Тихий омут

      Дверь хлопнула громче, чем ожидалось. В ушах зашумело, мысли противно зажужжали подобно пчелам в улье. Саша опустилась на пол, задержала взгляд на одной точке перед собой, пытаясь в оперативном режиме разгрести бардак в голове.       Все это ошибка. Непростительная, ужасная ошибка. Она ведь знала, понимала все с самого начала, но делала вид, что ничего не происходит. Сама взяла на себя ответственность, даже не думая, за что конкретно, и сама же не справилась. Нужно было оттолкнуть Карину раньше. Ранила бы, да, но не так больно, как теперь. Затоптала бы ее чувства на стадии зарождения. Зато себе бы не позволила привязаться.       Позволила привязаться.       Привязаться.       — Привязаться, — прошептала она, дегустируя слово в целом и каждый слог по отдельности.       Карина потрясающая. Очаровательная, когда улыбается, когда смеется, когда закатывает глаза, когда пытается грубить, когда молчит и когда говорит. Всегда, в любых состояниях, в любых обстоятельствах. С ней Саша перестала ненавидеть запах аммиака, почти научилась принимать помощь и говорить о себе. С ней Саша по собственному желанию сдерживала гнев и свою привычку требовать от людей полного соответствия ее требованиям. С ней было сложнее, чем с кем-либо еще, но как же с ней было хорошо.       Хорошо быть важной. Она так тогда и сказала: «мне ты важна». Карина. Та самая, из которой каждое слово нужно тянуть, не клещами, за ниточку, аккуратно, иначе совсем закроется, на тысячу замков и щеколду. И такое выдала.       Хорошо быть собой. Такой, какая есть. И с глупыми шутками, и с вечными требованиями, и с гневом, и со странной личной жизнью, со всеми привычками, достоинствами, недостатками. С темным прошлым и туманным будущим. Потому что Карине это все нравилось, она бы приняла любую Сашу, будь у нее кровь на руках или соус от шаурмы на рубашке.       Хорошо просто быть. На что-то большее девушка рассчитывать не могла, но и с кем-то другим этого загадочного бесконечного в своих вариациях большего не хотела.       Карина потрясающая. И Карине семнадцать лет.       В оправдание своих неоднозначных действий у Саши было только это. Не то, что после Оксаны она забыла, что такое влюбленность. Не то, что к двадцати трем годам она имела огромный опыт в половой жизни, но ни разу не вступала в отношения. И уж точно не то, что она испугалась.       Она моргнула, закрепляя мысль. Не испугалась. Рваным движением вытерла щеку тыльной стороной ладони. Мокрый след блеснул в полутьме.       — Сука, — безэмоционально отреагировала она. Повторила тем же ровным голосом: — Сука.       Намеренно ударила затылком в стену позади себя. Решила посчитать до десяти, как советовали умные книжки и не менее умные люди. На раз вдохнуть, на два выдохнуть. На три сцепить пальцы в замок. На четыре впиться в кожу ногтями. Больно. Боль должна отрезвить. Снова вдох-выдох.       На шестерке она сдалась. Согнулась пополам, будто получила удар под дых. Плечи задрожали, но звуки удерживались в груди до победного.       Она тонула. Ловила ртом воздух, а в итоге глотала смоль, давилась собственными чувствами, густыми, липкими, забивающимися в легкие и глотку. Она бы хотела прекратить чувствовать, стать непробиваемым куском человеческой плоти, а лучше вообще исчезнуть, раствориться в воздухе или обратиться в пыль на шкафу. Только бы это закончилось.       Аля подошла бесшумно. И рядом опустилась едва слышно. Даже дотронуться не успела — Саша вцепилась в нее, как в последний шанс на спасение. Прижалась лбом к плечу, не сдерживая всхлипов. Подруга покровительственно погладила ее по спине, нашептывая что-то успокаивающее.       А потом все прошло. Слезы закончились. Они обе, конечно, знали, что это невозможно, скорее, кортизол вымылся, но метафорически звучало красиво.       Девушки перебрались на кухню, молча, даже не сговариваясь. Саша впервые закурила в квартире. Никогда бы себе такого не позволила. Но случай был особый. Аля смотрела на нее с сочувствием, но ей это казалось раздражающей жалостью. Выдох. Дым вышел через нос.       — Я должна что-то сказать? — осиплость придавала голосу больше злости, чем было на самом деле. Отвратительно. Аля ее только что успокаивала, а она едва не срывается на нее. Та, привыкшая к подобному, проигнорировала тон, в котором с ней общались, развивая диалог:       — Хотелось бы. Что произошло?       — То, чего я не должна была допускать, — Саша кинула бычок в кружку. Тот потушился, соприкоснувшись с оставшимся на дне чаем, фильтр впитал жидкость. Девушка достала вторую, подожгла кончик, затянулась.       — Она тебе сказала, да? — догадалась подруга. — И ты, конечно, все знала. И это взаи…       — Нет, — ложь. Очередное требование: — Прекрати.       — Нет, Саш, — вдруг твердо отозвалась Аля. — Я не слепая, вы вдвоем — да, но не я. Что ты сделала? Отказала?       — Господи, ну, конечно. Что еще я должна была сделать? Сказать: «знаешь, ты несовершеннолетняя травмированная девочка, а я бывшая наркоманка, хочу своими бедами с башкой травмировать тебя еще больше, чтобы остаток жизни мы провели в психушке, будь моей Лолитой» и взять ее на перилах?       — Как вариант. Это звучит лучше, чем сбежать.       — Я не сбежала, — продолжала спорить Саша.       — Предложишь ей дружбу? — Алина неприятно посмеялась. Так смеются злодейки в сказках или школьные стервы из диснеевских подростковых сериалов. Смирнова. — Или будешь наблюдать издалека? Предлагаю сталкерство, ты же у нас умеешь сводить женщин с ума.       — Спасибо, — у Саши начинали заканчиваться аргументы и терпение, поэтому перевести тему казалось ей лучшим решением проблемы.       — Пожалуйста, — пробурчала в ответ подруга. Наседать больше не стала. Бесполезно. ***       Карина смотрела на собственное отражение в зеркале. Давно не видела себя с макияжем. С чего вдруг ее сегодня потянуло накраситься, сама не понимала, но результат был буквально налицо.       Ночью она уснула удивительно быстро. И плакала недолго, да еще так по-обычному, даже по-детски, свернувшись на кровати и прижимая к себе подушку, которую потом пришлось переворачивать на сухую сторону. Хотела еще колени обнять, но нога в согнутом состоянии противно пульсировала.       Утром настроение было странное. Легче не стало, и плакать все еще хотелось, правда, почему-то не получалось. Лена позвала днем погулять по городу, в отличие от Саванова, что всегда появлялся к вечеру и тащил подругу в самые темные дебри. Согласившись, Карина и пришла к решению найти в нижнем ящике комода забытую и давно заброшенную косметичку.       Стрелки нарисовать не вышло. После второй неудачной попытки слезы хлынули сами, испортив все окончательно. Успокоившись, девушка все переделала, и теперь с потерянным видом осматривала свое лицо. Стиль «тяп-ляп» ей нравился даже больше, было в нем что-то живое и приятное глазу. Словом, отвлекалась она, как могла.       С готовым макияжем задумываться о произошедшем ночью не хотелось, если заплачет — опять придется делать все заново, а так хорошо уже не получится, таков закон подлости. Да и задумываться особо было не о чем.       Она все испортила. Точно. Они с Сашей могли дружить, у них даже уже все наладилось, а потом Карина вывалила на нее свои чувства, и оттолкнула ее ими. Прошло всего несколько часов, а она давно откинула гордость и всерьез задумывалась о том, чтобы поговорить еще раз. Настаивать. Или просить. А может даже умолять. Но их переписка пустовала все это время. Последнее, нагло проигнорированное сообщение — обещанные рекомендации о том, как и чем обрабатывать рану, перебинтовывать, что делать можно, что нельзя, что с осторожностью.       Карина не решалась. Слишком рано. Или гордость все же держалась под шквалом эмоций до последнего. Или то была не гордость, а банальный страх. Страх навязаться, получить в ответ холод, раздражение, отказ от нее вместе с ее влюбленностью.       С другой стороны, Саша ее не возненавидела. Иначе почему поцеловала? В лоб. Чисто по-дружески, с исключительно теплыми чувствами. Вероятно, таким образом она хотела сказать, что между ними все останется по-прежнему, и никто никого не бросает. Лучше бы она это словами через рот сказала. Или написала — Карина этого очень ждала, и одновременно боялась.       Сообщение от Лены вырвало девушку из раздумий.       Она еще раз себя осмотрела, резко захотела смыть все это безобразие, но усилием воли заставила себя ничего не трогать и вышла.       В подъезде, кажется, до сих пор пахло ментоловым холодом, солью и железом. Осколков уже не было, только небольшие бурые пятна еле заметно въелись в бетон. Карина остановилась на самом значимом месте, желая хоть на мгновенье снова ощутить пересохшие горячие губы на своей коже. Сморгнула непрошеные слезы. И двинулась дальше.       Точнее собралась, но застыла на месте, мысленно проклиная весь мир, когда увидела поднимающуюся по лестнице виновницу ее сегодняшнего настроения и постоянную обитательницу ее головы. Саша, которой по плану быть здесь не должно было, заметив девушку, странно для себя неловко поздоровалась. Карина пробурчала что-то в ответ, не понимая, уйти ей побыстрее или еще что-то сказать. В итоге выбрала стоять столбом и бегать взглядом по перилам, ступенькам, надписям на пошарпанных стенах.       — Как нога? — нарушила молчание старшая, находящаяся в таком же замешательстве. Чувство вины, густое и гадкое, потекло по венам, смешиваясь с кровью.       — Нормально, — сухо ответила Карина. Она вообще сейчас мало думала про ногу.       — А ты как?       — Тоже.       Самый глупый вопрос и самый лживый ответ. Саша нервно покрутила ключи между пальцами в кармане. Чтобы разойтись, нужно было попрощаться, но стоило ей придумать для этого достаточно мягкую и уместную речь, как язык тут же переставал справляться со своей работой. Потом она обнаружила изменения в собеседнице и дурацкая мышца вместе с дурацкой головой, которая тоже свои основные задачи выполнять не желала, намертво ухватились за это.       — Тебе идет, — заверила девушка, даже не уточнив, что имеет в виду. Не посчитала нужным.       «Не язвить» — подумала Карина, прежде чем сказать:       — Больше нравлюсь?       На самом деле, ей даже такой, простой и обыденный комплимент, льстил до невозможности, но не могла же она смутиться, опустить глаза в пол и пролепетать «спасибо» еле слышным благоговейным голосом, а потом упасть ей в ноги. Еще чего.       Саша подумала, что Карина бы ей нравилась, даже если бы была мертвой форелью, плывущей против течения. Или длинной шпротиной в банке среди других длинных шпротин.       — Нет, — ответила и, решив, что прозвучало грубо, пояснила: — Не больше и не меньше. Как всегда.       — Понятно, — прежнюю уверенную язвительность голос младшей растерял. — Меня ждут.       Не дождавшись комментариев по этому поводу от собеседницы, она протиснулась между ней и перилами, и поспешила ретироваться, оставив после себя эхо ширкнувших друг о друга курток.       Саша подумала, что надо еще раз удариться головой о стенку. Или два. А еще, что пора переходить на любимое пальто. Февраль заканчивался капелью, слякотью и сосульками на крышах. Близилась весна.