mi melocoton venenoso

Kiiara – numb ( feat. deathbyromy, pvris)

      В машине Чонгука приятно пахло кожей. Хоть Чимин и плохо себя чувствовал, но не обратить внимания на бьющий в нос запах не мог. Бежевый кожаный салон явно был новым, иначе не сохранился бы столь сильный запах, учитывая, что мужчина, сидящий за рулем, позволял себе сейчас курить, высунув одну руку в окно расслабленно. По Чону было невозможно понять, что в его голове, ни одной эмоции на лице, даже хватка руки, сжимающей руль, ничего из его эмоций не выдавала.       — Ужин за испачканный салон – не слишком ли высокая плата? — Чимин полулежал на пассажирском сиденье рядом, прижав ногу, обвязанную жгутом, к груди. На бежевой коже, обтягивающей кресло угольно-черного Доджа Челленджера, скопилось достаточно венозной крови, за что Паку на самом деле было очень неловко. Если бы не осколок в ноге, он обязательно наложил бы давящую повязку на стопу и салон машины Чонгуку не пришлось бы отмывать, а ему самому не нужно было бы идти с «барменом» на ужин.       — Цена даже занижена, персик, — усмехается Чон, отвлекаясь от дороги и на секунду встречаясь взглядами с парнем. Тот сидит не в самом подобающем виде, ведь после плавания одежда была явно не тем, о чем стоило думать. Хотя Чонгук всё же подхватил телефон, футболку и шорты Пака, которые сейчас мирно покоились возле его здоровой ноги, упав на пол. В салоне спортивной машины места было не так уж и много, а Чонгук и так для бедолаги кресло опустил чуть вниз, чтобы тот мог удобнее разместиться. — Неужели один ужин для тебя приравнивается к катастрофе вселенского масштаба?       — С тобой – да, — младший не успевает даже подумать прежде, чем колкие слова слетают с его языка. Пак поджимает губы, а Чонгук наоборот улыбаться начинает, ничего ему не отвечая.       Чон давно уже не зеленый пацан, строптивых парней и девушек видал неоднократно, потому реакцию эту он прекрасно знает. Прошлая ночь в клубе и поведение иностранца говорят сами за себя – Чимина к нему неконтролируемо магнитом тянет, тело само касаний просит, на них отзывается, но парень сопротивляется желаниям и самого себя неизвестно, зачем изводит.       Мужчина скользит мимолетно взглядом по юному телу, пользуясь тем, что Чимин обе руки на колене перевязанной ноги умостил, чем открыл обзор на свои ребра, но ничего нового там Чон, увы, не видит – хвост одной из змей, ползущей к мечевидному отростку, очертания надписи, которая как раз на нем покоится, но прочитать её полностью вновь не удается, так как руки мешают и закрывают обзор. Чонгук в клубе тогда не заметил, хоть и целовал парня у ушка, но за левым у Пака тоже оказывается есть небольшая татуировка в виде маленького контурного полумесяца, время от времени прячущегося под растрепанными из-за ветра, залетающего в машину через нараспашку открытые окна, темными волосами, словно за тучами.       Неосознанно Чон вспоминает о своей татуировке на правой ключице, и беззвучно усмехается – там тоже змея. Иронично получилось, словно парные сделали. Но до такого Чонгук точно никогда не дойдет, он ярый противник парных татуировок или татуировок с именами, лицами кого-то, ведь ничто не вечно, всё заканчивается, все рано или поздно уходят – это он усвоил слишком хорошо. По жизни с ним рядом остался лишь названный брат, Джин, в котором он не сомневается ни на минуту, доверяет даже больше, чем самому себе, но и в его честь он ничего на себе не набьет. Таков принцип.       — У тебя персиковый гель для душа? Или это шампунь? — вдруг нарушает тишину старший, сворачивая на новую улицу. Чонгук делает глубокую затяжку и выдыхает дым в сторону своего окна, чтобы не дымить сизым ядом на парня, оставляя руку там же, на двери.       — Что? — Чимин от неожиданного вопроса теряется, не понимая, к чему это было.       — От тебя всегда пахнет персиками. Что это?       — Не похер ли? — хмыкает Пак, не желая развивать какой-либо разговор с мужчиной, хоть тот его и спас, забрал на руках с пляжа и везет теперь в больницу, при том, что об этом его даже не просили.       —El microondas en Río de Janeiro, — цедит сквозь зубы Чонгук. Его очень нервирует подобное отношение к себе, когда он ничего плохого человеку не сделал, напротив, спасает его, а к нему с таким гонором и враждебностью по умолчанию относятся.       — В смысле? Мироволновка Рио-де-Жанейро? — брюнет даже голову полностью в сторону мужчины поворачивает, непонимающе глядя на него, вскинув брови вверх. Подобных высказываний он раньше не слышал.       — Именно она. Не знаешь, что это значит?       — Нет.       — Это когда провинившегося человека, в основном наркоторговцев, у нас в Рио засовывают в покрышки и поджигают, чтобы сбить спесь и проучить его.       — Но он же не выживет после этого…       — В этом и смысл, персик. Не нарваться на слова «скоро ты познакомишься с микроволновкой Рио-де-Жанейро», если хочешь здесь выжить, — Чон дергает бровями и весело улыбается, замечая, как сильно напрягся иностранец, что весь в сиденье вжался, — Не ссы, тебя это не коснется. Пока в фавелы не зайдешь, это у миролюбивых гражданских не практикуется.       — Но ты только что сказал мне это.       — Не это, — Чонгук снова глубоко затягивается и выбрасывает окурок в окно, после чего продолжает, выдыхая дым перед собой:       — Я сказал лишь общую фразу, обозначив ею твой ебанутый на голову характер, пропитанный ядом и недоверием, утрированной независимостью. Характер, который тебя со временем до микроволновки доведет, если не станешь проще.       Чимин поджимает зло губы и фыркает вслух, отворачиваясь к окну, не желая больше смотреть на нахального «бармена», которого нахуй хочется послать сильнее, чем дышать, но младший из принципа сдержит сейчас язык за зубами, будет щеки изнутри кусать, но ни слова грубого ему не скажет в ответ.       — Откуда о «традициях» фавел знаешь? Поэтому помощь оказывать умеешь? — в очередной раз резко меняет тему Пак, ища любой повод, чтобы отвлечься и немедленно остыть, пока лишнего не ляпнул. — Говорил, что расскажешь.       — Рос там. Выживал, как мог, — открыто отвечает мужчина, ведь действительно обещал позже рассказать, откуда те навыки спасения. — В фавелах всё просто: приспосабливайся и выживай любой ценой, если хочешь жить. Главное, соблюдать правила. И не суть, пацан ты малолетний или уверенный в себе взрослый мужчина – правила соблюдать обязан. Или разговор будет коротким, всегда фатальным. Для тебя фатальным, само собой.       Чонгук перестраивается в нужную полосу и сбавляет скорость. Они почти приехали. Район более тихий, музыка не громыхает отовсюду, неоновых вывесок мало, однако улица выглядит очень элитно и благоустроенно, заполнена высотками и бутиками, дорогими ресторанами.       — И какие же правила? — невзначай интересуется Чимин. Он о фавелах папу не спрашивал никогда. Ему до них дела особо не было, но раз он уже в Рио, то должен быть готов абсолютно ко всему. Мало ли куда занесет. Момент, что ему интересно, как рос «бармен», парень настойчиво игнорирует и не берет во внимание.       — Не ходить на улицы, на которые нельзя. Не использовать фонарики, неоновые палочки или диодные украшения, телефоны на улицах, не носить отражающую одежду, как и нельзя ехать с включенными фарами – тебя без суда и следствия пристрелят за подобное. Проезд на машине разрешен только при наличии карточки специальной, одобренной главой конкретной фавелы. Сразу скажу, что у каждой фавелы свой глава. Чаще всего они между собой враждуют. Многие начали сотрудничать с полицией и военными, имеют какие-либо договоренности, гарантии. Но я рос там, где военным вход в фавелу категорически запрещен. Любой штурм или помеха делам картеля, остановка работы нарконвейера – это считалось объявлением войны. А когда военные сталкиваются с картелем, то жертв с каждой стороны становится слишком много, включая гражданских, живущих в этой фавеле, на которых всем плевать.       — Как плевать? Каждая жизнь важна.       — Тебе, доктор, может и важна. Но не в фавелах, когда начинается война. Исключением будут лишь женщины и дети. И то, из детей только девочки. Они неприкасаемые. В фавеле, где я жил, они приравнивались к святым, приближенные к Христу Спасителю, хранители жизней и веры. Но военные не щадили даже их, из-за чего картель окончательно терял контроль и война разгоралась еще больше.       — Так во многих фавелах? Я про отношение к женщинам.       — Да. Почти во всех. Единицы фавел не уважают своих женщин. Но это в основном те, куда зашли аргентинцы или картели из Венесуэлы, которые не хотят считаться с нашими правилами и порядками. Они изолированно ведут дела, сами по себе, расположены севернее всех остальных фавел, ближе к лесам. Считается, что чем севернее фавела, тем агрессивнее там люди, тем опаснее туда заходить. Над такими всегда летают красные воздушные змеи.       — Красные воздушные змеи? Это что-то значит? — Чимин настолько заслушался, что забыл о дикой боли в ноге, о крови, которой на сиденье стало больше, о том, что злился на «бармена» и нахуй его послать хотел.       — Да. Это как светофор. Красные воздушные змеи в воздухе – опасно, могут убить. На те улицы заходить никому нельзя сейчас. Там или получение наркоты идет, или перестрелка. В общем, опасно для жизни. Если желтый воздушный змей – осторожно, можешь увидеть то, что видеть не надо, а лишних свидетелей быстро убирают. Желтые еще висят над домами, где живет кто-то из картеля. Зеленый – всё в порядке, безопасно, мирным, живущим в фавелам, можно заходить.       — А ты сам…?       — Я из фавелы объебанных. Ну или фавелы торчков. Complexo do Chapadão. Одна из самых северных и опасных.       Чимин снова заметно напрягается. Сталкиваться с криминалом явно не входило в его планы по изучению Рио-де-Жанейро. Чонгук всё видит, но даже бровью не ведет.       — Я там жил, персик. Точнее, выживал, когда ребенком был. Сейчас я давно вырвался оттуда и никаких дел с наркотой и фавелами больше не имею.       — А бар? Клуб? Тэхен, рассказал, что у вас с Джином не только бар на пляже, но и клуб.       — Клуб, где ты хотел отдаться мне, жался, как к единственному источнику спасения своей проклятой души, а когда понял, что это я, сбежал? Да, это наш, — нахально улыбается Чонгук, тормозя возле частной клиники, чья вывеска выглядит довольно внушительно, занимая высоту целого пятиэтажного здания. Чимин аж рот приоткрывает, осознавая, что собственноручно той ночью загнал себя в ловушку, в логово Чонгука сам пришел и хвостом перед ним вильнул, призывая обратить внимание.       — Иди нахуй, — рычит Пак сквозь зубы, проклиная в эти секунды весь ебаный мир, злобно привставая на сиденье, чтобы было удобнее вылезти из машины.       — Как неожиданно, да? — ухмыляется мужчина, поворачивая голову к брюнету и упиваясь его негодованием, которое, кажется, вот-вот разорвет Чимина изнутри. — Сиди спокойно, я тебя сам вытащу из машины. И да, не поверишь, персик, но дела вести можно не только завязывая их на наркоте, но и честным образом. Ну или почти честным, — обворожительно улыбается Чон, обнажив все зубы, и вылезает из машины.

***

      Всё время, пока Чимин был у хирурга, Чонгук ждал его в комнате ожидания на диванчике, потягивая холодную воду с газом, порой поглядывая на часы. Было уже довольно поздно, район, в котором расположена клиника, для иностранца явно новый, поэтому самостоятельно ему сейчас будет тяжело вернуться в гостиницу, из-за чего Чон решил задержаться. Исключительно из добрых побуждений, но и немного из прагматичности, ведь это даст ему возможность провести еще немного времени с персиком, который из-за обстоятельств кусается не так сильно, как обычно, с ним даже можно поговорить.       — Здесь можно курить? — интересуется мужчина у ночного администратора, на что та отрицательно качает головой, поэтому на какое-то время Чон выходит на улицу, подышать свежим воздухом и покурить в компании шелеста океана, немного освежиться. Атлантический штиль приятно ласкал уши, развеивая немного скопившееся за день в теле и голове напряжение. Чонгук привык к сбитому режиму сна, но последние дни достаточно потрепали ему нервы, мужчина выдохся и не отказался бы от здорового сна этой ночью, однако обстоятельства решили иначе.        Чонгук докуривает и тушит сигарету, кидая окурок в мусорку, после чего возвращается в клинику.       — Сколько за все процедуры? — он успел заметить, что у парня с собой только телефон, бумажника нет, а оказаться в неловком положении из-за отсутствия денег – худшее, что может быть, по мнению Чона. Он помнит детство, те тяжелые времена, когда денег не было совершенно. От одной мысли о том, что Чимину назовут сумму чека, а ему нечем будет оплатить, старшего аж передернуло.       — С вас 332 реала*, — улыбчиво говорит девушка, пока ей без слов, с одной лишь ответной вежливой улыбкой, подталкивают карту для оплаты.       Администратор возвращает ему карту как раз тогда, когда хирург выходит из кабинета, направляясь непосредственно к Чонгуку.       — С ним всё в порядке. Стекло вошло не так глубоко, как казалось изначально. Нервы целые, основные сосуды тоже. Рассекло мышцу, но ничего страшного. Заживление пройдет быстро и хорошо, если он будет соблюдать все рекомендации.       — Будет, он сам врач, — на полуслове обрывает хирурга Чонгук, поглядывая мужчине за плечо, взглядом ища Чимина. — Что с ходьбой?       — Не рекомендуется пару дней наступать на ногу. Как и в океан пока что нельзя.       — Он так не сможет.       — Хотя бы не сильно нагружать. Короткие дистанции и только пару раз в первые двое суток. Но в воду точно нет.       Чонгук кивает, запоминая всё, что говорит хирург.       — Зашивали?       — Нет. В этом нет необходимости. Края раны не сильно разошлись. Я объяснил ему, как обрабатывать раневой канал, чем смазывать и как часто делать перевязки. Сейчас на стопе зафиксирован специальный кровеостанавливающий пластырь, под которым заложено лекарство, и давящая повязка, но сам он не сможет идти.       — Хорошо. Дальше я сам.       — Чонгук, скажите… — хирург мнется, словно сомневается, стоит ли озвучивать дальнейшие слова, но все же решается, — он всегда такой невыносимый?       Чон улыбается. Ядовитый персик со всеми ядовит.       — Да, — коротко отвечает мужчина, хлопая хирурга дружески по плечу – тот неоднократно ему жизнь спасал за десять лет знакомства, после чего обходит его и идет в кабинет.       Чимин сидит на кушетке, недовольно поджимая ноги, когда Чонгук заходит к нему.       — Что нос повесил? Бесит, что тебя еще на руках разок понесут, принцесса? — дергает бровями «бармен», подходя ближе.       — Сколько получилось по чеку?       — Не бери в голову. Не суть.       — Нет, сколько? — настаивает Чимин, ведь ему чертовски неловко оказываться в ситуации, когда при нем нет ни реала, ни доллара, а чек оплачивать необходимо сразу.       — Персик, я же сказал, забей. Добрый жест, не более.       — Уж без твоих жестов обойдусь.       — Заткнись, а? Ты был таким замечательным в машине, пока ехали. Свой яд не распылял, даже на какой-то момент адекватным показался. Давай еще часик в таком же духе, океюшки?       Пак злобно сжимает зубы, но молчит. Он и правда перебарщивает, сам это понимает, сам себя раздражает, но иначе реагировать на Чонгука не может. Секунда без укуса на опережение, и он боится, что не выдержит, поддастся притяжению, чего гордыня ему не простит.       — Я оплачу ужин, — коротко отвечает брюнет, поднимая серьезный взгляд на Чонгука, смотря на него снизу вверх. — И ужин без продолжения.       — Уверен, что хочешь без продолжения? — Чон подходит к кушетке слишком близко, вплотную, возвышаясь над Чимином, касаясь его бедра своими бедрами, из-за чего Чимину кажется, что все его тело заискрило молниями, которые обожгли все нервные рецепторы, реагируя на «бармена».       Они встречаются взглядами и Пак вновь оказывается в ловушке черных, как ночной океан, глаз, в которых кажется, словно сотни звезд, которые раскинулись над заливом Гуанабара, отражаются. И отвести, прервать зрительный контакт невозможно. Чонгук давит взглядом, смотрит слишком внимательно и голодно, сверху вниз, съедая глазами, расщепляя Чимина на атомы, которые он вместо кислорода вдыхает. И Чимину совсем не нужно знать, что для Чона он скорее концентрированный оксид азота, а не кислород, и что Чонгуку рядом с ним тоже тяжело себя сдерживать. Этот язвительный иностранец оказался загадкой сложнее, чем он привык щелкать – не похож на тех однодневок, которых можно было трахнуть и забыть, поставив галочку в личной коллекции красоток и красавиц из других стран, зачеркнув очередную в списке. Здесь иначе. Другой уровень. Другое всё. Чонгуку дышать нечем рядом с этой язвой, он его агрессию пробуждает одним лишь взглядом строптивым, но им же и тушит мгновенно, заставляя кровь беззвучно кипеть в венах, а самоконтроль трещать по швам.       Поддаваясь неведомому порыву, Чон наклоняется ниже, замирая слишком близко к лицу младшего, всё еще неразрывно смотря тому в глаза. Он слышит дыхание Чимина, чувствует своей кожей теплое, но не требует, не настаивает. Всего маленькая искра случайно зажженной спички и комната вспыхнет от напряжения, которое между ними возникло. Кажется, что температура в комнате накалилась до точки кипения. Гордыня Чимина бьет неистово в стены, требуя парня очнуться, не вестись, отвернуться, а подсознание тянет его чуть приподняться на кушетке, потянуться к губам пухлым и впиться в них, забыв обо всех принципах, о коллекции «бармена». Просто отпустить себя и хотя бы пару минут ни о чем не думать.       И кажется, будто вот-вот и Чимин действительно потянется вверх, за шею обнимет мужчину и в поцелуй жаркий его втянет. Оглушающее сердцебиение Чонгук слышит даже на расстоянии. Но непонятно, это Чимина сердце так стучит безумно в предвкушении, или же его собственное.       В последний момент Пак расплывается в улыбке, выдыхая прямо в губы «бармена»:       — У звезд спроси, пусть они ответят, — Чимин ранее уже говорил эти слова, уходя так от ответа в их первую встречу, из-за чего Чон сейчас расплывается в улыбке, пусть и разочарованной, облизывая губы, и качает головой. Несносный. Невозможный. Высокий уровень сложности. Чимина так просто близостью тел и тишиной давящей не пробить. — Отвези меня в гостиницу, «бармен».       — Как скажешь, персик. Заодно по пути у звезд поспрашиваю, может что ответят, — говорит хрипло Чонгук, осторожно подхватывая парня на руки и вынося его из клиники, направляясь к машине, ища спасение в прохладном океанском бризе, мысленно умоляя остудить его натянутые струны-нервы, восстановить сбитое дыхание, потому что касаться Чимина сейчас равно добровольному согласию нырнуть в самое пекло.