Sara perche ti amo

Чонгук сидел на своей кровати, уставившись в белесую, холодную стену, словно та могла дать ответы на все вопросы, что клубились у него в голове. Это был уже второй день, как он не выходил из своей комнаты. Воздух внутри казался тяжёлым, как будто кто-то запер здесь не только Чонгука, но и его мысли, страхи, даже силу двигаться. Каждое его движение было словно вызов самому себе, а тело — тяжелее свинца. Паническая атака давно отступила и больше не повторялась, но её невидимые цепи всё ещё держали его за горло, мешая вдохнуть полной грудью. В комнате царила полутьма, только тусклый свет из коридора тонкими полосами пробивался через приоткрытую дверь. Чимин сидел у края кровати, опираясь локтями на колени. Его взгляд метался по лицу друга, пытаясь поймать хоть тень эмоции, хоть слабый сигнал облегчения. Но Чонгук словно стеклянный — безжизненный, холодный, казалось, ещё немного, и он треснет под тяжестью собственных мыслей. — Carino… — позвал Чимин, стараясь вложить в голос как можно больше тепла. Он слегка наклонился к Чонгуку, надеясь, что близость сможет растопить этот лёд. — Хочешь, закажем твою любимую пиццу? Или… может, включим какой-нибудь глупый фильм? Чонгук слабо покачал головой. Его взгляд оставался прикован к стене, будто только она могла понять его молчание. — Не хочу, — наконец прошептал он. Его голос прозвучал глухо, почти не слышно, но внутри него была целая буря, поглощавшая остатки сил. Чимин тяжело вздохнул, проводя ладонями по лицу. Он повернулся к Юнги, который стоял у окна. Тот молчал, заложив руки в карманы, и глядел вдаль, туда, где свет из соседнего здания делал стекло похожим на зеркало. — Может, просто помолчим? — вдруг произнёс Юнги, не оборачиваясь. Чимин нахмурился. — Серьёзно? Ты правда думаешь, это поможет? Юнги медленно развернулся. Его взгляд был глубоким, проникающим — он смотрел не только на Чонгука, но, казалось, видел всё, что тот держал в себе. — Не всегда нужно говорить, Чимин, — мягко ответил он. Наступила тишина. Она была густой, но не давящей, почти осязаемой. Это было не молчание безысходности, а спокойное укрытие, созданное для Чонгука. Они не требовали от него слов, не ждали немедленных решений. Просто были рядом. — Я знаю, что сейчас я обуза, — внезапно нарушил молчание Чонгук. Его голос дрожал, но в нём сквозила благодарность. Глаза всё ещё прятались за длинной чёлкой, но слова нашли дорогу. — Спасибо, что вы тут. Чимин замер, а затем резко выпрямился. Его глаза сверкнули возмущением, которое тут же вырвалось наружу. — Обуза? — с нажимом повторил он, поднявшись с кровати. — Ты серьёзно, Чонгук? Ты думаешь, мы здесь, потому что нам тяжело это терпеть? Он взмахнул руками, словно не находил себе места. Итальянская кровь дала о себе знать. — Ты не обуза, ты наш друг! И если тебе плохо, мы будем здесь, пока ты не почувствуешь себя лучше. Да хоть сто дней, хоть год! Ты для нас никогда не был и не будешь обузой, слышишь? Юнги хмыкнул, одобрительно кивнув, но промолчал. Чонгук же поднял взгляд на Чимина, потрясённый его вспышкой. — Прости… — тихо произнёс он, но на лице впервые мелькнула слабая, едва заметная тень смущённой улыбки. Спасатель лишь вздохнул, скинув напряжение, и вернулся к кровати. — Вот так лучше, — пробормотал он, снова садясь рядом. — Теперь давай по-честному: хочешь пиццу или фильм? Чонгук сначала не ответил, но уголки его губ чуть приподнялись. — Хочу.                      Они сидели втроём на кровати Чонгука, укрывшись уютной атмосферой комнаты. На экране ноутбука шёл какой-то нелепый фильм, который Юнги нашёл буквально за минуту до этого. Смех актёров, натянутый и почти карикатурный, время от времени вызывал лёгкие усмешки у Чонгука. Пицца, заказанная Чимином, стояла посередине, и они поедали её, не особо заморачиваясь о том, кто какой кусок успеет взять. Чонгуку было хорошо. Впервые за последние дни он чувствовал себя хоть немного легче, словно серые стены в голове начали трескаться, пропуская свет. Юнги безмятежно потягивал колу из банки, словно всё было в полном порядке. Но вот Чимин… Чимин едва ли мог назвать свои ощущения спокойными. Блондин ощущал каждый звук, каждое движение. Он не сидел рядом с Юнги, но не мог не замечать, как его пальцы случайно касаются пальцев. Его пальцев. В воздухе повисает что-то невидимое, едва уловимое. Эти случайные прикосновения казались наэлектризованными и он старался не думать об этом, но было сложно игнорировать, когда он ловил взгляд Юнги на себе. Парень чувствовал, как его грудная клетка сжимается, а воспоминания о вчерашней ночи всплывают в голове, не давая покоя. Он снова видел Юнги, его взгляд, его дыхание на его губах… тот момент, когда расстояние между ними исчезло, и Чимин будто бы слышал, как его собственное сердце застыло в груди. И тот поцелуй, который так и не произошёл. Когда он не смог больше выдержать напряжения, спасатель тихо кашлянул, поднимаясь с кровати. — Пойду хоть руки помою, — пробормотал он, стараясь звучать как можно непринуждённее, но голос выдал его. — Вторая ночь у тебя ночую, а даже душ не принял. Он мягко потрепал волосы Чонгука, тот с улыбкой кивнул и снова взглянул на экран. Чимин направился к двери и, почувствовав, как каждый шаг даётся ему с трудом, вышел в гостиную. В гостиной Джиоффреда, как обычно, стояла у плиты с кастрюлей пасты в руках. Она помешивала её, поглядывая на экран телевизора, но, заметив Чимина, сразу улыбнулась. Его ответная улыбка была чуть шире, но в её тени спасатель ощущал напряжение, которое не мог отогнать. Он кивнул ей и прошёл в сторону ванной. В маленькой ванной, которая была как убежище, Чимин закрыл за собой дверь. Он стоял у раковины, и его отражение, немного поблёкшее от слабого света, встретилось с ним. Он глубоко вдохнул, пытаясь успокоить нервы, и включил холодную воду. Ладонями подставил лицо, обдавая себя освежающим потоком воды, стараясь прогнать остатки тревоги. Раз. Два. Когда он поднял лицо, его глаза раскрылись — и он почувствовал, как кровь мгновенно застыла в жилах. В зеркале, за его спиной, стоял Юнги. Его фигура была почти незаметной в полумраке ванной, но взгляд — неотрывный и холодный — прямо врезался в Чимина. Глаза Юнги, как два чёрных зеркала, отражали всё, что творилось в душе Чимина, и не скрывали этого. Чимин, ошеломлённый, схватился за сердце, ощущая, как оно бешено колотится. — Ты нормальный?! — выпалил Чимин, чувствуя, как напряжение внутри него нарастает. Он резко повернулся, не рассчитывая, что они окажутся так близко. — Кто так пугает? Юнги не ответил, только продолжал смотреть на Чимина сверху вниз. В его взгляде не было ни страха, ни агрессии, только странное спокойствие, которое казалось слишком тяжёлым. Он стоял так, словно их близость была само собой разумеющимся событием. Чимин замер, не зная, как реагировать. Тишина окутывала маленькую ванную комнату, где каждый звук и движение казались чрезмерно громкими. Чимин, чувствуя, как его дыхание становится более прерывистым, сделал лёгкий шаг назад, надеясь немного дистанцироваться, но тут же упёрся спиной в раковину. Кажется, он снова попал в ловушку, не зная, что делать дальше. Юнги, всё ещё с руками в карманах, медленно достал их и, не спеша, поставил по обе стороны от плеч Чимина сзади на раковину, прижав его к поверхности. Ловушка схлопнулась. Тело Юнги было близко, а тёплый запах его парфюма, сочетающийся с холодным воздухом ванной, казался почти гипнотизирующим. Керамист наклонился вниз, его лицо было так близко, что Чимин ощущал лёгкое тепло его дыхания, а его глаза смотрели прямо в глаза блондику, как будто пытаясь найти там что-то, что тот не хотел показывать. Дыхание Чимина перехватило, его сердце колотилось в груди, а ком в горле был таким тяжёлым, что он не мог произнести ни слова. Он просто стоял, не зная, что делать, и, вместо того, чтобы отвечать, беспокойно смотрел в глаза напротив. — Избегаешь меня? — вдруг произнёс Юнги, его голос был мягким, но в нём скрывалась неуловимая напряжённость. Чимин, почти не осознавая, что делает, отвёл глаза. Он быстро наклонил голову, пытаясь сбежать от этого взгляда, который словно притягивал его, не давая возможности найти укрытие. Но Юнги не дал ему уйти: его рука коснулась подбородка Чимина и мягко подняла его голову, заставляя снова смотреть ему в глаза. — Ты даже мне в глаза не смотришь, керамический ангел, — прошептал Юнги, приподнимая бровь, словно в его словах была скрыта целая загадка. Он не отпустил взгляд Чимина, не давая тому отвернуться. Чимин почувствовал, как его брови нахмурились, а щёки стали чуть горячими. Он пытался найти слова, чтобы оттолкнуть эти странные ощущения, но не мог. — Что за тупое прозвище? — выдавил он, но в его голосе прозвучала явная растерянность, которую он так старался скрыть. Юнги чуть приподнял уголок губ и, как будто специально для того, чтобы ещё больше сбить с толку Чимина, сказал, мягко наклонив голову: — Возражаешь, когда я называю тебя так или тебе нравится быть моим «керамическим ангелом»? Чимин замер, и, казалось, что весь воздух в ванной стал густым и тяжёлым. Юнги смотрел на него, и в его взгляде была та искренняя, едва уловимая игра, которая заставляла Чимина чувствовать себя одновременно неловко и безумно напряжённо. Блондин не знал, что ответить. Его сердце бешено колотилось, а мысли путались. Юнги, не сводя взгляда, слегка наклонился и, чуть прибавив в тоне, произнёс: — Ты так нервничаешь, а я не могу понять почему… Не думал, что мой ангел будет таким застенчивым. Чимин почувствовал, как его щеки начали гореть, и что-то в его груди сжалось. Он снова пытается отвести взгляд, но пальцы Юнги нежно, но уверенно удерживают его подбородок, заставляя снова встретиться глазами. — Ну что, Чимин? — прошептал Юнги, голос ставший низким и соблазнительным. Чимин, чувствующий, как внутри у него смешиваются стыд и напряжение, наконец смог выдохнуть: — Я… я не знаю, что ты от меня хочешь, — бормотал он, пытаясь держать себя в руках. — Ты слишком запутан, Юнги. Юнги медленно улыбнулся, подходя ещё ближе, его дыхание почти касалось кожи Чимина, и тот мог ощутить этот тёплый воздух, который не даёт ему возможности отступить. — Запутан? — с мягким, почти насмешливым тоном спросил Юнги, склонив голову. — Ты мне нравишься, Чимин. Так что, если я немного запутан, то это потому, что мне интересно, как далеко ты готов зайти, чтобы узнать, что между нами на самом деле. Спасатель ощутил, как его сердце пропустило удар. Он пытался оттолкнуться, но не мог. Всё, что он ощущал, это его лицо, почти прижатое к груди Юнги, и его слова, которые словно переплетались с его дыханием. — Ты что, с ума сошел? — Чимин наконец выдохнул, но в его голосе уже не было прежней уверенности. Он был растерян, и эта растерянность только добавляла напряжения. Юнги заглянул ему в глаза, его взгляд стал ещё более глубоким и интенсивным. — Возможно, — тихо произнёс он, продолжая стоять так близко. — Но ты ведь тоже не против этого, правда? Ты просто не хочешь это признать, потому что тебе страшно… Страшно признаться, что хочешь то же самое. Чимин открыл рот, но слова не находили выхода. Всё, что он мог ощущать, это близость Юнги, его дыхание, которое так сильно ощущалось, словно они были одним целым. Его сердце билось так быстро, что казалось, вот-вот вырвется наружу. — Не забывай, что я спасатель, — тихо произнес Чимин, глаза бегали по лицу Юнги, не зная, куда смотреть, а голос прерывался от напряжения. — Я ничего не боюсь… Юнги, не отводя взгляда, улыбнулся. Его пальцы, которые до этого лежали на раковине, медленно скользнули по холодной поверхности и легли на талию блодина. Чимин почувствовал, как его дыхание сбивается, и моментально, как по волшебству, его тело откликнулось на этот жест. Лёгкая дрожь прошла по его позвоночнику, и вдруг, пространство между ними стало столь малым, что почти не существовало. Спасатель мог почувствовать прикосновение губ, которые так и тянулись к его, как неизбежный момент, который не мог избежать. — Тогда докажи — тихо шепчет керамист — Поцелуй меня. Юнги наклонился чуть ближе, и Чимин, не выдержав, сам наклонился вперед, закрывая глаза и готовясь самому поцеловать. Их губы вот-вот встретятся, но… В эту секунду, словно вмешавшись в этот интимный момент, телефон Юнги зазвонил. Он задрожал в кармане, и брюнет, казалось, даже не заметил этого, продолжая тянуть Чимина к себе. Поднимая руку с подбородка, он коснулся его щёки, а его тело прижало к себе ещё плотнее, как будто стараясь забыть об этом звонке. — Не обращай внимание, — прошептал Юнги, его голос низкий и почти умоляющий. Чимин замер, глаза открылись, и он почувствовал, как его дыхание ещё больше сбилось. Он едва сдерживал себя, чтобы не отстраниться, когда телефон снова вибрировал, напоминая о себе. — Это может быть важный звонок… — тихо ответил Чимин, его голос немного дрожал. Юнги не переставал смотреть на него, как будто весь мир сжался до их двоих, и этот звонок был чем-то несущественным. Он приподнял уголки губ, как будто всё происходящее вокруг не имело значения. В его взгляде читалась настойчивость, которая только добавляла напряжения между ними. — Скажи, что для тебя важнее — этот звонок или я? — шепчет он, его голос стал ещё более близким, как лёгкий, но упрямый вызов. Чимин чувствовал, как голова идет кругом от всего, что происходило. Сердце стучало так сильно, что казалось, его можно было услышать в любой точке комнаты. Юнги был так близко, и Чимин едва сдерживался, чтобы не накрыть его губы сам. Он был готов послать всё к черту, но что-то внутри, какой-то едва ощутимый остаток рациональности, напомнил о себе. Он быстро поднял накрыл и прикоснулся к губам Юнги, останавливая его. — Ответь, — едва слышно сказал Чимин, его голос был немного дрожащим от напряжения. Юнги закатил глаза, как будто устав от всего этого, но всё не равно отпустил Чимина, чтобы достать телефон. Его тело оставалось прижато к Чимину, и это прижимание казалось ещё более ощутимым, когда он снова поднял руку и ответил, подняв телефон к уху. — У тебя две минуты, Хо, — произнес Юнги, голос звучал немного насмешливо, но в то же время оставался серьёзным. Голос на другом конце линии хмыкнул, и абонент, похоже, не понимал всей ситуации. — Отвлекаю? — спросил голос, и Юнги, стоящий в этом напряжённом моменте с телефоном у уха, позволил себе бросить взгляд на Чимина, который стоял прямо перед ним. Его глаза были немного удивлены, немного растеряны, но в них всё равно было что-то, что Юнги не мог игнорировать. Это выражение лица было таким… привлекательным, что Юнги не смог удержаться от лёгкой усмешки. Он отпустил взгляд и медленно наклонился, отпуская голову на плечо Чимина. Это было не просто прикосновение, а скорее знак того, как он стремился быть ещё ближе. Его нос коснулся слегка открытой зоны плеча Чимина, и он, словно кот, водил по ней, проводя по мягкой коже. — Очень, — прошептал Юнги, его голос был низким и немного хриплым. Он почти чувствовал, как всё вокруг них замедляется, и в этот момент казалось, что только они вдвоем существуют в этом мире. А Чимин понять пытается, как они вообще оказались здесь. Пару дней назад они просто сидели на пляже, разговаривая ни о чём, и взгляд Юнги всегда казался таким безразличным, почти отстранённым. А теперь… теперь всё было иначе. Юнги прямо заявил, что ему нравится Чимин, и это перевернуло весь мир спасателя. Что могло произойти за эти пару дней? Почему вдруг этот человек, который казался таким закрытым, изменил своё отношение к нему? Спасатель не мог понять. Он не знал, что Юнги ищет, и, честно говоря, даже не был уверен, что тот сам это понимает. Ведь через два месяца он собирался уехать обратно в Сеул, а Чимин останется здесь, с этим огромным комком чувств и разбитым сердцем. Он не был готов к этому, не хотел быть тем, кто будет привязываться, чтобы затем остаться один. Это было слишком сложно, слишком больно. Как будто почувствовав напряжение в теле Чимина, Юнги медленно поднял свою голову и встретился с ним взглядом. Его бровь слегка поднялась, когда он убрал телефон от уха и, прощаясь с собеседником, вернул его в карман. Его пальцы скользнули по коже Чимина, и он нежно, но уверенно поднял руку к лбу спасателя, тыча указательным пальцем. Чимин почувствовал, как его внимание переключается, как будто Юнги снова забрал контроль над моментом. — Перестань так много думать, — сказал Юнги, будто зная, что творится в голове Пака. Его голос был мягким, но твердым, почти как спокойная уверенность. Юнги отошёл на шаг назад, давая Чимину пространство, позволяя ему немного прийти в себя. Он был рядом, но не давил, не заставлял, и это было настолько непредсказуемо для Чимина, что тот потерял ориентацию в своих чувствах. — Вынуждать не буду, — продолжил Юнги, его голос стал ещё более мягким и сдержанным, как будто он сам понимал, что это непросто. — Поцелуешь, когда сам захочешь. Юнги не требовал ничего. Он просто ждал.                      Чонгук продолжал сидеть в своей комнате, наслаждаясь моментом одиночества. Пицца была такой вкусной, а фильм… Ну, фильм был скорее фоном для того, чтобы отрешиться от всего. Он даже не обратил внимания, куда ушли Чимин и Юнги. Вроде бы и не важно, сейчас главное — тишина и комфорт. Его окно было плотно закрыто, Юнги позаботился об этом, когда выходил. Чонгук снова чувствовал, как его тело расслабляется, как тяжёлые мысли отступают хотя бы на время. Кажется уже всем стало ясно, что причиной его панической атаки стал никто иной как Тэхен. Точнее не причиной, а триггером. Он задумался о том, что же на самом деле произошло в его жизни. Почему Тэхен оставил в нём такую яркую неприязнь? Чонгук пытался разобраться, неужели тот был таким плохим человеком? Или, может быть, дело в том, что Тэхен напоминал ему кого-то другого? Кого-то, кто когда-то был ужасным для него… Но эти мысли сразу же прерваны звонком его телефона. Чонгук почувствовал, как напряжение возвращается в его тело. Он знал, кто мог звонить. Чимин и Юнги были рядом, они точно не станут звонить. Мать и отец оставляют ему сообщения, не звонят так часто. Единственный человек, кто мог звонить сейчас, был тот, кто всегда тревожил его в моменты, когда он меньше всего этого хотел. Чонгук вздохнул и перевёл взгляд на экран своего телефона. Сердце сбилось в ритме, когда он заметил имя на экране. В этот момент дверь открылась, и Чимин с Юнги вошли в комнату. Они сразу же заметили, что что-то не так, и их внимание привлек смартфон Чонгука. Чимин нахмурился, не понимая, что происходит, а Юнги, стоявший рядом, вдруг стал напряжённым. Взгляд Юнги стал острым, а его лицо затмилось яростью, как будто он узнал что-то, что вызвало в нём бурю. — Я отвечу, — сказал Юнги, протягивая руку, чтобы взять телефон Чонгука. Но тот остановил его, не отрывая глаз от экрана. — Я сам, Юн, — ответил Чонгук, его голос был твёрдым, но в то же время наполненным какой-то неуверенностью. Юнги замер, его глаза не отрывались от лица Чонгука, и было видно, как его лицо меняется от спокойного на более напряжённое. — Гук… — его голос стал тише, почти мягким, но в нём слышалась та же уверенность, что и раньше. Чонгук почувствовал, как его грудь сжалась, и он чуть не вырвал телефон из рук Юнги, но тот продолжал смотреть на него, не отводя взгляд. — Ты же сам говорил. Нельзя вечно убегать, — произнёс шатен, его слова звучали не как упрёк, а как напоминание о чём-то, о чём они оба знали, но о чём ни один из них не хотел говорить вслух. Юнги внимательно следил за Чонгуком, его взгляд бегал по лицу друга, пытаясь уловить хоть малейший признак паники, чтобы успеть вмешаться. Но вместо того, чтобы увидеть привычное замешательство или тревогу, он заметил лишь решимость и едва уловимый страх в глазах Чонгука. Он понимал, что ему нужно просто позволить другу самому справиться с этим. Медленно и спокойно Юнги протянул телефон обратно Чонгуку, его пальцы крепко сжали устройство, но он не стал вмешиваться, давая другу пространство. Чонгук с глубоким вдохом принял телефон, прикладывая его к уху. — Алло, — тихо произнес Чонгук, его голос почти терялся в тишине комнаты. Ответ на том конце был резким, с выражением облегчения и почти больным звучанием: — Господи, малыш, я так рад, что ты ответил. Слова из трубки наполнили пространство, и Юнги почувствовал, как его сердце пропустило несколько ударов. Он едва сдерживался, чтобы не вырвать телефон из рук Чонгука и не сказать пару ласковых тому, но в момент, когда он уже был готов вмешаться, рука Чимина крепко сжала его запястье. Это было как сигнал для Юнги, чтобы успокоиться. Он посмотрел на Пака и увидел его отрицательный кивок. Теперь блондин читал Юнги как открытую книгу. Чонгук, как и Юнги, был потрясён голосом на другом конце. Слова от Минхо тянулись, тяжело висели в воздухе. Чонгук резко сглотнул ком в горле и, сжав челюсти, произнес: — Что ты хочешь, Минхо? Голос в трубке на мгновение замолк, а затем звучал с какой-то растерянностью и ободряющим тоном, будто все это время он скрывался за обманчивой радостью. — Хотел услышать твой голос… — продолжал голос на другом конце, и Чонгук почувствовал, как эти слова стискивают его сердце. Это было слишком много для него. Чонгук почувствовал, как слова Минхо болезненно проникают в его грудь, как будто ледяные иголки вонзаются в него, обжигая внутренности. Он сжался, и вся его душа напряглась, будто не знал, как реагировать. Он был так близок к тому, чтобы снова воскликнуть, прореветь или, наоборот, выкинуть телефон из рук, но он просто стоял, вцепившись в него, и все его тело будто окаменело от напряжения. — Минхо, это глупо, я тебе сказал, что думаю, когда собирался в Неаполь, — проговорил Чонгук, его голос был низким и тяжелым от эмоций, но он старался не срываться. — Чонгук, послушай, — перебивает его Минхо, и в его голосе слышится смесь настойчивости, но нет ни капли сожаления, что только еще сильнее задевает Чонгука. — Я понимаю, я очень ужасно поступил, но прошу, дай мне шанс. Ты сказал, что подумаешь, я дал тебе время. — Я подумал и говорю. Это все, Минхо, — с усилием произнес Чонгук, его слова были твердыми, но сердце снова болело, оно сжималось от горечи. — Нет, послушай, — снова пытался перебить его Минхо, и Чонгук почувствовал, как его терпение на исходе. В этот момент напряжение в комнате достигло пика. Юнги, не выдержав, быстро протянул руку и забрал телефон у Чонгука, не обращая внимания на сопротивление. Его глаза загорелись яростью, и он резко вырвал телефон. — Слушай, мудила, у тебя еще хватает наглости ему звонить? — рявкнул Юнги, его голос был полон яростной решимости. — Он сказал нет, так что прими это, и больше, чтобы я тебя не видел, иначе кости переломаю. Телефон с глухим стуком падает на кровать, словно тяжкий груз, что только что был выпущен из рук. Юнги машинально проводит пальцами по своим волосам, растрепывая их еще сильнее. Его ладонь замирает на переносице, пальцы нервно сжимаются, словно пытаются унять внутренний хаос. Он глубоко вдыхает, но воздух не приносит облегчения. Чонгук, опустив голову, смотрит себе под ноги, избегая чужих взглядов. Его плечи слегка подрагивают, будто от внезапного озноба. Ему странно. Хорошо от осознания, что этот этап завершен, но плохо от того, как пусто и тяжело стало внутри. Любовь давно угасла, оставив после себя только болезненные шрамы. Они не кровоточат, но каждое движение напоминает о себе. Тишина заполняет комнату. Лишь Чимин, стоящий чуть поодаль, по крупицам собирает в голове картину произошедшего. Его взгляд становится задумчивым, но лицо выдает решимость. Мысли роятся в голове, как пчелы, он понимает: если ничего не предпринять, они утонут в этом бесконечном самобичевании. А ведь они уже второй день буквально пленены этой комнатой. — Всё, — неожиданно громко произносит Чимин. Его голос разрывает напряженный воздух. Юнги и Чонгук одновременно поднимают глаза, устремляя на него недоуменные взгляды. — Второй день, — продолжает он, взгляд острый, как лезвие. — Второй день торчим здесь. Хватит. С меня довольного. Чимин делает шаг вперед, его движения решительны, почти властны. Подойдя к Чонгуку, он мягко, но настойчиво тянет его руки, стараясь поднять друга на ноги. Тот упирается, тихо хнычет, словно ребенок, которому не хочется выходить из теплой постели. — Чимин… — растянуто и с укором тянет Чонгук его имя, но сопротивление постепенно сходит на нет. — Не ной, — отрезает Чимин, подхватывая друга под локти и поднимая его с кровати. В его голосе чувствуется смесь заботы и раздражения. — Я уже второй день на работу забиваю из-за вас. Думаешь, мне за это не влетит? Да там, небось, народ уже кучами в этой воде дохнет. Всё, решено. Сегодня идем на пляж. Чонгук, все еще недовольно морщась, наконец встает, поддавшись настойчивости друга. Юнги только проводит взглядом происходящее, словно его это не касается, но внутри его тоже что-то сдвигается. В этой странной компании, даже в моменты отчаяния, всегда есть кто-то, кто вытянет остальных на свет.               Чимин, как ураган, носится по пляжу, подхватывая то одного, то другого, будто забыв, что на самом деле пришел сюда работать. Но кого это волнует? Он главный на этой территории. Каждый шаг Пака звучит так уверенно, что окружающим и в голову не приходит его упрекнуть. Он рассказывает обо всем: о Неаполитанском заливе, о его мягких волнах, которые скрывают в своих глубинах древние тайны. Море, кажется, оживает в его словах. Его голос становится чуть тише, когда он упоминает затонувшие корабли и руины древних городов, спрятанные под толщей воды. — А этот вулкан, — он кивком указывает на Везувий, что величественно возвышается на горизонте, — однажды уничтожил целый город. Представляете? Помпеи. Сейчас там только камни и пепел. Чонгук слушает его, раскрыв рот, как ребенок, впервые узнавший что-то потрясающее. Его глаза сияют любопытством, а губы непроизвольно растягиваются в удивленную улыбку. Напротив, Юнги смотрит на Чимина с явной насмешкой, закатывая глаза. — Ну да, как будто ты сам там был, — фыркает он, поправляя кепку и опираясь на одну ногу, словно выражая своим видом весь скептицизм мира. Однако даже ему сложно устоять перед энергией спасателя. Чимин и море, кажется, связаны невидимой нитью, как Юнги и его мастерская. Пока они болтают, маленькими шажками доходят до спасательного домика. Чимин уже собирается податься вперед, как вдруг на него выпрыгивает парень с загорелой кожей, словно пляжный кот, решивший, что это лучший момент для нападения. — Amico, dove sei stato? Sono quasi morto qui da solo! — голос парня чуть не ломается от переигрывания, когда он цепляется за Чимина. Руки цепко обхватывают шею блондина, а лицо выражает смесь облегчения и упрека. — Lasciami solo, Juan, — устало выдыхает Чимин, но глаза блестят веселыми искорками. Он закатывает глаза так, будто не первый раз сталкивается с подобным. Слегка повернув голову к своим друзьям, он, все еще держа на себе повисшего парня, кивает: — Парни, это Хуан. Juan, questi sono Yoongi e Jungkook. Comportatevi bene. Чонгук с любопытством разглядывает новоприбывшего, а Юнги лишь ухмыляется, сложив руки на груди. — Он всегда так? — спрашивает Юнги с легкой усмешкой, наблюдая, как Хуан что-то бурно обсуждает с Чимином на итальянского и английского, не торопясь отпускать блондина. — Почти, — коротко отвечает Чимин, наконец стряхивая с себя друга и усаживая его на ближайшую скамью. — Но без него тут скучно. Хуан продолжает жаловаться на «ужасный день», размахивая руками, будто от этого его слова станут убедительнее. Чимин только качает головой, ведя парней в свой спасательный домик. Домик оказался небольшим и тесным, с простым диванчиком, который явно видел лучшие времена. Вдоль стен аккуратно развешаны спасательные жилеты, круги, буйки и аптечки. Все это выглядело функционально, но лишено уюта. Юнги огляделся и, ничего не сказав, уселся на диван, закинув ногу на ногу. Чонгук, напротив, выглядел так, будто попал в какой-то секретный штаб. Его глаза горели любопытством, а рот был открыт от удивления. — Офигеть, и вы на этих досках людей спасаете? — восклицает он, показывая на доски, закрепленные вдоль стены. Хуан мгновенно откликается, его загорелое лицо загорается гордой улыбкой. — Certo, amico! — отвечает он, ловко снимая одну из досок и, как будто играючи, поднимая её в руках. — Хочешь попробовать? Чонгук замер, словно не веря своим ушам, а затем его глаза засияли, и он начал подпрыгивать на месте, не скрывая радости. — А можно? Правда можно?! — Certo che puoi! — подтверждает Хуан, хитро прищурившись и кивая в сторону Чимина. — У меня тут друг capo soccorritore. Чимин, до этого спокойно рылся в углу, выбирая свою спасательную футболку и жакет, резко обернулся, услышав движение. Его глаза сузились, а голос зазвучал с легкой угрозой: — Эй, вы там чего задумали? — спросил он, не поворачивая головы. Ответа не последовало. Чимин отложил свои вещи и медленно обернулся, обводя комнату взглядом. — Эй, Хуан? Чонгук? — его голос становился громче. Тишина. Затем он выглянул в дверной проем и увидел, как эти двое мчатся к воде, громко смеясь и с доской наперевес. Чимин закатил глаза и, обреченно выдохнув, устало пробормотал: — Господи, два придурка. Повернувшись обратно спиной к комнате, Чимин сосредоточенно снимает с себя ткань, которая до этого липла к телу от жары. Потянувшись за своей спасательной футболкой, он начинает натягивать её на руки, но вдруг останавливается. Его движение прерывает внезапное ощущение — крупные ладони мягко ложатся на его плечи, их прикосновение одновременно уверенное и нежное. Чимин вздрагивает от неожиданности, но не успевает даже обернуться, как эти руки медленно спускаются по его предплечьям, скользя теплом по коже. Юнги, почти лениво, касается губами кожи Чимина на уровне шеи, его дыхание горячее и такое близкое, что по телу блондина пробегает мелкая дрожь. Невесомые поцелуи следуют один за другим, такие легкие, что они кажутся игрой воображения. Чимин чувствует, как его голова сама собой склоняется в сторону, открывая шею шире, пока зубы уже инстинктивно прикусывают пухлую нижнюю губу. Брюнет чуть поднимается, чертя губами путь вдоль шеи, пока не добирается до его уха. Он будто изучает каждую реакцию блондина, наслаждаясь тем, как под его прикосновениями кожа покрывается мурашками. Наклонившись еще ближе, он шепчет прямо в ухо, его голос звучит низко и хрипло: — Мы еще даже не встречаемся, а ты уже так легко раздеваешься передо мной? В его словах звучит насмешка, но также есть нечто мягкое и чуть игривое. Прежде чем Чимин успевает ответить, он чувствует, как Юнги оставляет еще один поцелуй за ухом, чуть крепче, чем предыдущие, словно ставя едва заметный след. Блондин судорожно вдыхает, чувствуя, как по телу разливается жар. — Юнги… — его голос срывается на полуслове, а лицо невольно заливается румянцем. Керамист лишь довольно усмехается, но не отстраняется, продолжая наслаждаться близостью, пока за окном где-то вдали шумит море, а солнечные лучи лениво скользят по стенам маленького спасательного домика. — Кто-то может сейчас зайти, Юнги, — едва слышно произносит Чимин, его голос дрожит, как струна, что вот-вот сорвется. Он пытается сохранить хоть каплю рациональности, но каждое движение Юнги уносит его всё дальше от здравого смысла. — Пускай, — отвечает парень с такой спокойной уверенностью, что слова обжигают сильнее, чем его прикосновения. Он даже не задумывается о том, что в любой момент дверь может открыться, что их могут застать. Ему всё равно. Его губы продолжают свой путь по шее блондина, опускаясь всё ниже, оставляя за собой дорожку невидимых отметин. Каждое прикосновение словно изучает, завоевывает новую территорию, медленно, но уверенно. Чимин, уже почти теряя контроль над собой, поворачивается в руках Юнги, сам устремляясь к нему ближе. Его руки поднимаются, обвивая шею керамиста, пальцы мягко скользят к затылку, зарываясь в волосы. Их дыхание перемешивается, а глаза встречаются в коротком взгляде. Ладони Юнги, в свою очередь, скользят к талии Чимина, его пальцы невесомо касаются оголенной кожи, будто пробуют на вкус каждую реакцию. Движения нежные, но уверенные, создающие ощущение, что мир сузился только до них двоих. — Почему я тебе нравлюсь? — вдруг шепчет блондин, едва отрываясь от Юнги. Его голос звучит тихо, но в нем слышится нечто большее: смесь неуверенности и любопытства. Керамист поднимает бровь, удивленный внезапным вопросом, но не отпускает его, наоборот, притягивает ближе. Его взгляд становится мягким, а голос — чуть ниже, обволакивающим. — А должна быть причина, чтобы человеку нравился человек? Юнги смотрит на Чимина с едва заметной улыбкой, как будто он сказал что-то очевидное, но невероятно важное. Спасатель на мгновение замирает, позволяя словам раствориться в своем сознании, а затем только сильнее прижимается к брюнету, молча отвечая на его слова. В этот момент слова кажутся лишними — их заменяют жесты, взгляды и прикосновения. Подняв взгляд, Чимин встречается с глазами Юнги, его собственные зрачки блестят смесью смущения и решимости. Он делает маленький шаг вперед, поднимаясь на носочки, чтобы сократить расстояние между их губами. Ему хочется почувствовать этот поцелуй, ощутить тепло чужих губ, но реальность жестоко вмешивается. Снаружи начинают звучать громкие голоса — Хуан и Чонгук, которые весело возвращаются, явно в приподнятом настроении. Их смех раздается всё ближе, и это заставляет Чимина опустить руки и разочарованно вздохнуть. Он отступает, нехотя выходя из теплых рук Юнги, а его лицо на мгновение отражает явное недовольство. Когда дверь открывается, и Хуан с Чонгуком врываются внутрь, Чимин одаривает их таким злобным взглядом, что Хуан не может удержаться от шутки: — Se dici che ti abbiamo rovinato un sesso fantastico, mi ammazzo. Фраза не успевает повиснуть в воздухе — в Хуана тут же летит снятая футболка Чимина. Спасатель, не выдержав, срывается с места и с разъяренным выражением мчится за другом, выбегая из домика как настоящий ураган. — Cosa ho fatto di sbagliato! — громко восклицает Хуан, убегая за пределы дома и хохоча на всю улицу. Чонгук остается внутри, растерянно наблюдая за этой сценой, пока Юнги, спокойно стоящий у стены, смотрит в след убегающему Паку с легкой, почти нежной улыбкой. — Ой, бля… — выдыхает Чонгук, чуть не поперхнувшись, когда складывает воедино всё, что только что увидел. Он бросает взгляд на лучшего друга, и Юнги, всё ещё усмехаясь, только пожимает плечами, будто говоря: «Ну, ты сам всё понял». — Серьёзно? — добавляет Чонгук, не веря своим глазам. Юнги молча улыбается шире, наслаждаясь ироничностью момента. Чонгук качает головой, уже представляя, как теперь будет дразнить Чимина.                      День на пляже оказался просто волшебным. Чонгук будто забыл обо всем, что когда-то тревожило его душу или оставляло тяжесть в груди. Он ощущал только одну эмоцию — радость. Легкость, которой он не испытывал давно, наполнила его до краев. Хуан стал для него настоящим открытием. Этот парень оказался не только дружелюбным и веселым, но и терпеливым наставником. Он учил Чонгука плавать в стиле собачки, показывая, как нужно двигать руками, чтобы не утонуть, а потом обучил удерживаться на воде, скользя по ней спиной, чтобы не захлебнуться. Студент с восторгом ловил каждое слово, смеяясь и наслаждаясь моментом. Юнги, тем временем, сидел на песке, не спеша вступать в их водные приключения. Он уселся в позу, как всегда сосредоточенный и спокойный, и, вместо того чтобы развлекаться с ними, снова строил замок из песка. В его глазах мелькала легкая ирония, но при этом он оставался поглощенным этим странным, на первый взгляд, занятием. Керамист и в Неаполе керамист. Волны на этот день были спокойными, почти умиротворяющими, и Чимин заметил, что спасательных операций было гораздо меньше. Это позволило ему расслабиться, чуть-чуть сбавив темп, и вместо того чтобы следить за каждым движением в воде, он достал свой телефон и начал снимать друзей, записывая много видео. Они не замечали, как время пролетает. Было слишком хорошо, чтобы думать о часах, поэтому они продолжали наслаждаться компанией друг друга, пока не настал вечер. Солнце стало садиться за горизонт, освещая пляж золотыми лучами, и они с удивлением поняли, что провели здесь почти весь день. Время прощаться настало, и Чонгук, чувствуя небольшую грусть, медленно собирался идти домой. Он понимал, что вернется в знакомые стены, в те самые, где провел последние дни, наедине с мыслями. Это было забавно, ведь еще утром он вовсе не хотел покидать это место. Теперь же каждый шаг к дому давался ему с большим сопротивлением, как будто что-то в нем изменилось. Чимин и Хуан должны были остаться на пляже, у них было ночное дежурство, так что с парнями Пак точно не мог пройтись. Чимин заметил, как на душе стало немного тяжелее, ведь он не хотел отпускать друзей. Он подошел к Чонгуку, крепко обнял его, ощутив, а парень, в свою очередь, ответил с улыбкой и обнял друга в ответ. Когда Чонгук отстранился, перевел взгляд на Хуана, благодарно кивая ему. Чонгук, не зная, как еще выразить свою благодарность, спокойно сказал: — Чувак, спасибо, я дофига всему научился. Хуан широко улыбнулся, сжимая плечо Чонгука в крепком жесте, и ответил: — Не за что, amico. Это было настоящее удовольствие. Чимин, стоящий неподалеку от Юнги, почувствовал некую неловкость, протягивая руку к керамисту. Его взгляд немного путался, когда он сказал: — Ну… мм… увидимся. Юнги с улыбкой посмотрел на него, в глазах мелькнуло что-то почти насмешливое. Он закатил глаза и, с легким смешком, протянул руку, ловко сжимая ладонь Чимина. Он не мог не улыбаться, видя, как смущенный Чимин стоит перед ним, совершенно неловко, и как эта его скромность вызывает в нем столько теплых, почти игривых эмоций. — Увидимся, — сказал Юнги, мягко сжимая руку спасателя. Ему на самом деле было немного смешно. Он знал, что если бы Чимин не был таким смущенным, он бы протянул его к себе, обнял бы с тем теплом, которое чувствовал. Но что-то в этой его застенчивости было особенно привлекательным. Чонгук возвращался домой с энергией, которую не мог скрыть, и как всегда, сразу принялся подкалывать Юнги, который, казалось, только и ждал этого. Младший кружился вокруг керамиста, делая вид, что его комментарии — просто шуточки, но его смех был откровенно громким, а слова явно не оставляли Юнги в покое. — Я как знал, что Чимин понравится тебе! — смеялся Чонгук, насмешливо подмигивая. — Твой неинтересный взгляд не обманул меня, я сразу понял, как только увидел, как ты на него смотришь! Юнги закатил глаза, явно не собираясь углубляться в этот разговор. Он пнул Чонгука в бок, пытаясь заставить его замолчать, но тот продолжал с улыбкой, несмотря на шутливые пинки и мимолетные взгляды, полные раздражения. Как бы Юнги не пытался избежать этой темы, Чонгук все равно не отпускал его. Младший смеялся и продолжал подкалывать его, наслаждаясь моментом, как бы издеваясь на другом уровне — с добрым, но совсем не стесненным смехом. Тем временем дома их встречала Джиоффреда, с теплой, расслабленной улыбкой на лице. Она обняла внука, крепко прижимая его к себе, и, как всегда, заботливо прикасаясь к его волосам. — Nipote, как же ты нас всех напугал, — шептала она, будто все те переживания, что накопились за день, вдруг вылились в эти простые слова. С заботой в руках Джиоффреда повела их к столу, где уже был накрыт вкусный обед. За время на пляже парни успели очень проголодаться, и с аппетитом набросились на пасту карбонара, которая была приготовлена с любовью и теплотой. Вкус был, как всегда, идеальным, и даже Юнги не мог устоять, когда паста дошла до его тарелки. Во время еды, с улыбками на лицах, они делились впечатлениями о день, когда Джиоффреда, отложив ложку, тихо упомянула, что на следующий день у них намечен важный праздник. Внимание Чонгука сразу привлекло это заявление, и она объяснила, что им необходимо быть там, так как это событие имеет большое значение для всех. — Нам нужно будет одеться красиво, — сказала Джиоффреда, оглядывая их взглядом, полным ожидания. — Поэтому обязательно купите себе что-то новое. Чонгук задумался на мгновение, делая пометку в голове. Взгляд Юнги, кажется, не показался ему таким уж потерянным или равнодушным, поэтому он точно решил, что нужно прикупить что-то красивое для обоих. Ожидания этого праздника, несмотря на странную мысль о том, что ему стоит немного потрудиться в плане одежды, выглядели чем-то важным, и Чонгук был готов встретиться с этим событием с полной серьезностью. День заканчивается на хорошей ноте, и дата на календаре сменяется.

***

Чонгук просыпается с удивительным чувством легкости и хорошего настроения, мысленно готовясь к важному дню, даже несмотря на то, что ему пока не совсем понятно, почему это так важно для бабушки. Он сам до конца не может понять, какой праздник, но он знает одно: что бы ни было, если это важно для Джиоффреды, это будет важно и для него. Прошедшие два дня, что он провел здесь, в своей комнате, толком не общаясь со старушкой. А сейчас, проснувшись, он чувствовал легкое сожаление. Он ведь так давно не уделял ей внимания. Ведь это именно она эти несколько дней заботилась о нем, а он словно забывал об этом, прячась от всех своих мыслей и забот. Выходя из спальни, он сильно потягивается, протирая глаза, и вдруг замечает Юнги, сидящего за столом с чашкой капучино. Женщина с улыбкой смотрит на керамиста, явно наслаждаясь его присутствием и его шутками. Это удивительно, как быстро Юнги смог вжиться в ритм жизни Италии. Брюнет почти так же рано просыпается, как и сама бабушка, что кажется Чонгуку почти невозможным, учитывая, как тяжело ему самому вставать по утрам. Подходя к столу, Чонгук берет тост с джемом и садится рядом. Влиться в разговор не так уж сложно — бабушка всегда умела поддерживать атмосферу. Он слушает её, проглатывая тосты, и наконец, не выдерживает: — Nonna, может, ты мне все-таки скажешь, что за праздник? — спрашивает он с легким недовольством, слегка скривив губы. Джиоффреда, не обращая внимания на его настойчивость, начинает крутить ложкой перед его лицом, как бы приговаривая с улыбкой: — Ай, какой нетерпеливый! — и, закатывая глаза, продолжает, — вот пойдем, и всё сам узнаешь. Чонгук решает не спорить. Ему это не нужно, тем более что у него нет причин для сопротивления. Он возвращается к своему завтраку, с интересом вслушиваясь в разговор. — Кстати, — начинает снова Джиоффреда с легкой улыбкой, — возьмите с собой Чимина. Пусть он проведет вас в хороший магазин, чтобы вы купили себе хорошие смокинги. Я хочу, чтобы вы были на высоте. Чонгук почти не задумывается, кивнув и снова сосредоточив внимание на еде. Он не может не улыбнуться про себя — на словах о смокингах уже звучит какая-то важность, почти таинственность. Зачем же смокинг на обычный день?

***

Весь город, казалось, проснулся и теперь кипел жизнью, и Чонгук не мог не заметить этого. Прохожие суетились по улицам, а уличные музыканты громко играли на гитарах, заполняя пространство живыми мелодиями. Жизнь Неаполя вновь захватила его внимание — настолько, что он почти забыл этот непрерывный городской ритм, который всегда тут был. Чимин, к сожалению, не смог присоединиться — на пляже было слишком много народа, и спасатель не мог оставить свою работу. Он лишь отправил Чонгуку геолокацию лучших магазинов, чтобы тот мог найти подходящее место для покупки смокинга. Парни бродили по магазинам, осматривая фасоны, ткани, чтобы выбрать идеальный наряд. Брюнет, как и всегда, оказался быстрее. Он определился с выбором в одном из первых магазинов, пока Чонгук, перерыв несколько вариантов, продолжал метаться от одного магазина к другому в поисках чего-то идеального. В раздевалке, стоя перед зеркалом, шатен примерял очередной смокинг, поправляя рукава и пытаясь убедиться, что все сидит идеально. Он заметил Юнги, сидящего на маленьком диванчике напротив, увлеченно листающего что-то на своем телефоне. — Как думаешь, что за праздник будет? — спросил Чонгук, поднимая взгляд на керамиста. Юнги, не отвлекаясь от экрана, ответил с ленивой улыбкой: — Не знаю, но вряд ли что-то грандиозное. — Почему так решил? — Чонгук приподнял бровь, с интересом наблюдая за Юнги. — Чон, посмотри на город. Он не украшен так, как будто здесь какой-то масштабный праздник. Никаких плакатов, ни очередей в супермаркетах. Это не похоже на что-то серьезное. Брюнет отложил телефон, обводя взглядом Чонгука, и его вид в смокинге. — Тебе идет. Чонгук стоял перед зеркалом, в черном смокинге с тонкими линиями, который идеально сидел по фигуре. Белоснежная рубашка контрастировала с темным костюмом, а воротник выглядел элегантно, придавая всему образу изысканность. Он поправил волосы и слегка прищурился, изучая себя в зеркале. Внутренне ему не было до конца понятно, как он ощущает этот момент, но в какой-то степени он чувствовал, что выглядит хорошо, даже если немного смущался от излишней тщательности. Легкая улыбка появилась на его лице, когда он, наконец, повернулся к продавцу. — Ладно, — сказал он, в его голосе слышалась уверенность, хоть и немного смущенная. — Беру.

***

Джиоффреда выглядит просто восхитительно. Ее облик пронизан изысканностью и достоинством. На ней белое платье с высоким воротником, напоминающим лепесток лилии, подчеркивающее ее утонченную фигуру. Ткань платья полупрозрачная и переливается мягким сиянием, словно отражая свет свечей в старинном зале. Ее длинные серебристые волосы аккуратно убраны назад, открывая лицо с аристократическими чертами и утонченным макияжем. Губы окрашены в глубокий терракотовый оттенок, придавая образу теплоту и загадочность, а глаза выделены мягкими тенями, что придает взгляду глубину. Золотые серьги в форме сердец украшены крупными сияющими камнями, которые играют на свету, создавая ощущение роскоши и величия. Этот аксессуар словно дополняет ее образ, делая его завершенным и гармоничным. Чонгук стоял, уставившись на свою бабушку, не веря своим глазам. Она была как воплощение красоты, которой он не видел раньше, как будто время сжалилось над ней и оставило только самые яркие моменты. Это была не просто женщина, это была сама жизнь, в ее самой лучшей форме. — Господи, nonna, — прошептал он, не скрывая своего восхищения, его глаза широко распахнулись, а голос тронулся от эмоций. — Я тебя такую никуда не отпущу, тебя же украдут! Чонгук, не думая о том, что он делает, подскочил и крепко обнял бабушку, буквально прижимая ее к себе. Он чувствовал тепло ее тела, запах её духов, и этот момент казался вечным. Он вдруг осознал, как важен для него этот человек, и как давно он не ценил эти тихие, уютные моменты. Джиоффреда, тихо смеясь, мягко шлепнула его по плечу. — Перестань! — сказала она с улыбкой, отпихивая его от себя, но в голосе был оттенок нежности и шутливого упрека. — Скоро такси приедет, берите все самое важное и пойдем. Чонгук с сожалением оторвался от бабушки, но продолжал следить за каждым ее шагом. Она начала собирать вещи, и тут же, словно вспомнив что-то важное, остановилась в дверях. — Mamma mia, чуть не забыла! — воскликнула она, оглядываясь назад. Затем, как только осознала, что забыла кое-что, она быстро вернулась в дом. Чонгук, стоя у дверей, смотрел, как бабушка спешит в комнату. Через пару мгновений она вышла, держа в руках обернутый в красивую бумагу подарок и маленькую книжку с потертой обложкой, которая явно хранила в себе историю. Что за праздник на котором нужен подарок и книга?

***

Машина мягко останавливается у роскошного ресторана, спрятавшегося на самом краю Неаполя, где волны почти касаются берегов. С каждым шагом, как только нога Чона касается пола ресторана, он осознает: перед ним — не просто заведение, а целый мир. Величественные стены, воздух, полный изысканности — кажется, что здесь собралось все население города, и каждый из них выглядит безупречно, словно с обложки глянцевого журнала. Итальянские женщины, как будто по праву рождённые с этим шармом, обладают такой грацией, что время словно замирает. Чонгуку кажется, что он попал в аристократичный рай, где все — начиная от смокингов до длинных вечерних платьев — танцуют свой нескончаемый бал. Он и Юнги, растерянно переглянувшись, пытаются понять, что происходит вокруг. Это кажется неким сном, в котором они — чуждые элементы. Когда они продвигаются дальше в зал, внезапно к Джиоффреде подходит женщина, и они обмениваются парой фраз на итальянском, её голос — тихий и плавный, как музыка. Взгляд женщины мягко скользит на внука, и с лёгкой улыбкой она обращается к парням: — Мальчики, это Агата, моя давняя подруга. Женщина снова переводит взгляд на своего собеседника и говорит: — Дорогая, ты случайно не знаешь, где именинник? Парни хмурят брови, снова переводя взгляд друг на друга. Что происходит? Чонгук уже чувствует, как его сердце учащённо бьется, он ощущает какое-то странное напряжение. И вот, в самый неожиданный момент, телефон Юнги вибрирует. Тот достает его и вглядывается в уведомление от Чимина: jimmini: Бери Чонгука и валите оттуда, быстро! Брюнет настороженно хмурится, его взгляд встречается с глазами лучшего друга, и вот теперь Чонгук, словно в голове, начинает собирать странные и разрозненные картинки. Праздник. Подарки. Именинник. Он вынимает телефон, его пальцы интуитивно двигаются по экрану. Дата на экране выводит его мысли на поверхность. 20 июня. — Когда у тебя день рождения? — Двадцатого числа. Это был не праздник. Это был день рождения Тэхена. Чонгук поднимает взгляд и ощущает, как сердце замирает, будто кто-то нажал на паузу. Его глаза встречаются с двумя парами чужих, наблюдающих из глубины зала. В этом взгляде не было ни тепла, ни безразличия — лишь странная смесь интереса и отстранённой власти, словно этот человек читал его душу, и от этого становилось не по себе. Его фигура в идеальном костюме, сидящем на нём, как вторая кожа, выделялась в этом зале. Чёрный, как полночное небо, материал был прорезан тончайшими серебряными нитями, которые казались осколками звёздного света. Пиджак, с его строгой линией и налётом дерзкой свободы, был распахнут, открывая смуглую кожу, на которой легко играл свет люстр. Этот рискованный жест — отсутствие рубашки — лишь усиливал притягательность, противопоставляя классическую строгость и вызов. На запястьях виднелись манжеты белой рубашки, небрежно подвернутые так, что в них читалась небрежная уверенность. На шее мягко блестела золотая цепочка, словно сама жизнь старалась подчеркнуть его образ, а кулон с барочным узором, притягивал взгляд, как магнит. Тэхён. Этот человек, словно воплощение античной красоты, стоял в центре зала, в своём изысканном наряде, со слегка надменной улыбкой на губах. Мужчина выглядел так, как будто сам пришёл из другого времени, чтобы разбить сердца и оставить о себе только воспоминания. Образ, всплывший перед глазами Чонгука, обжигает его изнутри: балкон, где губы Тэхёна оставляли горячие следы на шее девушки. Она, изящная, словно картина эпохи Возрождения, позволяла ему владеть моментом. Чонгук тогда не мог смотреть на это, но не мог и отвести взгляд. И сейчас всё это вернулось. Его руки невольно сжались в кулаки. Сколько бы он ни пытался перевести взгляд, это было уже поздно. Тэхён уверенно шагает через зал с бокалом шампанского в руке. Его улыбка — лёгкая, почти небрежная — будто тень прошедшего дождя. Он подходит к Джиоффреде, которая раскрывает объятия для него, будто встречает давно потерянного внука. Этот жест — простое, почти бытовое приветствие — вызывает у Чонгука болезненный удар. Внутри поднимается что-то горячее, почти разрушающее, как вулканическая лава, но это не тревога. Это боль. Чистая, разъедающая боль, от которой невозможно убежать. Ему больно не потому, что Джиоффреда виновата, нет, бабушка ведь ничего не знает. Но само присутствие Тэхена для Чонгука — словно яд. Он пытается унять дрожь, стараясь дышать ровно, но перед глазами снова встают те два дня, проведённые в комнате. Два дня, когда он лежал в постели, убеждая себя забыть. Два дня, чтобы попытаться вытравить из сердца человека, который сейчас с лёгкой улыбкой благодарит старую женщину, ласково поглаживая её по плечу. — Спасибо, что вы пришли, синьора, — голос Тэхёна звучит мягко, почти домашне, когда он отпускает Джиоффреду из своих объятий. В его взгляде читается что-то тёплое, даже трогательное, как будто он смотрит на самого дорогого человека. Женщина отвечает не менее ласково, похлопывая его по руке. — Как я могла это пропустить, caro, — с улыбкой отвечает она, протягивая ему небольшую коробочку и старую потрёпанную книгу. — И, конечно, я не пришла с пустыми руками. Тэхён с любопытством рассматривает подарки, приподнимая бровь. Его улыбка становится чуть более озорной. — Помнится мне, кто-то клялся, что никогда не подарит мне книгу, — он легонько качает головой, но тут же получает лёгкий щелчок по ладони от Джиоффреды. — Принимай подарок молча, — строго, но с теплом говорит она. Они оба тихо смеются, как будто весь зал вокруг перестал существовать. Этот момент — простой, но наполненный настоящей искренностью — вызывает что-то тёплое даже у тех, кто случайно стал его свидетелем. Но внезапно взгляд Тэхёна меняется. Его глаза скользят мимо плеча женщины и останавливаются на Юнги, а потом… на Чонгуке. И это мгновение, столь короткое и неприметное для других, заставляет младшего замереть. Чонгук замечает, как выражение на лице Тэхёна становится другим. Там больше нет прежней раздражительности, с которой он иногда смотрел на него раньше. Но нет и того интереса, с оттенком лёгкой насмешки, с которым тот так легко подкатывал. Что-то другое, что-то незнакомое мелькает в карих глазах Тэхёна. И если бы Чонгук не старался отвергать эту мысль, он бы мог поклясться, что видел там… боль? Но он быстро отмахивается от этого, будто прогоняя назойливую муху. Не может быть. Чонгук отворачивает голову, больше не желая смотреть в эти глаза, которые и так слишком долго держали его в плену. «Мне хватит», — думает он, чувствуя, как боль внутри него тяжелеет, превращаясь в твёрдое, холодное решение. Ему больше не нужно это. Словно чувствуя, как напряжение вокруг становится всё более плотным, Юнги тихо кашляет, стараясь привлечь к себе внимание. Его взгляд скользит по лицам собравшихся, а голос звучит ровно, но с ноткой натянутости: — Джиоффреда, мы с Чонгуком пойдем встретить Чимина. Он как раз неподалёку. Едва закончив фразу, он видит, как Джиоффреда поднимает бровь, её взгляд становится пронзительным, с лёгким оттенком раздражения, как будто она сразу поняла, что это лишь слабая попытка уйти. — А у Чимина ног нет? Сам дойти не может, что ли? — её тон, хоть и спокойный, отдаёт твёрдостью, от которой Юнги внутренне сжимается. Понимает, что отговорка провалилась. Это была глупая идея, и сейчас ему придётся выкручиваться. Он кашляет снова, чтобы выиграть пару секунд на поиск другого выхода, но женщина не даёт ему и этого времени. — Вот иди за Чимином, — говорит она твёрдо, а потом, повернувшись к Чонгуку, мягко обхватывает его ладонь своей рукой. Её прикосновение тёплое, как будто она пытается успокоить его, но вместо этого Чонгук чувствует, как внутри что-то сжимается. — А мой внучок останется со мной. Шатен напрягается, словно в ожидании удара, которого он не может избежать. Её жест кажется заботливым, даже ободряющим, но внутри он ощущает всё ту же тяжесть. Каждый миг, когда он остаётся здесь, лишь усугубляет его внутреннюю борьбу. Бабушка не понимает, как её защита лишь сильнее загоняет его в угол. Юнги опускает взгляд, стиснув зубы от бессилия. Он понимает Джиоффреду. Её намерения чисты, её любовь искренняя. После нескольких дней, когда Чонгук почти не вставал с постели, её тревога вполне обоснована. Она боится за него, хочет быть рядом, чтобы защитить. Но Юнги знает то, чего не знает она. Опасность, способная снова расколоть Чонгука, стоит прямо перед ними — это человек, который сейчас делает вид, что безразличен к происходящему, но наблюдает за каждым движением. Юнги пытается возразить: — Нет, вы правы, Чимин сам дойдёт… Но женщина машет рукой, давая понять, что спор окончен: — Иди, иди за своим спасателем. Мы тут с Чонгуком сами справимся. Её улыбка мягкая, доброжелательная, но Юнги видит, что разговор окончен. Он бросает быстрый взгляд на Чонгука, но тот, словно смирившись, слабо кивает. Его глаза тусклые, движения напряжённые, как будто он весь собран внутри, чтобы удержаться от срыва. Этот кивок говорит Юнги, что спорить бесполезно, но он всё равно медлит, не двигаясь с места. Юнги переводит взгляд на Тэхёна. Тот всё это время сохраняет видимость полного равнодушия, стоя с бокалом шампанского в руке и слегка отводя глаза, словно этот разговор его совсем не касается. Но Юнги видит мельчайшие детали — напряжённую линию челюсти, то, как пальцы чуть сильнее сжимают ножку бокала. Их взгляды встречаются, и в этот момент Юнги выражает всё, что чувствует, без единого слова. Его глаза буквально сверкают гневом, а во взгляде читается предостережение: «Тронешь Чона — убью.» Тэхён не дурак. Едва заметный кивок головы, движение почти неуловимое, но Юнги считывает его сразу. Он всё понял. Но, несмотря на это, Тэхён даже не пытается скрыть едва уловимую тень боли, которая мелькает в его глазах, прежде чем он снова отворачивается. Юнги молча выдыхает, делает шаг назад, но его плечи остаются напряжёнными. Он ещё раз бросает взгляд на Чонгука. Тот стоит рядом с Джиоффредой, опустив голову, как будто стараясь спрятать себя от всего, что происходит вокруг. Юнги понимает, что оставлять его здесь — ошибка, но другого выбора нет.                      Тэхён не участвовал в организации этого праздника, поэтому следовал за официантами, которые вели его к выделенному столику. Пространство вокруг шумело лёгкими разговорами, смехом и звоном бокалов, но Тэхён двигался с уверенностью, свойственной только ему. Когда они добрались до нужного стола, он указал официанту, куда поставить блюда, а затем галантным жестом усадил Джиоффреду на самый почётный стул — рядом с собой. Джиоффреда, казалось, была тронута этим жестом. Её глаза мягко блеснули, когда она села, а уголки губ изогнулись в довольной улыбке. — Grazie, caro, — тихо произнесла она, слегка касаясь руки Тэхёна. Но Чонгук, сидящий напротив, почувствовал, как его дыхание сбилось. Ему было тяжело находиться здесь, напротив Тэхёна, который казался одновременно таким близким и таким чужим. Это ощущение сжимало его грудь, заставляя сердце биться быстрее. Тэхён не стал никого больше сажать за их стол, очевидно оставляя два оставшихся стула свободными. Джиоффреда упомянула, что Чимин и Юнги скоро должны прийти, поэтому места ждали своих владельцев. Пока мужчина тихо переговаривался с официантом, делая какие-то пометки на бумаге, Чонгук, сам того не замечая, начал его разглядывать. Его взгляд скользнул по лицу Тэхёна, по его тёмным волосам, которые раньше были более светлыми. «Он перекрасился…» — мелькнуло у Чонгука в голове, и он едва слышно хмыкнул, отворачивая глаза. Наверное, та брюнетка произвела на него такое впечатление, что он решил сменить цвет волос, — подумал он с горечью, вспоминая тот балкон. Эта мысль заставила его ногу дёрнуться под столом. Беспокойство начало разливаться по телу, заполняя его изнутри. Чонгук заставил себя сделать глубокий вдох, стараясь унять дрожь. Почему мне не всё равно? — ругал он себя. — Мне не должно быть до этого дела. С кем он, какой у него цвет волос, что он носит… Всё это не имеет значения. Но в глубине души это всё-таки имело значение. Чонгук знал это. Ему нужно было срочно отвлечься, вырвать эти мысли из головы. Он опустил глаза на стол, сосредотачиваясь на бокале воды перед собой, и попытался подумать о чём-то хорошем, о чём-то далёком от этого зала, от этого человека и от этих чувств, которые никак не хотели отпускать. — Каждый год, — звучит голос Джиоффреды, вырывая Чонгука из его мыслей, — жители города готовят для Тэхёна праздник. Её слова заставляют Чонгука поднять брови в удивлении. Он переводит взгляд на бабушку, которая продолжает с гордой улыбкой: — Они делают это в ответ на всё хорошее, что он когда-либо сделал для нас. Чонгук невольно сжимает руки на коленях, ощущая, как его внутреннее раздражение начинает подниматься. — Синьора, перестаньте, — перебивает её Тэхён, обернувшись к женщине после завершения разговора с официантом. Его голос спокоен, но в нём чувствуется смущение. — Я ничего такого не сделал. — Ой, хватит смущаться, — отвечает Джиоффреда с лёгким раздражением, отмахиваясь от его слов. Она слегка откидывается на спинку стула, глядя на него с мягкой, почти материнской строгостью. — Все эти люди сюда пришли не из-за твоих красивых глазок. Чонгуку становится тяжело смотреть на эту сцену. Его грудь сжимает смесь боли и ревности. Почему бабушка такая добрая и тёплая с Тэхёном? Почему с ним она редко так себя ведёт? Ему обязательно нужно было довести себя до изнеможения, чтобы она заметила его и подарила ему хоть каплю своей любви? Эти мысли не отпускают, разъедая изнутри, как ржавая вода разрушает металл. — Послушай, nepote, — снова привлекает его внимание Джиоффреда, её голос звучит спокойно, но слова словно отдаются эхом в его голове. — Тэхён может дать тебе пару советов по твоим научным работам в университете. Голова у него хорошо варит. Эти слова становятся последней каплей. Чонгук не выдерживает, и его голос звучит с резкой агрессией, прежде чем он успевает себя остановить: — Мне не нужны его советы. В ответ он слышит низкий, глухой голос Тэхёна, полный сдержанной, но ощутимой злости: — Я и не собирался тебе их давать. Будь счастлив, что здесь твоя бабушка, иначе я бы вовсе не посадил тебя за этот стол. Эти слова, словно удар молотом, окончательно разбивают то хрупкое самообладание, которое ещё оставалось у Чонгука. Его дыхание становится тяжёлым, он опускает глаза, чувствуя, как обида и ярость кипят внутри, готовые вырваться наружу. Джиоффреда смотрит то на одного, то на другого, её взгляд становится холоднее. — Хватит, — наконец произносит она твёрдо, не повышая голоса, но её слова режут воздух, заставляя обоих мужчин замолчать. — Вы оба взрослые люди. Ведите себя как подобает. Чонгук прикусывает губу, стараясь справиться с накатившими эмоциями, а Тэхён, не отвечая, делает глоток шампанского, словно пытаясь смыть с языка горький привкус своих слов. В тот момент, когда тормоза окончательно сорвались, Чонгук уже не видел смысла останавливать себя. Его нервы были натянуты до предела, словно струны, готовые лопнуть. Он резко поправил смокинг, стоящий теперь как броня, и поднялся со своего места. Голос звучал твёрдо, но в нём дрожала эмоция, которая вот-вот прорвётся. — Знаешь, nonna, он прав, — сказал Чон, его голос резал воздух, как нож. — Мне незачем сидеть за этим столом, мне нечего с ним делить — ни еду, ни разговоры. Я ухожу. Он резко отодвинул стул, создавая скрип, который на мгновение заставил замолчать окружающий шум. Но прежде чем он успел сделать шаг, голос Джиоффреды, низкий и сдавленный, остановил его. — Мальчишка, — её слова прорезали тишину, как хлыст. — Сядь на место. Не позорь меня и себя. Чонгук замер, а затем развернулся всем корпусом к бабушке. Его руки легли на край стола, слегка сжимая его, как будто это был последний оплот его терпения. Он наклонился ближе, глядя ей прямо в глаза, и в его взгляде не было уже ни страха, ни стыда. Только боль и гнев. — Я позорю тебя? — произнёс он, и его голос, хоть и тихий, пробивал насквозь. — Ты ведёшь себя с ним так, будто он твоя кровь и плоть, а не я. Слова, пропитанные болью, дрожали в воздухе. На глазах Чонгука начали собираться слёзы, и, несмотря на все усилия, он не мог их сдержать. Тяжёлые капли одна за другой скатывались по его щекам, оставляя влажные дорожки. К счастью, все вокруг были слишком увлечены собственными разговорами и не обратили внимания на разыгравшуюся драму. Но для Чонгука это не имело значения — весь его мир сейчас сузился до одного человека перед ним. — Я здесь уже больше двух недель, — его голос дрожал, но становился громче. — И ни разу я не получил столько любви, сколько получает он! Что я делаю не так, бабушка? Что?! Глаза Джиоффреды забегали, она пыталась найти ответ, но слова застревали в горле. Она не ожидала такого. Её рот слегка приоткрылся, но ответ не прозвучал. И тогда Чонгук нанёс последний, сокрушительный удар. Его голос стал ледяным, и каждое слово падало, как удар молота: — Легко делить свою еду и отдавать всю свою любовь убийце, а не своему внуку? Комната на мгновение словно застыла. Даже те, кто были заняты своими беседами, уловили что-то странное в воздухе. Тишина, хоть и незаметная для большинства, обрушилась на Джиоффреду с грохотом. Её лицо побледнело, взгляд наполнился смесью шока и боли. Чонгук почувствовал, как внутри всё рушится. Это была точка невозврата. Он выпрямился, полностью вставая с места, и быстро смахнул слёзы с щёк. Его руки дрожали, но он старался выглядеть собранным, хотя внутри всё кричало от боли и гнева. Его взгляд встретился с Тэхеном. Карие глаза мужчины были непроницаемы, но в них читалась тень чего-то неясного — возможно, сожаления, возможно, удивления. Чонгук не собирался разбираться. Он холодно откинул его взглядом, словно тот был пустым местом, и сквозь стиснутые зубы процедил: — С днём рождения. Эти слова прозвучали как прощание, наполненное горечью и отчаянием. Он не ждал ответа и не останавливался. Его шаги звучали глухо на мраморном полу ресторана, а затем он просто исчез за дверями, оставив за собой ошеломлённую тишину. Тэхен проводил его взглядом, не двигаясь с места. Джиоффреда лишь молча смотрела в стол, сжав пальцы до побеления. Атмосфера за столом стала невыносимо тяжёлой, и теперь, когда Чонгук ушёл, слова теряли всякий смысл.                      Юнги ворвался в зал ресторана с Чимином, который выглядел так, будто пришёл прямо с пляжа. Его спасательская футболка была влажной, а шорты покрыты песком, подтверждая, что он бросился сюда, едва узнав что друзья не покинули ресторан после его сообщения. Их обеспокоенные взгляды быстро пробежались по всему залу, пока, наконец, не остановились на дальнем углу, где сидела Джиоффреда. Подойдя ближе, они увидели, что женщина держит в руках бокал вина, но смотрит куда-то в пустоту. На её лице были размазаны следы туши, слёзы оставили тёмные полосы на щеках. Джиоффреда плакала. Это зрелище было настолько непривычным, что даже Юнги на мгновение замер. Чимин тут же опустился на колени перед женщиной, ловя её взгляд снизу вверх. — Синьора, что с вами? Где Чонгук, где Тэхен? — его голос был мягким, но в нём слышалась тревога. Джиоффреда медленно перевела на него взгляд, но её глаза, полные боли, словно смотрели сквозь него. — Ушли, — коротко сказала она, пытаясь сохранить спокойствие, но в её голосе была горечь. Её слова резали воздух, как нож. Чимин повернулся к Юнги, который, зажав телефон у уха, отчаянно пытался дозвониться до Чонгука. Но каждый раз вместо ответа слышался только глухой сигнал отбоя. Брюнет сжимал телефон так, будто тот был единственным связующим звеном с лучшим другом, которого он терял. Спасатель, словно собирая в голове все детали, резко поднялся. Его лицо стало сосредоточенным, а в глазах появилась уверенность. Он повернулся к Юнги и взял его за руку. — Я знаю, где он, — уверенно сказал он. Юнги замер, внимательно глядя на спасателя. В его глазах читалось напряжение и сомнение, но и слабая надежда. Юнги смотрел на Чимина, ощущая, как его внутреннее напряжение достигло предела. Он хотел спорить, кричать, бежать за Чонгуком, но не смог. Глаза Чимина, полные решимости, словно умоляли о доверии. — Чимин, — начал он, но голос предательски дрогнул. Чимин сжал его руку ещё крепче, словно пытаясь передать свою уверенность. — Юнги, я знаю, что делаю. Ты нужен здесь. Синьоре сейчас тяжело, и кто, если не ты, сможет её успокоить? Юнги скользнул взглядом на Джиоффреду, которая всё ещё сидела неподвижно, сжимая бокал вина, словно это была её последняя опора. Её лицо, покрытое размазанной тушью, выглядело хрупким, и Юнги почувствовал укол совести. Он глубоко вдохнул и медленно кивнул. — Хорошо, Пак. Но если ты не найдёшь его… — в его голосе звучала угроза, смешанная с отчаянием. Чимин кивнул и отпустил его руку. — Я найду. И с этими словами он стремительно вышел из зала, оставив Юнги наедине с растерзанной Джиоффредой и собственным беспокойством.                      Чонгук сидел на песке, медленно пропуская его сквозь пальцы, наблюдая, как мельчайшие крупинки сыпались вниз, исчезая в общей массе. Его чёрный смокинг давно утратил свой безупречный вид, пропитавшись песком и влагой. На щеках виднелись следы высохших слёз, оставивших едва заметные дорожки на коже. Он обхватил колени руками, устремив взгляд куда-то вдаль, в пустоту. Слёзы кончились. Боль осталась. Ему больше ничего не хотелось, кроме одного — вернуться домой. Но не в этот временный дом, а в настоящий. Домой. В Сеул. Мысль о возвращении заполнила его разум, и он достал телефон из кармана. Его пальцы быстро нашли приложение для покупки билетов. Прямой рейс. Завтра. Всего один клик, и он больше не будет здесь. Не будет Джиоффреды, не будет Тэхена, не будет этой жгучей боли, которая разрывала его изнутри, вытягивая из него силы. Его палец скользнул к кнопке «Купить билет», но перед тем, как он смог нажать, за спиной раздался голос: — Non è consuetudine essere tristi a Neopolie, tizio. Чонгук вздрогнул. Голос был мягким, но неожиданным. Он резко вспомнил, свою первую встречу с Чимином. Вспомнил, как сидел на этом же месте, когда к нему подошел спасатель и действительно спас. Спас от одиночество. Он обернулся ожидая увидеть друга, но глаза расширились, когда он увидел не Чимина. Хуан стоял чуть поодаль, на фоне закатного света, перекинув полотенце через плечо. Его простая спасательская футболка и шорты выглядели совершенно неуместно рядом с грязным смокингом Чонгука, но парень, казалось, не замечал этого. На его лице играла лёгкая улыбка. — У нас здесь, в Неаполе, грустить не принято, — повторил он, на этот раз на ломанном английском, с лёгкой шутливостью в голосе. — Особенно на пляже. Чонгук отвернулся, спрятав телефон в карман. — Привет, Хуан — сказал он тихо. — Прости, мне не до разговоров. Спасатель лишь подошёл ближе и присел рядом, не нарушая дистанцию. — А я не пришёл разговаривать, — ответил он спокойно. — Просто подумал, что ты не должен быть здесь один. На секунду воцарилась тишина. Только шум волн и лёгкий ветер окружали их. Чонгук тяжело вздохнул. — Ты даже не знаешь, что произошло, — его голос был резким, но сломленным. — Может, и не знаю, — ответил Хуан, глядя на горизонт. — Но у меня есть глаза, и этого мне достаточно, чтобы понять, что тебе больно. Эти слова, словно острый клинок, прорезали броню, которой Чонгук оберегал свою душу. Он инстинктивно прикрыл лицо руками, пытаясь спрятать свою слабость, но его плечи задрожали, выдавая боль, которую он так старательно скрывал. Хуан сидел рядом — молчаливый, словно тень. Его присутствие не давило, но наполняло пространство тихим пониманием. Он не двигался, не нарушал границы, просто слушал, как откуда-то из глубины доносится приглушенное всхлипывание. Чонгук судорожно вытер лицо, стирая соленые следы пальцами, но голос всё равно дрогнул, когда он заговорил: — У тебя бывало когда-нибудь чувство, что ты никому не нужен? Хуан задумался, глаза его на мгновение потемнели, словно он искал ответ где-то в себе. Затем он поднял взгляд, пристально посмотрев на Чонгука. — Нет, — честно ответил он, голос был ровным, но в нем звучала тень сожаления. — Но я знаю того, кто чувствует это каждый день. Чонгук вскинул глаза, встречаясь взглядом с Хуаном. Тот говорил спокойно, но каждое слово было наполнено неподдельной серьезностью. — Чимин. У парня внутри всё перевернулось. Чимин? Его разум лихорадочно пытался сложить кусочки пазла, но картинка не сходилась. Чимин ведь не мог быть таким… таким. Он всегда казался светом, к которому тянулись люди. Человек, с которым хочется делить обед, смеяться до слёз, рассказывать секреты. Открытый, теплый, словно летний день. Как же он мог чувствовать себя одиноким? — Это не смешно, Хуан, — наконец выдохнул Чонгук, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно, но в душе всё ещё бушевал шторм. — Я не шучу, — спокойно подняв плечи, произнес Хуан. Его голос звучал ровно, но в нем слышалась глубокая печаль. — Чимин — один из самых одиноких людей, которых я встречал. Ты когда-нибудь задавался вопросом, почему он никогда не говорит о доме, о родителях, о семье? Чонгук сглотнул, чувствуя, как горло перехватывает от неожиданного кома. Он молча покачал головой. Да, были моменты, когда он задумывался, почему Чимин так легко остается ночевать у него два дня подряд или задерживается у моря до позднего вечера. Разве никого не было, кто ждал бы его дома? Кто бы беспокоился о нем? Кто бы хотя бы спросил: «Где ты? Ты в порядке?» Эти мысли вдруг нахлынули, больно стукаясь в сознание, когда Хуан нагнулся, поднимая с земли небольшой камень. Он подержал его в руке, словно размышляя, прежде чем запустить в гладь воды. Камень всколыхнул поверхность, и Хуан тихо сказал: — Он часто повторяет, что дом - это не место. — Он повернулся к Чонгуку, встретив его взгляд, полный молчаливого ужаса. — Дом - это люди. А ему не к кому возвращаться. У него нет дома, Чон. В груди Чонгука что-то болезненно сжалось. Эта правда, произнесенная так просто, будто молния, расколола его мир. В голове зашумело, а сердце вдруг наполнилось гнетущим чувством вины. Вспомнились моменты за эти два дня: Чимин, который сидел рядом, не покидая его комнаты, который откликался на любой его звук, заботился, будто его собственные тревоги не имели значения. Всё это время Чимин был так одинок, а Чонгук был слепым. Он молчал. Задавать вопросы теперь не имело смысла — ответы уже были перед ним. Хуан вновь поднял камень и запустил его в море, разорвав тишину мягким плеском. — Пока у тебя есть к кому возвращаться, Чонгук, — произнес он, глядя вдаль, — ты не одинок. Эти слова эхом отозвались в сознании Чонгука. Он сидел неподвижно, устремив взгляд в одну точку, где волны неспешно накатывали на берег. Губы дрогнули, и почти шепотом, словно говоря самому себе, он произнес: — Думаешь, бабушка меня простит? Голос звучал тихо, но в нем слышались раскаяние и скрытая боль. Хуан лишь тихо хмыкнул. Его взгляд скользнул по горизонту, где море, казалось, встречалось с небом, словно символизируя вечность. Он сделал короткую паузу, прежде чем ответить, спокойно и глубоко: — Для начала прости сам себя. Эти слова, простые, но такие тяжелые, упали в тишину между ними, словно очередной камень в безбрежные воды. Чонгук задумался, впервые по-настоящему позволяя себе взглянуть внутрь себя.                      Чимин, едва переводя дыхание, подбежал к тому месту, где, как он был уверен, должен быть Чонгук. Его глаза лихорадочно искали знакомый силуэт, но вокруг были только тени деревьев и бескрайний песок. Осознание того, что его там нет, будто выдернуло из-под него землю. Он зажмурился, ругая себя вслух, запрокинул голову назад, чтобы не дать слезам пролиться. — Он пошел домой, Чимин, — раздался спокойный голос Хуана. Чимин обернулся, заметив друга, стоящего чуть поодаль с термосом в руке. Хуан выглядел так, будто это не было для него чем-то необычным — его уравновешенность в этот момент раздражала и успокаивала одновременно. — С ним всё хорошо, — подтвердил Хуан, кивая. Чимин опустился на песок, будто все силы разом покинули его. Он раскинул руки в стороны, глядя в небо, пытаясь собраться. Звезды мерцали над головой, но он их почти не замечал. Его мысли были только о Чонгуке. Он достал телефон и дрожащими пальцами набрал номер Юнги. Гудки длились всего несколько секунд, прежде чем знакомый голос раздался в трубке. — Юнги, — выдохнул Чимин, даже не дав тому начать разговор. Его голос дрожал, и он сам это заметил, но не мог ничего с этим поделать. — Чонгук дома. С ним всё в порядке. На другом конце слышалось учащенное дыхание Юнги — он явно куда-то бежал. — Слава богу, — ответил тот, с явным облегчением в голосе. — Подружка Джиоффреды забрала её к себе домой. Я поеду к Гуку, позвоню если что. — Хочу, чтобы ты пришел. Эти слова сорвались с губ раньше, чем он успел осознать их. Они повисли в воздухе, и вдруг на линии стало так тихо, что Чимин слышал только своё собственное дыхание. — Юнги? — неуверенно позвал он, сердце замерло. — Где ты? — прозвучал голос из трубки. Этот вопрос застал Чимина врасплох. Он почувствовал, как по спине побежали мурашки. — Юнги, забудь, — торопливо сказал он, потирая лоб. — Это была глупость. Я просто… я тоже скоро буду, мне что-то захватить? — Чимин, где ты? — повторил Юнги, на этот раз тверже. Чимин отвел взгляд от телефона, глядя на бескрайний океан перед собой. Вода мерцала под светом луны, и на мгновение ему захотелось просто исчезнуть в этой бесконечности. — На пляже, — наконец сказал он, голос был тихим и почти безжизненным. В трубке раздался короткий сигнал — Юнги повесил трубку. Чимин остался сидеть там, ощущая, как тишина охватывает его. Внезапно он понял, насколько сильно ему нужен этот человек.                      Блондин долго смотрел под ноги, наблюдая, как песок просачивается между пальцев, пока он медленно переступал с места на место. Обувь он давно уже снял, чувствуя, как прохладная поверхность успокаивает. Может, это было его способом отвлечься, прогнать хаос мыслей, которые захватили его разум. Он сказал брюнету, что он на пляже, но не уточнил, где именно. И всё же внутри тлела уверенность: Юнги найдёт его. Он всегда находит. Утром он задал Юнги тот странный вопрос не случайно. Почему-то этот вопрос сейчас показался ему особенно важным. Неужели он может нравиться кому-то просто так? Не за что-то, не за заслуги, а просто потому, что он — это он? Чимин остановился, глубоко вдохнул морской воздух и оглянулся на темные воды. Волны мягко накатывали на берег, шурша песком. Он медленно опустился у кромки воды, подогнул ноги и позволил морю коснуться своих ступней. Его руки обвили колени, создавая кокон, в котором он мог спрятаться от собственных мыслей. Но тишина была недолгой. Позади него раздался звук шагов, а затем кто-то опустился на песок рядом. Чимин не повернулся, но ему и не нужно было. Он знал это присутствие. Юнги. Керамист молча откинулся на ладони, лениво расправляя плечи. Смокинг, недавно купленный, тут же пострадал от песка, но, кажется, его это совсем не волновало. Его взгляд был устремлён вдаль, за горизонт, куда-то в бесконечность, и он не произнес ни слова. — Как ты меня нашёл? — тихо нарушил молчание Чимин, не отрывая глаз от морской глади. — Я всегда тебя найду, — спокойно ответил Юнги. Слова заставили Чимина усмехнуться. Его губы дрогнули, а потом поднялись в едва заметной улыбке. Он повернул голову, чтобы встретиться с ним взглядом. — Это звучало совсем не романтично, скорее как угроза, — сказал он с лёгким оттенком иронии. Юнги хмыкнул, словно ему не нужно было оправдываться. Его глаза, тёмные и глубокие, встретились с карими глазами Чимина. — А это тебя пугает? — спросил он. От этого вопроса у Чимина в груди что-то сжалось. Он не знал, что больше поражает: уверенность в голосе Юнги или та искренность, которая была в его глазах. Чимин медленно опустил глаза, чувствуя, как тяжесть сказанных им слов оседает на плечах. Но что-то в нём подталкивало идти дальше, словно это был единственный способ разобраться в себе и во всём, что происходит. — Меня пугаешь ты, — тихо произнес он, но в этих словах скрывалась буря. Юнги приподнял бровь, внимательно следя за выражением лица Чимина, который, не встретив его взгляд, продолжил: — Ты появился в моей жизни непонятно как и за пару дней перевернул всё с ног на голову. Признался мне в чувствах, а теперь, по одному звонку, просто явился сюда. — Разве не так поступают с теми, кто им нравится? — ответ Юнги был простым, почти лишённым эмоций, но в его голосе звучала уверенность. Он говорил так, словно любое сомнение было излишним. Юнги не пытался скрыться за красивыми словами — он просто называл вещи своими именами. Чимин резко повернулся к нему всем корпусом, впиваясь взглядом в лицо Юнги. — Откуда у тебя появилось это чувство? — спросил он, словно пытаясь пробиться сквозь броню спокойствия керамиста. — Как за пару дней у тебя могли появиться чувства ко мне? Юнги выдержал паузу, глядя на море, словно черпая оттуда свои мысли. — Как за пару дней простая глина становится прекрасной вазой? — наконец произнёс он, чуть наклонив голову и взглянув на Чимина. Чимин тяжело вздохнул, закатив глаза, почти усмехнувшись этому поэтичному сравнению. — Юнги, ты запутан, — проговорил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Нет, Чимин, — Юнги повернулся к нему, его глаза вспыхнули, как от ветра. — Это ты делаешь меня запутанным. Я признаюсь тебе в чувствах, а ты ищешь в них подтексты, которых нет. Чимин едва заметно сжал кулаки, стараясь удержать всё, что бурлило внутри, но это было слишком. — Ты приехал в Неаполь развлечься, погулять, — выпалил он, глядя прямо в глаза Юнги. — Я тоже твоё развлечение на три месяца? Слова словно ударили в самое сердце. На этот раз Юнги не ответил сразу. Его лицо стало напряжённым, губы плотно сжались, а в глазах отразилась боль. Боль, которую Чимин раньше не видел. — Развлечение? — тихо переспросил Юнги, но его голос дрогнул. Он обхватил свои колени, глядя вниз, и на несколько мгновений замолчал, прежде чем продолжить: — Ты действительно думаешь, что я настолько мерзкий человек, чтобы так поступить? Чимин открыл рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли в горле. — Может, ты и прав, — Юнги поднял глаза, и в них больше не было привычного спокойствия. Только усталость и разочарование. — Может, это невозможно — почувствовать что-то серьёзное к человеку всего за пару дней. Если ты действительно считаешь меня таким, тогда, наверное, смысла дальше чувствовать это и нет. Слова Юнги будто опустили всё вокруг в гнетущую тишину. Блондин смотрел на него, чувствуя, как в груди разрастается пустота. Ему хотелось что-то сказать, объяснить, оправдаться, но ничего не выходило. Только гул моря заполнял этот болезненный разрыв между ними. Чимин долго молчал, опустив голову, чувствуя, как внутри всё разрывается от вины и сомнений. Он знал, что Юнги не заслуживает такого обращения, но страх, смешанный с неуверенностью, прочно сидел внутри. — Прости… — выдавил он наконец, голос был едва слышен. Керамист поднял взгляд, его глаза оставались напряжёнными, но в них всё ещё была надежда, пусть и слабая. — Ты боишься, Чимин? — спросил он тихо, не отрывая взгляда от лица парня. Пак кивнул, всё ещё не поднимая головы. — Чего? Что я уйду? Что я сделаю тебе больно? Эти слова заставили Чимина поднять глаза. В них было всё: страх, растерянность, но и что-то ещё — желание верить, что всё это не просто иллюзия. — Я боюсь… что это неправда, — наконец признался он. — Что ты исчезнешь, как только тебе станет скучно. Юнги подался вперёд, опустившись ближе к Чимину, его голос стал ниже, но от этого он звучал ещё более уверенно. — Я не уйду, — произнёс он, глядя прямо в глаза Чимину. — Я здесь не для того, чтобы играть. Спасатель смотрел на него, чувствуя, как что-то внутри начинает оттаивать. Его плечи дрогнули, а дыхание стало сбивчивым. — Как ты можешь быть так уверен? — спросил он, почти умоляя. Юнги улыбнулся, но эта улыбка была мягкой, почти грустной. — Потому что ты стоишь того, чтобы остаться, — сказал он, не отводя взгляда. — И я хочу, чтобы ты это понял. Чимин почувствовал, как его сердце сжалось. Этот момент был слишком хрупким, слишком настоящим. Он слегка наклонился к Юнги, почти не осознавая, что делает, и прошептал: — Ты правда не уйдёшь? Юнги протянул руку, аккуратно коснувшись подбородка Чимина, чтобы поднять его лицо ближе к себе. — Только если ты попросишь, — ответил он, и в его голосе не было ни капли сомнения. Чимин сидел неподвижно, но внутри него бушевала настоящая буря. Море тихо перекатывало волны у его ног, но все звуки, кроме дыхания Юнги, словно исчезли. Карие глаза встретились с глубокими, тёмными глазами керамиста, и этот взгляд был таким тёплым, таким бесконечно близким, что Чимин почувствовал, как у него перехватывает дыхание. Он не знал, сколько времени прошло — секунды, минуты? — но это было неважно. Всё, что он чувствовал, свелось к одному: к тихому биению сердца, к теплу Юнги, к тому, как его дыхание касалось губ. Внезапно Чимин сам подался вперёд, не успев обдумать этот момент. Его глаза закрылись, а губы мягко соприкоснулись с губами Юнги. Поцелуй был лёгким, почти неосязаемым, но именно этот первый контакт заставил весь мир рухнуть. Земля будто ушла из-под ног, оставляя их двоих в безвременном пространстве, где существовало только это прикосновение. Юнги ответил сразу, но нежно, будто боялся разрушить хрупкость этого момента. Его ладонь поднялась к лицу Чимина, пальцы мягко коснулись кожи, и этот жест был таким заботливым, что у Чимина на мгновение перехватило дыхание. Поцелуй был робким, но в нём было столько всего — недосказанности, трепета, долгого ожидания. Юнги не спешил, будто хотел, чтобы этот миг длился вечно. Чимин вдруг понял: именно здесь, именно так всё и должно было произойти. Этот поцелуй был важным, значимым, словно все события их жизни вели к этому моменту. Он почувствовал, как уголки его губ слегка приподнялись в лёгкой улыбке. Да, это стоило всех неосуществившихся поцелуев, всех страхов и сомнений. Их первый поцелуй должен был быть именно здесь. На берегу моря. Где волны шептали о вечности, а звёзды отражались в глазах.

***

Чонгук шагал по улочкам, стараясь запомнить дорогу домой, словно впервые прокладывал её заново. Каждая ступенька, каждый поворот были частью его мысленной карты, ведущей к тому месту, где всегда было тепло и безопасно. Он не знал, вернулась ли бабушка домой, но глубоко в душе надеялся, что, открыв дверь, увидит её знакомую улыбку и услышит привычное ворчание. «Испортил новый смокинг!» — обязательно скажет она, притягивая внука в объятия. И, конечно, упрекнёт за то, что он всё ещё зовёт её «бабушка», а не «nonna». Эти мысли заставляют его усмехнуться, даже несмотря на тяжесть, лежащую на душе. Дойдя до своего района, он завернул за угол, уже готовый подняться домой. Но, повернувшись к своему дому, Чонгук застыл. На пороге, едва освещённом тусклым светом уличного фонаря, сидел человек. На первый взгляд, это был какой-то случайный незнакомец: измученный вид, сигарета в руке, другая ладонь лежит на согнутом колене. Но ещё один шаг — и Чонгук понимает, что это не бродяга с улицы. Это Тэхён. Парень выглядел ужасно. Его некогда безупречный костюм, который вечером сидел на нём идеально, сейчас был изрядно помят и местами порван. Волосы, обычно аккуратно уложенные, торчали в разные стороны, словно отражая хаос в его мыслях. Мужчина медленно выдыхал дым сигареты, устремив взгляд в пустоту, но затем, заметив Чонгука, повернул голову и посмотрел прямо на него. — Уходи, — голос Чонгука звучал твёрдо, почти холодно. В руках он сжимал галстук, который недавно снял, и теперь держал его, словно щит. Тэхён ухмыльнулся. Но это была не та ухмылка, которая могла смягчить обстановку или вернуть их к чему-то хорошему. В ней не было ни капли радости, лишь боль и усталость, смешанные с чем-то едва сдерживаемым — то ли раздражением, то ли отчаянием. — Что такое, tesoro? — голос Тэхёна прозвучал низко и с хрипотцой, словно сигарета забрала последние силы. — Не нравится, что на пороге твоего дома развалился убийца? Тишина растягивается, словно тяжелое покрывало, накрывающее их обоих. Каждый взгляд, каждый жест, словно танец, в котором оба стараются не дать другому заметить, как больно им на самом деле. Они сидят на этой грани — между тем, что было, и тем, что будет. Но это не свобода, это ловушка. Ловушка их же собственных мыслей и чувств. Тэхён делает сам первый шаг вперёд, и Чонгук ощущает, как земля под ногами будто бы тает. Он не двигается, его тело застыло, но внутри всё ревёт, жаждет понимания, но и боится его. Тэхён снова вытаскивает сигарету, вытягивает её из пачки как само собой разумеющееся, будто его жизнь зависит от этого курительного ритуала. Он медленно делает шаги, приближаясь, и Чонгук всё больше чувствует, как его дыхание сбивается. — Странно, что рядом с тобой нет твоего дружка, — произносит Тэхён, его голос уходит в темные уголки улицы, как туман, который всё сжимает и сжимает пространство между ними. Он говорит это тихо, но так, что эти слова словно режут воздух между ними. И Чонгук, хотя и не хочет этого, начинает ощущать, как сердце начинает биться быстрее. Это он так Юнги назвал? Дружек. Его взгляд встречает Тэхёна, и он видит что-то странное — не просто фразу, а боль, которой этот человек был наполнен. Он не понимает, почему так, но интуитивно чувствует, что всё не так просто, как кажется. — Думал, он постоянно рядом с тобой, защищает от плохого и оберегает. Также поступают люди, которые встречаются? Эти слова словно нож в груди. Он не был готов. Он не хотел этого. Но они пронзают его, каждый звук которых будто оковы на сердце, их смысл доходит медленно, но точно. Он чувствует, как его дыхание срывается. Чонгук, на мгновение теряя самообладание, непонимающе смотрит на Тэхёна, пытаясь собрать мысли воедино. — Что ты несешь? — Его голос вырывается, но уже не такой уверенный. Он не знает, что с этим делать. Он не понимает, о чём говорит Тэхён. Чонгук сжимаются кулаки, и, пытаясь выровнять дыхание, он глухо добавляет: — Я и Юнги просто друзья. Он оправдывается, а сам не понимает, почему. Почему вдруг нужно объясняться? Почему эти слова так важны? Ответить себе не может, и это мучает его. Тэхён стоит напротив, медленно выдыхая дым, его взгляд всё так же тяжёлый, усталый, а ирония в голосе звучит как обида, как что-то больное, что давно спрятано, но вот теперь прорвалось наружу. Чонгук не может понять, почему его обвиняют в том, чего не было. Он чувствует, как его сердце ускоряет ритм, как каждый глоток воздуха кажется тяжелым. — Друзья, — Тэхён тянет эти слова, насмешка на его губах становится ещё более острой, и, делая ещё одну затяжку, продолжает: — Не знал, что друзья целуются. Каждое слово ударяет в Чонгука, но он не может найти ответа. Он не понимает, как это возможно — как можно так ошибочно интерпретировать отношения с Юнги, как всё могло быть перевернуто так. Неужели Тэхён думает, что он с Юнги не просто друзья? Что всё, что между ними, может быть чем-то другим? Это абсурд. Они давно и крепко дружат, и всё, что у них было, — это поддержка, взаимопонимание, моменты, когда они поддерживали друг друга в сложные времена. — Ты что, с ума сошел? — вырывается из Чонгука, его голос становится громким, а взгляд встречается с глазами Тэхёна, полными какого-то безумия и боли. — Какой поцелуй, какие чувства, ты нормальный? Ему становится тяжело, слишком тяжело от того, как всё переворачивается. Он пытается понять, почему Тэхён так говорит, почему он вообще пришел сюда в таком состоянии и что с ним происходит. — Ты выпил? — Чонгук старается говорить спокойно, но в его голосе всё же звучит тревога и растерянность. Он не знал, что Тэхён может так себя вести. Мужчина ничего не отвечает. Он просто снова тянет сигарету, его взгляд всё ещё не отводится от Чонгука. Шаг за шагом, Чонгук отступал, пока его спина не наткнулась на стену, и Тэхен оказался слишком близко. Его рука, прижимающаяся к стене рядом с головой Чонгука, создавалась такое ощущение, как будто мир сжался до этих мгновений, оставляя лишь их двоих. Тэхен смотрел сверху вниз, а его глаза были полны огня, который Чонгук чувствовал буквально в своей коже. — Я видел, — произнес Тэхен, его голос звучал сдержанно, но в нём скрывалась ярость. Он поднёс палец к балкону, как бы указывая на тот момент, который всё изменил. — Я своими глазами видел, как вы пару дней назад стояли там и целовались. Ты будешь отрицать это? В эти мгновения Чонгук почувствовал, как в его груди замерло всё — время, мысли, ощущения. На секунду его разум застыл, собираясь по кусочкам, как пазл, и он понял, что Тэхен видел не их поцелуй. Он видел Юнги и Чимина. Чонгук торопливо пробегает взглядом по лицу Тэхена, как будто пытаясь найти хоть какие-то ответы, но его мысли путаются, не успевая за словами. Он уже почти открывает рот, чтобы что-то сказать, но вдруг чувствует, как зубы сжимаются на нижней губе, застывая в этой болезненной остановке. Зачем? Зачем ему пытаться оправдываться? Почему он должен извиняться, чтобы не причинить еще больше боли этому человеку, который так сильно обвинил его в своих собственных страданиях? — И что? — резко произнёс Чонгук, поднимая взгляд, который теперь не был полон страха. Он встречал глаза Тэхена с полным вызовом. — Когда моя личная жизнь стала твоим делом? Ты что, на своём балконе сам, чуть ли не трахал девушку, а теперь ты здесь, обвиняешь меня? В ответ глаза Тэхена потемнели, его кулак сжался у головы Чонгука. А сам Чонгук не чувствовал страха. Нет, сейчас он был как ничто другое — пламя, которое готово сгореть за свои слова. — Заткнись, — произнёс Тэхен, но его голос стал холодным, почти нечеловеческим. — О, небось, ещё и в брюнет перекрасился, потому что она тебе так понравилась, — продолжил Чонгук, не осознавая, как слова вырываются из него, разрушая всё. — Ты, наверное, решил перед ней продемонстрировать, как восхищаешься ей. Ну, конечно, для этого ведь нужен новый имидж, так ведь? Подари её своё восхищение, господин mistero, что же ты ждёшь? Тэхен в этот момент сжал кулак так сильно, что казалось, вот-вот его хватит, чтобы разрушить что-то невидимое. Он подошёл ближе, его дыхание стало тяжёлым и глубоким, а взгляд — почти убийственным. — Закрой рот, Чонгук, — произнёс он, его голос был тихим, но настолько напряжённым, что слова казались оружием, готовым разорвать всё. Чонгук не отступил. Он не боялся этого. В глаза зверью смотрел. Сильно стиснув зубы, он решительно произнёс: — Что ты сделаешь? Убьёшь меня? Ну давай, Ким Тэхен, ты же в этом так хорош. Мужчина снова подошёл ближе, его рука медленно коснулась воротника рубашки Чонгука. Он не боялся. Он не хотел бояться. Он хотел услышать правду, увидеть реакцию, которую, возможно, так долго пытался скрывать Тэхен. — Давай, Тэхен, ну же, убей меня! — крикнул он в лицо, но в его голосе не было страха, только отчаянный вызов. Этот момент был настолько внезапным и резким, что Чонгук не успел ничего понять, прежде чем почувствовал горячие губы Тэхена на своих. Он замер. Глаза, как два ореха, широко раскрылись от шока и растерянности, когда мужчина, словно потеряв всякий контроль, вломился в его личное пространство. Это было как буря, так быстрый и решительный жест, как будто всё, что было между ними, больше не имело значения. Тэхен сжал его лицо, будто отдавшись этому порыву, терзал его губы, не давая шанса на сопротивление. Чонгук замешкался, его тело не могло оставаться в покое, оно жаждало вырваться. Он бил руками по плечам Тэхена, крича внутрь себя, чтобы тот отстал, но мужчина не отзывался. Он вжимал его в стену, и Чонгук чувствовал, как его тело начинает сдаваться. Страх, боль, злость — все смешивалось, но, несмотря на всё это, что-то внутри Чонгука заставляло его не оттолкнуть Тэхена. И вот, в тот момент, когда его сердце громко билось в груди, а разум кричал, что это нельзя, он закрывает глаза, чувствуя, как губы Тэхена снова ищут его. Чонгук неожиданно ответил. Его рука застыла на шее мужчины, и несмотря на то, что разум кричал «нет», его тело всё-таки поддалось. Он продолжал отвечать на поцелуй, как будто это была последняя вещь, которую он мог сделать. Это было как смерть, как поглощение, как туман, от которого нельзя было вернуться. Чонгук знал, что это самое ужасное, что с ним могло случиться, и что, возможно, он уже не был готов быть живым. Для Чонгука — это было худшей смертью.