Неоновая рапсодия

      Остаточным сознанием Эрвин уловил, что что-то изменилось. Что-то зацепило его и тянуло наружу, прочь из смазанного сновидения. Он почувствовал на себе его, — одновременно обволакивающий и пронзающий насквозь взгляд. Проникая внутрь, он обтекал по лицу, шее, груди, плечам, — всему, что было доступно для обзора. Каждая клетка оголённой кожи воспламенилась под этим взглядом, где буйно клубился сизый дым.       Сквозь остатки сна Эрвин понял, кому он принадлежал, и распахнул веки. Леви лежал рядом и внимательно его изучал; что Эрвин проснулся тот не понял — был так сосредоточен. Сон окончательно иссяк, ему на смену пришло волнение. С сосредоточенным, почти печальным выражением лица Эрвин сам залюбовался образом гимнаста в тёплом софите рассвета. Солнце будто смягчило, сгладило его колкости — Леви выглядел успокоившимся, а таким Эрвин его видел впервые с той ночи в отеле. Стоило ему об этом подумать, как Леви в тот же миг поднял голову, и всё остальное исчезло, — остались только они, закутанные в ворох одеял на полу. Сцепившись взглядами, они лежали неподвижно в страхе разрушить хрупкий момент. В сером тумане левиных глаз происходила нешуточная борьба, а потом всё внезапно смолкло.       Затишье.       Так замирает природа перед раскатом грома, так затаивает дыхание хищник перед атакой. И Леви атаковал. Он ринулся вперёд и в жадном поцелуе накрыл губы Эрвина своими. Тот потянулся к нему в ответ, как тянется наркоман за очередной дозой, крепче стиснул в объятьях и требовательно подался губами к его. Металлическая накрутка надавила на язык, и у Эрвина пробежал импульс вниз по позвоночнику, а затем где-то в паху скрутило всё в тугой узел. Он совсем забыл, что у Леви проколот язык. Радуясь, что ему снова удалось «впервые» испытать сладость левиного поцелуя, Эрвин в запале толкнулся языком ему в рот, щекоча нёбо, пьяно зацеловывая его до тех пор, пока Леви чуть не отстранился.       — И давно проснулся? — сбито прошептал Эрвину в самые губы. Голос его чуть охрип, а к лицу прилила кровь. Раскрасневшийся, он выглядел здоровее и в миллион тысяч раз милее.       Эрвин приподнялся на локте и со смятением заглянул Леви в глаза, в которых играл тусклый рассвет.       — Мне кажется, что я до сих пор сплю, — уронил голову в растерянности, что вызвало у гимнаста едва различимую ухмылку. Тот уложил ладонь ему на шею, касаясь большим пальцем щеки, заставил посмотреть ему в глаза. Эрвин снова смутился. Должно быть, он выглядел уставшим за эти дни без покоя, но Эрвин быстро отмахнулся от этой мысли, как от назойливой мухи. Какая разница? В его руках сейчас находилось хмурое загляденье. Вот на чём надо было сосредоточиться.       И он сосредоточился. Леви — это наваждение, засасывающая мистическая тьма, которой ему никогда не постичь, лишь гадать, выдвигать теории, ошибаться, и снова гадать, и так по кругу, — ничего в нём не поддавалось рациональному анализу. Раз за разом Эрвину нравилось пробовать, пробовать и ошибаться, ведь с Леви важна не разгадка, а сам процесс дешифровки. Головоломки Смит всегда любил, и когда столкнулся с холодным, многозначным ехидством, чуть не захлебнулся восторгом.       Нависнув над Леви, Эрвин накрыл его собой, опираясь на локоть, и склонился ниже, оставляя поцелуй в уголке губ, а потом устремился ниже: от подбородка до пульсирующей у ключицы вены. Он помедлил, провёл свободной ладонью Леви от плеча до запястья и крепко сжал его. Внезапно мотнул головой и снова склонился над ним и припадая губами к шее. Он провёл языком влажную дорожку к самому уху и едва слышно прохрипел:       — Останови меня.       А в ответ исполненный истомы шёпот:       — Нет. Не хочу и не буду.       — Тогда я не стану сдерживаться, — предупредил Эрвин. Сквозь его пальцы утекали остатки самообладания.       — И не смей, — сладко прохрипел Леви, а Смит в подтверждение своим словам припал к его губам, вовлекая в глубокий поцелуй. Напористый, бескомпромиссный, рассеивающий пустоту, что захватила сердце изнутри и беспрестанно, без передышки рвала его в мясо. Эрвин целовал влажно и властно, прикусывая и посасывая нижнюю губу, которая налилась кровью и припухла.       Распаляясь, он опустился поцелуями ниже, к груди, накрыл языком сосок и подразнил его кончиком, отчего выше раздался несдержанный вздох. В волосы ему зарылась рука Леви, прижимая ближе. Разум затмила радость. Чувствительность Леви, отзывчивость его тела будоражили кровь, напряжение росло, как росло и возбуждение: эрегированный член, натянувший ткань плавок, начал болезненно пульсировать.       Воздух напитался влажным маревом, густым ароматом свежевыжатых лепестков в парфюмерной мастерской оседало дымкой на кожу. Возбуждение вибрировало, дребезжало где-то на волнах близких к ультразвуку, поднимало тонкий шлейф пряного мускуса, и торопливые предрассветные ласки норовили сдетонировать, погружая обоих в жёсткое, требовательное помешательство, в котором Эрвин упирал Леви лопатками в пол, вылизывал рот в мокром поцелуе, и брал, брал до изнеможения жёсткими и властными толчками, выбивая из лёгких последний воздух и вымученный, почти скулящий стон на исходе.       Вместо этого он рухнул на Леви, вдавливая собой в тонкое одеяло.       — Ты чего? — спросил Леви, задыхаясь. Его кожа, покрывшаяся испариной, горела.       — Я только сейчас понял, что у меня ничего нет, — пробубнил Эрвин, уткнувшись ему в плечо. Прикрыв глаза, он пытался угомонить своё тело, но оно не слушалось, будто нейронные связи между головным и спинным мозгом перегорели, и тело работало автономно, продолжая тянуться к Леви, как магнитная стрелка тянется к северу, сколько бы не сбивали её с курса.       — О чём ты? — Леви обхватил его поперёк спины и смял пальцами чуть влажную кожу. Его голос звучал неровно из-за сбитого дыхания. Эрвин приподнялся на локтях и, жадно рассматривая лицо гимнаста, пояснил, сдвинув брови:       — Презервативы должны быть, но смазки нет.       Каково же было удивление, когда он увидел, что Леви широко улыбнулся, обнажая белые зубы. Только сейчас Эрвин заметил, что у него была клыкастая улыбка похожая на звериный оскал, которая ему безумно шла. Эрвин и так был покорён им от и до, а сейчас схлопотал контрольный в голову, а ей уже захотелось биться о стену. Ну как можно было не купить лубрикант?       — Да и хуй с ней! — Леви усмехнулся разглядывая Эрвина в ответ. — Любой крем сгодится. На худой конец масло с кухни принесёшь.       — Нет. Так не пойдёт. Давай так? Руками?       Весёлость схлынула с лица Леви.       — Что? Опять? — недовольно буркнул, сверля прищуром.       — Снова, — безрадостно усмехнулся Эрвин. Он вспомнил, что самый первый раз они тоже обошлись только руками, но сейчас всё было по-другому. — У тебя шла кровь. Ханджи сказала, что такое бывает при передозировке, поэтому я не хочу рисковать.       Для Леви, казалось, услышанное было набором звуков, потому что он даже не удивился, но возразил:       — Но сейчас-то я себя нормально чувствую.       — Вот именно. Я не хочу сделать хуже. Так что…       — Ну?       Всё в Эрвине протестовало против принятого решения, но другого у него не было. Игнорируя похотливые мысли, что мешали думать о чём-то кроме Леви, он прислушался к голосу разума и сказал:       — Давай лучше спать.       — Ну уж нет! — Леви рыкнул и отпихнул Эрвина. Сильный толчок пришёлся в плечо: Смит открылся и перевалился с бока на спину, а следом ему на грудь легла рука, удерживая в этой позиции. Эрвин послушал и не шевелился. — Не хочешь меня трахать, я сам тебя трахну.       Леви был решителен, а Эрвин в ахуе. Он и слова сказать не успел, как гимнаст сел, стянул с себя трусы и, перекинув через него ногу, устроился сверху, подставив к означенному лицу зад, от посягательства на который Эрвин сам себя сдерживал. Где-то в груди громыхнул отчётливый «тудум».       Одного взгляда на мускулистые ягодицы хватило, чтобы забыть о споре, который только что состоялся. Руки сами к ним потянулись и начали мять, впиваясь кончиками пальцев в кожу. Ниже, по его бёдрам скатились плавки, а затем Леви, взяв его стоящий колом член, направил его себе в рот. В этот момент Эрвин на собственной шкуре испытал, что такое «отвал башки». Ощущения были настолько яркими, словно он отборной травой затянулся, слизал марку и закинулся лсд одновременно. Но это было стократно лучше. Леви был лучше. Ритмично насаживаясь, он активно помогал себе рукой, толкался глубже и глубже, расслабляя горло. Там было так горячо, так влажно, что у Эрвина сократились мышцы пресса от удовольствия. Накрутка пирсинга ездила по всей длине вверх-вниз, даря наслаждение особого сорта, от которого пальцы ног сжались, а ладонями он крепко вцепился гимнасту в бедра. Эрвин едва себя контролировал, тело не слушалось. Очередной толчок вынудил его дрогнуть, а Леви, подразнив губами головку, отстранился и повернулся лицом.       — Вкусный, — облизнувшись, выдохнул он. Губы и подбородок блестели от слюны, а глаза от подступивших слёз. — Съёл бы.       Да Эрвин был сам готов его съесть! Он резко поднялся, схватил Леви за плечо и потянул на себя, тот невообразимо как изогнулся, но дотянулся таки до Смита с поцелуем, пропитанным довольной ухмылкой. И всё началось снова. Мокрый танец языков, страстный, пламенно-истомный, в котором Эрвин распробовал самого себя, сняв языком остатки естественной смазки с губ Леви.       — Делай со мной, что хочешь, только останься, — голос Эрвина дрожал, его хладнокровие дало трещину и рухнуло, оголяя уязвимое место — горячее влюбленное сердце.       На миг ему показалось, между ними пробежал электрический заряд безумной мощности. Уголки губ Леви дрогнули в намёке на победоносную улыбку. Так улыбается человек, осознающий своё превосходство.       — Теперь ты меня хуй выгонишь, — заявил Леви решительно. В сером дыме глаз плясал дьявольский огонь. Не дожидаясь ответной реакции, будто она и не требовалась, гимнаст принялся медленными поцелуями опускаться ниже. Он дразнил и томил, выдержанно доводя до грани благоразумия и безрассудства, на которой они балансировали. Эрвин зажмурился и прикрыл рукой рот, сдерживая непотребные звуки, рвущиеся наружу. Если бы мог, зажал бы подушку между зубов, но её рядом не было, поэтому он кусал губы, а через миг стало ещё хуже (лучше на самом деле), когда Леви снова опустился к паху и начал сосать, заглатывая член почти до корня.       «О, святые, я сейчас кончу и кончусь», — подумал Эрвин, глядя на это. Леви выглядел так пошло, так развратно, что носки бы слетели, если бы они были. Понимая, что больше не справляется, что самому уже не терпится ему отсосать, Эрвин аккуратно взял его за подбородок, вынуждая посмотреть на себя.       — Мой черёд, — выдохнул он и надавил гимнасту на плечо, чтобы тот лёг на спину, но Леви только покачал головой. Вместо этого он упёр ладонь в широкую грудь, давая понять, что на лопатках должен лежать Смит. Эрвин сначала не сообразил, что от него хотят, но когда Леви встал на колени и повторил действие приложив большую силу, ничего другого, кроме как отклониться назад, не оставалось. Эрвин лёг, и против него был применён запрещенный приём: вместо того, чтобы поднести член ко рту Эрвина, Леви снова склонился к его, но в этот раз взял ещё ниже.       Язык широким мазком прошелся по промежности, огладил яйца, которые Леви по очереди взял в рот и потянул, дразня, отчего Эрвин чуть не захлебнулся стоном, а после, когда чужие губы обхватили головку в лёгком чмоке, чуть взвыл от перенапряжения: внизу всё уже болело, а Леви тем временем заскользил языком вдоль тела вверх, и самым восхитительным было то, что начертанному языком пути вторил его член. Эрвин остро чувствовал его движение по холодной мокрой дорожке: пах, пупок, живот, грудь. Нырнув в ярёмную впадину, сочащаяся розовая головка вдруг резко уткнулась Эрвину в подбородок. Вдох-выдох. Глядя Леви прямо в глаза, Эрвин высунул языка до упора, раскрывая рот, куда сразу толкнулся Леви. Он не вошёл глубоко, лишь несколько раз задел нёбо.       — Зубы, — прошипел Леви и вынул член. Перехватив его рукой, он несколько раз постучал им Эрвину по языку, оставляя прозрачные капли смазки. — Видел бы ты себя!       Глядя на довольную полуулыбку запыхавшегося Леви, Эрвин был уверен, что его непотребный вид пришёлся гимнасту по душе, однако сам он смаковал вид снизу.       — Встречное предложение, — хмыкнул он. Взглядом провёл по бёдрам, животу, мускулистой груди, острому подбородку и наконец к тёмным, скрывающим глаза прядям. Руками обхватив крепкие бёдра, Эрвин приподнялся и обхватил губами член, который загораживал добрую часть восхитительного тела. Леви шумно втянул воздух сквозь сжатые зубы, откинув голову назад, уложил одну ладонь Эрвину за затылок, другой себе на поясницу, прогибаясь, и начал выбивать хлюпающие звуки из эрвиновой глотки.       От резкой и глубокой стимуляции к горлу подступила тошнота, а в уголках глаз начали скапливаться слёзы, но Эрвин не хотел прерывать процесс, видя какое блаженство от него получает Леви. Вместо этого он сосредоточился на дыхании через нос и попытке как можно больше расслабить мышцы. Зубы Эрвин скрыл губами и языком, а Леви продолжал толкаться, не сбавляя темпа, не щадя. Словно в бреду, Эрвин потянулся к паху и, крепко обхватив член, начал дрочить. Он подавался бёдрами вперёд, толкался в плотно сжатый кулак, мечтая о розовой, сладостной и манящей дырочке Леви, пока тот самозабвенно трахал его рот.       То, что делал с ним Леви, не делал никогда и никто. До него у Эрвина секса будто не было вообще, а то, что было, больше походило на недоразумение. Половые контакты свелись к механике и удовлетворению потребности тела, но не было чувственности, с которой они с Леви отдавались друг другу. Не было жара и безумия, чувства, что Эрвин, теряя контроль, растворялся в процессе. Растворялся в самом Леви.       — Давай!.. Давай! Ещё! — дышал тот сбито, вторя толчкам. Эрвин подстроился под его ритм, гладил себя и сжимал, стимулируя упругую, налитую кровью головку. Тело охватила дрожь, по коже скатывались блестящие крупные капли пота, вдоль позвоночника словно пробежал разряд тока и резко ударил в голову, а на живот брызнула горячая струя спермы. Она выходила толчками, порция за порцией, живот продолжал сокращаться, вздохнуть было практически невозможно, и в тот момент, когда Эрвин хотел попросить о передышке, вздёрнув глаза к небу, Леви отстранился, вынимая член, и кончил ему на лицо. Сперма попала в рот, нос и глаз. В нём сразу защипало. К счастью, на этот раз пострадал другой глаз.       — Ёб твою мать, Эрвин! — воскликнул Леви. — Ты как?       Вместо ответа Смит счихнул беловатую жидкость из носа, собрал её с верхней губы языком и проглотил вместе с тем, что попало в рот. Разжать веки на зажмуренном глазу не позволяло жжение.       — Жить буду, — криво улыбнулся он. Леви опустился рядом с ним и положил руки на лицо. Здоровым глазом Эрвин увидел, что вид у него был обеспокоенный, но гимнаст цвёл как маков цвет в горах. Таким довольным Эрвину Леви ещё не доводилось видеть. Глядя на него, потного, но убийственно, до потери пульса красивого, касающегося его нежно и трепетно, Эрвин понял, что по-настоящему счастлив. Плечи затряслись от еле сдерживаемого смеха, который начался с подавляемого смешка, но он таки сумел просочиться сквозь губы заразным «пф-ф-ф» и перерасти в хохот. Эрвин отклонил голову и сквозь боль и жжение покатился со смеху, заливаясь.       — Ты чё ржёшь?! — искренне удивился Леви. — Что смешного?       — С тобой… аха-хаха… так и ослепнуть можно ха-а-аха, — сказал Смит, надрывая живот. — В один глаз ударил, в другой кончил. И это меньше чем за сутки!       Смех Эрвина был заразительней ветрянки с инкубационным периодом в доли секунды, и Леви начал посмеиваться. Усевшись тому на живот, Леви глядел на него гогочущего в пастели рассветного солнца и не удержался от колкой ответочки:       — Не от дрочки слепнуть же в конце концов!       Эрвин рухнул на одеяло и заржал ещё громче.       — Как думаешь? Я теперь беременный?! — прикрывая рукой камшотный глаз, свободной обхватил предплечье Леви и потянул его в свои объятия, ухахатываясь.       Тот послушно прильнул со словами: «Давай сразу братика заделаем, хуль?», обхватил за плечи, уткнулся носом в шею, и они затряслись в приступе ржача очень близкого к дебильному. Насколько хорошо было так беззаботно хохотать, прижимая к себе Леви, Эрвину не хватило было слов описать. Он лишь мог проникнуться этим хрупким чувством, запоминая, намертво отчеканивая каждую деталь в памяти. Запах Леви, звук его голоса, его тепло и близость его нагого тела. Он рядом и прижимается так крепко, как и Эрвин к нему. Отчаянно и горячо. Эрвин угомонился и принялся нежно гладить Леви по спине, а тот забубнил ему куда-то в ключицу, пытаясь подняться:       — Надо глаз скорее промыть.       Слова расходились с действиями. Леви не только не сдвинулся ни на миллиметр, но сжал объятья сильнее, словно и отпускать никуда не собирался. Эрвин и не торопился. Просто лежать рядом — уже счастье.       — Погоди, — отозвался он. Его голос звучал спокойнее, смех прекратился, ему на смену пришла горько-сладкая улыбка. — Давай полежим так ещё.       Леви его послушал. Секунды на две. А потом приподнялся на локтях и вгляделся в его лицо.       — Эй, Эрвин? — позвал он, вглядываясь в «собственноручно» раскрашенное лицо Эрвина. Под одним глазом фингал, другой заволокло белой слизью эякулята: шедевр бодиарта не иначе, но на сей раз смеха он не вызывал. Леви был настроен максимально серьёзно и решительно. — Эрвин?       — М? — отозвался тот.       — Наш договор, — Леви сглотнул. — Я хочу расторгнуть его.       Прежде чем ответить, Эрвин пристально посмотрел на него «здоровым» глазом. Мысленно прокрутив сказанное в голове, чтобы удостовериться, что не ослышался, он обхватил Леви рукой и горячо прошептал ему на ухо:       — Считай, что его не было.

***

      А за окном взошло солнце. Яркое и тёплое, укутавшее их своим светом, как одеялом.