Не хуже многих

Костя морщится и ставит кофейную кружку на край стола. — Привкус какой-то мерзкий, — замечает он, бросая взгляд на Смирнова, деловито прихлебывающего из своей кружки. — Это потому, что коньяк х-хуевый, — отвечает Юра. — Был бы нормальный, его бы и наш паршивый кофе не испортил. — Какой еще коньяк? — Тот, который я тебе налил, когда заваривал нам кофе. Смирнов сообщает об этом с возмутительным спокойствием, делает большой глоток из своей кружки и склоняется над рапортом, который заполняет. Костя отодвигается на своем стуле от рабочего стола. — Юр, ты в своем уме? Мы при исполнении. — Рабочий день уже пять часов как закончился, — напоминает Юра, кивая в сторону круглых настенных часов, висящих в отделении. — Что ты там исполняешь, я не знаю, но коньяку это точно не помеха. Зато помеха бумажной волоките, с которой им приходится разбираться без участия Прокопенко, объявившего, что он устал писать за них двоих рапорты и разбирать дела по рабочим папкам. Конечно, Федя в скором времени к этому процессу вернется, потому что не сможет спокойно смотреть на все то, что они на двоих с Юрой сделают в бюрократическом аду, но пока приходится справляться самостоятельно. Юра достает из внутреннего кармана пиджака плоскую фляжку и подливает себе в кружку еще коньяку. Костя подозревает, что кофе там уже совсем не осталось. Он смотрит на свою кружку. Надо бы подняться, вылить и заварить себе новый, потому что груда бумаг никуда не исчезает, а время не спешит останавливаться. Снаружи, конечно, еще достаточно светло, он не вернется домой затемно, но тут есть нюанс. Снаружи белые ночи и никакого «затемно» не предвидится в принципе. Значит — лето. Значит — Игорю не нужно с утра в школу. А где сын, в таком случае, проводит дни? Наверняка бессмысленно мотается с этим своим Игнатом. Надо бы на бокс его отправить, что ли. За себя стоять научится, да и обзаведется более подходящими знакомствами. Костя думает об этом и даже делает заметку о том, чтобы не забыть, на краю какого-то протокола. Но мысль быстро сменяется другой — накрывали они на прошлой неделе одних спортсменов. Каратистов каких-то, барыжащих наркотой. Боксеров, конечно, не накрывали, но мало ли что... Он снова тянется к кофе, забыв о том, что там коньяк. Снова морщится от неприятного вкуса. Смирнов за своим столом усмехается. — Пошли перекур устроим, — предлагает Юра и поднимается, конечно, первым. В отделении кроме них практически никого, только дежурный прилипает к маленькому черно-белому телевизору, антенна которого ловит здесь только пару федеральных каналов. Шаги Кости и Юры, направляющихся во внутренний двор, служащий курилкой, раздаются одиноко и глухо. Костя садится на скамью у стола снаружи. Юра — на край этого стола. — Погодка совсем нерабочая, — произносит Смирнов. После дневной духоты вечерняя прохлада под смутными постоянными сумерками белой ночи действительно ощущается какой-то живительной. Юра достает свою фляжку снова. Делает пару глотков, передает ее Косте. Гром знает, что надо бы отказаться. Но все равно фляжку из рук Смирнова берет. Она удивительно теплая, коньяк в ней — тоже. Вообще-то, пить со Смирновым себе дороже. Не потому, что он перепьет любого в два счета, а потому что последствия бывают весьма предсказуемыми. Когда Костя в последний раз пил с Юрой на день милиции, он прозаично проснулся с ним в одной постели на конспиративной квартире. Естественно, без штанов. Но с похмельем и горчащим привкусом вины, с которым он позорно молча сваливал в надежде на то, что Юра не проснется и не остановит. Это вот все, как и пить на рабочем месте, как и уходить домой вовремя — не его. — Погоди-ка, — Юра щелкает пальцами. — Никуда не уходи. Он оставляет фляжку в руках Кости и скрывается в отделении. Ненадолго — возвращается с парой кружек и пузатой бутылкой коньяка, явно более приличного чем тот, что плещется в Смирновской фляжке. Бутылку и кружки он ставит на стол с гордым видом добытчика и занимает место напротив. Костя смотрит на него с подозрением. — Из вещдоков достал? — спрашивает он. — Или из кабинета Хмуровой? Хмурова кабинет, конечно, запирает, но Костя не сомневается в том, что Юре хватит дури на то, чтобы поковыряться в замке. Но Смирнов принимает вид самой оскорбленной невинности. — Обижаешь, — отвечает Юра. — Это мне взятку коньяком давали. Костя мрачно вскидывается. — То есть, ты еще и взятки берешь? — Да того фраера я все равно посадил, — отмахивается Юра. — Так что и не считается. В некоторой степени, пожалуй, да. Если услуга за взятку не реализована... Нет, Костя не уверен в том, что точно вспомнит, можно ли от чего-то такого отталкиваться по уголовному кодексу. Они тут ведь не взяточничеством занимаются, чтобы каждая статья от зубов отскакивала. Но проверить надо будет, обязательно. Смирнов разливает коньяк по кружкам, достает сигареты. — Вспомнил, что мы на перекур вышли? — усмехается Костя. На плечи давит такая вековая тяжесть ответственности за безопасность улиц и бумажную волокиту, что Костя понимает — он сегодня уже не разогнется под ней и до протоколов не доберется. Он протягивает руку и берет кружку с коньяком. Легко стукается ее краем о край второй кружки, делает крупный глоток. Надо бы позвонить Прокопенко и узнать, не у него ли сегодня ночует Игорь, вот что. Он достаточно взрослый, чтобы ночевать дома в одиночестве, ничего с ним не случится, но у Феди его хотя бы нормально покормят. Костя-то не может вспомнить, что оставалось в холодильнике, найдется ли из чего Игорю собрать себе пару бутербродов. Как доберется домой, устроит инспекцию припасам — вот это уже точно. — Думаешь, я хреновый отец? — внезапно для самого себя спрашивает он Смирнова, быстро допивая то, что остается в кружке. — Не хуже многих, — пожимает плечами Юра, как раз подпалив сигарету. — А к чему это в-вот сейчас? Да ни к чему. Костя отворачивается. И черт разберет, что хуже — то, что коньяк пробивает на сомнения в собственной состоятельности как отца, то ли чтобы было как в прошлый раз. — Если ты пацана коленями на горох не ставишь, то все с тобой, как с отцом, нормально, — говорит Юра, так и не дожидаясь от Грома ответа на вопрос. И это очень специфично. — Тебя ставили? — спрашивает Костя, снова прямо глядя на Смирнова. — Бывало, — спокойно кивает Юра. То, что спокойствие напускное, Костя понимает по тому, как нервозно Смирнов стряхивает пепел с сигареты. Более нервозно, чем обычно, во всяком случае. — Я, если честно, совсем не понимаю, как люди решаются заводить детей в нашей профессии, — добавляет Смирнов. — Что ты, что вон Федька с беременной женой. Это же все, — он постукивает пальцами по виску, — меняет что-то в голове. — Не в случае с Федькой, — усмехается Костя. — А я и не решался, само произошло. Костя знает, что Федя с Леной и обсуждали, и высчитывали финансовые затраты, и заранее подбирали некоторые вещи для будущего ребенка. Подошли к задаче последовательно, последовательно же и идут к ее разрешению. А то, как они ведут себя с Игорем, так и вовсе показывает, что родители из них выйдут отличные. Без угла с горохом или незнания того, где именно находится твой ребенок под ночь. У Кости все было более прозаично. Влюбились, поженились, беременность, встретились с полным отсутствием понимания того, что теперь делать с воспитанием ребенка и собственными жизнями. — Я с того момента, как Игоря с покойной женой забрал из роддома, долгое время видел их только по выходным, — говорит Костя, наблюдая за тем, как Смирнов подливает ему еще коньяку. — И то не всегда. Но ведь троих человек на одну зарплату лейтенанта не потянешь. Жена как раз после родов и ослабла. Выйти после декрета на работу нормально она не смогла. Так и получалось, что ему нужно было рвать жилы, чтобы совершенно точно получить очередное звание с соответствующей прибавкой к зарплате. Все было, в общем-то, оправдано, но ощущение того, что где-то он повернул не туда, в Косте прорезается особенно болезненно. Когда закапываешься в решение очередного дела, такие мысли, например, не докучают совсем. Чертов Смирнов с его чертовым коньяком. — Кажется, мужем я тоже был не самым лучшим, — невесело усмехается Костя и забирает сигарету из пальцев Смирнова, чтобы затянуться. — Тут я точно не могу судить. Но вот в том, что любовником ты был отличным, не сомневаюсь. Смирнов посмеивается. Костя прищуривается, вглядываясь в него, прежде чем выпустить сигаретный дым. Не сомневается он, чтоб его. Костя, может, всю память о том, что между ними происходило, хотел бы из себя высечь, а Юра смотрит так пронзительно, что на практике хочется, чтобы копилка воспоминаний пополнилась. Так пронзительно, что приходится отворачиваться. — Это зря, — говорит Костя. Потому что любовником он тоже отличным не был. Как любой, наверное, мужчина, бывало, думал, что он тот еще жеребец, но обратной связи от жены никогда не получал. А с возрастом и краткосрочными связями после смерти супруги, осознал, что те его от силы десять минут толчков были ни о чем. Со Смирновым бывало дольше, но это тоже не то чтобы во всем заслуга Кости. — Главное, что человек ты хороший, — высказывается Юра. И с этим Косте еще проще было бы поспорить, но он не хочет. Не то настроение. Не та ночь. Костя о себе все понимает. Юра — наверняка тоже. — Ты бы не подмазывался, — усмехается Костя, наконец снова поднимая на Смирнова взгляд. — Денег у меня, если что, все равно нет. — А я не подмазываюсь. Хотел бы п-подмазаться, сказал бы, что ты хороший друг и мог бы быть отличным... — он задумывается и несколько раз щелкает пальцами, явно пытаясь подобрать подходящее слово. — Хахалем. — Уноси-ка свой коньяк, ты уже, кажется, готовый. — Ну, кавалером, не велика разница. Кавалером. Придумал тоже. С коньяком точно пора сворачивать, а то пока Костю размазывает самокопанием, Юра придумывает ему невозможные социальные должности. Ни хахалем, ни кавалером Косте никому не стать. Как и хорошим другом, впрочем, тоже. Не та у него конституция, в общем-то, не все, как у людей. Но и черт с этим. Юра подхватывает бутылку коньяка и свою кружку, поднимается из-за стола. — Пошли, позвонишь домой, — говорит он Косте. — Спросишь у п-пацана своего, в каком он там сейчас классе. И это неплохая идея, конечно, за исключением вопроса про класс. О таких вещах Костя помнит, потому что время от времени, собираясь с утра на работу, видит цифры на потрепанных учебниках Игоря. А цепляться за мелочи — часть его натуры. Но понять, где ночует сегодня сын — дома или у Прокопенко — все-таки надо. Заодно спросить, что там по продуктам и попросить Юру записать куда-нибудь, где никто из них двоих не потеряет. Желательно не на протокольных бланках. Костя поднимается из-за стола тоже, идет следом за Юрой. — Спасибо, — совершенно серьезно говорит он Смирнову, когда вместе с ним доходит до своего стола. Юра кивает. Он упирается бедром в край стола Кости, нависает над ним, перебирает беспокойными пальцами какие-то бумаги. И сам даже в этом мимолетном моменте состоит из тысячи мелочей, за которые цепляться в природе Грома. Костя поднимает телефонную трубку, набирает номер своего домашнего телефона. И, глядя на Смирнова, сводит в голове некоторые точки намеков. А затем невольно задумывается о том, что хоть хахалем, хоть кавалером он был бы тоже таким себе. Но ведь и не хуже многих.