.       и заодно происходит обмен номерами; два в равной мере побитых жизнью телефона с тусклыми дисплеями на мгновение меняются местами.       Итан (даже зная, что дал уже свой номер Сонечке) пишет какую-то хуйню в духе «это тот чувак из группы», хотя Сонечка прекрасно запомнила его имя, а затем бросает адрес клуба и ближайшую дату выступления.       переписываются они редко: периодически Сонечка интересуется у Итана, как дела — а он стабильно отвечает «жив» и в половине случаев интересуется ее состоянием в ответ, если не потеряет интерес к переписке через пару секунд, когда придет уведомление откуда-то еще.       концентрации внимания у него ни хуя, особенно пьяным — а пьян он, неудивительно, стабильно.       что ж, а Итан в ответ на вопросы Сонечки скидывает даты и места концертов — и старательно избегает вопросов о своем состоянии.       и однажды он так ее приглашает на концерт своей знакомой группы: ему скинули приглашение в соцсети, он спросил, может ли привести «подругу».       Сонечка ему, наверное, была знакомой какой-нибудь (и собутыльником, и секс-партнером, но это неважные подробности), но так и Итан написал — и получил согласие.       а затем сообщил об этом Сонечке.       и несмотря на то, что концерт был, откровенно, в какой-то дыре — та пришла.       естественно, такой расклад не избавил от неприятностей, да и на концерт это мало было похоже.       зайдя проблеваться от дешевого пойла, дополненного ударом с локтя в живот в неком подобии слэма, Итан обнаружил в одной из кабинок туалета (исключительно по звуку) шумно трахающуюся парочку, а в другой — барыгу, от которого, правда, спешно отмахнулся.       зашедшая следом Сонечка — нет; так что наблюдал он ее дальше не только пьяную, но и обдолбанную.       такой и ведет домой, где она успешно вырубается; Итан ворчит тихонько, стягивая с полусонной девушки одежду, а затем бросая в нее футболкой — а потом на всякий случай без особого труда переворачивает на бок.       трупы ему в квартире не нужны.       и ложится рядом — ну, а куда еще? даже в душ нет сил идти, просто стягивает все, кроме трусов и футболки, да растягивается на кровати, лицо зарывая в подушку, а большую часть одеяла накидывая на Сонечку.       в клубе Итан проблевался уже и больше не пил, вряд ли снова будет тошнить; так что не боится. да и если умрет — не жалко; так что некоторое время проводит лицом в подушку, пытаясь максимально погрузиться в мягкость кровати.       потом, подумав, что Сонечка трупу тоже не обрадуется, переворачивается на бок, приваливаясь к спине девушки; а та жмется к нему, чувствуя даже во сне тепло.       что же. Итан закрывает глаза, засыпая; однако, когда просыпается посреди ночи  от кошмара, оказывается, что тем или иным образом Сонечку он приобнял во сне поперек талии.       понятно она — тянется к теплу.       а он куда?       он-то, блять, куда?       и, однако, Итан слегка прижимает девушку к себе; оказывается, как бы то ни было, а по ощущению кого-то рядом в постели скучал он изрядно.       Сонечке Итан уделяет, как итог, уголок в своем пропитом мозгу. может порой подумать: а придет она на его ближайший концерт? а проснется ли он с ней после очередного секса завтра?       Итан не умеет улыбаться; так что этим мыслям лишь ухмыляется криво. чуток попривык к таким вот встречам, плюс-минус; почему бы и нет?

≈ ≈ ≈

      накатывает волнами опьянение, почти регулярное; и так же стремится схлынуть, однако, вновь и вновь возвращаясь.       все это Итан испытывает уже очень долгое время; шутка ли, бухает несколько лет.       в промежутках между бутылкой и бутылкой — секс, слэм, сигареты, еще какой-нибудь пиздец.       об этом же Итан думает, когда в очередной раз лежит в кровати с Сонечкой, приобнимая ее, холодной ноябрьской ночью.       проснулся от кошмара в очередной раз, где мельтешили люди в костюмах, говоря ему, что он бездарность, и теперь в полутьме комнаты (чуть света проникает из окна) пытается разглядеть хоть что-то интересное, чтобы сосредоточиться на этом и уняться.       взгляд Итана останавливается на руках Сонечки; видит он, вернее, только одну сейчас, которой она его несильно, но обнимает.       рука — до невозможности, нездорово худая, а на запястье — синяки от пальцев.       Итан уже видел у Сонечки такие; приходила пару раз в таком виде, так что парень догадывался, что дома ее кто-то да колотит. с кем живет? родственник? парень? хотя второе было бы странно. или нет?       однако эти были совсем свежими. интересно, а были ли эти синяки, когда они вчера встретились в клубе пьяные?       кажется… кажется, что и нет.       Итан морщится, слегка касаясь запястья Сонечки и пытаясь не нарушить ее и так хрупкий сон. они трахались, и, кажется, Итан прижимал ее к кровати. интересно…       да. кажется, синяки оставил он.       перестарался, черт возьми.       а должен ли был? так не видит, что Сонечке больно, так, быть может, поймет по синякам?       Итан понимает.       в следующий раз — к слову, следующим же вечером, — когда они трахаются, Итан вместо того, чтобы прижимать Сонечку к постели руками за запястья, держит их при себе, опираясь на кровать, и присматривается к ее лицу.       все еще есть выражение боли. возможно, от его резковато-грубого темпа.       когда замечаешь, что что-то не так, игнорировать это сложно — так что Итан замедляется слегка, движения делает более размеренными, и наблюдает.       кажется, лучше.       Итан молчит и ничего больше не спрашивает — но после секса моментом сам обнимает Сонечку, хотя никто из них даже не успел одеться.       чужое холодное пьяноватое тело своим теплым и еще более пьяным греть еще более странно — но Итана не ебет.       он снова не понимает, для кого все это делает.       по логике — для Сонечки.       но что — он ей должен?       нет, понимает Итан — а вдогонку осознает, что все равно хочет.       пусть будет так.       Сонечка, замечает он, сама понемногу начинает к нему тянуться.       все чаще писать, появляться там, где Итан, и спрашивать, если не знает, где именно.       а еще — обнимать при встрече и на прощание, периодически хватать (брать. сюда не подходит слово «хватать») его за руку и в целом…       иногда Итан ловил на себе очень уж теплые взгляды — и ухмылялся в ответ.       он все еще не умеет улыбаться.       и непонятно, когда научится.

≈ ≈ ≈

      со временем Итан осознает, что его «привыкание» к Сонечке — это не что иное, как симпатия. простая симпатия, такие быстро обычно проходят, но…       охуеть, блять. внезапно.       в его воспаленном алкоголем мозгу это настолько странно, насколько может быть; он давно не чувствовал ни к кому подобного, не влюблялся. может, когда-то — но не когда упал в собственную зависимость.       кому нужен побитый жизнью пьяница с шрамом от неудавшегося самоубийства на шее? именно так думал Итан — и раз за разом блокировал любые заростки чувств в себе, вырывал с корнем.        эти он обнаружил слишком поздно, чтобы от них легко получилось избавиться. как и обнаружил то, что нужен он, оказывается, Сонечке.       девушка явно была неравнодушна к нему, и этого не заметил бы только идиот. на концертах, по дороге к нему домой, собственно, и там тоже.       объятия, держание за руку — это все Итан поддерживает, даже сам может инициировать короткое объятие или на минуту взять Сонечку за руку, чтобы показать ей, что все в порядке, когда вылезает побитый изрядно из слэма в клубе.       а потом они внезапно начинают целоваться.       конечно, они делали это и так; но поцелуи всегда вели к сексу, когда Итан получал поцелуй — знал, что они с Сонечкой вот-вот окажутся в постели.       и внезапно, как гром среди ясного неба — Сонечка целует его, причем очень мягко и нежно, когда они ждут автобус до концертного клуба, где очередные знакомые Итана проводят гиг.       парень вздрагивает, отвечает тоже едва-едва, чтобы мягко, ему странно портить заданный темп — а когда они так же мягко отрываются друг от друга, Сонечка улыбается и приобнимает его.       — чего? — вопрошает Итан, приподнимая бровь. данный жест совершенно не соотносится с их общением.       — захотелось, — Сонечка улыбнулась, глядя слегка сверху вниз на парня; Итан хмыкает в ответ.       — ну допустим, — парень пожимает плечами, слегка приобнимая Сонечку за талию, — бля, где ебучий автобус?       — ни малейшего понятия, кот, — внезапно говорит Сонечка, и Итан совсем теряется.       он… кто? он, который отмахивается от людей, холодно держится и вечно растрепанный и с безразличным лицом?       — прости? — возможно, слишком резко спрашивает Итан, и Сонечка вздрагивает, пряча глаза.       — извини… я больше не буду, — голос Сонечки звучит… расстроено?        — кот? — все же сдается Итан, пожимая плечами, — ладно, кот так кот. уличный и грязный, правда.       и Сонечка неуверенно кивает, слегка улыбаясь; подъезжает нужный им автобус, и они залезают внутрь — Сонечка берет Итана за руку и чуть ли не заводит его туда. а тот — все еще потерян в своих мыслях; разве так делают, когда просто трахаются друг с другом?       в итоге, уже закинувшись водкой в очередном клубе, Итан вспоминает: нет.       и эта мысль укрепляется в его голове, стоит Сонечке пьяно поцеловать его снова на выходе из клуба — а затем за руку утащить к автобусной остановке, в тот день они ушли раньше, от совсем хуевой музыки воротило даже в хлам бухих.       не так уж и плохо, когда тебе кто-то симпатичен, наконец решает Итан.

≈ ≈ ≈

      однажды они идут в бар на какой-то ебаный концерт. классика.       как будто столько историй, забытых после бутылки, начинается у Итана с этих слов — и количество таких историй с Сонечкой растет тоже чуть ли не по экспоненте (а что еще им делать вдвоем, кроме как пить?)       эту Итан забыл тоже. смог восстановить по обрывкам воспоминаний их обоих, коих было немного.       итак, они пришли на концерт.       и в какой-то момент Сонечка абсолютно обыденно объебалась в туалете.       Итан не в первый, не во второй, не в третий раз это видел. естественно, наркотики принимают систематически. ебучая зависимость.       не то что бы ему это особо теперь нравилось. совсем нет. конечно, он же, блять, сам не заложник зависимости, чтобы осуждать людей с зависимостями.       очень смешно. нет. жизнь вообще шутка какая-то не смешная.       в общем, Сонечка объебалась. обычный вторник.       но не совсем как обычно: кто-то еще и пристал почти мигом, прижимая девушку к стене и чего-то требуя.       и пусть Итан видит, что Сонечка почти не дергается, не сопротивляется — ну, такое состояние — но моментом пытается вмешаться; потому что не сопротивляется не равно хочет.       сначала голосом.       — не лезь, а? — чуть ли не мигом требует Итан, пошатывающейся походкой подходя поближе, — хуй ты ебучий…       — а че, твоя девчонка? — чуть ли не издевательский интересуется какой-то левый парень — толстый урод, так его характеризует в голове Итан.       Сонечка взглядом Итана вроде как просит вытащить ее. взгляд стеклянный — но читать он в нем уже кое-что научился.       — а если так? — Итан не хочет и врать, и говорить правду; ну в его это природе, вилять как можно дольше от ответа напрямую.       — а ты скажи. да или нет? — парень противно лыбится, — по ней видно, что не против была бы…       Итан бьет, не думая и не глядя.       кажется, едва ли попадает, ну мажет по скуле, это не больно; однако парень матерится во весь голос, отпуская Сонечку, что с трудом стоит на ногах, и оборачиваясь наконец к Итану.       — пидор ебаный длинноволосый!       — самая длинная возможная твоя фраза, дальше мозгов не хватит придумать. сам такой, только волосы тебе такие не отрастить в жизни.       — да я тебя сейчас!..       — попробуй, — спокойно требует Итан.       парень пробует, бьет Итана — и нормально бьет, не так, как он.       что-то теплое течет по лицу, кажется, и нос горит чуть ли не адским огнем; кажется, сломан, если с утра Итан доедет до травмы, это подтвердится.       парень приосанивается, в ситуации считает себя ведущим; Итан бьет уже в висок, и наконец парень падает на пол.       так сильно было быть не должно, но если быстро уйти, похуй.       Сонечка все это время стоит у стены; Итан тянет ее за руку на улицу, та пытается сопротивляться, но наконец идет следом.       кажется, снова слишком сильно схватил, ну, хоть не по синякам.       кровь течет по лицу, шее, воротнику рубашки.       похуй, похуй, похуй.       Итан чувствует, как в его груди колотится сердце.       он тащит плохо соображающую и все еще как-то сопротивляющуюся Сонечку за угол, достает из кармана телефон, тыкает в его зависающий экран — сука, да что ж такое?…       сегодня явно не их день.       такси вызывает еле-еле, на экране долго крутится значок поиска; Итан ругается, пытается закурить и роняет сигарету в лужу.       твою ж, блять, мать, думает он — и моментально сгибается над мусоркой, в которую размашисто и не слишком точно блюет, при этом все еще придерживая одной рукой Сонечку, чтобы она не свалила.       вот дальше-то Итан ничего и не помнил — а открыл глаза только у себя в квартире, кажется, спустя не менее чем сутки.       наверное, он просыпался и до этого.       наверное.       Сонечка испуганно смотрела на него с другой стороны кровати: широко распахнутыми глазами и с хорошо выраженной попыткой понять, что с ним.       — че?.. — хрипит Итан, поднимая голову; та болит и совершенно не соображает.       Сонечка не лучше: понятное дело; на отходах, у него в квартире наркотики не водятся.       — у тебя кровь на лице, — истерически шепчет она, кладя руку на щеку Итану.       тот не дергается, сил нет; прижимается к холодной ладони, жмурится снова.       — какая кровь?       кажется, вопрос тупой и неуместный, потому что испуганное лицо Сонечки таким и остается.       — на лице у тебя. кровь.       — значит, получил в ебало, — бурчит Итан, хрипло вздыхая, — ты как?..       — хуево, — Сонечка тяжело вздыхает, — еще хочу.       — у меня не водится, — резкостью голоса и отрывистостью фразы Итан будто отрезает эту мысль, на что Сонечка слегка дергается, — извини уж. есть только пиво.       — а ты будешь…?       — конечно. мне тоже хуево.       но Итан не двигается; пододвигается к Сонечке поближе, наконец чувствует кожей, что что-то засохшее есть на лице.       — не встану сейчас, — бубнит Итан себе под нос, — давай-ка еще чуток полежим.       и они лежат — под молчаливое согласие Сонечки.       Итан как бы невзначай обхватывает Сонечку за плечи, клюет губами в макушку — потому что не знает, что еще делать.       умыться бы ему. еще выпить.       но сначала — это.       чтобы стало спокойнее.

≈ ≈ ≈

      говорят они нечасто — однако, когда говорят, друг о друге кое-что да узнают.       например, Сонечка однажды все же рассказывает Итану, что у нее там дома происходит — и диалог выходит примерно следующий:       — а синяки-то откуда? — Итан интересуется после секса, когда они дешевым пивом догоняются, лежа в постели.       — дома бьет отец. пьет и бьет, — грустно отвечает Сонечка, как будто констатируя факт и сразу после этого забирая из пальцев парня бутылку. кажется, хочет сказать что-то еще, но прерывается на полуслове.       но этого ответа Итану хватает: значит, тот, кто смеет называть себя родителем Сонечки, ее колошматит так, что до этих синяков ебучих?!       ублюдок сраный, решает Итан — и чуть ли не скрипит зубами, пока его переполняет, бурля и выливаясь за края, ярость, которую он вымещает, сжимая в пальцах край одеяла, коим он укрыл Сонечку.       с каких пор ему не насрать, что происходит с людьми вокруг него?       нет, вспоминает он; на бесконечную череду новых барабанщиков все еще плевать, на каких-то катящих к нему девок, что теперь Итан игнорирует, а Сонечка комментирует фразой «че это за телка?» — тоже.       а вот на Сонечку ему не плевать совершенно.       так что в обмен на откровение — тяжелое, уже ебуче тяжелое, даже если Сонечка хотела что-то добавить — он внезапно делится своим:       — я из консерватории отчислился. петь не умею потому что.       — умеешь, — моментально поправляет Сонечка, — и еще как… мне нравится очень.       — ну, дело твое, — Итан фыркает, — вот моему преподавателю не нравилось.       и не одному ему, мысленно добавляет Итан; многим, кто старого профессора уважал больше, чем молодого и энергичного парня с таким голосом, что петь ему уж точно в опере.       а в итоге он поет дерьмовый рок по каким-то клубам и ненавидит свой голос — аж так, что, пытаясь выпилиться, хуячит по горлу прямиком.       — мудак, значит, — предполагает Сонечка, отставляя бутылку на пол и прижимая к голому Итана плечу, — такое и не разглядел?       — плевать, — бубнит Итан, — не так уж мне было важно его ебучее мнение.       еще как было. Итан явно мечтал не об этом: не спиться в двадцать три, не спать со случайными спутницами на ночь.       хотя Сонечку, опять же, случайной не назовешь.       это уже такая штука… систематическая.       Итан прижимает Сонечку к себе, вздыхая и глядя сначала в потолок, а потом — на нее саму.       — а шрам?… — вдруг спрашивает Сонечка, проводя по шее Итана; и, хотя обычно парень на этот вопрос отмахивается, тут он отвечает и очень спокойно:       — а ты как думаешь?       — напали?… — предполагает Сонечка, все еще слегка поглаживая шрам кончиками пальцев; это почти не неприятно, и Итан не возмущается, разве что легонько морщится.       — я сам на себя напал, — горько усмехается Итан.       Сонечка негромко ахает, не отставая от шрама; Итан смотрит на нее. напугана? расстроена? все вместе?       — кот, не… не делай так больше, — наконец просит она, слабо улыбаясь.       — не думал, — ворчит Итан, гладя Сонечку по голове, — все, спокойно. ты тоже, чур, ни о чем не думай, а то я вижу… еще раз придется тебя снимать с подоконника, пока куришь — буду ругаться.       — Итан, — Сонечка пробует улыбнуться, и у нее это получается, — я…       — но сниму, — продолжает Итан, — а ты так больше не делай. а то с кем я бухать буду, если ты помрешь?       слова звучат слегка цинично, и Сонечка слегка мрачнеет. на самом деле за ними кроется совершенно другая мысль — и Итан, продолжая гладить девушку по голове, полагает, что она ее уловила.       «если ты помрешь, что я буду делать?».

≈ ≈ ≈

      с каждым днем, что Итан из череды своих серых и пропитанных спиртом проводит с Сонечкой, он все сильнее убеждается, что к ней привязан.       вспоминает сейчас, сидя в обнимку с бутылкой, не такую давнюю историю с ней — что останавливает его, заставляет алкоголь убрать в холодильник и пойти лечь.       гуляли они тогда после концерта; даже не такого паршивого, как обычно, разве что в слэме Итану крепко прописала в ребра одна его очень невысокая знакомая (и как ей самой еще ребра не переломали?..).       и вот они с Сонечкой, пьяные дешевым алкоголем, идут по набережной; питерский гранит максимально холоден, но если он вас ни разу не обнимал, вы ни разу не были в Питере.       и они держатся за руки. как будто уже не необычно; как будто такое уже частенько.       Итан фыркает в лицо ветру, опять не застегнул куртку; и на вопрос Сонечки, чего он так ходит расстегнутый, отвечает:       — мы все смертны, солнышко.       когда Итан особенно пьян, теперь его развозит и на милые прозвища; Сонечка улыбается, затем слегка хмурится и толкает парня в плечо.       — кот, не шути так, — просит Сонечка.       и после этой фразы Итан получает легкий поцелуй в губы, из-за чего сам приподнимает их уголок в ответ на  улыбку девушки.       Сонечка на секунду чуть ли не светится, это видя; сильное отличие от того ее грустного, уставшего лица, с которым Итан ее когда-то впервые увидел.       — ты умеешь улыбаться! ты… ты улыбаешься!       — я не умею улыбаться, — пытается возразить Итан, но проваливается с треском; это вранье, он врет как черт, и это понятно.       все он умеет.       теперь почему-то точно.       Сонечка, не отпуская руки Итана, пусть тому и приходится ее поднять для этого, взбирается на гранитное ограждение и следующие несколько шагов, осторожно балансируя, делает уже по нему.        он искренне удивляется, как это ей удается пьяной; но аккуратно старается обеспечить ей поддержку.       — кот, а сигареты остались? — зовет Итана Сонечка, и свободной рукой он лезет в карман торчащего из-под расстегнутой куртки джинсового жилета; проверяет пачку — две.       — ну две есть. сейчас обе или пополам? — Итан предлагает, как будто не зная, что ответит Сонечка.       — лучше два раза пополам, чем один по целой, — Сонечка присаживается, и Итан продолжает держать ее за руку; сжимает сигарету в зубах, давя кнопку, слегка замерзшей рукой щелкает зажигалкой.       вторая рука не менее замерзшая: у Сонечки-то руки вечно ледяные.       Итан затягивается, так глубоко, что едва не закашливается; Сонечка устраивается поудобнее на холодном граните (опять одета не по погоде: пальто, топ да юбка с колготками. он-то хоть шапку натянул. дурацкую. с помпоном. неважно), берет сигарету и тоже делает затяжку.       и выдыхает — ему практически в губы; все еще не выпуская второй руки Итана из своей.       Итан тянется, хватает Сонечку за воротник пальто — совсем легонько — и целует ее, притянув к себе. девушка едва успевает отвести руку с сигаретой в сторону.       получается медленно, тягуче и с отголосками нежности — Сонечка так целует, Итан лениво подстраивается.       а потом, когда они друг от друга отрываются — ворчит, тыкая пальцем в край воротника пальто Сонечки:       — застегнись. простудишься нахуй.       Сонечка слезает с бортика — и  застегивает; медленно, нерешительно, дрожащими пальцами, Итан едва ли не лезет ей помогать, но почему-то сдерживается.       ну кто она ему, в конце концов, для такого?       с другой стороны — в итоге именно Итан последнюю пуговицу застегивает тоже подрагивающими пальцами от холода.       потому что, даже если Сонечка для него практически никто, право он на это имеет.        они снова хватаются за руки.       ищут тепло, не меньше.       — устал, — хрипит Итан, поправляя шапку и наконец забирая сигарету у Сонечки, — в метро не успеваем. не против, если домой поедем?       кажется, все, имея в виду собственную квартиру, говорят «домой». это привычка без подоплеки, без намека; и Сонечка кивает, соглашается.       — поедем, — и добавляет со слабенькой улыбкой так, чтобы не услышал Итан, — домой.

≈ ≈ ≈

      не сказать, что у Итана в холодильнике какое-то изобилие продуктов — вовсе нет.       дай бог он сварил себе макароны днем до, когда был не настолько пьян и вообще шел на работу.       но все же, когда у тебя в квартире регулярно кто-то находится, кроме тебя самого, странно не предложить ему чего-нибудь — да хоть бутербродов с сыром, у которого завтра закончится срок годности.       не то что бы сыр от этого моментально рассыпется в прах или покроется плесенью (заебись тогда из Итана получится персона голубых кровей, только вместо удовольствия от уникального букета вкусов подобного сыра он получит удовольствие от поездки в реанимацию), но все же.       впервые Итан попытался, может, на третий или четвертый визит Сонечки к нему: открыл кастрюлю со вчерашним рисом, заглядывая в нее и морщась.       ладно, вроде нормально.       — будешь? я тут вчера рис варил. не только ж один кофе пить.       Итан косится на кружку Сонечки. в нем темная бурда, иначе не скажешь, знакомьтесь, она же дешманский растворимый кофе без молока и сахара; чтобы такое пить, надо обладать несуществующими вкусовыми рецепторами или желудком, переваривающим гвозди.       — спасибо, я не голодная, — отвечает тихо Сонечка, закусывая губу.       Итан шмыгает носом. серьезно? она тут с позавчера, завтра Итану на работу, погонит ее домой. и не голодная. да скорее он — английская королева (долгих ей лет жизни и чтобы точно не как у Итана).       — точно не голодная? честно не просрочка.       — точно… — голос Сонечки — тихий, нервный, неуверенный.       — не стесняйся, — Итан машет рукой, ставит кастрюлю прямо на стол и достает ложку.       сейчас бы хотя бы соус какой-нибудь сверху, но в холодильнике между пустой бутылкой кетчупа и какими-то таблетками, которые надо хранить в холодильнике и которые, кажется, остались еще с прошлых жильцов, мышь повесилась — если не какая-нибудь крыса-мутант.       Сонечка смотрит на кастрюлю все равно с недоверием — и под тяжелым взглядом Итана ложку берет.       возможно, он на нее тогда слишком сильно надавил — хуй знает.       есть все-таки надо.       а съела она вообще что-то с трудом и чем занималась дальше, пока Итан доедал, уйдя куда-то из кухни с телефоном в руках — разбираться сил у него тогда уже не было.       но как будто вот такой вот шажок был сделан — в сторону того, чтобы Сонечка дома у Итана ела.       или нет, думает он в следующий раз, когда пытается предложить ей еще что-то и получает снова цепочку из отказа, затем небольшой порции съеденной еды и ухода от него в ванную — правда, это под предлогом «вечер, я хочу в душ» он это никак с ситуацией не связал.       Итан зацикливается на этих мыслях, мигом, как Сонечка уходит наутро, устраиваясь на кухонном стуле, закуривая сигарету и подгибая под себя ноги.       будут потом болеть, потому что свело, да и хуй с ним.       два раза так совпало, что Сонечка совсем не хотела есть, но поела из вежливости?       или должен быть и третий, который Итану в лицо крикнет «это закономерность»?       и он пробует выяснить — уже некоторое время спустя.       экспериментатор хуев.       лучше бы не пробовал, становится ясно ему, когда это происходит снова — только на этот раз на лице Сонечки, когда она возвращается, Итан моментально замечает настолько неприязненное выражение лица…       — это ты на меня обиделась? — Итан приподнимает бровь, вытягивая очередную сигарету из пачки, — или чего?       — нет, — тихо отвечает Сонечка, — кот, я не буду на тебя обижаться.       — ага, — кивает Итан, все равно слабо веря, — ладно.       — да. я просто… — Сонечка замолкает, — я правда есть не хотела. наверное.       Итан пожимает плечами — и видит вдруг краем глаза, как у Сонечки бьет крупной дрожью плечи.       он садится прямо, чуть наклоняется к Сонечке и все еще сжимает в пальцах сигарету; наклоняет голову набок, пытаясь в уставших глазах напротив рассмотреть хоть что-то, но, стоит ему поймать взгляд Сонечки — она начинает плакать.       так, прямо, серьезно плакать.       истерически.       как будто сдерживала до этого какое-то время и тут прорвалось.       Итан поднимается, тушит сигарету об край блюдца-пепельницы и окурок роняет на стол мимо него; Сонечка, слегка наклонившись как-то неловко тыкается ему в плечо, продолжая рыдать навзрыд, а Итан подхватывает ее и приобнимает, кое-как прижимая к себе.       — э… э, ну… ну ты че? — да, не быть Итану мастером в успокоении людей.       — я… я реально не… не надо было, — слова даются Сонечке очень и очень тяжело, — просто не… не надо.       — я волновался, — Итан дернул плечом, специально не тем, в которое то ли плакала, то ли уже кричала Сонечка, — ты почти ничего не ешь и…       вместо ответа Сонечка разражается еще более сильной истерикой.       Итан судорожно пытается вспомнить, не употребляла ли она что-нибудь — да вроде нет, к этому моменту его пару случайных заначек с наркотой она уже обнаружила, а ночевала у него снова, откуда бы взяла, если от Итана почти не отходила в это время?       затем в его голову — удивительно, блять, что практически трезвую — вклинивается новая мысль.       она пиздецки худая. и не ест. это явно не сочетается.       настолько худая, что торчат ребра, что при всем желании Итан два ее запястья одной рукой прижмет к стене или постели (но ценой синяков, потому желания становилось все меньше. визуальное подтверждение чужих страданий намного эффективнее останавливало Итана), что аж глаза слегка выпучены — вернее, так кажется из-за близости лица к черепу по форме.       Итан хмурится так, что чувствует, как образуются складки на лбу.        наверное, это связано, но он слишком тупой, чтобы это понять.       так что пока отбрасывает эту мысль — и, слегка гладя Сонечку по голове с редкими волосами (они настолько редкие?.. как-то не приглядывался), лишь произносит:       — не надо, да?       — да, — быстро соглашается Сонечка, после чего раздается громкий всхлип, — я реально не… неважно.       как будто уже и сказать-то не может, что не хочет есть.       Итан замирает, обнимая ее, и думает, но, кажется, в его голове просто нет нужной информации для ответа.       и даже спросить некого.       наверняка его сестра знала бы, что сказать. Женька любопытная девчонка, много что знала и много чем интересовалась; вот только, на беду, сбежала из дома еще раньше, чем он съехал, и удалила соцсети, ни оставив ни записки, ни причины своего действия.       с тех пор ни Итан, ни родители не могли ее никак отыскать. со своим ограниченным контактом с родителями (а как иначе, если вечно пытаются одолжить денег, а у него у самого их нет) Итан не пытался делать это с ними заодно; он, собственно, вообще не пытался.       потому он без близкого общения — и без ответов.       без никаких.       ни насчет Сонечки, ни насчет судьбы Женьки.       Сонечка ложится спать тем вечером, уже умолкнув после долгого плача в его плечо, а Итан, дождавшись, пока она хотя бы беспокойно задремлет, направляется в душ, дабы хотя бы немного освежиться — и сменить рубашку с мокрым плечом на домашнюю потрепанную футболку.       кран скрипит, когда Итан открывает его, и вскоре прохладная вода начинает из лейки душа со слабым напором стекать по его плечам, торсу и дальше вниз.       Итан подставляет голову под воду, повесив лейку на место, волосы не особо щедро, но все же намазывает остатками шампуня, смывает его — все не глядя, зажмурившись, чтобы мыльная вода не попала ему в глаза.       а когда открывает их — под его ногами лужа мыльной, мутной воды, что упорно отказывается уходить в слив и посылает его к хуям.       Итан присаживается на корточки, едва не поскальзываясь и почесывая щетину — неужели опять отросла? надо побриться, ему завтра на работу, — и скептически смотрит на слив.       забился.       какого хуя?       шестеренки в голове Итана давно никто не смазывал, и скрипят и вращаются они медленно; то ли он это слышит, то ли все еще поскрипывает что-то в старых трубах или где еще в доме.       но наконец что-то щелкает, и на Итана внезапно льется холодная вода; он вскрикивает, ойкает и затихает, думая, не разбудил ли Сонечку.       кажется, когда после еды человек сразу встает и бежит в ванную или еще куда, он туда, возможно, блюет.       возможно, именно этим и засорился ебаный слив — и, хотя его давно надо было почистить, и, наверное, это знак, это внезапный и тревожный звоночек.       вылезя из ванны, Итан кое-как заливает слив химией и, слабо, но удовлетворенный результатом, выходит из ванной, предварительно натянув штаны (футболку на сушилке в ванной он так и не обнаружил)       Сонечка стоит напротив двери, привалившись к стене плечом; Итан даже пугается сначала, едва не роняет полотенце, которым еще вытирал волосы.       — ты в порядке?.. — спрашивает Сонечка; Итан перекидывает полотенце через плечо и дает ей вместо стены опереться на себя.       — да. холодная резко, мать ее, пошла, — дергает плечом, придерживая Сонечку, — пошли спать.       нет бы сам спросить, в порядке ли она — нет, конечно, сразу такая идея в голову Итану не приходит.       лишь в постели куда-то Сонечке в затылок он вполголоса бормочет:       — а сама как?       и Сонечка неопределенно хмыкает, чуть вздрагивает и отвечает — еще тише, чем он:       — все в порядке.       опять. стабильно в порядке.        ну, такой уж у них, наверное, порядок.

≈ ≈ ≈

      одним прекрасным нерабочим (на самом деле его просто снова уволили) утром среды Итан решает наконец прибраться в квартире.       он успевает только кое-как собрать мусор и одежду с пола спальни да вымыть его, когда Сонечка удобно (или не очень) оказывается в его квартире; с утра, видимо, собралась куда-то, да передумала идти, так что теперь стояла рядом с ним и смотрела на груду хлама в углу спальни, до которой так и не дошли руки (так что Итан тупо помыл вокруг нее и забил).       — что тут? — указывает на несколько сероватых от пыли коробок, и Итан пожимает плечами.       — да не разобрал с переезда. ничего нужного, раз ни разу туда не залез, — на Итане майка без рукавов, домашние штаны, а в зубах — сигарета; собирался курить, когда открывал Сонечке дверь, да так и не начал.       — кот, может, разберем их? — предлагает и слабо улыбается, как будто это должно помочь делу — и Итан снова жмет плечами, но медленно кивает.       — можно попробовать. почему нет.       стоит Итану поднять одну из коробок, чтобы не разбирать с метрового возвышения — и взлетает облако пыли; он шумно, с брызгами чихает, чуть ли не роняя «добычу».       — будь здоров, — Сонечка протягивает было руки, чтобы помочь Итану с коробкой, но тот мотает головой: что-то он сомневается, что Сонечка эту коробку поднимет.       — на кухне салфетки, принесешь? и воды заодно. пожалуйста, — на последнем слове голос Итана скрипит, как будто к нему очень непривычный.       — иду, — Сонечка неторопливо уходит в сторону кухни, а Итан ставит коробку на кровать, на которую накинут изрядно потрепанный жизнью плед, и открывает окно, дабы был свежий воздух и пыль не летала по замкнутому пространству; да уж, пол придется мыть снова.       когда Сонечка возвращается с салфеткой и блестящей своими металлическими боками кружкой, Итан уже наполовину прорвался через коробку.       венчал ее документ об отчислении из консерватории; Итан бросил бумажку на пол как будто уже почти безразлично, провожая ее взглядом и думая, не развести ли ему где-нибудь из такого мусора костер.       дальше — аккуратно сложенный, наверное, еще мамой черный костюм с галстуком-бабочкой; была к нему и такая белая-белая рубашка, рукава которой Итан порезал на тряпки (одна из которых валялась сейчас в ведре с водой, которой он кое-как вытер пыль с подоконника и пары открытых полок), а из остатка сделал разрисованную невесть чем одежку без явного названия и, понятно, рукавов. забавно.       костюм Итан слегка небрежно, но бросил на кровать; возможно, и сейчас в него влезет. сильно с тех пор не вырос, да и ростом никогда особо не отличался. не то что Женька или, не дай бог, отец, например — оба высокие, даже очень, и если то, что взрослый мужик был под сто девяносто ростом, не удивляло никого, девочка-подросток, доросшая до ста восьмидесяти пяти, несколько поражала воображение людей вокруг.       и вот под этим всем — фотоальбомы. непонятно зачем унесенные — мать наверняка уже раз двадцать подумала, какой у нее хуевый старший сын.       четыре, нет, пять — пятый на дне под остальными. Итан вытаскивает один альбом наугад, раскрывает и первое, что видит — дурацкую фотографию на фоне елки.       там его отец в старом пиджаке (кажется, еще вот его отца), с бородой с проплешинами (почти ровно там, где они теперь у Итана) и с кривоватой улыбкой (видимо, тогда выпил, Итан таких подробностей не помнит), что обнимает мать за плечи.       там мать в каком-то слегка несуразном платье и с явно неудачной прической (попыталась постричься сама и половина волос была заметно короче другой), которую не успела исправить — на лице написано недовольство, но все равно приобнимает детей.       там Женька в платьице в тон маминому, но подходило оно ей явно лучше, как ребенку, и с собранными в косичку волосами.       там, наконец, сам Итан — растрепанный, в рубашке да с повязанным галстуком отца — уж очень просил.       рукой матери — она вела семейные архивы — на другой стороне, что разглядывает Итан, вынув и перевернув фотографию, сделана надпись «Новый Год 199…». какая цифра написана последней — хрен угадаешь: то ли мать отвлек кто-то, то ли смазал, да и сам Итан уже не вспомнит, какой это был год. может примерно прикинуть возраст Женьки (может, ей тут где-то четыре), но посчитать не успевает.       — твоя семья? — спрашивает внезапно Сонечка, садясь рядом, и Итан невольно меняет фотографию на кружку с водой, делая пару глотков; Сонечка же аккуратно берет в руку снимок, разглядывая лица людей на нем.       — ага. мать, отец, сестра. ну и я. дружная семья, блять, — Итан криво ухмыляется, почти полностью невольно копируя улыбку отца на снимке.       Сонечка кивает, внимательно смотрит на Итана на фотографии — улыбающегося, счастливого.       — это вот Женька, сестра моя, — Итан тыкает пальцем в снимок, лишь бы отвлечь внимание от себя, — смотри какое чудо.       — младшая?       — ага. на три года, — Итан фыркает, — из дома сбежала подростком. с тех пор ее не видел. сам от родителей, понятно, съехал, но… не появлялась. я бы знал.       — почему? — Сонечка спрашивает, как будто Итан может знать ответ.       — а черт ее знает, — Итан медленно забирает у Сонечки фотографию, вкладывая ее на место, и находит другую.       там они с Женькой, уже чуть постарше, сидят за кухонным столом, едят какой-то тортик (и у Итана очень недовольное лицо). был повод или нет — да хрен его знает. отец периодически просто так притаскивал что-нибудь сладкое, чтобы порадовать детей.       или чтобы отвлечь от факта, что на это сладкое просадил последние деньги, а остальные проиграл на ставках. это Итан узнал уже только потом, когда стал постарше. из случайной ссоры, которую услышал через дверь спальни родителей.       Итан вздрагивает, выныривая из воспоминаний — хотя они преследуют его вполне себе и сейчас. недавно звонил отец, просил в долг, а у Итана снова не поднялась рука заблокировать — но, естественно, никаких денег он ни отцу, ни матери (сама виновата, что всю зарплату отдает на эту хуйню) давать не будет.       Сонечка сама вытаскивает фотографию, чтобы рассмотреть ее внимательнее, и переворачивает.       Итан тяжело выдыхает, пряча лицо в ладони — ну, черт возьми, нет.       Сонечка читает надпись на другой стороне — и негромко хихикает.       Женька своим детским почерком на фотографии написала «Кеше опять не понравился торт».       — Кеша? — интересуется Сонечка с легкой улыбкой на лице.       — Иннокентий, — Итан решает, что хуже уже не будет, что лучше самому сказать прежде, чем Сонечка начнет гадать.       — значит, Кеша, — улыбка Сонечки становится совсем довольной. детской практически, насколько ее, кажется, порадовало узнать его настоящее имя, — почему Итан? Иннокентий хорошее имя.       Итан хмурится.       — это ты еще полное мое имя не видела. там тихий ужас.       Сонечка смотрит выжидающе — и с тяжелым вздохом Итан ищет взглядом свой паспорт, что, кажется, вчера бросил куда-то на подоконник, когда ходил покупать пиво.       паспорта нет.       по всей видимости, то ли в кармане куртки, то ли безвозвратно потерян.       так что Итан мрачно изрекает:       — какой-то извращенец — наверное, мой дед — назвал отца Леопольдом. и еще один извращенец — уже мой отец — решил, что менять смешную фамилию необязательно… — глубокий вздох, — так что я все те ебаные годы, что хожу по земле, ношу охуительно примечательное в своей отвратительности имя Иннокентий Леопольдович Голубых.       Сонечка посмотрела на Итана выпученными глазами — а затем рассмеялась, прикрыв рот ладонью.       к такой реакции Итан привык. сильно обидно ему не было. разве что чуть-чуть.       — ага, ага, — вздохнул Итан, убирая фотографию на место, — хочешь — посмотри еще. только не трогай их больше, наверное. альбом разваливается уже… надо вернуть маме.       Сонечка смотрит фотографии, пока Итан пытается найти всему остальному содержимому коробок — школьные дневники и одежда, из которой он давно вырос — место.       материальное, серое, пыльное расстройство.       половину он, наверное, в итоге выбросит.       — Кеша, — Итан скрипит зубами и поворачивается, хмурясь, на что Сонечка моментально тушуется, — Итан… так сестра-то… почему ты ее не искал?       — я искал, — возражает Итан, поправляя на себе майку и вытаскивая из-за уха сигарету; в плохо зашторенное окно внезапно заглядывает солнце. уже конец февраля (достаточно времени прошло с их знакомства, аж месяца… три, четыре? что-то между. или вовсе больше?), оно навещает серый город все чаще, — не нашел.       — соцсети? — предлагает Сонечка, — наверняка она там общается с кем-то.       — старый аккаунт удалила, — Итан дернул плечами, — а новых пока не видел… хотя и проверял давно. может, имя другое стоит.       — а ты поищи еще раз? — Сонечка явно почему бы то ни было надеется, что Итан сумеет найти сестру, но он лишь пожимает плечами.       — может, — наконец уклончиво отвечает он. может, потом действительно попробует, но явно не сегодня и не сейчас, — пойдем покурим? и пол перемою. хотя бы комнату уберу, и хуй с остальным.       — а дальше что? — Сонечка закрывает альбом, аккуратно убирая тот обратно в коробку, и Итан вопросительно хмыкает, — ну, что делать будем… будешь…       — будем, — ворчит Итан, — вернее, я сначала буду по поводу работы общаться, она все-таки мне нужна, пусть и не очень хочется. а потом… да хрен знает. курить, смотреть телевизор, там сериалы сегодня детективные вроде идут. надо оно тебе?       Сонечка кивает — со слишком уж большой готовностью.       Итан вспоминает, что дома у нее припизднутый отец, и понимает, почему она не хочет туда идти.       потом, вечером, когда скучность того, что показывают по телевизору, достигает пика, Итан укладывает Сонечку на кровать, где они до этого сидели, и раздевает — слегка торопливо, но не настолько, чтобы казалось, что вот только секса он и ждал.       на запястьях, ребрах, бедрах даже — снова синяки.       на трусах — пятна крови.       раздельно эти факты могли бы значить в одном случае отца-мудака, а в другом — банальную женскую физиологию.       вместе? у Итана в голове — шумный звоночек, и не самый приятный.       а что, если?..       это «что, если» останавливает его, и он со внезапной усталостью тыкается Сонечке лбом в худое плечо; та пытается спросить, что у него случилось, но он лишь отмахивается.       Итан, кажется, и думать забыл, что за границей вечного пребывания в алкогольно-наркотическом угаре и на не самых чистых простынях у каждого есть своя жизнь.       у Сонечки — отец-мудак, что, теперь ему кажется, не только ее бьет, но и чего похуже, и совсем нездоровая худоба — кажется, буквально. Итан не врач, конечно, но это и идиоту вроде него понятно.       у него самого — бутылка, похороненные мечты да семья, которая разваливается, а он даже не в состоянии сестру, блять, поискать, не то что попытаться уговорить мать все же уйти от отца (хотя следовало бы).       засыпает он с подозрительно тихой Сонечкой под боком и полной головой тяжелых мыслей.       а чем, собственно, это все закончится?

≈ ≈ ≈

      такое явление, как запой, для Итана редкостью не было.       в него он входил часто, плавно и, в общем-то, незаметно для всех, кроме его работодателя (включая себя самого).       когда кончался март, он понял, что его отсутствие замечает и Сонечка.       раз приходить и трясет его, стоит ему запить и пропустить концерт — понятно, уже утром после, когда проснется, пьяным его в жизни не добудишься.       и в этот раз с порога ему в лицо прилетело:       — кот, ты плохо выглядишь.       — нормально я выгляжу, — почти обиженно буркнул Итан, и Сонечка тут же опустила глаза; сил как-то на это реагировать у него уже не было.       а в замызганном зеркале в ванной оказываются опухшее лицо и уставшие глаза.       Итан открывает очередную бутылку пива об край стола под такой же уставший (даже апатичный) взгляд Сонечки и фыркает.       — слушай, не самый удачный момент. я устал.       — кот, ты пьешь, — неожиданно начинает спорить Сонечка; обычно она бы скорее ушла, чем это сделала.       — а ты… — Итан теряется; как будто не время тыкать друг в друга пальцами, но уже начал, — ты колешься. и нюхаешь.       Сонечка тушуется, опускает глаза; Итан хмурит брови, слабо улыбаясь.       — солнышко, извини, если обидел, — поспешно добавляет он.       Сонечка кивает и неуверенно смотрит на Итана, так же слабо улыбаясь в ответ; вся эта ванильная хрень, какие бы к ней чувства ни питал Итан, на ней хорошо работала.       — не обидел, кот. просто…       — бросить сложнее, чем кажется. я знаю, — Итан достает сигарету из пачки, закуривает над уродским блюдцем.       — откуда? — Сонечка приподнимает брови, и Итан молча вытягивает руку к сушилке, полной металлических кружек; девушка, как бы вспомнив, медленно кивает.       — ну вот. а если долго употребляешь… — сколько они с Сонечкой общаются? почти уже полгода? и все это время при малейшей возможности девушка что-то да принимает, — тем более. есть способ, но…       — не в рехаб, — резко перебивает Сонечка, и Итан понимающе фыркает.       он тоже туда не хочет.       — а я и не предлагал. я так… народными способами бросил.       Сонечка фыркает, и Итану приходится со смешком пояснять. ну да. так сказал, как будто, хуй знает, какие-то отвары пил.       — заперся в квартире с несколькими бутылками и пил. пока не расхотелось, — хмыкнул Итан, — с работы уволили, но того стоило. больше на хуйню не тянет.       — алкоголь — та же хуйня, кот, — бубнит Сонечка себе под нос, и Итан пожал плечами — как по его мнению, все лучше, чем дешевая наркота.       — да. не спорю, — все же наконец кивает Итан, — но способ бросить другую хуйню.       он замолкает, делая наконец затяжку бесполезно до того тлевшей сигареты, и внимательно смотрит на Сонечку — а та внимательно смотрит в ответ, как будто ожидая от него чего-то.       Итан думает.       у Сонечки дома, видимо, лютый пиздец — учитывая то, что он стал замечать недавно. да и наркотики никогда никому не делали лучше; а как будто в случае Сонечки они — способ сбежать от пиздеца реальности.       как и квартира Итана, если на то пошло.       только как будто (как ни парадоксально) спать с каким-то левым мужиком чуть здоровее, чем гонять по вене.       живет с отцом. неужели больше негде? хотя не похоже, чтобы у Сонечки в целом было до хрена денег, чтобы съехать. да и как будто лет в девятнадцать-двадцать — Сонечке где-то так, может, даже побольше, да? — жить с родителями не зазорно.       Итан вздыхает — он съехал в двадцать, когда понял, что для матери его вечно пьяная задница без постоянной работы — вечный стресс, учитывая, что она едва справляется с тратящим все деньги отцом — и стучит пальцами по столу, привлекая внимание Сонечки.       она отзывается через пару секунд, приподнимая голову.       — если пропадешь на недельку из дома, — наконец начинает хриплым голосом Итан, — тебя сильно будут искать?       — не думаю, — в голосе Сонечки слышится какая-то неуверенная надежда — а что?..       — оставайся, — Итан жмет плечами, — бросать будешь.       Сонечку, кажется, такая перспектива пугает здорово — она смотрит слишком уж удивленным взглядом.       — а ты? — спрашивает она, и Итан мрачнеет.       — срать. тем более что для этого дела нам придется бухать… я-то успею, — врет Итан; как будто он вообще собирался уже бросить пить, — давай тобой займемся.       Сонечка кивает очень нерешительно, но кивает.       Итан открывает в следующие несколько дней для себя персональный ад.       плечом к плечу с человеком с ломкой, которому невероятно плохо; он не помнит, сколько раз он думал, что Сонечка сейчас задремлет и не проснется.        а когда думал — заливал в себя водку; и, когда Сонечка сама просила чего-то (Итан знал, что она нашла одну его заначку однажды, про которую забыл он сам, просто потому что заикнулся однажды, что со своих попыток попробовать занюхал не все), он утверждал, что все закончилось, и сам ей наливал.       это даже превратилось в рутину на несколько дней (и Итана опять уволили, но он махнул рукой: не то что бы за уже отработанное ему собирались платить, так что ну его к черту), пока Сонечка не начала медленно приходить в себя; конечно, Итан догадывался, что эффект был временный, но…       но зато не дома. и не то что бы Итан ее трогал — кроме объятий, в которых ничего криминального и неприятного он не видел.       Сонечка, когда была в сознании, прижималась к нему, тыкалась в пропахший уже алкоголем воротник кофты, в которой Итан спал; когда же Итан все же засобирался на третий день в душ (вспотел, батареи работали будь здоров), он этой же кофтой Сонечку укрыл, чтобы совсем не оставлять одну; а когда вернулся, увидел, как та цепляется за одежду, и уже не стал забирать обратно.       даже пошел, себе чай заварил вместо того, чтобы налить водки; выпил, съел пару кусков хлеба с маслом, чудо, что хлеб вообще еще не заплесневел.       потом — вернулся обратно, лег рядом, теплым боком прижался к Сонечке.       когда проснулся (потому что вырубился опять) — Сонечка почему-то цеплялась за его руку.       кошмар?       может быть.       наверное.       он тыкает Сонечку в плечо и, когда она еле реагирует, начиная издавать какие-то непонятные звуки, уже как следует ее встряхивает.       глаза Сонечка открывает медленно, находит ими Итана и явно чуть успокаивается; парень откидывается на спину, приобнимает ее поудобнее и хрипло интересуется:       — приснилось чего?       — да, — голос Сонечки дрожит, и он удивляется, что она вообще об этом заговаривает, — приснилось. что я дома и…       замолкает; Итан чуть встряхивает ее еще раз.       — водки?.. — что еще сказать, он не знает. на трезвую, наверное, тяжко рассказывать о всякой хуйне. а там явно хуйня.       Сонечка вместо ответа хватается за протянутую бутылку, что стояла рядом с кроватью, делает пару крупных глотков и отдает Итану; тот дергает плечами, сам отпивает немного и ставит ее на место.       заканчивается.       блять.       — отец, — Сонечка вздрагивает, и Итан прижимает ее к себе, — он меня…       молчит.       Итан тоже молчит, шумно дышит и пытается весь превратиться в слух — а слушать людей ему удается не так часто.       в основном — потому, что слишком уж скучно.       внимания не хватает — в голове каша из какой-то гадости, всегда что-то левое.       сейчас — чисто и плещется чуть-чуть водки, ну как воды в обмелевшей реке, только вместо русла — какие-то извилины в его, Итана, голове, которые вообще в наличии.       — он меня насилует, — наконец вырывается у Сонечки, и Итан вжимает ее в свой теплый бок крепче, — лет так с… давно. как мать умерла. и не один, — голос девушки звучит все еще напуганно; видимо, что-то такое ей и приснилось, — иногда с товарищами со своими. с собутыльниками.       не неожиданно, думает Итан.       но все равно — ощущение, как будто от после этой фразы к хуям фура сбила.       закусывает губу, сильно, до боли — и смотрит на Сонечку пристально.       та — на грани слез.       Итан затихает и тыкает ее лицом к себе в плечо.       слушает всхлипы, гладит по голове, по спине своими отрывистыми движениями — и пытается избавиться от какого-то чрезмерно гнетущего чувства.       что-то не так. «не так» на большем уровне, чем Сонечки хуевая жизнь, в которой сейчас хотя бы какие-то подвижки происходят.       и узнает он об этом совсем скоро — конечно, не к концу этой недели, когда Сонечка уйдет домой (препятствовать он не будет. да и зачем, наверное?..), но… но скоро.       так ему, по крайней мере, кажется.

≈ ≈ ≈

      Итан дает Сонечке ключи однажды — когда застает сидящей под дверью.       пришла, чтобы у него переночевать, а он был на работе.       тогда, когда утром снова собрался туда — сунул ей связку и буркнул:       — приходи когда хочешь.       и кофе сделал. и все.       работа — есть; доставка ебучая, опять, но что поделать.       туда и ходит, развозит целыми днями заказы на велосипеде; рутина, серое апрельское небо, непонятно, куда опять улетел целый месяц.       скоро, блять, лето.       или нескоро? учитывая питерскую погоду.       ну ебаный в рот.       еще мерзнуть.       Сонечка приходила, хотя не так часто, как думал Итан, что она будет. в основном — когда дома был; хотя пару раз находил свою квартиру чуть прибранной, а Сонечку — спящей.       после этого обычно шел звон бутылок на кухне, которые приносил Итан, а Сонечка просыпалась (спала она, мягко сказать, отвратительно) и шла к нему с постоянно каким-то упавшим видом.       однажды, когда совсем никакая, пусть и после нескольких часов сна, поднялась ему навстречу — застала на листании соцсетей.        Итан уже минут десять всматривался в страницу в ВК с именем «Евгений Голубых» и фотографией высокого розововолосого парня с легкой щетиной и в квадратных очках, что стоял на фоне, кажется, Троицкого моста, одетый в светлое пальто и с сигаретой во рту.       — это?.. — Сонечка глянула Итану через плечо, положив на него руку.       — а хуй знает. на Женьку чем-то похож, — Итан равнодушно хмыкнул, — по росту примерно она. ебало еще. да и видела она плохо, очки носила… носит, наверное, то есть. только это — мужик. прям… прям… ну смотри.       открывает фотографию, приближает ее, крутя колесиком мышки — щетина становится явнее и заметнее. в ней даже пара проплешин есть — Итан щупает собственное небритое лицо, находит пальцами похожую в том же месте.       Сонечка внимательно смотрит на него, затем — на этого Евгения на экране.       — может, фотошоп? — предполагает она, — ну, знаешь. девушка, которая страницу ведет, как у парня. все дела. да?       — хуйня, — бурчит Итан, сворачивая браузер, — так аккуратно не нафотошопишь.       Сонечка пожимает плечами и жмется к плечу Итана щекой, непонятно когда успев усесться рядом.       тот пару раз быстрым движением проводит ей по волосам — погладил по голове, стало быть. так ласку проявил. обычно так ни с кем не делал.       а спал, просто спал, как сначала было с Сонечкой, со многими. со многими из многих, правда, по разу и не более.       по пальцам можно пересчитать те разы, когда несколько: помнит Тому, миниатюрную девчонку с фиолетовыми волосами, у которой явно в жопе играл подростковый максимализм (было это с год назад, и девчонке было всего шестнадцать. ну, сама хотела. да и он не отказывал), помнит какую-то блондинку с большой грудью (но помнит очень плохо), вроде была еще какая-то… а, память у Итана дырявая. еще было раньше.       да и похуй. сейчас-то уже какая разница.       Сонечка нерешительно пытается отстраниться, и Итан качает головой, сам снова мягко прижимает ее голову к своему плечу. та вопросительно хмыкает, и Итан замирает, своеобразно приобнимая ее.       Сонечка как будто сейчас немного от него отстраняется, появляется реже.       нашла кого-то еще, с кем можно проводить время? быть может.       а, может, и нет.       почему Итана вообще это интересует? люди приходят и уходят.       Сонечка в конце концов окажется не исключением.       у него в жизни так было всегда и со всеми. что сейчас должно измениться?       — написал бы ты ему, — тихонько вдруг просит Сонечка, — вдруг… вдруг поможет.       — кому поможет? — Итан дергается, и Сонечка шугается от него, отсаживается чуть в сторону. он пожимает плечами — не хочет сидеть рядом и не надо.       — а вдруг сестру найдешь все же… или не сестру, — Сонечка покосилась на ноутбук, и Итан хлопнул его крышкой — возможно, жестковато для старичка, но да и ладно.       — и чего? найду, и? буду как еблан, лишним грузом висеть. лишняя проблема. не хочу быть проблемой, — Итан раздражается и сам не знает, почему.       — вдруг… вдруг он сможет тебе помочь, — голос Сонечки становится тихим и расстроенным, и Итан хмурит брови, — все-таки родной человек… тебе бы… тебе бы вылезать из всего…       Итан вжимает голову в плечи. какой вылезать? он в том еще говне, но, к сожалению, так ему уже привычно, по-другому получится вряд ли. что он сделает, если найдет сестру (или брата, если на то пошло? чем черт не шутит)? станет обузой для еще одного человека?       — а ты чего со мной возишься? я сам в это влез. меня не надо спасать. меня, блять, не спасти, если я сам не захочу…       — вдруг захочешь, — Сонечка встает со стула, и Итан вопросительно смотрит ей вслед, — я домой. пожалуйста, пожалуйста, я тебя прошу… напиши Жене. попробуй. просто… попробуй.       Итан встает, рвется Сонечку проводить — но она уходит быстрее, чем он успевает, споткнувшись об зарядку от ноутбука на полу, выбраться с кухни вслед за ней.       правда, ему кажется, что порывается остаться. когда встала, пытается сесть обратно и все же встает — грустно глядя на Итана и коротким движением поглаживая его по плечу.       слышит только звон и хлопок двери, наклоняется — и находит в собственном потрепанном ботинке ключи.       те, которые ей только с несколько недель назад дал.       ничего. ни объятия на прощание, ни поцелуя — вообще все это почему-то стало редким, Итан сам не инициировал, хотя, когда это происходило, был только за.       ладно.       скоро вернется.       да ведь?       а пока Итан возвращается на кухню, достает из холодильника бутылку водки и, выпив, все же отправляет сообщение этому «Евгению Голубых» — у которого при внимательном рассмотрении день рождения оказывается в тот же день, что у Женьки.       страница у него самого дурацкая: одна черно-белая фотография с сигаретой в зубах, где волосы у него еще покороче, но лицо уже пропитое, пара фотографий из клубов, где он выступал (таких же черно-белых), в графе имени стоит дурацкое «Ethan Rhodes» (с именем понятно, а фамилию он выбрал случайным образом из списка в интернете), а в разделе «о себе» лаконично написано «питерский алкоголик двадцатого века выпуска».       сам над собой мерзко не пошутишь — никто не пошутит.       сообщение он пишет добрых минут десять — не потому, что длинное, а потому что сформулировать его черт знает как.       наконец получается — фигово, но Итан все же жмет на кнопку отправки:

Ethan Rhodes (16 апреля, 23:46):

здравствуйте. прошу простить, но вы пиздец как похожи на мою сестру

      тишина. сообщение прочитано ровно через тридцать секунд — и долгое «печатает» висит на экране, за которое Итан умудряется сделать еще несколько глотков водки и закусить сушеной рыбой (редкостная гадость, но в магазине увидел первым делом ее и решил не заморачиваться).       наконец ноутбук щелкает звуком сообщения. Итан вскидывает брови, глядя на экран, и этой блядской рыбой едва ли не давится. Евгений Голубых (16 апреля, 23:47): Кеша?       он… не может просто знать.       не может. у Итана на странице — ни слова о его «прошлой жизни», а старую с новой не свяжешь никак — уж очень, очень на себя-старого, чистенького и в костюмчиках, не похож.       отвечает — трясущимися, непонятно, от выпивки или от волнения, пальцами.

Ethan Rhodes (16 апреля, 23:47):

Женька? не понял

Евгений Голубых (16 апреля, 23:49): Кеша. Ясен хрен не понял. На брата* я твоего похож       Итан долго смотрит на сообщение, хмурит брови, лезет в интернет — слово «трансгендерность» он видит после своего поискового запроса «девушка стала парнем».       может, он, конечно, дурак — но что такие люди есть, в курсе, и ему ровно, главное, что всем хорошо. значит, брат.       значит, Сонечка была права.       надо будет ей сказать при встрече — да даже не так, сейчас.       Итан берет в руки кнопочный телефон, а из-за уха достает сигарету; закуривает одной рукой, пока другой долго-долго щелкает по кнопкам, в итоге набирая «ты насчет Жени была права».       отправить.       тишина. обычно отвечает быстро.       ну да ладно — может, уже доехала до дома и спит.       а, может, телефон сел.       черт ее знает.       наконец Итан возвращается к экрану ноутбука — все еще сжимая в пальцах тлеющую сигарету.

Ethan Rhodes (16 апреля, 23:52):

брат так брат. ну, в таком случае, братишка, с тебя история, хули я тебя четыре года не видел

Евгений Голубых (16 апреля, 23:53): Ты так долго молчал, как будто послать собирался

Ethan Rhodes (16 апреля, 23:53):

нет, изучал вопрос. мне пох, кто ты, главное, что жив. рассказывай

Евгений Голубых (16 апреля, 23:53): Спасибо <3 Евгений Голубых (16 апреля, 23:56): Родители всегда несли такую хуйню про подобных мне людей, что я побоялся дома оставаться и им говорить. А вот тете Марине, помнишь, папина сестра, которая вся такая крутой психолог, я рассказал, она меня, когда в гости заходила, застукала за тем, что я в ванной грудь бинтом утягивал. Ну и помочь предложила. Свалить и все такое. Сказала, что отцу не понравится. Я не отказался Евгений Голубых (16 апреля, 23:57): Ничего так все, поступил в универ, снимаю квартиру, гормоны принимаю. Психиатра проходить ебучий ад Евгений Голубых (16 апреля, 23:58): А еще походу так получается, что ты будешь первым, кроме тети, кому я расскажу, что мне верхнюю операцию сделали вот только-только       Итан параллельно с сообщениями Жени читал и специализированный сайт, открыл почти моментально по одной из ссылок, что по его запросу выпали — так что то, что написал ему брат, понял сразу.

Ethan Rhodes (16 апреля, 23:58):

грудь отрезали? ну и нахуй она нужна

Евгений Голубых (16 апреля, 23:59): :D Евгений Голубых (16 апреля, 23:59): Братишка, это точно Евгений Голубых (16 апреля, 23:59): Ты-то сам как? Евгений Голубых (16 апреля, 23:59): И, Кеш, я по тебе очень сильно скучал Евгений Голубых (16 апреля, 23:59): Просто хочу, чтобы ты знал Итан улыбается — слабо, но улыбается, — а еще на него накатывает осознание, что он ненавидит рассказывать длинные истории в переписках. а у него она длинная, и еще как: за те четыре года, что они не виделись, жизнь его превратилась в кромешный пиздец.

Ethan Rhodes (17 апреля, 00:00):

я по тебе тоже очень сильно скучал, Женька

Ethan Rhodes (17 апреля, 00:00):

встретимся?

Евгений Голубых (17 апреля, 00:02): Сразу, как выйду из больницы. Так ты расскажешь, как ты?

Ethan Rhodes (17 апреля, 00:03):

разговор не для переписки. и даже не телефонный

Ethan Rhodes (17 апреля, 00:03):

выйдешь — дай знать

Евгений Голубых (17 апреля, 00:04): Как только, так сразу. Кеша, если тебя что-то волнует, лучше скажи сейчас

Ethan Rhodes (17 апреля, 00:04):

жизнь моя меня волнует

Ethan Rhodes (17 апреля, 00:05):

правда, хочу, чтобы это был разговор с глазу на глаз

Евгений Голубых (17 апреля, 00:05): Кеша… как скажешь. Давай адрес. Напишу, когда соберусь, скажешь, дома ли ты

Ethan Rhodes (17 апреля, 00:05):

до встречи, братишка

      Итан сбрасывает адрес и откидывается на спинку стула.       остается надеяться, что эта встреча случится скоро.

≈ ≈ ≈

      Женя появляется у Итана на пороге через неделю — и первым делом Итан, что уже успел до его прихода уговорить пол-бутылки виски, прижимается к его неожиданно плоской груди в достаточно крепком объятии.       Женя ойкает, но обнимает брата в ответ, оглядывая через его голову коридор: да даже там до хрена мусора и липкий уже от грязи пол.       — Кеша, ты… — Женя замолкает, — аккуратнее. там еще всему заживать хрен знает сколько.       Итан отстраняется, смотрит Жене в лицо — и перед ним очень явно мужчина с мягкой, но грустной улыбкой.       а еще с розовыми волосами, как на фотографии. правда с розовыми.       — Женька, не разувайся. твоим носкам полы не понравятся.       — догадался, — Женя вздохнул, — чай предложишь? у тебя бы убраться тут…       — чай есть. руки не доходят, — Итан хрипло вздыхает, и Женя наклоняется, принюхиваясь к воздуху.       — ты пил?..       — пью. уже как несколько лет пью, — Итан горько рассмеялся, — мечту топлю в бутылке. хера мне с два теперь, а не оперное пение.       Женя, скинув пальто (тоже то светлое с фотки), приобнимает Итана за плечи, ведет его на кухню и усаживает за стол: Итан крепко вцепляется в горлышко бутылки виски, не давая ее у себя забрать, и Женя качает головой, но и не пытается: только смотрит испытывающим взглядом, и Итан качает головой таким же жестом в ответ: дескать, не пробуй, не стоит.       Женя ищет что-то взглядом.       наверное, здоровую психику Итана, которая давно от него съехала, даже не помахав ручкой.       — зажигалка есть? чайник поставить.       — вон, лежит около раковины, — а в раковине — тонна грязной, блять, посуды, — воды я налил. вроде бы.       Женя приподнимает крышку чайника и, судя по тому, что тут же ставит его на огонь, вода там все же обнаружилась.       отлично.       Женя достает из раковины одну из металлических кружек (видимо, наименее грязную выбирал), споласкивает ее, ставит на стол и ждет, пока закипит чайник; Итан подталкивает коробку с чаем и упаковку дешевого печенья в сторону брата.       — Кеша, — голос у Жени серьезный, но мягкий, — давай, поговори со мной. что случилось?       Итан делает из бутылки еще глоток, ставит ее на стол — и его прорывает.       он говорит, и говорит долго: все время, пока Женя делает чай, а затем съедает половину пачки печенья, слушая Итана с грустно-охуевшим лицом.       Итан рассказывает все.       про отчисление Женьке напоминает, потом говорит про алкоголь, вечную безработицу, переезд от родителей, чтобы не делать матери еще хуже.       жалуется, что родители просят денег. говорит про множественные случайные связи, про дурацкий опыт с наркотиками, про то, как зимой шатался по городу, развозя людям всякие блядские заказы, и простудился бесчисленное количество раз.       и, конечно, между этим всем в его историях за последние полгода сквозит еле ощутимым призраком Сонечка.       он даже не описывает ее Жене, просто упоминает, что она есть, при каждом удобном случае: «а вот через две недели после того, как мы с Сонечкой познакомились…», «а вот когда я поехал с Сонечкой в клуб…», «а вот когда Сонечка оставалась у меня на ночь…».       и это естественно. Сонечка последние полгода — как будто неотрывная часть его жизни.       только Женя об этом не знает автоматически: на пятом «а вот мы с Сонечкой…» он вскидывает ладонь и наконец прерывает его.       — так. стоп. Кеша, все понимаю, и это пиздец, но… все-таки, кто такая Сонечка?       кто такая Сонечка?..       и ведь Итан на самом деле не знает, что отвечать.       что он про нее знает?       мало что, на деле, кроме пары психотравм и явно не самого здорового поведения.       даже фамилии не знает по факту или возраста — хотя первое ему не нужно, а второе… Сонечка явно совершеннолетняя, она не выглядит как подросток и уж точно так не мыслит.       наконец Итан закусывает губу и бубнит себе под нос:       — знакомая… подруга… не знаю. Сонечка… это Сонечка. пьем вместе. спим. ничего такого.       — ничего себе ничего такого. сколько общаетесь?       Итан снова пожимает плечами и пытается сосчитать.       — ну… ну полгода где-то.       — Кеша, — Женя наклоняется к Итану навстречу, а тот, как за спасательный круг, цепляется за бутылку виски, что теперь заполнена лишь на четверть, — я тебя знаю всю жизнь. если человек для тебя ничего не значит, ты и не позволишь ему так много времени с собой проводить. да?       — да, — бурчит Итан, толком и не понимая, к чему этот вопрос.       — тебе на нее не похуй, — вдруг говорит Женя, хлопая ладонью по столу.       — чего?.. — Итан широко раскрывает глаза, а бутылку сжимает до побеления кончиков пальцев.       — тебе не похуй, и это заметно. то есть…       Итан машет руками, молча перебивая Женю, и вдруг хмурит брови.       а если не похуй…       кто тогда Сонечка ему?       точно не случайная девушка на ночь, это не длилось бы столь долго.       тогда?..       Итан думает.       думает обо всех тех разах, когда просыпался в холодном поту от кошмаров, обнимая Сонечку, и ему было спокойнее, чем одному.       о том, как она старалась, несмотря на свое состояние, его поддерживать, помогать бросить пить — и как он по-своему, как умел, слушал ее и пытался сделать так, чтобы она перестала торчать.       как ждал ее каждый раз, когда она не приходила по той или иной причине — а когда он видел ее в последний раз? когда уходила, неделю назад? что-то странное. давно они так долго не виделись.       как волновался. реально волновался. что с ней сделал отец в очередной раз? увидит ли синяки или, того хуже, кровь?       это все хлынуло на Итана разом, как будто не то что открывая ему глаза, но даже разрывая веки, чтобы закрыть их больше на подобное он не смог.       у него в голове и, блять, сердце — много большее, чем сиюминутная симпатия к человеку, с которым делишь постель.       там больше, намного больше, и это разрывает его изнутри — особенно при осознании, что он Сонечку теперь уже с неделю вообще не то что не видел, но почти не получал от нее сообщений.       куда делась? непонятно. важно ли это Итану?       блять, еще как.       сколько бы он ни держал свои безразличие холодным фронтом, сколько бы алкоголь ни делал его апатичным — а Итан отнюдь не был бесчувственным уебком.       — я ее не видел неделю, — наконец изрекает Итан, глядя в янтарную жидкость в бутылке, а затем, глубоко вздохнув, добавляет, — кажись, я ее люблю.       Женя с облегчением хлопает руками себе по коленям — а затем его лицо мигом становится жутко встревоженным.       — неделю? Кеша, блять…       — я знаю, где ее искать, — перебивает Итан, снова хватая бутылку, — пойдем. ты как сюда приехал?       — на машине, — растерянно бормочет Женя, — ты чуть ли не на другом конце города живешь. я у тети ее взял, права у меня есть…       — повозишь меня? — Итан вскидывает бровь, ожидая, что Женя откажет.       в конце концов, сколько они не виделись? сколько ему предстоит Жене объяснить еще, кроме того, что уже успел?       как будто с братом решил встретиться только для того, чтобы погонять на его машине — хотя это не так.       Итан, как и писал, искренне скучал по Женьке.       а сейчас…       просто надо было решить проблему.       вопрос.       Сонечка — не проблема.       это вопрос, открытый, который Итана и только его — вряд ли кого-то еще она на самом деле волнует, да?..       Женя встал, звякая ключами от машины и все еще мягко улыбаясь Итану.       — братишка, ты молодец. все будет хорошо.       — ты бы знал, насколько все херово.       — догадываюсь, — вздыхает Женя, — и ты потом расскажешь мне все. вообще все. идет?       — идет, — Итан встает, все еще сжимая бутылку в руках.       сегодня она будет его спасательным якорем.       потом — как сложится.

≈ ≈ ≈

      следующие четыре часа вечера, плавно перетекающие в ночь — круговорот разъебанных квартир во всех подряд районах Питера и один заезд на заправку.       Итан тянет алкоголь медленно, но он кончается под второй час; дальше он уже как-то нервно сжимает пустую бутылку, пьяный в днище, нервный и на грани.       они с Женей сначала едут туда, откуда Итан Сонечку как-то увозил: поехали туда после концерта со словами Сонечки «там мой знакомый», а выяснилось, что это какой-то притон.       там пьянющая полураздетая девчонка пожала плечами и назвала другой адрес; и так по цепочке, пока Итану с Женей (Женя упорно отказывался ждать в машине, таскался с Итаном по лестницам и на одну из попыток Итана попросить его посидеть в безопасности ответил «я тебя только что нашел, хрена с два дам пойти одному в какой-то пиздец») в дверях не сказали:       — о. Сонечка? такая… худенькая, да? — Итан хмуро кивнул, — а, ну да. есть такая. зайди, глянь. правда, ей это, самое, — парень в, кажется, заблеванной толстовке дебильно играет бровями, и Итан сурово хмурится, а Женя, то ли уловив настроение брата, то ли о чем-то догадавшись, скрещивает руки на груди, — плохо там, кажется…       Итан, все еще сжимая в руках пустую бутылку из-под дешевого виски, толкает парня плечом, получив в спину раздраженное «эй!», а Женя прорывается следом уже без сопротивления.       Сонечка — в комнате в каком-то углу квартиры, распластанная на полу и с задранной юбкой; какой-то парень стоит с ней рядом с расстегнутой ширинкой и, ловя взгляд Итана, криво подмигивает ему.       — привет. не ебу, кто ты, но, возможно, хочешь перенять эстафету.       одна вещь, которую нужно понимать об Итане, кроме его очевидного алкоголизма: он в пьяном состоянии дико агрессивен, если его выбесить.       иначе не опишешь: злоба ничем не сдерживаемая, хлещет только так.       он думает только о том, как бы в этой полной пьяных людей квартире отомстить за Сонечку — и спасти ее.       он подходит к парню с ширинкой (Итан уже даже не пытается зарегистрировать в своем мозгу какие-то черты его лица), рычит ему в лицо:       — какого хуя?!       — парень, полегче, — просит парень с ширинкой, но на лице у него — ухмылка, и просит он неискренне, — ну… она объебалась, да ладно тебе. наверняка сама хотела, шлюха…       — заткнись! — выкрикивает Итан; где-то на периферии его зрения маячит Женя, который колеблется — то ли остановить брата, то ли нет, не понимает, на что тот может быть способен (не видел он ни разу брата пьяным. или видел, но максимум раз-два).       — а не то что? — парень лыбится, вообще ничего не боясь, кажется.       стоило бы.       Итан хватает парня за воротник, заставляя того пригнуться, а затем…       раздается холодящий и так вечно простуженную душу Итана звон, оборванный на середине вопль, а парень (чей воротник он великодушно выпускает), падает на пол, как мешок с картошкой.       темная лужа чего-то вязкого растекается под ним — и по растерянному «Кеша!..», которое он слышит со стороны Жени, а также по тому, что в его руке осталось лишь бутылочное горлышко, Итан окончательно понимает, что случилось.       но отказывается воспринимать. понимает, как факт, и только.       Итан, не отпуская остатка бутылки (настолько сильно сжал, что до боли, но выпустить не может, страшно, не за что больше держаться), пытается одной рукой поднять с пола Сонечку, поправив ей сначала юбку; та, кажется, без сознания, а даже если бы была, вряд ли воспринимала бы то, что вокруг нее происходит.       Женя вмешивается, стараясь не смотреть на распластавшееся тело парня на полу, сам довольно бережно поднимает Сонечку на руки и делает Итану жест, чтобы он шел за ним.       и Итан идет.       послушно, как зомби, который просто следует туда, где есть живые люди.       в этой квартире есть — но живыми не назовешь.       морально разложившиеся уж больно сильно.       с утра же даже вряд ли вспомнят, приходил ли кто-то и почему какой-нибудь Паша, или Игорь, или как его могут звать, лежит на полу и не подает признаков жизни.       Итан молится не вспомнить, что он это сделал.       молится хуй пойми кому: Бога нет, а даже если есть, он жутчайше Итана не любит.       он с трудом помнит даже поездку домой или то, где все же избавился от остатка бутылки в руке; помнит только, что Женя переворачивает его в постели на бок, стянув с него кое-как джинсы, и всего.       и вроде бы — вроде — рядом с ним оказывается в какой-то момент Сонечка.       не сразу: Итан краем слуха слышит, как журчит душ, видимо, Женя пытается сделать что-то, чтобы Сонечка проснулась хотя бы более-менее чистой.       ха-ха, забавно. Сонечка — наркоманка ведь.       смеяться Итану уже не хочется, смех хрипом застывает в горле — а затем он, наклонившись над краем кровати, блюет в непонятно откуда очутившуюся там кастрюлю (видимо, Женя больше ничего подходящего не нашел).       а потом Итан закрывает глаза и сворачивается в комочек — лишь потом появляется Сонечка, может, это ему вообще приснилось.       да, может быть.       он надеется, что нет.

≈ ≈ ≈

      следующие несколько дней похожи на кашу из блевотины и еще какой-то гадости; Итан помнит то ебучую кастрюлю, которая почти всегда чистая, то стакан воды и попытки Жени его накормить.       на первый день ест Итан с трудом и почти все выходит обратно — а на второй он хоть как-то приходит в себя.       вот только Сонечка — еще нет.       он обнаруживает ее на кровати рядом с собой в одной из своих футболок, и только; Женя в какой-то спортивной кофте, которую Итан, наверное, уже сто лет не надевал и которая ему чуть-чуть мала, стоит у плиты на кухне.       пока Итан идет туда на его поиски (сначала проходя через туалет), он пугается, не узнавая собственную квартиру.       понятно, что с ободранными обоями за несколько дней толком ничего не поделаешь, но вот все остальное…       чисто. мусор вынесен. ботинки в прихожей стоят в ровный ряд. одежда сушится на всех поверхностях, куда Женя смог ее повесить. с кухни пахнет свежим кофе (неужели, блять, в турке сварил, которую Итан еще полгода назад потерял?). в общем…       это самую малость не похоже на его квартиру — и это все же она.       Женя на кухне приободряюще улыбается Итану, ставя перед ним кофе и тарелку с оладушками.       — никак готовить научился, братишка? — интересуется Итан, со скрипом усаживаясь на стул напротив тарелки и первым делом закуривая сигарету из обнаруженной там же пачки; импровизированное блюдечко-пепельница на месте, видимо, Женя осознал его функцию.       — ты прямо на кухне куришь? — ворчит Женя, но приоткрывает окно, — ладно, спрашиваю так, как будто тут все уже не прокурено.       — ага, — Итан подталкивает пачку к Жене, и тот закатывает глаза, но, поправив очки, берет и сам оттуда сигарету; правда, старается дым выдыхать в окно, а не куда попало.       — да. отвечая на твой вопрос — готовить я научился, — Женя хихикает, — а то ты не помнишь, как я однажды сжег оладушки так, что потом кухню час проветривали.       — помню-помню, — Итан хрипло смеется, пробуя один из оладушков, — а ну, правда вкусно. ты их из чего сделал?       — в магазин сходил, когда вы заснули наконец, — Женя вздохнул, — девчонка у тебя, конечно… главное, что живая. наверное, не каждый бы такое вывез.       — живая, — выдохнул Итан с облегчением, — ну и отлично.       — вам, кажется, будет о чем поговорить, когда она очухается, — Женя покачал головой, — Кеша, скажи ей. все, что думаешь. ты так про нее говорил… мне кажется, что ты ей тоже не безразличен.       и Итан же хочет сказать «хуйня» — но молчит.       потому что не хуйня вовсе: если учитывать отношение Сонечки к нему, попытки тянуться.       понять бы теперь то, почему в последнее время она его отталкивала.       — три дня уже валяетесь, — продолжил Женя. а, три, не два. видимо, Итан где-то обсчитался, — слушай, я понимаю, что сейчас не хочется об этом думать, но мне надо побыть минутку заботливым младшим братом, окей?       Итан вздохнул, кивая и делая Жене жест рукой — дескать, продолжай — а затем заталкивая в рот еще один оладушек целиком и запивая кофе (ебануться, наконец-то вкусный кофе).       — так вот, — Женя сделал последнюю затяжку, туша сигарету о блюдце, — вам двоим нужна помощь. и, как бы… специализированная помощь. вы друг друга не спасете, как бы вам ни хотелось, понимаешь?       — угу, — Итан устало склоняет голову, жмурясь и потирая переносицу двумя пальцами, — понимаю.       впервые в жизни он, блять, что-то понимает.       — хорошо, — Женя улыбается и, видимо, хочет сказать что-то еще, но…       слышатся шаги, и они приближаются к кухне; Итан сам шикает на Женю и застывает с оладушком во рту.       в дверях, опираясь на косяк, стоит Сонечка; да, кажется, на ней действительно только его футболка да, может, трусы. Женя чуть ли не моментально вскакивает, освобождая стул, и кивает Сонечке.       — доброе утро! садись. Кеша с тобой как раз хотел поговорить.       — Женя, да?.. — Сонечка нерешительно и кое-как доходит до стула, садясь на него; Итан ловит ее такой же усталый, как и у него самого, взгляд, и уголок его губ, из которых уже не торчит только что проглоченная еда, дергается вниз.       — да, я, — Женя снова кивает, — я тебя знаю. слушай, чуть позже поговорим, м? когда вы с Кешей разберетесь. идет?       и, не давая никому ответить, Женя исчезает с кухни, прикрыв дверь — видимо, чтобы продолжить уборку.       в любом случае, уходит.       и вот они.       трезвые, в чистой квартире, при свете дня и, по сути, наедине.       как будто обнажилось все разом, что они пытались не обсуждать друг с другом.       Итан выбивает пальцами какой-то непонятный ритм у себя на коленях, смотря на Сонечку слегка нерешительным взглядом.       что вообще она хочет от него услышать? а что он?       так что Итан начинает с очевидного:       — где ты была, солнышко?       последнее прорывается внезапно, но напоминает о чем-то теплом, так что Итан считает это уместным; Сонечка нерешительно улыбается.       — да… то там, то здесь… у знакомых, — Сонечка вздрагивает, вспоминая о чем-то, — Кеша… то есть…       — Кеша, — поправляет Итан, как бы смиряясь.       — Кеша, — Сонечка снова слабо улыбается, — а ты меня как нашел?..       — пришел в одну квартиру, меня послали в другую. потом дошел наконец до тебя. Женя меня, наверное, возить заебался.       — он твой брат, — Сонечка тяжело вздыхает, — не заебался. он тебе помочь хочет.       — а ты? — вдруг спрашивает Итан; все же хочется самому услышать подтверждение тому, что ей не плевать на него.       — да… только ты не хочешь. и не хочешь, чтобы я была рядом, — Сонечка опускает взгляд — а Итан кладет ей руку на плечо, пристально смотрит на Сонечку и наконец:       — мне не плевать. я хочу, чтобы ты была рядом. и… и я устал. жить как живу, — наконец Итан признается в этом сам себе; как бы ни было привычно, а существовать так больше не хочет (это существование, а не жизнь, себя наебывать больше не надо) — хочет жить.       — ты хочешь?.. — Сонечка смотрит глазами, в которых маленькая, еле заметная крупица надежды плещется.       — да, хочу, — хрипит Итан, — ты же тоже хочешь. или мне показалось?..       — не показалось, кот, — Сонечка протягивает к Итану руку, и тот за нее берется, — я… я тебя вообще-то люблю.       Итан почему-то знает.       но услышать это приятно. как подтверждение, что его действительно в этом мире кто-то любит.       Женя понятно, но это любовь безусловная и братская; а вот за что его любит Сонечка…       но любит. и это факт.       — я тебя тоже люблю, — Итан сжимает ладонь Сонечки покрепче, ловя ее удивленный взгляд, — правда. я не знаю, как это показать. не помню, чтобы кто-то со мной… так. и не помню, чтобы сам хотел так.       — кот, — Сонечка теперь и правда улыбается, жмется к нему, и Итан рывком сажает ее к себе на колени — а целует мягко, это скорее простые касания губ к ее губам, щекам, в принципе к лицу везде, где он может достать.       — солнышко, — как бы подтверждает он, — так почему ты от меня пыталась слиться? думала, что не нужна?       — думала, — подтверждает Сонечка, негромко хлюпая носом, и Итан тянется погладить ее по щеке (а девушка с удовольствием подставляется под прикосновение), — дура, да?       — дурочка, — хихикает Итан, — моя.       бабочки в животе у него, наверное, костлявые и полумертвые. но есть, шевелятся.       — я думал, правда, что мне уже ничего не светит, — фыркнул Итан, прижимая Сонечку к себе поудобнее, — в жизни. вообще. сколько пью? с девятнадцати? скоро бы точку невозврата перешел.       — вряд ли, — возражает Сонечка, — не так долго же?       — четыре года? — Итан вскидывает бровь.       на лице у Сонечки бегущей строкой отображается чистейший ахуй.       — то есть тебе?..       — двадцать три, угу, — Итан кивает, снова хихикая, но уже нервно — реакция странная, — старик, получается. а ты сколько думала?..       — думала, что разница не такая большая… что лет девятнадцать-двадцать, — Сонечка слегка нервно сглатывает, и Итан трется об ее плечо в собственной футболке небритой щекой.       ну не может же быть?..       — стоять. а тебе сколько? — брови Итана взлетают вверх, да так и зависают.       он как-то сделал вывод, что ей больше восемнадцати, и застыл на нем: а так..?       — шестнадцать, — едва слышимо отвечает Сонечка, и Итан теряет дар речи.       а ведь они больше полугода назад встретились. может ли быть..?       Итан отбрасывает эту мысль, она ему не нравится; в любом случае…       Сонечка прижимается к нему немного нерешительнее теперь, то ли хочет уйти, то ли что — но Итан крепко целует ее в щеку и гладит по волосам.       — плевать. уже похрен. че сделаешь? и как бы… мы любим друг друга. и черт бы с ним. да?       — да, — Сонечка кивает, и улыбку на ее губах за сегодня Итан увидел больше раз, чем за кучу прошедшего времени.       — погоди, — еще одна тревожная мысль посещает голову Итана, — а твой отец давно?..       — мать умерла в четырнадцать, — просто отвечает Сонечка.       Итан стискивает зубы.       — …расскажи о себе. все, что сможешь. пожалуйста.       — ладно, — Сонечка жмет плечами, — справедливо… мать отдала меня на гимнастику в детстве. и мне ж нравилось… просто потом стало сложнее. тренера сказали, что с весом беды… ну… что вес лишний. догадываешься, что это фигово.       Итан догадывается. что-то у него щелкает в голове: это связано. пазл наконец начинает собираться воедино.       — ну и мать меня начала сажать на диеты, и… и вот. и все. а потом умерла. спилась, — Сонечка горько усмехнулась, — я думала, она спит. ну… ну нет. и отец переключился на меня. а я начала пытаться отвлечься от этого дерьма, и…       — …и алкоголь, и наркотики, — Итан вздыхает, — да.       его догадки подтверждаются. лучше спросит Женьку, что с этим всем делать: он должен что-то да знать, по идее. или знать, как точно узнать. помощь Сонечке не помешает тоже.       — а ты? — Сонечка приподнимает брови в ожидании ответного откровения.       — хотел петь. сильно хотел. в опере, блять, хотел!.. но, как видишь… не срослось. выкинули из консерватории, потому что я уже тогда начал отращивать волосы, а одному тупому старому преподу не понравилось… пристал, что голос дерьмовый — это правда. ну и… ну и написал об отчислении. пошел на все четыре стороны — пить и в разнос. и проебал все, что мог.       — еще не все, — Сонечка улыбается краешком губ, — ты же поешь. можешь петь. у тебя классный голос, кот, правда.       — может, — Итан, наконец, допускает возможность, чуть расслабляется, — можно все, если очень захотеть. ну или не все. или очень многое.       — и то верно, Кеша, — да, Сонечка — второй человек после Женьки, что может и будет его так называть. можно, все ей можно.       и он этому рад.       — вылезем, — решительно наконец говорит Итан, — вместе вылезем.       и затем, через паузу:       — переезжай ко мне. заберу тебя от этого болвана. сомневаюсь, что будет скучать.       — это точно, — нервно смеется Сонечка, а затем, видимо, полностью осознает предложение — и кидается Итану на шею, — кот, ты лучший!       и Итан, гладя Сонечку по спине — нормально, а не как будто смахивая пыль с футболки — наконец осознает, что счастье, наверное, все-таки есть. будь оно коммерческим бредом — у Итана бы в ближайшее время и не предвиделось. а сейчас, кажется, вопреки его уже не такому важному мнению, маячит где-то на ближайшем горизонте — осталось лишь протянуть руку навстречу и перестать топить себя самого.