Убежище

С него всё как с гуся вода. Вова хотел бы так же — не получается. На нём будто проклятье, из-за которого всё в жизни идёт через жопу. Даже когда он хочет, как лучше. Особенно, если он хочет, как лучше. – Ну, чего встал? – знакомо хмыкнул Кащей, со скрипом передвигая ногой табуретку, и затушил бычок. – Падай, раз уж пришёл. К ногам будто гири подвесили. От холода Вова даже пальцев уже не чувствовал, и кожу с мороза словно иглами прошили — аж в глазах щипало. Вот только тяжело не от этого — от того, что жизнь его мотает туда-сюда, взад и вперёд, а он, нарезав сотню кругов, возвращается всё равно к Кащею. В кухне душно, потому что закрыта форточка. И занавески задвинуты — убогие такие, бабкины занавески с цветочками — но Вова всё равно видел мороз, покрывший стекло белой плёнкой. Видел ржавчину на кухонной плите и чайнике. Видел грязь на полу, пыль, бычки, волосы. Он хотел смотреть куда угодно, но только не на Кащея, пока шёл к нему, еле перебирая ногами. Пока не свалился рядом с табуреткой, прижавшись щекой к его ноге. Как же всё так вышло? – Ну-ну, – в голосе Кащея ни сочувствия, не жалости. Не расщедрился даже не фальшивое сочувствие. – Отшил меня, значит. И сам пришёл. – Не понимаю, как так получилось, – произнёс Вова, зажмурившись. Вжался лицом в мягкую ткань — насквозь сигаретами пропахло и мужиком. От Кащея всегда мужиком пахло, ещё до лагерей. – А теперь даже Марат… За это обиднее всего: даже брат теперь не уважает. И Турбо косо смотрит. Не говорит ничего, но смотрит — Вова этот взгляд хорошо знает. А от взгляда до действия — одна горящая спичка. Всегда лучше уйти самому. – Наслышан я, как ты там на коленях стоял перед «Домом быта», – насмешливо заметил Кащей. – Все, перед кем я на коленях стоял — умерли. – Правильно, – миролюбиво кивнул Кащей, оттягивая штаны. Членом ткнулся прямо в щёку, и Вова невольно поднял взгляд. Глаза у Кащея были удивительно осмысленные для человека, что не первый час глушил водку. – На коленях ты должен стоять только передо мной. И ладонь знакомо хлопнула по второй щеке, незамысловато поощряя. Вова сглотнул. Приоткрыл рот, пропуская член внутрь, и сам двинул головой навстречу. Вот это — просто и понятно. Это хорошо. Это то, что оставалось неизменным, сколько бы времени ни прошло. Хотя пацаны и не поймут. Но вот так — всё на своём месте. – Не по голове шапка, Вова, – заметил Кащей, направив его рукой, и откинулся назад, чтобы взять со стола пачку сигарет. – Ты думал, легко всё будет. Придёшь, наведёшь свои порядки, – продолжил он через затяг. – И сразу светлый праздничек настанет. Ты думал, я ссыкло, раз не хочу вписываться за скорлупу. А кому хорошо бы от этого стало? Вот этой мёртвой шелухе уже всё равно. А у тебя там — целый район пацанов через мясорубку пропущен. Его пятерня легла на голову Вовы — задала темп. И сразу переебало, как в первый раз, когда Вова сосал, стоя на коленях, и чуть в штаны себе не спустил от того, насколько хорошо это было. Кащей его тогда двумя руками натягивал, то ли хрипя, то ли ревя, а голова Вовы отпрыгивала, будто мячик. И звуки были такие приятно-скользкие. Он в тот раз еле успел спортивки стянуть. Хотя штаны всё равно загадил — Кащею, пока тёрся об его ногу, как собака. – Посидеть тебе надо, Вова, – лениво протянул Кащей — звук его голоса звучал чуть гортанно, вызывая лёгкую дрожь. – Лет пять, может, семь. Тогда ты мужиком выйдешь. Тогда, может, научишься думать на два шага вперёд, – добавил он. – Если тебя, конечно, не опустят. В руку возьми, чего там возишься? Вова взял — двинул ладонью несколько раз, распределяя слюну по всей длине. Снова начал работать головой, языком, не забывая рукой помогать. Слышал, у торчков часто возникали проблемы с тем, чтобы кончить, но стоял хорошо — крепко. Правда, похоже, сейчас его рта было не достотачно, чтобы Кащей за три минуты справился. Не то что в первый раз. – Понимаешь, Вова, – проговорил Кащей медленно, и его голос знакомо булькнул от удовольствия. На секунду прервался даже. – Всегда надо думать на два шага вперед. Ты сейчас на зону отъедешь, и не будет никакого «Универсама». Жизнь поменяется, Вова. И я свой порядок наведу. Словно в подтверждение его словам, рука Кащея легла на голову Вовы, заставляя почти подавиться. Всё произошло в одну секунду — глубокий, низкий стон и сперма, летящая на язык, усы, лицо. Терпеть уже нет сил — Вова пропустил руку в штаны, сжал себя, возбуждённого, горячего — на Кащея посмотрел. Он ленивый такой. Спокойный. – Ты определись чего хочешь, Вова, – сказал Кащей, приподняв голову Адидаса за волосы. Легко, небрежно, как щенка, и от этого Вова задёргал рукой лишь сильнее. – Штаны спусти, – нет даже мысли возразить — Вова потянул спортивки вниз, позволяя Кащею видеть всё. – Определись, – повторил Кащей. – Сдохнуть хочешь или жить нормально. – Нормально — это как? – спросил Вова тяжёлым голосом — говорить спокойно не получалось, он теребил рукой так сильно, будто хотел себе член оторвать. Но желание кончить невообразимое. И ещё — нравилось всегда, когда Кащей смотрел. – Тебе сосать, что ли? Слегка качнув головой, Кащей протянул руку к бутылке водки — налил себе полстакана. Разом опустошил. Не поморщился, только губы облизал. – Тебя когда на нары отправят, там и определишься, кому сосать, – спокойно сказал Кащей и снова опустил взгляд. – Давай. – Не могу, свой покажи, – выдохнул Вова. Кащей фыркнул — вновь приспустил штаны. И хотя его член уже не стоял — просто свободно вывалился, стало как-то сподручнее. Вова ведь знал, каково это. И этого знания оказалось достаточно. Несколько секунд Вова просто выдаивал себя, тяжело дыша и дрожа от доводящего до отупления, скупого удовольствия. Кащей натянул штаны обратно, потянулся за последней сигаретой из пачки. Воздух снова потяжелел. – Вытри, – бросил Кащей. Вова машинально дёрнулся, бегло взглянув на сперму на полу. – С лица вытри, говорю. Вова провёл рукавом по лицу, стирая с усов, пока не присохло. Придвинулся ближе, упёрся лицом в ногу Кащея. Вдохнул. Здесь он будто мог пересидеть. Не в доме Кащея — у него между ногами. – Почему всё так стало? – тихо повторил он. – Потому что ты думать не умеешь. Ни ты, ни братишка твой. Обиделся, что мамку пацана нашего обул. Вова, – Кащей оттянул Адидаса за волосы с такой силой, что на секунду стало неприятно, пристально посмотрел в глаза. – Думаешь, я не вернул бы? Вернул бы, Вова, – шепнул Кащей, приближая лицо. – С процентами бы вернул. Но брат твой всё испортил, – заключил он, отстранившись. – И ты… всё испортил. И это я уже никак не исправлю. Вова покачал головой. Он и сам знал: не будет, как раньше. Потому что случились тюрьма и Афганистан. Но прежде всего, случились они сами. И это уже никак не исправить.