Вечно горящие огни

Лололошка осторожно обнимает Джодаха, будто он хрупкая фарфоровая кукла, которая может разбиться в его руках от малейшего неправильного касания. Прикосновения настолько осторожные и мягкие, что мозг не начинает громко и истошно кричать, бьясь в истерике и ужасе, а лишь тревожно молчит. Даже так страх не отпускает, он стал слабее и намного меньше, чем раньше, но никуда не исчез. Джодах просто ожидает подвоха, когда его ожидания и надежды вновь разобьют и превратят в пыль. Однако может в этот раз всё по-другому? Может всё, наконец, чётко и бесповоротно изменится? Может, стоит просто поддаться своим желаниям, чувствам и сердцу, которое в груди призывает к более активным действиям. Лололошка прижимается чуть ближе, вдыхая такой желанный запах кофе и книг. Он наполняет спокойствием, теплом и комфортом, что заставляет прикрыть глаза и улыбнуться. Неожиданно все мысли и переживания доходят до головы Лололошки, и он отстраняется, краснея, хватаясь за голову, и начинает махать руками из стороны в сторону. Джодах тоже краснеет и прикрывает лицо своими крыльями, заключая себя в своеобразный кокон. — Прости-прости! — шепчет Лололошка. — Я просто привык обниматься с друзьями! И забыл, что тебе это не нравится! Ох, Время, а если бы у тебя началась паническая атака или истерика, или что ещё хуже?! А если-, — Лололошка не успевает закончить предложение, как к его губам прикладывают палец, приказывая замолчать. — Ничего не случилось. Всё хорошо. Вроде. Я надеюсь. Давай, просто забудем об этом, хорошо? — спрашивает Джодах, приложив руку к горячему лбу. — Д-да, ты прав. Продолжим просмотр? — последнее предложение звучит скорее как факт или утверждение, но никак не вопрос. Персик смотрит на них в проходе и прикрыв глаза, крутит головой в разные стороны. Будь у неё возможность, она бы с большой вероятностью ударила себя лапой по лбу. Уж больно её забавляет, и одновременно выбивают из колеи отношения этих двоих, которые больше походят на безумные качели, которые не могут остановиться в силу своей природы. Намёки и предпосылки к тому, чтобы сделать первый шаг кажутся кошке очевидными и буквально лежащими на лапе, но видимо такими они кажутся только ей. Ибо Джодах и её хозяин лишь могут на данном этапе только смущаться, отводить взгляды и тяжело вздыхать друг о друге, неспособные произнести пары слов, которые потом звучали бы с их уст из раза в раз, куда увереннее звонче и ярче. Однако, кажется, сейчас слишком рано для начала их истории: проблемы, нерешённые вопросы и душевные метания не решены. И лучше разобраться со своими тараканами, прежде чем строить на руинах не до конца, ушедшего в небытие прошлого будущее. Поэтому в этом случае остаётся лишь тихо ждать, пока первые аккорды их песни смогут полноценно взмыть в небо, не растворившись в воздухе. Кошка переступает с лапы на лапу, прежде чем запрыгнуть на кровать и пройти мимо двух существ, одарив их своим прищуренным взглядом, который они ни во что не поставят думая, что он ничего не значит, а она лишь жмурится от света. Именно в такие мгновения Персик сожалеет, что не умеет говорить или писать, чтобы хотя бы косвенно намекнуть о том, что она хочет, думает и желает, поэтому изгибает хвост в форме вопроса и ложится между Лололошкой и Джодахом, чтобы получить внимание и ласку к себе. Персик переворачивается на спину и прижимает согнутые лапы к себе, из-за чего начинает походить на суриката. Лололошка чешет живот своему любимцу, на что та лишь довольная прикрывает глаза, улыбается и начинает мурчать. Лололошка лежит на плече Джодаха и смотрит вместе с ним фильм. Глаза от усталости готовятся закрыться и спокойная атмосфера этому явно способствует. Из динамиков играет тихая музыка на фортепиано в капелле с укулеле, переплетающаяся с плеском воды и тихим шелестом травы. Однако всю это идиллию нарушает рингтон песни «Nothings' work out» мобильного телефона. — Ты не против — я отвечу? — спрашивает Джодах, доставая из кармана телефон. Лололошка отрицательно крутит головой, приподнимая её, чтобы Джодах мог встать. Ави проводит пальцем по экрану вверх, идя в соседнюю комнату. Ноги от чего-то подкашиваются, а от былой атмосферы не остаётся и следа. Холод, дующий из щелей окон, заставляет съёжиться под рубашкой и, зажав телефон между плечом и ухом, застегнуть пуговицы. Крылья боязливо прижимаются к спине, а перья походят на острые чешуйки. Кончики пальцев потеют и холодеют, а язык проходит по пересохшим губам. — Алло? — спрашивает Джодах, чувствуя, как колкая дрожь с мурашками прокатывается по его телу. — Алло, привет, Джодах. Как дела? — раздаётся из трубки чуть хрипловатый голос Смотрящего. От этого голоса сердце почему-то болезненно сжимается, а крылья начинают чуть подрагивать. Смотрящий никогда ему не звонит первым, если дело, конечно, не требует отлагательств. Всегда его звонки касались только дел и работы, будничные разговоры, как он считает можно и обсудить в реальной жизни, не тратя его время понапрасну. «Телефон — это ещё одно место работы» — слоган, которого он всегда придерживался и придерживается. Джодах ещё не обнаружил ни одного нарушения в этом странном расписании. — Нормально. Что случилось? — вопрос, будто звенит в воздухе и источает ужасный холод, добирающийся до каждой частички тела. — Твоя проницательность как всегда поражает, — говорит Смотрящий, пытаясь увести тему разговора в другое русло. — Что случилось?! — тон Джодаха приобретает грубые ноты, с оттенком злобы и раздражения. — Что ж всё рано ты бы это узнал при нашей следующей встрече, — Смотрящий ненадолго замолкает, а затем продолжает: — Три дня назад разбирался с твои делом и отрабатывал одну из версий. Приехал в один из районов, нашёл украденный телефон, на которое пришло сообщение с угрозой лично мне. И в итоге мне прострелили плечо. Повисает гробовая тишина, Джодаху, кажется, что ещё немного и телефон выскользнет из ослабевших пальцев, хотя на самом деле они сжимают его чуть ли не до хруста микросхем и плат. Зрачки злобно сужаются и становятся похожими на две точки, а крылья напрягаются до предела, из-за чего кончики маховых перьев сужаются, их структура становится плотнее, из-за чего сейчас они могут нанести довольно ощутимый вред. — Сколько ты планировал это скрывать от меня?! — Джодах чуть ли не переходит на крик, совершенно забывая о том, что в этой квартире помимо его и одиночества есть ещё существа. — Вот поэтому и не собирался. Ты слишком любишь всё возводить в абсолют. Тебе надо заботиться не о моём здоровье, а о своём. Ты разгуливаешь по улице, так будто можешь что-то противопоставить пуле или существу, с холодным оружием в руке! Джодах тяжело выдыхает, чтобы не сорваться на крик и не сбить или уничтожить всё вокруг себя крыльями. Однако получается, мягко говоря, ужасно. — Возвожу в абсолют? Возвожу в абсолют?! Ты издеваешься?! Тебе буквально прострелили плечо, ты мог умереть от обморожения, от заражения или потери крови! И это для тебя ничего не значит?! — Джодах ненадолго замолкает, чтобы перевести дыхание. — Не надо за меня так сильно переживать, и ты прекрасно знаешь почему! Я не тот зашуганный и беспомощный подросток и тем более не тот беспросветный пьяница! Я могу себя защитить и постоять за себя! Смотрящий болезненно выдыхает, стараясь приглушить стон боли. Белоснежные бинты пропитываются небольшим количеством крови, которая, словно акварель на белом листе, расползается в разные стороны. Белёсые глаза на секунду зажмуриваются от яркого света, льющегося из окна, и вновь открываются. Губы невольно формируются в улыбку от того, как фантазия рисует разъярённого Джодаха, чьё лицо с каждым новым словом от Смотрящего становится всё более похожим на помидор, как пальцы до побелевших костяшек стискивают телефон, а крылья злобно трепещут. — И всё же, тебя все твои познания не спасут. Конечно, вероятность того, что убийца решит в открытую на тебя напасть крайне мала, но она и не нулевая. Так что гадай, сколько хочешь, и ходи по острию ножа пока можешь. От смерти тебя это не спасёт. Не умрёшь ты — пострадают другие. И тут выбирай, не выбирай. Один и тот же исход! — устало сквозь белую пелену боли говорит Смотрящий. На противоположном конце молчат довольно долго. И от этого становится страшно, однако тяжёлое дыхание всё же, как никогда успокаивает. Оно как один из самых ярких флагов, что дарит спокойствие и умиротворение и даёт надежду на то, что собеседник в порядке и не успел ещё ничего сделать с собой или своим телом критичного. — Ты сейчас где? В больнице или уже работаешь, забив на все рекомендации врачей как обычно? Надеюсь, тебя заперли в больнице и не выпускают, а то даже боюсь представить, как бы ты работал с простреленным плечом. — Я в больнице, хотя ранение не такое критичное. Если бы не застрявшая пуля и возможная смерть от потери крови, то я бы уже работал. Отлёживаться здесь не вижу смысла, — недовольно бубнит Смотрящий, на что слышит лишь тяжёлый вздох. — Ты не исправим! Назови номер больницы и палаты, я постараюсь в ближайшие несколько часов к тебе приехать. — Не стоит за меня беспокоится… — Номер! — приказным тоном говорит Джодах. — Больница номер восемь, палата шесть, койка три, — устало говорит Смотрящий, понимая, что спорить и пререкаться бесполезно. У следователя просто нет больше сил вести это диалог, поэтому он сбрасывает звонок, не дослушав до конца прощание Джодаха. Смотрящий поворачивается в правую сторону и смотрит, как содержимое капельницы по трубке медленно перетекает в его тело капля за каплей. Боль отходит пока на задний план и сразу становится легче дышать и жить. Его тусклый взгляд устремляется в сторону двери со вставленным стеклом. Смотрящий просто не может спокойно лежать и ничего не делать. Он хочет вернуться к работе и продолжить начатое. Угрозы и покушение на жизнь его не пугают, а лишь раззадоривают и заставляют работать в несколько раз усерднее. Тем более Смотрящего никогда не заботит собственная жизнь и здоровье, он кладёт всё это на алтарь смерти ради других. Смотрящему крайне дороги любые жизни и переживания, которые, словно бензин или керосин, заставляют в его груди огонь разгореться сильнее. Смотрящий будет копать до истины, настолько долго, насколько это потребуется. И смерть его не сможет напугать, ведь в этой партии сейчас именно его ход. Загадки, тайны и кресты Помочь тебе не так смогли. И ты умрёшь от той красы, Кровавой, что поймать смогли. Улыбки блефа стали ярче, А ты в упор не замечал Намёки, что вот стали жарче, Из-за чего вдруг проиграл. Бросаешь кости всё сильнее Надеясь, ты на тот успех, Что обеспечит то решение, Где жизнь спасёт от всех утех. А крови с каждою секундой Всё больше на твоих руках. Вы отойдите дальше фунта, Что б смерть узреть в чужих глазах. Но вы же слепы, как и люди, Хоть в этом можете признать Свой проигрыш ради смерти, Что ты не смог предугадать.

***

Утром Эбардо просыпается раньше режиссёра, жмурясь из-за солнечных лучей, что били ему прямо а глаза. Парень поворачивается и видит, что Франческо до сих пор спит, с силой в кулаках сжимая его одежду, тихо посапывая. Эбардо осторожно встаёт и зашторивает окна, чтобы эльфа не разбудил этот яркий белый свет. Сан-Фран, несмотря на закрытые шторы, жмурится и вскоре открывает глаза, ожидая увидеть стены собственной квартиры и разруху вокруг, однако видит лишь светло-болотные стены и изумрудные шторы, которые Эбардо пытается зашторить. Голова болит так, будто вчера он пил, причём явно не стакан и не два. Собственная рука проходит по лицу, пытаясь снять боль и напряжение, однако это не сильно помогает, ибо почти каждое движение сопровождается болью в мышцах, которая пускает разряды по нервным окончаниям. — Замечательно день начинается, — устало протягивает Сан-Фран, шипя от боли. Эбардо замечает небольшое движение и копошение и поворачивается полностью. — Вы уже проснулись? Как вам спалось? Эбардо подходит ближе к кровати и склоняется над Франом, смотря на его растрепавшиеся волосы, заспанные глаза. — Ага, проснулся. Спалось прекрасно, а вот сейчас чувствую, что умру или развалюсь. — Что-то болит? — с тревогой в голосе спрашивает Эбардо. — У меня просто всё болит, — говорит Фран, раскидывая руки в разные стороны, на манер звезды. После ответа Эбардо сразу уходит за аптечкой, чтобы помочь эльфу, полностью игнорируя дальнейшие возмущения, так как он и сам знает прекрасно, что для эльфа будет лучше. — Не надо мне помогать, — говорит эльф, но Эбардо его уже не слушает, так как убежал в соседнюю комнату за аптечкой. Сан-Фран просто лежит и смотрит в потолок, будто на нём нарисовано что-то интересное, не в силах даже пошевелиться из-за боли. Никогда ещё эльф не думал, что магия настолько напомнит о себе утром. Раньше всё было по-другому и хватало лишь хорошего сна и еды для восполнения сил и энергии. Хотя возможно свою роль сыграло ещё его халатное отношение, как ко сну, так и к еде. Вскоре Эбардо возвращается с небольшим стеклянным пузырьком, с прозрачной жидкостью и шприцом. Сценарист немного испуганно и настороженно, на это смотрит, но довольно быстро себя успокаивает тем, что это вынужденная мера, и он сам довёл себя до такого состояния, что сейчас не может ничего противопоставить существу напотив. — Это обезболивающее? — спрашивает Фран. — Да. Уколов, я думаю, вы не боитесь, так что быстро вколем — и станет легче, — Эбардо усмехается и садится рядом. — Понятно… Эбардо отламывает стеклянный кончик и набирает в шприц жидкость, чуть выпуская её дабы проверить герметичность шприца. Одеяло откидывается в сторону, Эбардо протирает предплечье эльфа проспиртованной ваткой и подносит шприц к месту на пять сантиметров ниже кости в верхней части плеча и погружает его в плоть, заставляя эльфа скривиться от ощущения лёгкой боли и того, как лекарство медленно течёт по венам. — М-да ощущение не из приятных, — говорит Фран, когда игла покидает его тело, а вата несколько раз проходится по месту укола. — Надеюсь, хоть это будет для вас уроком — и вы перестанете так доводить себя. — То, что это не повторится, не обещаю. — А если я вдруг заставлю вас пообещать? — И как же ты меня заставишь это сделать? — спрашивает эльф вскидывая бровь вверх, чувствуя, как боль медленно, но верно исчезает. Сан-Франа резко дёргают на себя, заставляя оказаться сидящим на своих коленях, а ноги закинуть Эбардо на плечи. Лицо режиссёра от такой позы вспыхивает красным, зато Эбардо, более чем, всё устраивает, так как тот получает прекрасную возможность искусать чужие бёдра, чем успешно и пользуется, хитро улыбаясь и иногда проводя по ним языком. — Да, твою мать, только утро наступило! — возмущается Сан-Фран. — Я понял! Отпусти меня! Эбардо ему не верит, так как сейчас на чувства раскаяния это не походило, поэтому за такую дерзость кусает нежную кожу до крови, заставляя сдавленно всхлипнуть. — Я правда понял, — уже спокойно говорит режиссёр и получает долгожданную свободу. Именно этих наказаний он так и боялся, поэтому в голове уже сам собой рисуется план побега, который перерезает на корню одна мысль: «А если он с собой что-нибудь сделает?». Сколько бы Фран не отнекивался, но за Эбардо он очень сильно переживал, особенно если учесть совсем недавний порыв покончить с собой, от которого только спасла быстрая реакция Франа и его умение взламывать такие замки. А будь замок другой или Фран приехал на минуту позже даже страшно представлять, что случилось бы с ним. Однако пусть тот миг и прошёл, и всё закончилось хорошо, но мысли «а если бы» всё равно бьют под дыз и рисуют слишком яркие и печальные картины в голове. — Есть не хотите? Вам бы это не помешало, чтобы восстановиться после таких затрат магии. — Есть? Я бы кофе с удовольствием подавился, но, как я понимаю, пока ты выполняешь роль моего лечащего врача, то ты меня насильно накормишь. — Правильно понимаете, — закатив глаза, говорит парень, услышав, что Фран вновь хотел давиться кофе. — Собственно, что я ожидал. Что ж тогда идём, дорогой. Только через пару секунд до мозга сценариста доходит, что он только что сказал и кому, из-за чего лицо вспыхивает красным, а стыд накрывает с головой. — Я-я хотел сказать Эбардо! — пытается отмахнуться Франческо, но желание парня поиздеваться над ним уже активизировалось, а руки полезли и начали ощупывать и гладить всё, что можно и нельзя. Оговорка режиссёра заставляет Эбардо тихо усмехнуться и хитро прищуриться, а неловкие оправдания уже никак не помогают ситуации и не спасут Франа от дальнейших подколов. Эбардо притягивает Франческо ближе, чуть оглаживая его рëбра. — Да неужели? — Эбардо тихо посмеивается, приблизившись к затылку и опаляя его тëплым дыханием. — Вы знали, что плохо подбираете оправдания в таких ситуациях? Эбардо прикусывает кончик заострëнного уха и после просто укладывает голову на чужом плече, хитро улыбаясь и мурча от прекрасной возможности лишний раз поиздеваться над Франом. Сан-Фран сдаётся, понимая, что в этой борьбе ему и правда не победить, поэтому позволяет Эбардо буквально занести себя на руках, на кухню, где на тарелках уже находились тёплые венские вафли, политые шоколадом и украшенные малиной, а рядом стояла чашка ароматного какао. Выглядело всё довольно аппетитно, особенно, если учитывать, что из еды у Франа вчера был святой дух и энергия солнца со снежинками. Однако из гордости и личного упрямства Сан-Фран к еде даже не притрагивается и просто молча пьёт какао, смотря над чашкой на Эбардо, которого такой расклад не устраивает по всем причинам: у Франа уже начинают выделяться рёбра, а это плохой знак, он не собирается восполнять энергию после заклинания, и его организму явно не хватает витаминов. — Вы не сможете нормально восстановиться, если продолжите морить себя голодом. — Не буду я есть, отстань, — говорит Фран, отставляя чашку в сторону. На упëртый ответ режиссёра Эбардо закатывает глаза и решает пойти на хитрость. Парень отламывает кусочек вафли и подносит его на вилке к губам Франческо, на что эльф лишь краснеет, опускает уши вниз и испытывая огромный стыд и смущение, съедает кусочек вафли, проходят языком по губам, ощущая на них остаточную сладость. — Я и сам в состоянии поесть, — говорит Фран, но Эбардо уже не остановить. Видя, что это дало нужный эффект, Эбардо улыбается и садится на колени сценариста, продолжая его кормить, и даже слова Сан-Франа его уже не останавливают. Эбардо иногда ëрзает от неудобной позы, но тарелка, к счастью, вскоре пустеет, что заставляет чуть ли не засиять от счастья. Фран же сидит красный до кончиков ушей. Он будто чувствует себя униженным и оскорблённым. Однако ему определённо понравилась еда и нестандартный ход, который выбрал Эбардо, хотя смущение всё ещё накатывало удушливой волной на тело, а чужое ёрзанье привнесло некоторый дискомфорт в его спокойствие. Хочется выйти на улицу и подышать свежим воздухом, чтобы хоть немного привести свои сбивчивые мысли в порядок, однако Фран не хочет оставлять Эбардо одного, поэтому пробираясь через своё смущение, похожее скорее на тёрновый куст спрашивает: — Ты бы не хотел со мной прогуляться по улице, а затем поесть вместе мороженое? Собственные слова звучат так глупо по детски наивно и мило, что становится крайне неловко. Да и вероятность того, что Эбардо согласиться крайне мала, на взгляд Франа, ибо в прошлый раз такая прогулка закончилась весьма плачевно, как для него, так и для Эбардо. Однако почему-то сердце всё равно отчаянно рвалось к нему и подкидывало мозгу самые разнообразные идеи. Хоть цветы с конфетами не говорит дарить, хотя наверняка Эбардо понравится такой подарок. — Почему бы нет? Главное не закончите прогулку, как в прошлый раз, — Эбардо тихо посмеивается. Почему-то Эбардо умиляло, то как резко Франческо выходил из спокойного и холодного состояния и начинал смущаться, краснея до кончиков ушей. — Правда?! Ты действительно хочешь пойти со мной?! — спрашивает Фран, который думает, что ему послышалось, померещилось, да что угодно, чужое согласие. — Правда, мои шутки точно так не выглядят, — Эбардо от своих слов не отступает и поцеловав режиссёра в лоб упорхнул. — Мне понадобится минут пятнадцать. Вам бы тоже скоро начать собираться, если планируете выйти сейчас, — говорит Эбардо, параллельно выбирая в голове, в чëм же пойти на прогулку. «Какой же он всё-таки!» — даже мозг уже не может придумать ему новую кличку и оскорбление, поэтому Фран сдаётся и направляется в комнату Эбардо, так как там стояла его сумка с вещами. Ходить в одном и том же надоедает, да и каждый день напоминает предыдущий, плюс к такому знаменательному событию хочется принарядиться и подготовится основательно, а не накинуть пальто на плечи и идти вперёд. Благо вчера у него была важная встреча, на которой нужно было выглядить презентабельно, хотя ему всё равно потом вынесли все мозги и нервы на ней, ибо их не устраивало не только положение дел, но и его внешний вид, и волосы, и «неподобающее поведение». Одним словом, всё что с ним связано, однако парочка угроз достать волшебную палочку и показать, чему его научила за четырнадцать лет магическая академия и угрозы вообще снять с показа спектакль, который был выгоден также и им — и блаженная тишина уже висит в воздухе. Любимый свитер с шарфом стягивается, а на плечи накидывается чёрная рубашка с рукавами фонариками, шарф возвращается на своё законное место, только висит более ровно и аккуратно. На чёрные джинсы крепиться серебряная цепочка в два ряда, на которой болтается крест, а в ухе болтается чёрная серёжка с крестом. С волосами приходится помучится, из-за того что Сан-Фран не знает чего конкретно хочет, но в итоге оставляет высокий хвост и выходит в коридор, где его одетый в пальто ждёт Эбардо. — Что-то вы долговато, — говорит Эбардо переводит взгляд на эльфа, который заходит в прихожую. — Я просто переодевался. — Ого, идëте не в вашем излюбленном свитере, - Эбардо посвистывает. — Да решил сменить стиль, — краснея и неловко отводя глаза в сторону, говорит Фран, натягивая на ноги ботинки. — Макияж бы только добавить для полного образа, — Эбардо усмехается и выуживает из кармана взятую на всякий случай подводку. — Действительно только макияжа мне для полного счастья и не хватало, — говорит эльф закатывая глаза. — Хм, можно нарисовать паука… — Не надо мне ничего рисовать! — возникает режиссёр, пытаясь уклониться от Эбардо с подводкой в руках. Правда, сопротивление длиться не долго, так как его просто вжимаю в стену, заставляя краснеть и опускать уши вниз, когда Эбардо вырисовывает на его правом глазе и щеке паутину с пауком. Сан-Фран же обессиленно раскидывает руки в разные стороны и закатывает глаза, смотря в потолок, дабы не пересекаться с парнем взглядом, однако это приходится всё же сделать, особенно, когда его нежно берут за подбородок и крутят его голову в разные стороны, явно наслаждаясь своей работой. Франу же остаётся только краснеть и невольно дёргать ушами от переполняющих его сердце внутри ярких эмоций, несмотря на относительно спокойную реакцию снаружи.

***

Фран идёт с Эбардо по припорошённым сверкающим снегом улицам, где каждый магазин и дом сверкает и сияет, желая привлечь к себе как можно больше внимания за счёт мерцающих огней, глянцевых шаров в тёплых и холодных оттенках и в которых можно разглядеть в полной мере собственное искажённое изображение, и искусственными еловыми ветками и пушистой гирляндой. В воздухе вместо пряного запаха осени был холодный и освежающий запах зимы: горячего шоколада, марципана, миндаля и мороза, что щипает за щёки. Машины уже не так резво и лихо разъезжают по дорогам предпочитая в гололёд более спокойное движение, а из приоткрытых окон не орёт музыка, которую не хочется никому слышать кроме водителя машины, из-за обилия мата и отвратительного ритма и бита. От их ртов поднимается в воздух белый пар, который сливается вместе, образуя что-то отдалённо похожее на сердце, что серебрится и почти сразу пропадает. Лысые деревья, чьи ветки успел только слегка накрыть снег уже хвастаются своим новым нарядом перед прохожими, которые не обращают на эту красоту никакого внимания, лишь щурясь от редких лучей солнца, которым удаётся пробиться сквозь молочное небо. — Никогда не замечал, насколько здесь красиво, — шепчет Фран, со сверкающими от счастья будто у маленького ребёнка глазами, Эбардо, который притягивает его к себе оплетая его руку и положив на его плечо голову. — А как давно вы в городе? Просто интересно, сколько на самом деле длилось никогда. — Ну, я тут нахожусь только три года, — пожимая плечами, говорит Фран. — А дальше куда собираетесь? — Ну, дальше я даже не знаю куда. Может Эрессия, может Нитроксис, может Аллотерра. Куда скажут, туда и поеду, — говорит Фран, грустно склонив голову к груди. Однако вновь впасть в глубокие раздумья ему не даёт Эбардо, который начинает тереться носом о открытую часть шеи, а затем приподнимает наушник и кусает чужое ухо. — Тебя вообще не смущает наша разница в возрасте? — спрашивает Фран, улыбаясь теплу другого существа и нежности. Сердце Франа вновь стучит спокойно и равномерно, примирившись со своим хозяином и обладателем, радуясь, что предмет своего воздыхания и нервных сокращений рядом. — А разве сейчас это что-то значит? — Действительно десять лет ничего не значат, — с явным сарказмом говорит Сан-Фран, на что его притягивают лишь ближе, желая, чтобы эльф всё-таки самостоятельно соединил их пальцы вместе, что приходится говорить чуть ли не открытым текстом, ибо режиссёр не понимает намёков в виде прижимания ближе и огораживания расслабленных пальцев. — Можете взять меня за руку? — Эм, что ж э-эм… Сан-Фран теряется от чужой просьбы, его лицо становится красным, а уши нервно дёргаются, когда их пальцы переплетаются между собой, заставляя на секунду сердце в грудной клетке замереть вместе с дыханием, а затем почувствовать нечто новое непонятное странное и самое волшебное. Эбардо же довольный наблюдает за чужим смущением, а получив желаемое, вновь потирается о шею. — Знаете, а вы ведь так ничего и не сказали по поводу вчерашнего обморока. Я надеюсь, вы в первый раз так падаете? — Ну, надейся. Такое периодически происходит, правда, не из-за использования магии, а скорее от переутомления, — говорит Фран, пожимая плечами. Эбардо смотрит на него с лёгким оттенком злости и намеренно сжимает пальцы на чужой ладони сильнее, чтобы показать весь уровень своего негодования. Однако Фран продолжает делать вид, что ничего не замечает, до того момента, пока боль не становится почти невыносимой. Тогда Сан-Фран прибегает к маленькой хитрости, чтобы его руку перестали сжимать на столько сильно: он решает оставить лёгкий поцелуй на чужой щеке, однако Эбардо резко поворачивается, чтобы хотя бы по лицу понять, обратил ли Фран на это хоть какое-то внимание или же нет, из-за чего Франческо его целует в губы и ярко вспыхивает красным. — Т-ты зачем повернулся?! — этот вскрик был скорее похож на возмущение и недовольство, хотя по прошлым действиям Эбардо мог судить, что Фран совершенно не против таких мимолётных прикосновений. Эбардо на несколько секунд замирает, а после вскрика Сан-Франа наконец понимает, что произошло, и начинает посмеиваться. — А что? Я помешал вам или же всё наоборот прошло по плану? Эбардо хитро прищуривается, смотря на красного Франческо, который готовится провалиться сквозь землю от стыда и смущения, которое его накрывает с головой своим пуховым и тяжёлым одеялом, пока губы всё ещё чувствуют чужое тепло и хотят почувствовать его вновь прямо здесь и сейчас. — Я этого не планировал! — возникает Фран, опустив уши вниз и вжимаясь в шарф. — Что вы, конечно, я так сразу и подумал, — с сарказмом говорит Эбардо, усмехаясь — Думай, что хочешь, — быстро сдаётся Фран, махнув рукой. Какое-то время они идут молча, наслаждаясь атмосферой вокруг и обществом друг друга, однако продолжаться это долго не могло. Ибо пусть Сан-Фран и довольно молчаливый, но Эбардо, словно птица-говорун, всегда придумает для него новый вопрос или разговор, который будет вводить в краску с первых же секунд от его довольно безобидного начала. — А сейчас ведь ваши уши чувствительнее? — Ну, да с приходом зимы чувствительность моих ушей и слуха повышается, — говорит Сан-Фран, боясь к чему клонит Эбардо. — То есть на прикосновения вы будете реагировать ещё острее? — Эбардо смотрит в чужие глаза — И на лекарственные препараты у вас ведь нет аллергии? — Я не знаю, возможно. Никто до этого к ним не прикасался зимой, — отвечает эльф. — На таблетки и лекарства нет аллергии. Тебе зачем? Эбардо ничего не отвечает, а лишь хитро улыбаясь, витая в своих мыслях и думая о том, насколько сильно афродизиак может подействовать на режиссёра, ведь зимой эльфы и так довольно чувствительные, а тут ещё и дополнительные лекарства. От собственных мыслей дух захватывает, а дыхание замирает от предвкушения. Всё-таки вид Сан-Франа, который задыхается от жара в теле и теряется в своих желаниях зрелище крайне интересное и редкое. — Просто так, — протягивает парень, хитро улыбаясь. — Просто так ему, — с сарказмом говорит эльф. — Конечно, я так тебе и поверил. — А что вы любите в свободное время делать? — Эбардо решает перевести тему, чтобы эльф не сильно заострял на ней внимание. — Что люблю в свободное время делать? Для начала стоит спросить есть ли оно у меня, а так, наверное, бы крестиком вышивал, читал или фильмы смотрел, — мечтательно протягивает Франческо. — Люблю ещё готовить… От собственных слов становится как-то не ловко. Всё звучит слишком лампово, обыденно, уютно и крайне спокойно. Многие говорили, что Сан-Фран любит с таким характером кататься на мотоцикле и рисковать жизнью, но это однозначно было не так. Собственная жизнь ему была дороже, тем более сердце точно бы не выдержало ещё порцию стресса. — Немного неожиданно: всё действительно кажется очень спокойным, хотя, если вспомнить все разговоры, то вполне логично. — Я довольно скучный. Я их иногда стесняюсь, — неловко смеясь, отвечает Фран, мнясь и неловко отводя глаза в сторону. В этом отношении у Сан-Франа слишком много комплексов и неуверенности. Он боится не понравиться, показаться скучным и неловким. Для него серьёзность, холодность и отстранённость — маска, защитная реакция и купол, помогающий бороться с комплексами неполноценности и чувством ненужности. С Эбардо ему слишком сложно и некомфортно на данный момент, ибо он не может врать или подобрать ложь, чтобы показаться интереснее. — М? Стыдитесь? Но почему? — Эбардо вскидывает бровь, он конечно уже заметил, что у режиссёра много неловких тем, но здесь он не понимал, чем обоснован стыд. — Я знаю, что не должен этого стыдиться, просто тебе навряд ли захочется разговаривать о чём-то столь обыденном… Эбардо не понимающе хлопает глазами, а затем когда до мозга всё же доходит информация, хитро улыбается, прижимается ближе и убирает наушник в сторону. Фран чувствует, как чужие пальцы крайне заинтересованно гладят ушную раковину, проверяя насколько сейчас она чувствительна. Эльф чувствует, как тело пробирает дрожь и как его буквально обливает жар. По правилам этикета и нормам приличия Фран должен ударить Эбардо по лицу, оттолкнуть, так как он не должен касаться его ушей в зимний период, ведь они не пара, не супруги. И Сан-Фран очень надеется, что Эбардо не знает и даже не догадывается о повышенном уровне возбудимости в этот период у него, а то чувствует, что нетронутым он точно не останется. — О чëм-то задумались? — Я да, так о своём думаю, — отмахивается Фран, краснея от собственных и мыслей и того, насколько отчаянно сердце в груди хочет, чтобы Эбардо стал первым. Ответ нормально ничего не объясняет, но парень на удивление и не распрашивает дальше, не хочет Фран отвечать, ладно, потом, если захочет расскажет. Вместо этого, не получив сопротивления, Эбардо продолжает оглаживать ушную раковину, а после и вовсе прикусывает. От чужих прикосновений Франу кажется, что он задохнётся, так как сейчас это слишком для него. В собственном пальто кажется невыносимо жарко, а ухо само удволетворённо дёргается, когда его чуть прикусывают, заставляя приятное покалывание с мурашками прокатиться по телу. — Не надо так делать, — с лёгкой угрозой в голосе говорит Фран, на что Эбардо не обращает внимание. Для Эбардо это лишь очередная игра, а для Сан-Франа самая настоящая пытка и проверка на стойкость. Эльф прикусывает губу, в надежде, что всякие неприличные звуки останутся внутри голосовых связок и никогда не выберутся наружу, однако когда пальцы оттягивают мочку это терпеть становится невозможно — и Фран резко томно выдыхает, краснея пуще прежнего. — Прекрати! — чуть ли не кричит Фран. — Почему? Это не должно быть больно, не смотря на их повышенную чувствительность зимой. Так что же пугает вас на этот раз? — Вот то, что ты знаешь о особенностях моей расы меня и пугает, — возмущается Сан-Фран. — И что в этом плохо? Вам же это нравится или вы будете отрицать? — Напоминаю, пока мы не являемся парой и супругами, ты не имеешь право прикасаться к моим ушам в зимний период, — говорит режиссёр, накрывая собственное ухо наушником дабы спасти его от чужих рук, которые лезут и трогают, что непопадя. — До этого момента это вас не сильно волновало, с чего вас снова стали волновать эти принципы? — Принципы в такой ситуации меня не волнуют. Проблема в другом, — протягивает Фран. — Собственно не важно. На появившийся вопрос Сан-Фран не отвечает и явно не собирается это делать, сейчас уж точно, поэтому приходится переключиться на другие темы. Они вместе заходят в любимое кафе Сан-Франа, и Эбардо начинает взглядом осматривать помещение. Колокольчик, как обычно, мелодично звенит, оповещая сотрудников о приходе новых клиентов. Их окружают кирпичные стены, по которым ползёт светящийся зелёный плющ и на которых висят картины сов в чёрных рамках. На больших подоконниках расположились фонари с огромными свечами и наборами из сухофруктов, от которых идёт тягучий сладкий и пряный аромат. Над осиновым столом с светло-серый креслами горит железная лампа, с который свисает декоративный светящийся плющ, от которого в разные стороны разлетаются светло-голубые сферические частицы. Сан-Фран галантно снимает с плеч Эбардо пальто и отодвигает стул назад по всем правилам этикета. Это не может у Эбардо вызвать улыбку, хотя эти действия и похожи больше на издевательство над ним. Эльф вешает одежду на ближайшую вешалку и начинает мило беседовать с молодым официантом своей же расы, иногда тихо посмеиваясь и улыбаясь, что заставляет Эбардо внутри полыхать, но этого парень старается не показывать. — Эбардо, тебе какое мороженое? Клубника, шоколад, ваниль, мята, банан или малина? — спрашивает эльф склонив голову вправо, как котёнок, который увидел в руках хозяина что-то вкусное. — Банановое, — говорит Эбардо, а подобный вид сценариста тушит зарождающееся раздражение на корню. — Хорошо, тогда ванильное и банановое. И можно сразу счёт? — говорит Фран, мило улыбаясь. Официант быстро записывает всё в свой блокнот, кланяется и удаляется, оставляя Франа с Эбардо наедине с друг другом. Франческо всё продолжает так же широко улыбаться, заставляя сердце Эбардо ёкать от данного зрелища. — Не замëрзнете есть мороженое зимой? — Эбардо усмехается, смотря на улыбку эльфа. — Что за стереотипы, что мы, эльфы, вечно мёрзнем? Как раз таки наоборот. Мне просто комфортней в максимально закрытой и тёплой одежде, — пожимая плечами, говорит сценарист. — А в вашем случае это ещё и неплохо помогает, когда нужно скрыть следы. — Ну, да это действительно помогает, — неловко смеясь, говорит Фран, потирая через воротник ещё не зажившие укусы. — Вот ваше мороженное и счёт, приятного аппетита, — говорит официант, кланяясь и ставя на стол две хрустальные чаши. Сан-Фран погружает ложку в чуть подтаявшее мороженое и дёргает ушами от нежного вкуса ванили на языке. Пара крупных купюр отправляется в деревянную резную коробочку с рисунком совы. — А чего ты с Джодахом перестал общаться? Вы же хорошо общались какое-то время? Эбардо чуть ложку не роняет на пол. Он никогда и не думал, что кто-то заметит когда-то их совместные встречи. Как-никак они часто старались встречаться на нейтральной территории, причём действовать старались максимально осторожно и скрытно, дабы сохранить видимость конфликта. Однако три года отношения резко были оборваны самим Джодахом, из-за чего Эбардо скучал по таким временам. — Неужели общение было настолько заметным? — Это было сложно не заметить, особенно, когда вы с ним встречаетесь в тех самых тихих и отдалённых местах, которые я предпочитаю, — пожимая плечами, говорит Фран. — Так вот оно что, — протягивает Эбардо, отводит взгляд, явно не спеша отвечать. — Так что случилось? Хотя ладно для меня это не так важно, — говорит Сан-Фран. — Меня скорее волнует напряжение за сценой. Не хватало, чтобы либо ты, либо Джодах не резанул по больному. Разнимать вас такое себе занятие. Сан-Фран отламывает себе ещё мороженное, но его руку перехватывают и демонстративно облизывают ложку. — Ну и что вы тогда предлагаете? — спрашивает Эбардо, прищуриваясь. — Что предлагаю? — эльф старается сделать вид будто ничего не произошло, отправляя в рот новую порцию десерта. — Вам следует поговорить об этом. Фран для того, чтобы передать собственную уверенность Эбардо кладёт свою руку на его, несильно сжимая пальцы и смотря чётко в глаза. — Звучит как сомнительная идея… — Хотя бы попробуй. Я буду рядом и не дам ему к тебе даже прикоснуться, — уверенно говорит Фран. — А что собираетесь делать, если разнимать придëтся уже вас? — Эбардо усмехается. — Ну, если он меня ударит, то ты меня уже тащить научился, — смеясь говорит Сан-Фран. Однако краснеет до кончиков ушей, опуская их вниз, когда Эбардо кладёт ему ложку со своим мороженым.

***

Джодах сидит на собственной кровати и пытается абстрагироваться от всех произошедших ранее событий. Выходит, правда, всё довольно тяжело и со скрипом, будто не смазанные петли начали двигать, дабы открыть дверь собственного спокойствия, сознания и понимания всей ситуации. Хотя как здесь можно хоть что-то понимать? Каждый собственный шаг отдаётся болью, будто Джодах шагает по разбитому стеклу, танцуя со смертью за руку, из раза в раз с силой ударяя по осколкам, из-за чего капли и брызги крови разлетаются в разные стороны, окрашивая пол и превращая его в одну сплошную градацию красного. И ладно бы это касалось только его: свою жизнь ему не жалко, но это касается всех: друзей, знакомых и главное Лололошки. Один вид Смотрящего чего стоит: разодранное специальными пулями плечо, из-за которых и так нерабочая рука не сможет функционировать должным образом, повреждение связок, которое не может вылечить даже нынешняя медицина, из-за чего без обезболивающего и постельного режима, хотя бы на пару дней, она не выздоровеет и не будет функционировать должным образом. Однако Смотрящему видимо всё ещё не знакомо словосочетание «забота о своём организме», поэтому он уже собирался отказываться от госпитализации и выходить на работу. Джодах даже не помнит уже, каким магическим образом уговорил его полежать в больнице ещё день, чтобы хотя бы лекарство смогло затянуть раны, и всё не выглядело настолько плачевно. Ави даже не знает кому больше плевать на собственное здоровье и жизнь: ему, Смотрящему или всё-таки Сан-Франу, который ходит, словно тяжёлая грозовая туча, с синяками под глазами, которые кажется стали уже неотъемлемой частью его внешности. Самым странным, наверное, пока являются не прекратившиеся попытки его убить всеми мыслимыми и немыслимыми способами, и то насколько часто Эбардо стал ошиваться рядом со сценаристом, который до этого его чуть ли не матом крыл и в стены кидал. А тут такое странное и совершенно непонятное ему поведение. С другой же стороны, его ни коим образом не должны волновать чужие отношения, однако сам Сан-Фран порицал его за эти чувства, чуть ли не был готов одним своим взглядом вырвать ему все перья и кусок плоти из горла, а тут стахановское спокойствие рядом с Эбардо, который, казалось, даже мёртвого может достать. Мозг и здравый рассудок всё ещё подают слабые признаки жизни и пытаются убедить своего обладателя в том, что это обычное желание помочь пережить утрату, поддержать и утешить, однако все эти доводы разбивается о одну ёмкую фразу от Эбардо, которую он услышал, когда описал свои данные противоречивые эмоции и чувства: «Ты влюбился». Правда Джодах не был до конца уверен, что это выражение в принципе применимо к Эбардо. Ибо если судить по большому количеству статей, то личная жизнь у него достаточно обширная. Эбардо буквально влюбляется с первого взгляда в почти незнакомых себе существ с пол оборота, а затем так же быстро бросает и разочаровывается в них, так почему с Сан-Франом должно быть по-другому? Дальше собственные мысли не успеваю уйти вперёд, за границы мозга, сознания и мозжечка, ибо трель дверного звонка эхом отбивается от гробовой тишины собственной квартиры, в которой Джодах медитировал, точнее пытался, ибо мысли с силой впились в плоть головы и явно не собирались отпускать его ещё ближайшие два часа, а может и весь оставшийся выходной день. В любом случае Джодаху приходится встать с пола и подойти к двери, которая не была таким уж надёжным препятствием, которое могло его спасти от смерти. Однако собственный инстинкт самосохранения давно притупится, поэтому Джодах отодвигает железный язычок в сторону и смотрит в глазок. Почти сразу на его лицо наползает глупая влюблённая улыбка, крылья радостно трепещут, а глаза начинают сиять, из-за чего ангел даже забывает, что сейчас находится чуть ли не в одном нижнем белье, растянутой майке, а волосы растрёпанные и неаккуратно собранные в гульку на скорую руку. Однако осознать это Джодах не успевает, так как руки действуют быстрее: опускают вниз ручку, снимают цепочку и открывают дверь. — Прости, что без предупреждения. Я понимаю, что ты сейчас на нервах и явно эти встречи без предупреждения тебе не особо нравятся. В общем, я решил порадовать тебя не- Лололошка теряет дар речи, когда видит своего кумира в такой обыденной и простой одежде. Его волосы не были идеально приглашены, гулька то и дело норовила покоситься, да и волосы торчали в разные стороны. Всё это в купе создавало по-особенному уютный и родной образ, от которого щёки сами собой запылали, а пальцы ослабили хватку, из-за чего белая коробка, перевязанная лиловой лентой чуть не выпала из рук. Лололошка просто не ожидал увидеть Джодаха именно в такой одежде, почему-то казалось, что он везде выглядит идеально, что всегда на нём брендовая и сшитая на заказ одежда, всегда казалось, что он идеальный во всех отношениях всегда и везде. Однако против разрушения такого образа в своей голове Лололошка не имел ничего против и даже был рад, что Джодах выглядит сейчас чересчур обыденно, и он может кончиками пальцев прикоснуться к чему-то столь личному и оддёрнуть ширму образа для публики. «Интересно насколько образ Эбардо не соответствует его реальному?» — всплывает в голове столь глупой и казалось бы странный вопрос, если не учесть собственные смутные воспоминания о том, что какое-то, причём довольно продолжительное время они хорошо общались. — Что-то не так? — спрашивает Джодах, не понимая, почему Лололошка на него так долго и странно смотрит. — А? Прости, засмотрелся на тебя, — виновато говорит Лололошка. Лицо Ави вспыхивает красным, а крылья на голове закономерно пытаются это скрыть за столь ненадёжным препятствием. До Лололошки же весьма поздно доходит информация и смысл сказанного им ранее, из-за чего лицо начинает пылать, а из головы кажется скоро повалит дым. — Что ж это неожиданно, — кашляя в кулак, дабы обрести силы ответить, говорит Джодах, а затем продолжает: — Проходи, разувайся, а чай заварю. У меня его много, поэтому все виды перечислять не буду. Ангел неловко почёсывает затылок, пропуская парня в свою квартиру и закрывая за ним дверь. — Оставляю такой важный выбор на твоё усмотрение, — говорит Лололошка, наигранно серьёзно. — Ах! Вы так жестоки! Такой важный выбор свалить то на мои плечи! — говорит Ави с излишней драматичностью, прикладывает руку ко лбу и закрывает глаза. — Не прибедняйтесь. А если уж так сложно, то пусть будет чай с шиповником, имбирём и мёдом, — посмеиваясь отвечает Лололошка, протягивая ангелу коробку и начиная мыть руки под тёплой, даже горячей, водой. Джодах заливает содержимое чашек кипятком, наблюдая за тем, как заварка вместе с кусочками высушенных ягод кружатся в вальсе, а клубы белого пара чуть подрагивают от того, насколько быстро несут чашки, дабы поставить на стол. Лололошка уже садится за стол и осторожно открывает коробку, дабы показать, какую красоту и изящество кондитерского искусства она в себе скрывает. Внутри коробки в бумажных белых формочках лежит клубника в белом, лиловом и голубом шоколаде, украшенная посыпкой, высушенной клубникой, орехами и рисовыми шариками в шоколаде. — Надеюсь, у тебя нет ни на что аллергии из этих продуктов, — говорит Лололошка, делая первый обжигающий глоток чая и откусывая половину клубники в светло-голубом шоколаде, с сахарными серебряными шариками. — У меня аллергия только на цитрусовые в больших количествах, так что не беспокойся обо мне, — говорит Ави, отпивая немного чая и краснея, когда ему Лололошка протягивает вторую половину клубники. Джодах неловко съедает ягоду, чувствуя прекрасный градиент между сладостью шоколада и кислинкой клубники. Данный простой в своём исполнении десерт заставляет сиять, а крылья за спиной затрепетать. — Расскажи немного о себе, а то ты обо мне знаешь даже слишком много, а я даже не знаю твой послужной список, — неловко говорит Ави, пытаясь скрыться за чашкой. — Ну, послужной список я, наверное, говорить не буду, ибо он слишком мало скажет обо мне. В свободное время я люблю читать, готовить и вязать. Что говорить о жанрах, то они мне не принципиальны, хотя пока все мои полки и заставлены фэнтези и детективами разного сорта. Своему актёрскому мастерству учился у Абиссы. Она сама только недавно начала становится популярной, хотя данные у неё и довольно хорошие, на мой взгляд. До этого снимался не в шибко популярных сериалах и фильмах и даже не мечтал когда-нибудь быть с вами в одной пьесе! От переполняющих его эмоций Лололошка подскакивает с места, но затем садится обратно, вспомнив о малейших правилах приличия. — Простите за мою эмоциональность. Я просто до сих пор не могу поверить, что мне улыбнулась такая удача. Помню тот день, будто это было вчера. Тогда мы досняли последнюю сцену сериала «Новое поколение» и переодевались в гримёрках. Как вдруг туда вошёл Сан-Фран, из-за чего я даже дар речи потерял. Рядом с ним суетился наш режиссёр, пока он рассматривал каждого из нас, и некоторым протягивал приглашение на кастинг. Я думал, что он меня даже не заметит, но господин Бурис лично подвёл его ко мне и сказал, что я один из его лучших актёров. Господин Сан-Фран меня осматривал довольно долго, но потом улыбнулся, вручил приглашение и сказал: «Если продолжишь в таком духе, то получишь главную роль». Лололошка всё это рассказывает с таким энтузиазмом и придыханием, что Джодах начинает переживать о том, как бы тот не задохнулся такими темпами, поэтому поднимает руку вверх и говорит: — Спокойней-спокойней, это не скороговорки на актёрском мастерстве. — Действительно, прости, — виновато говорит Лололошка. — Я просто очень эмоционален, особенно когда дело касается моей профессии и чего-то столь необычного и неожиданного. Скорее всего для тебя это обыденность, но для меня это что-то из ряда вон выходящее и целое событие! — говорит Лололошка, выводя в воздухе огромный круг руками, дабы показать всю степень своего восторга. — Не такая уж это и часто происходит. Для меня это тоже редкость и счастье, просто я не привык эмоции выражать настолько ярко, поэтому тебе и кажется, что для меня это обыденность, — грустно улыбаясь, говорит Ави, протягивая Лололошке клубнику, которую тот мягко зажимает губам и отделяет от хвостика, чуть краснея. — Ты сегодня планируешь все мои стереотипы сломать? — с усмешкой спрашивает Лололошка. — Смотря что ты имеешь в виду под «стереотипами», — закатывая глаза, говорит Джодах. — Вообще в твоём случае много чего. Например то, что ты ходишь дома только в брендовой и новой одежде, то что не обращаешь и малейшее внимание на актёров и то, что не хотел бы помириться с Эбардо. На последних словах Джодах чуть не роняет лиловую клубнику с рисовыми шариками на стол. Он откровенно не хочет приближаться к Эбардо даже на два метра, а восстанавливать какие-либо отношения с ним откровенно не хочется. Не хочется не только из лишних предпочтений, но и гордости с личными принципами, которые Джодах не хочет нарушать. — Насчёт последнего ты не прав. Я не хочу даже к нему приближаться! — возникает Джодах, из-за чего чуть не прикусывает пальцы. — Ты сам говорил, что надо уметь давать вторые шансы, — парирует Лололошка. — Но не таким как он! Джодах чуть не расплёскивает чай по столу от злости, но видя напряжённое и испуганное лицо Лололошки успокаивается. Чувство вины начинает грызть его, ведь совершенно не обязательно срывать свой гнев, негодованием и агрессию к другому существу на него. Тем более Лололошка совершенно не знает ситуацию, поэтому нечего на него так кричать и стучать руками по ни в чём не повинному столу. — Может стоит хотя бы попробовать? — с надеждой спрашивает Лололошка, положив свою руку на его. — Всё-таки ты сам говорил, что твои воспоминания за три года весьма искажены и стёрты. Может всё-таки стоит попробовать хотя бы. Ави смотрит на его лицо, эту улыбку полную надежды и просто не может сказать ей «нет». Ради неё он хочет рискнуть и дать Эбардо ещё один шанс и поговорить. Джодах тяжело вздыхает, чувствуя, как в горле и груди оседает тяжёлый ком, и сдаётся: — Хорошо, только ради тебя. И я хочу поговорить с ним наедине. Никаких лишних лиц, — предупреждает ангел, на что Лололошка энергично кивает и обнимает ангела. Ави смущается и приобнимает его крылом.

***

Фран ведёт Эбардо под руку к одной из скрытых гримёрок, в которой Джодах назначил ему встречу для серьёзного разговора. В эти секунды Эбардо был слишком серьёзным и напряжённым, из-за чего эльф буквально кривится от боли и того насколько сильно его руку сжимают. Однако продолжает делать вид, что ничего не происходит, и всё так и должно быть. Чем ближе становится дверь, тем крепче становится хватка на его руке. — Ай! Всё пришли, — говорит Сан-Фран, буквально выдёргивая его руку из своей, чтобы неловко его приобнять. Эбардо не верит, что всё происходящее сейчас — реальность. Казалось бы, они уже три года нормально не общаются, но стоило только зайти речи о разговоре, так Джодах сам назначает встречу для разговора. И отвертеться уже не получится, не только из-за понимания, что этот разговор нужен, но из-за желания всё же узнать причины столь странного разрыва, когда всё вроде бы было хорошо. — Это просто разговор успокойся. — Вам то просто об этом говорить, не вы же будете разговаривать сейчас, — недовольно бубнит Эбардо. — Мне просто об этом говорить, ибо я знаю, что Ави не настолько агрессивный, как остальные, а теперь вперёд! — говорит Сан-Фран, легонько хлопая Эбардо по плечу и открывая дверь. Там закономерно стоит Джодах и Лололошка, который его поддерживает, обнимая и поглаживая по крыльям, перебирая изредка пух, заставляя чужие крылья трепетать. — Да вперёд ты иди, ради времени! — недовольно бубнит Фран. Неожиданно Эбардо чувствует, как его толкают вперëд, из-за чего приходится сделать несколько шагов вперëд и еле-еле удержать равновесие, чтобы не упасть. Эбардо поднимает взгляд на Джодаха, а в комнате виснет неловкое молчание. Сан-Фран ловит взглядом Лололошку, хватает за руку и грубо тащит за тобой. Лололошка даже не успевает ничего сказать или возразить, как его грубо отрезают словами: — Группа поддержки на выход! Дверь хлопает, а Джодах опирается спиной о стену, нервно переминаясь с ноги на ногу. Зубы кусают и нещадно срывают кожу с губ заставляя их кровоточить, а на языке ощущается привкус металла. В теории раз он предложил поговорить, то должен полностью соответствовать своему решению, однако для него это слишком тяжело и практически невозможно. Прощать в принципе сложно, а извиняться за то, что ты даже не помнишь крайне сложно. Только спустя пару дней Джодах кое-как смог восстановить воспоминания о том, что он сам оборвал дружбу с Эбардо, не объяснив ни причины, ни цели, ни даже объяснив толком свои мотивы, которые сейчас в голове вообще выглядели весьма туманно, размыто и неясно. — Привет, Эбардо, — неловко начинает Джодах, махая рукой, но затем сразу сжимая её в кулак и опуская вниз. — Привет, Джодах. Эбардо решает не язвить в разговоре, поэтому лишь вздыхает и складывает руки на груди. — Я, наверное, должен объясниться перед тобой, ответить на множество интересующих тебя вопросов и рассеять твои сомнения на счёт тебя самого, но у меня самого их нет, — говорит Ави, прижимая крылья к спине и отводя глаза в сторону. — В каком смысле? Эбардо вскидывает бровь, не понимая, шутка ли это или они серьёзно перестали общаться на три года по причине, которой уже и сам Джодах не помнит. — В прямом! Я не помню последние года три, хоть убей! Я еле вспомнил о том, что я вообще разорвал с тобой дружбу! — кричит Джодах, раскинув руки в разные стороны. — Неужто прям совсем ничего? Знаешь, звучит не очень-то правдоподобно. — Я знаю, что это звучит как глупое оправдания своего бездействия, оправдания того, как я тебя бросил, кинул и предал! Но я ничего не помню! Джодах обессиленно опускает руку и тяжело дышит, пока слёзы чистого расскаяния стекают по его щекам. Грудная клетка медленно поднимается вверх и опускается вниз, пока крылья чуть подрагивают от напряжения. — Я бы сам хотел знать ответы на всё эти вопросы, но, как я уже говорил ранее, у меня их нет и навряд ли они появятся в скором времени… Ави делает нервный глоток кислорода и с новыми силами, которых на самом деле в нём не было нигде, а ноги от усталости готовы были подкоситься с секунды, на секунду. — Я не прошу меня простить, да и такой как я, наверняка, не достоин, поэтому, если хочешь меня ударить — бей. Я даже сопротивляться не буду, — говорит ангел раскинув руку в разные стороны, повернув голову в правую сторону и зажмурив глаза, ожидая удара. Однако ни через десять, ни через тридцать, ни даже через минуту удара не следует — и Ави приоткрывает глаза. Эбардо стоит смирно и протягивает ему руку вперёд для рукопожатия, из-за чего Джодах пребывания в растерянности. — Почему ты меня не ударил? — ошарашенно и растерянно спрашивает он. — Ну, ты как-никак мой единственный и лучший друг, — Эбардо неловко усмехается, не убирая руки. — Потому что я твой единственный и лучший друг? — медленно проговаривает слова Ави, будто пробуя их на вкус. Эбардо кивает, и тут ангел окончательно теряет самообладание: энергично пожимает его руку и обнимает, чуть не ломая Эбардо рёбра и не заставляя задохнуться, пока собственные слёзы пропитывали чужую майку, стекая вниз. Эбардо пусть и не ожидал подобных объятий, тем более таких сильных, но, поняв, что случилось, осторожно обнимает его в ответ, не пытаясь отстранить. — Да уж, знал бы, что простой разговор поможет, то сам бы начал его куда раньше, — Эбардо тихо смеëтся. — Я и сам не думал, что всё будет настолько просто, — говорит Ави, обнимая Эбардо крыльями, как делал ранее с Лололошкой. Хотя «просто» совершенно не подходящее слово, ибо Джодаху стоило больших усилий восстановить свою память, которая теперь в полной мере напоминает решето, сквозь которое просыпаются мысли, идеи и воспоминания с таким красивым и ёмким словом «память». Заблокированных участков оказывается слишком много, из-за чего не все удаётся заметить или разглядеть, поэтому они продолжают, словно паразит разрастаться по мозгу, пока на него не обратят внимание. И кто знает, что Джодах в дальнейшем оттуда вытащит сквозь пот, кровь и слёзы. Вскоре приходится оторваться, так как дверь в гримëрку резко открылась. Эбардо непонимающе смотрит на Франа, радуясь, что они хотя бы успели всë обговорить до этого. — Так раз вы тут помирились и всё выяснили, то я вам возвращаю вашу группу поддержки, — говорит Фран, таща за собой Лололошку и протягивая его Ави, будто тот какая-то тряпичная кукла. Сан-Фран бы подольше постоял бы в коридоре, но работа его всё ещё ждала, тем более из-за двери не слышалось ни криков, ни ударов, ни даже падения чего-то тяжёлого на пол, что было хорошим знаком, ибо Франческо навряд ли бы смог разнять Джодаха и Эбардо без использования магии. Лололошка, конечно, пытался отговорить заходить так рано, но эльф его не послушал, ибо причин для волнения и правда не наблюдалось, да и в гримёрке было подозрительно тихо. И вот эта тишина уже пугала не на шутку. — Господин Сан-Фран, но вы же сами пришли с Эбардо, значит вы тоже являетесь группой поддержки, — говорит Лололошка с усмешкой, дабы отыграться за такое грубое обращение с собой. На весьма точное замечание Эбардо тоже усмехается, наблюдая за реакцией эльфа. — Я не группа поддержки, Лололошка. Я обеспечение безопасности для этих двоих, — говорит Сан-Фран, закатывая глаза. — По-моему вы занимаетесь обеспечением безопасности только для Эбардо, — с ехидной ухмылкой говорит Лололошка. — Я за него отвечаю перед Смотрящим и СМИ. И вообще, Джодах, успокой своего любовника только, как только МЫ уйдём, — говорит Фран, специально выделяя слово «мы» и заставляя Джодаха с Лололошкой густо покраснеть и попытаться спрятаться за крыльями и одеждой. — А мы с Эбардо вынужденны вас покинуть. Понимаете дела, документы. Пока Лололошка с Джодахом ещё не пришли в себя Фран взял Эбардо за руку и начал вести за собой в свой кабинет. Щёки предательски краснели, а дыхание сбивалось от быстрой ходьбы, за которой не поспевал Эбардо. — К чему такая спешка? Эбардо ускоряет шаг, надеясь поспеть. — Спешка тут как раз таки очень нужна, если ты хочешь избежать ненужных вопросов, — сквозь зубы цедит эльф, закрывая кабинет на защёлку. — И что? Я был бы не против поделиться. — В смысле ты бы с радостью поделился?! Совсем уже с ума сошёл?! — восклицает Фран, устало садясь на кресло. — Ладно, побудешь пока со мной здесь, пока не придёт время репетиции и пока я заполню документы. Можешь прилечь там. Фран указывает на кожаный диван с пледом, который стоит возле стены, а сам надевает очки и берёт в руки привычные бумаги. Эбардо кивает, решая не спорить и остаться здесь до начала репетиции. Эбардо ложиться на диван, закутываясь в плед и начиная наблюдать за Сан-Франом. Он с тревогой подмечает, что синяки под глазами режиссёра снова стали больше, а тот лишь больше нагружает себя работой. Ручка крутится между пальцев и ставит синюю точку в поле для заполнения. На удивление силы работать у него в теле присутствуют, как и желание это делать. Почему-то отдых действительно помог собрать мысли в кучу и сесть за бумаги, которых с последнего раза стало в три раза больше. И эту кучу, пожалуй, Сан-Фран к себе домой тащить не будет, ибо тогда пророчество Эбардо о том, что в какой-то момент его локтевая кость и сустав просто сломаются пополам, точно сбудется и тогда придётся лежать в больнице отдыхать и набираться сил. Вот только для Франческо это отдельная пытка, ибо от такого отдыха он ещё больше устаёт и наоборот хочет ещё больше работать, а потом жалеет о своих желаниях. Правда, не надолго, так как душа и совесть в какой-то момент, наконец, замолкают и не донимают его своими глупыми истошными вскриками о том, что ему стоит делать, а что не стоит. — Господин Сан-Фран, — парень пытается привлечь внимание Франческо, а после кладëт голову на плечо, приобнимая эльфа и начиная потираться на его шею. — М? Чего тебе, Эбардо? — спрашивает Фран, не отрывая взгляд от бумаг, поднимая то один лист, то другой вверх, пытаясь понять между ними разницу ведь пока они выглядели совершенно одинаково. — Не думаете, что вам стоит сделать перерыв? — Мне сейчас не до этого, — отвечает Фран. — Сколько вы уже не спали? — Я не спал последние суток пять. У меня была бессонница, — устало говорит Сан-Фран, когда по его синякам нежно проводят большим пальцем. На эту ласку Фран отвечает лишь тихим довольным мычанием и устало смотрит на Эбардо. — Вы же помните, что обещали больше себя так не делать, — с укором говорит Эбардо. — Я много чего обещал, но иногда сдерживать обещания у меня просто не получается физически, — бубнит Франческо, заполняя оставшиеся бумаги и откладывая их в сторону. — И каковы тогда шансы, что вам снова поплохеет? — Не знаю, вероятность того, что я упаду в обморок от переутомления крайне мала. Я так и десять суток держался, так что ничего не будет. — А потом вы чувствуете себя выжитым как лимон. Режиссёр пытается отмахнуться, хоть как-то отбрехаться и сделать, так чтобы Эбардо от него отстал со своими нравоучениями, как ему следует жить и то, что здоровье одно, и он с таким отношением скоро его погубит. Однако Эбардо не останавливает его недовольный взгляд от бухтения прямо на его ухо, которое от жара дёргается, намекая, что пора с этим что-то сделать, поэтому Фран под натиском количества чужих слов сдаётся и говорит, подняв беззащитно руки вверх: — Ладно, Время с тобой! Давай заключим сделку. Если я упаду сегодня в обморок от переутомления, то на следующий день можешь делать со мной всё что заблагорассудится, если нет, то ты отстанешь от меня со своими нравоучениями, согласен? Фран протягивает Эбардо руку, предчувствуя, что в скором времени пожалеет о собственных словах. Однако сказанного не вернёшь. Эбардо жмëт руку, хитро улыбаясь. Что-то подсказывает ему, что он выиграет. А даже если нет, то нравоучения всë равно не переубеждают его, значит шатен будет доказывать действиями. — Интересно, на что вы готовы пойти, чтобы не слушать моë мнения насчёт вашего здоровья? — Ладно, сиди здесь, а мне надо искать замену Бартоломью, надеюсь тебе тут скучно не будет. Даже не знаю будет ли смысл проводить репетицию, если на поиски уходит весь день! — говорит Фран, прикладывая руку к гудящей от боли голове, игнорируя вопрос. — Тогда вы не против, что я тут немного пороюсь в полках и поищу книг, раз уж я в заточении? — Эбардо усмехнулся, не до конца понимая, зачем Фран оставляет его здесь. — Да-да, осматривай книги, ройся в полках, — говорит Фран, зевая и не особо задумываясь над своими словами, выходит из кабинета. Каждое такое прослушивание отдельный вид пыток, на которой действительно хочется заплакать от боли и разочарования, а чаще разбить голову о стену. Однако из вежливости и аллюзии нормальности приходится отрицательно махать головой с указанием на дверь либо утыкаться в планшет с листами из списков. В любом случае, не один из способов успокоиться не работает и где-то на середине Фран всегда срывается и уходит на час на улицу перевести дух, подышать свежим воздухом и выкурить лишнюю сигарету, хотя в таких ситуациях сигарета лишней никогда не бывает и не будет. Уж больно пришедшие существа действовали на мозги и заставляли скривиться от боли и негодования. В любом случае это его работа, поэтому приходится в очередной раз сесть рядом с Фарагондой, с чашкой кофе и тяжело вздохнуть. — Господин Сан-Фран, возможно это не моё дело, но какая это уже чашка кофе по счёту? — спрашивает Фарагонда. — Пока что пятая, — отвечает Фран, делая глоток из чашки и кривясь из-за отсутствия сахара, которое не делало этот дьявольский напиток лучше. — Ой, доведёте вы себя так когда-нибудь, — говорит Фарагонда, удручённо качая головой. — Возможно, а пока это не произошло надо прослушать этих существ. Начали! — кричит Фран, чувствуя боль в горле. Видимо от частого крика он частично сорвал голос или заболел. В последнее верится в последнюю очередь, так как эльф не берёт в учёт свой недосып, бессонницу, постоянное употребление кофеина в каких-то немыслимых дозах и превышенный уровень использования магии, что глушило только обезболивающее. И всё это в купе давало не самую хорошую смесь, которая дрейфовала по венам и медленно отравляла организм своим ядом. На сцену выходит, насколько позволял его мозг в таком состоянии вспомнить, Зефирион, который его самого очень раздражал. Он считал себя выше всех благодаря количеству денег и известным родителям. И Сан-Фран очень хочет пообломать ему его белые крылья, буквально ударить об пол лицом, чтобы показать насколько он бесполезен и ничтожен без своих родителей, но, к сожалению, приходится сидеть смирно и слышать крик охрипшей чайки, который раздражает даже Фарагонду, если судить по её выражению лица. Фран поворачивается в сторону Фарагонды их взгляды встречаются и в них читается одно и тоже желание прекратить это насилие над самими собой как можно скорее, поэтому они синхронно поворачиваются, делают глубокий вдох и говорят давно заученную фразу, которая должна смягчить углы, но никогда это не делает: — Извините, но вы нам не подходите, до свидания. Зефирион злобно бьёт крыльями и хвостом по полу, но уходит, вздёрнув подбородок вверх, пытаясь сохранить лицо. Однако Фарагонда и Фран прекрасно знают, насколько сильно задели его самолюбие и злобно улыбаются. Иногда отыгрываться на неприятных личностях особенно приятно. Так прошло около пяти часов, и Сан-Фран просто уже на автомате говорил «нет», с силой бьясь головой о планшет, дабы соображать хоть чуточку лучше, ибо мозг уже находится в каком-то слабом тумане, который не получается никак рассеять, а головная боль набирает обороты ближе к вечеру. В горле ужасно першит от сигаретного дыма, а перед глазами картинка уже размывается вместе с количеством чашек кофе, стоящих на столе. По началу Эбардо и вправду пытался что-то найти, но вскоре ему это наскучило, и он попытался заснуть. Сон помог скоротать несколько часов, а остальное время приходилось думать, чем себя занять. В конце концов не выдержав, Эбардо выходит из кабинета. Всё-таки уже вечер, не всю ночь же ему здесь торчать. Эбардо тихо заходит в зал, подходя к Франческо, но замечают его не сразу. — М? Эбардо, сколько время? — спрашивает эльф, устало потирая глаза, даже не спросив о том, когда он сюда пришёл и сколько времени уже здесь стоит. — Уже шесть вечера. — Шесть вечера замечательно. Следующий и на этом всё! — кричит Фран, думая: «Можно я уже сдохну?!» На сцену выходит Лоренс, который неловко улыбается, но вскоре сосредотачивается и выдаёт то, что так искало сердце Франа, которое болезненно бьётся в грудную клетку, а глаза ярко вспыхивают. Эльф буквально подрывается с места со сценарием и подходит к Лоренсу, вручая ему бумаги и говоря: — Вы нам подходите: приходите завтра на репетицию в семь, и, если всё будет хорошо, утвержу вас в списки. До завтра, — говорит Фран, пожимая чужую руку. — До свидания, — говорит Лоренс, учтиво кланяясь и уходя. Фран обессиленно падает на кресло, пока комната быстро крутится перед глазами, над ним нависает обеспокоенный Эбардо и Фарагонда, чьи слова долетают до него с опозданием, пока усталость и тьма не наваливается на него полностью и не забирает в своё царство. — Кажется он потерял сознание, — отрешённо говорит Фарагонда, на всякий случай, проверяя пульс. — Ох, знала же что это плохо закончится! — говорит Фарагонда. — Эбардо, у тебя есть права с собой? — Вроде бы... Вот. Эбардо достаëт из сумки права, показывая их, как чувствовал, что сегодня их нужно взять. Женщина смотрит на предоставленную ей карточку и удволетворённо выдыхает. — Ты сможешь его отвезти домой или мне это сделать? — спрашивает Фарагонда, испуганно поглядывая на режиссёра. — Не нужно, я довезу его. Эбардо вспоминает их разговор ранее и отнекивается, беря на руки сценариста и неся его в машину, дополнительно выудив ключи из кармана.

***

Сан-Фран просыпается рано утром и, потирая затёкшие от неудобного сна на столе плечи, лениво потягивается, направляясь на кухню. Пальцы привычно запускают кофе машину, которая почти сразу начинает утробно урчать, прежде чем начать работать. Обычно Фран любит поломать голову над тем, что приготовить, но сегодня явно не этот день. Поэтому в рот отправляется жареный тост с беконом и вялеными помидорами, который так и хрустит от свежести и от которого всё ещё идёт белый шлейф пара. Голова раскалывается на части как хрустальный шар, который разбился в попытках укатиться от сего ужаса и кошмара. Одно радует: замену актёру он нашёл. Сквозь тернии, кровь, слёзы и боль, но нашёл. Правда цена такого счастья слишком высокая и неподъёмная — сон, магия и нервы. Устойчивость нервной системы стоит под угрозой или стояла. Это Франу собственно и предстоит узнать сегодня на первой репетиции, хотя формально она шестнадцатая-семнадцатая. Терпкий напиток обжигает горло, наполняет энергией и заставляет уйти головную боль на второй план. Становится легче думать и планировать свой день, который не отличается от прошлого и позапрошлого, из-за чего всё выглядит максимально однотипно, и ты будто находишься в дне сурка. Хочется иногда выбраться из этой рутины, сделать что-то неординарное и вырваться из этой зацикленной системы, но как дело доходит до изменений, то руки сразу опускаются вниз, и всё остаётся как прежде. Боль в спине, скудный завтрак, чашка кофе, ванная, немного свободного времени и для полноты картины работа-работа-работа и отсутствие обеда или ужина. Лучшей схемы для убийства собственного организма и здоровья и не придумаешь. Фран проходит в гостиную и видит сидящего на диване и читающего книгу Эбардо. Лёгкие наполняет злость. Хочется придушить его прямо на месте, а ещё лучше выкинуть через окно. Эбардо, конечно, вызывает у него симпатию, но при этом он не имеет никакого права приходить в его дом и нарушать его право частной собственности. Сан-Фран кашляет в кулак, чтобы привлечь к себе внимание. Эбардо отрывается от чтения очень странной книги с картинками и поворачивается в сторону Франческо и улыбается. — Доброе утро, господин Сан-Фран. Я уже начал за вас беспокоиться, — будничным спокойным тоном говорит Эбардо, что ещё сильнее злит эльфа. — Что ты забыл в моём доме?! — красный от злости, с опущенными вниз ушами кричит Фран. — Как грубо! Я вообще-то до сих пор жду благодарность за то, что вас до дома дотащил. Вы не из лёгких, — говорит Эбардо, демонстративно скрестив руки на груди, отвернувшись и надув губы. — В смысле?! — растерянно спрашивает Фран, приложив руку к голове, которая вновь начинает пульсировать от боли. — Вы вчера в театре упали в обморок от переутомления. И я как доброволец вызвался вас довезти до дома. А вы просто взяли и уснули на столе. Как бы для сна кровать существует, вы знали? — Какой кошмар! Тебя могла полиция поймать и проверить документы! — разоряется Фран, массируя переносицу. — Я может, и выгляжу и веду себя как идиот, но как идиот я не веду. Да и права у меня есть. Машины нет, а права есть, — говорит Эбардо, пожимая плечами. — Ладно-ладно, хорошо, спасибо. А теперь можешь покинуть мою квартиру?! Мягкая просьба перерастает в приказной и раздражённый тон, с указанием на входную дверь. Эбардо на это издаёт лишь тихий смешок, который не предвещает ничего хорошего. Книга откладывается в сторону, Эбардо спокойно встаёт со своего места и ставит свои руки по обе стороны от Сан-Франа, из-за чего все пути к отступлению отрезаются. — Что ты себе позволяешь?! Сан-Фран вжимается в стену ещё сильнее, пока Эбардо прожигает его взглядом. Тяжёлый вздох срывается с губ, пока щёки предательски краснеют, а уши опускаются вниз. Почему-то все слова, ругательства и нецензурные выражения вылетают из головы, и остаётся лишь молча стоять и ждать, пока его выпустят из этого странного плена. — Ничего выходящего за рамки дозволенного. Хотя именно для вас я могу их переступить, — шепчет Эбардо, наклонившись к своему партнёру поневоле. Каждое слово сопровождает хищная улыбка, которая словно блестит в свете одинокого торшера. Сан-Фран явно не доволен ситуацией, которая сейчас складывается, но сил на сопротивление нет. Восстановление после магии занимает больше пятнадцать часов, если учесть его возраст и состояние его организма до этого. Сколько Фран корил себя за убитый режим сна и дня? Десять? Двадцать? Нет больше, гораздо больше. Вот и платит сейчас за свою безалаберность, неспособностью дать отпор. Эбардо наклоняется к чужому уху и легонько прикусывает его, наблюдая за бурной реакцией эльфа чьё лицо, сейчас было красное то ли от смущения, то ли злости, то ли от всего сразу. Ухо приятно покалывает, из-за чего тело заинтересованно отзывается, так как давно не чувствовало нечто подобное. Последние несколько лет оно в принципе не знает, что такое отдых, удовольствие и расслабленность, только напряжение, боль и страдание. Поэтому такое внимание вызывает бесконечное ощущение беспомощности и власти Эбардо над ним, которая, словно туман, обволакивает ранней зарёй разливы рек и озёр. Эбардо медленно спускается к чужой шее скрытой шарфом и высоким воротником. На несколько секунд парень останавливается, чтобы вдохнуть этот неповторимый запах фиалок, ванили и свежей выпечки. Он словно дым от костра, который хочется вздохнуть, утонуть в нём, а медленно тлеющие угли спрятать от любопытных глаз. Эбардо просто не хочет ни с кем делить эти тлеющие угли. Они для него ценнее любого огня, который обжигает, согревает и успокаивает с помощью своего неспешного танца искр, языков и света. Шарф кладут на подлокотник, а воротник просто закатывают, не видя пока смысл снимать свитер. Эбардо осторожно, на пробу, припадает к чужой шее, решаясь обойти небольшими поцелуями, которые гораздо горячее и слаще любого мёда. Внутренности обжигает лава, пока Сан-Фран давиться воздухом, который не успевает выйти через горло или нос. Голова запрокидывается на стену, а пальцы с силой сжимают белую обивку. — Моя ненависть к тебе превышает все возможные показатели! — говорит Фран, смотря в глаза Эбардо с ненавистью. — Я знаю. Вот только ваше тело говорит об обратном, — шепчет Эбардо, из-за чего Сан-Фран сильнее вжимается в стену. — Например, ваши щёки, сбивчивое дыхание и опущенные уши. Эбардо осторожно прикусывает один из участков шеи и, пробираясь одной рукой под чужой свитер, вычерчивает известные только себе узоры. — Т-тут включ-включена красная под-подсветка, псих-психолог ты люминесцентный! Одно из ушей прикусывают, и все вопросы об этичности, моральности и праведности покидают голову эльфа, как птицы свой дом осенью, улетая на юг. Блаженная пустота и свобода от мира, мыслей и проблем — лучшее лекарство для организма, который около месяца находится в резервном режиме от усталости, недосыпа и перегруженности работой. — Что тебе от меня надо? У меня ещё дела есть помимо общения с тобой! — говорит Фран, поднимая подбородок вверх и закатывая глаза, пытаясь хоть как-то сохранить гордость и непоколебимость в этой крайне странной ситуации. — Да, ладно вам. Вы не пожалеете ни об одной потраченной минуте, — жарко шепчет Эбардо, проводя кончиками пальцев по чужой шее, спускаясь вниз и цепляясь за пряжку ремня. — Я вам это гарантирую. Только давайте установим пару правил, хорошо? Вы не трогаете себя и не пытаетесь взять инициативу. Можете тянуть или сжимать мои волосы, но не смейте меня направлять. От этого действия Фран резко дёргается и нервно сглатывает спёртый воздух в груди. Эбардо опускается на колени, и тут сердце Сан-Франа пропускает удар, затем возвращается к обычному ритму, чтобы вновь на секунду остановиться. Чужие пальцы проводят по брюкам, тянут за железный бегунок вниз и справляются с ремнём. Фран поворачивает голову в противоположную сторону, чтобы просто не смотреть в этот нахальный смеющийся изумруд снизу, чтобы абстрагироваться от всего, что происходит, и потерять нить понимания того, что он всему этому потакает, так ещё и получает косвенное, но удовольствие. — Чего вы отворачиваетесь? Зубы я почистил, так что не заразитесь ничем. Да и вы неосознанно уже себя к этому приготовили, так что просто получайте наслаждение, и если вам будет комфортнее, то представьте на моём месте кого-нибудь другого. В этом нет ничего постыдного. Ну же посмотрите на меня, — просит Эбардо бархатным голосом, от которого ноги лишь сильнее подкашиваются. Франческо лишь сильнее зажмуривает глаза и до побелевших костяшек сжимает угол между стеной и дверным проёмом. От своих же мыслей и чувств становится страшно некомфортно и жарко, из-за чего воротник свитера хочется оттянуть в сторону, чтобы нормально вдохнуть воздух, который с каждой секундой скорее превращается в лаву или бензин, который разогревает огонь лишь сильнее. — Заткнись! — шепчет эльф, на что получает лишь тихий смешок снизу. — Не терпится начать? Понимаю, всё-таки мало, кто откажется от такого удовольствия. Эбардо придвигается ближе и на пробу проходит не до конца языком. Сверху Фран лишь давится воздухом и прикрывает рот рукой, прикусывая кожу на ладони. Эбардо же облизывает губы, будто пытаясь определить вкус и, приходя к выводу, хитро улыбается. — Вы по вкусу похожи на ваниль, свежую выпечку и холодную малину. Необычное сочетание. Мне нравится. Сверху доносится лишь приглушённое мычание и оскорбления, если судить по звукам. Эбардо возвращается к своему делу, решая пропустить всё мимо ушей. Парень пока не собирается постепенно опускаться вниз, а заостряет всё внимание на одной области, решая помучать Франа. Жар внизу сводит с ума и заставляет на краях глаз образоваться маленькие кристаллы слёз. Фран опускает глаза вниз и сразу жалеет, что это сделал. На него сразу обращают внимание два изумруда, и Эбардо издаёт тихий смешок, который отдаётся лёгкой вибрацией по коже, из-за чего ноги, кажется с секунду на секунду разъедутся в разные стороны и Франческо окажется на полу. — Какого, хрена, я на это согласился?! — спрашивает Фран, убирая со своего лба пару прилипших прядей и устремляя свой взгляд в потолок. Эбардо решает не отвечать на этот вопрос, а лишь опускается чуть ниже, проводя языком по венам и почти отстраняясь полностью, из-за чего тонкая нить слюны рвётся. Франу кажется, что ещё немного и он задохнётся, глаза закатываются от удовольствия. Пальцы перестают сжимать угол и опускаются на голову Эбардо. Парень чувствует, как его волосы легонько массируют и сжимают чужие пальцы и решает, что мучений на сегодня достаточно. Голова двигается вперёд назад в такт движениям, который он сам задаёт. Фран даже не пытается его оттащить и взять инициативу на себя, не решаясь пересекать черту обозначенную Эбардо, всё-таки его слова имеют для него какой-никакой вес. Да и делать этот процесс для Эбардо неприятным или болезненным он желанием не горит. Что-то есть в этом взгляде и действиях такого, что заставляет засомневаться в собственной адекватности и реальности происходящего. Тем более, с каких пор Эбардо добровольно встаёт перед кем-то на колени и так унижается перед ним, хотя раньше задушил другое существо за простую шутку об этом? А тут по собственной инициативе удовлетворяет его с помощью рта, хотя чего Франа это вообще волнует? Эбардо сам принял это решение, и сокрушаться и думать о чём-то сейчас бессмысленно. Хотя рационально думать в принципе не получается из-за жара, лёгкой вибрации и тягуче медленных сладко-пьянящих движений. Он лишь молчит, хотя периодически до ушей Эбардо доносятся тихие вздохи и стоны. Каждое действие снизу сводит с ума, звуки удовольствия уже не получается держать внутри себя, своих голосовых связок и рта. Палец оттягивает воротник свитера в сторону, чтобы стабилизировать сбивчивое и тяжёлое дыхание, которое, кажется, с секунды на секунду превратится в клубы белого пара, который будет серебриться в воздухе, пока не поднимется вверх и не растворится под накаляющейся атмосферой. Некоторые пряди выбиваются из причёски и выглядят неряшливо. Жар кажется невыносимым, и когда наступает пик, то Сан-Фран хочет оттащить Эбардо за волосы, но он лишь придвигается ближе и через пару секунд отстраняется. Тут уже ноги эльфа не выдерживают, и он окончательно падает на пол. Эбардо же хитро смотрит на него и помогает одеться. Собственные щёки горят, причёска растрепалась, глаза приобрели лихорадочный блеск, а язык проходит по губам, всё ещё ощущая привкус ванили, свежей выпечки и холодной малины. На его лице светится глупая детская наивная улыбка, пока он резко поворачивает голову влево, чтобы откинуть непослушные волосы с лица. — Я же говорил, что вы не пожалеете ни о чём? — горячо шепчет Эбардо, прежде чем оставить на губах Франа поцелуй и убежать восвоясие под хлопок двери. Сан-Фран всё ещё сидит на полу не до конца уверенный в том, что сейчас произошло и что в принципе происходит вокруг, но одно он знает точно: в глаза Эбардо он без смущения физически не сможет смотреть. А ты сидишь не понимая, Откуда жар внутри тебя. И ты на чувства невзирая Пытаешь внутренне себя. Дыханье то вдруг замирает, А страсть горит ярче знамён, Где ради счастья умирает Священный колокольный звон. Огонь в груди горит всё ярче, А мысли занял тот порок. Что проклял ты намного раньше, Чем выдержать его вот смог. От чувств бежать уже не можешь, Из-за безудержной тоски, Что подогревает расставание С предметом жаркой той любви.

***

Джодах крутится вокруг зеркала, пытаясь понять, почему костюм ощущается как-то иначе, не правильнее и будто везде колется. Каждая клеточка тела будто ощущает как тонкая игла медленно и верно погружается в неё, задевая всевозможные нервные окончания. Ави берёт в руки золотую маску и, смотря в зеркало, прикрывает одну часть лица ей. Маска злорадно улыбается, пока губы болезненно кривятся, а глаза готовы с секунду на секунду закрыться. «Ну, вот что со мной не так?! Почему я просто не могу подойти и признаться?! «Давай просто забудем об этом», — надо же было додуматься это сказать?! И что мне теперь делать?! Просто взял и забрёл в тупик собственных чувств и не знаю, что делать дальше, куда идти, у кого просить помощи. Хотя нет, знаю, но это уже сомнительная перспектива», — думает Джодах, надевая на лицо маску и чувствуя странное спокойствие и уверенность, которую она дарит. — Привет, Джодах! Чего такой поникший? Что в чувствах своих пытаешься разобраться? — усмехаясь, спрашивает за спиной его головная боль. Джодах вообще не понимает, откуда у Эбардо такая проницательность и за что она ему вообще досталась. Обсуждать свои проблемы насчёт своих чувств Ави решительно не хочет, боясь советов, которые Эбардо может дать в силу своего характера, повышенной активности и умения раздражать и вводить в краску за несколько минут. Отыграться на Джодахе он всегда будет не против, а сорвать на нём своё плохое настроение — лучшее лекарство для души, которая любит питаться чужим негативом и страданиями. Хотя сейчас Эбардо выглядит счастливым, Джодах даже решит сказать, что сияет от счастья, хотя обычно он походит на тёмную грозовую тучу, из которой с секунды на секунду молния ударит в землю. А сейчас эти тучи кто-то разогнал, дав пробиться лучам ясного солнца. — А ты как я погляжу, прям, сияешь, — решает начать из далека Джодах. — Да, у моего настроения появился неожиданный спонсор, — мечтательно говорит Эбардо. От столь необычной картины, где чужие глаза горят небывалой страстью, смешанной в приторно сладком коктейле с счастьем, а странная пелена, которая будто забирает всю осмысленность и здравость персоны, становится дурно и возникает не маленькое количество вопросов. И на эти вопросы Джодах уверен никто отвечать ему не будет, как и на его личные, которые висят на нём тяжёлым грузом и не дают двигаться дальше. А от позитива, который буквально сочится из Эбардо, становится ещё хуже. Хочется упасть на пол, накрыться крыльями и ощутить на языке привкус алкоголя. Рецессия Джодаха не так пугает, он просто не может уже на трезвую голову хоть что-то воспринимать и делать по инерции, по какому-то странному сценарию, на эмоциях. Чувства с желаниями мозг путает, разбивает на части и рвёт, не способный определиться, что Джодах должен чувствовать и делать, и от этого становится лишь хуже. Ещё ни одна паническая атака не казалась верхом осмысленности, ибо во время неё Джодах хотя бы понимает, что чувствует, что ему надо делать, а тут пустота, выжженный лес, на пепле которого он стоит. И дорог перед ним больше чем никогда, но ни на одну из них он не может ступить, боясь обжечься, упасть в пропасть или попросту оступиться, упав при этом на землю. Чувства и слова — всё это звучало так просто на страницах рассказов, пьес и историй. Всё это проживалось миллионы раз, и оступаться не казалось чем-то неправильным или странным. Каждая ошибка воспринималась как новое препятствие, которое можно и нужно преодолеть, но не сейчас. Всё стало слишком сложным и запутанным, что когда справляешься с одним узелком, путается весь остальной клубок. И, кажется, Джодаху нужен перерыв, причём довольно большой, чтобы точно определиться, разобраться и рассортировать всё по полочкам, но жизнь не даёт заминку или перерыв, она лишь гонит вперёд и не ждёт отлагательств. Поэтому Ави либо это сделает сейчас, либо никогда, ибо дальше думать будет просто не о чем и не о ком. Ангел сделал всё для того, чтобы более менее нормальное общение превратилось в парад смущения, отведения глаз и тихих смешков, из-за чего он каждый раз себя проклинает под фразу: «кто тянул тебя за язык?». И это правда, никто не делал кроме него. Глупые оправдания и ещё более ужасные предложения, которые лишь привели к точке невозврата, где остаётся либо сдавать назад, либо бежать вперёд по стеклу, раня ноги и истекая кровью, но такова цена счастья, цена любви, цена тех чувств, которые Джодах поставил выше своих собственных. И может всё же стоит испытать самую настоящую горечь и боль, нежели мучатся и убивать себя в неведении? Возможно, всё будет ужасно: его ударят, назовут противным и захотят прекратить общение. Однако надо последний раз дать себе возможность обжечься об этот огонь, ведь всё может быть хорошо. В груди Джодаха зарождается уверенность, маленькая хрупкая, которая может сломаться от одного неверного дуновение ветра, но уверенность. Она излучает слабый бело-зелёный свет и будто смеётся в лицо всем невзгодам и преградам. Она знает, что вырастет, станет большой и сильной, а пока уверенность будет толкать Джодаха вперёд к стеклу и тернистому пути, который так его страшит. — Не думал, что девушка лёгкого поведения тебя так взбодрит, — с издёвкой говорит Джодах, под маской улыбаясь. — За кого ты меня принимаешь?! Я до такого уровня ещё не опустился! Это что-то менее глобальное, — говорит Эбардо, чуть краснея. — Так всё-таки игла? — Что?! Это по-твоему менее глобальное?! Обычно другие начинают перечислять что-то вроде кофе, десертов и занятий йогой, а ты решил сразу с козырей зайти! — Эбардо краснеет от злости, но как только слышится хлопок двери, замолкает. В гримёрку входит Фран с листами бумаги, бубня себе что-то под нос, совершенно не замечая ничего вокруг себя. Эбардо косится на него краем глаза, усмехается про себя и демонстративно поднимает указательный палец вверх. — Так уж и быть дам тебе подсказку раз ты, Джодах, ничего не понимаешь или придуриваешься. Это что-то со вкусом ванили, свежей выпечки и холодной малины. — Ты же в курсе, что разброс тут довольно большой? — Ты не представляешь насколько этот разброс узкий. Сан-Фран пытается скрыть своё красное лицо за бумагами, которые протягивает актёрам и старается быстро удалиться. Прежде чем тот сбежит в глубины театра, Эбардо роняет комментарий, который не даёт ничего Джодаху, а Сан-Франа заставляет дёрнуть ушами и ещё больше уткнуться в бумаги. — Надо будет определённо взять себе что-то такое ещё раз. Кстати я тебе тут книгу принёс для изучения. Она поможет разобраться в себе и подтолкнуть к действиям, и понять чего-то ты хочешь. На стол опускается книга с готической обложкой и кроваво-красной надписью «Искусство боли». Сама книга не внушает особого доверия, а улыбка Эбардо, которая больше походит на хищную, не вызывает и не предвещает ничего хорошего. Джодах осторожно берёт её в руки, будто она может рассыпаться или испариться, превратившись в мельчайшие частицы воды, и вертит её в разные стороны. В помещение входит Кхаини и приветливо машет Джодаху и Эбардо. — Привет, давно не виделись. Ты где пропадал? — спрашивает Джодах. — Не представляешь, в полицейский участок затаскали. Я уже устал от этих подозрений и излишнего внимания, — говорит Кхаини, недовольно топорща шерсть. — А что у тебя с руками, Эбардо? Кхаини указывает когтем на бинты, которые появились из-под рукавов. Джодах сам вопросительно смотрит на бинты, а затем на Эбардо. Парень чувствует, как улыбка на собственном лице становится натянутой и нервной, как руки начинают мелко подрагивать, из-за чего приходится одной рукой стиснуть запястье другой. Лёгкие будто наполняет вода, которая плещется и бьётся о них, а глаза начинают наполняться слезами. Однако Эбардо берёт себя в руки, тяжело вздыхает и с прежней улыбкой начинает говорить: — Не поверите, я обернул на себя кастрюлю с кипятком, вот теперь так и буду ходить ближайшее время. Эбардо пожимает плечами, отводя глаза в сторону. — Серьёзно?! И зачем ты тогда пришёл?! Или ты с ожогами первой-второй степени решил выступать?! — обеспокоенно восклицает Джодах, чуть не ударив Кхаини крыльями. — Не волнуйся, мне господин Сан-Фран помог, — отмахиваясь, говорит Эбардо. Джодах недоумённо замирает на месте. — А с каких пор господин Сан-Фран находится в твоей квартире, — интересуется Кхаини, мурча и хитро улыбаясь. Хвост Кхаини заинтересованно разрезает воздух, его кончик закручивается внутрь, зрачки расширяются до размера двух блюдцев, а блики в них походят на звёзды средь космоса или ночного неба. Эбардо чувствует, как собственное лицо бледнеет, а затем краснеет. — Я ему просто помогал с документами, — невозмутимо говорит Эбардо уже предчувствуя дальнейшие расспросы и издёвки. Благо помощь приходит оттуда, откуда не ждали. В гримёрку врывается Сан-Фран, он недоволен и готов придушить первого, кто попадёт ему под руку. Эбардо в принципе не против такого исхода, но умирать всё же не хочется. — Все на сцену! — кричит Франческо, указывая в сторону прохода между штор, откуда льётся свет. Все сразу облачаются в маски и свои образы. Джодах направляется в противоположные кулисы и чувствует, как его спину буквально прожигает чужой взгляд, наполненный самой концентрированной ненавистью, на которую только способно существо. Ави не хочет оборачиваться, чтобы ненароком не пересечься с этим взглядом, чтобы не посеять в своей груди зерно сомнения во всех, кого он знает. Не хочет рушить идеальный мир взаимопонимания и безопасности, который сам воздвиг для себя в условиях едкого всеобщего недоверия и подозрений. Он доходит до противоположного выхода из кулис, ощущение чужого пристального взгляда исчезает, а неприятный липкий чёрный осадок остаётся. Тяжёлый вдох, такой же тяжёлый выдох. Глаза на секунду прикрываются, крылья прижимаются ближе, собирая в уверенность. Джодах выпрямляется, уверенно смотрит вперёд и ступает на сцену. Страх продолжает жить внутри, В тех недрах чистой головы, Что так боится той любви, Где будет жар и смерть, кресты. Стекло впивается сильнее, В ту душу, где горят огни, Где все сомнения напрасны О той безудержной любви. А ты идёшь средь терний дальше, По той тропе, где гаснет свет, Где предстоит борьба мрачнее, Чем чувств, эмоций и побед.

***

Джодах осторожно идёт по искусственному стеклу, видя, как расползаются в разные стороны лужи крови. От каждого шага хочется скрутиться от боли и убежать в другую сторону, на другую дорожку. Но он продолжает идти, неуверенно, кривясь от боли, которую скрывает маска. На фоне вместо музыки слышится лишь вой ветра, свет гаснет, погружая всю сцену во тьму, а потом резко включается голубой и синий цвет. Хлопья искусственного снега разбиваются о поверхность костюма и тела, пока руки усердно растирают предплечья. — Я в чувствах этих утопаю, где начался тот первый снег. Где грань любви та неземная и где потухнет яркий свет! И, кажется ещё немного, и я паду средь тех ночей, когда мечтал о вас я так порочно, при свете маленьких огней! — кричит Джодах, расправив крылья и падая на пол. — А вы действительно так жалки, что полюбили то меня? Ах, что за вздор?! Ах, что за глупость?! Я ненавижу вас так сильно, что вы не сможете так просто встать. Прости, но, увы, милорд. Такую смерть решили вы избрать, — говорит Лололошка, проводя пальцами по чужому подбородку и отрывая их. Лололошка разворачивается и уходит, приложив руки к сердцу. Оно формируется в руках, и Лололошка останавливается и смотрит на собственное сердце, чей огонь тухнет, а лёд его сковывает полностью. Маска разбивается на две части, а из глаз текут слёзы, которые впитываются в собственную рубашку. Джодах протягивает дрожащую руку вперёд. Стекло впивается в его тело, перья медленно опадают с крыльев, а руки под звон цепей начинают бить по полу. — Не делайте настолько больно себе, ни мне и никому! Мы знаем, что всё это вот порочно! Но может, я вам помогу! Мы можем сделать вид, что всё нормально, что говорят вокруг лишь блеф. Но причинять лишь боль друг другу не будем дальше продолжать! Мы лишь аллюзию обмана создаём вокруг себя. Давайте все отбросим маски. Я лишь желаю вас, тебя. Джодах подходит к Лололошке и, схватив того за руку, заставляет его покрутиться вокруг себя. Подушечки пальцев в перчатках приподнимают чужой подбородок, и они смотрят друг другу в глаза. Сердце в руках Лололошки вспыхивает огнём, который отражается в их глазах. Его языки пламени играют в свою собственную игру, пока сердца бьются в унисон. Мир вокруг будто останавливается и не имеет значение. Звук метели сменяется на фортепиано, а холодные оттенки становятся багровыми и тёплыми. Чужие губы находятся так близко, даже ближе чем в тот день, когда они сидели и смотрели фильм, когда Джодах доверился Лололошке. — Можно? — еле слышно спрашивает Джодах, смотря на чужое красное лицо. — Для вас всегда, да, — горячо шепчет Лололошка у его губ, закидывая руки ему на шею, из-за чего пальцы погружаются в мягкость и бархатность волос. Джодах поддаётся вперёд и скрывает этот яркий и тёплый момент для них обоих за парой крыльев. Вместо щеки Джодах промахнулся. Случайно или специально Лололошка не знает и не хочет знать. Может в этот момент вмешалась даже сама судьба, но это уже не играет никакой значимой роли. Этот момент они делят вдвоём, скрывшись от чужих глаз этой странной завесой из крыльев. Чужие губы тёплые и мягкие отдают кофе, марципаном, мускатным орехом и солёной карамелью. Лололошка притягивает Джодаха ещё ближе, желая оттянуть этот сладостный момент и сказку как можно дольше. Не так он себе представлял их первый поцелуй. Почему-то казалось, что это произойдёт на закате или когда первый снег растает, или в порыве страсти. Но у жизни нет удобных идеальных и подходящих моментов, поэтому их первый поцелуй случился на сцене, в том месте, где их история началась и превратилась в нечто совершенно новое и невообразимо волшебное, словно золотая россыпь блёсток на страницах книги. Он получается неуверенным и неказистым, но пропитанным нежностью, теплом и заботой, которую эти два существа сейчас дарят друг другу, сжимая друг друга в объятиях и вдыхая странную смесь из запахов, которые словно буйный поток воды стремительно падает вниз, разбиваясь на тысячи капель, а затем взмывает вверх. — Я увольняюсь! — говорит Фран, вставая со своего места. — Молодые, мы вам не мешаем?! Лололошка и Джодах отстраняются друг от друга, вспоминая, где и с кем они находятся. От стыда хочется не просто умереть, а исчезнуть, распасться на атомы и множество других мельчайших частиц. Сан-Фран ещё что-то говорит, усердно махая сценарием и прикладывая из раза в раз руку к лицу. Джодах и Лололошка исчезают за кулисами, пытаясь исчезнуть за одеждой или крыльями. Каждый из них не может подумать и осмыслить произошедшее за этот короткий миг. Только что вспыхнувший огонь горит ещё ярче, но они пытаются его потушить, спрятать в самый дальний угол своего подсознания. От этого становится лишь хуже, а голова начинает покруживаться, из-за чего ноги не ощущают под собой твёрдую поверхность. — Господин Сан-Фран, вот что вы сделали? Дали бы молодым насладиться друг другом! Они же теперь в глаза не смогут друг другу смотреть! — говорит Эбардо, выглядывая из-за штор. — Ещё чего?! А с тобой у меня вообще отдельный разговор будет! — злобно говорит Сан-Фран, из-за чего в его глазах рвут и мечут молнии. — А что я уже сделал? — недоумённо спрашивает Эбардо, невинно хлопая глазами. — Во-первых, ты мне помогал документы заполнять, а во-вторых, сейчас твой выход и без этих пока разберёмся. После репетиции пройдёшь в мой кабинет будешь объяснительную писать, — говорит Сан-Фран, подмигивая Эбардо, который отводит глаза в сторону и немного краснеет, и явно довольный произведённым эффектом эльф, разворачивается и уходит. — Акт номер семь, сцена три, начали! На сцену выходит Кхаини. Маска драмы сменилась на маску комедии. Сквозь маску прослеживается безумие даже медленное схождение с ума. Блики в глазах лихорадочно подрагивают вместе с руками. Кхаини кружится вокруг себя и преисполняется счастьем, когда достаёт из кармана небольшую стеклянную колбу с ярко-зелёной жидкостью. — Ах, как красиво будешь ты, стонать от боли и тоски, что медленно как этот яд по крови будет смерть нести! — говорит Кхаини, выливая в хрустальный бокал с водой всю колбу. По воде прокатывается рябь, а в воздух поднимается чёрный смоляной дым, который формируется в череп, который раскрывает свой рот и издаёт истошный крик, который эхом прокатывается по залу. Бокал ставится на поднос и Кхаини идёт в кулисы, тяжело дыша от переполняющего его восторга, смешанного с нетерпением, трепетом и адреналином, который медленно и верно наполняет кровь. — Миледи, вы столь прелестны, что в ваших очах я готов утонуть. Ах, вы безбожны, но не суть, — говорит Эбардо, приложив руку к щеке, пытаясь скрыть своё отвращение к особе, которая стоит перед ним. «Сквозит от вас же тем двуличием, что вы приписываете мне. Ведь вы же влюблены в другого. Признайтесь, время, хоть себе!» — звучит в голове реплика Джодаха с характерной ему красочной интонацией. «Пф, смешно. Влюблён? Просто сексуальное влечение и не больше. Однако если это окажется правдой, то я буду приятно удивлён», — думает Эбардо, издавая под маской тихий приглушённый смешок. На сцену входит Кхаини с подносом, низко кланяясь и корчась от воображаемой боли в спине. Кхаини поднимает глаза и с ненавистью смотрит на то место, где должен стоять Джодах. Хвост злобно бьёт по полу, а шерсть топорщится. С подноса разбирают бокалы. На секунду Кхаини отвлекается на хлопок крыльев и теряет из виду, бокал с ядом и не взял ли его кто-нибудь по ошибке. — Позвольте мне уже идти, — просит Кхаини у Эбардо, мечтая вцепиться в его шею когтями и разодрать на части. Кхаини его ненавидит своим обращением и отношением к себе в этой пьесе. Его глаза опасно блестят под маской, где вырезы для глаз выглядят как две чёрные дыры, которые затянут в себя случайное существо или путника и будут мучать его, сводить с ума и заставлять гнить заживо, корчась в агонии и боли. По маске ползёт чёрная сеть из трещин, от которых вверх поднимаются чёрные сферы, исчезающие на пару секунд, а потом вновь поднимающиеся. За маской скрывается злобный оскал, предвещающий скорую беду, скорую смерть, которая, словно чёрное крыло ворона, нависает над чужой жизнью, за которой мирно приглядывает смерть, точащая ножницы. Кхаини слышит противный скрежет металла и видит, как разлетаются в разные стороны искры огня, как кусок металла приобретает гладкость и остроту, как чужая золотая нить жизни натягивается до предела как струна, которая издаст мелодичный звук, стоит только дёрнуть. Кхаини видит, как свет, исходящий от струны, дрожит, то ярко вспыхивает, то гаснет. Как эта маленькая жизнь, теплящаяся в ней, не хочет расставаться со своим сосудом и бьётся и мечется в узких границах. Острые края ножниц еле касаются нити, которая начинает дрожать. Тёмная жрица, чьё одеяние сплошь состоит из чёрного тумана и дыма, который клубиться и медленно ползёт по полу, заставляя его покрыться слоем льда и инея, чьи узоры напоминают перья экзотических птиц, листьев папоротника и нот. Нить перекатывается по острому лезвию к его началу, пальцы в двух кольцах опускаются вниз и смыкаются. Нить перерезается и распадается на две части. Её сияние гаснет, из-за чего былой золотой блеск превращается в тёмно-серый, а затем становится полностью чёрным и превращается в пыль, которая становится частью вороньего крыла. На сцене падает актриса, она лежит и корчится от боли, пока за всем этим наблюдает Кхаини. На его лице отражается лишь холодное безразличие с красным оттенком злости даже ненависти. — Позовите лекаря! — кричит Эбардо, пытаясь нащупать пульс. Однако уже поздно ей ничего не поможет. Врач тех лет был бессилен перед ядом, созданным на основе личных наблюдений за действиями различных трав на организм. Каждая капля данного яда — идеально подобранная химическая цепочка, которая в своём сочетании создаёт что-то поистине новое и смертельно опасное. Девушка на полу замирает и больше не двигается. Маска падает на пол и несколько раз прокручивается на нём. Стеклянный взгляд полный невообразимого ужаса устремляется в потолок на свет прожекторов, который Седрик затемняет. Тонкая струйка крови стекает по её подбородку, а на коже появляются красные пятна от лопнувших сосудов Свет гаснет, акт заканчивает. А маски бьются очень быстро Быстрее ваз и страшных чувств, Что вы скрываете под ними Передавая страсть искусств. Сценарий кажется страннее, Как будто с ним что-то не так. Как будто мысли предвещает Удары сердца, мыслей такт. А ты стоишь на этой сцене, С разбитой маской на лице, Но продолжаешь страстно верить Не чувствам, правда, а себе.

***

Фран терпеливо ждёт Эбардо в своём кабинете, зевая и довольно смотря на заполненные документы. Очки лежат рядом на столе, пока на губах играет такая редкая, но при этом счастливая улыбка. Ему очень хочется отыграться на Эбардо за утро и всю неловкость, которая происходила в процессе всего рабочего дня. Конечно, придушить его на месте было довольно неплохим вариантом, да и руки сами чесались это сделать, дабы заставить замолчать хотя бы на минуту и перестать издеваться над собой. Вскоре в дверях появляется тот, кого он так долго ждал. Франческо надевает на лицо маску серьёзности вместе с очками, складывает руки в замок на столе и бросает короткое и холодное: — Присаживайся. Чересчур серьёзный вид режиссёра удивляет, заставляя поумерить пыл, но Эбардо проходит и садится на кресло. Глаза эльфа отражают холодную злость, которую не могут скрыть или умерить даже очки, а человек, на кого направлен этот серьёзный взгляд боязливо сжимается на кресле. — Что уже не так весело? — наигранно грустно с издёвкой спрашивает Фран, заходя за чужую спину, наклоняясь и буквально впиваясь ногтями в плечи. Нервы Сан-Франа окончательно сдали и он решил, что раз Эбардо решил с ним так играть, жестоко и беспринципно, то он подчинится этим правилам. Только вот в этой игре ведущим не обязательно должен быть Эбардо, поэтому эльф сейчас ведёт себя максимально серьёзно. — Вы так из-за утреннего? Вы же сами проиграли спор… — Меня не интересуют твои глупые оправдания насчёт своего поведения, — холодно чеканит режиссёр, сжимая чужие волосы на голове. Эбардо тихо шипит, когда волосы сильно сжимают, по ощущениям больнее, чем в прошлые разы, из-за чего на краях глаз наворачиваются слёзы, ибо парень просто не ожидал такую грубость направленную в свою сторону. — Больно? Странно, когда ты сидел на мне был куда, смелее. Так где же сейчас твоя смелость, — спрашивает Фран, запрокидывая чужую голову, так дабы Эбардо смотрел чётко ему в глаза. — Тогда не было так неожиданно как в этот раз. Вся ситуация кажется странной, обычно ведь Эбардо выводит Франа на эмоции, но в этот раз что-то похожее пошло не так. Однако пока что это вызывает смешанные эмоции, но эта ситуация даже заводила. — Не пытайся оправдаться. Мне ли не знать, чего ты на самом деле хочешь? — спрашивает эльф, улыбаясь и обдавая чужое ухо горячим дыханием. Теперь очередь Эбардо дрожать от смешанных эмоций и неоднозначной реакции режиссёра. Сан-Фран обходит его и внимательно осматривает, будто кот, иногда проводя ногтями по открытым участкам тела, но не касаясь и не переходя к чему-то большему, что раздражало, как и весь этот напускной пафос и игра. — Раз знаете, то может зайдëте дальше? — Ты серьёзно меня просишь об этом? — спрашивает Франа, будто с претензией сверху вниз смотря Эбардо в глаза, держа за подбородок. — Что же думаю я могу себе это позволить, только тебе это не понравится. Последняя фраза заставляет смутиться и немного поднимает тревогу из груди. Эбардо не понимает, чем вызванна такая реакция эльфа и от этого становится очень некомфортно. — Хотя просто разговор тоже не плохо. Сан-Фран резко усаживает Эбардо на свой стол ставя руки по обе стороны, дабы тот не сбежал. Язык проходит по пересохшим губам, когда глаза встречаются с покрасневшим и уже не таким уверенным, как в самом начале, Эбардо. — Уже поздно отступать, — шепчет нежно Фран, приподнимая чужую голову за подбородок, и бесцеремонно и грубо кусает Эбардо за шею, из-за чего тот по-свойски закидывает ему руки на шею. Эльф чувствует, как тот встрепенулся, и оставляет новый укус, зализывая его и злобно сверкая глазами. Губы спускаются вниз на ключицы и так же их не щадят. Он никак не ожидал, что Сан-Фран будет оставлять такие же укусы, как он. Однако действия становятся всё грубее и грубее, что уже начинает перебивать зарождавшееся удовольствие, к тому-же такой взгляд лишь усугублял ситуацию, не давая расслабиться от слова совсем. Эбардо совсем сейчас не понимал поведение эльфа, не имея понятия, что ждать дальше и это пугало, как и непонимание, где именно тот вечно смущающийся, а именно его эльф. Чужая резкость пугает слишком сильно, особенно столь грубое отношение, которое резонирует с той мягкостью, которую он ожидал, поэтому невольно пытается вырваться. — Уже уходишь? — наигранно грустно спрашивает Фран, вжимая Эбардо в стол. — Но мы ведь только начали. — Но вы уже действуете слишком резко… Эбардо понимает, что теряет контроль над ситуацией, что не может никак повлиять на разворачивающийся вокруг собой личный кошмар. Парень понимает, что просто не успевает за действиями Франческо, которого видимо не заботит ни коим образом его состояние, из-за чего тело боязливо дрожит, словно осиновый лист на ветру. Собственные пальцы пытаются нащупать спасение на столе, но лишь сжимают какие-то бесполезные белые листы и его края. Дыхание сбивается, а на плечах и шее уже краснеют жадные укусы и засосы, а синяки на запястьях от крепкой хватки синеют. Хочется скрыться от чужого злобного и застланного какой-то белой пеленой взгляда, который не был похож на тот родной и добрый, которым его одаривали до это всё время. И это, наверное, стало точкой невозврата. Конечно, сейчас Фран вообще не осознаёт, что делает, какую боль ему причиняет и тем более ничего не контролирует. Эбардо и не замечает, как от всех этих действий влага подступает к глазам, поворачивает голову в правую сторону, зажмуривается и изо рта вырывается жалобный всхлип. Слыша задавленный чужой всхлип Фран будто просыпается и чувствует себя отвратительно, особенно когда замечает чужие слёзы, которые эльф нежно стирает с чужих глаз. — Прости, что напугал, — грустно шепчет Фран. — Я и сам от себя такого не ожидал, ещё и довёл тебя до слёз! Когда Фран приближается к шее Эбардо начинает дрожать сильнее, однако новых укусов не следует, напротив, лишь нежные прикосновения. Эбардо еле сдерживается от облегчëнного вздоха, когда режиссёр возвращается к привычному поведению. Эбардо осторожно поглаживает эльфа по шее и прижимает к себе, а тревога отходит. — Ты хочешь чтобы я продолжил? — Просто не делайте так больше, а то в следующий раз я уже навряд ли смогу продолжить. Эбардо кивает и чуть пристав, целует Франа в мочку уха. Фран тяжело выдыхает от тепла чужих губ и тяжело дышит. Эбардо вновь с ним играет, полностью приспособившись к этой ситуации и совершенно не желая вновь отдавать ему бразды правления. Однако Фран это закономерно ожидал. Было бы глупо надеяться, что Эбардо так просто, после извинений, будет так же тихо сидеть, точнее лежать на столе, наслаждаться процессом и вниманием к своей персоне. — Только будь тише. Ты же не хочешь, чтобы нас услышали? — жарко шепчет Фран, приподнимая чужие ноги и заставляя упереться себе в пах. —Как скажете, похоже теперь ваш черëд устанавливать правила, — воркует Эбардо. Эльф улыбается, когда видит, как вспыхивает чужое лицо от осознания ситуации и своего крайне невыгодного положения. — Ты же этого добивался, не так ли? — спрашивает Фран, убирая чужие волосы с лица, опускаясь ниже и начиная зализывать прошлые укусы, и оставляя на них нежные поцелуи. Сан-Фран мило улыбается и чуть посмеивается с чужого вида, особенно когда собственная правая рука пробирается под майку и начинает с интересом исследовать чужое тело, вырисовывая на нём собственные узоры, специально еле касаясь груди ногтями, опускаясь вниз на талию, а затем на бёдра, скрытые джинсами. Эбардо расслабляется, подставляясь под оказываемую ласку, смотря на него слегка туманным, но счастливым взглядом. Эльф дёргает ушами и целует Эбардо в низ живота, заставляя картинку перед его глазами чуть поплыть и потерять свою чёткость. Фран нарочито медленно стягивает с Эбардо майку, заставляя нервно ёрзать от жара. Парень поднимает руку на чужой затылок, чуть поглаживая по волосам и сдерживаясь, чтобы не сжать их, дабы прижать ближе и попросить таким образом больше. — Какие мы нетерпеливые, — шепчет Фран, прикусывая мочку уха, а затем начиная выцеловывать каждый миллиметр чужого тела, заставляя лишь поддаваться вперёд. Особое внимание Франческо уделяет ключицам и плечам, покусывая их, а затем извиняясь за такую дерзость, слыша со стороны лишь нервные глотки кислорода и тяжёлые вздохи, пока не спускается к груди, которую он начинает гладить и мять, а когда оставляет совсем лёгкий укус слышит стон. Эбардо выгибается в спине, смотря на него туманным едва осмысленным взглядом. — Нашёл, — с улыбкой шепчет Фран. — А так и не скажешь, что раньше вы боялись продолжать. Где же сейчас ваш страх? — Эбардо усмехается, а голос немного хрипит. — Страх находится там же, где и твоя совесть. Кстати, как тебе на столе? Удобно? — Могло быть и лучше, знаете, не разделяю я вашей страсти ложится на столы, — говорит Эбардо закатывает глаза, пытаясь привстать, чтобы лечь поудобнее. — Ну-ну, не возмущайся, — говорит Фран, укладывая Эбардо обратно на плоскую поверхность, не забыв осторожно и нежно укусить того за шею. Эбардо томно вздыхает и прикрывает глаза. — Ох, Время, вы меня так одними прикосновениями доведëте! — Я был бы не против довести тебя одними прикосновениями. Мне собственно ничего и не мешает это сделать. Я даже могу с тебя не снимать штаны. Как думаешь сколько продержишься? Я же всё-таки ещё далеко не всё нашёл, — жарко шепчет Фран, пуская мурашки по чужой коже. — Хотите это засечь? Режиссёр осторожно переворачивает Эбардо на живот, заставляя чуть ли не полностью лечь на стол, и сам чуть ли не ложится на Эбардо. Эльф кусает Эбардо за заднюю часть шеи, видя, как чужие пальцы с силой сжимают край стола и тот плотно сжимает губы, густо краснея, от того насколько много приятных прикосновений сыпется на его голову. Эбардо ещё какое-то время пытается сдерживать все неприличные звуки внутри своих голосовых связок, но сдаётся как только чувствует укусы между лопаток. — Не понимаю вас, вы сами просите быть потише, но при этом так радуетесь, когда я подаю голос. — Как мило. Говоришь не понимаешь меня? — Именно. Эбардо смотрит в чужие глаза, замечая, как эльф удволетворённо дёргает ушами. — А вот я не понимаю, как тебе удаётся быть таким сговорчивым находясь подо мной. Сан-Фран приподнимает Эбардо, заставляя его встать на ватных ногах и прижимает его за талию к себе, с крайней степенью удовольствия смотря на красное от стыда и возбуждения лицо. — Чувствуешь, что ты со мной делаешь? Это неправильно, Эбардо. Вместо того, чтобы искать себе девушку и спутницу жизни, я стою тут посреди кабинета с тобой и сдерживаюсь от того, чтобы начать с тобой «конструктивный диалог», — шепчет Фран, заставляя Эбардо упереться в стол и переплетая свои пальцы с ним. — Так остановитесь, раз так против, — парень усмехается, прекрасно понимая, что навряд ли эльф сейчас это сделает точно не сейчас, да и он не позволит так нагло над собой издеваться. — Пожалуй, всё же воздержусь, — шепчет эльф, проводя языком по ушной раковине и начиная сжимать его через ткань брюк, медленно наращивая амплитуду поглаживаний, заставляя парня под собой лишь задыхаться. Эти действия заставляют сбиться дыхание и потеряться под волной удовольствия и между реальностью и сладким миром влажных фантазий. Ответить уже что-то внятное Эбардо не может, лишь хватает воздух и поддаëтся. Щёки горят, волосы растрепались, а от этой чересчур сладкой и приятной пытки на краях глаз выступают маленькие слёзы, которые скатываются вниз. Одна рука всё же выбирается из этого плена — и Эбардо прикусывает ладонь, что не очень помогает, так как сдавленное мычание всё же прорывается сквозь эту преграду. — Надеюсь тебе сейчас так же весело, как было утром. Хотя не скажу, что данная картина мне не понравилась, — с улыбкой говорит Сан-Фран, забираясь рукой в штаны и начиная ей полноценно двигать. Франческо прищуривается и хитро блестит глазами, проходя языком по пересохшим от напряжения губам и поправляя очки, которые сползли на переносицу. С каждым новым движением чужое дыхание всё больше сбивается, щёки горят всё сильнее, а улыбка на лице Сан-Франа становится шире. Кто бы мог подумать, что в нём может скрываться такой потенциал, наверное стоило бы его почаще доводить до именно такого состояния. Эбардо давно бы упал, если бы Франческо его не поддерживал и не давал упираться в стол, узоры на котором слились в одно большое и сплошное тёмное пятно. — Ты бы знал как сейчас прекрасно выглядишь, — сладко воркует эльф. В какой-то момент в ушах начинает звенеть почти до глухоты, перед глазами простирается тьма, которую резко разрезают тысячи искр и фейерверком, чьи искры рассыпаются по невидимому полу — и Эбардо обессиленно ложится на стол, тяжело дыша. Франческо спокойно достаёт из своей сумки влажные салфетки и вытирает руки, натягивая на Эбардо насильно майку. — Думаю уроков на сегодня и объяснительных достаточно, — говорит режиссёр, мило улыбаясь и усмехаясь. Режиссёр пододвигает стул к Эбардо, чтобы тот обессиленно упал на него, а не лежал на столе, ведь мало ли кто зайдёт и совершенно ни о том подумает, при этом оказавшись абсолютно правым во всех догадках и отношениях. — Господин Сан-Фран, простите, что без стука! — говорит Фарагонда, буквально влетая в кабинет, дверь которого была всё это время открыта. — Что случилось? — спокойно спрашивает Франческо. Эбардо еле поднимает на женщину свой уставший взгляд. Он отчаянно пытается сосредоточится на её словах, которые еле пробиваются будто через толщу воды. — Джодаха и Ашру отравили! — говорит Фарагонда, пытаясь всё ещё отдышаться. Услышанное отрезвляет лучше всякой пощëчины и заставляет подняться на всë ещё ватных ногах. Почему опять происходит что-то подобное, когда всё кажется только начало налаживаться? Почему опять страдает близкий ему человек? За что ему это наказание? За какие грехи? — Что?! — вскрикивает Фран, хватаясь за голову.

***

Джодах сидит на стуле, пытаясь вжаться в столь хлипкий предмет мебели. Крылья не помогают скрыться от проблем и собственных чувств. Крылья за ушами прижимаются к голове. А всему виной поцелуй, один единственный, сделанный случайно, на эмоциях. «Какой позор! Ох, Время, какой позор!» — говорит про себя Джодах, сжимая собственные волосы от стресса и невозможности куда-то деть собственные руки. Становится ужасно плохо, а потом чуть легче. Паника то подкатывает к горлу, то возвращается в своё укромное гнездо в его голове, где она извивается как червь и проедает себе там дыру, чтобы лечь в короткую или довольно длинную спячку. Вся эта схема походит на приливы и отливы морей и океанов, только проблема в том, что ты не знаешь, когда случится следующее прибытие воды. Ты не знаешь, когда захлебнёшься снова, когда ноги подкосятся, когда крепкая хватка ослабнет, и ты начнёшь медленно задыхаться под этой тощей воды. Правда к этому со временем привыкаешь, адаптируешься к таким выбросам собственного организма, который в любую секунду готов открыть свою пасть и заставить захлёбываться водой и стонать от боли. Рано или поздно придёт принятие, независимо от количества и серьёзности обстоятельств, ты просто смиришься с тем, что того идеального тебя из прошлого нет, есть только ты и твои проблемы, с которыми ты должен справляться. Не обязательно сам. В этом могут помочь таблетки, психолог или психотерапевт, в крайнем и довольно печальном случае мозгоправ, но к тому, чтобы признать и свободно заявить о том, что тебе нужна помощь, должен ты сам. Должен сам прийти к этому выводу, всё сам рассказать врачу и сам приручить своих внутренних демонов. Должен сам начать адаптироваться к ситуации, в которую попал. И должен сам найти для себя своё собственное и единственное лекарство. То что поможет тебе забыться, отвлечься, заставить ощутить комфорт и полное единение с собой и своими мыслями, с большей вероятностью, не поможет другому, а сделает лишь хуже. Джодах прикрывает глаза и видит перед собой лишь серую пустошь, где чёрное, словно смоль, море омывает берег, принося с собой белую пену, мелкие камни и ракушки. Ледяной холод пробирает до дрожи, пока он лежит на песке, опираясь о скалу. Глаза впиваются в белую точку на небе, которая выполняет здесь роль солнца. На его коленях лежит белый совёнок, с черными, как дыры глазами, который с помощью светло-голубых цепей прикреплён навеки к нему. Джодах гладит совёнка по мягким перьям и смотрит на серое небо. На второй руке лежат две золотые таблетки, которые сверкают в свете солнца и переливаются, словно драгоценные камни. Одну таблетку Джодах кладёт себе в рот, а другую даёт совёнку. Море перестаёт биться о камни, а затихает. А совёнок становится меньше и засыпает на его коленях. — Да, уж, господин Джодах, умеете вы удивлять, — откуда-то сверху раздаётся тихий смешок. Джодах открывает глаза и поворачивает голову в сторону голоса, но его грубо поворачивают в сторону зеркала, в котором несложно рассмотреть силуэт Ашры с расчёской, лаком и кучей шпилек, или как Джодах это называет, орудием пыток. — Ха-ха, очень смешно, и сколько раз я тебя просил не трогать мои волосы? Зачем вся эта процедура, если для сцен со мной достаточно простой укладки, хвоста или гульки? — раздражённо спрашивает Джодах, смиряясь с собственной судьбой. — Вы знали, что иногда ведёте себя как маленький ребёнок? Я должна это делать — мне за это платят. Тем более за вас мне доплачивают, так что не усложняйте ни себе, ни мне жизнь. Просто не ворочайтесь. Ашра вновь жёстко поворачивает голову Ави в сторону зеркала и начинает осторожно проходить массажкой по чужим волосам. Ашра сосредоточенно втыкает несколько шпилек, чтобы некоторые пряди не выбивались из причёски и не испортили картину в будущем. Ашра, однако, чувствует, что что-то не так, будто древнее шестое чувство проснулось в ней и сейчас шепчет и даёт подсказки. Джодах уж больно быстро успокоился, да и взгляд у него слишком тяжёлый, задумчивый и удручённый. А глаза выглядят серыми и потухшими. — Это, конечно, не моё дело, но всё же что-то случилось? — спрашивает Ашра, прыская на волосы водой, а затем проходясь массажкой. Джодах отводит глаза в сторону, чтобы посмотреть на лицо Ашры в свете ламп на зеркале. — Вы мой личный психолог, чтобы я вам что-то рассказывал? — в весьма грубой форме спрашивает Джодах, сощурив глаза, словно сокол, охотящейся за мышью. — Ну, если учитывать сколько мне раз изливали душу, и я помогала чужим существам решать проблемы, то да, я личный психолог для каждого без высшего образования, — говорит Ашра, гордо вздёрнув вверх подбородок и ткнув себе расчёской в грудь. — Если беспокоитесь о конфиденциальности, то не стоит. Чужие секреты — мои секреты! Джодах рефлекторно кривится, чувствуя нарастающее раздражение в груди. Не любит он таких существ излишне жизнерадостных и девственно правильных. На уровне подсознания к ним не вырабатывается эмпатия или малейшая привязанность. Мозг всегда пытается разглядеть за этой маской радушия нечто большее, скрытое от посторонних глаз с помощью странной сероватой пелены и стёкол очков или линз. Почему-то, кажется, что есть в этом дружелюбие двойное дно, из-под которого периодически тянется струйка холодного воздуха, который медленно ползёт по полу, скрываясь за препятствиями в виде мебели — эмоций и чувств. Ави с ростом своего актёрского таланта научился срывать чужие маски и покровы, но далеко не все. Некоторые существа так и остаются для него загадкой, задачей, которая просто не имеет решения. Их действия хаотичны и не соответствуют не то, что ожиданиям, даже малейшей логике. Слово сумбур не просто их описывает, они и есть сам сумбур. Эмоции вечно не соответствуют реакции, а слова звучат как набор бессвязных букв и звуков и не содержат в себе какой-либо информации. Каждый раз, задумываясь над их смыслом, ты обрекаешь себя на бессмысленное скитание по-этому лабиринту скрытого смысла и подтекста, чтобы в конце уткнуться в стену. Ашра как раз из таких существ. Джодаху иногда, кажется, что от неё прям сквозит инфантилизмом и желанием почувствовать адреналин или дофамин в крови, а лучше всё вместе и сразу, в одном безумном ярко-оранжевом коктейле с маленьким зелёным зонтиком и белым шариком мороженного, олицетворяющего адекватность и ещё не убитый инстинкт самосохранения. Чего только стоит момент, когда Ашра себе обожгла руку плойкой, из-за того что она хотела попробовать в своей практике довольно сомнительный метод укладки с помощью лака, огня и плойки. Пострадали благо только руки, а не глаза или лицо. Потом Ашра неоднократно бросалась в драку, дабы отстоять собственные интересы и честь, а Джодах с Седриком спасали её и обрабатывали раны. Только на Ашру уходило больше половины аптечки, что Седрик всегда таскает с собой, из-за врождённой трусливости. Поэтому белые шрамы на смуглой коже выделяются довольно ярко и почти сразу бросаются в глаза. И именно Ашра сейчас Джодаху предлагает излить собственную душу и облегчить себе ношу с помощью слов? От этого даже горько смеяться. Однако моральные силы Джодах на сегодня исчерпал, и даже таблетки особо не спасают, поэтому ангел тяжело вздыхает и начинает говорить: — Я переживаю о том, что всё разрушил и просто испортил полностью отношения с Лололошкой таким образом! Джодах стонет от собственной безысходности и от того, насколько легко и быстро вылетели из его рта слова. Ашра прикладывает расчёску к губам и задумчиво смотрит в зеркало, втыкая ещё одну шпильку в чужие волосы. — А он тебя пытался оттолкнуть или может, высказывал своё недовольство: мычал, пытался отстраниться? — Нет, он пытался притянуть ближе, — говорит Джодах, краснея. — Может, хотел ударить вас или проявлял признаки агрессии? — Скорее был так же растерян и смущён, как и я, — отрешённо говорит Ави, понимая, к чему клонит Ашра. — Так чего вы тогда беспокоитесь? — спрашивает Ашра, ударяя Джодаха по плечу, из-за чего из лёгких Ави выходит весь кислород. — Странно, что вы, читая такую литературу, беспокоитесь о таких мелочах. Ашра неловко смеётся, под недоумённый взгляд Джодаха. Ашра замолкает и указывает на книгу, которая всё ещё лежит на краю стола и которую ему любезно принёс Эбардо, для изучения чего бы то ни было. Теперь сомнений в том, стоит ли прочитать данную литературу ещё больше. Да и выглядит она как-то странно, хотя к ней больше подойдёт слово вульгарно и экстравагантно. А от одного названия веет чем-то холодным и мрачным и одновременно горячим и пьянящим. Обложка определённо подкупает вместе с таинственной аннотацией, которая лишь поверхностно касается содержимого произведения. — Это не моя книга. Мне её дал Эбардо, сказал, что это поможет мне раскрыться, понять, чего я хочу и подтолкнуть к каким-то действиям. Ангел соединяет пальцы между собой и пожимает плечами. Ашра же отворачивается в сторону и прикрывает рот, пытаясь сдержать смех сквозь слёзы. — Что ж в этом он действительно прав. Даже завидую его будущему партнёру. Обладать такой открытостью довольно редкий случай. Джодах открывает бутылку и делает несколько глотков воды, которая обладает каким-то странным и непонятным привкусом, который при попытках его распознать, ускользает и растворяется, отдавая лишь привкусом металла и странной горечи. Ави отставляет бутылку в сторону, думая, что фильтр для воды опять сломался и придётся по дороге домой покупать новый. Собственно лишний раз отвлечь себя от дурных мыслей с помощью прогулки по парку и улице — не самый ужасный план. На это мероприятие даже можно Лололошку пригласить, если он, конечно, после такого согласиться вообще куда-то выйти или просто-напросто с ним заговорить. — Можно у вас одолжить воду? Джодах никому не позволяет пить из собственной бутылки, поэтому достаёт из своей серой сумки складной железный стакан, наливает туда освежающую влагу и протягивает его Ашре. — Что вы ещё с собой только носите?! — удивляется Ашра и залпом выпивает воду. — Ашра, тебя это не должно касаться. Тебя точно не порадует её наполнение. Джодах чувствует как горлу подкатывает тошнота, как голова начинает кружиться, а во рту появляется лёгкое онемение. Зрачки от ужаса сужаются, а по лбу медленно и верно стекают крупные капли пота. Пальцы с силой сжимают ткань одежды, пока глаза впиваются в отражение в зеркале. «Нет! Не может быть! Только не говорите, что это…» Джодах боится своих догадок, боится в этом случае оказаться правым, боится, что случится нечто непоправимое. — К-как голова кружится, — ослабшим голосом говорит Ашра, делает несколько неуверенных шагов вперёд и падает. «Яд» Джодах подскакивает с места и переворачивает Ашру на бок головой. Из уголка рта течёт кровь, поэтому не надо давать ей возможность попадания в лёгкие. Глаза девушки медленно стекленеют, пока ногти с силой царапают пол. Гудки в телефоне идут слишком долго, что кажется, проходит вечность, прежде чем Джодаху отвечают. — У нас отравление ядом! Главный театр Междумирья, приезжайте скорее! Гудки сирены бьют в ушах Стекая солью на глазах. Что бьёт под грудь ещё сильней Лишая воздуха тех дней. А труп лежит перед глазами Иль нет, узнайте это сами Ведь какого смотреть на всё Не в силах сделать ничего. А кровь стекает по запястьям Предвестник колким тем ненастьям, Что уничтожат внешний вид Сожгут до пепла, ты убит. А смерть не кажется столь яркой, Не столь отчаянной и жаркой. Она лишь томно всё молчит И холод ей благоволит. Но вот часы твои все бьются Чужие тоже, что сказать? Не повезло тому, кто ядом Тебя пытался наказать.