Однажды в пятницу.

      Свист чайника вывел Ангелину из задумчивости, в которую она основательно погрузилась. Встепенувшись, девушка на деревянных ногах прошла к плите, схватилась за ручку чайника, обожглась, зашипела от боли и, не найдя поблизости полотенце, которое магическим образом куда-то пропало в нужный момент, натянула рукава толстовки на ладони и с горем пополам разлила кипяток по чашкам. У неё была любимая чашка — с отклотой ручкой и изображением аниме-персонажа. Любимой эта чашка была потому, что пережила многое — и неудачное падение, и заваривание дошика, и переезды, и вообще она появилась у Ангелины раньше другой посуды и носила гордое звание ветерана. Диана пила из чашки со смешным котиком — привезла с собой из дома, с боем отвоевав у брата. Яков, если заскакивал, пил из обычной прозрачной чашки, поэтому как-то само собой было решено, что она принадлежит ему. Ангелина настолько привыкла, что это три чашки используются на постоянной основе, что очень удивлялась, заливая кипяток в красную чашку в горошек. Откуда эта чашка тут взялась — неизвестно. Девчонки её не покупали, значит, она была тут с самого начала. Может, оставил владелец квартиры, может, бывшие жильцы не забрали.       Табаки сидел на кровати и смотрел на Мону, которая деловито мяла ему лапками колени. Парень улыбался и что-то ей говорил. Ангелина, как хозяйка, чувствовала недовольство и ревность. Почему-то именно к представителям мужского пола кошка ластилась активнее обычного…       Чашки перекочевали на стол, сюда же были перенесены кукурузные хлопья, которыми Ангелина завтракала, и пачка сахарного печенья, которая, оказывается, всё это время нагло пряталась в ящике с макаронами. Макароны, кстати, тоже стали для Ангелины необычной находкой. Чуть покопавшись в этом волшебном, как ей на тот момент показалось, ящике, девушка обнаружила наполовину пустую упаковку гречки, два пакета риса, просроченную тушёнку, три пакетика с суповыми основами и пачку спагетти. Удивлённо похлопав глазками, Ангелина заключила, что нужно почаще убираться на кухне и заглядывать в ящики, запихнула всё обнаруженое обратно и вернулась за стол.       Пить кофе без молока было непривычно, но Ангелина решила, что стоически выдержит это испытание, а вечером сходит в магазин. Может, даже отыщет там Диану. Вдруг в магазине сделали перестановку, и подруга просто заблудилась между стеллажами? Это бредовая догадка появилась в голове неожиданно, но Ангелина сразу зацепилась за неё, желая и заставляя себя поверить в это. Думать о том, что Диана попала в беду, не хотелось — эти мысли заставляли сердце замирать, а внутри всё вмиг холодеть. Ангелина наверняка сейчас носилась бы по улицам, сломя голову, крича имя подруги и пугая прохожих, если бы не лохматая голова напротив, принюхивающаяся к своей чашке.       Она не поняла, в какой момент поверила словам парня и впустила его к себе, и сейчас, отпивая кофе небольшими глотками, пристально смотрела на него. Тот отхлёбывал из чашки и игрался с Моной, чередуя эти действия. На Ангелину он не смотрел как будто специально, но отчего-то девушка знала — он тоже её рассматривает. Не напрямую, как она его, а отрывисто, мимолетно, иногда скользя по ней быстрым взглядом, делая вид, будто оглядывает кухню, иногда косясь снизу при наклоне к мордочке Моны. Пару раз он поворачивался к окну, и Ангелина понимала, что он пытается рассмотреть её отражение, но на улице было слишком светло, а на балконе не было ни штор, ни жалюзи, поэтому все его попытки не увенчались успехом. Наконец он перестал скрываться и взглянул на девушку в упор, без стеснения её изучая. Ангелине показалось, что её попустили под лучом рентгена. От этого почему-то стало неуютно, и она потупилась, с преувеличенным любопытством уставившись на дырку в клеентчатой скатерти. — Каково тебе…ходить?       Вопрос, возникший в голове, вырвался сам собой. Ангелина не ожидала, что задаст его вслух, а задав, поняла, что жаждет услышать ответ. Если бы она знала, что в этот момент Диана задаёт Слепому похожий вопрос, то наверняка бы рассмеялась и пошутила про «миндальную связь», но она этого не знада, да и в данный момент почему-то было не до смеха.       Табаки — если это, конечно, был он, потому что на этот счёт у девушки всё ещё были сомнения, — задумался. — Ну… — протянул он, подбирая слова. — Это как попробовать настойку, которую ты сначала усердно сделал, а потом поставил на видное место, так сказать, до особого случая. Смотрел на неё всё это время, предвкушая, как попробуешь, мучаешься от ожидания, иногда забываешь, что она вообще у тебя есть. Пьёшь другие настойки, периодически держа эту в памяти. А потом тот самый случай настал, ты открываешь банку и пробуешь. Вроде и ничего, но при этом понимаешь, что могло быть и лучше, да и в принципе тебе без этой настойки неплохо жилось.       Тут Шакал взбодрился, в глазах начало поблёскивать что-то ностальгическое. — Вот, помню, Лорд со Сфинксом как-то поспорили, что лучше — руки или ноги… — начал он мечтательно.       Ангелина сделала большой глоток. Ещё не остывший кофе обжёг горло. Девушка закашлялась. После их недолго разговора на площадке перед лифтом Табаки ничего не говорил о Доме и никак не продемонстрировал свою причастность к нему. Он сперва вообще ничего не говорил, и это молчание заставило девушку усомниться. Ей казалось, что Шакал молчит лишь тогда, когда спит, и что ему не составит труда начать диалог с незнакомым человеком, но потом Табаки внезапно стал рассуждать, почему зелёная краска на стенах в подъезде выглядит так ужасно; затем, очутившись в квартире, вслух стал оценивать каждую деталь интерьера; увидев Мону, принялся активно её наглаживать (а та была и не против, мохнатая чертовка) и угадывать её породу, хотя то, что Мона являлась представителем самых дворовых и беспородных кровей, было очевидно. После, пока Ангелина строила из себя примерную хозяюшку и шаманила на кухне с чайником, Шакал прошёлся по квартире, открывая все дверцы и заглядывая во все уголки. Его словесная нефтескважина работала в привычном режиме, и Ангелине, слышавшей его восклицания, вопросы и монологи, стало казаться, что это действительно Табаки. Однако сомнения никак не покидали её душонку, а шок от осознания всего произошедшего будто заморозил челюсть, и пока Шакал беспрерывно тараторил, Ангелина не могла даже агакнуть, угукнуть или, на худой конец, что-нибудь промычать, и в итоге всё кончилось тем, что девушка, абстрагировавшись от реальности, полностью погрузилась в свои мысли, пока чайник на плите не свистнул.       Табаки смолк, ожидая, пока девушка откашляется. Затем привстал, перетянулся через стол и похлопал её по плечу, до которого смог дотянуться, приговаривая: — Ну чего ты? Помирать, что ли, собралась?       Ангелина наконец откашлялась. Бросив сиплое «спасибо», она недоверчиво покосилась на свою чашку и чуть отодвинула её. — Так вот, — видя, что его снова слушают, продолжил Табаки как ни в чём ни бывало. — Лорд со Сфинксом полезли на чердак… — Знаю, — перебила его девушка, испытывая небольшой укол совести. Табаки ведь любил рассказывать и по сто раз пересказывать всякие истории, приукрашивая их до состояния былин или легенд. — Руки победили ноги, Лорд показал лучшее время, чем Сфинкс. Сфинкс оставил кровавый след на пути своего восхождения по лестнице. А ещё там была Химера. Наверху, на чердаке. Сидела и ждала. Но я не помню точно, рассказали ли тебе об этом.       Ангелина осознала, что всё это время смотрела на стол. Когда она подняла глаза, то встретилась ими с удивлённым взглядом Табаки. — Откуда ты знаешь? — не то изумлённо, не то обиженно спросил тот. Ангелина кашлянула. — Я не только это знаю, — многозначительно поведала она. — Не только это? — Табаки оживился. — А что ещё? Про кого? А как ты это узнала? Я жажду подробностей!       Ангелина замялась, не зная, стоит ли вообще рассказывать что-то Табаки о прочитанном, да и имело ли это смысл, если Шакал сам пережил каждую историю и знает их лучше неё, но тот, видя, что девушка не торопится начинать повествование, прищурился и выпалил: — Учти — пока ты мне всё не расскажешь, я тебя никуда не отпущу!       Ангелина, не сдержавшись, хихикнула. Он что, будет держать её на привязи в собственной квартире? Прикуёт цепями к батарее и станет выпытывать все подробности, будет приносить ей раз в день еду в жестяной миске и сопровождать при каждом походе в туалет? А если так, то где он возьмёт цепь и как будет объясняться перед соседями, если они нагрянут в квартиру из-за странных завываний? Да и жестяной миски в квартире не было, максимум, что могло сгодиться на роль посуды для пленницы - пластмассовые миски Моны, но если саму Ангелину будут кормить из этих мисок, то откуда тогда будет есть Мона? С пола?       Пока девушка думала об этом, она начала говорить. Слова, поначалу дающиеся с трудом и словно покидающие рот нехотя, обрели силу, и через пять минут лились полноценным рассказом. Ангелина говорила обо всём — о Доме, о том, как Курильщика выперли из первой, о его встрече с самим Табаки и Лордом в Кофейнике, о смерти Помпея, о Новом законе — обо всём, что помнила и что приходило в голову. Некоторые события в её пересказе смешивались, не соответствовали хронологии повествоания в книге, но девушка знала, что это, по сути, не так важно — Табаки слушал бы её, даже если бы она начала пересказывать книгу с середины, дошла до конца и закончила началом. Даже если бы намеренно меняла клички домовцев.       По мере углубления в свой рассказ к Ангелине приходила уверенность. Вот она уже жестикулирует, смеётся над какими-то моментами, высказывает своё мнение по некоторым ситуациям, кого-то за что-то осуждает, кого-то поощряет и принимается за рассуждения, но, не закончив с ними, переключается на другое, продолжая рассказывать, рассказывать, рассказывать. Табаки слушал увлечённо, где-то кивал, где-то с тёплой грустью улыбался, где-то, не сдержавшись, поддакивал — «Да-да! Я так ему и сказал, а он что? Неблагодарный!». Когда Ангелина описывала моменты, при которых парень не присутствовал, он пригибался к столу, жадно ловя каждое слово, и выдыхал: «Ну дела!..» или «Ах вот оно, значит, как?». Весь вид Шакала говорил о крайней заинтересованности, но в глазах читалось пристальное внимание и даже подозрение.       Ангелина не знала, сколько она говорила. Когда девушка, закончив, замолчала и алчно отпила полностью остывший кофе, чтобы смочить горло, за окном успело стемнеть. Окна соседнего здания горели огнями гирлянд, хотя встречались и редкие «ячейки», светящиеся жёлтым светом лампочек. Из-за этого иссиня-чёрное небо казалось ещё темнее. Девушка открыла было рот, чтобы поинтересоваться, сколько вообще времени, но тут же, спохватившись, сделала вид, что зевает. Табаки такой вопрос точно не обрадует… — Как всё это, однако, интересно! — восторженно всплеснул руками тот, видя, что продолжать девушка не собирается. — А что это за книга такая? Кто автор? А она у тебя есть? Можно посмотреть? — Да, есть, — наигранный зевок перешёл в настоящий. — Очень классная книга. Мы с подругой по ней прямо та…       Тут Ангелина осеклась и вскочила, задев стол. Чашка с недопитым кофе опрокинулась, и её содержимое, растекаясь по скатерти, быстро потекло к краю стола. — Твою мать! Диана! — заорала девушка. Мона, дремлющая у Табаки на коленях, испуганно подскочила, словно испугалась, что хозяйка нашла её фикалиевый подарочек, оставленный в соседней комнате прямо около кровати. — Это твоя подруга? — тут же заинтересовался Табаки. — А где она? — Ещё бы я знала… — Ангелина плюхнулась обратно на табуретку и угодила рукой прямо в кофейную лужицу. Брезгливо поморщившись — ощущение сладкого кофе на коже, пусть и через ткань, было неприятным, — девушка оглядела испачканный рукав, прикидывая, насколько данное событие значимое в масштабах её жизни. — Она вышла в магазин ещё до нашей с тобой встречи. Я как раз пошла её искать, когда ты влетел мне в спину.       Табаки деловито кашлянул, почесал нос и с величайшим любопытсвом уставился на холодильник. — Не в спину… — как бы невзначай бросил парень, разглядывая магнитики и наклейки. — По моим ощущениям, я врезался в твой зад, но если хочешь, мы будем считать, что это была спина.       Ангелина покраснела и тоже уставилась на холодильник. — Мне вообще всё равно, в тот момент я не очень хотела разбираться, кто и куда мне врезался, да и никакой особой роли это не играет, — пробубнила девушка. Затем, встав, она прошла в прихожую. Табаки прошёл за ней. — Отправляешься на поиски? — спросил он, видя, как Ангелина пытается одновременно надеть куртку, всунуть ногу в ботинок и сдуть с лица волосы. — Ну я да. Мало ли что произошло... — прокряхтела девушка. Шакал наклонился и услужливо придержал пряди, которые назойливо лезли ей в глаза. — Ты знаешь о таком изобретении человечества, как резинка? — вежливо полюбопытствовал Табаки, когда Ангелина выпрямилась. — Презервативом волосы неудобно завязывать, я пробовала, — брякнула та быстрее, чем успела подумать. Шакал приподнял бровь. Осознав, что имел в виду парень и что она в итоге сказала, девушка смутилась, резко наклонилась, упёрлась пятой точкой в дверь и стала с маниакальной энергией дёргать застёгнутую «молнию» на ботинке и поправлять шнурки. — Вообще в мыслях первой ассоциацией у меня была жевательная резинка, да… — разделся снизу её сконфуженный голос. — Угу, — хмыкнул Табаки. — А на языке немного другая, учитывая, что я в принципе третье подразумевал. Но мне так даже больше нравится. И почему презервативом неудобно подвязывать волосы? Они липнут? — Потом…поговорим об этом… — Ангелина была готова сгореть со стыда. Нет, ну и долбаёбу ясно, какую резинку имел в виду Шакал! Чего она вообще про презервативы заговорила?       Девушка собиралась с мыслями, в позе креветки изучая мысок ботинка и продрожая подпирать дверь, как вдруг в замочной скважине раздался звук поворота ключа. Один, второй. Щелчок, извещающий о том, что дверь отперта. Пауза. Забыв выпрямиться, отодвинуться, думать и, кажется, дышать, Ангелина, повернув голову, пялилась на дверную ручку, но почему-то всё равно упустила тот момент, когда та резко опустилась вниз, а дверь, служившая недолгое время верной опорой для её попы, отъехала назад с такой стремительностью, будто её с той стороны какой-нибудь Халк с петель вырвал.       Опираться было не на что, да и ухватиться за что-либо не получилось, поэтому Ангелина вперёд задом полетела вон из квартиры, успев только тонко, по-девичьи взвизгнуть.