И пусть Бог хранит нас

Они выступают на разогреве перед хэдлайнером этого фестиваля. Считай, сказочно повезло для ноунейм-группы, которая едва написала один альбом и парочку синглов, поэтому Рыжий и Мертвец неслись сюда, в другую область с костюмами и гитарами наперевес, закинув языки на плечо, с горящими глазами. Им даже выделили подобие тесной гримёрки, в которой едва поместился стол, два стула и вешалка. Там было холодно, но эти двое не жаловались: эйфория от предвкушения своего первого выступления перекрывала всё розовой дымкой. Толпа бесновалась. Весёлые люди внизу, напившиеся несмотря на запрет на спиртное, то и дело свистели и восторженно улюлюкали. Пьяного человека можно восхитить чем угодно, даже тем, что в трезвом состоянии вызвало бы лишь презрительное фырканье. Их встретили громкими воплями и аплодисментами. Мертвец вскинул руку, затянутую в шипастый напульсник, показав толпе рокерскую "козу" и улыбнулся своей кособокой улыбкой. В свете прожектора его кожанка глянцево блестела, а на джинсах карго с обилием цепей ярко выделялись даже едва заметные в других условиях складки. Волосы были забраны в высокий хвост, на берцах застыла осенняя грязь, но это не портило их. Рыжий представлял собой будто его полную противоположность: одетый более легко и открыто, он словно желал единолично завладеть всеобщим вниманием. Джинсы в обтяг доходили до верхней части щиколоток, обнажая бледную кожу. Он по старой привычке не надел носки, но сменил извечные кеды на зимние кроссовки: Мертвец настоял. Под свободной ярко-красной футболкой с белыми разводами красовалась сетчатая водолазка, шею утягивал чокер, на ладонях — чёрные перчатки, волосы тщательно залачены, образуя liberty spikes... Они были великолепны в своей непохожести и прекрасно знали об этом. Удар по струнам — и полилась лихая, разухабистая музыка. Мертвец — единственный в мире басист, которого было слышно — запел своим слегка хриплым, но звучным и глубоким голосом, и Рыжий едва не забыл разом все табы. Мертвец всегда был великолепен во время репетиций и сеансов записи, но сегодня он превзошёл самого себя. Рыжий всегда восхищался им. Выросший с гитарой в руках, он прекрасно умел подать себя во время выступления, чувствовал себя свободно и развязно на сцене, улыбался расслабленно, откровенно кайфуя от происходящего... Рыжий сначала был не таким — зажатым, несмотря на явный талант, и он не мог не смотреть на Мертвеца с обожанием. На него хотелось равняться, и Рыжий изо всех сил старался, перебарывая себя. В кои-то веки у него появилась цель в жизни, и он не собирался терять её. Он прекрасно помнил своё первое выступление в паре с тогда-ещё-другом: в тот день Рыжий изгрыз все ногти на руках, едва не впал в истерику и, наверное, сбежал бы за час до концерта, если бы не Мертвец. Тот совершенно искренне волновался вместе с ним, приобнимал за плечи, когда становилось совсем плохо, успокаивал, улыбался своей кособокой улыбкой, которая многим показалась бы издевательской, но на деле была абсолютно искренней... Кажется, именно тогда Рыжий и начал влюбляться. Полчаса, что им выделили на выступление, пролетели, словно одно мгновение. "Благодарим за выступление группу..." Фразу заглушил внезапный раскат грома: начиналась гроза. Рыжий и Мертвец хотели бы остаться тут подольше, чтобы насладиться моментом, но были вынуждены с горечью в душе подхватить гитары и убежать, чтобы не испортить их: денег на новые не было. *** Дождь стучит по брезенту тесной палатки, но довольно слабо: они заняли место под деревьями. Тут темно, но они не зажигают свет — глаза слегка покраснели и опухли, уставшие от света прожекторов. Они лежат в одном потрёпанном спальнике, плотно прижавшись друг к другу. Греются, обхватив худые тела, и разговаривают охрипшими голосами, едва не засыпая. — Устал? Мертвец согласно мычит, прижимаясь к шее Рыжего и вдыхая его запах — смесь одеколона, курева и пота. Рыжий рассеянно гладит его по голове. — Потерпи пару дней. Скоро домой. Отдохнём, как следует. Набухаемся, врубим "Великолепный век"... Мертвец поднял на него сонный взгляд и улыбнулся. — А потом будем трахаться? Рыжий негромко засмеялся и поцеловал его в лоб сухими губами. — Как кролики.