Победителей не судят

      Запахи многое говорят о человеке и его семье. Альфы и омеги очень почитаются, если исходящий от них аромат сочетает в себе несколько нот, что собираются в единый букет, а такого можно добиться лишь одним способом: слияние истинной пары, чей ребенок возьмет понемногу от каждого родителя. Вот на примере самого Чонгука, чей род из поколения в поколение придерживался этих семейных «законов», не допуская и мысли сойтись не по предназначению судьбы. Благородные три ряда нот, раскрывающихся одновременно в неком стойком древесном аромате жженого дуба с отдаленным дымным оттенком ветивера в слиянии орехового окончания благодаря фундуку. Альфа никогда не остается незамеченным из-за такого сильного шлейфа за собой, окутывающего любого спокойствием, умиротворением и комфортом.       Все же высший класс общества может так и не столкнуться со своей истинной парой; это не делает их плохими или изгоями. Становятся не столь запоминающими и западающими в сердце, имея не самый выраженный простой аромат из одной линии. Тэхен, рожденный в такой семье, был окружен свежестью сирени, которая передалась от матери. Отчасти его семья никогда не была счастливой, оба прогнулись под влиянием родителей, окутав себя узами брака ради выгоды, и оба не обнаружили свою «судьбу» по сей день. Беременность четвертым ребенком не принесла никакой предполагаемой радости и семейного счастья, Намджун отдавал всего себя в воспитание двух старших альф и не желал даже видеть младшего омегу, который, чувствуя это, крутился только вокруг мамы. Женщина умерла нелюбимой, подарив главе семьи четвертого ребенка — тоже альфу. Трагедия и ее последствия стерли без остатка и так не раскрывшийся запах слабого ребенка-омеги, сохранив только в детской памяти, которая с годами испарялась из головы. Тэхен к своим семнадцати годам лишь знал, что его запах — сирень, но как она звучала именно на нем? Он не помнит.       Зато теперь уж точно никогда не забудет Чонгука, даже во снах чувствуя его где-то рядом. У любых других, кто окружает альфу, чувствует только нос, а у Кима — сердце. Трепет и жжение в груди хоть и утихает, приходя в покой и расслабление, но, когда Чонгук стоит слишком близко, тревожный жар проходит по спине. Тревожный лишь из-за того, что боится выдать себя, боится осуждения за «ложь» и наказания; ему страшно не справиться с собой и впиться носом в шею, чтобы заполнить себя полностью запахом его жизни.       Не только сердце Тэхена было взволнованно, но и что-то внутри самого альфы горело маленьким огнем, как от спички. Не мог предположить и объяснить самому себе, ссылаясь на обычное волнение после всего того, что пришлось пережить. Незримая и необъяснимая тяга все-таки приводила его к бете, даже если мозг не совсем этого хотел. Для Чонгука это было последствием развода, когда сердце искало утеху хоть в ком-то, а Тэхен всегда попадался на глаза. Или они сами искали кого-то определенного? Тоска, апатия и своего рода пустота просили внимания, общения: выезды в город и встречи со знакомыми не удовлетворяли. Хотелось домашнего уюта и расслабления без натянутой маски серьезности и гордости, с какой альфа представлялся перед равными ему, чтобы не терять эту планку величия. И этот уют как ни странно находился только рядом с Тэхеном и ни с кем более. Такого даже не было с Джен, что очень удивляет сбившегося с толка мужчину.       От судьбы не убежать и не спрятаться, хоть Тэхен очень умело пытается вести эту «игру», разрываясь на атомы из-за бушующего волнения перед финалом.       Начало июля, самое жаркое время, когда с раннего утра солнце прогревает землю чуть ли не до обморочного состояния. Ким уже прочувствовал этот удар на своей голове, где волосы посветлели на тон от лучей.       Одним днем не выспавшийся омега, чей организм от комнатной с самого пробуждения духоты отказался от завтрака, отправился сразу же к конюшне, желая опередить господина. Для чего? Некое внутреннее, мнимое и даже взаимное соревнование, в котором сам Чон очень активно участвовал. Но почему-то силуэта альфы не появилось на горизонте ближе к обеду: а все потому, что тот, заметив в окне уже всех выведенных лошадей, решил дать себе отдохнуть в постели, сомкнув веки вновь.       Солнце, поднявшееся над головой и не скрывающееся за облаками, слепило и беспощадно испепеляло. По телу омеги уже семь потов начало сходить, хоть выжимай, но эти усталость и вялость будто двигали им дальше, пока это все трудолюбие и желание закончить поскорее не повалили тело на оградку, что стала хоть каким-то упором против дикой головной боли. Чонгук, следивший изредка и с малым интересом за пейзажем в окне, попал на этот странный и нестандартный момент, сведя брови в недоумении.       — Ты зачем так пугаешь? Как тебе помочь? — альфа мигом отнес разгоряченное тело в дом, в самую прохладную комнату, которая подвергалась солнечным лучам только к вечеру. А в ответ на свои вопросы слышал лишь французский бред и бормотание, никак не спасающие потерянного Чонгука в такой страшной для него ситуации.       Отныне Ким работает только с головным убором и каждые полчаса протирает лицо прохладной водой. Месяц, чуть больше, прошел как-то незаметно для омеги, который с ужасом принимал эту скорость и приближение к тому самому финалу. Два месяца. И что дальше? Что его ждёт? Уж точно не брачные узы с Чонгуком. Тэхен уже представлял тот последний день — день скачек, когда отец не сможет сдержаться и раскроет все карты, представил взгляд самого альфы на себе. Какое же это отвратительное чувство — презрение со стороны человека, без которого жить не сможешь. Даже если жизнь продолжится, но станет ли она такой счастливой, как сейчас? Конечно, эти месяцы счастьем не назвать толком, но глотком свежего воздуха — уж точно можно. Лучше не было и не будет: лучшее время — этот момент существования.       Две выездные лошади в спокойном темпе шли по тропе друг за другом под пение птиц. Чонгук предложил прогуляться до реки, отказывать от такого было бы глупостью. Омега с блестящими по-детски глазами соглашается на эту идею, лишь бы освежиться. Предложения о чем-то совместном уже не так смущают и настораживают. Тэхен понимает, что это часть характера господина: некая спонтанность не дает скучать никому. Это даже полезно, чтобы раскачать вялого Кима и раскрыть его нутро.       Только вот Тэхен не учел момент, что придется раздеваться перед «потенциальным» альфой. Снова смущение. Это странно и очень стеснительно для скромного омеги. Чувства по-новому переполняют Кима, видя полуголого Чона: обычное для альфы рельефное тело с видными мышцами, но каким же грехом кажется смотреть на него…       — Ну что ты там стоишь? Глубины боишься? — Чонгук кричит уже с середины реки, преодолев это расстояние под водной гладью, разрушая ее покой. Тэхен отрезвляется от голоса и с осторожностью ступает с травянистого берега в прохладные оковы, отчего мурашки идут по оголенным ногам.       Вода манила своей прохладой, и легкий ветер подталкивал в спину. Хотелось с головой утопать в этом наслаждении и не чувствовать давления в груди — духовного метания между двух огней, ожоги которых останутся до смерти на и без того искалеченном сердце.       Тэхен не знал до этого момента боится ли он глубины. Теперь узнал — слишком пугающе для него. Какой же визг стоял в этой лесной тишине, когда мелкая рыбка коснулась его бедра… И каков громок был смех Чонгука над этим глупым мальчишкой.       Освеженные, воодушевленные и полные сил наездники отправились к дому, ловля мимолетные порывы ветра влажной одеждой. Тишина — любимое время для альфы, даже в своих мыслях он бывает молчалив, устремляя все внимание на шелест листьев и треп птиц поблизости, но сейчас его мозг казался запутанным комком ниток. Миллион вопросов, догадок и своих же неисчисляемых ответов, создающие какой-то собственный и, возможно, ложный образ внутреннего мира слуги. Поведение, реакция и слова не дают полного истинного портрета.       — Может, расскажешь о себе, Тэхен? — омегу передергивает, ведь господин Чон довольно редко звал его по имени. Кажется, глаза мальчишки нервно забегали по ярко-зелёной траве под собой; он пытается собрать кусочки своей истории в голове и ничего не напутать.       — Я… — шумно сглатывает и смущено прикрывает глаза. Ему так хочется рассказать все, что происходит на самом деле и то, что он чувствует. — Моя семья никогда не была примером. Кроме матушки, которая находилась со мной всегда, пока не покинула этот мир. Я не самый младший в семье, но самый слабый… Я не знаю, почему так, но моя мама всегда была той причиной, по которой я улыбался. Она учила меня игре на пианино, я очень любил ее уроки; учила радоваться каждому дню, — его слова не складываются в цельные предложения, и в горле собирается горький ком боли. — Мой отец считал меня обузой семьи и через несколько лет после трагедии отправил меня в монастырь. Там были беты, как я, — часть семейной выдумки даётся тяжело. — И бракованные омеги, которым не суждено быть счастливыми. Мне больше нечего рассказать, Вы все равно меня не поймёте.       Альфа замолкает и не желает продолжать столь негативный диалог, который вводит обоих в неловкое положение. Откровенничать со слугой — никогда не считалось чем-то стоящим и правильным, но они оба сейчас вдали от дома наедине, а молчать — не выход.       — Говоришь, на пианино… — Чон хмурит брови и крепче хватается за поводы, когда лошадь снова взбудоражилась. — У нас, в одном из сараев, пылится такой старенький инструмент уже много лет. Можем проверить его и поставить в зале, чтобы ты своим талантом, наконец, разрушил тишину дома, — Тэхен с удивлением смотрит на господина и даже чувствует нотки счастья, которые кололи под кожей. Хоть и такие предложения не должны радовать после тяжелого прошлого. — Да, у нас в семье было так заведено: кто-то на скачках, а кто-то — музыкант. При этом, все они являлись истинными парами, ничто не могло разлучить, — он усмехается и начинает жалеть о том, что распускает язык и чувства перед совершенно чужим человеком. Оно и ясно, оправдание тому: жена не любила семью Чон — взаимно — поэтому лишний раз не желала слушать истории из прошлого. Альфе не с кем разговаривать о чём-то сокровенном и о том, что его гложет изнутри. — Пианино досталось от моей бабушки, поэтому не могу представить, как оно сейчас себя чувствует. И работает ли.       — Почему Ваша супруга… Бывшая супруга не почитала семейные традиции?       — Мы не были истинными, кажется, я ее даже не знал. Будто чужой человек, ее не интересовало ничего, что связано с моей семьей. Родители не одобряли наш союз, считая его неправильным. Они решили, что я опорочу будущую кровь, выбрав именно такую спутницу.       У Кима сердце рвёт от несправедливости и такого пазла всех обстоятельств. Хоть он лишён запаха, но нос чувствует, каждую минуту вдыхая сладковатый запах в легкие и будоража кровь в венах. Скачки закончатся вместе с войной поколения, как считает сам Чонгук. Но они разные: Тэхен из вражеской семьи, и никто не позволит им быть вместе. Да и альфа близко не подпустит к себе омегу после всего того, что вскроется.       — У вас удивительная закономерность в семье.       — Соглашусь, но с каждым днём мне кажется, что на мне все и оборвётся. Пары сходятся в довольно раннем возрасте, а я… — он замолкает и начинает тихо смеяться от собственных мыслей и всего позора жизненной ситуации.       — Не говорите глупостей. Всему своё время.

***

      Чонгук ходил из угла в угол и вокруг музыкального инструмента, за которым так гармонично сидел слуга-бета и перебирал пальцами, нежно и мягко нажимая на потертые временем клавиши. Пианино довольно старое, но звук чистый, будто ему и дня нет с его создания. Или это Тэхен так умело справлялся? Особенно с теми »кнопками», что застревали изредка. Альфа ничего не понимал в таком искусстве, хоть и бабуля давала уроки: пальцы оставались такими же деревянными и грубыми для нежной игры. Ноты ласкали слух всего дома и хозяина в том числе, который будто окунулся в детство, вспоминая те дни, когда он навещал своих стариков в их усадьбе. Бабушкина мелодия скользила по стенам и через открытые окна выходила в поле, прячась в высокой траве, где дремал маленький мальчик, чье лицо ветер щекотал тонкими стебельками.       Глаза Кима умиротворенные, но слегка сосредоточенные: в приюте он не так часто играл, а последний год вовсе не притрагивался к клавишам. Но руки помнили, заставляя пальцы танцевать друг за другом. Он не смотрел на старую тетрадь с музыкальными строками, зная эту мелодию наизусть ещё с детства — она была первой, какую выучил Ким благодаря матери. Рядом, на скамеечке, обшитой дорогой тканью, садится хозяин дома, чтобы лучше видеть, как Тэхен подчиняет клавиши своими длинными пальцами.       Может, судьба так посмеялась над династией Чон? Может, ему суждено быть с этим бетой? К нему тянет чем-то незримым и сильным изо дня в день новой силой. Мужчина глубоко вдыхает, желая развеять все подозрения: вдруг он омега, который предначертан судьбой? Но нет, от беты не пахнет и намеком на истинность, а по природе альфа не сможет создать семью с человеком из низшего общества. Даже если очень захочет.       Легкая мелодия разлеталась по дому, похожая мотивом на расцветающую весну, когда только-только начинают петь птицы по утрам, а в лесу слышится торопящийся тонкий ручеек сквозь молодые травинки. Тело Чонгука само по себе поднялось с места и закружилось в танце, прям как в детстве. Альфа хватает в объятия широкую диванную подушку и держит ее как свою пару, составляя движения ногами, которые выучил с Тэхеном в тот день. На лице сияла счастливая улыбка, ведь эта музыка перемещала в детство. Такие «любовные» ноты напоминали и щекотали те чувства в груди, когда выбранная половинка искренне улыбается или впервые держит за руку. Мужчина даже не думал о горечи недавнего развода, будто его сердце порхало для чего-то нового, глаза горели некой влюбленностью, а тихий смех завораживал Тэхена. Тот не смотрел на свои пальцы, не следил за их движением; главным его объектом любования был танцующий и как-то по-детски веселящийся альфа, который кружил вокруг инструмента и играющего, что-то напевая себе под нос. Ким улыбается также широко, как и Чон, иногда встречаясь с ним взглядом.       Омега никогда не перестанет удивляться тому, как господин может радоваться жизни и искренне растягивать губы от радости, не смотря на свалившиеся проблемы. Эта легкость цепляет за сердце и заставляет биться быстрее. В груди у обоих одинаковая приятная невесомость, трепет, хоть и причины вовсе разные. Тэхен влюблялся, а Чонгук наслаждался каждым моментом своей жизни.       — Будешь играть для меня каждый вечер отныне, — альфа жмурит глаза в удовлетворении и закидывает голову, останавливаясь, когда мелодия подходит к концу.       — Слушаюсь, — Тэхен кивает и заканчивает на длинной ноте свой небольшой концерт.       — И откуда такой талант у нас в доме? — с иронией протягивает вместе с последней нотой.       — Directement de France, — парень стеснительно улыбается, а после поправляет себя на корейский, будто бы испугавшись.       — Ох уж этот язык. Никогда не пойму все же его красоты, — эти слова задевают в самое сердце, но Ким не подает вида, провожая господина взглядом. Этот кровью выученный язык все равно казался для омеги чем-то прекрасным, наравне с божеством.       Каждый день Тэхен приходил в дом как в самый настоящий дворец, музей, произведение прекрасное. Первый этаж ещё днем запомнился огромным светлым залом для балов и встреч, кухней, небольшой столовой, рассчитанной на не самую плодотворную семью, как принято обычно в это время; для тихих посиделок или переговоров на широком, громоздком диване гостевая с выходом на веранду, где стоял круглый столик для двоих. На второй этаж вела величественная винтовая лестница мелкими мраморными ступеньками, куда хозяин запрещал ходить гостям: сам Тэхен бывал там нечасто до недавних пор, не находилось надобности, но все-таки каждый удавшийся момент запоминался любым расписным уголком и дверью. Две спальни, кабинет, гардеробная, прачечная и ещё несколько неизведанных комнат, между которыми шел просторный коридор с картинами пейзажа и небольшими скульптурами. В дневное время проходы освещались лучами солнца через высокие окна от пола до потолка, отражаясь в золотистых вставках на стенах и рамах; а по вечерам зажигались лампы, покрывая коридор уютным теплым оттенком.       В родном доме все было не так шикарно и красочно, но соперничество присутствовало. Для Намджуна балы — неотъемлемая часть жизни, все внимание он уделял залу, украшая всем, что может поразить гостей и вызвать уйму восторга. Такое влечение к светским мероприятиям не присуще Чонгуку.       Пианино было поставлено как раз-таки на втором этаже, между спальней и всегда закрытой дверью, куда даже для уборки нельзя заходить, а сам хозяин проскальзывал туда поздними вечерами. Не каждый день, но омега замечал эти тихие шаги за своей спиной, слышал сквозь ноты едва скрипучую дверь и подбирал мелодию под настроение, кое было подмечено в дневное время. Игра на клавишах расслабляла обоих после работы под жарким солнцем. Тэхен играл до тех пор, пока альфа не остановит его, уходя в свои покои. Омега не был против, выдумывая свои композиции из нот и складывая их во что-то единое и мелодичное. Спалось спокойнее даже по ночам.

***

      Девушка одиноко сидела в заказной карете и наблюдала за сменяющимся видом за окном с такими красочно зелеными местами. Ехала она одна, но знала куда, хотя это и создавало миллион вопросов о ее будущем существовании и какова причина согласия на это? Уже утомила саму себя, ещё больше угнетала тоска по любимому, что хотелось сорваться в ночи и уехать к нему, падая на колени с покаянием. Как он там? Что он чувствует? Простит ли? Примет обратно? И так нескончаемое количество.       — Скажите мне, когда я смогу вернуться обратно в свой дом? — усадьба ей даже по помолвке никаким боком не принадлежала, но Джен решила выразиться именно так.       — Как только пройдут скачки, — Намджун ставит перед ней расписную чашку с чаем и сам садится напротив.       — Что?! — недовольный режущий слух крик. — До этих скачек ещё дожить надо, Вы мне предлагаете терпеть столько времени?! Нет уж, это не в моих силах, — девушка хотела бы уже встать с места и уйти из этого дома навсегда, обратно к своему Чонгуку, но мужчина жестом ладони притормозил ее.       — Успокойся. Подумай сама, Чонгук не победит в этой игре, — альфа говорит медленно, чтобы девушка четко восприняла все сказанное. — Эта ситуация под моим контролем. Ты ведь хочешь, чтобы он забыл про своих лошадей и уделял тебе больше внимания? Любви? Заботы? Так вот, он поиграет с позором, после которого потеряет все свои конюшни и приползет сам к тебе на коленях, будь уверена. Я знаю его с рождения, — улыбка не внушала бы никакого доверия, но девушка, кажется, не слушала после слов о любви, веря этому старому знакомому. — Его усадьбу я не трону, заберу лишь то, чем его семья опозорила мой род когда-то. Не об этом сейчас. Выведи Чонгука на ревность, чтобы его кровь сильнее бурлила, а чувства к тебе только крепчали.       Намджун делает пол-оборота и выкрикивает «Сокджин» куда-то сквозь комнаты. Послышались шаги в их сторону.       — Посещай все балы с моим сыном. Будущим победителем! Это точно заставит Чона соревноваться за сердце, ведь он не захочет «свое» отдавать мне. Он будет бороться на скачках за тебя, а после — ты уже слышала.       Джен заторможенно кивает, зацепившись взглядом за Сокджина, молодого альфу, который даже внешне был полноценным конкурентом Чонгуку. Она не притронулась даже к чаю за все это время, погрузившись в свои мысли и сложив руки на платье под столом, пока двое мужчин обсуждали между собой свои мимолетные вопросы.       — Как ты, кстати, съездил к Чону? — он сделал ударение на фамилии, чтобы вывести девушку из некого транса.       — Ничего интересного, я был выведен за территорию, даже слова не сказав. Мистер Чон начал нервничать, увидев меня.       — А как там… Тэхен? Я все же переживаю за его благоразумие в том доме.       — Он не стал разговаривать со мной.       Какая-то окрыленность и вдохновение заполнили грудь юной дамы, что до сих пор верила во все сказанное альфой. Ее легкомысленность и чрезмерная доверчивость крепко прижали розовые очки к глазам и никак не отлипали. Мир стал ярче в этом предвкушении и будто новой влюбленности.       Хотя сам Намджун хотел лишь наконец-таки женить своего старшего сына. Все пока что началось по его плану, это не может не радовать; осталось только подождать.