Плейлист, который играл в Бентли, пока Кроули учился любить

             «Здравствуйте. Вас приветствует автоответчик. Вы можете оставить своё сообщение абоненту после звукового сигнала».       «Дорогой, ты всё-таки установил мой подарок! Отлично, теперь знай, что я буду звонить тебе и днём, и ночью. Только сигнал надо поменять на что-то более приличное — я покажу тебе, когда в следующий раз будем пить у меня. Придумаем что-то под твой образ и… О, чуть не забыл, зачем звоню тебе. Помнишь, я давно хотел сходить в этот знаменитый «Критерион»? Итак, дело сделано! Столик на двоих чудесным образом освободился на вечер субботы — Богом тебя молю, не планируй ничего на эти выходные. Попробуй хотя бы раз заиметь совесть, а не как всегда. Кстати, что делаешь сегодня вечером?.. Просто напоминаю, что мои двери для тебя всегда открыты. Ладно, пора бежать, работа не ждёт. Пока-пока!».

***

1971.

We passed upon the stair We spoke of was and when Although I wasn't there. He said I was his friend Which came as a surprise. I spoke into his eyes I thought you died alone A long long time ago.

             Он хорошо его запомнил. С самой их первой встречи.       Одетый как пёстрая птица, такой же грациозный и гибкий, с манерами самой Марии-Антуанетты и столь же высокомерным взглядом — он наклонился к нему играючи и задорно, сложил ногу на ногу с лёгкостью, отточенной годами тренировок, а потом постучал длинными пальцами по задрипанной барной стойке, будто отыгрывал сложнейшую партию на фортепиано, ни на секунду не обращая своего ненасытного внимания на громкую музыку, противный сизый дым и вонь спирта вокруг, пока сладкоголосо спрашивал: — Скажи, было ли тебе больно, когда ты упал с небес?       Кроули не на шутку задумался. Наверное, он думал впервые за неделю — в последний раз мыслительный процесс пришлось применять в прошлое воскресенье, когда он выбирал, в каком бы подпольном баре ему выкачать все запасы виски на этот раз. — Было, на самом деле. Никогда после такой боли не испытывал. Иногда мне кажется, что Она тогда и придумала боль.       Он медленно отпил из своего стакана. Виски уже не обжигал ни рот, ни подобие желудка — тёк в пустоту внутри него как водопад, спотыкался о камни усталости и злости, пытаясь раз за разом разбить их тяжёлой спиртовой волной.       Очередная попытка, как и всегда, оказалась тщетной — и тогда он потянулся к пачке сигарет, потряс её и негодующе смял в кулаке, когда понял, что и они его оставили.       Тогда перед ним появилась загорелая рука, предлагающая совершенно белую сигарету. Он рассеянно схватил её губами, и тогда вторая рука поднесла к его лицу зажигалку, быстрым щёлкающим движением подожгла табак. — Не тот ответ, который я хотел услышать, но спасибо.       Рядом раздался ещё один щелчок, а затем в лицо Кроули выдохнули дым. Только тогда он лениво поднял голову — скорее из раздражения, чем из интереса.       Перед ним сидел тощего вида паренёк с такими же длинными волосами, какие носил и он в только наступившие семидесятые. Чёрные волосы, очерченные брови, высокие скулы и от чего-то выпирающая верхняя губа. Его кожа напоминала сочную кожуру персика, какая была только у самых обеспеченных юношей, но этот конкретный молодой человек был стеснительно неказист — в его карих глазах было больше страха, чем вожделения и флирта. К тому же, незнакомец был одет не по моде (её бы Кроули точно признал), но театрально: чего стоил один ярко-малиновый пиджак, который можно было различить даже в местном тусклом свете. Белая накрахмаленная рубашка под ним выдавала в нём студента колледжа, а вот узкие голубые джинсы и наспех налакированные ботинки — намерения, с которыми он пришёл в этот клуб. — Чего тебе надо? — огрызнулся Кроули, поморщившись. — Точно не о Боге поговорить.       Мальчик усмехнулся. — Я бы говорил с тобой и о Боге. Главное — говорить с тобой, мой дорогой ангел.       Кроули прошибло заряженной молнией. Конечно, не в прямом смысле, но опьянение всё-таки отошло на второй, третий, а потом уже и шестьсот шестьдесят шестой план.       «Дорогой».       «Ангел».       Кроули скрипнул зубами. Повернулся на барном стуле к нарушителю его спокойствия. Ну уж нет. Он завязал. Этого больше не повторится. — Я давно не ангел. И тебе стоит пойти отсюда подальше.       Неизвестный не уступал. Он улыбнулся, показав белые, выпирающие, как у кролика, зубы, но тут же спрятал их, закусив губу. Он подмигнул, закурил, а затем наклонился ещё ближе — вытянул свои длинные, тонкие пальцы, и медленно прошёлся ими по чёрным кожаным штанам Кроули (не менее узким, но, надо заметить, уже по намерениям модным), собирая грубую ткань в мелкие оборки. — Я знаю прекрасное место, куда мы с тобой можем пойти, красавчик. Исповедаться, перекреститься, восхвалить Бога между грехом, а потом раскаяться в молитве. Мы будем говорить о Боге — о каких тебе угодно Богах — до самого утра, до утреннего причастия. А иначе зачем ты сюда пришёл?       Кроули было хотел щёлкнуть пальцами, чтобы превратить наглеца во что-нибудь дрожащее, а затем понял нечто страшное. Пацан-то был прав в своей неуместности.       В этом подземном маленьком баре, где алкоголь лился рекой, музыка рвала колонки, а туалеты всегда были заняты, почему-то совсем не было женщин — это раз.       В этом подземном маленьком баре, куда он забрёл от кипящей злости и обиды, играли те песни, что на радио ставили лишь по ночам — это два.       В этом подземном маленьком баре парень, разодетый павлином, просто вёл себя так, как повели бы большинство посетителей этого заведения — это три.       И всё же он из всех тем разговоров выбрал рассуждения о Боге. Вот это уже было странно. — Я не… — Кроули запнулся, — у меня кое-кто есть.       Не правда, но и не ложь. Самообман? Он к нему привык.       От стыдливого признания худощавый тут же меняется. Убирает руки, как обожжённый, краснеет и потеет. И начинает оправдываться: — Ох, блядь. Ох, сука. Ты прости… я просто… Для меня это всё впервые, я вообще не такой, и мне сложно вот так вот… я хочу сказать, ты такой красивый и такой грустный! Я увидел тебя тут одного и подумал, что… могу утешить или… Боже. Чёрт, мне очень жаль, мне лучше уйти.       Незнакомец торопливо забирает сигареты и зажигалку, поднимается со стула, опустив голову в пол, и тут сюжет двигается в непредсказуемом направлении.       Кроули его окликает. — Эй. Это не Конец света, — эта фраза заставляет его ухмыльнуться, отдав себе воображаемый поклон за остроумие, — давай хоть докурим. О Боге поговорим, раз ты так настаиваешь.       В подтверждение своих слов он затягивается. Смахивает пепел прямо так, под ноги — потому что в этом месте всем было плевать на общественные приличия.       Мальчик недоверчиво смотрит на него выпученными глазами, но всё-таки возвращается. Кладёт изрядно помятую пачку с надписью «Silk Cut» между ними, забирается на стул более закрыто. Ну совсем как другой человек. — Фредди, — робко говорит он, протягивая раскрытую потную ладонь и попутно хватая с бара недокуренную им сигарету. — Друзья зовут меня Фредом. Я музыкант. Начинающий.       Кроули безразлично пожимает ладонь. Рукопожатие у Фредди крепкое, и когда он упоминает музыку — взгляд его разгорается. — Хендрикс или Леннон? — Оба. Первый был славным и гениальным — знаешь, хотел бы я быть таким же уверенным в себе и сочинять, как Джимми-бой, но закончить в луже собственной блевоты?.., — посмеялся он с некоторой долей напряжения. — Уж лучше я тогда навеки новичком останусь. А Джонни! По-моему, он не человек, дружище. Он маг или того похуже. Так петь и играть! Вот постоянно повторяю себе: Фред, если взлетать — то как Джон. Даже то, что он свалил — не знаю, почему все так расстроены — это важный шаг. Парень идёт к Богу и скинет его с места, точно тебе говорю.       Кроули от последней фразы фыркает. Какой же бесстрашный в богохульстве образчик человека.       Говорит так уверенно, будто знает всех своих боготворимых кумиров лично. С самого детства. С пелёнок. — Так какую музыку ты пишешь, Фредди?       Этот вопрос будто вдыхает в мальчишку жизненные силы. Он гордо поднимает голову, поправляет на себе пиджак, разглаживая пайетки. — Пою и пишу, если быть точным. О, она однажды взорвёт мир. Нас будут слышать миллионы — нет, дорогуша, погоди-ка — миллиарды! И до Бога мы тоже дотянемся. Точно-точно.       Кроули веселеет: то ли из-за манеры разговора нового знакомого, то ли из-за того, что подобная людская самонадеянность всегда его забавила. — И о чём же твои песни?       Фредди веселеет тоже. Заговорщицки ему подмигивает. — Наши песни, дорогой. Мы — группа Queen. И веришь или нет, но мы поём об Иисусе, ангелах и демонах.       Вот теперь Кроули становится интересно. Он отодвигает наполовину полный стакан в сторону, тушит сигарету о дерево, кладёт подбородок на кулак, готовясь слушать анафему о его старом друге, которому он показал все царства мира, о его сородичах с белыми крылышками и о нём самом, конечно. — Охотно верю. Где я это могу послушать?       В худшем случае они с Бентли изрядно посмеются. В лучшем — оставят кассету в коллекции для прогулок по Лондону. Оба варианта казались приемлемыми.       Но Фредди снова меняется в лице. Снова мнёт выступающими зубами губу, нервно стучит пальцами по своим коленям. — Мы пока не написали этих песен… — он быстро поправляет себя, когда Кроули поднимает бровь вверх, — вернее, написали, но не до конца! Мы только нашли басиста. Сейчас пишем, но на студию денег не хватает. Вот и ждём, когда Брайан — эт наш гитарист — сдаст аттестацию и стипендию получит. — Хм. Значит, для того, чтобы песни о старине Иисусе услышали миллионы и миллиарды, вам не хватает одной лишь студенческой стипендии?       Фредди разводит руками. — Так и есть. Мы собрали какие-то деньги, но их пока едва ли на аренду студии хватает. Я с барабанщиком нашим работаю на рынке, продаю всякую одёжку с помоек Вест-Энда, но копить я совсем не умею, — он многозначительно смотрит на пачку сигарет. — Ну что я могу поделать? Невозможно же время всё копить и копить. Скоплю вот недельку-две — а потом спускаю на себя и развлечения. Так что, дорогой, пока мы сидим и думаем, где нам хотя бы с сотню фунтов на первое время найти.       Всего сотню фунтов? Он мог создать гораздо больше. Кроули вдруг довольно скалится. Поправляет на лице широкие блестящие очки.       У него, конечно, уже был отличный действующий проект. Лучший со времён изобретения бутлегерства. Автомагистраль М-25 — гениальная идея, блестящий план и масштабная реализация, чтобы отвести от себя подозрение ещё на полвека. Он ждёт не дождётся, когда утрёт с его помощью носы Вельзевул, Дагону и Хастуру, но…       Если появляется повод ещё раз впечатлить Тёмный Совет и самого, чтоб его, Сатану — надо за это хвататься. Рогами и копытами.       Не сидеть же и ждать, когда люди очередную якобы им спровоцированную войну развяжут?       Он творит небольшое хулиганское чудо, опуская руку в карман кожаной куртки. Достаёт серый, набитый бумажками строгий кошелёк, обшитый серебром и змеиной кожей. Вручает его новому приятелю.       Даже из-под длинной чёрной чёлки видно, как у Фредди брови лезут на лоб. — Всё, что найдёшь в нём — ваше. Если я так и не услышу по радио вашу «королевскую» группу, то гарантирую тебе — полетишь в Ад за враньё.       Кроули встаёт, отряхивая атласную рубашку от пролитого виски, пепла и скопившейся за недели запоя пыли. Пора возвращаться к Бентли и надеяться, что она не утонула под грязным лондонским снегом.       Кивнув застывшему нам месте пареньку, он идёт к выходу в заметно приподнятом настроении, размышляя, сколько же чертей соберут на концертах в Пандемониуме настолько амбиционные ребята. — Стой! Погоди! — окликает его Фредди, и удивительно мощный голос пробивается к нему сквозь шум сумасшедшего соула. — Кто ты такой? Как тебя зовут?       Кроули разворачивается на каблуках, расплывается в улыбке. Минутка самолюбования перед уходом — это же отличное завершение запойной недели! — Энтони Джей Кроули. Продюсер. Алкоголик… демон.       Он щелчком пальцев кидает прямо в руки Фредди чёрную визитку с выведенными на ней серебристыми буквами именем и телефонным номером — идеальную, неповторимую, припасённую и изготовленную с тридцать лет назад как раз для этого момента.       И исчезает в ночи, будучи очень довольным собой.       Он вдоволь покрасовался и позабавился — и уже не важно, чем закончится вся эта история.       Или всё-таки нет?..

***

1973. — И в общем, я передвигаю маршрут таким образом, чтобы трасса соединялась в… ангел, ты меня вообще слушаешь? — Да, ты большой молодец, дорогой.       Кроули нахмурился. Перестал разваливаться на диване, ровно сел, скрестив руки на груди. По этому бегающему взгляду и стыдливому кручению перстня на мизинце он давно научился понимать, что Азирафель его ни черта не слушал.       Это напрягало. Пока не настолько сильно, чтобы делать из этого определённые выводы и называть это «проблемой», вешая её на воображаемую доску из сплошных файлов-доказательств и красных спутанных нитей надуманных беспокойств, но Кроули определённо не нравилось, к чему это всё вело.       С злосчастного шестьдесят седьмого года прошло уже шесть лет: он придумал, как спрятать святую воду, поставил в квартире сейф от инженеров, ранее разрабатывающих атомные реакторы, и закрыл это всё ценнейшим эскизом старого-старого-старого земного друга, служащим напоминанием о том, что усилия не пойдут зря, да сменил свой старый телефон на новейший, с приятными кнопочками и трубкой с проводом, который он задумчиво крутил вокруг пальца, пытаясь дозвониться в Сохо. За пределами квартиры на Мейфэре тоже многое изменилось: он сменил имидж, научился парочке новых модных словечек, близился к завершению проекта по перестройке М-25 — то есть существовал размеренно и как всегда стильно, разрешив себе расслабиться и плыть по течению спокойного ожидания хоть чего-то приятного в ближайшие годы.       Он ждал, да. Вот только совсем не учёл, что ожидание может быть утомительным.       Азирафель никак не менялся. Вообще. Ничуть. Совсем. Всё так же открывал книжный по Бог или Сатана знает какому графику, всё так же отлучался из него исключительно ради вкусного ленча, а главное — всё так же вёл себя «по-дружески» и «в рамках Соглашения», будто никакого шестьдесят седьмого и термоса в клетку со святой водой внутри не существовало вовсе. — В чём дело? Ты кого-то ждёшь?       Но кое-что всё-таки казалось странным. Кроули не сразу это заметил — или хотел не замечать — но некоторые вещи начинали бросаться в глаза всё сильнее. То, что раньше могло вызывать лишь мысль о тщетной попытке попробовать что-то новомодно-старомодное с ангельской стороны, теперь вызывало раздражающее назойливое беспокойство.       Азирафель уже как пять лет носил вместо привычной кремовой бабочки-галстука времён Виктории шейные платки самых разных пастельных оттенков. Он пользовался парфюмом — зачастую самым разным и необычным, отличающимся от того, чем он обычно брызгался и дополнял свой запах — уж это Кроули точно мог учуять.       Но главное было не в этом.       Он стал гораздо чаще «изгонять» демона из своего убежища — вот только теперь для этого была как будто бы иная причина, чем желание побыть одному и утонуть в книге-другой под партии Шостаковича.       Азирафелю было неудобно. Стыдно.       Почему?       Азирафель снова оглянулся на часы за своей спиной. Быстро перевёл взгляд на Кроули — в его серых глазах царило нескрываемое смущение. — Нет, что ты… Время ведь сейчас позднее, и ведь тебе надо заниматься этим… как оно там… хакерством… — Сейчас два часа дня, — отрезал Кроули, — и с «хакерством», ангел, я давно закончил. Я ведь только что рассказывал тебе об этом!       Азирафель уставил взгляд куда-то в уголок запылившегося ковра. — Да, пожалуй, ты прав… Надо бы мне сделать перерыв, собраться с мыслями и привести их в порядок, не находишь?       Кроули промычал. Если он сейчас выскажет всё, что думает об этих несчастных попытках избежать прямого вопроса, то сам об этом пожалеет. Сейчас ни в коем случае нельзя было давить.       Ведь он выбрал эту роль. Он согласился «замедлиться».       Он вздохнул. Встал со своего привычного места, засовывая руки в карманы джинс.       Решил, что немного пошипеть ему всё-таки разрешается. — Ангел, у этих тел есть язык — им можно извлекать звуки, которые потом складываются в слова. Если ты хочешь, чтобы я валил по своим делам, так и скажи. — Мне в самом деле нужно время для себя, Кроули, — виновато, но честно сказал Азирафель, также поднимаясь — из вежливости, как и всегда. — Тем более, Дэвид…       Ангел осёкся. Всё-таки сболтнул лишнего. — Дэвид? — чуть ли не шипя, поднял бровь Кроули.       Пришлось приложить недюжинное усилие, чтобы не детонировать прямо сейчас. — Кроули, пожалуйста, — умоляюще выдохнул Азирафель.       Демон сжал и разжал кулаки. Всё в порядке. Вряд ли это было что-то серьёзное, а если бы было, ангел сразу бы ему рассказал, так? Азирафель был в безопасности, ему точно ничего не угрожало, а сам Кроули…       Согласился «замедлиться». — Лады. Тогда до встречи. Ты звони, если что.       Они обменялись «уважительными» кивками, и Кроули покинул магазин, сдержанно закрывая за собой дверь, хотя ему искренне хотелось ей как-нибудь погромче хлопнуть.       К чёрту. Он выкинет из головы это имя и мерзкие змеиные мысли. Ради ангела, которого ждал. Ради Взаимности.       В одном Азирафель был прав — время было позднее, время всегда, чёрт возьми, было позднее, и он не мог сделать с этим ничего иного, кроме как терпеливо ждать, когда же оно пройдёт.       Бентли привычно ждала у входа, тая под июльским солнцем. Температура в ней, конечно же, всегда удивительным образом оказывалась комфортной, но это не мешало чёрному металлу до режущей боли в глазах поблёскивать под лучами и греться до состояния, близкого к адскому. — Ты уже большая Бентли, — пробурчал Кроули, садясь за руль, — охлади себя сама.       Она отозвалась лишь недовольным бурчанием заводившегося двигателя, а её хозяин задумчиво раскинулся в кресле. В отсутствие внимания его партнёра по бесконечному пребыванию на Земле и за неимением стоящих его интереса дел у него оставалось не так-то много вариантов для досуга: либо напиться до опустошения мыслей в очередном подземном баре, либо работать (этот вариант, по понятным причинам, оставался лишь на крайний случай), либо пытаться себя развлекать хоть чем-то приятным. Музыкой, например.       Люди его стабильно удивляли. Много десятилетий назад они придумали такую совершенно очаровательную вещь, как радио, которое удобно дополняло атмосферу самых разных интересных мест по всему известному миру. Пусть Кроули и предпочитал пластинки и проигрыватели, но идея того, что музыка может быть с ним где угодно и в любой момент времени его очень радовала — именно поэтому он приобрёл новейшее радио с дисководом, а о его поддержке и тому подобных мелочах позаботилась уже сама Бентли.       Он махнул рукой и надавил на газ — ему не хотелось никуда ехать, кроме как в квартиру, где он имел «удовольствие» спускать на сон и прочее безделье вот такие глупые моменты ничегонеделанья. Хотелось хоть какого-то общения, хоть какого-то внимания к себе, но в то же время внутренний голос напоминал, почему он сдерживается.       Он же решил ждать.       Radio 1 неспешно играло какой-то глэм-рок, иногда прерываясь на комментарии и шутки тонкоголосого ведущего. Где-то на середине скоростного пути по Оксфорд-стрит диджей запустил перебивку, а диктор объявил, что сейчас в эфир впервые и «скорее всего, в последний раз» выйдет молодая группа, уже с месяц настаивающая на трансляции их записи.       Микрофон пару раз глухо стукнул, и голос ведущего сменился голосом приглашённого фронтмена.       «Как ваши делишки, Лондон? Этот июль выдался ужасно жарким, но я вас уверяю, дорогие, сейчас вам станет ещё жарче».       Кроули взглянул на радио, доверяя его малышке самой везти себя по трассе, пока он не смотрит на дорогу.       «Ведь я — Фредди с планеты Меркурий, а мы — королевы всех королев, группа Queen, и мы собираемся разжечь вас до адского пламени нашим сетом о Боге, Иисусе и о том, как же важно беречь себя между всеми этими страстями. Передаю воздушный поцелуй нашему продюсеру — рыжеволосому красавчику, настоящему демону, который проспонсировал квартет из наших прыщавых задниц, и желаю вам жаркого прослушивания!».       Конечно, Кроули с первых секунд узнал этот голос.       Радио заиграло весёлый, интересный мотив из наложенных друг на друга партий электрогитары. Гитарист играл с особым мастерством, достойным Хендрикса, идеально попадая в ритм — ярко, чётко в выверенный бас, без присущей для рока грязи, а затем этот звук перешёл в страстные барабаны, а затем…       Фредди запел.       Дальнейший путь до квартиры превратился в одну сплошную зажёванную плёнку с записанным на неё дебютным альбомом удивительного квартета. В их песнях был и Бог, и Сатана, и Человек: старина Иисус превратился в супер-звезду, Всевышняя — в величайшую лгунью, а прославленный братец будто пронизывал своим влиянием каждую строчку и ноту, делая мотивы всё горячее и резче, всё смелей.       Кроули понял всё это, лишь когда ключи три раза повернулись во входной двери в его квартиру.       Он рассеянно шёл по коридору, пока в голове царил туман удивления, а затем услышал, как хитро звонит тот самый новейший стационарный телефон.

***

      Договариваться о встрече не пришлось. Его как будто бы ждали, следили за ним очень давно и настойчиво.       Иначе объяснить причину, по которой Фредди позвал его именно в Сент-Джеймский парк, он не мог.       Когда Бентли приехала к назначенному месту, был уже почти вечер. Но летняя жара не спадала — прогревала асфальт и металл, неприятно жгла глаза даже под объёмными солнечными очками.       Кроули снял чёрную кожаную куртку и повесил её на плечо — ни к чему было привлекать внимание к неподходящей для такой погоды одежде.       Даже в Вестминстере чувствовалась мода нового десятилетия: богема и битники смешались между собой, все были одеты в джинсы, кеды и рубашки самых разных цветов, завезённые прямо из Америки. Там, где всего какой-то век назад важно выхаживали сэры с тростями и дамы в корсетах, теперь крутились щуплые пареньки со взъерошенными причёсками, а их подружки в рваных брюках надували жвачку до огромных пузырей, пили тёмную газировку в стеклянных бутылках и тщательно прятались от аномальной жары под навесами магазинов и ресторанов, что были им явно не по карману.       Фредди ждал его внизу, у воды, озадаченно наклонившись к лениво плавающим уткам. Синие джинсы, белая майка, спутанные чёрные локоны и разбитые серые кроссовки — так и не скажешь, что его голос слушали тысячи лондонцев всего какую-то неделю назад. — Утки в этой части пруда не едят булки. Хочешь их ублажить — неси горох или гренки.       Музыкант подскочил так, как скачет чёрт на освящённой земле. Обернулся. — Святую мать твою, Тони. Ты ходишь тише самой Смерти.       Кроули поднял бровь. «Тони?». «Смерть?». Чем ещё его удивит этот человек? — Не богохульствуй, Фредди-с-планеты-Меркурий. Или богохульствуй, но чуть стильнее.       Фредди рассмеялся, обнажив торчащие зубы. На тех рекламных фотографиях с группой, которые Кроули успел раздобыть, он их мастерски скрывал под губой. — Теперь я Фредди Меркьюри, кстати, — подмигнул он, уперев руки в бока. — Хотя ты, дорогуша, можешь звать меня Фредом. Ты уж, как-никак, мой друг.       Друг? Кроули скривился. — Мы едва знакомы, Фред или как там тебя. — Значит, будем знакомы ближе. Что ты на это скажешь?       Фредди невозмутимо взял его под руку — повёл вдоль воды, не заботясь о мнении окружающих, улыбаясь во всё лицо. — Мы так тебе благодарны, Энтони. За такие бабки мы оплатили студию, купили крутые струны Браю и Дикки, да ещё и нам с Роджером на квартиру осталось! В общем, ты нас прямо-таки спас в то время. На Уэмбли все удивлялись, кого же мы ограбили или кинули, чтобы нагрести столько денег с зарплаты на рынке и стипендии, а я так и сказал: «В нас инвестировал настоящий демон!». Они меня посчитали редкостным придурком, Тони, но мы-то с ребятами знаем, как оно всё было на самом деле.       От этого паренька хотелось щуриться сильнее, чем от палящей жёлтой звезды. Он прямо-таки излучал счастье и восхищение. Такое детское и наивное, навязчивое до одури.       Жаль будет всё это ненароком сломать. — Почти два года прошло. Я не помню, с чего вообще дал тебе деньги. Может, просто экспериментировал на пьяную голову, — холодно сказал Кроули, вырывая свою руку из хватки и пряча ладонь в кармане джинс. — Интересно было посмотреть, какую анафему вы сочините и как далеко она разойдётся. Мне на вас самих абсолютно плевать. Было, есть и будет.       Меркьюри перегородил ему путь, хитро щурясь. Он был ниже него, но каким-то непонятным образом создавал впечатление массивного препятствия.       Как знакомо. — Да? А зачем на мой звонок ответил? Зачем согласился встретиться? — Я… э-э-э…       Кроули потерял дар речи. Кроули потерял дар речи! И это от слов какого-то человечишки?!       Но ведь в самом деле… Зачем же он согласился на эту спонтанную встречу под палящим солнцем посреди недели? Зачем выбрался из своего прохладного одинокого логова?       Забавы ради?       Или же из праздного интереса?       Или?..       Кроули сжал воротник куртки. Кожа громко заскрипела.       Правда солнечным ударом сорвалась с его уст. — Ты интересен. Вы интересны. Это интригует, и… Я почувствовал, что ты будешь чем-то очень важен для этого мира, — выдавил он из себя. — Но пока не понимаю, чем именно.       Во рту горело и жгло от правды, ведь они жили в странном, непостижимом, блядь, замысле. В том самом, где он плыл по течению, безрезультатно пытаясь понять, куда же оно всё-таки его прибьёт.       Пытаясь.       В том самом замысле, который всегда оказывался на шаг впереди него самого.       Проигрывая.       Во взгляде карих глаз Фредди было удивление, хотя и не сильное. Он как будто бы сам знал что-то такое, что было видано лишь Ей одной.       На его молодом лице появилась кроткая улыбка. — Пойдём, зайдём за пивом, дорогуша. А потом поедем к нам, познакомлю тебя наконец с моими парнями. — Ага, — только и мог ответить Кроули. — Я подвезу.

***

Oh no, not me I never lost control. You're face to face With the man who sold the world.

      

      «Королевы» были истинно уникальным квартетом. Несуразным. Никак не сочетавшимся друг с другом.       Их первая встреча прошла странно — ровно так же, как вторая, третья и дальше по списку, пока они не начали здороваться рукопожатиями, шутить и даже распивать вместе пиво в тех ночлежках, что в группе называли «местами для репетиций». Так и не скажешь, что тут обитают восходящие звёзды, кумиры девочек с безумными стрижками и любимчики подпольных радиостанций.       Все четверо внушали какое-то странное чувство спокойствия и доверия. Фредди — отдельный разговор, но помимо Меркьюри в группе числились ещё три пришельца.       Брайан, Роджер, Джон.       Первым Кроули изучил Брайана Мэя. Красивое имя, редкая фамилия, и совершенно невозможная внешность.       Кудрявый — кудрявее самого кудрявого пуделя — тёмноволосый, фриковатый. Даже более высоченный, чем сам Кроули, и при всём этом очаровательный: с добрыми и умными глазами, с морщинками на молодом лице, с ямочками, которые только усиливали всю эту кукольность.       До тошноты успокаивающий.       Брайан играет не по возрасту мастерски, использует шестипенсовик вместо будто бы более удобного медиатора и, кажется, жить не может без своей гитары. Когда Кроули кратко спрашивает о ней, он расцветает улыбкой и энтузиазмом: рассказывает и про своего отца, и про кусок камина, что стал основой инструмента, и про то, как он, несовершеннолетний самоучка, приклеивал жемчужины на лады и перетягивал упругие струны.       Его пронзительные глаза горят, и пока он говорит, то уходит далеко за пределы своего тела.       Кроули в такие моменты задумывается: а выглядел ли он когда-либо так?       Но есть кое-что, разжигающее в Брайане огонь сильнее, чем красная, особенная, самодельная гитара.       Кажется, это был один из первых вечеров, что он провёл с квартетом на природе. Парни решили устроить пивное барбекю, пока лето ещё не сменилось хладной лондонской осенью с затяжным сезоном дождей — и Фредди утащил его и Бентли с ними, не оставив вообще никакого выбора.       Готовить Кроули никогда не умел, поддерживать разговоры о том, кто кого в этом концертном бизнесе кинул — тоже, а потому присоединился к Брайану, задумчиво лежащему на травяном склоне. — Будешь?       Он сел рядом и протянул ему безымянное дешёвое пиво — просто потому, что в этой компании было принято так делать, а не из-за внезапного порыва заботы. — Ага, спасибо, Тони.       Брайан предпочитал ликёры и дорогое пиво Гиннес, но за недостатком денег пил, что дают.       Лениво открыл крышку, рассеяно чокнулся стеклом, сделал пару неважных глотков.       Кроули нахмурился, смотря на эту кудрявую физиономию. Проследил за его взглядом.       Вечер выдался тёмный. Звёздная карта развернулась над ними, а сияющий Лондон остался где-то позади. — Смотри, — очарованно говорит Брайан, показывая пальцем в сторону созвездия Волопаса, — сегодня видно Арктур. Такая неописуемая красота. Знаешь ли ты, что он почти всегда скрывается на небе? Сколько же звёздной пыли он образует в себе! Когда-нибудь я напишу про это.       Они выпили в полной тишине, но Кроули не смог сдержать свой интерес. Он и раньше знал, что Брайан помешан на астрофизике, астероидах и особенно на явлении звёздной пыли, но никогда не наблюдал проявление этого увлечения вживую. — Тогда я прочитаю, — хитро ответил Кроули, — наверняка там будет много фантазий.       Брайан удивлённо взглянул на него. — Ты интересуешься астрофизикой? Никогда бы не подумал.       Кроули уныло лёг рядом. Он сам бы не подумал, что с такой-то компанией будет сыпать роль себе на рану. — Я знаю об этой Вселенной всё. Галактики, планеты, астероиды, кометы, звёздная пыль, звёзды и созвездия. Они мне… как родные.       Родные. Ведь он сам их создавал. Во времена, которых не было, далеко-далеко отсюда. — Да ладно, не выпендривайся. Что ты на самом деле о них знаешь?       Кроули широко раскрыл глаза под солнцезащитными блестящими очками, что, к удивлению квартета, носил и ночью.       Его дети сверкали над ним. Далёкие, невозможные, навсегда чужие. — Я знаю, что в них кое-что спрятано — в их ядре, поверхности, в пыли, которая бороздит по реальности. Я знаю, что никто ещё не приблизился к разгадке этой тайны. Я знаю, что люди никогда не смогут понять её значение полностью. А сами звёзды… они сироты в сути своей. Оставленные Богом, отправленные в вольное плавание. Звёздная пыль, о которой ты так много думаешь — лишь отголосок того, чего никогда не случится.       Брайан хлебнул пиво, растянулся по земле во весь рост. Задумался — хотя Кроули ожидал и издёвок, и шуток, и простого непонимания. — Пусть это и ненаучно, но твоя теория имеет смысл. Мы уже тысячелетие не можем понять значение звёздной пыли, хотя нанесли на карты уже всю Солнечную систему. А что там, за её пределами? Вот где Арктур, скажем. Это же очень далеко от нас. — Тебя это так беспокоит? Для большинства из людей это просто обои, которые показываются по ночам.       Он зло заскрипел зубами, не в силах совладать с опустошающими воспоминаниями. — Столь же сильно, как меня беспокоит музыка, да, — ровно ответил Брайан. — Я люблю их. Я вижу в этом искусство. Не просто математика и вычисления, а философия и даже религия, если тебе это больше нравится. — Мне не нравится, — поморщился Кроули, — и я вообще не религиозен, знаешь ли. Хочешь, дам подсказку ко всему этому? — Какую? — Вопреки всему, что ты знаешь, Брайан, есть у меня мысль, что теперь только Создатель помнит, что навсегда останется сокрыто от людей.       Мэй хохотнул — но так, по-доброму. — «Создатель», говоришь? — Да. Тот самый, что отпустил всю Вселенную в вольное плавание.       Тот самый, что был забыт. Тот самый, что был вычеркнут из истории. Тот самый, что теперь ходил по Земле, лежал на земле, с землянами изучая звёзды — далёкие, очень далёкие.       Тоска — странное чувство, не присущее ему, как хищной змее и озлобленному демону, но всё же сжирающее изнутри. С каждым прошедшим годом, столетием, тысячелетием — не дотянутся и не догнать, ведь слишком поздно, всегда и навсегда поздно.       Но у него теперь была другая тоска. Гораздо светлее, в кремовых и бежевых оттенках, в золотую клеточку, отгоняющая его и в равной степени со звёздами недоступная, но как будто гарантирующая, оставляющая тот самый, малейший, с космическую пылинку шанс, что всё ещё будет, что он не опоздал, и что ещё не поздно зажечь новую звезду.       Он проносил сквозь себя это двоякое ощущение каждый раз, когда глядел на ночное небо. И не важно, где он поднимал взгляд. В божественных садах, в глубоких адских ямах, у Распятия, на кладбищах, в лагере смерти, на золотых яхтах или как сейчас, на траве, в окружении «восходящих звёзд» — оно всегда было рядом с ним, и как будто бы обещало, что всегда будет рядом.       Довериться этому обещанию было нечеловечески сложно. — Слушай, Тони, — Брайан вдруг повернул на него голову, улыбнулся, мирно складывая руки на груди, откладывая недопитую бутыль в сторону. Его кудри окончательно запутались в траве, а глаза светились тенью опьянения, — меня очень заинтересовал твой взгляд на астрономию. Скажи, если, как ты говоришь, Создатель отпустил звёзды в «вольное плавание», то можно ли сказать, что Он сделал то же самое с людьми?       Кроули отвлёкся от изучения такого знакомого ему Арктура, таких ярких звёзд — не только на небе, но и в мыслях. — Ты сравниваешь несопоставимое. Есть Создатель, а есть кое-кто, кто будет покрупнее.       Брайан вздохнул, сразу поверил в это откровение. — Пожалуйста, расскажи мне.       Кроули моргнул. Поморщился. Прикусил язык. Он и без того рассказал человеку слишком много о том, как на самом деле обстоят дела. — Ты не захочешь знать правды. Но я всё же скажу тебе кое-что, Брайан Мэй. Запомни: для вас в этом мире есть лишь один сладостный момент. Не потрать его впустую.       Пока ещё не слишком поздно.       Он серьёзно оглянулся на него, но и Брайан смотрел на него серьёзно. Почему-то понимающе. — Я бы с тобой поспорил. Я оптимист. Представь на секунду, если бы у нас была вечность таких моментов. Мы бы точно что-то поняли. Разгадали бы ту загадку. Мы бы всё успели, и тогда бы ворвались в эти просторы, и тогда…       Кроули неспокойно сел, скрестив ноги. В груди вновь царила тугая боль вперемешку с отравляющим ощущением стыда. Ему не стоило этого говорить. Не стоило объяснять какому-то случайному человечишке такое, что могли понять лишь создания иного рода — кроме одного, что либо не понимал, либо предпочитал притворяться, что не понимает. И всё же. Кроули тоже был оптимистом. — Никто не захочет жить вечно, — хрипло отрезал Кроули. — Поверь мне.       Рядом раздалось шуршание травы. Брайан аккуратно поднялся на колени, опираясь о бутылку. В нём чувствовалось ужасно противное желание что-то сказать и утешить, но Мэй всё молчал, переводя взгляд то на небо, то на хмурое лицо Кроули.       А потом взгляд его отрезвел. Умный парень.       Наконец он тихо, осторожно заговорил. — Я всё хотел спросить, Тони. Может, я сошёл с ума, но ты ведь сейчас гово… — Эй вы, воркующие голубки! Мясо готово, пойдём жрать, дорогуши!       Разумеется, Фредди, сам того не зная, спешит Кроули на помощь, оглушительно крича им с вершины склона. Бесцеремонно и как раз вовремя. — Следи за выражениями, Фред! — тут же отзывается оторванный от критического момента разгадки Брайан, вскакивая на ноги. — И это что у тебя в руках, сигарета? Сколько можно, мы это обсуждали…       Кудрявая фигура скачет вперёд, равняется с тенью Фредди, отдав ей родительский подзатыльник. Ребята о чём-то спорят, но Кроули на минутку выбирает не слушать — поднимает голову на звёздную карту.       Может, всё было не так тоскливо. Может, эта тоска была его талисманом — о том, что он сможет ждать вечно, раз звёзды с их пылью всё ещё ждали его взгляда.       Может, эта звёздная вечность всё-таки могла стать их.

***

1974.       Роджер Тейлор был первым, кого встретил Кроули, когда Фредди привёл его в их с Роджем совместную ночлежку. И последним, кто всё-таки пошёл Кроули навстречу.       В день знакомства он окинул его оценивающим взглядом, сжал протянутую ладонь нарочито крепким рукопожатием, но всё-таки с благодарностью принимал холодное пиво и выклянчил сигарету, которую, несмотря на причитания только пришедшего на встречу Брайана, закурил прямо в квартире.       Кроули сразу понял: Роджер — самый недоверчивый и язвительный среди четвёрки, и назвать его «добрым приятелем» было бы ироничной шуткой.       Может, по той причине, что они были слишком уж похожи.       Тут можно начать загибать пальцы: Роджер обожает машины, помешан на стиле, любит секс и всё, что с этим связано, падок на алкоголь и шумные компании, не может держать язык за зубами, много ругается, порой уходит с головой в свою работу и определённо не верит в концепцию Бога.       Бесинка в нём удивительным образом сосчитается в едином спиртном коктейле вместе с ангельской внешностью: голубые глаза, бледная кожа и роскошные светленькие волосы — он похож на озорного херувимчика-младенца с людских карикатур, а потому никогда не испытывает проблем с женским вниманием. Да и мужским, пусть ему от этого очень, очень некомфортно.       Но при этом Роджер умудряется не быть абсолютным придурком, каким иногда бывает тот же Фредди. Напротив, он, кажется, очень заботится о своих друзьях, не может перечить своей матери и моментально превращается в размазню, когда дело касается девушек, которые ему нравятся. Пусть это может быть и не одна девушка за раз.       Сначала они с Кроули перекидывались лишь краткими фразами и обоюдными колкостями. А потом курящий Роджер однажды встретил его и Бентли на улице — и вдруг лёд в нём оттаял. — Нихрена ж себе, — выдыхает белокурый, когда Кроули выходит из машины, внимательно следя за тем, чтобы Меркьюри не хлопал соседской дверью.       К его же счастью, Фредди обращается с Бентли очень нежно, но, к сожалению, не пропускает восклицание Роджера мимо ушей. — О, дорогуша, я подумал то же самое, когда взглянул на эту красотку, — хихикнул он. — И я не только о машине говорю.       У Кроули от частоты закатывания глаз за последний год знакомства с «королевами» уже будто бы появляются мозоли на глазницах. — Иди куда шёл, придурок. — И тебе отличного вечера, Тони, — довольно мурлыкает Фред. — Как всегда спасибо, что подвёз.       У них не было гласного уговора, по которому Кроули «нанимался» к нему «шофёром». И негласно они об этом тоже не говорили. Снова случилось то же самое, что и при их знакомстве: никто точно не мог сказать, как они пришли от стеснительной просьбы забрать с работы на следующий после пьяного вечера день до полноценной наглой традиции на вечер пятницы, когда Кроули и Бентли заезжали к Кенсингтонскому рынку за одним очень довольным собой продавцом поддержанной одежды, подрабатывающим музыкальной звездой средней степени известности.       Фредди был не самым плохим спутником, так что они с Бентли не были против. Он болтал без остановки, а когда всё-таки делал паузы на передышку, то внимательно слушал и спрашивал, настукивая очередной ритм по приборной доске, пока машина не подъезжала к обшарпанному многоквартирному дому, где он с Роджером делил квартиру — скорее по привычке, чем по острой необходимости.       Всем им приходилось подрабатывать. Первые два альбома принесли какие-то деньги, но и всё на этом. Два прошедших тура принесли гораздо больше — но почти все деньги позабирал лейбл и продюсеры, с которыми группа с дуру заключила самый невыгодный из возможных контракт.       Да, музыкальный бизнес оказался именно тем, чего можно было от него ожидать в этом веке — мышеловкой для юнцов с горящими глазами. И пока братья Шеффилды ставили условия, а студия выделяла им для записи унизительное время глубоко ночью, надо было откуда-то брать деньги на пропитание.       Кроули, услышав такие рассказы, даже думал насоздавать им столько денег, чтобы те до конца карьеры в них не нуждались и творили какую угодно дичь, а потом понял: какой тогда останется в их приключениях интерес? Всё-таки одна из составляющих человеческой жизни — это интрига.       Так что пока уставший от смены Фредди ловит из рук такого же выжатого Роджа ключи от их коморки, пружинисто исчезая где-то в глубинах подъезда.       Кивнув задумчиво курящему Тейлору, Кроули уже думает ехать обратно по отсутствующим делам, но тут его окликают: — Крутая тачка.       Такое «лаконичное» описание его подруги заставляет Кроули ухмыльнуться. Бентли же недовольно молчит — будь у неё возможность, она бы непременно закатила фары. — Я знаю. Она же моя.       Пауза в их неожиданной беседе тянется как-то совсем неловко, и они продолжают так стоять: один — приоткрывая дверцу «крутой тачки», второй — вертя в пальцах сигарету.       Роджер, как ни странно, подходит ближе, рассматривая Бентли, возобновляет разговор. — Покуришь со мной? У меня есть пара мыслей. — Вау. Даже пара?       Очки чуть не слетают с носа Кроули от оттопыренного среднего пальца Роджера, вытянутого прямо к его лицу.       Но оскорбительные слова и жесты не есть признак его злобы. Тейлор может орать и бухтеть, ругаться матом, презрительно кривиться и даже по-детски показывать язык — это всё лишь заигрывания. Фредди давно дал понять, что рассерженный Роджер появляется в тот момент, когда его кулаки касаются чьей-то наглой морды.       Кроули был уверен: однажды, вопреки моральному кодексу (какая же это херня) Ада или правилам, установленным для всех (ну слов нет, сплошная херня) Сатаной, они с Тейлором всё-таки подерутся. Либо у одного иссякнет терпение, либо второй захочет перекинуть на первого свой пыл. Третьего не дано — вместо третьего, четвёртого и пятого будут Фред, Брай и Джон, давно делающие ставки на подобную драку.       А пока Кроули даёт ему прикурить, встаёт рядом и терпеливо ждёт, когда же эти самые «пара мыслей» станут материальны. — Когда я мелкий был, — выдыхает мысль Тейлор вместе с сигаретным дымом, — хотел что-то такое, раритетное. Не эти развалюхи американские или фургончики на спущенных колёсах, на которых расшибиться можно, как я с парнями из школы моей бился, а такое, аристократическое, понимаешь? Думал, скоплю в колледже бабок, возьму у перекупов по дешёвке, подлатаю и буду кататься, девчонок развлекать. А эти Бентли стоят, — голубоглазый жалобно смотрит на него, сложив брови домиком, — Тони, они стоят, как гараж из новых Мустангов! Почему так?       Кроули снисходительно пожимает плечами. — Их мало осталось. Моей уже сорок восемь лет. — Пиздишь! Она у тебя сверкает вся. После полвека пользования любая машина превратится в металлолом, — Роджер прищурился, наклонился к нему, — ты так красуешься, да? Разъезжаешь на ней один раз в неделю, а в остальное время она у тебя где-то пылится в забвении. Поди ждёшь, когда ещё дороже станет, как акция какая-то, а потом денег на новую соберёшь, ага? — Я не нуждаюсь в деньгах, — бросает он, стряхивая пепел на потрескавшийся от осенней влажности асфальт, — если до тебя ещё не дошло.       Роджер щурится ещё сильнее, курит раздражённо. Ему не свойственно считать чужие деньги, но от демона такого не скрыть: нотка зависти и обиды его всё-таки терзает.       На этот раз Кроули не стал придумывать, чем же он «зарабатывает на жизнь» — ждал, когда парни сами сформируют какую-то версию. В итоге получился микс из идей, с которым он, пытаясь не расхохотаться, согласился: сейчас в их глазах он был единственным тридцатилетним с чем-то наследником преуспевшего в сороковых бутлегера, который сбежал из строгой семьи, чтобы присоединиться к… итальянской мафии в качестве того, кто «улаживает дела», заботится о создании «внушающего стиля» и делает так, чтобы было «всё пучком и пизда торчком».       В целом, спрашивать, кто именно из квартета додумался до последнего эпитета, было излишне. — А зачем тогда? Купил бы что новее. Роллс-Ройс, как у семьи Королевской.       Кроули не смог сдержать смешок. Прошло почти пять десятилетий, но люди всё ещё об этом спорят, хотя победительница в этом сравнении, по крайней мере, в его картине мира, была ясна. — Скажи мне, Роджер, — улыбнулся он, показывая тлеющим окурком на паренька, — о какой машине ты мечтаешь?       Вопрос немного озадачивает белокурого. Он бесцеремонно давит недокуренную сигарету подошвой разваливающихся кроссовок, шершаво водит ей по нагретому асфальту и хмурится, рассуждая, стоит ли делаться подобными откровениями с тем, кому обычно ты хочешь начистить физиономию. — Это… итальяночка, — пробубнил Тейлор, смущённо посмотрев на него из-под чёлки. — Красивая такая. Красная. Я только на фотках её видел, но, не смейся!.. Для меня это было как, ну… любовь с первого взгляда. Даже к девкам такого не испытывал. — Жить не можешь без своей машины, м? — Кроули двинул очки ближе к переносице, скрывая собственный озадаченный взгляд.       Не стоило давать барабанщику повод для новых расспросов. А самой Бентли — причину для излишней гордости. Всего должно быть в меру. Теоретически. — О, Тони, я в неё влюблён.       Позабытая сигарета окончательно гаснет между пальцами Кроули, пока дым и остаточное тепло щекотно беспокоит кожу. — У тебя разве не так? — спрашивает Тейлор, засовывая руки в карманы джинс и кивая на внимательно слушающую их разговор Бентли, — смотри, какая она красивая и ухоженная. Видно, что ты о ней заботишься. Не просто так ведь. Тоже поди влюблён в свою тачку по уши?       Прикосновение, которое отзывается где-то внутри собственной чёрной бездны, примерно в том месте, где подобные Роджеру носят сердце. Разряд, проносящиеся от ладони — к душе, от души — к разуму. Желание больше никогда не быть одному. Ощущение контроля, ощущение спутника. Поддержка, которая всегда так нужна. Общая цель, одно сердце на двоих, одна судьба на двоих и одна лю…       Но, если подумать. Если снова посмотреть уродливости правде в ярко-жёлтые змеиные глаза. Не сам ли он возжелал этого? Зная, что… — Любить машину? Машины — не более, чем груда железа.       Роджер разочарованно выдыхает. — Дебил! Опять ты херню какую-то несёшь. Знаешь, Тони, я бы при своей тачке никогда такого бы не выдал. А что, если она всё это слышит?       Кроули пропускает оскорбление мимо ушей. Застывает гранитной статуей на минуту.       Ведь если предположить, что Тейлор был прав…       И их с Бентли связь не была случайностью…       Если это можно было назвать «любовью»…       То это значит, что…       Кроули выбросил почерневший окурок в сторону. — Да нет, — говорит он сухо, — бред какой-то.

***

1975.       Как известно, в любой компании есть белая ворона. Некая странная персона, никак не сочетающаяся с остальными, при виде которой хочется спросить лишь одно: «Бог, или Сатана, или кто угодно, как тебя сюда вообще занесло?».       Среди «Королев» такой белоснежной птицей был Джон Дикон. Слишком нормальный, слишком застенчивый, слишком зажатый. Он и внешне не особо походил на начинающую рок-звезду от мира баса: ужасно доброе, в некотором смысле даже детское лицо с такими же нежными глазами. Кроули он напряг сразу — даже больше, чем Тейлор или, Сатана-прости, сам Фредди при их первой встрече.       Джон был до ужаса дружелюбен. Всегда здоровался, прощался, мягко пожимал руку и не забывал поинтересоваться о делах и самочувствии. Но более всего удивляло, что он делал это не из-за сухой вежливости, а из искреннего любопытства, присущего только детям.       После знакомства со всей командой Кроули рассматривал их как-то так: старший и серьёзный брат Брайан, по возможности поучающий других, средний брат Фредди, иногда поддающийся подростковой бесинке, совершенно не владеющий своим тестостероном младший брат Роджер и самый маленький — Джон, который наблюдает за братьями, смеётся с их шуток и во всём слушается самого старшего, не забывая подкалывать тех, кто младше. Но очень тихо, словно мышка. Очень немногословно.       И если подумать, это описание было близко к правде. Помнится, Фредди говорил, что Джон — именно тот человек, которого «королевы» искали на позицию бас-гитариста, когда они встретились в том задрипанном подпольном гей-клубе. Талант Джона оценил и Кроули, но кое-что в нём, всё же, не давало ему покоя, обостряя демонические инстинкты.       Ярость.       И ему удалось лицезреть её во всей красе. То была, кажется, долгая февральская ночь — безрыбная и голодная, как и всегда. Фредди и Брайан пытались придумать что-то на наконец освободившейся студии, а Роджер, Джон и Кроули слонялись по пустому залу ожидания без дела, не понимающие, что… — Что я здесь делаю? — простонал Кроули, засунув руки в карманы пуховой куртки. — Фредди сказал, что ему срочно нужно моё присутствие. Так какого хрена?..       Роджер громко цокнул. — Я задаюсь этим вопросом уже… сколько? Год? Два? Два с писькой? Ну и здорово же ты к нам присосался.       Кроули просверлил барабанщика взглядом, но решил никак не реагировать, прислонившись к плотной двери звукозаписывающего кабинета. — Нашёл, чему возмущаться — тебе-то играть это всё не придётся, — продолжил причитать укутанный в мамкин красный свитер Тейлор, развалившись на ободранном кресле.       Иногда Кроули задавался вопросом: этого засранца вообще хоть что-нибудь исправит? Или он продолжит быть полной задницей до конца и после своих дней? — Вечно Фредди придумает всякую херню без нашего ведома, а крутится потом всем нам, а не только жопе его величества Меркьюри, — продолжил ныть Роджер. — Джон, я правильно ведь говорю?.. Эй, Дик-Дикки, ты чё там завис?       Они обернулись в сторону лестницы. Джон сидел на перилах, беспокойно крутя пальцами и оттаптывая какой-то ритм ногой. Помимо приветствий, он не произнёс за эти часы ни слова, не реагировал на шутки и замечания. Был более тихим, чем обычно. Зловеще тихим.       Кроули прищурился. Зрение у него было похуже, чем у большинства демонов, но даже сквозь прилегающие к лицу тёмные очки он мог видеть, как напряжено лицо басиста: плотно стиснутая челюсть, расширенные ноздри и выступающая вена на лбу. Он выглядел так, будто готов был взорваться в любой момент. — Джон Дьякон!.. Эй, я же к тебе обра… — Да сколько можно повторять?! — вдруг выпалил Джон, спрыгивая с перил. — У меня есть имя! Хватит давать мне эти отвратные прозвища! Неужели я прошу так много за всё, что делаю для вашей группы?       Кроули был готов к такому взрыву — ощутил его за секунды по вставшим волоскам на затылке. Демоническое чутьё тут было очень кстати.       А вот о Роджере, обычном быдловатом мальчике с лицом ангела и повадками «благородного» хулигана такого нельзя было сказать. Он испуганно глядел то на него, то на Дикона — аж побелел весь от неожиданности. — Эй, эй, Джон, не надо, — Родж примирительно поднял вспотевшие ладони вверх, ровно садясь в жалобно проскрипевшем кресле, — всё в порядке, ты извиняй, я проебался. Это же «наша» группа, брат, ты чего…       Джон оглушительно ударил кулаком по лестнице. Шумно выдохнул. Поднял голову — с уставшими, покрасневшими глазами. — Мне надо подышать, — пробормотал он, тут же исчезая в пролётах лестницы.       Вскоре шаги затихли, громко закрылась дверь. На подсобной студии в Триденте снова не осталось ни души — по крайней мере, пока сюда грядущем утром не заявится какой-то популярный глэм-музыкантышка.       Роджер на некоторое время вжался в кресло, тупо смотря перед собой. Кроули стучал каблуком в ритм мелодии за дверью. В какой-то момент музыка смолкла — он расслышал смех Фредди и Брайана на студии. Ну, хоть у кого-то настроение было не дерьмовое.       Тейлор их, благо, не услышал. Иначе завязалась бы драка, и самому Кроули могло бы прилететь — и не потому, что он в чём-то провинился, а просто так, за компанию. И не важно, что именно Роджер тут был тем, кто «проебался». — Ладно, пойду его проведаю, — сухо сказал демон, скучающе глядя на поникшего барабанщика, — пока ты ещё какой скандал не учинил.       Роджер покраснел от хлынувшей волны злости и смущения, но решил промолчать.       Чудеса случаются.       Скучающе протоптав по тёмному коридору, Кроули вышел на улицу, воображая на фоне, какие же ещё новые ругательства для кражи в свой расстрельный арсенал сможет придумать этот белокурый злобный человек.       Влажный холод неприятно пощекотал нос, стоило ему открыть дверь на улицу. Нет, та зима была не ужасно холодной, но отвратительно зябкой — с такой погодой хотелось поскорее сбежать к себе в пещерку и свернуться змеиным клубочком. Или хотя бы укутаться в чудом нагретых одеялах, прежде чем благополучно проспать это безобразие.       Джон нашёлся у парковки. Ковырял ботинком грязь, пока ожидающая недалеко Бентли сверяла его оценивающим взглядом. — Нашёл чего интересного? — окликнул его Кроули сквозь лёгкую метель. — Мне покажешь?..       У Кроули был не просто удивительно длинный, но ещё и хорошо подвешенный язык. Пользоваться им он умел мастерски: ублажал уши, уговаривал совершить грех, одними лишь словами менял человеческие мысли, намерения и даже души. Может, он и был немногословен в повседневных «злобных» речах, но с человеческим гневом совладать мог. Пусть и не всегда понятными методами. — Чего тебе? — глухо прозвучал Джон, даже не обернувшись. — Тоже пришёл поглумиться? — А есть над чем?       Демон спокойно подошёл ближе. Человек не сопоставлялся и более не убегал, но упорно хранил молчание. Тогда Кроули решил сразу выбросить свой козырь. — Ты был в накале ещё до словесного испражнения Тейлора. Почему?       Джон украдкой посмотрел на него. Он не выглядел удивлённым такой наблюдательности. Скорее, разрывался от желания что-то рассказать. Кому-то знакомому, но далёкому. Кому-то безучастному, но внимательному. Кому-то… кому-то вроде Кроули.       Он выдохнул. Кроули ухмыльнулся. — Энтони, у тебя когда-нибудь было чувство, что ты недостоин тех, к кому изо всех сил тянешься? Что они тебя не слышат, потому что ты птица поменьше и летаешь гораздо ниже их?       Ухмылка сползла с лица Кроули так же быстро, как и появилась.       «Летать гораздо ниже них?».       Он летал в Преисподней, пока ангел летал на Небе. Казалось, что Земля должна была уравнять их, но нет: Азирафель всегда вертелся в высших кругах, светился от ощущения собственной начитанности и образованности, легко находил общий язык с людьми и даже мог называть их с друзьями с такой лёгкостью, будто они были ему вровень. Его стихией были дорогие рестораны, усыпанные велюром и золотом театры, клубы — но не те, что знавал Кроули и «королевы» — а клубы джентльменов и дам, соревнующихся в своей образованности. И пусть время менялось, а ценность эрудированности сходила на нет в угоду страсти и стилю, Азирафель всё-таки сохранял свою гордость, всё-таки был той самой птицей, что летала очень высоко, непостижимо-недостижимо высоко.       А Кроули… Кроули ныне месяцами вертелся с талантливыми, но неудачливыми рокерами, распивая с ними дешёвый алкоголь, терпя запах пота и вид молодёжной бедности. Он держал в голове: «Ему не показалось, за ними надо следить, эти люди что-то для Неё будут значить», но в то же время не понимал, откуда возьмётся это Величие, пока эти едва ли переборовшие взросление юноши продолжают сомневаться и осторожничать.       Но не был ли он таким же, а самом Начале? Не ему ли пришлось учиться на своей злости, на своей ненависти? Бороться с демонической обидой, с высокомерием — и всё для того, чтобы птица побольше подпустила его в свой косяк.       Так было ли у него это чувство?..       Кроули скрипнул зубами. Разве это было настолько очевидно для людей вокруг? Нет-нет, такой простой и открытый к другим паренёк не мог этого знать. Но попал в точку. По каким-то непостижимым причинам. — Это чувство есть у каждого с головой на плечах и желанием ей пользоваться, — выкрутился он, отстраняясь от собственных размышлений.       Джон уныло хмыкнул. — Но это же не ответ, так ведь?       Не ответ. Сложно ответить честно и учить кого-то тому же, покуда в мыслях творится весь этот бардак.       Кроули медленно кивнул. — Можно сказать, что я привык быть… удобным, чтобы не создавать проблемы и никого не расстраивать. Отшучиваться, делать комплименты, изображать, будто всегда спокоен, собран, готов к любой авантюре, ко всему, чего бы хотели мои приятели, — на выдохе прошептал Дикон. — Но иногда… Я чувствую обиду. Такую ужасную злость! Ведь я недостаточно хорош для них, делаю недостаточно, недостаточно… — Эй, — перебил его Кроули, — так это всё из-за группы?       Джон издал скрипучий звук, пытаясь что-то возразить, но задыхаясь. Очередная горстка мокрого снега рассыпалась от его пинка. — Я очень их люблю. Они изменили мою жизнь. Знаешь, на самом деле я не настолько помешан на музыке, как тот же Брайан. И в половину даже не дотягиваю до Фредди по таланту и изобретательности. А Роджер — я никогда не буду столь же харизматичным, как он. Все девочки к нему тянутся… Кому нужен бесполезный басист, больше схожий с одноразовым персонажем песни? Брай вполне в состоянии справиться сам… а я… от меня нет никакого толку. Я постоянно сижу в стороне, пока они двигаются вперёд. И порой я думаю, что я — помеха, способная лишь слушать, а не говорить.       Он повернулся к Кроули лицом. Глаза его совсем раскраснелись, а лицо было розоватым. Он и злился, и стеснялся, и тревожился одновременно.       Он хотел помощи.       Все они хотели. — И чего, мне тебя пожалеть? — спросил Кроули, отряхивая куртку от начавшего падать снега.       Дикон не ответил. Опустил глаза, тупо рассматривая белоснежную пустоту под своими ногами.       Кроули наклонил голову. Присмотрелся.       Нет, басист всё же не требовал жалости. Он лишь хотел понимания кого-то столь же злого, как он сам — ну, в парадигме того, как это видел Кроули.       Он встречал таких и вне мира смертных. Что-то подобное было и в нём самом.       Кроули поборол это уже давно. Может, и не до конца, но научился с этим жить. На жалости к себе далеко не уедешь — особенно, если тебя ждёт шесть или сколько там тысяч лет такого существования. — Я вот тебе что скажу, Лёгкий Дьякон, — заговорил Кроули, внимательно смотря ему в глаза. — Ты, очевидно, не простак, но позволь остальным и дальше думать, что ты таков. Будь грубым, когда надо, учись затыкать людей так же, как ты сегодня заткнул Роджера. Ты ведь умный и активный парень и не витаешь в облаках, как Фредди с Брайаном? Так и дальше будь мозгами этой группы, её центром принятия решений, — он скрестил руки на груди, постучал пальцем он предплечью. — Может, тебя взяли и не за музыкальные умения, но за то, каков ты есть — из-за понимания, что ты впишешься. И эти годы — тому подтверждение, Дикки.       Кроули научился жить, научился «летать» так. И он научится. — И что мне с этого? — вопросил Джон, сведя брови домиком. — Я всё равно… — Работай, — грубо отрезал Кроули, — всегда. Над чем угодно работай, а не ковыряй грязь. Пусть они занимаются музыкой. На тебе же будет держаться ваш успех. — И зачем… — Затем, чтобы сберечь то, что тебе дорого, — рявкнул Кроули, рукой показав на студию. — Знаешь, как говорят? «Жару не переносишь — на кухню не ходи». Ты меня понял?..       Кроули знал, что бесящие его характеристики «приятный» и «добрый» столь же далеки от его сущности, как Ад от Неба. И ему было глубоко на это плевать. Казаться даже для своих собратьев юродивым? Легко. И нет, он не переживал насчёт этого не только из-за демонической принадлежности. Была ещё одна причина. Единственная значимая причина смириться с тем, как он жил и кем он был.       Джон Дикон опустил плечи, помотал головой, улыбаясь. — Иногда я переживаю, что сильно злюсь, — тихо сказал он, — но, кажется, это нормально?.. — Я зол всё время, — пожал плечами Кроули. — Шутка в тут том, что не бывает «нормального» и «ненормального» в людях. Ты таков, каков ты есть, Джон. И если они действительно твои друзья — то примут даже таким, «неудобным».       Они вместе посмотрели на тусклый свет в единственном горящем окне, отражающий тени, гуляющие по студии. До них доносилась музыка — пока нескладная, требующая недостающее звено, чтобы стать цельной.       Басист успокоился, тихонечко укутавшись в своё пальто. Наконец-то понял. — А тебя приняли?       Кроули улыбнулся. — Да.

***

      «Хэй, это Энтони Кроули. Вы знаете, что делать. Сделайте это со стилем».       «Гора-а-аздо лучше, Тони! А ты говорил, что это глупость. Тебе надо услышать свой голос в записи — детка, я на сто тысяч процентов уверен, что из тебя получилась бы отличная шалава по телефону. Или страховой агент. Всё ещё не хочешь идти в актёры?.. Чёрт, Тони, я не могу. Я хочу услышать это ещё раз. Погоди…».       «Хэй, это Энтони Кроули. Вы знаете, что делать. Сделайте это со стилем».       «Как думаешь, насколько грешно будет подрочить на такое?.. Ты должен оставить мне хотя бы одну кассету с автоответчика, дорогуша. Или записаться на альбоме. Может быть, поставить твой голос на обратной стороне новой пластинки? Я уверен, кому угодно понравится слушать тебя в перебивке после Killer Queen. Или даже вместо неё. О-о-о, а давай изобретём новый жанр? Я попрошу Брая написать тебе аккомпанемент, а ты будешь три минуты и тридцать секунд болтать под его запилы, растягивая гласные. И миллионы девочек и мальчиков с бабочками в животах понесут нам деньги, чтобы мы наконец-то свалили на другой ёбанный лейбл от этой сраной семейки Шеффилдов… Обоссанный Господь, какой же я гений, не находишь? Окей, я заткнусь — прям сейчас могу видеть, как ты недовольно куксишь личико. А зачем я вообще тебе звонил?.. Ты помнишь? Я говорил?.. Всё, теперь я точно забыл. Так, ещё разочек…».       «Хэй, это Энтони Кроули. Вы знаете, что делать. Сделайте это со стилем».       

***

1974.      

I laughed and shook his hand And made my way back home. I searched for form and land For years and years I roamed I gazed a gazeless stare At all the millions here. We must have died alone A long, long time ago.

             Фредди оказался на удивление лёгким на подъём. Всегда находил время на общение, тратя на него свободные окошки между зависанием на студии, торговлей в магазине, свиданиями со своей тихой подружкой Мэри и даже продолжительными турами по Королевству и не только. Могло показаться, что он почти не спал — лишь такое разумное объяснение приходило в голову, когда музыкант порой оказывался готов выслушать поток мыслей Кроули даже ночью.       В этот раз, правда, была не глубокая ночь или раннее утро, но дождливый, душный и неприятный весенний вечер. Небо уже не было таким чёрным, как пару недель назад, но всё же угрожающе расстилалось над головой, создавая далеко не уютное ощущение.       Кроули захлопнул дверцу Бентли. У него не было планов беспокоить её в такой час, но ситуация сложилась иначе. Ситуация требовала чужого — может быть, и не самого беспристрастного, но нужного — взгляда. А за неимением других разумных, к которым можно было бы обратиться, они с верной спутницей снова оказались здесь, на обочине у серой многоэтажки с прокуренной трёхкомнатной ночлежкой.       Всё было довольно дерьмово — настолько, что Кроули хрустел зубами и костями, пытаясь не заорать.       Конечно, Азирафель не был сторонником внезапных визитов, которые так сильно предпочитал Кроули, даже сейчас поднимаясь по чужому подъезду, но, казалось, должен был привыкнуть к таковым за тысячелетия совместного времяпрепровождения. Да, он его не ждал — и трудно было его за это винить, но что-то в чёрствой душонке демона всё же хотело это сделать. И совершенно нормально, что у него были свои собственные дела. Но к такому… к такому нельзя было быть готовым.       Кроули с нажимом прозвонил в квартиру. Даже сквозь двойную металлическую дверь он слышал спор двух голосов и отзвуки пианино. Через долгую половину минуты голоса притихли, а до ушей дошли шаркающие звуки топающих по коридору домашних тапочек.       Дверь открыл Брайан, который от скуки часто заглядывал к вокалисту и барабанщику в гости, хозяйничая по всей квартирке и в меру разбирая их бардак. Он оглядел его, мокрого и злого, в подчеркивающей внешний вид кожаной куртке и очках-авиаторах, с головы до ног, подняв брови, а затем приглашающим жестом сопроводил его внутрь. — Добрый вечер, Тони, — спокойно сказал он, — ты какими судьбами?       Кроули прыснул, бесцеремонно снимая куртку и отряхивая её от капель. — Нихера этот вечер не добрый, Брай, — прошипел он. — Фредди тут?       Брайан кивнул, закрывая дверь, пока Кроули поспешно стягивал с себя грязнейшие сапоги, запинывая их в угол прихожей. — Фре-е-ед, — прокричал заметивший его Роджер, который, как и всегда, валялся перед телевизором, потягивая пиво. — Тут твой парень пришёл! — Я не его… — сквозь зубы процедил Кроули, угрожающе показывая пальцем на довольного собственным подколом Роджера. — О, да пошёл ты, Тейлор.       Он был не в настроении обмениваться с ним колкостями. На самом деле, он был ни для кого из них не в настроении, но так уж получилось, что одной Бентли на выливание всей злости и недовольства было слишком мало.       Кроули без стука открыл дверь в спальню Фредди. Тот, как водится, проводил тёмные вечера за фортепиано, наигрывая мелодии без какой-либо гармоники — сразу из головы. В этот раз он играл весёлую, даже слегка игривую мелодию, отдающую прошлым веком, и тихо что-то напевал, даже не прерываясь на вошедшего, что начал расхаживать перед ним из стороны в сторону, морщась из-за неприятного жёлтого цвета потрескивающей тусклой лампочки.       Наконец, Фредди мягко стукнул по клавишам, шёпотом пропев один из куплетов. Кроули даже расслышал парочку слов: «Валентино» и «влюблённый мальчик». — Пишешь очередные серенады, Меркьюри? — пробурчал Кроули, когда певец наконец-то поднял на него голову. — Вроде того, — улыбнулся Фредди, поправляя рукава домашнего халата. — Ты же знаешь, Тони: пока люди продолжают влюбляться и расставаться — я буду писать про это песни. — Удачи делать это до конца времён.       Фредди довольно хохотнул, поднимая с пола начатую бутылку пенного. — Чем обязан, дорогой?       Кроули остановился. Шаркнул ногой по лакированному деревянному полу.       А всё-таки, стоило ли ему рассказывать? Да, он пришёл к нему в столь поздний час только ради этого, а не из-за сентиментальных — как же это ему надоело — чувств. Но. Вот так вот просто раскрыть рот и начать говорить? Довериться человеку, которого никак не мог назвать другом? Они его забавляли и развлекали, порой наталкивали на интересные обсуждения, но дружба?.. Он сомневался, что их отношения с группой были похожи на то, что люди обычно считали нормальной дружбой.       Ох, отсутствие Азирафеля в его жизни давало о себе знать. Нет, конечно, ангел сам по себе никуда не девался: отвечал на телефонные звонки, иногда приглашал в гости на партию шахмат или дегустацию вина, но лучше от этого никак не становилось. Все эти поглядывания на часы, просьбы не задерживаться, извинения за короткие встречи. Возможно, это происходило бессистемно и нерегулярно, но Кроули от этого бесился всё сильнее, ощущая, что ещё чуть-чуть — и он лопнет.       Была ли это ревность? Он не был в этом так уверен, но паттерны считывались именно так. Подавлять её было бессмысленно — это было в его голове, в его самой сущности. Искоренить её — значит перестать быть демоном, а это было невозможно.       Поэтому он ревновал. Особенно сегодня, когда возвращался с трассы М-25 и решил заскочить к ангелу на бутылочку вина. Приходить без предупреждения было некрасиво (так порой его отчитывал Азирафель), но Кроули ничего с этой привычкой не мог поделать. Но если бы он знал, что его ждёт…       А ждала его только истерика.       Бентли, как обычно, припарковалась напротив магазина, распугивая проходящие мимо толпы битников. Он, как обычно, выходил из машины неспешно, сначала оглядываясь на книжный магазин через её крышу.       А когда посмотрел — то замер.       Азирафель запирал дверь магазина, что-то с интересом обсуждая с высокой фигурой рядом. Сквозь тени и ливень он едва мог рассмотреть этого, кажется, рыжеволосого незнакомца, но в глаза бросилась его дерзкая, даже по этим временам, одежда: огромный яркий оранжевый шарф, длинное пальто под овечью шерсть и ботинки на огромных каблуках, а ещё впечатляющего вида кожаный футляр гитары, свисающий через плечо.       Они пошли, сливаясь с толпой, и Азирафель Кроули совсем не заметил, будучи увлечённым беседой, пока неизвестный клал руку ему на плечо. И тут демон почувствовал, как разгорается лесными пожарами внутри.       Кто это, блядь, был?       А, ну да, кто ж ещё?       Очевидно — тот самый ебучий Дэвид.       Он до хруста сжал кулаки и было двинулся за ними, чтобы высказать этому убогому человечишке всё, что о нём думает, как ударился о Бентли, что отъехала с парковки и преградила ему путь. Он зашипел на неё: «Чего она творит?», на что получил краткий, осуждающий комментарий заведённого мотора, намекающий, что его намерение сделает ангелу только хуже.       Но как быть, если это сам ангел делал ему хуже? — Тони, — сквозь туман в голове услышал он обеспокоенный голос и пощёлкивание пальцев, — Земля вызывает майора Тони. Ты ещё с нами?       Кроули, устало простонав, снял очки и протёр глаза. Говорить всё-таки придётся, если он не намерен наделать очередную глупость, о которой будет тысячу и один раз жалеть. — Помнишь, я при знакомстве говорил, что у меня кое-кто есть?.. В общем… С ним есть небольшая проблема.       Фредди тут же обернулся на проскрипевшем стуле. — О, дорогой, — утешающим тоном протянул он, — вы чего, расстались?..       Кроули раздражённо поднял бровь. — Мы и не встречались, и… — прорычал он в ответ, хотя осёкся, заметив удивлённое выражение на лице собеседника. — Вымысле, у нас… всё сложно. — Хм. То есть, вы как бы партнёры, но… — Всё сложнее, — вновь перебил его Кроули. Как же неудобно было об этом говорить! — Мы как бы… давно вместе… Но я не решаюсь, гм… — он прочистил горло. Нет-нет-нет, не может же он перед ним стесняться. — Мы не решаемся… к активным действиям. — Почему?.. — Это бы всё испортило, — выдохнул Кроули, скрестив руки на груди. — Поэтому нам же лучше, чтобы всё оставалось так, как есть. И я не буду… делать что-либо без его одобрения и разрешения.       Фредди почесал гладкий подбородок, закидывая ногу на ногу. — Допустим, я понял, — протянул он. — Но тогда какие проблемы тут могут быть?..       Кроули нервно закусил губу. — Есть одна большая проблема… Одна, прямоходящая и разумная, блядь, проблема, — процедил он сквозь зубы. — Ангел ошивается с каким-то рыжим гламурным придурком. С дебильным именем. Дэвид, вроде.       Фредди от нежного прозвища мягко улыбается. Попивает пиво, рассеяно предаваясь размышлениям. — О, а я знаю одного рыжего Дэвида, — задумчиво сказал он. — Я продал ему ботинки.       Кроули поморщился. — Без обид, Меркьюри, — ядовито ответил он, — но я очень сомневаюсь, что твоё общество пересекается с тем, которое предпочитает мой приятель.       Фредди фыркнул, развернувшись к фортепиано. — Так почему ты напрямую не спросишь у своего друга, кто это и в каких они отношениях? Знание бы всё упростило. — О, вот так вот прос-с-сто?.. — прошипел Кроули. — Ты меня чем слушал? Я же сказал — такие действия бы всё испортили.       Фредди пожал плечами, вновь наигрывая мелодию. — Тогда какое возмущение тут может быть? Отношения, дорогуша, строятся на доверии. Вот как у меня с Мэри. Она не всегда знает, где я и чем я занят, но точно помнит, что я ей позже обязательно обо всём расскажу. Думаю, они с Дэвидом просто хорошие приятели. В ином случае твой «ангелочек», или как ты его называешь, всё бы тебе рассказал. Он же сообщил тебе его имя, правильно? Тогда о чём тут вообще волноваться?..       Кроули со вздохом сполз по стене напротив. Всё уже зашло на слишком личную территорию. Хуже быть не могло. — Проблема в том, что он, как бы… Отстраняется от меня. Мы даже перестали ходить в Ритц!..       Фредди посмеялся, громко хлопнув по клавишам. — Нам бы с парнями ваши проблемы, — выдохнул он. — Ритц! Вы так проводите ваш досуг?.. Как это раньше происходило? — Ну… Мы ходили в Ритц по вечерам, в девять вечера, всегда пару раз в месяц. Пробовали их вино. Потом я платил, ну, ты знаешь, букинисты вроде него… Э-э-э… Не дружат с деньгами. Он извинялся, пока мы прогуливались на променаде по Бёркли-сквер… Я подвозил его обратно. Иногда мы продолжали напиваться в его книжном магазине. Под утро я уезжал. Вновь появлялись какие-то неотложные дела — у него есть работа, у меня есть работа — и тогда он звонил мне, рассказывал, какие чудеса натворил, и мы болтали по телефону: «Бла-бла, ты не поверишь, Кроули!», «Бла-бла, ого, ангел, вот это ты молодец!». Мы могли довольно долго не видеться, и тогда я перечитывал его старые письма, ждал его звонка — и он всегда звонил! Да и вообще, во имя, блядь, Сатаны!.. Стоило ему позвонить — я тут же выезжал. Выполнял, все его, блядь, прихоти! Делал всё, что его ангельской душонке угодно. И после всего этого… Он вот так вот предпочитает какого-то человечишку?..       Фредди задорно наигрывал дальше, не теряя весёлой улыбки. Мелодия стала чуть живее и богаче. — Какой же ты ревнивец, Тони… Иногда парочкам вроде вашей полезно отдыхать друг от друга. Послушай себя сам — ты звучишь, как малолетний влюблённый идиот.       Кроули закрыл лицо ладонями. — «Влюблённый», Фред? — устало переспросил он. — Разве такие, как я, способны на любовь? Да я понятия не имею, что это вообще такое, эта ваша «любовь» или как вы там её называете.       Музыка внезапно прекратилась. — Ты чего, Тони? — ласково переспросил Фредди. — Не горячись ты так… И, вообще-то, все люди…       Кроули ударил кулаком по полу — настолько сильно, что музыкант даже немного подскочил на стуле, а жёлтая лампочка над ними испуганно мигнула.       Он поднялся на ноги, вновь отрывисто походил из стороны в сторону, уперев напряжённые кулаки в бока.       Фредди выжидательно молчал.       В комнате повисла напряжённая тишина, перебиваемая лишь приглушённым звуком телевизора за стеной и стуком дождя о карниз за окном. — Тони… — осторожно заговорил Меркьюри. — Успокойся. Да, это тяжело, но ты же просто человек… — Я не че… — вспыхнул Кроули, указав на Фредди пальцем, но тут же испугался своей оговорки. Этого ещё не хватало. — Гм… Я не чехвалюсь такими чувствами, понял?.. Мне не нужна твоя наигранная поддержка.       Фредди цокнул. — А чего ты тогда припёрся, Тони? Ох, тебе и правда надо отдышаться и остыть, дорогуша. У тебя ж в глазах написано: «Я очень хочу, чтобы мне помогли с этим справиться».       Кроули действительно остыл, но не из-за попыток музыканта его утешить. Последние слова доносились до него как сквозь воду, когда он понял, что всё это время очки, выброшенные в порыве гнева, валялись на кровати.       Сатана, он правда этого не хотел. Фредди, все эти парни… они же только начали ему нравиться. — Фред, — прохрипел он, — Спасибо, но давай оставим этот разговор. Ты… ничего ещё не увидел в моих глазах?..       Меркьюри непонимающе поморщился. — А должен был?.. Ну, там определённо есть мелкая приписка: «Я дурачок, который с рождения не умеет нормально разговаривать, но, пожалуйста, утешьте меня».       Теперь настал черёд для Кроули непонимающе морщиться. — Ну… Как бы… Они жёлтые, Фредди… И тебе не кажется странным вид зрачков?.. — Дорогой, ну что ты так раскис, — утешающе ответил Меркьюри, — ну жёлтые и жёлтые, подумаешь. К тому же, мы давно это заметили. Там тяжело было не всмотреться. И тебя что, плохо мама учила? Грубо спрашивать кого-то о его болячке. — Но у меня нет никакой «болячки», — возразил Кроули. Его гнев совсем сошёл на нет, уступил место ступору. — Тогда я должен тебе наконец признаться… — строго посмотрел ему в глаза Фредди. — У меня зубы ненастоящие.       Кроули поражённо поднял брови. Ну нет. Таких откровений от сегодня не ожидал. — Так всё это время?..       Музыкант рассмеялся, пока Кроули так и стоял напротив него с замерившими на лбу бровями, не понимая, в чём тут была шутка и почему он её упустил. — О, Тони, — сквозь смех произнёс Фредди, — у тебя полно плюсов, хоть ты и запутавшийся глупыш, но это! Иногда я сомневаюсь, что у тебя в голове есть мозг.       Кроули выдохнул. Обида и возмущённость куда-то выветрились. — На самом деле, — начал он совершенно серьёзно, — я не знаю, есть ли он там. Идея его мне понятна, но мне никогда не доводилось убедиться, что там внутри происходит.       К ещё большему удивлению, Фредди заржал ещё сильнее, откинувшись назад и чуть не грохнувшись со своего маленького стула. Наклонился вперёд, заикаясь, ударил кулак о кнопки, жалобно издавшие писклые «ля!», «си!» и «до!».       Меркьюри смеялся так громко, что почти опрокинул пиво на полу дрожащей ногой, а из зала донеслись возмущённые оскорбления и грубые просьбы быть потише от Роджера, похоже, всё ещё залипающего в телик.       Так продолжалось, казалось ничего не понимающему Кроули, целую вечность, пока Фредди чуть успокоился, энергично икая. — Тони, — прохрипел он между икотой, — ну я не могу не спросить… — Меркьюри вновь затрясся от смеха. — Я обязан — ик! — спросить… А член у тебя есть?!..       Он вновь захихикал, прикрывая рот рукой.       Кроули примирительно выдохнул, первый раз за этот дерьмовый день тихо рассмеявшись. Всё-таки эти люди… Эти «королевы» и их главная монархиня… Они были удивительно великолепны.       Что он мог поделать с ними? Только подыгрывать. Хотя, тут даже подыгрывать не надо было. Он слабо мог себе представить, что когда-нибудь признается им в этом, но… В окружении Брайана, Джона — прости-Господи, Сатана и все остальные — Роджера и Фредди, столь интересного образчика людей, нёсшего некую важность — ему было спокойно и весело.       На сердце, как говорилось у рода людского, отлегло. Он разберётся с Азирафелем, с их общей проблемой на букву Д, а сегодня…       Кроули гаденько улыбнулся. Приготовился парировать. — А чего это ты спрашиваешь, Фред? Хочешь лично убедиться?..       Меркьюри отразил его удар. Сатана, он это сделал.       Он облизнулся. — Придурок!..       Теперь ржал вместе с ним уже Кроули. Настолько долго и настолько громко, пока их идиллию не прервал до красноты злой Роджер, ко всем чертям выбивший закрытую ветхую дверь.

***

      Критический момент в увлечении этой группой и её участниками для Кроули наступил в мае семьдесят четвёртого. Весна в окружении Фредди и его команды была назло аномально тёплой: ни редкого снегопада, ни дождей — только тёплый ветер и палящее солнце.       Была во всём этом какая-то магия. Чёрная, разумеется. Подпольная и никогда бы не получившая одобрения обоих эфирно-оккультных сторон.       Фредди как будто влиял на мир вокруг с самого их знакомства. Лондон с тех пор ощущался совсем иным, не таким, к которому Кроули привык за все эти века. Он был… молодым, расслабленным, творческим и готовым на любые эксперименты. Как будто и не было этих двух тысяч лет под его камнями.       Но, может, дело было и не только в Лондоне. Может, Фредди влиял и на самого Кроули?       Демона передёрнуло от этой мысли. Нет, это было уже слишком. Фредди? Влияет на него?       План был совсем не такой.       А запасные точно шли не в тех направлениях, что Кроули мог себе предсказать.       Хотя бы по той причине, что среди огромного количества забав и земных наслаждений, которые он мог себе позволить, среди возможности выждать хоть минуту, что ангел был бы готов ему уделить, среди бесчисленного числа проектов, которыми он мог бы порадовать Ад, был выбран самый неожиданный вариант.       Прожигание часов в ночлежке Фредди Меркьюри и Роджера Тейлора.       Кроули моргнул.       До его ушей доносилась музыка. Она была там всё время — если Брайан и приходил в гости, то всегда со своей ненаглядной гитарой, что в моменты скуки не выпускал из рук. И в моменты веселья. И даже во время разговора или просмотра очередной глупой программы по Chanel 2.       Кроули повернул голову направо.       На кухне, усеянной одноразовыми контейнерами из-под пиццы, пустыми пивными бутылками и скисшими продуктами, крутился Джон. Он редко заходил к Фреду и Роджу — и Кроули не мог его в этом винить. Всякий раз в этих обычно добрых глазах мелькало разочарование и желание отчитать, но Дикон предпочитал подавлять его, предоставляя это Браю, а сам молча отправлялся к раковине вымывать всю посуду, пока Мэй наводил порядок в других комнатах.       Кроули посмотрел слева от себя.       Роджер… стоит ли говорить о Роджере? Его излюбленным занятием в такие выходные дни было валяться на соседнем диване, чесать промежность, думая, что никто не видит, и рассматривать очередной автомобильный каталог, воображая, как же машины выкупит, когда они «вот-вот» выбьются в люди.       Кроули хотел посмотреть и на Фредди, но Фредди в квартире не было. С самого его прихода, что было очень в духе Фредди, но от того не переставало быть очень раздражающим событием.       А ведь это он заявлял в очередном сообщении на автоответчике, только объявившись в Лондоне по окончанию гастролей: «дорогуша, ЭТОТ ДЕНЬ БУДЕТ ЛЕГЕНДАРНЫМ. Тебе надо ЭТО видеть! Ты НЕ пожалеешь».       Вот уж правда, не пожалеет.       Кроули вдруг посмотрел вверх. За растёкшимся по хлипкому дивану демоном наблюдали три пары окруживших его человеческих глаз.       И когда это люди успели научиться искусству телепортации?       Брайан стоял расслабленно, всунув руки в карманы узких джинс. Таким же был и Джон, от чего-то заговорщически улыбающийся. Ну и Роджер. Роджер, как всегда, хмурился и морщил нос. — Ладно, парни, я знаю, что это такое, — лениво вздохнул Кроули. Когда-то этот момент должен был настать. Он не винил их. Ему ли не знать, что значит дружеская ревность? — Только давайте договоримся, — сразу обозначил он, нехотя выпрямляя спину, — бейте куда хотите, но не по лицу. Мне очень нравятся эти очки.       Он закрыл глаза, приготовившись к избиению. Дружище Иисус так бы и сделал, да ещё бы и другую щёку подставил. Чем он хуже? — Ты чё, подумал, мы тебя пиздить собираемся? — удивлённо спросил Роджер. — Тони, ты нас вообще за кого держишь?       Раздались три вида юношеского дурашливого смеха.       Кроули открыл один глаз. Затем второй.       Брайан и Джон остались стоять рядом, пока невыносимый блондин трясся, неконтролируемо бродя по коридору. — Ты правда о нас так плохо думаешь? — посмеиваясь, заговорил Мэй. — Нет, мы просто хотели у тебя кое-что спросить. — Это важно, — мягко добавил Дикон, — поэтому мы решили сделать это вместе. Всё равно это решение групповое.       Кроули забыл о прошлой лени и готовности быть атакованным. Напрягся, упёр ладони о колени.       Хоть бы не пришлось стирать память. — Чего вы хотели? — холодно спросил он, готовясь к самому худшему ответу. — Мы хотели, — вторгнулся в разговор закончивший со своим насмешливым весельем Роджер, присоединяясь к остальным участником группы в случайный полукруг, — предложить тебе авантюру. — Чего?       Брайан прыснул. — Я так больше не могу. Мы похожи на придурков, — возмущённо сказал он, ткнув Роджера в бок. — В общем, — обернулся он к Кроули, — Тони, хочешь в октябре поехать с нами в третий тур? — Мы давно знакомы, и нам с тобой весело, — вставил Джон. — А ещё мы сможем отлично оторваться все вместе, — добавил Роджер. — Все мои роуди так делают. Работы почти никакой, зато алкоголь, девочки, музыка — всё включено.       Кроули поморщился от недоумения. Тур? С ними? У него никогда не было подобного опыта.       Нет, он помнил цыганские таборы трюкачей и передвижные театры, но никогда не путешествовал с ними дольше пары дней. Так уж вышло, что пахло от них ещё хуже, чем от четырёх начинающих рок-звёзд. И были они менее образованными и приятными в общении…       О нет. Он только что назвал Роджера Тейлора приятным? — Ну так чё ты завис? — напомнил о себе белокурый. — Да или нет?       Кроули чувствовал себя невероятно глупо. А почему, собственно, и нет? Раз уж «парочкам нужно отдыхать друг от друга», то покатушки по странам в компании эксцентричных музыкантов казались не такой уж плохой идеей. Пора бы вырваться из Лондона. Пора бы забыть обо всех беспокойствах и просто насладиться тем, что предлагал ему этот пока существующий мир. — Да, — ответил он, — это было бы интересно. Но, — прервал Кроули начавшийся радостный шум, — Фредди-то в курсе?..       Роджер закатил глаза. — Блядь, Тони, ты иногда такой тормоз! Ну разумеется он…       Его перебил мелодичный звон дверных колокольчиков. — Дорогуши-и-и! Устроили тут оргию, и без меня?!       Слащаво-игривый голос нараспев пронёсся по маленькой квартирке. Ему аккомпанировал звон многочисленных бутылок, которые хозяин мощного голоса держал в не менее мощных руках. — Помяни Дьявола, — прошипел Кроули, оборачиваясь на инициатора всей этой затеи. Брайан и Роджер улыбчиво переглянулись, а Джон тут же поспешил к Меркьюри за пакетами.       Роджер сел рядышком с Кроули на подлокотник дивана. Весь просиял. — Эй, Фред, — окликнул он поправляющего у зеркала в прихожей причёску фронтмена, — наш ручной чёрт согласен поехать с нами в тур.       Если бы взглядом можно было убивать, то Тейлор был бы уже одной ногой в могиле. Присыпанной адской серой. — А кто-то в этом сомневался? Ребята, я обрабатываю его уже не первый год. Добро пожаловать в команду королев, Тони!       Напряжённое внимание Кроули переключилось с Роджера на Меркьюри, довольно развалившегося в задрипанном кресле напротив… с открытой бутылкой холодного пива. — Так… что происходит?       Нить повествования ускользала от него. Фредди, отлучившийся в такую жару в магазин за авоськами, набитыми хмелем. Подозрительно довольный присутствием Кроули Роджер. Несвойственно ехидный Брайан, сейчас хихикающий у бара. И Джон… Джон Дикон, который за один глоток осушил уже половину бутылки. Что?..       Последний принёс одну из сумок, начал раскладывать алкоголь на столе. Из еды, как и всегда, в этом клоповнике были одни лишь орехи и чипсы. Ну и ладно. Всё равно Кроули не нуждался в еде, предпочитая «питаться» алкоголем. — Энтони, ты явно перегрелся, — с улыбкой сказал Джон. — Всё ещё не понял, зачем Фредди ходил в магазин?.. — Эм…       Фредди театрально расцокался. — Вы, дорогие, часто забываете, что Тоничке нравится впадать в приступы умственной неполноценности, — он рассмеялся, успешно увернувшись от тут же полетевшей в него подушки. — Дурачок! Ну конечно же мы знали, что ты согласишься… А теперь перестань строить из себя хрен пойми что и отмечай это вместе с нами!       Группа согласно вязала по пиву, а Брайан учтиво всунул в руку Кроули случайную бутылку, предварительно её открыв. Демон изо всех сил старался скрыть, как сильно ему хотелось отправить и её в Меркьюри. — Тони! Чё ты тупишь, с тебя тост, — напомнил о своей невыносимой натуре Роджер.       Кроули вздохнул. Возвёл глаза к Небу. Сдался. — Получается, за королев… — За королев!       Наблюдая, в какое же дикое счастье впадают эти окружающие его люди, в таком малом количестве пытающиеся перекричать друг друга и создающие шум от целого стадиона, Кроули думал лишь об одном…       Да, это не он в паре с одним неправильным ангелом изобрёл алкоголизм. Но если бы всё сложилось чуточку иначе, он с уверенностью мог бы сказать, что его придумал именно этот «королевский» квартет.

***

      «Хэй, это Энтони Кроули. Вы знаете, что делать. Сделайте это со стилем».       «Да, Энтони, привет. Знаешь, оказывается, что если слушать и видеть кого-то слишком часто, то это может начать надоедать. Наверное, мне и правда стоит перестать крутить ту кассету в свободное время… В общем, мы с парнями тут ломаем голову над новым альбомом — в прямом смысле ломаем: Роджер мне сегодня так врезал, что я под веками практически лик Христа узрел. Было забавно, но у меня — ай! — у меня, кажется, вылезает шишка. Тони-и-и, эти истеричные королевы меня достали-и-и, я их достал, и наших продюсеров мы тем более достали, так что коллективно мы решили — а почему бы не достать ещё и тебя? Или, может быть, это ТЫ достанешь нас, чтобы мы начали хоть что-то делать? Слушай, дорогой, нам тут ещё три недели торчать — EMI кинули в нас сорок сраных тысяч ёбанных фунтов стерлингов и сказали, сволочи, выйти отсюда с готовым альбомом, либо не выйти вообще. Пока что у нас есть та космическая штука от Брая, пара старых черновиков Джона и моя фигня, ну, та самая — я бы хотел, чтобы ты ещё раз на неё посмотрел, Тони. Там нужны правки с… Короче, мне нужно твоё хвалёное «демоническое влияние» для этого. При-ез-жай! Умоляю на коленях, блядь! Нет, тебе это правда понравится: бильярд, пиво, свой сад с курочками и ни одного чёртового ночного клуба вокруг. Я ведь уже упоминал грязь и бездорожье? Так что оставляй свою секси-малышку дома и… Хотя кого я обманываю? Ты назло Роджеру на ней прикатишь. А, да, я же не сказал адрес — мы на ферме Ридж в Суррее — так что заправь бак получше и постарайся не застрять в поле. Возражения не принимаются, детка — ТАЩИ СВОЮ ТОЩУЮ РЫЖУЮ ЗАДНИЦУ СЮДА!».

***

      «Было шумно, ярко, быстро, дымно и очень грязно».       Так исчерпывающе Кроули описал бы Азирафелю свои ощущения от «авантюры», в которую согласился ввязаться.       Города сменяли себя один за другим, плыли один в ряд — туда же улетали и многочисленные лица, клубы, улицы, дешёвые гостиницы и квартирки, и литры, литры алкоголя.       Роджер был к нему (почти) честен, ведь работать, как парочке пропитых роуди, что приставили к группе продюсеры, ему действительно не пришлось. Единственной обязанностью Кроули оказалась моральная поддержка — что было, с точки зрения Кроули, даже (чуточку) хуже.       Но вряд ли он «страдал» больше, чем эти перерослые дети. Пока поток сменяемых картинок набирал обороты, те всё больше отрывались от окружающей их реальности: взгляд их тускнел, головы наклонялись, пока те улетали в транс. Парадоксально, но сцену им это сжигать не мешало — даже наоборот.       Брайан начинал первым, тщательно перебирая струны, поднимая голову лишь изредка, чтобы услышать команды остальных и кивнуть толпе. Джон подхватывал, вёл всех по своему басу, пока сам сохранял беспристрастность и лёгкость, которой Роджер регулярно завидовал — тот бил по барабанам со всей дури, пока палочки хрустели в его руках, скалился и хмурился, поддерживая Меркьюри своим вокалом. А Фредди всё скакал от кулисы к кулисе, как чёрт на сковороде, краснел, заливал себя и окружающих потом, но продолжал выкручивать пируэты, как ни в чём не бывало, и пел — пел так, будто следующий день станет последним не только для него, но и для всех зрителей, будто весь их концерт был одним лишь большим разогревом перед тем самым Концом.       И когда они заканчивали, то падали в гримёрке безвольно — прямо так, на пол — смотрели в потолок и пытались отдышаться, пока в дело вступал Кроули: ругал их, подавая воду, выслушивал жалобы, кидая в них полотенца, да доставал из своего кожаного чемодана бутылки виски, без спроса разливая его по бокалам, регулярно чудесным образом материализовывающимися под рукой.       Он не напрашивался быть для них подушкой для нытья, но был ей. Это было почти унизительно: вот так вот, без серьёзных возражений, прислуживать каким-то людям. Вот только Кроули понимал: это был исключительно его выбор, а сам он был свободен — даже свободнее, чем обычно, ведь все липкие мысли в его голове наконец-то отступили, остались в Лондоне по адресу Сохо, Уикбер-стрит, 105.       Но и Аду его путешествия шли на пользу. Города, что он забросил, выбрав Лондон, вновь расцвели в маленьких неприятностях и больших сумасшедших происшествиях, да и почти каждый концерт, что Кроули слушал в темноте, спрятавшись за занавесом, не обходился без драки-другой. Начальство вряд ли расценит это как что-то крупное и стоящее премии, но рога ему точно позолотит — а это никогда не бывало лишним.       Он ведь работал профессионально и со вкусом: «щёлк!» — и всегда спокойные парни вдруг рвали на себе футболки, перелезали через барную стойку, обливаясь пивом, и скользили в нём, пытаясь перебороть друг друга в некой пародии на бокс. Девушки же тягали друг друга за патлы, тянулись до уже пустой сцены, растаскивали полотенца, трек-листы, воровали опустошённую Фредди бутылку пива — шипели дикими кошками, пытаясь всё это поделить.       И каждый, без исключения, напевал: «Все идут Вниз, чтобы увидеть Господа Иисуса».       А потом обезумевшие люди чудесным образом вновь становились собой, стоило Queen покинуть увеселительное заведение, и с удивлением обнаруживали себя в целостности, будто драки, которую они отчётливо помнили, позже жалуясь охране, и вовсе не было.       Но парни не задавали вопросов. Ни один из них. Лишь Фредди хитро посмеивался и подмигивал ему, исчезая в ночи с очередным смазливым незнакомцем.       О, эта часть их «приключения» Кроули не нравилась особенно сильно. Почему-то Фредди считал его профессиональным умельцем отмазываться и отмазывать других, посылая проводить время с другой частью группы в его «вынужденное отсутствие». И если идея проторчать час-другой на пару с Брайаном за очередным аркадным автоматом ему была по душе, то отвечать на звонки как всегда любезнейшей Мэри — совсем уж нет.       «Сделай себе же легче, Меркьюри, и во всём ей признайся», — бурчал порой Кроули, захлопывая за ним дверцу не менее раздражённой Бентли.       «Потом. Она всегда поймёт», — наигранно легко отвечал Фредди, пока огромные глаза его выдавали в нём страх и печаль.       И так летели часы, дни, недели. Бентли, кое-как прицепленная к туровому автобусу, стирала никогда не портящиеся шины об асфальт, гравий и траву, и мили катали их по каждой чёртовой деревушке Великобритании, пока на горизонте маячил ещё один рубеж — морозная Швеция, куда демон не захаживал уже давненько. — Эй, Тони! Ты чего завис как объёбанный?       Кроули выдохнул сизый дым. — Размышлял, что же можно сделать, чтобы ты заткнулся, Роджер.       Тейлор довольно прыснул, лопнул огромный пузырь жвачки перед своим подозрительно довольным лицом. Сегодня их ждал Оксфорд и местная студенческая публика — значит, вечер обещал быть особенно мясным. — Напоить меня пивом до потери сознания, — довольно заявил барабанщик, тыча в него палочкой, — или!..       Роджер, хитро оглянувшись, подобрался на цыпочках поближе, опёрся рукой о старый рекламный щит с заметно потёртым постером Beatles, у которого покуривал Кроули в перерыве между саунд-чеком и стартом шоу. — Мне нужна небольшая сценка, — начал было Тейлор, но тут же оговорился, стоило Кроули на него взглянуть, — не-не-не, в этот раз никакого клоунизма. — Валяй. — Сегодня на концерт придёт одна очень грудастая девчонка, — облизываясь, объяснил он, — однокурсница моя. Такая светленькая, зеленоглазая девка, обещала быть в розовой шубке да на каблуках. Мне нужно, чтобы ты ей напиток на баре взял. Прям перед тем, как мы Killer Queen зарядим. И чтобы ты так и сказал: «Королеве убийц — от того белокурого, её очередной жертвы».       Кроули закатил глаза. От этого простого жеста становилось уже физически больно. — А просто позвать ты её не в состоянии? — Тони, я ёбанный Роджер Тейлор, — развёл тот руками, — пока я да неё дойду, меня всякие прыщавые дуры с кривыми зубами под сотню раз трахнуть успеют! — Ты себя переоцениваешь. — Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, Тони-и-и! Ну очень надо!       Кроули поморщился. — Ладно.       Роджер довольно присвистнул, хлопнул Кроули по плечу. Может же у людей настолько сильно чесаться. — Обожаю тебя, мужик! Ну, до встречи в зале!       У Кроули не было и секунды ответить, да и желания не то, чтобы было. Роджер улепётал на сцену под свистки первых пришедших девочек, а сам демон, сжав в зубах сигарету и сунув ладони в карманы чёрной джинсовой куртки, отправился в противоположную сторону, на выход в зал.       Он хорошенько затянулся напоследок, моргнул так, что голова на секунду закружилась…       И следующий шаг сделал уже в Аду.       Кроули открыл глаза. Оскалился так, что едва не перегрыз фильтр. — С-с-сколько можно повторять, — прошипел он, оборачиваясь на Вельзевул, невозмутимо сидящих за своим рабочим столом — вот это, — указал он на пластиковую коробочку на этом самом столе, — телефон. По нему можно дозвониться до кого угодно, не перенося бедолагу в офис. Крайне советую использовать почаще.       Вельзевул проигнорировали его на секунду, ставя огненную печать на чёрном конверте перед ними. — Не в этот раз, Кроули, — ответили они, наконец-то поднимая на него чёрные глаза. — Пришёл приказ из Главного офиса. У нас проблемы.       Кроули прорычал, выплевывая недотлевший окурок прямо на проросший мхом пол кабинета.       Окурок тут же сгорел. — При всём уважении, Лорд, у меня уже есть работа. Проект с трассой, британские города, та группа… — Вот с ними, — перебили его старший демон, — у нас и проблема.       Кроули озадачено поднял бровь. Пиная заросли и гниль под своими ногами, уселся на шатающийся стул напротив стола Вельзевул, скрестив ноги. — Какого плана?       Вельзевул перестали возиться с конвертом, откинулись на спинку своего трона. Мухи у их лица звучали как-то совсем не весело. — Оппоз-з-зиция, — фыркнули они. — Ублюдки опережают нас по количеству умелых смертных на их стороне. Хозяин недоволен. — О, тут ко мне претензий не может быть, — пожал плечами Кроули. — Те парни полностью наши. И, к тому же, с каждым днём они становятся всё успешнее в своём ремесле, так что… — Ты не понял, Кроули, — снова перебили его Вельзевул. — Речь идёт не о живых умельцах.       Холодок предательски прополз по спине Кроули. От ледяной атмосферы Ада ли?.. — Сегодня Хозяин прислал вот это, — продолжили Вельзевул, лениво указывая пальцами на конверт. — Читай, раз уж в состоянии.       Прищуриваясь, Кроули протянул руку, чуть задрожавшую на полпути. Бумага в пальцах ощущалась даже по его меркам горячей. Не ожидая ничего приятного или на худой конец хорошего, развернул подгоревший лист.       «Лорд Вельзевул.       До моего сведения донесли, что Небеса планируют особый конец для некого Фарруха Булсара, более известного смертным, как певец Фредди Меркьюри. Понятия не имею, что это за мальчишка и почему Яхве так в нём заинтересована, но его исход даже мне неведом — сами знаете, что это значит.       Действовать будем сейчас. Ещё один святоша на этом веку нам не нужен. И напоминать, что нам-то не так много лет на сведение счётов осталось, надеюсь, нет надобности. Делом пусть Кроули занимается — он как раз якшается с этим смертным. Мор уже получил своё распоряжение.       Начнём по вашей команде, Лорд.       Ваш Владыка, Сатана».       Кроули сжал челюсть до скрипа. Перед глазами застыла единственная строчка, выведенная размашистым, острым, изящным в своём самолюбии почерком:       «Мор уже получил своё распоряжение». — Херня это всё собачья. Какого хрена этим заниматься я буду, если… — рычание Кроули на всё таких же нейтральных Вельзевул оборвалось на полуслове, когда приказ в его руке снова подал жару.       Глаза Кроули расширились, и новая строка медленно вывелась перед его напряжённым взглядом:       «P.S. Кроули, дружок мой, на всякий случай, только между нами, уточню.       Твоя задница всё ещё в моих руках. Если не хочешь, чтобы я отрастил ещё одну и перехватил ей горло твоего драгоценного букиниста, ты сделаешь всё, что от тебя требуется. Ты продашь нам своего смертного дружочка.       Ведь кто он такой, когда у тебя в распоряжении сами Небеса, а?       Не проебись, Кроули.       Навеки вечные, твой ёбанный лучший друг, так зря называемый тобой этим именем, Люцифер». — Дерьмо.       Вельзевул щёлкнули пальцами, и конверт сгорел прямо в сжатом до белых костяшек кулаке Кроули. — Приказ был подписан, когда тебя вызвали. Мор заглянет через пару мгновений. Старик уже придумал, как ты это всё будешь проворачивать.       Кроули слышал голос Лорда лишь отчасти. В голове всё ещё было шумно — прямо как после очередного концерта, где провинциальный звукорежиссёр совсем не щадил старенькие колонки.       Сколько десятилетий прошло? Или то было уже полвека? Почему, ну почему эта сраная дыра, в которую он всё ещё падал, никогда ничего не забывала? — Он разработал одну заразу какое-то время назад. Совсем новая — даже мы её не можем видеть. Передаётся через их соития, так что цель захватит быстро. Мор объяснит тебе, что да как, и можешь возвращаться к этим смертным.       Медленно, Кроули поднял взгляд к Вельзевул. — И вы хотите, чтобы я?.. — Господи, Кроули, — поморщились Вельзевул, пока их пасть источилась лавой от упоминания Имени, — нам не нуж-ж-жны… Эти твои… «таланты». И ты сам сказ-з-зал с полвека наз-з-зад, что уходишь из Соблаз-з-знителей. — Верно, — сухо ответил он, и мышцы его чуть расслабились. Он чувствовал себя чуть менее ничтожным.       Шум в ушах медленно утихал, но не исчез полностью — и он не исчезнет, помнил Кроули, покуда он торчит в его дражайшем Доме.       Прикусив губу, он разжал окаменевшие кулаки, безразлично вытер ладони о джинсы и прошуршал в карманах куртки — нащупал мятую пачку Silk Cut и зажигалку.       Огонь осветил его напряжённое лицо, и до противного привычный запах тронул его ноздри. — Зачем ты это делаешь?       Кроули посмотрел на Вельзевул, задумчиво рассматривавших дымящуюся сигарету. — Курю? — Этот процесс называется так?.. — наклонив голову, спросили они. — Но это ведь прерогатива смертных. Они так себя губят. — Ну, мне это не светит, — выдохнул дым Кроули, а про себя добавил: «К сожалению». — Зато они даже нам помогают расслабиться — нашим физическим оболочкам, если изволите. К тому же, — буркнул он, — это отличный способ скоротать эту чёртову вечность, Лорд.       Вельзевул прищурились. Мухи задумчиво закружили вокруг, подлетая к отмахивающемуся от них Кроули. — Дай сюда.       Кроули скептически поднял бровь. С чего бы Вельзевул интересоваться земными благами?.. Но всё равно протянул Лорду открытую пачку. Они шуршали в ней неловко, пытаясь поймать вечно ускользающую соломинку, а затем ухватились за неё нелепо, тут же сунув себе в рот. — Другой стороной, — прыснув, объяснил Кроули.       Он было подал Вельзевул зажигалку, но те справились с добычей огня сами, прикурив у горящего кончика пальца.       Через секунду они раскашлялись, как кашляют все курящие новички в ранней-ранней юности. Через другую — уже уверенно запыхтели. — Гадость… Мне нравится. — Медленнее, — посоветовал Кроули, — в этом и смысл, Лорд.       И Вельзевул послушались его. Медленно, они закуривали, выгоняя из узкого кабинета отвратительный запах Ада. — Я завидую тебе, Кроули, — через к некоторое время почти прошептали Вельзевул, разглядывая тлеющую сигарету в своих бледных пальцах. — Вам настолько это понравилось? Лорд, у людей есть множество более забавных… — Я не об этом.       Кроули недоверчиво прищурился. Позволил Вельзевул продолжить. — Мы здесь все бесконечно кружимся на одном месте, пытаясь нагадить Верхним, но зачем? — Повелитель мух выдохнули дым. — Мы все всё равно обречены, как и эта жалкая людская планетка. Но если бы… Какой вообще во всём этом смысл? Ты представить себе не можешь, Кроули, насколько все демоны Ада тебе завидуют. И не только… И… Каждый из нас хотел бы хотя бы раз, хотя бы разочек за своё существование пойти, куда хочется и делать там то, что хочется, не оглядываясь ни Вверх, ни Вниз, быть по-настоящему, впервые и вовеки, свобод… — Я… мешаю-ю-ю? , — мучительно медленный голос прервал злое рассуждение Вельзевул, и те быстро поднялись с места, сжигая недокуренную сигарету в кулаке.       Остатки сизого дыма вырвались из их рта, когда они кратко поприветствовали: — Лорд Мор.       Кроули сдержал рвотный порыв. Демонстративно зажал нос. — И тебе привет, Кра-а-а-у-л-и-и-и, — старое имя звучало на этих устах особенно тошнотворно.       Кроули нахмурился на бледную высокую тень, материализовавшуюся рядом с Вельзевул. Всё в том же усохшем образе эсэсовца — право, самое гармоничное воплощение Мора из всех, что демону когда-либо доводилось видеть.       Мерзкое.       Кровожадное.       Ностальгическое. — Кроули, — поправил он, фыркнув. — Давайте разберёмся с этим по-быстрому. — Разу-у-уме-е-ется-я-я.       Мор подул на него: лавиной из миазм и газов, ароматом гниения, разложения и самой Смерти.       Информация, как черви, вгрызалась в саму сущность Кроули, наполняла его знанием, пониманием, стратегией — смыслами того, что произойдёт с Фредди, и не только с Фредди, с тысячами юных прохожих на лондонских улочках. Каждая деталь была продуманна идеально, напоминала ураган: великое, разрушительное зрелище, впечатляющее шоу — пусть и только для тех, кто Мора и Смерти не боится, для тех, кто вынужден бесконечно, день за днём до скончания веков, просто наблюдать.       «Свобода, Вельзевул?», — подумал вдруг Кроули, посмотрев на напряжённое лицо своего Лорда. — «Разве это — свобода?».       Будто услышав его мысль, Вельзевул посмотрели на него в ответ. В чёрных глазах промелькнуло… сожаление?       С чего бы?       Ураган сменился тихим шелестом обросших плесенью бумаг на полу кабинета. Мор застыл на месте с хищной беззубой улыбкой — обхватив себя тощими костлявыми руками, невероятно довольный собой.       Кроули и Вельзевул его энтузиазма не разделяли.       Демон моргнул.       С Вельзевул что-то было не так. Сильно не так, будто что-то — или кто-то — заставил их усомниться тем же способом, что и когда-то сломал самого Кроули.       «Ну и поделом», — подумал он.       У него и так было навалом проблем. Люцифер держал его за задницу. Мор дул ему в спину. И Фредди…       Фредди?       Нет-нет-нет.       Азирафель…       Нет.       «Блядь!». — В следующий раз, — сквозь зубы прошептал Кроули, поднимаясь с пыльного кресла и шагая в чёрную пустоту быстро сменяемых красок, — просто позвоните по телефону, джентельмены.       Он открыл глаза всё в том же закулисном коридорчике оксфордского клуба. Музыка, догадался Кроули, за искривлённое время в Аду давно утихла, а рок-молитвы Иисусу были воспеты и без него.       Почувствовав, что за ним наконец-то перестали наблюдать, Кроули разочарованно выдохнул. В ушах почему-то звенело. Перед глазами вырисовывался идеальный почерк:       «Ведь кто он такой, когда у тебя в распоряжении сами Небеса, а?». — Эй, Тони! Тони, я нихуя не понял, какого хуя?!       Тонкий голос Роджера Тейлора присоединился к какофонии голосов, круживших в голове Кроули. Отдалённо он начал вспоминать что-то про блондиночку и барную стойку.       Это было таким малозначительным.       «Когда у тебя в распоряжении сами Небеса».       Роджер кричал всё сильнее, маячил перед ним, раздражая нос запахом пота, алкоголя и табака, дёргал его за воротник рубашки и толкал за плечи.       Такой маленький человек с его низменными потребностями.       «Ведь кто он такой?». — Сделай одолжение, — безразлично фыркнул Кроули, — хотя бы раз в своей жизни не веди себя, как тряпка.       Кроули так и не понял, кому он это сказал: себе, или Роджеру?       Впрочем, Роджер всё понял замечательно.       И Кроули почувствовал кулак на своём лице.

***

— Дорогуша, я в шоке! У Роджера трещины в костяшках — а на тебе и синяка нет! Это как вообще?       Кроули натянул очки поближе к носу. Попутно сотворил себе пару гематом на шее и скуле. Подумаешь, забыл, что на человеческих телах должны оставаться травмы. С кем не бывает? — Играть-то он сможет?       Кроули не знал, почему вообще интересовался здоровьем Роджера. Он не выводил его… по крайней мере, не специально. Но, когда охрана и остальная часть группы ринулась разнимать их (или, если корректнее выражаться, отцеплять рассвирепевшего Тейлора от зло улыбающегося Кроули), демон заметил, как Брайан между делом вынул из кошелька и отдал Джону несколько купюр. Эта так ожидаемая ими драка наконец-то развязалась. — Да сможет, сможет. Он и со сломанными руками сыграет, если захочет, ты не сомневайся, Тони. Эй, что это за пятно у тебя там? Синяк? Его секунду назад там не было! — Ну и магия, да?       На Фредди Кроули старался не смотреть. Он всё ещё не избавился от тошнотворного звона в голове, не сморгал строчки перед своими глазами. Роджер, конечно, помог во всех смыслах «вбить» в него факт произошедшего и неминуемого, но Кроули всё ещё было… — Стыдно должно быть! — продолжал причитать Фредди, размахивая руками и кружа перед ним с начатой бутылкой вина. — Может, та девушка была любовью всей его жизни! Ты об этом не подумал, дурачок? И где ты вообще пропадал весь этот час? — В Аду, — сухо буркнул Кроули. — А, «любовью всей его жизни»? Прямо как тот парень, от которого я увозил тебя сегодня утром, а, Фред?       Вороноволосый зло глянул на него, поправляя длинную чёлку.       Это было некрасиво. Но то и нужно было Кроули. Крики, избиения, оскорбления — только так он сможет безнаказанно сбежать, и забыть про то, что ждут от него Внизу, отказаться от этой отвратительной роли привратника-наблюдателя, забыть это чёртово Знание, и просто… — О, так теперь ты вдруг хочешь со мной говорить о любви! — насмешливо воскликнул Фредди, решив проигнорировать прямое оскорбление. — Вот это прогресс. Скажи, а в этом вашем «Аду» водится приличный алкоголь? — Нет.       Меркьюри театрально цокнул. — Ну что ж, мой дорогой друг, — пропел он, бесцеремонно щёлкнув развалившегося на диванчике Кроули по носу, — значит, нам придётся давиться этим кислым английским вином и вонючим оксфордским джином сегодня ночью.       Пожилая уборщица в аккуратненьком синем сарафане, ночами подрабатывающая за баром в тёмном фойе старого отеля, впервые принявшего вокально-инструментальный ансамбль Queen, подслушав его слова, презрительно сплюнула. — Без обид, ма-а-адам!       Кроули поднялся с места. Он подумывал сбежать на Бентли с первыми лучами солнца, но не учёл, что от подозрительно бодрого после концерта Меркьюри будет тяжело избавиться. Он, повозившись по университетским больницам с Роджером и парнями, так и не получил своей доли развлечения на эту ночь, и решил компенсировать скуку на единственном, кто не рухнул спать в изнеможении — на Кроули.       И, как заметил он, Фредди явно что-то волновало.       Женщина поставила перед Фредом новую бутылку вина и джина, неторопливо рассчиталась с ним, проверяя каждую протянутую им купюру. Наконец, она закрыла кассу и отвернулась. Что-то пробурчала под нос — и Меркьюри в секунду побледнел, но не сказал ни слова.       «Ну и педик», — услышал Кроули. — Пойдём, мой дорогой друг, — ласково промурчал Фредди, хватая Кроули под руку. — Будем всю ночь в этой славной дыре болтать о любви.       И Кроули…       Кроули не сопротивлялся. — Как будто я знаю, — буркнул он вместо ответа, — что это вообще такое.       Фредди тихо хмыкнул: передал Кроули джин, приложился к своей бутылке, пока они поднимались по скрипучим лестницам. Его, казалось, не расстраивали ни косые взгляды постояльцев, ни общая обветшалая атмосфера, окружавшая их — этого, по мнению братьев Шеффилдов, «всё ещё начинающей группе» должно было быть достаточно. — Сколько лет уже знаю тебя, Тони, но всё никак не могу понять: как можно не знать, что такое «любовь»? — усмехнулся Меркьюри, бесцеремонно оставляя выпитую бутылку у двери их комнаты.       Кроули совсем не хотелось поддерживать этот разговор.       Фредди его мнение не волновало. — На любви строится весь наш мир. Наш мир начался с любви, если позволишь, — шептал он игриво, отворяя деревянную дверцу в комнатку, которую местные называли «номером для шестерых».       Они вошли под аккомпанемент трёх разных видов храпов. Фредди снял простенькую куртку, бросил её на табуретку у свободной кровати. — Ты снизу, сверху? — шепнул певец, — А, ну да, «всегда сверху», извините.       Кроули поморщился. У него с собой не было никаких вещей, но ради приличия он закинул ключи от Бентли наверх.       Вместе они прошли на маленький балкон. — Бог, что и есть любовь, создал нас с любовью и заложил свою любовь в каждом из нас, — чуть громче продолжил свои рассуждения Меркьюри, закрыв за ними дверь. — Я в этом уверен, дорогуша.       Кроули прыснул. Он там был, и «любви» особо не видел. — У меня другие представления о Сотворении мира. Да и не думаю, что у Адама и Евы был какой-то выбор в… любовных вопросах.       Фредди скрипуче почесал подбородок, взмахнул волосами. Задумался. — Секс — тоже проявление любви. Своего рода. — Может. Но не переоценивай его, — сухо ответил Кроули, откручивая крышку и прикладываясь к своему джину.       Меркьюри согласно кивнул. — Любовь бывает и такой. Но мы ведь об общем понятии любви говорим, так? Поэтому я о объясняю тебе из года в год, дурачок: любовь — это вообще всё. Для меня это что-то такое, что мотивирует нас открывать глаза по утрам. Сочинять песни, музыку, рисовать. В этом наша людская суть. Мы встречаем других, обмениваемся нашей любовью. Да, даже с теми парнями. Да, с Мэри тоже. Послушай! «Добрыми мыслями, добрыми словами, добрыми делами». И так тысячи раз, покуда мы живём. Как можно думать, что ты не способен на это, Тони? Ты ж всё-таки обычный человек.       Кроули криво улыбнулся с его слов.       Фредди улыбнулся тоже.       Улыбались они по совершенно разным причинам.       Некоторое время они молча пили, пока тишина поглощала слишком высокие для этого пьяного вечера слова. Необходимость сказать что-то, раскрыть себя в ответ, перебить это возвышенное состояние после всего увиденного за сегодня жгла до основания, и Кроули сдался. — Если посмотреть на ситуацию с этой точки зрения… Ну, я не думаю, что совсем не знаю, что такое «любовь». Но я знаю, что не могу любить так, как обычно любят люди… Что я вообще способен… Это… Знаешь, это как будто бы… — он запнулся, пытаясь поймать ускользающую мысль, подобрать правильные, однозначные слова.       Язык заплетался узлами, не зашипеть иной раз становилось всё труднее. — Это как будто бы… А, к чёрту. Это как будто всю твою жизнь тебе твердили: «нет, такие, как ты, не с-с-способны на любовь». Как будто бы говорили: «такие чувства — самообман». И постоянно повторяли: «это не любовь, в твоём случае никакой любви не с-с-существует и не может быть». И ничего иного я не знал почти с самого создания — извини — рождения. В общем… в общем, я думаю, что ты не поймёшь всё это, Фред.       Ощущение, что он пришёл на исповедь к собственной жертве, вместе с джином кисло зажгло где-то в горле. Кроули отважился посмотреть на своего собственника.       Фредди нахмурился, отпивая вино. — Очень невежливо и грубо с твоей стороны, Тони, — едва слышно ответил он, — думать, что я не пойму, каково это — жить так.       Он отвернулся от него, обхватив колени руками и прислонившись плотнее к обшарканной стене. В его глазах вдруг заблестели слёзы.       Было ли это пьяным выбросом чувств или то Фредди копил в душе все эти дни? Убегая от звонков Мэри, от вопросов парней, чуткого взгляда Кроули куда-то в задрипанные отели и подворотни — этого ли он хотел избежать?       Подозревая и одновременно не зная, что в конце его ждёт…       Нет.       Время ещё было. — Ой, блядь, — только и мог ответить Кроули, что вспомнил контекст времени, в котором он решил порассуждать о запретной любви, — прос-с-сти. Я не… Я не это имел в виду. Мне же плевать, что там люди говорят, ну и… Иногда я забываю, в какой век живу. И что это сейчас… типа… порицается.       Для такого образцового соблазнителя и искусителя, как Кроули, запретов не существовало ни в одном из прожитых им веков. Почётная и унизительная привилегия.       Сама его работа в людском сообществе предполагала премию за склонение людей к нарушению этих самых запретов — и чем дольше он жил на Земле, тем больше убеждался, что часто ему даже не нужно стараться — вообще ничего не надо делать — иной раз было достаточно сладострастного взгляда и закушенной губы, чтобы запятнать якобы «святого» грехом. Чего стоили один только Рим и Калигула.       Конечно, было и исключение. Одно конкретное исключение. Обитающее в ставшем таким далёким лондонском книжном магазинчике. — Ты же помнишь, — добавил Кроули, когда Фредди так и не ответил ему, спрятав лицо в предплечье. — Мне плевать. Я знаю, что когда-нибудь… Ну. Всё будет справедливее. Хотя бы в этом вопросе. Ты будешь свободен.       Даже если после Смерти.       Но Кроули решил посмотреть на откровение сегодняшнего дня с другой стороны. Фредди был жив. Фредди — в каком-то смысле — наслаждался такой жизнью. И Фредди давно знал, что Врат Небесных ему увидеть не суждено. Так какая разница, чем всё кончится и когда? Если в конце его, адского избранника, всё равно ждёт побег и — всё-таки — свобода?       Фредди отнял лицо от руки. Благодарно улыбнулся, пряча зубы. Его взгляд мутно сиял в полумраке. — А что же ты?       Кроули поднял голову. Непонятная тяжесть осела на его груди. — А что я? — Когда ты станешь свободным, Энтони?       Тяжесть в груди стала ещё ощутимее — и Кроули коснулся места, где у людей было сердце, пытаясь снять всю боль. Потерпел в этом неудачу, как и десятки раз до.       В тумане и тусклом свете восходящей летней Луны было легко скрыть своё замешательство, хотя что-то заставляло Кроули думать, что Фредди и без того всё понял. Ему было искренне интересно, разумеется. Также разумеется, что искренне переживал. Но что уж точно разумеется, так это то, что подобное слишком уж нежное и внимательное отношение к его подноготной Кроули всё ещё бесило.       Ведь оно заставляло чувствовать что-то помимо тяжести. Но… — Пошли уже отседова, — вдруг заметно повеселев, предложил Фредди, вырывая Кроули из его мыслей. — Да, ты у нас любитель морозить жопу за задушевными разговорами в концлагерях или что там эта метафора твоя вообще значила, но мне, твоей королеве, завтра рвать эту самую жопу на двухчасовом концерте. Давай позаботимся о том, чтобы она выспалась и не простудилась.       Он встал, пошатываясь, пальцами ног цепляя съехавшие гостиничные тапочки с заметной дырой на левом носке. Одним храбрым движением допил остатки вина — и безобразно выкинул бутылку куда-то вниз с балкона, где она поругалась на нахала звоном стекла и звяканьем какого-то помятого металла на соседней свалке. А затем, будучи, как будто бы, абсолютно трезвым и спокойным, он подошёл к Кроули, протянув тому приглашающую руку.       Где-то за тонкой стенкой обшарпанного отеля громко похрапывал ангельски спокойный Роджер, сильнее кутался от лишних звуков под одеялом Брайан и беззаботно дремал Джон, не отвлекаясь на внешнюю суету. Они были, в общем-то, чужими в этом огромном мире, хотя вот-вот их жизнь должна была навсегда измениться. И всё это было… правильно. Свободно?..       Кроули обхватил кисть Фредди, с его сильной помощью легко вставая на ноги. Певец подмигнул ему, напоследок пожал руку — и отворил дверь балкона, на цыпочках входя в их совсем не королевский номер.       …но пока Кроули отгонял от себя привычную для него тьму. Сейчас, вдали от таких дорогих ему улочек и пыльных углов книжного магазина, он позволял себе то, что позволяли себе эти обречённые мальчишки-музыканты, и чего он в глубине своей чёрной души боялся больше всего на свете.       Хотя бы притворяться свободным. — Эй, — прошептал Фредди в ночи, толкая его матрас снизу. — Ты ж не спишь ещё?       Кроули свесился с койки, зло рассматривая очень довольное лицо Фреда в лунном полумраке. — Сначала спрашивай, затем уже пинайся, придурок. Чего тебе?       Даже сквозь тьму было видно эту придурковатую улыбку. — Ничего, — шепнул он. — Спасибо за разговор и спокойной ночи, Тони. Я люблю тебя.       Фредди довольно отвернулся к стене.       «Кто он такой, когда у тебя в распоряжении сами Небеса, а?».       Кроули лёг, уставившись в выбеленный потолок.       Вскоре к хору из трёх мирных храпов присоединился ещё один.       Кроули же в ту ночь не спал вовсе.

***

      «Хэй, это Энтони Кроули. Вы знаете, что делать. Сделайте это со стилем».       «Тони, сволочь, ты вообще бываешь дома?! И вопрос получше — какого хрена ты не зовёшь меня туда, где отдыхаешь сейчас? Дорогуша, если это никак не связано с твоим букинистом — я на тебя фортепиано скину, поверь мне на слово. Ладно, я тут не только за тем, чтобы на тебя орать. ТОНИ-И-И!.. Господь! Ты видел?! «Рапсодия» две недели на первом месте в чарте синглов BBC! Мы теперь как Элтон и Зигги, понимаешь?.. Ух. Так. Мне надо отдышаться… Сегодня был по делам в Кенсингтоне, слышал, как местные подростки пели нашу оперу — прославляли Вельзевула и дьявола, которого он мне отложил, на весь Лондон, представь себе! Надеюсь, тебе такое понравится — это всё-таки была твоя идея. Но я счастлив. Нет — я на седьмом небе, и уже вижу восьмое. Я никогда не был так счастлив, как сейчас, Энтони Джей. Знаешь… Ты приносишь нам удачу. Ты наш ангел-хранитель. Перезвони мне, пожалуйста. Нам надо видеться почаще».

***

— Я проебался, ангел.       Азирафель захлебнулся чаем и выронил белого коня из руки. Фарфоровая лошадка неуклюже покатилась по гладкой поверхности стола. Если прислушаться, можно было даже услышать легонькое недовольное ржание от удара. — Кроули! Ты можешь, пожалуйста, выбирать более… корректные выражения?       Ангел поджал губы, чудом убирая расплескавшийся чай с воротника своей голубой рубашки и шахматной доски. Вернул коня на исходную клетку, кажется, совсем позабыв, какой ход хотел сделать. Ещё раз неодобрительно посмотрев на демона напротив, он придвинул миниатюрные очки ближе к переносице и, подняв палец в немой просьбе подождать, вновь заглянул в обтянутую коричневой выцветшей кожей записную книжку — то был очередной его дневник, на этот раз полный лекций некого Стаунтона, проведённых, разумеется, в частной форме.       Кроули лишь скучающе пронаблюдал за всей этой его вознёй, не желая ни спорить о корректности его высказывания, ни ругать устаревший взгляд на ненормативную лексику, ни как-либо возражать ему.       Азирафель вновь взялся за коня, победно сожрал по дороге чёрную пешку и оставил фигуру посреди поля, с ожидающей улыбкой показывая Кроули, что готов продолжать. — Обломался. Облажался. Всё испортил, короче, — пробормотал Кроули, не понимая, что делать с прожорливым белым конём, пусть сейчас это была самая второстепенная из второстепенных мыслей в его голове. — Сделал кое-что не так, и теперь всё ху… Плохо, — быстро исправился он, только почувствовав возмущение в воздухе. — Так это же… хорошо? В ваших понятиях?       Кроули поднял взгляд с доски. Судя по дурацкому смущённому выражению на лице ангела, он сам был в своих словах не уверен. — В чьих это «в ваших», ангел, скажи на милость? — прошипел Кроули, раздражённо вертя очередную жертвенную пешку в руках. — Есть «их» понятия, а есть мои. И сейчас они не пересекаются.       Он наугад поставил её перед конём. В Ад их, эти рокировки, гамбиты и вилки, чем бы они ни были. — Мой друг, я могу тебе чем-то помочь? Тебе нужен совет? — тон Азирафеля заметно смягчился, когда он посмотрел на очередную еду для коня, жалобно стоящую прямо на его пути. Но двинул фигуру вперёд.       Кроули тихо простонал себе под нос, устало протёр глаза. Хотелось взорваться сверхновой — прямо здесь, за лестницей в книжном, пока любопытные обитатели Сохо раз за разом бессмысленно стучали во входную дверь и дёргали ручку, игнорируя табличку «ЗАКРЫТО» на двери.       Он был жалок. Скупо извинившись, сбежал — от Фредди, Брайана, Джона и каким-то чудом не злого на него Роджера, но главное — он вины и ответственности. Сбежал и стыдливо приполз к тому, кто способен утешить. Отпустить. — Ангел. — Да, мой дорогой?       У Кроули дрели сверлят разум, оглушают раздражением и усталости. Мерзкое явление на букву В грызет саму его сущность, причмокивая, и он совершенно ничего не может с этим поделать.       Он смотрит в ясные серые глаза его ангела, что смотрят на него с такой отвратительной долей жалости и беспокойства. Но сейчас Кроули этому даже рад. Азирафель весь его, в его распоряжении и внимании, слушает, как и прежде, не отвлекается на часы и не заламывает пальцы. От чего-то знает, что это важно. — Те люди в Польше, в этом… — Лагере смерти, ты хотел сказать?       О, Кроули был в высшей степени жалок. Решил давить не на себя и свою вину, а на того, кого так стремился уберечь и защитить, чтобы была возможность дождаться, чтобы наконец-то можно было… — Да. В нём. Если бы у тебя была возможность спасти их, если бы ты успел тогда. И зная, что тебе этого не простят. Ты бы спас их? Ты бы уберёг их от Смерти?       Любой ценой Кроули хотел бы защитить его. Такого хрупкого и внимательного, спокойного, притягательного. Его островок спокойствия и безмятежности, несмотря на то, что этот островок никак не хотел принимать на его земли прибитого жестокими солёными волнами к нему утопающего.       Сделал бы Азирафель что-то такое ради него, если пресловутая Взаимность между ними всё-таки была? Пожертвовал бы этим проклятым Дэвидом, о котором не решался рассказать, и кого даже вспоминать было невыносимо противно? Был ли Дэвид похожим на Фредди и парней? Или был больше? Меньше? Кроули знал, что сил у него расспрашивать Азирафеля об этом нет. Эту хрупкость никак нельзя было нарушать, нельзя было ускоряться.       Кроули ждал ответа. — Жестокая правда в том, что я поступил бы глупо. Люди должны умирать, потому что в этом проклятье людей, посланное Ей согласно Великому Плану, — прошептал Азирафель, заметно помрачнев и уставившись на чёрно-белые квадратики перед собой. — Но, только между нами… Я не прощу себе то, что многих не смог спасти, вплоть до этого момента и с самого, — он заикнулся, протёр глаза. — И я хотел бы… Ох, нет, меня уносит не в ту даль. Но это уже мои демоны. Прости за каламбур.       Демон грустно хмыкнул. Возвращаясь к реальности и связывающему их за беседой занятию, двинул наугад первую попавшуюся под руку пешку. — То есть, с твоей точки зрения… мы в этом бессильны? Мы не сможем одолеть Смерть? — Как это? — оживился ангел. — Не знаю… например, м-м-м, прогнать его?       Азирафель не смеялся. Посмотрел проницательно и понимающе. Вознёс ладонь к подсвечнику на прилегающем шкафу, мягко коснулся пламени. — Ты знаешь, что это невозможно. Это не в наших силах и не в нашей ответственности так поступать.       Но Кроули почему-то злился. Всё кричало ему, даже ангел, метафорически, кричал ему сдаться. Оставить ту повстанческую спесь далеко в прошлом. — И всё? То есть мы будем до конца времён прос-с-сто наблюдать, как они уходят? — всё-таки прошипел Кроули, наблюдая, как ангел делает свой спокойный ход. — И когда этот ваш Апокалипсис всё-таки случится — кивнём и скорбно постоим над их могилами? Ну и бред, — сплюнул он. — Как ты можешь с этим мириться?       Азирафель вздохнул. Возможно, ему был противен этот безвыходный разговор, а возможно, его это, к ревности Кроули, волновало тоже.       Ангел потёр бровь, видимо, собираясь с мыслями. Моргнул, когда его собеседник всё же осмелился поставить Слона на его сторону доски. Нажимал. — Кроули. Один человек — это целый мир, но однажды он должен потухнуть, как неизбежно потухнет этот, — мягко сказал он. — И даже мы с тобой не можем знать, когда и как это произойдёт. Лишь Бог и Сатана ведают их будущее, их судьбы. Так что, пожалуй… Всё, что мы можем сделать… это как-то облегчить их страдания. Сделать их жизни лучше, или, как в твоём случае, чуть… интереснее. — Интереснее, говоришь?       Азирафель улыбался. Это было невозможно. Эта ангельская, проклятая вечной добротой улыбка. — В разумных пределах.       Бесит. — Пф. Уж точно не демоны делают жизнь людей «интереснее», ангел, — поспорил Кроули, поморщившись, когда ангел отпил чай и озадаченно покрутив фигурный фарфор между пальцами. — Люди сами научились придумывать себе развлечения… И способы погибнуть.       Почему-то Азирафель начал проигрывать. Нажим и сухой оптимизм Кроули всегда были его козырем в безвыходных ситуациях. — Тем их жизни ценнее, — возразил его упрямый ангел. — И тем меньше у нас права «торговать» ими, выбирая от того, кто нам дороже. Все равны перед Богом, Кроули. Мы — тоже, и…       Кроули промычал, вновь откинувшись на спину. — Да чёрт побери, Азирафель, не читай мне проповеди! «Все равны», ага. Кто-то всегда будет равнее, ангел. И я даже знаю, кто именно. Шах и мат.       Почему-то Кроули выиграл. Его невообразимая злость не имела границ. — Что я понял за все эти годы с тобой, Кроули, так это тот факт, что ты упрямец. Но ты увидишь, что Она всё рассудит. А пока… мы можем наслаждаться этой планетой, этим людьми. Их мирами, раз уж мы заговорили об этом. Быть рядом, в рамках своих возможностей. И быть верными им. Понимаешь?..       Но в их споре выиграл Азирафель. На самом деле, он всегда выигрывал. Но Кроули продолжал с ним играть. Вопреки тому, что это могло кому-то показаться малоинтересным, но для демона это было всё. Это было в радость. И ради этого…       Договоры купли-продажи на людях? Да запросто, на самом деле. Зная, что стоит на кону. В котёл это чувство на букву В и связи на букву Д.       «Прости, придурок», — подумал Кроули. — «Но зная тебя — ты не будешь возражать».       Азирафель начал убирать фигуры с доски. Их ещё ждало вино и музыка — не грязная, но классическая.       Всё было в порядке.       Да ведь? — Угу, — прокряхтел Кроули, — я тебя услышал.

***

      «Хэй, это Энтони Кроули. Вы знаете, что делать. Сделайте это со стилем».       «Дорогой, ты слышишь это тихое мяуканье? Это наша Лили. Передаёт тебе привет. Я бы пригласил её к телефону помурлыкать, но тебя как всегда где-то черти носят. Или ты всё-таки позвал милого Азирафеля на ваш особенный ужин? Он такой ангел. Передавай ему привет от меня. И хорошенько поцелуй его за меня, малыш! Ха, Тони, я хочу знать о твоей жизни вообще всё. Закупи себе кассет, если снова собираешься отмалчиваться. Теперь, кажется, это станет моей обыденностью. Буду сидеть дома, гладить кошек, собирать слухи от Дэвида и Элтона по телефону, слушать, что там сочиняют мои мальчики… Думаю, я почти смирился. Ты ведь знаешь, да?.. Я увидел это на твоём лице. Ты как будто всегда знал — ещё раньше меня. Есть всё-таки в тебе что-то такое. Нереальное. Неземное… До сих пор не понимаю, почему ты не послал меня тогда, в семьдесят первом, в том баре, название которого я даже не буду пытаться вспоминать! Ты, конечно, говоришь, что мы сами справились бы, но… Кто бы рассказал Брайану о вечности? Кто бы понял странную одержимость Роджера? Кто бы оценил скрытую злость Джона? Кто бы говорил со мной о бессмертии?.. Кто бы возил меня на чудесной Бентли по самым злачным и шикарным местам? Кто, если не ты, познакомил бы меня с сэром Оливье или показал силу Монсеррат Кабалье? Думаю, это мог бы быть только твой мистер Фелл, если бы всё сложилось чуть иначе, и я бы чаще гулял в Сохо. Ха-ха, но ты бы тогда меня убил, да?.. Я бы тебя не винил. За внимание такого ангела и умереть не жалко. Поверь мне, я почти знаю, о чём говорю и я… Мой дорогой друг. Я люблю тебя, Энтони. Пусть ты и упорно не хочешь понимать эту идиотскую «концепцию» любви. Но ты разберёшься. Я в тебя верю. Верю в нас. И в вас. Не делай такое кислое лицо, которое ты наверняка уже сделал, и понимай как хочешь! Какая ведь уже разница, да?.. Перезвони! Пока-пока, дорогуша!».

***

1985.

Who knows? Not me. We never lost control.

      

      Фредди не нужен был ни Рай, ни Ад, чтобы чувствовать свою ничтожность. Ничтожность — и величие. Собственноручно он мог погрузить что себя, что окружающих в любое из возможных измерений и пространств, наплевав на смертность и бессилие перед чем-то Высшим. Ведь у него было кое-что, что ни на Верху, ни в Низу у него отнять бы никогда не смогли. Он жульничал и играл не по правилам, но то была только его игра.       Он был Фредди Меркьюри. И всё это: от концертных залов до стадионов — это была его игровая площадка. Сцена театра.       Его Мир.       Свой Мир Фредди решил разместить в особняке Гарден Лодж в таком любимом им Кенсингтоне, что взрастил в нём искусство миростроения ещё десятилетия назад. Тут всё было его и все были его, он рулил этим шоу, ставил спектакли и мюзиклы, превращал дискотеки в карнавалы и восседал на троне из кокаина и вина, пока над головой его кружили большегрудые ангелы и длинноволосые демоны, пели херувимы прокуренными голосами, он был и Богом, и Сатаной, и Создателем, и Разрушителем.       Такой типичный Меркьюри. — Проходи, мой дорогой Сын! Чего ты хочешь? Амнезии? Освобождения? Покайся во грехе, Сын мой, поцелуй руки и уста своего Святого Отца, отпусти и проходи на танцпол! — А можно просто чего-нибудь выпить, придурок?       Разодетый в покрытую палетками рясу и стразовый лавровый венок Фредди хихикает, лезет обниматься, прыгает от радости, и Кроули, вопреки всему, улыбается.       Он почётный гость в его Мире, самый главный грешник из всех грешников, пусть то было даже Святому Отцу неведомо, и Кроули пританцовывает, играет в эту игру, кипит в этом котле и возносится на божественный совет.       Фредди хмыкает, подмигивает, протягивает руку в перстнях и рисунках, а самый настоящий Дьявол встаёт на колени, оставляет краткий поцелуй на красном перстне, позволяет себя крестить и облить Святой водкой-водицей.       Ничего не произойдёт, знает Кроули. По крайней мере, с ним. — Вот именно за это, — шепчет, поднявшись, он Фредди на ухо, — ты, Меркьюри, попадёшь в Ад.       Смех пьяного Фреда сливается с яркой музыкой и голосами других приглашённых им божеств, звенит в бокалах пенного и густого, отражается о золотые стены его Мира. — С радостью, дорогуша. Рай так скучен — разве там может быть так же весело, как у нас тут? — он окидывает рукой всех собравшихся полуголых парней, пьяных девушек, карликов, проституток, наркоманов — всех его фриковатых слуг. — А в Аду меня будет ждать столько всего. Например ты, мой дьявольский, посланный Вельзевулом, друг.       Кроули хищно скалится, кивает его словам.       Фредди приобнимает его за талию, ведёт к себе на королевское место, усаживает на диван и наливает изысканное вино стоимостью в половину его дома. Фредди, Бог и Сатана, прислуживает ему, и собравшиеся вокруг грешники перешепчуваются между собой, плетут очередной слух для жёлтых газетёнок — и Кроули с Фредди на это плевать. Они неизбежно сгорают и возносятся, они уже очень далеко от этих людишек, от этих миллионов.       Кроули в диско-полумраке замечает напротив Брайана и Роджера, в страхе держащих своих жён рядом за руки. Кивает им, и на мгновение парням становится легче: те отвечают тёплыми кивками, вспоминая время, когда Ад их ещё не настиг. Набожный Джон же такие крамольные представления не посещает вовсе, нянчится с детьми и жёнушкой в своей ухоженной квартирке. Окольцованные и обременённые детишками Мэй и Тейлор в глубине души хотели бы поступить так же, но продолжают посещать Мир Фредди — то ли из-за обыкновенной вежливости, то ли из-за остатков высоких любовно-дружеских чувств. Они тоже грешники — но самые меньшие из всех представленных.       Зачем им этот Мир, одной настоящей Всевышней известно — но и чёрт с ней. Её взгляд не пройдёт свозь эти кокаиново-табачные тучи. Оставит Кроули в покое.       Но вдруг ноздри Кроули касается тошнотворный запах кислоты и разложения.       Пробираясь взглядом через толпу, Кроули замечает Фредди.       Зажатый между подкачанными телами других двух грешников Адамовского рода, такой счастливый и полумёртвый внутри. Грешники целуют его шею, ключицы, заползают пальцами в короткие вороньи волосы под венком-короной. Один из парней наклоняется и глубоко, хищно целует Хозяина, пока слюна капает по их усам и подбородкам, тонкой линией цепляясь между языками. Любой бы отвернулся, но Кроули внимательно смотрит, сняв тёмные очки — всё равно всем пьяным обдолбышам плевать.       Стробоскоп сменяет картинки, и на секунду, незаметную для человека, но особо длинную для Кроули, он видит за Фредди и его питомцами ухмыляющуюся тень Мора.       «Отличная работа, Краули», — слышит он в своей голове.       Демон смаргивает реальное наваждение, и вместе с ним на лестнице, ведущей в одну из спален, исчезает и Фредди.       Но Кроули почему-то почти не жаль его. Наоборот.       Он с нетерпением будет ждать его сольного концерта в Пандемониуме.       Мягко улыбаясь, Кроули встаёт, чтобы подлить себе яда, и, проходя сквозь расступающихся перед ним животных, идёт в излюбленный им сад с плачущей розовыми лепестками вишней.       Может, Азирафель был в этом прав, и каждый человек — это целый Мир.       Но одного его ангел не знает.       Если один человек — это целый Мир, то Кроули был тем, кто этот Мир продал.

You're face to face With the man who sold the world…