Вечно горящие огни

Фран из-под полуприкрытых век смотрит на прохожих, которые, словно серые пятна на холсте, ходят из стороны в сторону, ощущая на кончике языка привкус скорого праздника. Едкий дым клубами поднимается в воздух, вырисовывая только ему известные узоры. Никотин медленно растворяется в его крови и отравляет лёгкие. Он лишь немного помогает справиться с ощущением боли, тревоги и душевного метания творца. Его душа бьётся о невидимые стенки и утробно кричит, желая выбраться, получить свободу и спокойствие. Вокруг возвышается множество домов девятнадцатого века с колоннами и гипсовыми цветами и листьями. Машины проносятся по шоссе, а деревья, с которых давно упали последние листья, грустно склоняют головы к земле от порывов ветра, которые приносят с собой снежинки и хлопья снега, оседающие на лицо и быстро тающие. Горячие слёзы продолжают течь и срываются вниз. Сигарета медленно тлеет и больно обжигает покрасневшие от холода подушечки пальцев, за что закономерно падает на землю в белый пушистый снег. Изо рта вырываются клубы серебристого пара. Фран опирается на железные чёрные перила с замками, символизирующими любовь. Из-за них становилось ещё более тошно. — Франческо, вы знаете, что долгое нахождение на морозе может вызвать обморожение! — слышится сзади пропитанный злостью, но при этом и заботой голос Фарагонды. Фарагонда накидывает на плечи нерадивого эльфа тёплый вязаный кардиган. Фран только чуть поднимает голову вверх, но не поворачивается, боясь показать свои слёзы — свою слабость. Фран думает, что ведёт себя неподобающе статусу и не имеет в принципе права сейчас стоять и плакать над чем? Над одиночеством? Над своей ничтожностью? Или над тем, что за столько лет и попыток сохранить в себе тоненькую жилку творца и душевности, отбросив назад такие низменные материалистические потребности, он сам погряз в этом чёрном болоте, состоящем из комплексов, ран, которые никто не хотел лечить, и бесконечном самокопании. Работа, которая на первых порах заставляла пускаться в пляс, а тысячи искр загораться в глазах, превратилась в рутину и самую настоящую каторгу. Тебя просят сделать что-то одно, чётко, по шаблону, не выходя за эти чёткие и при этом еле различимые рамки — ограничения. На тебя кричат, если ты решаешь проявить чуть больше вольности, чем положено. Всем плевать чего ты хочешь, главное, чтобы заказчик остался доволен. Ему всё равно, сколько времени ты тратил на сценарий, как о клавиши ноутбука стирал свои пальцы, как не спал ночами ради чего-то удволитворительного, ради чего душа бы не разрывалась больно на части, а в нетерпении трепетала маленькими крыльями. Заказчик скажет всё переделать, ведь заплатил деньги, значит, он прав. А Сан-Франу остаётся только грустно понурить голову и нещадно разорвать кипу бумаг, которая в глазах других не имеет никакой ценности. А если разрешение на творческую свободу всё-таки удаётся получить, то ненасытная душа ноет от неидеальности. «Нужно ярче, эмоциональней, точнее и экстравагантней!» — кричит она из глубин грудной клетки, а Фран ей потакает, не в силах противостоять своим творческим порывам. И вот здесь сценарий, к которому Сан-Фран стремился последние лет десять. Актёры наивысшей касты набраны, костюмы найдены, а декорации на глазах приобретают объём и яркие черты, музыку пишет один из популярных певцов, а спецэффекты выше всяких похвал, но… Вот это пресловутое «но» всегда мешает: оно не даёт покоя и буквально дышит в спину своим ледяным и до ужаса горячим дыханием. Его слова едки и при этом до ужаса сладкие. Фран вечно находится в поиске этого «но», не понимая, что «это самое» находится совсем рядом, маячит прямо перед носом, но при этом вечно ускользает из дрожащих пальцев в свете ноутбука и тусклой лампы. — Фарагонда, прости за такое поведение. Я сегодня слишком много эмоций себе позволяю. Я не должен, я не имею пра... — Сан-Фран! Как вы смеете, вообще имеете право такое говорить?! Некоторые готовы отдать всё за крупицы тех эмоций, которыми вы пренебрегаете! Вы имеете право чувствовать и живо реагировать на все события, происходящие в этом мире! Кто вообще вам вбил эти мысли в голову?! Общество хамов, невежд, ханжей и богатеев? — Я-я думал, что существа от меня только этого и ждут! Тем более непоколебимость, чёткость и холодность — залог успеха! Эмоциям место на сцене, а не в этом бизнесе! Я ошибся в выборе пьесы и истории… Но я всё перепишу! Я не буду спать, я всё сделаю, как надо! Просто дайте мне возможность! — Фран буквально кричит, хватаясь за голову и захлёбываясь в слезах, которые не получается остановить. Фран обнимает себя за дрожащие плечи. Эльф утыкается головой в грудную клетку Фарагонды, ища поддержку, тонкую светло-голубую нить спокойствия и душевное равновесие на своеобразных весах, которые, как сумасшедшие, качаются вверх и вниз, не решаясь остановиться. Фарагонда кладёт свою руку на спину эльфа и гладит его по белым длинным волосам, которые в виде двух косичек, перевязанных фиолетовыми резинками, ниспадают на плечи. — За столько лет вы так ничего и не поняли, — говорит она, мягко улыбаясь, — меня не интересует сценарий, написанный не по вашим идеям и задумкам. Я давала вам творческую свободу не для этого! Вас грызут сомнения и это естественно! Вы пытаетесь добиться идеала, но его не существует! До того идеала, который вы возвели для себя, никому, кроме вас, не добраться. Однако не стоит себя загонять в эти рамки; понимаете, что не можете что-то сделать, – измените, перепишите, добейтесь другого идеала. Не надо ничего рвать и судорожно переписывать. Между работой и сном выбирайте сон! Фарагонда говорит более-менее спокойно и напоминает Сан-Франу маму, которой у него никогда и не было. Точнее мама у него была, но иметь с ней хоть что-то общее и делить фамилию – это последнее, что он хотел в своей жизни. Зачем ему называть так существо, которое за свою короткую жизнь не поделилось ни любовью, ни счастьем, ни заботой с маленьким ребёнком, отдавая предпочтение алкоголю и наркотическим веществам, которые отключали сознание и «делали её жизнь счастливой и безмятежной». Эльф слишком рано стал самостоятельным, слишком рано познал всю жестокость и несправедливость мира, пока его сверстники заводили семьи, бегали друг за другом и познавали все прелести мира ночного города, он работал до кровавых мозолей, учился и пытался доказать, что хоть чего-то стоит, богатым людям, которые свысока смотрят на маленьких существ, как на муравьёв. У него есть всё и при этом нет ничего. Франческо контактирует с обществом, но при этом не чувствует эмоционального насыщения от разговоров, потому что они все о работе или косвенно её касаются. Ни обсуждения чужой личной жизни, книги, журнала и чего бы то ни было ещё – только работа и сухая статистика, которая скрипит на зубах, как песок. — Подождите! А как там актёры?! Ох, Время, я их, наверное, испугал или вообще дал лишний повод посплетничать, — говорит Фран, убирая голову из плена приятных тёплых и успокаивающих прикосновений, и потирает устало переносицу. — Так, за работу, а то я что-то расклеился! Творчество не ждёт! А вас, госпожа Фарагонда, я приглашаю на ужин в ресторане в семь. Франческо галантно целует Фарагонду в руку и как ни в чём не бывало, сложив руки за спину, направляется к входу в театр. Будто не было ни нервного срыва, ни слёз, ни отравления никотином — ничего. И только лёгкая улыбка на губах и будто треснувшее серое в глазах стекло выдаёт его истинные эмоции и чувства, пытающиеся вновь скрыть за ширму. С этим следует долго и упорно работать и Фарагонда готова потратить на это силы. Она не хочет видеть тело ещё одного творца, в смертельной петле, и слышать оглушающий хруст шейных позвонков в звенящей тишине театра. Пойми, что убегая вечно, Проблем тебе не избежать. Но ты ведёшь себя беспечно, Как будто время может подождать. Ты также можешь бегать дальше. Никто не смеет упрекать, Того тебя, что полон фальши, Проблем, где будешь ты страдать. «Смиренье — это не отрада!» — Кричишь во сне и наяву. И где ж тогда твоя награда За столь прекрасную игру?

***

Лололошка откручивает крышку от бутылки и начинает жадно пить воду. Некоторые вьющиеся пряди прилипли ко лбу. Всё-таки согласиться помочь Седрику перетащить малую часть аппаратуры было, наверное, плохой идеей. Лололошка явно не рассчитал свои силы и уже предчувствует завтрашнюю боль в мышцах. Однако зная себя парень понимает, что если бы не помог, то совесть бы не жалея его вгрызлась своими зубами в тёплое серое вещество до крови. Вот такова цена безотказности. Ты соглашаешься на всё, что попросят, чтобы не проводить в своей голове торги с совестью, а потом жалеешь, понимая, что в этой суматохе потерял нить, связующую с самим собой и своими эмоциями. Однако чувство невыполненного долга, обязанности и лёгкая противная тошнота от самого себя будет его верным спутником на протяжении недели при таком раскладе. Лололошка поворачивает голову вправо, в сторону зеркал, намереваясь там увидеть отражение стульев, деревянного пола, окна, в котором ничего не видно из-за чёрного покрытия и старого блестящего фортепиано. Однако помимо отражения предметов, пока не ставших привычной картиной мира, Лололошка видит Эбардо, опирающегося на стол и довольно мило общающегося с другим актёром Бартоломью. Бартоломью является полной противоположностью Эбардо и довольно известен в узких кругах любителей пьес по бессмертной классике на около религиозные темы. Сколько Лололошка себя помнит, с ним не было ни единого скандала, а СМИ делали из него чуть ли не икону, которой следует поклоняться, что вызывало лишь нервные смешки и дёргающийся глаз. Однако роли провидцев, монахов и праведных людей церкви, остаются его неотъемлемой частью. Сейчас он одет достаточно просто и скромно, по меркам людей, обладающих всего лишь небольшой долей от его состояния. Белый свитер с высоким горлом, джинсовая жилетка с парочкой нашивок в виде успокаивающих слов, такого же цвета джинсы с цепочкой и высокие бежевые замшевые ботинки. Длинную чёлку в одном положении у него фиксирует белая повязка, с вышитыми узорами. У Лололошки картинка в голове не складывается, каким образом самый скандальный и спокойный актёр нашли общий язык. «И где они вообще сумели познакомиться? Навряд ли у них есть общие знакомые или хоть что-то общее. Хотя противоположности притягиваются. Может, учились вместе или какое-то время вместе играли вот и сблизились? Да, нет, не может быть!», — Лололошка перебирает в своей голове разные идеи и вопросы, пытаясь найти удобоваримый ответ или объяснение, но пока всё безрезультатно. Конечно, Лололошка может напрямую спросить об этом у Эбардо, но небольшая сцена с Джодахом показала, что лезть на рожон не стоит. Да и Эбардо точно не из тех людей, которые любят распространяться о своих взаимоотношениях и личной жизни. Однако парень почему-то встаёт со своего места и направляется к ним. Что им движет? Чего он хочет добиться? Парень и сам не знает, чего хочет добиться, подходя тихо и осторожно к двум разговаривающим так, будто если его шаги будут слышать, то его лицо встретится с полом. Хотя иррациональный страх появляется далеко не из-за боязни говорить, а неизвестности, которая его поджидает где-то в тёмном углу, за мебелью, в его собственной тени, в глазах и улыбках других людей. Ноги ощущаются как вата и подкашиваются от каждого шага и действия. — Именно это я и имею в виду. Обвинять меня в употреблении наркотиков просто мерзко и низко. Я даже к этой дряни не притронусь: я не хочу сдохнуть, так же как моя мать, — говорит Эбардо, скрещивая руки на груди. — Действительно кто эти слухи только про тебя распускает? Может тебе стоит быть менее резким, и тогда они к тебе цепляться перестанут? — спрашивает Бартоломью. — Не могу я так, понимаешь! Прямолинейность губительна. Я не могу криво улыбаться как остальные и изображать из себя клоуна, и ты это прекрасно знаешь. Кривые улыбки, лживые слова и мысли — это всё не для меня, точно не для меня. Эбардо садится на край стола и начинает качать ногами из стороны в сторону, опираясь головой на руку и вглядываясь в чужие глаза цвета свежезаваренного кофе. Пальцы проходят по волосам, останавливаясь на затылке, а затем опускаются вниз на шею, которая гудит от напряжения. — Я понимаю твои чувства, но если ты продолжишь себя так вести, то боюсь, сработает всеобщая культура отмены. Тебе оно надо? Бартоломью вскидывает одну бровь вверх, также скрещивая свои руки в немом вопросе. — Да, я и так для всех персона нонграта. Хотя многим менеджерам и работодателям моя известность только на руку. Чёрный пиар, тоже пиар, знаешь ли. Эбардо сгибает одну ногу в колене и ставит её на стол, совершенно не заботясь о чистоте предмета интерьера. Его глаза хищно сверкают как у лисы или ястреба. — Знаю, поэтому и переживаю как бы твоя «известность» не обернулась против тебя. Знаешь ли недоброжелателей довольно много, и кто знает кто из них решит тебе воткнуть нож в спину. — Дельные вещи говоришь, братец, но с этим я сам разберусь, — говорит Эбардо, разводя руки в разные стороны и слезая со стола. «Брат? Он назвал его братом?!» — вскрикивает в своей голове Лололошка. Все кусочки пазла становятся на свои места, чёткая хронологическая линия выстраивается, а все вопросы получают закономерные ответы. Почему-то парень не мог предположить, что они являются родственниками, хотя похожее телосложение и цвет волос явно на это намекал. Однако мало ли в мире людей похожих друг на друга, да и по характеру они совершенно разные, непохожие даже на каплю. Даже темперамент у них кардинально различается, если Эбардо можно отнести к холерикам, то Бартоломью можно скорее причислить к флегматикам. Да и как уживается токсичность, яркость и экспрессия со спокойствием, покаянием и умиротворением тоже вопрос открытый. — Простите за нескромный вопрос, — начинает Лололошка, слыша, как жалко звучит его голос в этот момент. — Прощаю, — язвительно отвечает Эбардо, хитро улыбаясь, на что получает лёгкий подзатыльник от Бартоломью. Лололошка уже чувствует нарастающее раздражение. Он сам далеко не святой, но проявить или хотя бы сделать вид глубокого уважения можно. — Что вы хотите спросить? Бартоломью наклоняется чуть вниз, чтобы уменьшить разницу в росте, однако для Лололошки это является отдельной формой завуалированного оскорбления. Его сопровождает запах лаванды, хвои, мёда и спокойствия. — Да. Кем вы друг другу приходитесь? Эбардо так дружелюбно ни с кем кроме вас не общается. Лололошка распрямляет плечи, показывая, что не стоит нагибаться к нему. Губы невольно кривятся, а Лололошка уже жалеет, что вообще задал этот вопрос. Он чувствует себя опозоренным и приниженным от одних взглядов, которыми его одаривают братья. Однако из-за этого из глубин его души поднимается злость, даже ярость, которая своим дыханием больно обжигает лёгкие и кончики пальцев — Мы сводные братья. Эбардо не сильно любит об этом распространяться, считает это опасным для меня и моей личности. Эбардо закатывает глаза и рисует в воздухе ярко-зелёный круг, который затем сжимается вокруг шеи Лололошки. Парень чувствует, как кислород перестаёт нормально поступать, а шею неприятно сдавливают оковы. — Только попробуй это кому-нибудь разболтать. Тебе же не нужны лишние проблемы? — спрашивает Эбардо, наклоняясь вперёд, как бы показывая своё превосходство. — Уф, ситуация накаляется, как я посмотрю. И ты действительно думаешь, что твои угрозы смогут меня остановить? Они так же пусты, как и ты сам. Да и с чего бы мне это делать? Мы едва знакомы, а если ты так всем рты затыкаешь, то я не удивлён, почему каждый третий готов перегрызть тебе горло. И да выбери другое заклинание для сдерживания. Лололошка пальцами разрывает зелёное кольцо, словно ничего и не держало его секунду назад. Он смотрит на Эбардо с презрением, ощущая пусть и мнимое, но превосходство над ним. Чёрный пиар и такое отношение к остальным ему кажется низким и непозволительным, насколько бы сильно они ему не понравились и не насолили в прошлом, покрытым мраком. Всё-таки сразу прибегать к грубой силе как-то неправильно, и Лололошка бы сразу решил конфликт мирно, с помощью слов, но его уже опередили, поэтому уже ничего не подпишешь. Фран заворачивает в один из углов и выходит на улицу через чёрный ход, дабы отделаться от Фарагонды. От её слов ему легче не стало, на его душе всё так же было тяжело и отвратно. Эти проблемы невозможно решить за один разговор, если вообще возможно решить, не потонув в этой яме из бесконечной мглы, тлена и безысходности. Хотелось разрыдаться вновь, закуривая собственные проблемы едким сигаретным дымом и никотином, что оседает в виде противной чёрной смолы на стенках его лёгких. И Франческо не противится этому порыву и вновь закуривает уже четвёртую по счёту сигарету. Дым неприятно дерёт горло, лёгкие жалобно сжимаются, а сердце больно бьётся о грудную клетку, дабы намекнуть своему обладателю, что стоит остановиться, если он не хочет умереть от удушья или задохнуться, плача от кашля. Раковая палочка отправляется в мусорку, а в рот отправляется мятная конфета, чтобы как-то заглушить отвратительный запах дыма и гари, вперемешку с бензином. Однако это только заставляет желудок болезненно скрутиться, сжаться, а на глазах вновь навернуться слёзы от собственной беспомощности и неспособности вытащить себя из той ямы, в которую он сам себя загнал за всю свою работу, за всю свою жизнь, движемый будто бесконечными вечными неправильными решениями. «Надо поговорить с Эбардо», — мелькает в голове, по мнению эльфа, глупая и неестественная мысль, которая заставляет его идти к гримёркам, в глубины здания, под звонкий стук каблуков собственных туфель. Ноги сами приносят его к двери. Сан-Фран сам не понимает, когда успел до неё дойти, утереть слёзы, выровнять дыхание и избавиться о характерного запаха никотина. Однако эльфу всё равно кажется, что его лицо не соответствует тому, с каким он сидел и наблюдал за актёрами, поэтому он берёт себя в руки, поправляет на шее шарф, откидывает волосы назад и открывает дверь. Весёлые разговоры сразу стихают, и десятки взглядом устремляется на него, в ожидании вердикта, приговора в этом своеобразном зале суда. Некоторые ожидают, в большинстве своём, вердикт насчёт игры, а особо выделяющиеся объяснения насчёт столь внезапного столь драматичного и, как бы это странно не звучало, театрального исчезновения под громкий хлопок двери. Эбардо только-только полностью смог отвлечься от навязчивых мыслей, как тут объект его переживаний довольно резко заходит в гримëрку. Из-за чего чтобы его разглядеть, приходится наклониться вперед и буквально сложиться пополам на столе. — Все отыграли нормально. Если продолжите в таком же духе, то утвержу вас в списки участников. И это уже наверняка, дальше дороги назад не будет, — говорит Сан-Фран, проходя в помещение и подходя почти впритык к Эбардо. Эбардо надеялся помимо вердикта о игре узнать и о такой странной реакции Франа, или хотя бы увидеть что-то в его глазах, что могло бы помочь это узнать, но не повезло. Они были совершенно холодными, словно лёд, и будто затянутые пеленой слабого тумана. Выделяется лишь лёгкое покраснение в области век, что явно намекает на то, что Фран явно убежал не в порыве вдохновения или злости, а от чего-то, что кольнуло сердце, даже такого бесчувственного и старающегося держать свои эмоции в узде, эльфа. Франу кажется, что он видит каждую веснушку на его лице, чувствует исходящий от его тела жар и тяжёлое сиплое дыхание. Эльф наклоняется к уху Эбардо и тихо, обдавая его жаром, шепчет: — Выйдешь на разговор. По спине пробегают мурашки, когда ухо опаляет тепло. Взгляд парня на пару секунд становится растерянным, но вскоре Эбардо возвращает на своё лицо маску непоколебимости — и его взгляд становится прежним — безразличным и слегка отрешённым. Просьба выйти на разговор показалась актëру немного странной, хотя это была скорее не просьба, а констатация факта, поэтому выбора у Эбардо в общем-то и не было. Хотя у него в принципе не было выбора, ибо если сказали идти, значит надо идти, даже если Эбардо и не горит желанием оставаться с сомнительными режиссёрами на едине. Однако всё равно интерес явно превалировал, всё-таки ему было интересно, что же такое собирается сказать Фран, раз это нельзя говорить при всех. Эбардо чуть отдаляется, взглянув в глаза эльфа, и немного раздражëнно в своей обычной манере спрашивает: — Прямо сейчас? Его не особо волнует, как именно звучит его тон для остальных, ибо это не особо кого задевает. Мол, это же Эбардо, что с него взять? И часто эти слова были для него пустым звуком средь эхо, иногда раздражали, а в самых редких случаях заставляли задуматься о том, кто он есть на самом деле и то с какой силой надо ударить существо напротив, чтобы не привести его на встречу с создателем. Фран возвращает в своё обычное положение и смотрит на него крайне спокойно, хотя если приглядеться, то можно увидеть маленькие огни злости, пляшущие в его глазах и готовые ярко вспыхнуть, превратившись в настоящий костёр. Внутри он борется с желанием придушить Эбардо прямо здесь, на месте, ибо какое-никакое уважение он должен проявлять к нему и не закрывать глаза на свои проблемы. Ибо если у него есть какие-то проблемы со здоровьем, то он обязан о них узнавать самым первым. И причина кроется даже не в банальном сопереживании, а в страхе, что до показа Эбардо не протянет и проваляется в больнице приличное количество времени. Однако это в голове звучит всё равно как глупое и несуразное оправдание перед самим собой, чтобы скрыть беспокойство за актёра. Фран грубо хватает Эбардо за запястье и тащит за собой, ловя на себе непонимающие, растерянные и испуганные взгляды. — Я, конечно, знал, что у Сан-Франа специфическое отношение к актёрам, но не настолько же! — говорит Джодах, хватаясь за голову, вообще не понимая происходящее и боясь за себя, ведь обычный не тот тон в голосе оказывается решает многое. — Доигрался, — устало говорит Бартоломью, ударяя себя по лбу. Сан-Фран, грубо толкает Эбардо в стену и закрывает за собой дверь. Эбардо удивляется, не понимая, что чëрт возьми творится. Он вроде ещё ничего такого не сделал, чтобы была такая реакция, да и в любом случае это было неожиданно. Вроде ничего не сделал, разве что тон его звучал грубо, и он пару раз пошутил, но всё же на весомый повод для такого отношения явно не тянет. По крайней мере ему так кажется, ведь бывали случаи гораздо хуже и провокационнее, чем пара слов. Всё-таки хромота на одну ногу, боль которую он запивает и заглушает большим количеством обезболивающего, к которому у его организма выработалась лояльность, так как в последнее время оно либо, не помогает, либо помогает, но на очень короткое время, у Эбардо далеко не от святого духа и доброй воли всех оскорбленных существ. Эбардо пытается отбежать в другую часть коридора, но Фран блокирует ему оставшиеся пути к отступлению. Эбардо невольно сглатывает вязкую слюну и поднимает на эльфа взгляд, хмурясь. Запястье отдаëт слабой болью, из-за чего актëр начинает его потирать, злобно сверкая глазами. Франа на данный момент не волнует ни то, что их могут увидеть в таком положении и что-то не то подумать, ни то что он нарушает чужие личные границы, ни то что применяет грубую силу к существу, которое ему ничего не сделало кроме того, что нагрубило. — Надеюсь ты получил ответ на свой вопрос, — сквозь зубы говорит Сан-Фран. — Знаете, словесного ответа было бы достаточно, — недовольно отвечает Эбардо, будто бы вообще не заботясь о том, к какой реакции могут привести его слова. — И чем же я обязан такому «тëплому» приëму? Только сейчас до мозга Франа доходит, что он творит, что позволяет себе слишком много. Эбардо больно и это прекрасно видно, из-за этого будто стрела пронзает его сердце, а с губ стекает густая тёмно-вишнёвая кровь. Эльф испуганно отшатывает назад, еле сдерживая в себе порыв схватиться за голову обеими руками и сжать до боли собственные волосы, чтобы такие порывы агрессии больше не повторились, и он больше никому не навредил, или чтобы почувствовать примерно такую же боль, что и Эбардо, дабы оказаться в его же тарелке и взгляде на мир, на него. Его согнутые в локтях руки чуть подрагивают, а глаза испуганнно бегают по чужим чертам, находя там только непонимание и злость, с едким холодным презрением. — Чёрт! Прости, я просто на нервах, хотя это меня не оправдывает, — говорит Фран, потирая переносицу, пытаясь убрать головную боль из лобной доли. Эбардо удивлëнно приподнимает бровь из-за столь резкой и странной смены спектра эмоций на лице режиссёра, откровенно не понимая, чем она вообще обусловлена. Если так и дальше пойдëт, то репетиции обещают быть эмоциональными и нервными и, Эбардо надеется, не сильно травматичными в моральном и физическом плане для него. Вообще удивительно, что столь давний инцидент так сильно его задел, что по сей день Эбардо во всех режиссёрах видит эту гнилую сторону и боится, что это повторится. — Я вижу. Учитесь себя контролировать, а то я это терпеть не намерен, — говорит парень, сложив руки на груди. — Я хотел спросить насчёт твоей хромоты. Может другим это не видно, но если приглядеться, то всё очень заметно. Скажи честно, когда это произошло и где? Я не буду тебя попрекать, если надо, то оплачу лечение. Только, мать твою, не смей, просто не смей заниматься с травмами и доводить себя до обморочного состояния, а то я лично тебя отправлю в больницу на принудительное лечение! — говорит Фран, с силой и нейким отчаянием, сжимая плечи Эбардо. Эбардо удивляет то, что эльф переживает о небольшой хромате, но мозг довольно быстро находит объяснение и всё рационализировал на радость внутреннему скептицизму: — Моя хромота как-то мешает вашему сценарию? Эбардо смотрит Франу в глаза, однако похоже от него ждут всё-таки нормальный ответ на вопрос, а не игру в угадай. — Несчастный случай при съëмках. Играть мне это никак не мешает, — говорит Эбардо, однако в его голове проносится: «Ага, конечно, несчастный случай. Что ещё придумаешь?» Однако об этом Франу знать точно не обязательно. — Надеюсь, что это и правда не приносит тебе никаких неудобств. Однако в следующий раз сообщай об этом заранее, — говорит Фран, а дальше за него продолжает собственный мозг: «А то я не хочу, чтобы ты страдал во время пьесы». Сан-Фран выпускает Эбардо из своеобразного плена, не понимая, почему Эбардо с таким характером его не ударил или не оттолкнул в первые же минуты, даже не высказал особо недовольство в своей обычной манере. Однако мозг быстро находит этому объяснение. Всё-таки не каждый день его хватает за руку режиссёр и с силой тащит за собой, кидает в стену и нависает. А может в случае Эбардо и каждый. От таких мыслей зубы злобно скрипят, а пальцы сами сжимаются в кулаки, пока глаза остаются такими же холодными и непроникновенными. Сан-Фран даже готов поставить на то, что большую часть времени его взгляд похож на взгляд фарфоровых кукол на винтрине. Эбардо ничего не отвечает на комментарии о своëм здоровье. Парень предпочитает справляться сам, поэтому вряд ли он действительно послушает Франа. Он родного брата редко когда слушает, вместе с совестью и рационализмом, так что слова эльфа мало что решат. Эбардо замечает, что эльф сжал кулаки, однако взгляд чëрных глаз оставался спокойным, поэтому парень не стал волноваться о новой вспышке агрессии. Да и стоило ли вообще волноваться? Наверное, но Эбардо в любом бы случае не волновался, даже если бы его сейчас за шею прижали к стене. Всё-таки инстинкт самосохранения явно не про него и то чем обделила его обделила матушка природа, что в принципе объясняет его иррациональное желание лезть на рожон и бросаться в пекло опасности, без страха сгореть. — Ах, да нормально играешь. Я бы даже снизошёл до слова «хорошо», — говорит Сан-Фран, сделав шаг вперёд. — И давай этот маленький инцедент останется между нами? За молчание не волнуйся я щедро заплачу. Можешь даже сейчас не отвечать. Жду в своём кабинете в шесть вечера. На словах об игре Эбардо лишь хмыкает, будто бы показывая, что и не сомневался в ней и в своих силах, не нуждаясь в подтверждении со стороны. Однако следующие действия режиссёра заставляют парня врасплох. Франческо невесомо треплет Эбардо по мягким и шёлковым волосам, желая зарыться в них пальцами прямо здесь и сейчас, наплевав на любые нормы приличия и этики. Однако эльф пока ещё попридержит свою гордость, дабы не упасть в чужих глазах и не выставить себя насильником или ещё кем похуже, хотя с другой стороны, куда уж хуже? Фран идёт обратно в зал, оставляя Эбардо на едине со своими мыслями и чувствами. Эбардо какое-то время глядит в одну точку, пытаясь понять, что это вообще сейчас было и почему это так странно отдается в его сердце и душе, будто садит в ней какой-то странный росток или цветок, который в будущем должен вырасти во что-то прекрасное и величественное. Только вот главный вопрос, насколько далёком? Об этом Эбардо точно подумает позже. Эбардо задерживается в холле ещё на пару минут, чтобы привести свои мысли в порядок. Вся эта ситуация была немного странной. Зачем Франу вообще так беспокоиться о его состоянии? На постановке это по-видимому не скажется, раз Сан-Франу хватило только слов, что всё в порядке. Боится, что Эбардо не сможет из-за этого играть уже не на репетиции? Возможно. Найдя логичное, по-своему мнению, объяснение, Эбардо наконец собирается с мыслями и возвращается в гримёрку. Пойми, что нужно что-то сделать, Чтобы спастись от этих глаз, Что так и жаждут что-то сделать С тобой потом или сейчас. Однако роли не играет Насколько ты хорош в игре. И в этой битве проиграет Порок столь лживой красоте. Насколько ты не понимаешь, Что выжить слабым не дано, А ты в упор не замечаешь, Что стал таким уже давно.

***

Сан-Фран сразу взглядом находит нужный ряд и своё место, напрочь игнорируя вопросы Фарагонды о том, где он был, что делал и почему все актёры были напуганными и бледными. Фран, во-первых, просто не хочет отвечать на них, а, во-вторых, не хочет её впутывать в это. Эльф и так был с ней слишком откровенен сегодня и больше открываться не намерен. Всё-таки его проблемы и тараканы в голове, только его, и они не должны никого колышать кроме него самого, как и знать об этом должен только он, его мозг и тараканы или опарыши, которые так часто вгрызаются в его теплое серое пульсирущее вещество. Меньше знает — крепче спит. Фран устало плюхается на кресло, подпирает щёку кулаком, направляет свой взгляд на пустующую сцену, улавливая на долю секунды за шторами небольшое копошение и кричит, запрокинув голову на спинку сиденья: — Начали! На сцену выходят актёры, точнее один Джодах: для других ещё рано. Фран буквально прожигает его взглядом, вглядывается в каждое перо и нервное подёргивание кончиков пальцев. Эльф будто сам неосознанно пытается найти в его движениях и репликах ошибки. Может виной тому слишком предвзятое отношение, а может завышенное ожидание, но его губы из раза в раз произносят, заевшее, словно старая пластинка, слово «заново». В этот момент сердце Джодаха кажется обрывается, дыхание замирает, а мозг уже заведомо ожидает слов «уйди и не позорься». Однако их не наступает. Ави вновь и вновь заходя в кулисы, ловит на себе нахальный и издевательский взгляд Эбардо, который не скупается на комментарии вроде: «тебе здесь не место», «растерял всё своё мастерство», «что годы берут своё», на что Джодах только злиться и вступает с Эбардо в бурную перепалку, из-за чего их препинания слышатся даже за пределами кулис, что заставляет веко Сан-Франа опасно дрогнуть, а пальцы с силой сжать подолкотники. — Никаких разговоров! Оставьте их для сцены! — злобно кричит Фран, вставая со своего места с силой ударив по подлокотникам. — Устроили тут цирк! Джодах, ладно Эбардо, с него спросу как с кота молока, а ты то куда лезешь?! — с претензией и злостью в глазах спрашивает Фран, чувствуя, как Фарагонда пытается его усадить на место. — Я-я просто, — растерянно говорит Джодах, чувствуя, как в глазах стоит влага от страха и растерянности. — «Я просто», — коверкая слова, говорит Фран. — Возьми себя в руки и, чёрт возьми, сыграй всё на сто баллов! Или страдания Эмриса и правда ушли зря, — задумчиво протягивает Фран, на что ловит гневный и полный решимости взгляд Джодаха. — Не смейте так говорить! Эмрис — лучший учитель, которого я знаю и это не его вина, если мои внутренние проблемы влияют на качество исполнения! — вспыхивая от злости, кричит Джодах, что вызывает на лице режиссёра лишь блаженную улыбку. — Ну, так оставь их за сценой вместе с Эбардо и играй! — кричит в ответ Фран, откидываясь на кресло. С пятой попытки всё выходит идеально, даже лучше, чем Сан-Фран изначально предполагал. Конечно, мотивация на фоне слов того, что Джодах может разочаровать своего любимого учителя пусть и гнилая, но действенная. На войне все методы хороши, какими бы аморальными они бы не были и не казалимь другим. А искусство так вообще требует жертв, желательно тела, нервов, сна и мыслей. Ты ни о чем не можешь думать кроме своей новой работы, видя ее отголоски даже в самых странных местах, что заставляется усомниться в собственной адекватности на минуту, а затем продолжить жить дальше со словами, «а кому сейчас легко». Такая позиция звучит крайне сомнительно, да и не работает от слова совсем, ибо метод самовнушения у Франа сломался ещё три года назад, когда его в больнице откачивали от передозировки кофеином для того, чтобы написать идеальный сценарий вовремя. Так что все эти мысли лишь нагодняют тоску и тлен. Глаза немного защипало, и Эбардо отошëл закапать капли. Всё-таки острая режущая боль совершенно не то, с чем стоит выходить на сцену, даже появляться там. Всё-таки проблемы со зрением заставляют его страдать из раза в раз, напоминая о себе, а если прибавить сюда все болячки, записанные в его медицинскую карточку, то получиться сомнительный букетик, влияющий, к сожалению или к счастью, только на его счастливую или не очень жизнь. Джодах шествует по сцене, оглядываясь по сторонам, как бы обращая внимание на присутствующих на балу. С каждым шагом широко расправленные крылья, показывающие статус, величавость и важность всё ближе прижимаются к телу, как и голова, пытается вжаться в высокий воротник белой блузки с фиолетовой сапфировой брошью. Страх, который испытывает князь Александр показывает не лицо, а действия, скованность, которую он испытывает находясь здесь. — Ох, Время, как общество мне это не прельщает! Как дорого здесь всё, тепло и сладко, но всё это иллюзия обмана. Она лишь манит красотой, что лишь старательно так возвела вокруг сего творенья. За что мне это наказание! Мне здесь не место, Время, что ты делаешь со мною. Неужто толикам души так суждено умереть во мгле с любовью, где окружать её лишь будет золото и фальшь?! Джодах поднимает руки вверх, раскрывая крылья и взмывая на несколько метров вверх, как бы протягивая руку к свету и счастью, которое маячит где-то на горизонте. Однако почти сразу опускается вниз на пол, из-за чего подолы его плаща разлетаются по полу, а его руки сжимают поля цилиндра. Крылья походят на никому ненужные груды перьев. — Как низко пали вы, милорд! Неужто нет в вас и капельки достоинства, что возложил отец на ваши плечи? Какой позор! Какое головокруженье! — говорит Бартоломью, прикладывая руку ко лбу. Белая рубашка, кофейного цвета корсет и такого же цвета брюки со стрелками. На шее болтается кулон в виде золотых часов, отсчитывающих время. Шаги отдаются гулким эхом по залу и в голове Ави. Ангел смотрит вслед уходящему, видя, как его сменяет другой актёр. Строгий актёр, кое-где поседевшие волосы, костюм и острый взгляд, через который можно почувствовать всё самодовольство и остроту, которую испытывает герой при виде другого в таком упадническом и жалком состоянии. — Я столько в вас вложил. Я столькое вам дать успел, за жизнь свою и пребыванье здесь! А чем вы отплатили мне взамен? Предательством и низшей степенью порока! Покайтесь, за столь злостное деяние вы оскверняете всё связанное с вами здесь. Держите хоть лицо за маской! Ангел чувствует, как края маски поддевают, и лёгкие будто наполняет вода. Лёгкие спирает страх, а крылья беспомощно бьют по полу, а шуршание перьев разносится по всему помещению. — Я-я нет! Да я не мог! Не мог пойти на столь злостное деяние! Вы врёте, всё — это блажь, лишь отголосок из тихих параллелей! — чуть ли не кричит в отчаянии Джодах, понимая, что мог. Глаза, похожие на отцовские, прожигают в нём дыру, и заставляют маленького ребёнка в нём сжаться. Маску отбрасывают в сторону. Удар, не настоящий, но удар, заставляет встретиться с полом. Ещё удар, крылья трепещут, даже не пытаясь вытащить своего обладателя из этого плена. Если птица или человек обладает крыльями — это не значит, что он свободный. Он раб собственной системы и устоев, не способный разорвать эти оковы до конца. Всего щелчок пальцев заставляет цепи, покрытые инеем, опутать руки, крылья и всё тело. Конец цепи, который обвивается вокруг шеи, резко дёргают на себя. Последние остатки кислорода выбивают из лёгких, как и желание бороться, сражаться и биться в истерике за свою свободу. Грубая рука в чёрной перчатке сжимает его лицо, пока человек любуется своей работой в виде ран, синяков и кровоподтёков. Лицо Джодаха поворачивают к публике, актёр наклоняется почти впритык к своей жертве. — Они все смотрят на вас, милорд. Так подарите им свою прекрасную улыбку, — шепчет мужчина, хотя его голос звучит также громогласно. Чужие пальцы направляют и так ползущие уголки губ Джодаха вверх. По щекам ангела текут слёзы. Он уже потерялся во времени и пространстве. Мозг перестаёт разделять реальность и игру, поэтому отличить настоящие слёзы это или нет, не получается. — Так пускай эта улыбка светится на твоём лице вечно. Цепь дёргают на себя, а на лицо Джодаха опускается маска комедии, скрывающая за собой все ужасы и «неправильные эмоции и чувства». И вот Ави вновь стоит посреди бального зала только вместо драматической маски, маска комедии, да и движения ощущаются какими-то лёгкими пружинистыми и менее скованными. — Как вы до этого додумались? — спрашивает Фарагонда, не в силах оторвать взгляд от сцены. — Наитие и немного статей, — говорит Фран, делая глоток кофе из чашки. Всё-таки засыпать ему нельзя ни в коем случае, по крайней мере не здесь и не сейчас. Сан-Фран мало того, что должен выполнять свою работу, вроде раставления акцентов и раздавания подзатыльников актёрам, так его ещё в квартире ожидает гора незаполненных бумаг, которая томно будет смотреть на него весь оставшийся вечер и ночь. Хотя возможно сегодня Фран закончит быстро и сможет поспать не два часа, а царских четыре. Поэтому мотивация у него какая-никакая есть, и это не может не радовать. Обычно желание копаться в бумагах у него вызывает лишь сильную головную боль, которая прокатывается по вискам, а любое желание что-либо делать пропадает. Хотя оно у него и так довольно часто отсутствовало, ибо приходит Франческо домой часто выжатый как лимон и просто падает на диван или на пол и просто несколько часов к ряду лежит, не двигаясь и смотря в стену, дабы просто прийти в себя и восстановить расшатанные за день нервы в порядок. Конечно, такой сомнительный метод не помогал, и Франческо просто шёл на балкон и выкуривал четыре или пять сигарет, пока пальцы не переставали дрожать, пока в голове не появлялась пустота, а глаза не начал разъедать дым. Сан-Фран машет головой из стороны в сторону, дабы выкинуть из головы въедливые и не самые приятные мысли. Эльф возвращает взгляд на сцену, где Джодах стоит один и растерянно озирается по сторонам. «Ох, Время, за что мне это наказание?!» — восклицает в голове Фран, ударяя себя по лицу. — Эбардо, чёрт тебя дери! Как над Джодахом издеваться, так он первый, а как выйти вовремя, так мы это не знаем! Тайминг для кого прописан и отдельно выделен курсивом?! — Если бы меня кто-то не утаскивал из гримëрки, то я успел бы подготовиться и выйти по таймингу! — Хватит пререкаться! И просто выполняй свою работу! Тебе за это платят! — говорит Фран, вставая со своего места и выкидывая вперед правую руку. — Вот именно, что за игру, а не за выслушивание криков и попытки перетерпеть вспышки гнева некоторых! — парирует Эбардо, закатывая глаза. — Или ты думаешь, что если я ничего не сказал тебе насчёт твоей перепалки с Джодахом, то ты имеешь право со мной пререкаться? Тогда ты глубоко ошибаешься! — Ну, судя по-всему, раз вы продолжаете говорить, то да! — словно яд, выплевывает слова Эбардо, пока остальные актеры с замиранием сердца смотрят за разворачивающимся спектаклем. — Слишком много свободы получил?! Я тебе крылья твои мигом обламаю! — кричит Фран, делая шаг вперед, скидывая с себя руку Фарагонды, которая уже понимает, что успокаивать его бесполезно на данном этапе. — Не кажется вам, что начинаете повторяться?! Эбардо складывает руки на груди, раздражëнно смотря на Франа. Эта казалось бы изначально небольшая перепалка довольно сильно распалила злость в груди Эбардо, и навряд ли парень теперь так просто успокоиться, пока не добьётся своего или пока Фран не пересечёт черту в оскорблениях. — Возвращайся к работе, — устало говорит Фран. — Неужто вам больше сказать нечего? — закатывая глаза, говорит Эбардо. — Не понимаю, почему ты ведёшь себя так! Пять лет назад ты был совершенно другим! Не думаю, что тебя так Бастиан изменил! Все за кулисами, даже Джодах, навостряют уши и выглядывают из-за них, дабы было удобнее наблюдаться за разгорающимся и набирающим обороты конфликтом с высоким риском попасть под горячую руку. Однако интерес к тому, какие карты могут вскрыться в последствии этой ссоры заставляют забыть об осторожности и рискнуть. Слова о Бастиане застают Эбардо врасплох, заставляя злиться ещё сильнее. Парень прекрасно понимает, что это манипуляция, потому что эльф буквально недавно давил подобным образом на Джодаха, однако это всё равно задело Эбардо довольно ощутимо. Эбардо мрачнеет, с силой сжимает кулаки от злости, что начинает бурлить а его венах, спрыгивает со сцены и подходит к Франу, намереваясь ударить. — Что неужто задел за живое? — с издёвкой спрашивает эльф, смотря в полный ненависти взгляд и проводя своими ногтями по чужому подбородку. — Ну, же ответь что-нибудь. Молчать совершенно не в твоём стиле. Сан-Фран смотрит на Эбардо сверху вниз, ожидая ответ. Парень в этот раз не собирается это терпеть и перехватывает руку Франа, сжимая до боли его запястье, убирая от своего лица. — А я смотрю, вы лучше всех знаете, что в чьëм стиле! Ну, а, что же тогда насчёт вас? В вашем стиле кричать или психически давить на других? А если не вышло, то физическое давление в помощь? — язвительно говорит Эбардо, сощурив глаза. Руки чешутся, чтобы оставить удар или выплеснуть злость хоть на чём-то, чтобы почувствовать себя лучше и парень потакает своему желанию, правда вместо удара по лицу, удар направляется на спинку ближайшего места, так как бегать по судам он не намерен. После чего Эбардо, наплевав на всë происходящее, уходит в гримёрку нарочито громко топая ногами. Шаги Эбардо постепенно ускоряются, и по итогу он всё-таки срывается на бег. Уже зайдя в гримëрку, где не было чужих насмехающихся и презрительно-надменных взглядов, Эбардо даёт волю эмоциям. В глазах начинает скапливаться влага, а вскоре по щекам скатывается пара слезинок — и тушь течёт. — Чëрт! — парень трёт руками глаза, размазывая тушь ещё больше и делая только хуже. Эбардо боролся с новым желанием зарядить по ни в чëм невиновным предметам, начиная складывать все вещи в сумку. — Чёрт с ним! Перерыв! — говорит Фран быстро вылетая за дверь, направляясь в свой кабинет. *** Актëры провожают этих двоих взглядом, понимая, что эта репетиция опять идёт не по плану. Ведь они даже до середины первого акта не дошли, а времени у них не так много, если, конечно, Фран не решит проводить данное мероприятие до десяти часов вечера. Однако это мало вероятно, ибо тот быстрее уснет, чем будет заниматься таким самоубийством своего режима сна, который давно лежит в гробу. Резко слышатся ещё одни шаги — и Бартоломью уже нет среди актëров. Лололошка не удивляется, заметив пропажу Бартоломью, всё-таки последний разговор разъяснил ему отношения этих двоих. Всего один разговор Лололошке дал понять, что они загрызут его друг за друга, что внушает надежду на то, что Эбардо внутри не такой гнилой, каким пытается казаться. В гримëрку молодой актëр решает не идти, чтобы не помешать братскому разговору, если таковой состоится. Остальные тоже не особо спешат в гримëрку, просто начиная перешëптываться между собой, заставляя историю под конец обрости просто немыслимыми и самыми странными и несуразными дополнениями. И всё-таки было интересно, что за взаимоотношения такие у Сан-Франа с Эбардо. Это уже вторая странная ситуация с этими двоими на глазах у всех за одну репетицию, а ведь она только первая, из-за чего Лололошке кажется, что такими темпами они никогда не закончат. Причём он даже не понимает, кто больше виноват в этой ситуации: то ли Фран, который с пустого места накричал на Эбардо, надавив на самое больное, то ли Эбардо, который не стал терпеть унижения и начал отстаивать свои границы. Лололошка переводит взгляд на Ави, который тоже проявил интерес к этой ситуации, хотя знаком с Эбардо гораздо дольше чем Лололошка. — Простите, если это не очень удобный вопрос, но часто ли такие конфликты происходят с Эбардо на репетициях? — М? Не знаю, как всё происходит в последнее время, но обычно это всё заканчивается на паре колких фраз. Ни разу не видел, чтобы всё доходило до ручки, да и никогда, если честно, не видел Эбардо таким серьезным и злым. *** Дверь с грохотом закрывается, и Сан-Фран опирается на стену, дабы не упасть на подгибающихся и подрагивающих ногах, которые ощущаются словно вата. Мысли роятся в голове нескладным гулом, перебивая одна одну, из-за чего сосредоточится не получается ни на собственном поведении, ни на работе, которая обжигает своим пронзительным холодным взглядом затылок. Мысли в голове медленно начинают скапливаться, словно вино в бокале: капля за каплей, пуская рябь и разряды волнообразной боли по воспалённому мозгу, из-за чего желание разбить свою голову о стену повышается с каждой секундой. Злость на самого себя, на мир, свою несдержанность и обстоятельства вспыхивает словно спичка, обжигает внутренности и заставляет задыхаться в своём концентрированном змеином яде. Каждая клеточка тела напрягается до предела не в силах держать внутри себя такую разрушительную и опасную для находящихся рядом существ энергию. Стул грубо толкают назад, из-за чего ножки отрываются от земли, и предмет мебели падает на пол. На пол со стола летят документы, канцелярия и чашки из-под кофе, которые вдребезги разбиваются на тысячи мелких осколков, заставляя от грохота в ушах зазвенеть. Пальцы с силой сжимают собственные волосы и оттягивают их, вырывая малую часть, из-за чего густая тёмная кровь начинает пачкать волосы и стекать по вискам. Сан-Фран с силой бьёт кулаками по неровной бетонной поверхности, ощущая острую боль и мимолётное ощущение спокойствия и душевного равновесия. Каждый новый удар причиняет всё больше боли, чем предыдущий, заставляя задыхаться от огня боли и слёз безысходности и отчаяния, что срываются вниз с давно сухих глаз. На костяшки пальцев не получается нормально смотреть без тревоги, сожаления и белого тумана или телевизионного шума на глазах. Кровь стекает вниз и остаётся в виде багровых полос на стенах. Костяшки уже походят лишь на кровавые ошмётки разодранной плоти и кожи, которая расходится в разные стороны, словно ткань какой-нибудь одежды. Запоздало приходит боль, которая не помогает. Это тоже самое, что прижигать рану в надежде на то, что станет легче и проще, что метафорический камень упадёт с души, что чувство всеобъемлющей безысходности и отчаяния покинет чертоги его разума и ускользающего рассудка. Душа буквально разрывается на части и словно хрустальная ваза разбивается на тысячи осколков, которые никто и никогда не будет в состоянии склеить между собой и вновь собрать предмет интерьера. Кулак ещё несколько раз с силой бьётся о стену, пока глаза опухают и краснеют от слёз, а кровь образовывает на полу небольшую лужицу. Однако долгожданное спокойствие от ощущения разрывающей на части боли не приходит, и Сан-Фран, глотая солёные слёзы, медленно сползает на пол, подтягивая колени к своей груди. Эльф чувствует спиной лёгкую вибрацую двери, в которую явно кто-то стучит, ибо не услышать такой оглушающий грохот и шум просто невозможно, если существо, конечно, не глухое. — Уйдите, пожалуйста, я не настроен на разговор, — чётко произносит Фран, слыша в своём голосе надлом и хрипоту. — Господин Сан-Фран, вы не можете вечно прятаться в своём кабинете, в надежде на то, что всё само решиться! — раздаётся за дверью приглушённый и раздражённый голос Фарагонды, из-за чего эльф зажимает собственные уши руками. — Да знаю я! Знаю! — говорит Фран, с силой ударяясь лбом о собственные колени. — Сколько времени прошло? — отрешённо спрашивает он, выпрямляя ноги и устало, окидывая взглядом кабинет находящийся в полном хаусе и разрухе. — Около часа. Можно мне войти? — спрашивает Фарагонда, прикладывая руку к двери. Франческо ничего не отвечает, лишь поднимается на подгибающихся ногах, поворачивает щеколду и открывает дверь, смотря на закрывшую от ужаса рот рукой Фарагонду. В его глазах отражается смертельная усталось от всего и ничего конкретного. — Батюшки святые, что вы с собой сделали?! — восклицает Фарагонда, беря израненные руки Франа в свои. Эльф вообще не понимает, почему её волнует его состояние, а не состояние помещения, за ремонт которого придётся отдать пусть и небольшую, но при этом относительно приличную сумму денег. — И волосы ещё! Ох, Время, за что вы так с собой? — качая головой, спрашивает женщина, усаживая Франа на стул и выуживая из одного из ящиков аптечку. Фарагонда смачивает вату перекисью и начинает промакиваюшими движениями обрабатывать открытые раны на костяшках, чтобы не занести заражение или более серьёзную инфекцию. Фран на это лишь шипит сквозь зубы от жжения и откидывает голову назад, до цветных пятен зажмуривая глаза. — Я понимаю, что все мы бываем на нервах, но это не повод так открыто давить на других, тем более на Эбардо. Вы должны были знать, к чему это приведёт, — говорит Фарагонда, забинтовывая ранения, не поднимая при этом глаза на режиссёра. — Не напоминай, и так тошно! — говорит Фран, подняв голову к потолку и чувствуя, как скупая слеза скатывается вниз, как бы переспрашивая, «можно?». — То, что вы будете тут сидеть и убиваться, и тем более вредить своему телу не поможет и от этого вам легче не станет. — А что поможет извинение? — с издёвкой, раздражённо спрашивает Фран. — Ну, в этом случае навряд ли. Вы его сильно задели. Хотя многие и правда думают, что у Эбардо нет чувств, — говорит Фарагонда пожимая плечами. — «Многие и правда думают», что за бред? Многие думают, что я тиран, деспод и изверг, а некоторые, что бог и благодетель. И кому верить? — спрашивает Фран, закатывая глаза и сжимая и разжимая пальцы, проверяя, насколько будет страдать функциональность кистей. — У Эбардо есть чувства и тем более, ощущение собственного достоинства. Потрясающий человек. Губы Франа расплываются в мечтательной и умиротворённой улыбке. Он чувствует себя сумасшедшим, хотя почему чувствует? Он и сам по себе является самым настоящим сумасшедшим, из-за чего многие не могут удержаться от язвительного вопроса вроде: «как тебя только из психиатрической лечебницы выпустили». Конечно, дарить такое кому-то истинное самоубийство, в первую очередь своей гордости, но Сан-Фран готов пойти на этот шаг, чтобы удержать Эбардо как можно дольше. — Я кажется знаю, что может помочь, — говорит Фран, резко подскакивая со своего места и начиная рыться в будто бездонной тумбочке. — Даже боюсь спросить, что это? — говорит Фарагонда, перегибаясь через стол, дабы разглядеть получше предмет, который эльф выуживает из самых недр полки. — Кулон «Символ верности». Позорно, конечно, вручать нечто такое в его руки, но других вариантов у меня нет. Кулон в форме сердца в цепи качается из стороны в сторону, словно маятник, пока изумруд в нём ярко поблёскивает. Обычно такие кулоны дарят существа своей второй половинке, дабы показать искренность, чистоту и серьёзность своих намерений в отношении их совместного будущего. Однако есть и обратная сторона медали. Такое так же могут дарить в качестве высшей формы извинения, которая является так же высшей мерой унижения и принижения собственного достоинства во всех мыслимых и немыслимых значениях. Ибо именно в это самое мгновение одно существо буквально даёт клятву верной любви и неприкосновенности другому, а так же он не сможет ему физически врать как в словах так и действиях, ибо за действия будет отвечать не мозг, а совесть и сердце, которое у Франа есть, несмотря на слова многих. — Вы ведь не серьёзно? — растерянно спрашивает Фарагонда, смотря на кулон. — А что у вас есть другие варианты? Выбора нет. Так что давайте быстрее вручим ему это. Быстрее начнём — быстрее закончим, — говорит Фран быстрым шагом, направляясь в сторону гримёрок, а за ним на каблуках семенит Фарагонда. *** Бартоломью знал, насколько слова о почившем учителе и о том, кто действительно в нём видел человека, задели его. А Сан-Фран мог быть по-тактичнее и мягче, хотя тот явно не подозревает и даже не подозревал о том, что Эбардо носит линзы. Однако это его не оправдывало и не оправдает. Ибо такое хамское поведение, откровенное пренебрежение и физическое насилие, которое даёт первые звоночки, похожие уже на ужасный звон колоколов, что пора бежать как можно дальше. Авось, так нервы, тело и сердце останется целым и в очередной раз не будет израненно и разбито в дребезги. Находит Бартоломью Эбардо довольно быстро, и он явно находится в плачевном состоянии. Эбардо от злости пихает в свою сумку вещи, не сильно заботясь о их внешнем виде, пока тушь течёт и размазывается по щекам. — Ты как? — спрашивает Бартоломью, положив на его плечо руку, от чего тот вздрагивает. — Бывало и лучше, — устало вздыхает Эбардо и возращается к своему прежнему занятию. — М-да, натворили вы делов, конечно. Хоть что-то интересное за столь долгое время, неправда ли? — усмехаясь, спрашивает Бартоломью. — Да уж, действительно что-то «интересное», — недовольно бурчит Эбардо, однако разговор с Бартоломью всё-таки помогает ему успокоиться. — По крайней мере Сан-Фран тебя не искалечил как тот урод, которому нужны были «правдоподобные эмоции». Тоже мне! Из-за него ты ходить нормально не можешь, а у этого видимо проблемы. — Я, конечно, понимаю, что всё познаëтся в сравнении, но знаешь ли это не делает ситуацию сильно лучше. Эбардо заканчивает с вещами и достаëт из сумки ватный диск и мицелярку, дабы избавиться от черной туши у себя на лице. — Согласен это его не оправдывает, — закатывая глаза и скрестив руки на груди, говорит Бартоломью, качая ногами, сидя на столе. — Слушай, когда у Сан-Франа день рождения? Через месяц вроде? Подаришь ему как раз направление к психиатру — нервы подлечить, — говорит Бартоломью заливаясь звонким смехом, который подхватывает Эбардо. Резко дверь в гримёрку открывается и в проходе появляется причина всего происходящего. Выглядит, правда тот, мягко говоря не очень. Хотя даже ужасно: растрёпанные волосы, заплаканные глаза и окровавленные бинты не заметит разве что слепой. И у Эбардо это вызывает неподдельный интерес, как-никак тот не может пока принять, что причиной всему служит именно он и его сравнительно небольшая истерика. Однако он не может не задать интересующий его вопрос: — Выглядите так, будто в бурю попали, неужто что-то ещё успело произойти? — парень заканчивает с тушью и выкидывает диск в мусорку. — Скажем так, что у меня случился небольшой нервный срыв. Думаю этого достаточно, — говорит Фран, отводя глаза в сторону. — Я бы хотел с вами поговорить наедине, если позволите. Бартоломью от такого выходит вперёд. — То есть вы его унижаете! Манипулируете открыто, применяете физическую силу, а сейчас будто ни в чём не бывало приходите и спрашивайте «можно ли вам поговорить наедине»? А не пойти ли вам к чёрту! — злобно шипит сквозь зубы Бартоломью, желая разодрать режиссёра в клочья здесь и сейчас. Этому правда препятствует Эбардо, который мягко отодвигает его рукой от Сан-Франа и быстро шепчет ему на ухо: — Давай я всё-таки выслушаю его, в любом случае сумка собрана, и я могу уйти в любой момент этого разговора. Бартоломью после этого, недовольно цокнув языком, толкает Франа в плечо и вместе с Фарагондой удаляется за дверь. Эльф не хочет ещё больше позориться, так как ему и так было тяжело сюда даже войти и подойти к Эбардо. Эбардо вновь посмотрел на эльфа, как бы спрашивая взглядом «Ну?». — Я понимаю, что мои извинения и соболезнования ничего не решат, как в принципе и всегда. И я соглашусь с твоими словами я психически нестабильный, ужасный, морально прогнивший эльф, который ничего не умеет кроме того как давить на других, не знает, что такое любовь, ласка и добро, так как никогда не получал её, — Сан-Фран пытается сдержать в горле крик отчаяния, однако тихие всхлипы всё равно пробиваются сквозь стену из губ и зубов. — Поэтому в качестве извинения и признания в том, что я такой же ничтожный, каким меня многие и считают, дарю тебе этот кулон «Символ верности». Сан-Фран достаёт аксессуар из кармана, из-за чего у Эбардо от удивления расширяются глаза. Эбардо точно это не ожидал. Зачем ему делать это? Неужели действительно стыдно стало? Но даже если и так, то неужели настолько. — Вы сейчас серьёзно? — Я не умею шутить. И не заставляйте меня чувствовать себя ещё более неловко, — говорит Сан-Фран, краснея и опуская уши вниз. Эльф даже не замечает как в обращении перешёл на «вы», хотя до этого не считал нужным проявлять такую высокую степень уважения к Эбардо, чтобы тот не почувствовал себя особенным среди других. Видимо кулон всё-таки начинает действовать, несмотря на то, что он просто держит его в руках или это ему просто кажется, и он сходит с ума от недосыпа. — Я понимаю, что когда вас прижал к стене, то меня это не особо волновало, — краснея, говорит Фран, не понимая от слова совсем, что с ним. Эбардо же его реакция видимо очень забавляет, так как от былой грусти не остаётся и следа. Её заменяет игривость и колкое желание смутить и довести Франа ещё больше, в качестве мести за высокомерие и столь неправомерное и несправедливое отношение к своей персоне. Было необычно видеть, как холодный и серьёзный режиссёр стоит сейчас смущëнный с опущенными ушами. Становится даже интересно, насколько сильно Сан-Фран может ещё раскраснеться. — А почему же вас это смущает теперь? Неужели боитесь, что в незакрытую дверь кто-то зайдëт и застукает вас? — Прекратите! Ох, Время, за что мне это наказание?! — ещё сильнее краснея, восклицает Франческо. — Дайте мне просто надеть на вас кулон, — недовольно бубнит эльф. — Вам настолько не терпится дать клятву? — усмехается парень, когда эльф набрасывает на его шею кулон. Франческо начинает бороться с замком, пытаясь не пересекаться с нахальным и смеющимся изумрудом, ощутившим полную власть и безнаказанность от такого подарка, что вызывает беспокойство. Невольно пальцы Франа соскальзывают и проводят по изгивам шеи и плеч, подмечая их мягкость и желание провести ещё раз, а запах мокрых камней, мяты и лайма, кажется сводит его с ума или это всё-таки кофе в его крови? «Чёрт, о чём я думаю?!» — восклицает у себя в голове Сан-Фран, проклиная и себя, и Эбардо, и кулон, который подаёт все эмоции в отношении его на блюдечке. — Ты же помнишь, что у нас в шесть встреча в моём кабинете? — А почему именно в шесть? Раньше не подойдёт, например в пять? — В шесть, потому что в это время здесь никого не будет кроме вахтёрши, которой я отдам ключ, хотя она может и уйти, зная насколько я люблю заполнять документы, поэтому нам никто не сможет помешать. Сан-Фран справляется с замком и кулон падает на чужую грудь, а затем краснеет и думает: «Что я чёрт возьми сказал?! Какое никто нам не помешает?! Говоришь так будто он тебя будет брать на твоём же столе! Почему я вообще об этом думаю?!» Пока Сан-Фран у себя в голове сокрушается, Эбардо за всем этим с интересом наблюдает, радуясь, в глубине души, что такой кулон достался именно ему. А на словах про одиночество Эбардо хочет что-то сказать, но к его рту прикладывают палец. — Даже не смей! — злобно цедит эльф. — С чего вы вообще решили, что я собирался говорить? Может я и не хотел говорить, — Эбардо усмехается, хоть шутку озвучить и не получилось, но в голову уже пришла другая идея, из-за которой на лице парня появилась хитрая улыбка. — Ага, не хотел он. Так я тебе и поверил, — говорит Фран, скрещивая руки на груди. Неожиданно в глазах Эбардо загорается азарт и предвкушение чего-то явно нехорошего. И это что-то пугает Франа, из-за чего он рефлекторно делает шаг назад. Эбардо же со своей улыбкой подходит ближе. Шаг вперёд, шаг назад — это начинает походить на какую-то странную игру в кошки мышки. Однако в какой-то момент Эбардо видимо надоедает постепенность, и он грубо толкает режиссёра в стену, скручивая и поднимая над его головой руки. Франа однозначно не устраивает такая позиция и расклад дел, однако тело противится любым попыткам его ударить и оттолкнуть. Эбардо приближается к уху эльфа, обдавая его тëплым дыханием, из-за чего тело режиссёра обдаёт самый настоящий жар, застрявший комом в горле, и начинает шептать: — И почему же вы так напряглись? Знаете, я всё равно ещё немного в обиде на вас. Вы знаете, что каждое грубое действие несëт за собой наказание? Сан-Фран не сильно вслушивается в шёпот и слова, что Эбардо ему говорит. Его скорее больше волнует реакция своего тела и мозга. Однако, когда смысл всё же проскальзывает сквозь его раздумья, Фран краснеет и ошарашенно спрашивает: — Какое наказание?! — Вам не жарко в этом громоздком свитере? Ещё и высокое горло с шарфом, не порядок! — задаëт свой вопрос Эбардо. — Нормальный свитер. И, нет, мне не жарко. И причём тут высокое горло и шарф? — растерянно спрашивает Фран, пытаясь структурировать в голове сбивчивые и странные мысли. Ему не отвечают, а лишь закасывают воротник, убирают в сторону шарф, открывая для себя просторы и довольно интересный вид. Однако долго на это Эбардо не смотрит и до крови кусает один участок шеи, слизывая кровь, на что слышит тихий вздох удивления. Сан-Фран с силой ударяется головой о стену то ли от отчаяния, то ли из-за смешенных ощущений, то ли от чужой наглости и нахальства, чувствуя приятное покалывание, заставляющее тысячи мурашек пробежать по спине. Фран даже не догадывался, что ему нравится такое, но, как говорится, жизнь полна открытий. Хотя данным способом Сан-Фран не хочет их открывать вновь.

***

— Что-то они долго, — говорит Бартоломью, посматривая на часы в телефоне. — Пойду проведую их что ли. Фарагонда на это кивает, и Бартоломью исчезает за дверью. Тишина помещения его настораживает и пугает, так как мало ли, что мог сделать Сан-Фран с его братом. Пройдя чуть дальше Бартоломью видит довольно занимательную, смущающую и удивительную картину, как его брат прижимает к стене режиссёра и кусает его за шею. — Кажется я не вовремя, — говорит Бартоломью, на что ловит озадаченный и вопросительный взгляд Эбардо. Хватка на чужих руках становится слабее, и Сан-Фран, воспользовавшись замешательством Эбардо, выбирается из плена и быстрее бежит к двери. Однако Эбардо не упускает возможность в очередной раз подколоть режиссёра со словами «надо будет повторить», шля ему воздушный поцелуй. — Вижу тебе было не скучно. Я уже начал беспокоиться за тебя. В следующий раз табличку вешай, — усмехаясь говорит Бартоломью. — Можно и так сказать. Да и будто бы тебя остановила табличка, — парень усмехается и складывает руки на груди. — Чем он тебя так зацепил? Вы же как кошка с собакой себя ведёте. — Ты думаешь легко выделить какую-то конкретную причину? — Эбардо пожимает плечами, беря в руку кулон, рассматривая. Эбардо решает, что попытается продолжить вечером, раз уж нужно будет остаться до шести. Ему интересно, насколько далеко ему позволят зайти, когда остановят и дойдут до точки кипения. Ведь пока все складывается довольно интересно, ибо кулон сдерживает Сан-Франа от вранья и действий, которые так хочет его сердце и тело, а это значит, что пока он совершенно не против таких шалостей с его стороны. — И что это кулон «Символ верности». Что ж Сан-Фран умеет удивлять, но чтобы до такой степени! — восклицает Бартоломью, озадаченно смотря на украшение. — Как я вижу, ты теперь от него не отстанешь, пока не добьёшься своего? Ну, удачи. — А я часто отступаю, не добившись своего? — парень улыбается, переводя взгляд на брата. — Идëм, что-то мне подсказывает, что перерыв скоро закончится.

***

Эбардо выходит на сцену, начиная жестикулировать и говорить свой текст, пока Фран внимательно за этим надблюдает, борясь с желанием отвести взгляд в сторону то ли от смущения, что его накрывает с новой силой, то ли злости на всё вокруг, в том числе и на кулон, который не позволяет ему скрыть свои эмоции за каменной маской, как обычно, то ли от усталости с осознанием того, что в шесть его ожидает разговор с этой «хаотичностью». Сан-Фран даже не может придраться к нему, из-за чего Джодах и другие актёры явно негодуют. Однако эльф физически и морально не может выдавить из себя и слова, едкого комментария или унижения, из-за чего просто начинает биться головой о чёрный планшет, дабы привести мысли в порядок. Помогает это слабо, а если быть честным, то вообще не помогает. Перед глазами Франа всё ещё ярко светятся два нахальных изумруда, а его имя навеки засело у него в голове, как некий паразит. Хотя Эбардо это прозвище очень подходит. Доведёт до точки кипения, покрутит вокруг себя, заставит чувствовать вину, а затем использует в своих целях. Высосет всю душу и вытрепает все нервы, заставляя быстро чувствовать усталось, будто он питается негативной энергией, исходящей от тебя, а потом бросит как пустой сосуд. «Самый, что ни на есть настоящий паразит!» — злобно скрипя зубами, думает Фран, по-соколинному смотря на фигуру на сцене, которая грациозно кружиться, выводя Ави из себя. — Что-то Сан-Франа не слышно. Простите за нескромный вопрос, господин Бартоломью, но вы случайно не знаете, что произошло между ним и Эбардо? — спрашивает Лололошка, не в силах оторвать взгляд от сцены. Бартоломью смотрит на Лололошку и издаёт тихий смешок, закатывая глаза. Конечно, он всё знает, но о личной жизни брата распространяться не собирается. Всё-таки это его выбор. Наиграется и бросит. Ему до этого нет дела. Бартоломью не боится, что Эбардо, настолько сильно проникнется Сан-Франом, что захочет с ним провести вечность и не бросит, когда тот ему наскучит. Знает — проходил и не раз. Каждый раз Эбардо кто-то привлекал, и он за ним гонялся и добивался всеми возможными способами, кроме ублажания и заваливания в постель. Поцелуи тоже были под каким-то теневым запретом. А вот подарки, объятия и комплименты были всегда в приоритете. Возможно и сам Эбардо в глубине души понимал, что скоро эта красивая сказка закончится, поэтому и старался держать других существ от себя на растоянии вытянутой руки, дабы те не сильно привязывались и скорбели. Хотя большинство из них скорее разбивали сердце Эбардо, который позволял себе думать, что кому-то нужен. Возможно это и сыграло важную роль в формировании его личности и нынешнего темперамента. — Случайно не знаю. Они о чём-то говорили довольно долго, а потом вот это, — говорит Бартоломью, указывая на Франа. — Кстати как вам Джодах. Нравится? Хотя о чём я спрашиваю? Конечно нравится: у вас глаза слишком ярко блестят от его вида. — Это так заметно? — спрашивает Лололошка, внутри себя ненавидя за такое слишком яркое проявление эмоций. — Поверь, более чем. Вас фанатов заверсту видно. Вы просто сияете от счастья, видя своего кумира. А когда узнаёте в реальной жизни, то всегда говорите… — Он просто другой, — в унисон тяжело вздыхая, с Бартоломью говорит Лололошка. — Даже у Джодаха есть любимый актёр. И как бы это странно не звучало, это Эбардо. Да, у него однозначно есть причины и мотивы его ненавидеть, но это не отменяет того факта, что тот в тайне его обожает, как и Эбардо Джодаха. Бартоломью тихо посмеивается с того, как у Лололошки широко раскрываются глаза и как он, словно рыба, открывает и закрывает рот, будто ему только что открыли самую главную тайну человечества. — Уверен, что если вы зайдёте в комнату Эбардо, когда его не будет дома, то увидите на стене плакат с эксклюзивным изданием Джодаха. Так же и у Джодаха. А у меня есть плакат с ними двоими. Они, конечно, заплатили мне за молчание, но я свечку не держал, — тихо посмеиваясь, говорит Бартоломью. Для Лололошки сейчас тот открывается с новой стороны. Сперва он казался ему надменным и эгоистичным, но сейчас он скорее был таким спокойным и душевным. Лололошка чувствует себя так, будто общается с ним уже довольно долгое и продолжительное время, и они давние друзья, а не буквально сегодняшние знакомые. — Бартоломью! Для тебя отдельное приглашение надо?! — кричит Сан-Фран, на что Бартоломью натягивает маску тихо посмеиваясь. — Ладно, потом поговорим. Видимо Фран очнулся. Лололошку эта шутка забавляет. Однако его голову всё ещё мучают вопросы о том, что же такое мог сказать Эбардо Франу, что тот резко стал таким слишком спокойным, тихим и покладистым. Навряд ли это те же угрозы магией, что и ему, ибо это скорее как небольшая шалость, которую Фран разобьёт на тысячу мелких осколков. Вариант о шантаже тоже весьма сомнительный, ибо если захотеть, то на Франа можно нарыть столько информации, что даже Тихий океан покажется сравнительно небольшим. А другие версии звучат слишком безумно и абсурдно, что даже их рассматривать не хочется, не то что развивать дальше. — И всё же, что же вы скрываете? — шёпотом спрашивает самого себя Лололошка, приложив пальцы к своему подбородку.

***

— Пётр Александрович, вы как всегда любезны, но ваша низкая натура столь ярко пробивается через этот броский образ. А, вы, князь Николай, когда успели дна достичь такого, что Время вас покарает и не сносить вам вашей головы! Два актёра поворачивают головы в сторону Ави. — А разве вы не стали частью этой ямы? Что за улыбка, что за вид? Вы ярче всех на этой встрече! Эбардо злобно усмехается, проводя руками в перчатках по шее Ави, наклоняясь к нему почти впритык и обдавая при этом горячим дыханием. Эбардо проводит пальцами по перьям крыльев, чтобы показать своё превосходство и вывести из равновесия Джодаха ещё сильнее. Перья сразу пушатся от злости, а крылья инстинктивно дёргаются, пытаясь ударить существо, нарушающее его личное пространство и довольно чёткие границы. — Вы уж простите его, Александр. Он груб, бывает иногда и может быть понять его такова ваша судьба? Простите, что за вздор я говорю пред вами! Что ж я проследую за ним, что б целостность души и тела других существ осталась таковой, пока вот наше Время, не предрешило им отбой! Постойте, Пётр Александрович! — кричит Бартоломью, вытянув руку вперёд, из-за чего золотая цепочка, состоящая из шариков и мелких бусин, начинает качаться, и он исчезает за шторами. — Нет, я так больше не могу, ну просто сил моих больше нету! Время, сколько мне здесь ещё вот находиться? Джодах прикладывает руку к своему лбу, показывая все свои страдания. Крылья раскрываются, но потом так же быстро складываются, когда чья-то до боли знакомая фигура врезается в него. Ави закрывает глаза, чувствуя, как чужие руки погружаются в пух, и почти сразу их открывает. Максимально простой наряд: рубаха, штаны и узорный пояс. — Простите, Время, как я мог позариться вот так вот на господ?! — говорит Лололошка, отряхивая наряд Джодаха от невидимой пыли и грязи. — Я узнаю прекрасный голос, не виделись ли раньше с вами мы? — спрашивает Джодах, приподнимая подбородок парня, чтобы тот чётко смотрел ему в глаза. — Не знаю, может быть когда-то. — Что ж я думаю, что это ваше. Ангел кладёт в руку Лололошки бархатный платок и своей рукой накрывает его, чтобы его пальцы сжали эту ценную в данные секунды вещь. — Спасибо, в этом не было причины! — Причина есть всего одна. Позвольте пригласить вас на этот танец. Джодах кланяется, выставляя руку вперёд в немом жесте. — Ох, что вы! Да это замарает ваш авторитет! Какой богатый человек позволит так вести себя с крестьянином! Ведь на балу так много ярких благородных дам, готовых прыгнуть в ваши сети! — Да, что вы мне это не нужно. Двуличностью я сыт по горло! Мне нужен только тёплый свет, что чувствую от вас исходит, начнём же с вами наш дуэт! Лололошка неловко протягивает руку и его сразу дёргают на себя, заставляя встать почти впритык к Ави. Джодах хитро улыбается за маской, смотря, как парень нарочно приглаживает волосы и поправляет рубаху. Их пальцы смыкаются вместе, а вторая рука ангела ложится на талию Лололошки. Шаг вперёд, шаг назад, влево, вправо, поворот. Действия повторяются, пока они кружатся в своеобразном танце, наполненном лёгкостью и непринуждённостью. Они смотрят друг на друга сквозь щёлки, подмечая странные искры, сияющие в глазах и подобные россыпи звёзд на небе. — Любили ль вы, милорд, так сильно, что сердцу яростно хотелось трепетать. Что б прям дыхание замирало, а слов вы не могли тех подобрать? — Любил не раз, признаюсь честно. Но предавали меня под сотню раз, поэтому танцую так я трепетно и нежно не с женщиной прекрасной и естественной, а с огоньков, что в вас ещё и не погас. Джодах наклоняется над Лололошкой и в последний раз кружит. Столь лживой красоты пороки Так ярки, сладки и светлы, Что ты невольно забываешь, Что это всё лишь часть игры. Ты отдаёшься этой власти Весь без остатка и конца. И чувства столь пьянящей страсти Лишают воли до конца. И чувства, что так яро ищешь Находишь ты лишь в той игре, Где ход не кости предрешают, А лишь сценарий на листе. *** Джодах идёт по длинному белому коридору с текстурными стенами по текстуре, напоминающие камень. Тихие звуки собственных шагов оглушает и успокаивает. Ави направляется в привычный кабинет, который выделяется благодаря тёмной дубовой двери с яркой золотой табличкой, с надписью «психолог Джейс Ави». Хотя скорее не кабинет, а бетонная коробка, ограниченная лишь сознанием и скудной фантазией своего обладателя. Это всего лишь трёхмерная комната чистого белого цвета, словно лист, на котором он вычерчивает картину своей жизни и эмоционального фона. Со стороны он, скорее всего, выглядит очень глупо: рассказывать свои проблемы совершенно незнакомому человеку, обременять его своими комплексами и нерешёнными вопросами и комплексами в своей голове кажется Джодаху весьма странным занятием. Однако он из раза в раз сюда возвращается, чтобы излить душу, ибо уж лучше, таким образом, чем заливать в горло из раза в раз этиловый спирт, который лишь сильнее бьёт под дых совести и моральному состоянию. Всего лишь шкаф с книгами, стул, кушетка и маленький стул с графином воды. Голова идёт кругом, ноги гудят, так как подниматься на девятый этаж то ещё испытание, а давление бьёт в голову сильнее, чем отбойный молоток. — Здравствуйте, Джодах Ави, вы как всегда секунда в секунду. Присаживайтесь. Рад вас снова здесь увидеть. Джейс широко улыбается и его улыбка ангелу напоминает яркое солнце, которое ослепляет всё своим светом. Его чёрные волосы, в одном месте закреплённые в хвост чуть колышутся. Белые крылья трепещут. Чёрный свитер, болотного цвета кардиган, с обшитым золотом воротником, кофейного цвета штаны и зелёные ботинки чуть выше щиколоток. Джейс поправляет на переносице квадратные очки и берёт в руки блокнот с карандашом. Джодах привычно ложится на кушетку, скрестив руки на груди. Каждый раз он чувствует себя так, будто погружается в собственную могилу, где его ждёт только темнота, тишина и вечный сон. Губы боязливо поджимаются, а тело напряжено до предела. — Слышал, вы получили роль в пьесе, которой долго добивались, — начинает Джейс. — Что вы чувствуете по этому поводу? — Наверное, я бы сказал, что счастлив. Я чувствовал приятный трепет, мне хотелось улыбаться, и я впервые чувствовал себя на своём месте, но… — Джодах на секунду задумывается, стоит ли об этом говорить, но всё же решает продолжить: — Кажется, я на секунду потерял нить между своими эмоциями и персонажа, такого со мной ни разу не случалось за всю мою работу. Ави соединяет подушечки указательных пальцев и смотрит в потолок на круглую блестящую люстру. — И что же послужило катализатором этого? — спрашивает Джейс, указывая кончиком ручки на своего пациента. — Сценарий, — с горечью произносит ангел, прикрывая глаза. — Вы говорите о сценарии к пьесе? — Да, о нём. Можете взять его из моей сумки, всё равно там ничего ценного нет. Джейс расстёгивает молнию и берёт в руки ярко-фиолетовую папку с закреплёнными в ней листами. Джейс начинает быстро бегать глазами по тексту, с некоторыми пометками и изменениями. Некоторые из них проставлены именно рукой Джодаха, вроде ударения, дыхания, акцента и перехода. — Второй акт, третий абзац, четвёртая строчка, — говорит Ави, даже не удостоив своего психолога и каплей внимания. Для Джодаха это место не больше чем серый монохром, окрашенный его усталостью и тяжестью, с редкими яркими деталями, вроде самого Джейса и пары книг на полках. От этого ему уже ни тепло, ни холодно, лишь какая-то лёгкая тоска и горечь является его вечным спутником в этот казалось бы, давно изведанный мир. — Сан-Фран и правда гений, однако, далеко не драма и трагика вас тронула. Вы кого-то вспомнили? — последнее звучит скорее как утверждение. — Отца. Наши взаимоотношения, кажется, были похожими. Хотя мало ли, что мне могло казаться. Мне было шестнадцать. Могло показаться всё что угодно. Джодах пожимает плечами. Джейс делает несколько новых заметок и смотрит свои прошлые. Унижения. «Знаете, он довольно часто называл меня ничтожеством, бездарностью и позором семьи. Может он был прав? Нет-нет-нет, не стоит об этом думать. Он не прав. Он лишь хотел наставить меня на путь истинный, не более. Правда, методы были использованы определённо не те». Подавление эмоций. «Простите! Я не должен плакать. Просто не смотрите! Я-я должен улыбаться! Я не должен портить настроение другим. Я не должен…» Физическое насилие. «Я мало, что помню, но даже так, я не хочу об этом говорить. Я помню лишь боль, которая обжигала кожу и заставляла кричать или молча глотать слёзы. А потом она прошла, только сердце болело и всё». Игнорирование. «Самым ярким воспоминанием для меня, наверное, является то, когда он со мной не разговаривал и не обращал внимание. Просто смотрел сквозь, будто никого здесь и не было». Частичное лишение свободы. «Когда я плохо себя вёл, он закрывал меня в узенькой коморке для утвари. Я кричал и пытался вырваться до того момента, пока от недостатка кислорода не падал в обморок и не засыпал. Тогда этот короткий миг беспамятства казался спасением». — Действительно показаться может многое, но ваши воспоминания — это не то, что можно спихнуть на богатое детское воображение, не изменения внесённые мозгом, чтобы вас запутать. Это всё реальные события и это стоит признать. Однако вы никогда не называете имя своего отца. В ваших рассказах вы говорите о нём всегда в третьем лице. Скорее всего, это неосознанный страх, который выработался спустя долгое время. Ваш мозг старается, таким образом, вас оградить от неприятного опыта. Несмотря на его специфику работы мозг далеко не идеален. До сих пор не понятно, почему он блокирует одни воспоминания, но не затрагивает другие, почему работает у одних, а у вторых нет. Это словно лотерея, в которой нет победивших и нет проигравших. Однако некоторые ваши свежие воспоминания искажены. И, если вы хотите, я могу помочь вам вспомнить их часть. Джейс вновь поправляет очки и с выжиданием смотрит на Джодаха. Он его не торопит. В таких ситуациях, когда сам пациент решает судьбу своего ментального состояния, нельзя торопиться и бежать сломя голову нырять в этот ледяной белый омут сознания и подсознания. Стоит задуматься: всё ли так тщательно скрытое мозгом я сейчас смогу вынести? А стоит ли оно того? И много других крайне важных вопросов. Ави принимает сидячую позу, прижимая крылья за ушами к себе как кот. Крылья за спиной нервно трепещут, пытаясь снять напряжение, но это не помогает. Решение он должен предпринять здесь и сейчас, но копаться в собственных только заживляющихся ранах не хочется. Не хочется чувствовать боль и разочарование, грусть и тлен, пустоту и безысходность. Однако есть ли смысл ходить сюда, если ангел сам не горит желанием бороться и становиться лучше. — Хорошо, я согласен. Джодах невольно кривит губы и сжимает в пальцах бирюзовый бархат. Страх пробивается сквозь маску уверенности, заставляя по ней ползти сети трещин, из которых сочится тьма. — Как скажите. Сейчас от вас потребуется расслабиться, лечь и внимательно слушать мой голос и музыку. Джейс встаёт со своего места, подходит к шкафу, протирает какой-то ящик, который оказывается граммофоном. Ставит пластинку и опускает на неё иголку. Спокойная музыка Моцарта на фортепиано наполняет комнату. На тело наваливается странная сонливость и лёгкость. — Вы слышите мой голос, и только мой голос, — говорит Джейс, садясь на своё место. — Сейчас не имеет значение, время и пространство. Закройте глаза. Джодах прикрывает глаза, пытаясь, расслабиться и отдаться спокойному течению музыки и голоса Джейса. — Представьте, себе чистую белую комнату. Это ваше сознание. Оно лишь ограниченно чёрными линиями. Вы чувствуете усталость и засыпаете. Гармония, единство с телом — Всё это вам давно дано. Однако вы едины делом И тем, что было такого. Забыли вы, что значит отдых, Спокойствие, единство, боль. Но мы вернём главенство сотых, Что предрешил вам алкоголь. Вы знаете насколько больно И долго будем мы идти, Однако вы держитесь там достойно, Пока словам дадут сойти. *** Джодах чувствует падение и открывает глаза. Перед ним простирается бесконечное белое пространство, которое будто светится, из-за чего хочется зажмурить глаза. Выделяются только яркие чёрные прямые линии, из-за чего пространство начинает походить на тригонометрическую реальность, не имеющее чёткие формы и выход. Ави встаёт со своего места и начинает идти вперёд. Звука здесь нет, а попытки произнести здесь хоть слово не приводят ни к чему. Резко на стенах раскрываются глаза, чьи слёзы чёрного цвета начинают наполнять помещение, которые злобно смотрят на него. Джодах начинает бежать, однако пространство не меняется. Резко из света появляется чёрный туннель. Ави ускоряет бег. Тьма окутывает его, но вместо выхода перед ним вновь это бесконечное место, отличающееся только наличием дверей. «И я должен зайти в каждую дверь?!» — восклицает ангел, слыша, как его голос эхом отбивается от стен. Пол под ногами плывёт и сокращается словно сердце. Джодах опускает глаза и сразу жалеет об этом. Сквозь прозрачный белый пол прекрасно видно кучу глаз и опарышей, которые пытаются своими коготками пробить тонкую плёнку и добраться до него. Страх сковывает, хотя скорее метафорические цепи светло голубого цвета. Крылья прижаты к стене, а цепь от ошейника, передавливающего горло уходит ни в что, которое находится нигде. Здесь нет истории, нет времени, пространства и понятия звуков, лишь их тихие отголоски, не имеющие никакой власти и смысла. Только безумие и чистый непорочный хаос за ручку с хаотичностью. Ави открывает одну из дверей, однако кроме чёрно-белых помех ничего не видит. Он подходит ближе, будто слыша какой-то голос. Чужая рука хватает его за волосы и затаскивает в помещение. На удивление здесь присутствуют цвета только чересчур серые и приглушённые неровные, словно мазки на картине. Яркий жёлтый луч света разрезает тьму и в помещение кидают маленького ребёнка, который больно ударяется виском об одну из швабр. — Папа, пожалуйста, не надо! Я всё сделаю! Я буду хорошим, я сделаю всё, что ты попросишь только не закрывай мне снова! Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста… Джодах узнает этот голос везде, ибо это его голос. Ави опускается на колени. Он хочет прижать к себе напуганного мальчика как можно ближе, обнять, потрепать по волосам и рассказать незатейливую сказку, которая поможет маленькому ребёнку отключиться от реального мира, от его жестокости и неправильности. Это маленькое существо не заслуживает к себе такое отношение, никто не заслуживает. Оно слишком рано познало, что такое боль и разочарование в самых близких людях, которые должны были подарить ему любовь, заботу и счастье, а не истерики, нервные срывы и кислородное голодание в подсобке. Ангел протягивает руку к белым, пока ещё коротким волосам самого себя, но его рука проходит насквозь. Это лишь воспоминание, этого больше нет, он ничего не изменит, никто не изменит. В такие моменты он задумывался, а есть ли вообще бог. Ведь, как он может закрывать глаза на столь плохие и беспардонные деяния других существ, почему наказывает хороших? Ответы на это не находятся даже с возрастом, лишь из раза в раз всплывают в голове очередной глухой глубокой бессонной ночью. Маленький Ави забивается в угол между углом и шваброй рядом с взрослой версией себя, который лишь может молча глотать слёзы и выказывать свою немую поддержку. Чертоги твоего сознания Так безграничны и важны. Что стоит всё исчезнуть разом, Так мысли больше не нужны. И только белое пространство, Что ярко отражает явь. Не хочет видеть постоянство И чёткую систему прав. Ты ищешь выходы отсюда, Не зная толком ничего О том, что ты всего лишь блюдо Для разума и ничего. *** Джодах поднимается по лестнице на свой этаж. Привычные исписанные зелёно-белые стены, серые почтовые ящики и поломанные где-то деревянные перила. Место для обитания определённо не подходят под типичное представление о том, где живут знаменитости, но жаловаться — грех. Во-первых, квартплата довольно низкая, а во-вторых соседи довольно тихие, ибо количество подростков стремится к нулевому показателю. Ави останавливается возле серой железной двери, украшенной венком, с композицией из желудей, шишек, корицы и долек апельсина с кофе. Джодах достаёт из кармана связку ключей и начинает искать нужный. — Привет, Джодах, — звучит сзади глухой хриплый голос, из-за чего Ави от испуга вздрагивает и поворачивается. На него из-под мехового чёрного капюшона смотрят два белёсых глаза, которые заставляют сердце радостно трепетать и ликовать в груди. Джодах всегда рад видеть Смотрящего, ведь, несмотря на загруженность, дела и личную жизнь, которые оба пытаются безуспешно начать, дружба не задвигается на задний план. В первый раз, когда Джодах встретил Смотрящего, Ави думал, что тот немой, так как тот не разговаривал ни с кем — не считал нужным. Встреча, когда они могли нормально поговорить, вообще была не самой приятной. Джодах проходил по одному делу свидетелем и волей-неволей столкнулся со старым знакомым, который должен был кануть в небытие вместе со всеми воспоминаниями о прошлом, но нет. Так слово за слово и в ходе диалога находятся общие интересы и темы для часовых разговоров для чуть ли не одностороннего диалога. Смотрящий пусть и может говорить, но пускать слова на ветер и бессмысленную болтовню, не имеющую никаких целей и смысла явно не его. Вот и приходилось ангелу вести разговор с многозначительным взглядом и редкими кивками. Конечно, со временем ситуация улучшилась, но не сказать, что намного. Главное, что Смотрящий начал ему хоть что-то отвечать, а иногда и самостоятельно начинал полноценный диалог, что не могло не радовать. Джодах обнимает Смотрящего, раскрыв крылья. Он уже давно привык к таким порывам нежности и проявления счастья друга. — Ты по делу или просто так? Хотя ладно вижу, что по делу. Сейчас открою. Ключ несколько раз поворачивается в замочной скважине, и дверь открывается. — Куртку вешай на вешалку, обувь вставь на полку. Что будешь чай? Кофе? Может что покрепче? Смотрящий одаривает своего друга, давая тому понять, что шутка явно ему не нравится. У него ещё свежи воспоминания о том, как Джодах был буквально готов выпрыгнуть с окна, как целыми днями просто лежал и топил свою горечь и боль в алкоголе, а он, молча на это смотрел. Смотрящий тогда и сам не мог понять: он не чувствует ничего по этому поводу или просто не находит нужных слов поддержки и способ вывести друга из такого плачевного состояния. Да и никто бы не смог. Ведь зачем помогать существу, которое не хочет быть спасённым? Смотрящий моет руки под тёплой проточной водой, чувствуя лёгкий жар и покалывание в пальцах. На кухне Джодах уже делает чай с мятой, мёдом и каркаде. Гость присаживается на серый стул на деревянных ножках, где лежит небольшая сиреневая подушка. С последнего его визита почти ничего не изменилось: те же обои с рисунками кофе, шкафчики цвета пыльной сирени и мягкий ворсистый ковёр. На столе стоит сахарница, ваза с конфетами для гостей и благовония отдающие нотками лаванды, корицы и мускатного ореха. Две кружки ароматного чая опускаются на стол, а Ави садится напротив своего друга, ожидая вопросы в адрес своей скромной персоны. — Джодах, помнишь ты проходил свидетелем по одному делу года три назад? — Да что-то такое припоминаю, старина, — говорит Ави, прикладываясь губами к чашке. — Так вот мы его возобновляем: появились новые улики и доказательства. Желательно, чтобы на опознании ты присутствовал. Смотрящий достаёт из своего чёрного кожаного портфеля папку с делом девятьсот девяносто четыре. По её неопрятному виду понятно, что она скорее не пылилась где-то в архивах, а подпирала чей-то стол, чтобы тот не шатался. Такое хамское отношение к ценным бумагам заставляет злобно стиснуть зубы и тяжело вздохнуть. — Прочти внимательно. Не пропусти ни слова. — Хорошо-хорошо, что же там такое? Это явно не ограбление, не драка, не употребление алкоголя, не нарушение комендантского часа, не закладчики. Ох, Время, что-то я много, где проходил. Ладно, сейчас прочитаю, не смотри на меня так. Джодах берёт в руки папку и как только открывает, сразу различает грязь и продавленные в центре страницы. Точно стол подпирали. Ангел начинает вчитываться в текст и с каждой строчкой его лицо становится всё серьёзней, бровь сводятся к переносице, а нахальная улыбка сменяется на растерянную и испуганную. — Ты же не хочешь сказать, что новым доказательством является это?! — чуть ли не кричит Джодах, кидая папку на стол. А я сижу такой весь бледный Не мёртвый и не весь живой. И мёртвый будет безответный, Где будет лишь тогда покой. Мне страшно так, что сердце стонет В моей груди, где был покой. Сейчас остались лишь ошмётки, От горя, что было в первой. А я не знаю, что же делать. Куда бежать, кого спасать?! Однако должен же кто-то сделать, Чтоб прекратили все страдать. *** Все уже разошлись, и даже вахтëрша уже ушла. Но вот Эбардо подходит к нужной двери, а на лице сияет предвкушающая улыбка. Парень несколько раз стучит, а после дëргает за ручку двери, открывая еë и проходя внутрь. Взгляд сразу устремляется на Франа. Фран отрывает взгляд от бумаг, где буквы уже давно начали сливаться в одну сплошную чёрную дыру или кляксу, и откладывает квадратные очки в сторону. В основном эльф их не носит, так как не видит необходимости, кроме чтения мелких букв, ибо с дальнозоркостью жить немного проблематично. Сан-Фран ставит локти на стол и упирается лбом в руки, пытаясь избавиться от головной боли и собрать рассыпанные, словно бисер, мысли в кучу. — Как я вижу ты уже пришёл. Если хочешь можешь закрыть дверь на щеколду, — говорит Фран, а сам в голове думает: «На какую щеколду?! Ты выбраться отсюда нетронутым видимо не хочешь! Или тебе так сильно понравилось, урод?!» Оскорбления в свой адрес летят быстрее, ударяя с новой силой по воспалённому головной болью мозгу, а губы Эбардо расплываются в улыбке, после слов про щеколду, да и по лицу Франа уже видно, что он понял, какую ошибку допустил, разрешив ему закрыть дверь. Хотя смысла в этом как такого и нет, ведь они абсолютно одни. Сан-Фран действительно не соврал насчет вахтерши, бумаг и полного отсутствия существ, несмотря на относительно ранее время. Эбардо же, закрывает дверь двумя поворотами, как бы говоря: «тебе отсюда не выбраться, и ты сам на это подписался». Эбардо деловито садиться на стул, закидывая ноги на стол, что заставляет Франа рефлекторно скривиться и достать из сейфа два гранённых стакана со льдом и бутылку коньяка. — Надеюсь, ты не сильно привередлив в алкоголе. Я обычно не пью, но надеюсь хоть это избавит меня от головной боли, — удручённо произност Франческо, наполняя два стакана янтарной жидкостью, пододвигая один из них к своему собеседнику. Он берёт в руки стакан и делает несколько глотков, ощущая приятное тепло с нотками сладости. Взгляд Эбардо скользит по комнате, останавливаясь на следах крови на стене. — Это вы об стену так костяшки разбили? — Эбардо возращает взгляд на режиссёра. — Да, я я разбил костяшки о стену, из-за того что чувствовал вину перед тобой, — говорит Фран, стискивая в руках ткань своего свитера и отводя глаза в сторону. — Не думали, что стена не лучший собеседник для излития души? Эбардо приподнимает бровь, всё ещё странно было осознавать, что Фран так сорвался из-за него. — Мне не с кем это обсуждать. Мои проблемы только мои проблемы, — холодно чеканит Фран. — Удивительно, что вы всё ещё в уме от постоянного одиночества. — Не сойду я с ума. Как-то же дожил до своих лет. Нервов правда немного осталось, но я не жалуюсь. Эбардо вздыхает, понимая, что с этим эльфом спорить бессмысленно, а потому парень решает перевести тему, делая ещё несколько глотков терпкого алкоголя, который немного затуманивает мозг. — Почему вы выбрали именно этот кулон? — А у меня по-твоему был другой выбор? Или ты быть может просто принял мои извинения? — Мало вероятно. Эбардо усмехается, отпив немного коньяка. Мозг уже находится в каком-то лёгком тумане, пока он смотрит на Франа, плавно скользя взглядом по всем его чертам, останавливаясь на брюках. Эбардо заглушает тихий смешок стаканом и прячется за ним так, чтобы Франческо не понял, куда направлен его крайне заинтересованный взгляд. — Вот и я о том же. Фран берёт в руки стакан и ворочает его, смотря как волны разбиваются о границы посуды и принюхивается, чувствуя запах этилового спирта, качества и дороговизны. Он делает первый глоток, который больно обжигает горло, из-за чего эльф кривиться. Фран ненавидит алкоголь, а его вкус тем более, что походу очень забавляет Эбардо, когда он отставляет стакан в сторону. — Кофе с коньяком — не лучшее сочетание, да? — Кофе тут не причём. — Ну, судя по количеству кружек, это не первая кружка за сегодня? — спрашивает Эбардо, смотря на осколки, точнее на их количество. — Ну, эта кружка восьмая вроде. — Сердце вам спасибо точно не скажет, — говорит Эбардо, качая головой в разные стороны. — Уж лучше сдохнуть так, чем под горой документов, — говорит Фран, закрывая голову руками от бессилия. — Вам бы поспать, а не кофе давиться. Эбардо вообще не понимает, откуда у него появилось такое странное сопереживание и тревога за этого горе сценариста, неужто и правда алкоголь. Хотя мало вероятно, он не настолько крепкий, чтобы пробудить в нем чувства сожаления и эмпатии, давно похороненные за дверью своего сознания. — Я тебя вообще не для этого тебя позвал! И не просил копаться в моей голове и чувствах. Ты не психолог и не психиатр, чтобы я тебе что-то рассказывал про свою жизнь, — закатывая глаза говорит Фран. — Говорите так, будто ходите к психологу или психиатру. Эбардо пожимает плечами и делает ещё пару глотков. — Я и так слишком откровенен с тобой из-за этого кулона! — Настолько, что сбежали при первой же возможности. А ведь я успел открыть только шею, — томно говорит Эбардо. — Не до твоих шуток сейчас! — кричит Фран, краснея от смущения как цветок мака. — Да кто же шутит? — Эбардо посмеивается, видя, как эльф заливается румянцем. — Меня очень беспокоит твоё физическое здоровье, точнее хромота. Тебе больно и те таблетки обезболивающего, которые ты пьёшь тебе явно не помогают. А мне на твоё перекошенное болью лицо смотреть не очень хочется, — Фран останавливается, а мозг за него продолжает: «Так как я очень беспокоюсь о тебе» Эбардо вопросительно приподнимает бровь, не понимая, почему Сан-Фран снова заводит разговор о его хромоте, пытаясь прочитать по чужим чертам, о чём тот думает, но всё оказывается тщетно. — Я сейчас не буду спрашивать при каких обстоятельствах и как это произошло. Мне лишь нужно имя. Не за просто так. В обмен ты можешь попросить у меня всё, что угодно. В рамках приличия, конечно, — кашляя в кулак и краснея, говорит эльф. Улыбка Эбардо становится похожей на хищный оскал, который обычно появляется у хищников, когда они загоняют свою жертву в ловушку. И Франу это очень не нравится. Эбардо явно не планирует отвечать на вопрос. Он допивает залпом содержимое стакана, ставя его на стол и медленно приближаясь к вжимающемуся в кресло режиссёру. В его крови алкоголь ещё больше распаляет азарт, предвкушение и желание. — Можешь отойти мне некомфортно, — просит Фран севшим голосом. Эбардо на это лишь усмехается ставя руки по бокам от Франа и смотря ему прямо в глаза, прямо говоря о своих намерениях. Мешающий шарф грубо отбрасывают в сторону стола, а воротник, как и в прошлый раз закатывают. Эбардо смотрит на укус, что оставил, явно наслаждаясь своей работой. Однако этого кажется слишком мало в качестве наказания вроде унижений и оскорблений, поэтому к шее обманчиво нежно припадают губами, чтобы потом прокусить до крови. Эбардо слышит тяжёлое и сбивчивое дыхание ему на ухо, продолжая осыпать чужую шею укусами. — Какого чёрта?! — шепчет Фран, пытаясь сфокусировать взгляд на Эбардо, однако получается из рук вон плохо. Эбардо на это лишь смеётся, шепча пошлый бред ему на чужое ухо, проводя по нему языком и покусывая, что вызывает довольно бурную реакцию. Франу кажется, что прошла уже вечность, даже больше понимания смысла этого слова. Мозг отказывается соображать, взгляд затуманен, шея осыпана укусами, волосы растрепались, щёки горят, а брюки неприятно давят, что заставляет невольно ёрзать на стуле, что не остаётся незамеченным. Рукой Эбардо забирается под свитер Франа, начиная выводить на его теле понятные только ему узоры. А вскоре, заметив, что эльф стал ëрзать, парень усмехается и начинает разбираться с пряжкой ремня, которая мешает как ему, так и Франу. Всё начинает заходить слишком далеко, и оба уже просто не могут остановится. Все границы стёрлись, превратившить в легкие штрихи карандаша, а мысли улетают вдаль, дальше понятия пространства и бесконечности. Фран уже еле дышит, ему кажется, что он сейчас задохнётся от количества столь неправильных, но желанных оголодашим телом, прикосновений, от раскалённого кислорода, что обжигает лёгкие, пока он пытается нормально дышать, и от действий Эбардо, который уже не понятно, насколько далеко хочет зайти. Мозг не соображает, а руки лежат по швам, скованные невидимой силой кулона. «Сделай что-нибудь!» — раздаётся истошный крик в голове Франа, когда Эбардо справляется с ремнём и начинает приспускать его штаны. Эльф наваливается на Эбардо, сжимая его запястья, из-за чего тот падает на стол, заставив несколько бумаг разлететься в разные стороны. Фран тяжело дышит, смотря на лицо, которое до сих пор над ним смеётся. Эбардо склоняет голову в правую сторону, звонко смеясь от абсурдности ситуации и красного и тяжелодышащего от простых прикосновений Франа. — Мы с вами только начали, а вы уже весь красный, как рак! — говорит парень сквозь смех, обхватывая талию сценариста ногами и притягивая ближе к себе, а заметив, что Сан-Фран раскраснелся ещё сильнее, продолжил: — Не думал, что вы будете так остро реагировать на шутки. — Какое начали?! Совсем уже из ума выжил! Шутки у него такие! Давай я тебя свяжу и закрою здесь до утра?! Классная же шутка?! Эбардо делает сальто, становясь на ноги, подмечая, что переборщил. Ведь в таком агрессивном состоянии Сан-Фран с большей вероятность реально оставит его здесь лежать и ему здесь никто не поможет. Разве что Бартоломью, но тот скорее решит, что они с Сан-Франом мило беседуют до поздней ночи. Хотя как с Франом можно вести светские беседы, если тот заводится с пол оборота ему не понятно. — Мне нужно ещё мои вещи забрать, — подумав о доме, говорит Эбардо. — Ладно. У меня просто нет сил на тебя злиться, — говорит Фран, а мысли тихо произносят: «Или просто не могу и не хочу». — С тобой одни проблемы. Ладно, пошли твои вещи заберём, — недовольно говорит Фран, беря в руки фонарик. — Зачем вам фонарик? До гримёрок вроде не так далеко. — Зачем-зачем? А ты думаешь мы тут электричество на ночь включённым оставляем? — спрашивает Фран, натягивая на себя штаны и опуская вниз рубильник, из-за чего единственное светлое помещение погружается во мрак. Эбардо об этом честно не думал, да и смысла в этом никакого не было. Зачем задаваться такими вопросами, когда ты на работе. Тебя скорее волнуют поставленные задачи, а не работа театра ночью, как и его система подачи электричества. Тем более, если задаваться этими вечными вопросами, то можно сойти с ума и не выполнить работу, как нужно. Эбардо и Фран идут по пустым коридором, оглушаемые тишиной и тьмой, которую рассеивает фонарик. За окном воет вьюга с нарастающим и убывающим темпом. Каждый находится в своих глубоких раздумьях: Фран о том, что сон ему будет только сниться, а Эбардо о том, что шутка и правда зашла слишком далеко. Далеко не этого он добивался. Ему просто было интересно насколько Сан-Фран ему позволит дойти в этой странной игре и исход его невероятно поражает. Мозг невольно начинает генерировать возможные исходы их увлекательного время препровождения, что заставляет вырваться из груди Эбардо смешок. — Всё ещё смешно тебе? — с раздражением в голосе спрашивает Фран. — Из-за тебя я не получу свой долгожданный сон в четыре часа, ещё как ты мне предлагаешь на это надеть рубашку. Фран оттягивает воротник с шарфом и светит на множественные укусы фонариком. Эбардо на это лишь хитро улыбается и закатывает глаза. — А что вам не нравится? Красиво же, — Эбардо усмехается, смотря на шею Франа и облизывая пересохшие губы. — Действительно красиво ничего не скажешь! — с явным сарказмом, вскидывая руки вверх говорит эльф. — Из-за тебя только «проблема» появилась. — Если это такая большая проблема, я могу вам помочь этим вечером, — шепчет Эбардо, притягивая Франа за талию к себе ближе, укусив того за ухо и, проводит рукой по внешней части бедра. — Я тебя сейчас ударю этим фонариком. И не надо мне помогать сам справлюсь со своими проблемами. Тем более у меня сегодня были планы на вечер. — Да? И какие же? — Я не обязан о них отчитываться перед тобой. Ты мне формально никто. — Не думаю, что «никто» прижимают друг друга к мебели со спущенными штанами, будто любовники. — Не напоминай лучше. «Любовники». Что ещё скажешь? Возлюбленные? Ха! Не смеши меня! Я вообще не понимаю, зачем ты всё это устроил! — чуть ли не кричит Фран, видимо намереваясь всё-таки ударить Эбардо по голове громоздким фонариком. — Как знаете. Ну и что за планы то по итогу? — Знаешь, что не смогу соврать и пользуешься, сволочь! С Фарагондой в ресторан планировал сходить. Теперь либо всё отменять, либо гардероб полностью менять. Ответ почему-то не принëс Эбардо радости, хотя он по факту добился своего. Эбардо мрачнеет, внутри него будто что-то надламывается, даже ломается разбиваясь на тысячи осколком. Улыбка сходит с его лица, а глаза тухнут, превращаясь в тёмное болото, которое похоронит тебя в своей глубине. Улыбка же у Франа из-за данного вида становится шире. Внутри будто расцветает сад, а кофеин с окситоцином запоздало бьёт в голову. Фран останавливается на месте, ловя на себе ничего не понимающий взгляд, и повиснув на чужой шее, из-под полуприкрытых глаз смотрит на Эбардо, обдавая его лицо горячим дыханием спрашивает: — Неужто задел? Мы всего лишь коллеги и это дружеский ужин, не более. Тем более у нас кареляция в возрасте довольно большая. Эбардо от столь близкого контакта вновь шутит, вгоняя Франа в краску: — А вы к каждому актëру так прижимаетесь или это исключение чисто для меня? — парень усмехается. — Надеюсь, оно не будет одноразовым. — Ну, надейся-надейся. А ты со всеми режиссёрами так общаешься или я просто особенный? — А вы думаете, у меня особое отношение ко всем подряд? — отвечает вопросом на вопрос Эбардо. — Хоть где-то, хоть где-то, — говорит Фран, кидая Эбардо в лицо его вещи. — Только попробуй выйти со мной! Мне не хватало, чтобы СМИ затыкать. И поверь, если они хоть что-то об этом узнают, то вазелин тебе точно понадобиться и далеко не для процедур. Ты меня понял? Фран с силой сжимает копну волос Эбардо опуская его голову на уровень своих глаз. На удивление дискомфорта Эбардо это особо не доставляет, зато приятные мурашки пробегают по спине и затылку. — Вы знаете, что в угрозах не сильны? По-крайней мере сейчас. — Эбардо снова хихикает, но выбраться из хватки не пытается. — Но допустим, я понял. Когда его всё-таки отпускают, актëр выпрямляется, чуть потягиваясь, и идëт вместе с Франом на выход, всё-таки фонарик был только у эльфа. У самой двери Эбардо собирается ускорить шаг, однако планы резко меняются, и Эбардо разворачивается к Франу, хитро улыбнувшись, и вновь прижимает его к стене, опять прикусив заострённое ухо. — Хах, надеюсь мы ещё как-нибудь так соберëмся. Эбардо улыбается и прежде, чем его успевают огреть фонариком, отстраняется и ускоряет шаг. — Удачи вам с выбором рубашки, которая скроет эту красоту, — бросает парень у самой двери и выходит на улицу. Погодка является не самой приятной, но парень надеется, что автобус не опоздает, как часто бывает. И чтобы долго не стоять на холоде, парень быстрым шагом направляется на остановку.

***

Лололошка бежит по ночной улице в свете мелькающих то тут, то там фонарей. Его взгляд каждую секунду возвращается к часам и стрелке, что так неумолимо приближается к семи. За своими делами и подготовкой Лололошка совершенно забыл о встрече и потерялся во времени. Так всегда происходит, когда любимое хобби захватывает с головой. Впереди уже виднеется кафе ярко-красного цвета, с крышей в бело-голубую полоску и гирляндой, которая разгоняет тьму таким же тёплым светом, что и фонари. — Прости, Джодах, я совершенно забыл о встрече, — тяжело дыша, еле выговаривает парень, опираясь руками о колени, чтобы нормально отдышаться. Ави находился в этот момент в глубинах своих мыслей, пытаясь сложить загадку, которую ему сегодня преподнёс Смотрящий. Обычно друзья приносят друг другу подарки и сладости, но никак папки с делами трёхлетней давности, которые вгоняют в ужас, а не даруют надежду на будущее. Однако пазл не складывается, а попытки вспомнить черты лица существа превращаются в головную боль, которая перетекает из висков в затылок. — А? Ничего страшного, — говорит Джодах рассеянно. Он не может сосредоточиться на вечере, все его мысли занимает вновь открытое дело. Лололошка замечает странное поведение своего коллеги и, взяв в руку свой латте с солёной карамелью, а Джодаху вручив латте с фисташкой, выводит его на улицу на свежий воздух. — С вами всё в порядке? Джодах растерянно смотрит на своего собеседника, только сейчас понимая, что находится в обществе, что следует уделить внимание тому, кого он позвал вместе с собой, а свои проблемы задвинуть на задний план. Они то, точно никуда не убегут от него. — Прости, задумался. Со мной такое бывает. Ангел отмахивается. Они идут по улице мимо стеклянных высоток, чьи башни упираются в небо. Заснеженные скамейки стоят вдоль улицы, по которой проносятся машины, освещающие фарами свой путь. Холмы из снега сверкают как тысячи бриллиантов, пока от кофе тянется белый шлейф пара. Злые порывы холодного ветра обжигают щёки, щипают кончик носа, а клетчатый шарф развевает на ветру. — Простите, если задену вас этим вопросом. Однако хотелось бы узнать, почему вы никогда не пьёте на массовых мероприятиях? Да я понимаю, через что вам пришлось пройти и этот опыт, наверняка, не из самых приятных, но всё же? Джодах вглядывается в синий океан, на дне которого плещется свет. — Боюсь, что что-то подмешают. Ты когда-нибудь слышал об изнасиловании? Понимаю, что слышал, но как много заявлений от мужчин ты никогда не задумывался? — Нет, никогда об этом не думал. Я предпочитаю избегать массовые мероприятия — чувствую себя некомфортно. — Вот и я об этом. А ты представь, что когда-нибудь эту статью используют против тебя… Лололошка вопросительно смотрит на своего собеседника. — Многие девушки хотят быть изнасилованными. Их красота, обольстительность и открытые наряды могут выступать в роли оружия, которое они используют на тебе. Ты представь, сколько придётся платить хотя бы одному известному актёру за то, чтобы это заявление не попало в руки правоохранительных органов? И то, что это было совершенно по обоюдному согласию, знаешь только ты или не знает никто. Суд всегда встанет на сторону жертвы, даже если эта жертва на самом деле ты. — Но не все же пойдут на такое. — Да не все. Но откуда тебе знать, что с тобой не находится та самая девушка, готовая ради денег переступить все моральные и этические нормы. А если в твоём стакане случайно окажется пару грамм экстази, то можешь попрощаться с осознанными действиями, здравым рассудком и возможностью высказать несогласие на ближайшие пару часов. И ты просыпаешься один утром в кровати, ты ничего не помнишь, но чётко понимаешь, тебя изнасиловали, использовали в своих корыстных целях и выбросили как поломанную игрушку. — Но от этого же можно как-то спастись?! Исчезнуть в толпе, быть на виду у своих коллег! — возникает Лололошка, разводя руки в разные стороны, из-за чего кофе разбивается о границы бумажного стаканчика. Джодах отрицательно мотает головой, делая глоток из стаканчика. — Ты волей-неволей возбудишься. Мозг из-за сильного стресса путает эти два состояния. И тебе очень повезёт, если странную линию изнасилований одной и той же девушки смогут проследить, когда все в унисон кричат, что они не виновны, и её посадят. Однако зачастую тебе придётся либо платить нетривиальную сумму, либо садиться надолго в тюрьму. Ави смотрит куда-то вперёд за границы этого пространства и вселенной. — А с вами это происходило? — с нотками тревоги и беспокойства спрашивает парень. — Нет-нет, определённо нет. Я тогда другу помогал, спас можно так сказать. На этом столь болезненная тема для разговора закрывает. Они идут в тишине, каждый погружённый в свои мысли. На пути им почти никто не встречается, кроме запоздалых собачников, которые благодаря светящимся ошейником в этой тьме находят своих любимцев. В последние слова Ави Лололошка не сильно верит, ему кажется, что тот соврал, хотя казалось бы причин для сомнений в правдивости слов кумира нет. Просто его одолевает странное чувство чего-то неправильного и неестественного. Однако сколько бы мозг не пытался зацепиться за тоненькую чёрную нить повествования, найти он ничего не может. Новый порыв ветра заставляет съежиться и вжать голову в шарф и воротник собственного пальто. Руки утыкаются в дно карманов, пытаясь поймать ускользающую нить тепла и уюта, но натыкаются лишь на такой же холод только менее свирепый. — Холодно сегодня, а я как всегда забыл перчатки. Лололошка по-доброму усмехается, потирая руки друг о друга. Джодах накрывает руки Лололошки своими руками и обдаёт их своим дыханием. Щёки парня вспыхивают красным, хотя холод прекрасно это скрывает. Сердце в груди стучит быстрее, а от стыда и смущения хочется провалиться под землю. «Что это значит?! Почему он сделал это именно так?! Что это значит для него?! Так, Лололошка, тебе стоит успокоиться. Этого всего лишь прикосновение. Ведёшь себя прям, как девственник на распитии! Ну и где твоя хвалённая самоуверенность и непоколебимость?! Это ничего, не значит мало ли, что считается нормой у него», — успокаивает себя Лололошка. — Вы когда-нибудь любили? — Нет-нет, ни разу, хотя сейчас уже не уверен. Я верь в ложь, что сам воздвигнул Не в силах больше выносить, Того было много лет давно постигнул, Но слов и чувств не возвратить. Любовь ли это? Я не знаю, Да и не хочу наверно знать. Но в глубине желаю счастья, Тем чувствам, что дано страдать. Забыть про это лучший метод. Но не хочу я забывать Твою улыбку, счастье, радость, Что ты решил мне часть отдать.