Brandy Aziraphale

Первая проблема возникла раньше, чем Азирафель предполагал: раскрыв бумажник, чтобы расплатиться с таксистом, он обнаружил, что наличных в нем почти нет. Хотя он точно помнил, что еще вчера видел там пару крупных купюр. Водитель, флегматичный пакистанец лет сорока, предложил ему «просто привязать карту к приложению», но Азирафель только поморщился: в нем никогда не было доверия к современным технологиям, как и к вещам, которые нельзя подержать в руках. Пришлось искать ближайший банкомат и нетерпеливо притоптывать в очереди, чтобы снять денег, пока счетчик такси продолжал неспешно накручивать стоимость поездки. Второй счетчик, гораздо быстрее, тикал у кондитера в голове, неумолимо отсчитывая каждую убегавшую секунду. В этот самый миг Кроули был где-то в не-безопасности, и осознание этого пристало липким кислым комом куда-то к задней стенке горла, не позволяя ни сглотнуть его, ни дышать этой кислотой в полную силу. То, что ради встречи с Геррье ему пришлось уехать в противоположную от Мэйфейра сторону, нисколько не добавляло хорошего настроения. Вторым препятствием стала дверь. Подъезжая к кварталу недешевых апартаментов в Северном Гринвиче, Азирафель отчего-то был уверен, что в лобби каждой высотки должен быть консьерж, которого в случае необходимости можно будет уговорить пропустить его внутрь. Или даже представиться частным детективом и ухитриться просмотреть записи камер наблюдения, наверняка установленных в вестибюлях и лифтах. На деле же оказалось, что ни консьержа, ни даже собственно лобби в этих домах не предусмотрено, и кондитер почти четверть часа протоптался снаружи, пока к кому-то из жителей не приехал курьер. Проще всего было бы, разумеется, позвонить в квартиру самой Мишель, что он и сделал в первую очередь, но ему никто не ответил: либо она никого не желала видеть, либо ее не было дома, и Азирафель никак не мог определиться, какая из вероятностей кажется ему более угнетающей. В ожидании кого-нибудь, кто пройдет через проклятую дверь, он набрал номер Кроули, но тот не взял трубку, хотя гудки шли, и от этого стало еще больше не по себе. Размышляя, что он будет делать, если его никто не пустит внутрь квартиры (или если там в самом деле никого нет), Азирафель поднялся на нужный этаж и остановился перед дверью. Огляделся, почти надеясь на то, что появится кто-нибудь из соседей — свидетели ему бы не помешали, — но, так никого и не дождавшись, решительно нажал на кнопку звонка. Раздалась едва слышимая трель, а за ней наступила тишина. Азирафель прислушался, даже прижался ухом к двери, но та, судя по всему, была слишком качественной, чтобы пропускать негромкие звуки. Если они вообще были. Он немного подождал и снова вдавил кнопку, на этот раз гораздо настойчивее. А затем постучал, вздрогнув от раскатившегося по голому коридору эха. И еще раз, уже почти уверенный, что внутрь ему не попасть. Нужно было звонить Анафеме, причем еще из кафе, но он послушал Кроули, уверенный, что группа из Ми5 уже ведет собственное расследование. Возможно, так оно и было, но этот факт нисколько не помогал ему прямо сейчас, когда… Тихий щелчок прервал поток его мыслей, и между дверью и косяком медленно, словно от случайного сквозняка, а не человеческой руки, расширилась щель, достаточная для того, чтобы он увидел стоящую внутри женщину. В первый миг он ее не узнал: без вечного строгого пучка, в одном белье и притом отчего-то в обуви, Мишель выглядела младше лет на пятнадцать — но лишь до того момента, пока взгляд ошарашенного зрителя не добирался до ее лица. Обкусанные губы, опухшие глаза и след от чего-то твердого, на чем она, видимо, лежала, отпечатавшийся на щеке от скулы до носа — все это мгновенно качнуло возрастную шкалу в обратную сторону, и Азирафель, собиравшийся задать прямой вопрос с порога, замер, не в состоянии произнести ни слова. — Фелл, — бесцветно констатировала Мишель, машинально потирая тыльную сторону ладони. Кондитер с трудом заставил себя отвести взгляд от ее пальцев. Идея о том, что этот кажущийся совершенно сломленным человек мог похитить ребенка, и так-то представлявшаяся Азирафелю не слишком вероятной, оставила его окончательно, и несколько секунд он всерьез рассматривал мысль о том, чтобы просто развернуться и уйти без каких-либо объяснений. Но что-то в его голове — голосом Кроули — возмутилось, что нельзя быть таким доверчивым, а что-то еще — уже его собственным — категорически заявило, что только черствый мерзавец способен оставить женщину в таком состоянии в одиночестве, и кондитеру ничего не оставалось, как подчиниться этому дружному дуэту. — Могу я войти? — негромко спросил он. Мишель пожала плечами — Азирафель невольно отметил мурашки, покрывавшие бледную кожу — и направилась куда-то внутрь квартиры, не ответив. Дверь она, впрочем, не закрыла, и гость предпочел счесть это за приглашение. Обстановка жилища королевского преследователя оказалась такой, как показывают в интерьерных журналах: очень стильной, очень дорогой и совершенно не похожей на ту, что пригодна для жизни. От оттенков белого и бежевого, лишь изредка разбавляемых золотистыми всполохами: ручка шкафа, причудливая ваза на пустой полке, картина в псевдоабстрактном стиле — все сливалось в единый бледненький фон, втягивало в себя обитательницу квартиры, словно растворяя ее где-то между огромным диваном, ковром с модными фальшивыми потертостями и не менее фальшивыми якобы мраморными прожилками на ближайшей стене. И тем сильнее приковывали к себе внимание покрасневшие глаза Геррье и фиолетовый синяк на ее левой икре. И белье — черное. Единственное четкое, контрастное пятно во всем обозримом пространстве. Мишель прошла к тому самому дивану и села, но отчего-то не на него, а рядом, на пол, как-то боком, — и Азирафель понял, что след на ее щеке оставил твердый кант сиденья. Сколько она так просидела? Кроули сказал, ее отстранили несколько дней назад, но «несколько» могло означать и два, и пять. — Ну? — с той же ровной интонацией осведомилась женщина, не поднимая на него взгляда. — У вас… у тебя все в порядке? — он понимал, что вопрос звучит глупо, но не бросаться же в полузнакомого человека фразами из тех, что на самом деле вертелись на языке. Кажется, подумалось ему, он заразился от Кроули привычкой к употреблению обсценной лексики, пусть даже только мысленно. Она вздохнула, потерла лоб. — Разумеется, — в ответе прозвучало что-то, отдаленно напоминающее раздражение, и Азирафель искренне обрадовался даже этому оттенку чувств. Он поискал глазами что-нибудь, во что можно было бы ее завернуть — кучу одежды, через которую он перешагнул в коридоре, вряд ли стоило считать хорошим вариантом, — и с благодарностью помянул дизайнера, не забывшего перекинуть через подлокотник кресла плед. Он почти не сомневался, что Мишель ни разу не прикасалась к нему с того самого момента, как въехала в квартиру. — Здесь довольно прохладно, — заметил он, встряхивая плед, а затем осторожно, в любой момент опасаясь взрыва, укутывая в него хозяйку дома. К его облегчению, Мишель не стала сопротивляться, только посмотрела на него недоуменно, когда он заставил ее чуть отодвинуться от дивана, чтобы обернуть спину. — Окно открыто, — наконец ответила она, и Азирафель в самом деле заметил, что в комнате гуляет влажный ноябрьский сквозняк. Но среагировать не успел: женщина наконец словно бы отмерла, из взгляда исчезла нездоровая отрешенность, и она явно вдруг осознала, что у нее дома вдруг оказался совершенно посторонний человек. — Зачем ты здесь? — совершенно иным, требовательным тоном спросила она. Кондитер выдохнул, и не думая скрывать свое облегчение. К этому моменту он был уверен, что мальчика в этой квартире нет и не было, а значит, нужно было уходить, но просто оставить Мишель в том состоянии, в котором она находилась еще минуту назад, было бы выше его сил. — Зашел убедиться, что с вами все хорошо. — С чего вдруг? — она сощурилась, плотнее запахиваясь в плед: кажется, наконец начала ощущать холод. — Гавриил рассказал мне о происшествии с Лавистой. Геррье закатила глаза. — Ну конечно. И адрес дал, заботливый наш. Азирафель счел за лучшее промолчать. Выдавать ей Мюриэл не хотелось, девочка и так вечно попадает в неприятности. Хозяйка дома тем временем поднялась, чуть покачнулась — кондитер торопливо придержал ее за локоть — отстранила его и куда-то направилась. Азирафель с некоторым недоумением сделал несколько шагов следом, но увидел в конце коридора приоткрытую дверь ванной и благоразумно остановился. Сопровождать Мишель туда он точно не собирался. Женщина скрылась, прикрыв за собой створку, и спустя секунду зашумела вода. Азирафель неловко переступил с ноги на ногу, ощущая себя здесь категорически лишним (хотя и прекрасно вписывающимся по цвету). Возможно, сейчас был лучший момент, чтобы уйти. Или все же… Он огляделся, пытаясь представить, где в этом почти пустом пространстве можно спрятать человека. Из неисследованных им мест оставалось две комнаты, и кондитер, потратив еще несколько секунд на сомнения, все же решился. Первая из них оказалась кабинетом, и Азирафелю пришлось дважды напомнить себе, что он все еще находится у Геррье дома: если бы не вид из окна, он был бы готов поклясться, что неведомым образом перенесся в привычное здание магистрата: та же мебель, те же ряды безликих папок на широком, во всю стену, стеллаже, даже стены выкрашены той же сероватой краской. На столе пустота, на подоконнике одинокий кактус (почти наверняка искусственный). Если здесь и можно было кого-то скрыть, то этот кто-то должен был быть размером не больше кролика. Подростку было деться совершенно точно некуда, — твердо решил кондитер, выходя в следующую комнату. Спальня, ну конечно. А по ощущениям — что-то среднее между казармой и гостиницей. И снова — ни единого лишнего предмета на лаконичной тумбе, ни одной складки на бежевом покрывале, лишь слегка прикрывающем ножки кровати. Оставалась единственная возможность, которую нужно было проверить для очистки совести, и Азирафель решительно распахнул створки высокого шкафа. — О тебе ходили слухи, что ты предпочитаешь мужчин, — раздался задумчивый голос у него почти над ухом, и кондитер спешно развернулся. Мишель стояла совсем близко, слава Богу, уже не в одном только пледе, а в затянутом поясом халате, и в ее взгляде появилась привычная цепкость. — А ты, выходит, пробрался в мой дом, чтобы покопаться в женской одежде. Любопытно. Самое удивительное, что злости в ее интонациях Азирафель не различал. Настороженность, тень интереса, легкую нотку презрения — но не злость. — Я… уже ухожу, — он закрыл шкаф и нервно оправил жилетку. — Теперь я вижу, что с вами в самом деле все в порядке, и… — Неужели, — Геррье чуть дернула щекой в намеке на усмешку и привалилась спиной к двери, перекрывая ему выход. — Не раньше, чем объяснишь, зачем вообще ты сюда прорывался с такой настойчивостью. Не на белье же мое полюбоваться, в самом деле. Азирафель поискал глазами что-нибудь, что могло бы дать ему подсказку, но спальня была такой же безликой и пустой, как вся квартира, и он попытался вернуться к прежней отговорке. — Гавриил… Мишель нетерпеливо мотнула головой. — Не имеет никакого отношения к твоему появлению. Он себялюбивый, заносчивый и довольно ограниченный, и эти его качества, как ни странно, часто играют в его пользу. Ему бы в голову не пришло посылать кого-либо ко мне. И вообще ни к кому. — Он и не посылал. Я сам… — Сам вытребовал у него адрес незнакомого тебе человека и зачем-то приехал? — она сощурилась. — Фелл, ты не производишь впечатление идиота. Во всяком случае, не в этом конкретном смысле. Так что либо ты рассказываешь мне, что именно ты ищешь в моей квартире, которую так якобы незаметно осмотрел, либо я вызываю полицию. Азирафель вздохнул и опустил взгляд на собственные сцепленные в замок руки. — Я искал документы, касающиеся Кроули, — наконец «признался» он. — В спальне? — скептически уточнила Геррье. И продолжила, когда он не ответил: — Зачем тебе документы, если с него снимут все обвинения? Кондитер вскинул голову: она знает? Но откуда? — Не заметить, что одну из ключевых фигур по твоему делу настойчиво и аккуратно выгораживает кто-то сверху, невозможно, - она вдруг невесело усмехнулась и снова, как в первую секунду сегодняшней встречи, стала похожа на подростка. — Ты, сдается мне, прекрасно знаешь, кто именно и по какой причине. Я предполагаю, что это кто-то из тех, кого подкупил Люцифер, но… — Геррье вгляделась в гостя, помолчала, качнула головой в ответ на какие-то свои мысли. — Итак, если тебе не нужны бумаги о Кроули, то что же тебе нужно? Что-то из моих личных документов? Возможно, Ларри добрался и до тебя, и вы надеялись найти компромат? — Ларри? — озадаченно переспросил Азирафель. — Лоуренс, возлюбленный мой Лоуренс, — негромко проговорила она, и вдруг продолжила нараспев: — Отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушел. Души во мне не стало, когда он говорил; я искала его и не находила его; звала его, и он не отзывался мне. Азирафель будто бы примерз к полу. Когда в глазах этой на первый взгляд вполне адекватной, собранной и серьезной женщины успел появиться этот одержимый, отдающий безумием блеск? Он вдруг заметил подвеску, болтающуюся у нее на шее — простую овальную пластинку, рассеченную крестом, такого яркого серебра, словно ее только вчера старательно начистили, и невольно закусил губу: ну конечно, это послание, оставленное когда-то — кажется, миллион лет назад — в архивной папке, предназначалось только и исключительно ей! Напоминание, предупреждение, ясно читаемое сообщение: не лезь, иначе и архангельское заступничество не поможет. Он глубоко вздохнул, принимая решение. Эта измученная, многие годы искавшая ответы, балансирующая на самом пределе женщина должна была знать, что именно происходит. Она имела право переживать за своего сына, особенно сейчас, когда его, судя по всему, прибрал к себе могущественный психопат. И Кроули… Кроули тоже сейчас у него — от мысли об этом Азирафель больно стиснул кулаки, и заметившая этот жест Геррье напряглась, явно ожидая нападения. — Мишель, — медленно проговорил кондитер. — Думаю, я знаю, где сейчас Адам. Она нахмурилась, беззвучно пошевелила губами, явно повторяя имя. Затем все же произнесла его вслух. — Адам? — И снова, задумчиво, словно впервые пробуя его на языке: — Адам. Азирафель нетерпеливо кивнул. — Я не знаю, рассказали ли вам — думаю, что все же нет, иначе мы бы сейчас не разговаривали. Адам пропал несколько часов назад. У нас было два предположения, где он может быть, именно поэтому я и пришел, но сейчас уже ясно, что… — Адам, — вновь сказала женщина. И вдруг помотала головой так яростно, что кондитер осекся. Она сделала пару шагов вперед, внимательно вгляделась ему в лицо. Наклонилась немного ближе, и он с трудом подавил желание отшатнуться. Ему показалось, что от нее отчетливо отдает запахом безумия, сладковатым, как парфюмерная отдушка какой-то ее косметики. — Кто такой Адам? — доверительно поинтересовалась она. В первое мгновение он уставился на нее, совершенно убежденный, что она шутит. Зачем-то играет с ним, притворяясь, пытаясь убедить, что лишилась какой-то части памяти. И только в следующую секунду он сообразил, что ей неоткуда было узнать имя мальчика. Она до сих пор так и не смогла его найти, разумеется, как она могла догадаться, как его назвал Люцифер? — Адам — это ваш сын, — произнес он, ощущая себя донельзя глупо. В самом деле, мало кому доводится произносить подобные нелепые фразы. Она снова задумалась, словно пытаясь осознать его слова, а потом вдруг улыбнулась так лучезарно, что он не сдержал ответной улыбки. — Вот как его зовут, — тихо проговорила она. — Маленький Адам. — Не то чтобы совсем маленький, — он перевел дух. — Ему уже довольно много лет… — Тринадцать, да. Я знаю, — голос ее звучал ласково и чуть напевно, словно она укачивала младенца. И вдруг всякая мечтательность слетела с нее в единую секунду, она качнулась вперед, будто потеряла равновесие, и ухватила Азирафеля за запястье так крепко, что он едва не вскрикнул. — Ты говоришь, он пропал? Когда? — Несколько часов назад, — терпеливо повторил он, отцепляя от себя ее пальцы. — Мы предполагали, что он может быть у вас. — У меня?.. — эта версия явно ее ошеломила, она некоторое время молчала, потом рассеянно огляделась, словно бы припоминая, нет ли в самом деле где-то поблизости мальчика. — Откуда вообще такие догадки? Азирафель кашлянул, пытаясь выразиться как-нибудь помягче. — После того, как вас отстранили, была вероятность того, что… Мишель хмыкнула. — Что мне снесет крышу, и я похищу собственного ребенка? — прямо спросила она. И совершенно спокойно продолжила: — Это могло бы быть правдой, если бы мне удалось узнать, где он. Но увы… — она снова уставилась на Азирафеля. — Но ты откуда-то знаешь. Кроули. Он коротко кивнул, понимая, что отрицать очевидное бессмысленно. — Ты говорил, у вас было две версии, — она смотрела на него изучающе. — Какая вторая? Азирафелю вдруг подумалось, что если бы была возможность вскрыть ему череп и просто прочитать все его знания и мысли, Геррье без раздумий бы это сделала. — Вторая, — медленно сказал он, — что Адам сейчас у Люцифера. Против его опасений, она не выглядела ошарашенной этой новостью. Напротив, казалось, вставшая перед ней задача наконец склеила что-то, едва не разбившее ее изнутри, и она снова была готова думать и действовать в привычной решительной манере. — Ты уверен? — спросила она, отодвигая гостя от шкафа и вынимая какую-то одежду. — Нет, — он развел руками. — Но больше версий нет ни у нас, ни у Ми5. Она на миг приостановилась, держа в руках снятый уже халат, потом небрежно кинула его на кровать. — Про Ми5 расскажешь мне по дороге, — скомандовала она, одеваясь. — Вам известен адрес Люцифера? — он только на секунду позволил себе засомневаться в том, что личный визит к главе лондонской мафии — это хорошая идея, но заставил себя отбросить эту мысль. — Разумеется, — отозвалась Мишель, привычными жестами заматывая волосы в тугой пучок. — Но туда нам не прорваться. Во всяком случае, вдвоем, а вызвать сейчас подкрепление мне не дадут. Зато я точно знаю, кто в курсе всех планов моего… — она запнулась всего на миг, — в курсе планов Лоуренса. Что ты застыл? — она чувствительно подтолкнула его к выходу. — Кто? — с опаской поинтересовался он уже в коридоре, чуть ли не переходя на бег: приняв решение, Мишель действовала слишком быстро, не давая ему времени сориентироваться, и увлекала его за собой, прекрасно чувствуя, что он не оставит ее сейчас в одиночестве. — Говорят, пару дней назад задержали Метатрона, — она улыбнулась почти хищно, запирая дверь. — Мне давно хотелось с ним познакомиться. — То есть мы сейчас поедем… — он замедлил шаг, осознавая, что ему предстоит. — В Белмарш, — она кивнула, нетерпеливо притоптывая у лифта. — Есть даже шанс, что успеем до вечерних пробок. Он промолчал, сраженный важностью последнего замечания. Впрочем, если поразмыслить над ее планом, он казался вполне логичным: скорее всего первый помощник Люцифера в самом деле мог дать подсказку, где и как искать Адама. Вот только были ли у него причины это делать? Азирафелю очень, очень хотелось верить, что были. Кондитер достал телефон, убедился, что не пропустил ни звонков, ни сообщений, и снова попробовал позвонить Кроули. И опять, как в прошлый раз, услышал только безликие гудки. Не то чтобы он сомневался, что бармен перезвонит ему при первой же представившейся возможности, просто никак невозможно было перестать думать, отчего эта возможность до сих пор не появилась. — Нас пропустят в Белмарш? — поинтересовался он, убедившись, что Кроули не отвечает, и со вздохом опуская телефон обратно в карман. — Вас же отстранили от работы, а я вообще больше никак не отношусь к системе. Она взглянула на него как на умалишенного, почти с жалостью. — Я пятнадцать лет работала без единого замечания, — наконец ответила она. И, чуть подумав, беспечно добавила: — А там, где не сработает репутация, сработают деньги. — Но… это же тюрьма, — растерянно сказал Азирафель, придерживая для женщины дверь, ту самую, на преодоление которой он меньше часа назад потратил столько времени. В его представлении, режим на таких особо охраняемых объектах был пусть и не идеальным, но очень строгим, как и наказания за любое его нарушение. Геррье остановилась прямо посреди лужи, не обращая на нее ни малейшего внимания, глубоко вздохнула, обернулась к своему спутнику и негромко, почти ласково ответила: — Это — люди. И подняла руку, подзывая ближайшее свободное такси.