На грани

Из кинотеатра Аделина вышла в прекрасном настроении, направившись с подружкой в KFC поесть какую-нибудь вредную вкусняшку. С Поповым Пегас прощаться не стала, просто потеряла его из поля зрения, позабыв, что он вообще был рядом. И они даже держались за руки… Но этот момент можно упустить, ведь осознавать всю неловкость этой казусной ситуации девчонка не хотела. Пока ждали заказ Пегас решила достать свой телефон, проверяя уведомления. Была парочка из классного чата, несколько от мамы, которая присылала фотографии из своего путешествия. Но больше всего кареглазую смутило одно единственное сообщение от Данила, открывать которое Деля не хотела. Расслабленная улыбка тут же спала с лица, скатившись на пол, оставляя взамен испуг. Похолодевшими руками девочка кликает на строку уведомлений, боясь читать. Данил Шастун: Во сколько ты будешь дома? 19:56 Аделина Пегас: Скоро, наверное 20:05 Парень тут же появился в сети, начиная что-то долго и стремительно печатать. Это безобидное сообщение настораживало, хотя в иной другой семье в этом вопросе не было бы ничего таинственного и страшного. Просто Шастуны решили выделиться и устроить всем семейством, кроме Антона, кошмар для Дели. Данил Шастун: Мы сейчас с Антоном едем в магазин. Насколько я понял из его слов, ты находишься в кинотеатре как раз в этом же ТРЦ куда мы поедем на папиной машине. Ты пойдёшь с нами, ведь это не обсуждается. У тебя есть 15-20 минут попрощаться с друзьями и спускаться на первый этаж, где и встретимся. Ясно? 20:10 Аделина Пегас: Хорошо. 20:10 Делать было нечего, как повиноваться чужой силе. Аделина тяжело вздохнула, опуская взгляд куда-то под стол. Маша, ранее увлеченная просмотром тик тока, быстро отвлеклась, тут же закидывая грустную подругу вопросами. — Что случилось? С кем ты переписывалась? — она обеспокоенно взглянула в карие глаза, замечая там снова эту непроглядную пелену грусти и отчаяния. — Данил писал, сейчас мы поужинаем и мне нужно будет уходить, — девочка поджала губы, тяжело вздыхая. Ну почему она попала в такое дебильное положение?! Почему у всем семьи, как семьи, а у неё даунство какое-то… Так ещё это даунство периодически подрезает дорогу к нормальной жизни. — Ну, это не дело! Чё он опять возникает?! — Маш, успокойся, — холодно проговорила Пегас, резко поднимая взгляд на подругу. — В ситуации, в которой нахожусь я, мне ничего не остается, как полностью повиноваться моему брату. Я хочу хоть иногда засыпать не в страхе, что меня изнасилуют или перережут горло за любую провинность… Эти слова, словно лезвие ножа ударили по сердцу, разрывая часть плоти на окровавленные куски. Их уже не вылечить. Они не заживут. Останутся глубокие шрамы. Такие глубокие, что захочется взвыть каждый раз, когда будешь прикасаться к ним. Но что она может сделать? В очередной раз пойти против и убедиться, что это худшее, что она может вынести для своей шкуры, нежели, чем повиноваться и идти по течению… Куда только это приведёт? Каждый раз, когда Деля старалась отключить голову и следовать за Шастунами и играть по их правилам, то от её жизни медленно, но верно откалывали какую-то часть. Сначала это была мама, потом квартира, после свобода и право сказать что-то без разрешения Владимира. Потом это была жизнь дорого человека, а завтра что? Насколько далеко эти люди зайдут завтра?! Какова вероятность, что в один день горло перережут самой девчонке или Антону, который тоже страдает от всего этого. Они были двумя изгоями этой семьи. Их ненавидели, хоть и говорили, что любили. Хотя, всё это наглая ложь, сыплющая в глаза песок, чтобы казаться нормальной семьёй без изъянов.

***

Маша обняла подругу на прощание, шепнув на ухо: «если что, то немедленно звони», — покидая дрожащую Аделину. Данил и Антон стояли рядом. И если младший задумчиво глядел в пол, желая раствориться в этой кафельной плитке, то старший пристально наблюдал за подружками, пока неприятная ему Лобанова не растворилась в толпе прохожих. — Что она шепнула тебе на ухо? — холодно спросил Данил, шагая в сторону гипермаркета. Он казался спокойным, но в то же время ужасно напряженным и серьёзным. От такой тяжести и натянутости с его стороны девчонка нервно сглотнула. Она всячески хотела не подавать виду, что нервничает при его присутствие, натягивала улыбку, но её испуганные глаза выдавали с потрохами. — Сказала, что напишет ближе к ночи как у неё продвигаются отношения с её парнем, — что-то подобное она уже слышала из уст Маши, поэтому от части ложью сказанное не было. — У Маши есть парень? Антон тихо плёлся рядом, не поднимая взгляда ни на брата, ни на сестру. Лишь исподтишка прислушивался к их разговорам, боясь вдруг встать, как кость поперёк горла. — Э-э-э… Да, — неуверенно выдавила Пегас, на что получила слегка недоверчивый взгляд Данила. — Вернее, тот мальчик, который ей нравится! — М, понял. А у тебя есть кто-нибудь? — Так в лоб… — смутилась девочка, на секунду зажмуриваясь. Вот-вот хлынут слёзы. Воспоминания, словно волны, приливают к голове, заставляя напрячь все последние силы, чтобы выдержать этот мощный порыв гнева, отчаяния и тоски. — А что греха таить! Так всё же? — Никого. — Понял, — холодно произнёс Шастун. Он был всё так же спокоен. Кажется он не поверил. Просто сделал вид, что удовлетворился ответом, а сам притащил своё любопытство до другого раза. В супермаркете они закупились продуктами на неделю-две вперёд и уехали домой, выполнив свой долг честно. По дороге никто не проронил ни слова, даже взглядом не пересеклись. Уже по прибытие в родную квартиру, Аделина сразу же, как помогла разгрузить пакеты с продуктами заперлась в комнате, затихнув там на довольно долгое время. Антон сначала покопошился в ванной, прошёлся по кухне и тоже притих в районе гостиной, залипая в телефон. Один Данил спокоен не был. Он бродил по коридору от стены к стене, периодически поднимая взгляд на часы, словно ждал какого-то запоздалого гостя. Потом пошёл на балкон и задумчиво скурил две сигареты, смотря на хмурое небо, затянутое тучами. От чего-то парень был неспокоен, метался из угла в угол, как загнанный зверь, не находя себе места. Сложно было догадаться о чём он думает, что его тревожит и тревожит ли его вообще что-то, или Шастун просто не знал куда себя деть со скуки — всё это было непонятно. В первом часу ночи, когда уже все в квартире спали, Данил тихонько вышел из своей с Антоном спальни, на цыпочках пройдя в родительскую комнату. Он включил приглушённый свет, осмотрелся по сторонам, словно проверяя, нет ли за ним слежки. Его болотные глаза мельком пробежались по углам комнаты, останавливаясь на небольшом шифоньерчике у окна. Этим предметом мебели никто не пользовался. Там лишь хранился старый хлам: вещи, газеты, советские книги, кнопочные телефоны, несколько бокалов из хрусталя, пряжа для вязания (бабушка Аделины любила вязать) и даже сломанная швейная машинка, которую Диане было всё жаль выбросить. Этот шифоньер стоял в углу, прикрытый фиолетовой шторкой так, что его сложно было заметить. Данил стремительно подошёл к нему, аккуратно отодвигая ящичек, где лежал какой-то хлам из старых пуговиц и лент. Но среди всего этого барахла выделились несколько вещей. Первая, наверное, самая непривлекательная, — это обычная зелёная тетрадь в клетку, слегка помятая. Парень аккуратно достал её, положив на подоконник рядом. Вторая, — небольшая стопка цветных фотографий, связанных верёвочкой. И третья, пожалуй рекордсмен по странности и непонятности — клочок чьих-то волос. Данил на секунду замер, нависая над выдвинутым шкафчиком с абсолютно пустым выражением лица. Но после этой паузы он аккуратно вытащил стопку фотографий, откладывая их подоконник. Он очень бережно огладил верхний снимок из стопки, будто бы он нёс для него огромную ценность. Хотя на этой карточке была изображена лишь пустая комната без присутствия в ней людей. Парень развязал тонкую нить, скрепляющую все снимки, которые тут же посыпались на белый подоконник, беспорядочно накладываясь друг на друга. Они были все разные, не похожие друг на друга, сделанные в разное время и в разных местах. Но объединяло их одно — девочка с карими глазами и кудрявыми каштановыми волосами, которая широко улыбалась и светилась от счастья на всех снимках. Парень улыбнулся, рассматривая то одну, то вторую фотографию, раскладывая их бережно в какие-то фигурки, будто то круг, то ромб. Это доставляло ему удовольствие. Такое приятное блаженство разливалось по телу, а сердце слегка кололо от тёплого чувства нежности. В эти минуты, когда Шастун рассматривал фотографии девушки он был спокоен, расслаблен, заряжался теплотой этих снимков, любовался улыбкой своей сестры. Но чем-то большим в сердце она была у него. Чем-то прекрасным. Но он откидывал эти мысли прочь, начиная сам себе противоречить.

***

Она скромно улыбнулась, отвела взгляд и снова вернула его на место, чтобы не казаться какой-то стесняшкой-няшкой. Не в её стиле так позориться перед едва ли знакомым мужчиной. Арсений Сергеевич ухмыльнулся, наклонив голову, его дыхание было так близко, заставляя сердце биться чаще.

— Ну и что ты ждешь? — тихо пробасил он, улыбка удовольствия вот так вот издеваться над бедным подростком расплылась на его лице.

— Ничего не жду. Хотя нет, — Аделина слегка задумалась. — Когда вы объяснитесь что происходит и что вам нужно?

— А что происходит? — Попов решил включить режим «дурачка», что ему совсем не идёт. Раскусить такое поведение можно буквально на два счета. Уж слишком этот образ не шёл ему. — А что не нужно?

— Не издевайтесь… То есть вы специально остановили меня посреди пустого коридора школы, чтобы ничего, да? — раздражение потихонечку вскипало где-то внутри Пегас.

Мужчина снова улыбнулся, только на этот раз ещё шире. В его голубых глазах проблескнул какой-то непонятный игривый смешок, который нарастал, нарастал и в какой-то момент его было уже невыносима сдерживать внутри.

Он наклонился ещё ближе так, что его губы были уже в пяти сантиметрах от губ девочки. Она ждала этого, знала, что рано или поздно он сделает это и наклонится ещё ближе. Его горячее дыхание опаляло бледное личико Пегас, заставляя мурашки бегать по коже.

Его губы уже в сантиметре. В глазах читается эта решительность и желание попробовать на вкус эти пухлые губки, но…

Девочка слышит трезвон будильника, глаза тут же распахиваются и вместо приятного лица Арсения Сергеевича только холодная утренняя комната представляет перед взором подростка. Сердце ещё испуганно колотится, а сознание противоречиво назначенной позиции шепчет: «не уж то я его полюблю?».