Тайна господина Кима

За пару часов до суда. В уютной комнате Юнхо, где свет мягко пробивается сквозь полупрозрачные занавеси, царила атмосфера спокойствия и доверия. Стены были обиты тёмным деревом, а на них висели картины с изображениями знаменитых правозащитников и исторических моментов, отголоски которых всё ещё звучали в сердцах людей. На одном из стендов стояли книги — толстые тома с юридическими кодексами, монографии и классическая литература, словно охраняли пространство от суеты внешнего мира. В центре комнаты располагался большой дубовый стол, обитый кожей, на котором расставлены были чашки с горячим чаем и несколько закусок. Его поверхность была уставлена документами, но они не выглядели беспорядочно — здесь всё было на своих местах, как и мысли адвоката, всегда собранного и сосредоточенного. Друзья расположились в мягких креслах, обитых тёмной тканью, которая приятно обнимала тело. Один из них, Юнхо, был одет в строгий костюм, но в его глазах читалась лёгкая усталость от долгого рабочего дня. Его друг — Пак Сонхва, был более неформально одет — в джинсах и свитере, что придавало разговору непринуждённый характер. На полках стояли семейные фотографии — моменты счастья и дружбы, запечатлённые на фоне ярких пейзажей. В углу комнаты тихо потрескивал камин, создавая атмосферу уюта и тепла. Лёгкий аромат древесины смешивался с запахом свежезаваренного чая, наполняя пространство домашним комфортом. Адвокат, слегка нахмурившись, отодвинул чашку кофе в сторону и посмотрел на своего друга через стол. Его взгляд был серьёзен, почти тревожен. Он взял паузу, словно подбирая слова, которые не хотел произносить, но обязан был сказать. — Слушай, — начал он, голос его звучал сдержанно, но в нём чувствовалась лёгкая дрожь. — Я должен тебе кое-что сказать. Дело в том, что я не знаю судью, который будет вести заседание. Никогда с ним не сталкивался. Ни разу не видел его имени в списках, не слышал о нём от коллег. Ничего. Он сделал паузу, словно давая Паку время осознать сказанное. Его пальцы нервно постукивали по краю стола, выдавая внутреннее напряжение. — Я не знаю, чего ожидать, — продолжил он, понизив голос. — Это... необычно. Обычно я хотя бы что-то знаю о судьях, их подходе, их репутации. Но здесь... пустота. И это меня беспокоит. Я не могу предсказать, как он поведёт себя в зале суда. Это риск. Он вздохнул, откинувшись на спинку стула, и посмотрел в окно, словно ища ответа в сером небе за стеклом. — Я просто хочу, чтобы ты понимал, — добавил он, возвращая взгляд к другу. — Мы должны быть готовы ко всему. Потому что этот человек... он неизвестность. А неизвестность в нашем деле — это всегда риск. Друг замер на мгновение, его брови слегка приподнялись, а в глазах отразилась смесь удивления и нарастающей тревоги. Он медленно отпил из своей чашки, словно давая себе время осмыслить услышанное, а затем поставил её на стол с тихим, но чётким звуком. — Подожди, — начал он, голос его звучал спокойно, но в нём чувствовалась настойчивость. — Ты говоришь, что вообще ничего о нём не знаешь? Ничего? Ни имени, ни репутации, ни даже слухов? Как так? Он наклонился вперёд, оперев локти на стол, и пристально посмотрел на адвоката. Его взгляд был требовательным, но не враждебным — скорее, в нём читалось желание понять и найти выход. — Ты же знаешь, как это важно, — продолжил он, слегка понизив голос, словно боясь, что их могут услышать. — Может, стоит покопать глубже? Спросить у коллег, поискать в архивах, в тех же соцсетях, если уж на то пошло. Вдруг кто-то что-то знает? Хоть что-то, что поможет понять, с кем мы имеем дело. Он замолчал, ожидая ответа, но его пальцы продолжали нервно постукивать по краю стола, выдавая внутреннее напряжение. Затем он добавил, уже почти умоляюще: — Пожалуйста, попробуй. Это же не просто дело — это наша репутация, наше будущее. Мы не можем идти вслепую. Чон тяжело вздохнул, его лицо стало ещё более серьёзным, почти мрачным. Он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди, и посмотрел на друга с выражением, в котором читалась и досада, и тревога. — Я уже искал, — произнёс он, голос его звучал глухо, словно он говорил сквозь зубы. — Всё перерыл. Списки судей, архивы, даже те самые соцсети, о которых ты говоришь. Ничего. Ни единого упоминания. Ни одного отзыва. Ни одной строчки. Он замолчал, словно давая другу время осознать сказанное, а затем продолжил, уже с оттенком раздражения в голосе: — Это не просто странно. Это... ненормально. Судьи не появляются из ниоткуда. У них есть история, репутация, связи. А этот... будто призрак. Как будто его специально стёрли из всех записей. Он резко встал со стула и начал медленно ходить по комнате, его шаги были тяжёлыми, словно он нёс на плечах невидимый груз. Время от времени он останавливался, чтобы посмотреть в окно, но его взгляд был рассеянным, будто он видел не улицу за стеклом, а какие-то далёкие, тревожные мысли. — Я чувствую, что здесь что-то не так, — наконец произнёс он, обернувшись к другу. Его голос стал тише, но в нём зазвучала явная тревога. — Это не просто неизвестность. Это... как будто нас ведут в ловушку. И я не знаю, кто стоит за этим. Но что-то здесь нечисто. Адвокат замер на середине комнаты, его плечи напряглись, а пальцы сжались в кулаки, словно он пытался ухватиться за что-то невидимое, чтобы удержать равновесие. Его лицо побледнело, а в глазах вспыхнула искра осознания, смешанная с ужасом. Он медленно повернулся к другу, и его голос, когда он заговорил, звучал глухо, почти шёпотом, но каждое слово было отчеканено, как гвоздь, вбиваемый в стену. — Слушай, — начал он, и его голос дрожал, хотя он явно старался держать себя в руках. — Я думал об этом всё время, пока искал информацию. И чем больше я копал, тем больше понимал, что... что это может быть не просто странность. Это может быть... подделка. Фальшивый суд. Он сделал паузу, словно боясь произнести эти слова вслух, но затем продолжил, уже с большей уверенностью, хотя в его глазах всё ещё читалась тревога: — Повторяю. Судьи не исчезают. Они не появляются из ниоткуда. У них есть документы, история, коллеги. А этот человек... его просто нет. Нигде. И если судья — призрак, то что, если весь суд... ненастоящий? Что, если это спектакль, поставленный кем-то, кто хочет, чтобы мы поверили в законность процесса, пока за кулисами творится что-то совсем другое? Ведь не могут же они открыть дело при таком алиби. Господи, я такой глупый! Он подошёл ближе к другу, его глаза горели, а голос стал резче, почти шипящим: — Мы должны быть готовы ко всему. Если это ловушка, то мы уже в ней. И нам нужно понять, кто стоит за этим, прежде чем будет слишком поздно. Сонхва замер, его глаза расширились, а губы слегка приоткрылись, словно он только что осознал что-то, что долго скрывалось в глубине его памяти. Он медленно опустился на стул, его пальцы нервно сжали край стола, а взгляд стал рассеянным, будто он смотрел куда-то в прошлое. — Минуточку, — прошептал он, голос его дрожал, но в нём уже читалась догадка. — Ты не думаешь, что... это мог быть он? Ну, помнишь... Миндже? Юнхо нахмурился, его брови сдвинулись, а глаза сузились, словно он пытался вспомнить что-то давно забытое. Он сделал шаг вперёд, его голос стал резче, почти требовательным: — Миндже? Кто это? О ком ты говоришь? Друг вздохнул, его лицо стало напряжённым, а голос, когда он заговорил, звучал сдержанно, но в нём чувствовалась горечь: — Ну, помнишь... мой бывший. Тот, с которым я расстался несколько лет назад. Он был... как бы это сказать... не совсем стабильным. И у него были связи. Странные связи. В офисе он всегда говорил, что может устроить всё, что угодно, если захочет. Я думал, это просто слова, но... что, если это он? Что, если он решил сыграть со мной в эту игру? Адвокат замер, его лицо стало каменным, а в глазах вспыхнуло понимание, смешанное с тревогой. Он медленно кивнул, словно собирая воедино все кусочки пазла. — Миндже, — повторил он, словно пробуя это имя на вкус. — Если это он... то это меняет всё. Мы имеем дело не просто с фальшивым судом. Мы имеем дело с человеком, который готов на всё, чтобы добиться своего. Чон пристально посмотрел на Пака, его взгляд стал пронзительным, почти проникающим в самую суть. Он медленно сел напротив, скрестив руки на столе, и наклонился вперёд, словно стараясь не упустить ни одного слова. — Подожди, — начал он, голос его звучал спокойно, но в нём чувствовалась настойчивость. — Ты говоришь, он тебе угрожал? Почему? Что между вами произошло? И причем тут офис? Друг опустил глаза, его пальцы нервно перебирали край салфетки на столе. Он вздохнул, и в его голосе, когда он заговорил, звучала смесь сожаления и горечи: — Это было... глупо. Мы тогда только начали работать вместе с Хонджуном в офисе. Миндже, как оказалось, тоже работал там. Мы часто общались с Хонджуном, да. Просто деловые разговоры, ничего больше. Но Миндже... он всегда был ревнивым. Патологически. Он начал подозревать, что между нами что-то есть. Хотя ничего не было. Никогда. Он замолчал, словно собираясь с мыслями, а затем продолжил, уже тише: — Он начал звонить мне, писать сообщения, требовать, чтобы я перестал общаться с Хонджуном. Потом начались угрозы. Говорил, что если я не прекращу, он «разберётся» с ним. И... со мной. Я думал, это просто слова. Мы расстались давно, и даже тогда я надеялся, что всё закончится. Но теперь... теперь я не уверен. Юнхо слушал молча, его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах читалось напряжение. Он медленно кивнул, словно собирая воедино все детали. — Ревность, — произнёс он наконец, голос его звучал холодно. — Это мощный мотив. И если он действительно за всем этим стоит, то это объясняет многое. Он мог устроить этот фальшивый суд, чтобы наказать тебя. Или запугать. Или... что-то ещё хуже. Он замолчал, его взгляд стал тяжёлым, почти предостерегающим. — Если это он, то это не просто игра. Это война. И мы должны действовать осторожно. Юнхо задумчиво постучал пальцами по столу, его взгляд стал пристальным, почти пронзительным. Он наклонился вперёд, словно стараясь уловить каждое слово, каждую деталь, которая могла бы пролить свет на эту загадку. — Я на всякий уточню, — начал он, голос его звучал спокойно, но в нём чувствовалась напряжённость. — Ты говоришь, что Миндже мог всё это устроить. Но давай подумаем: аренда помещения, фальшивый судья, прокурор, присяжные... Это требует денег. Серьёзных денег. Откуда у него такие средства? Ты что-нибудь знаешь об этом? Сонхва замер, его лицо выражало растерянность. Он провёл рукой по волосам, словно пытаясь собраться с мыслями, а затем медленно покачал головой. — Я... не знаю, — признался он, голос его звучал неуверенно. — У него никогда не было больших денег. По крайней мере, я об этом не знал. До компании Хонджуна он работал в какой-то мелкой фирме, но вряд ли там платили столько, чтобы устроить всё это. Он замолчал, его взгляд стал рассеянным, будто он пытался вспомнить что-то важное, но не мог ухватиться за это. Затем он добавил: — Но... может быть, он не один. Может, за ним стоит кто-то ещё. Кто-то, у кого есть деньги и связи. Я не знаю... может, он нашёл себе покровителя. Или партнёра. Кто-то, кто мог бы финансировать эту авантюру. Чон медленно кивнул, его лицо стало задумчивым. Он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди, и устремил взгляд в потолок, словно пытаясь представить всю картину целиком. — Это возможно, — произнёс он наконец, голос его звучал холодно и расчётливо. — Если за ним стоит кто-то с деньгами и влиянием, то это объясняет, как он мог всё это организовать. Но это также означает, что мы имеем дело не просто с обиженным бывшим. Мы имеем дело с кем-то, кто обладает ресурсами и готов их использовать против тебя. — Нам нужно выяснить, кто этот человек. И быстро. И Сонхва снова вдруг напрягся, его лицо стало мрачным, а глаза загорелись странным, почти болезненным блеском. Он резко поднял голову и посмотрел на Юнхо, его голос, когда он заговорил, звучал низко, почти шёпотом, но в нём чувствовалась твёрдость, граничащая с одержимостью. — Слушай, — начал он, и его слова были отчеканены, как сталь. — Хонджун... пусть не знает. Пусть думает, что всё по-настоящему. Пусть верит, что его действительно будут судить. Пусть страдает. Собеседник нахмурился, его брови сдвинулись, а в глазах вспыхнуло недоумение, смешанное с тревогой. Он медленно наклонился вперёд, словно стараясь понять, что стоит за этими словами. — Ты серьёзно? — спросил он, голос его звучал сдержанно, но в нём чувствовалось напряжение. — Ты хочешь, чтобы он страдал? Мы с тобой уже говорили об этом. Друг замолчал, его пальцы сжались в кулаки, а взгляд стал тяжёлым, почти мрачным. Он медленно выдохнул, и когда заговорил, его голос звучал с горькой ноткой: — Его отец играл с нами, как с куклами. И теперь... теперь пусть почувствует, каково это. Пусть поверит, что всё серьёзно. Пусть почувствует страх. Пусть поймёт, что значит быть в ловушке. Что значит потерять всех близких, и, наконец, себя. Приятель слушал молча, его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах читалось напряжение. Он медленно кивнул, словно собирая воедино все детали, а затем произнёс, уже с оттенком предостережения в голосе: — Ты понимаешь, что это опасно? Если он поймёт, что мы знаем, и что мы его обманываем, это может обернуться против нас. И если Миндже или тот, кто за ним стоит, узнают, что мы играем в свои игры, это может стать ещё хуже. Друг резко встал, его лицо стало твёрдым, а глаза горели решимостью. — Я знаю, что это риск. Но я хочу, чтобы он почувствовал то, что чувствовал я. Хочу, чтобы он понял, каково это — быть загнанным в угол. И если это единственный способ... то пусть будет так. Адвокат вздохнул, его лицо выражало смесь беспокойства и понимания. Он медленно кивнул, словно принимая решение, но в его глазах всё ещё читалась тревога. — Хорошо, — произнёс он наконец. — Но помни: это игра с огнём. И если мы не будем осторожны, сгорим все. *** Неделю спустя. Внутри тюремной камеры царит угнетающая атмосфера, словно время здесь остановилось. Стены, покрытые серой штукатуркой, впитали в себя десятки историй, каждую из которых можно прочитать в трещинах и сколах. Свет, пробивающийся сквозь маленькое решетчатое окно, лишь с трудом освещает пространство, создавая мрачные тени, которые танцуют на холодном бетонном полу. В каждом углу стоят жесткие металлические койки с тонкими матрасами, которые помнят тысячи бессонных ночей. Рядом — стол и стул, сделанные из того же неприветливого металла, что и двери камеры. На столе — несколько предметов, которые стали частью обыденности: пустая чаша, старая книга с выцветшими страницами и, возможно, несколько карандашей, оставшихся от попыток записать свои мысли. Воздух напоен запахом сырости и затхлости, смешанным с легким привкусом страха и надежды. Каждый звук здесь резонирует: шаги охранника за дверью, шорох одежды заключенного соседа или даже тихий вздох, который кажется слишком громким в этой тишине. Иногда доносятся голоса из соседних камер — они создают ощущение единства среди одиночества, но в то же время напоминают о том, что каждый здесь — пленник своей судьбы. В этом пространстве нет места для ярких красок или радостных мелодий. Все вокруг словно заморожено в ожидании — ожидании перемен, освобождения или, наоборот, окончательной утраты надежды. Каждая деталь камеры говорит о времени, которое здесь течет иначе — медленно, мучительно и безжалостно. В углу камеры, в полумраке, словно тень, сидит Хонджун. Его светлые волосы, когда-то сиявшие на солнце, теперь кажутся тусклыми и неухоженными, словно потеряли свою прежнюю жизнь. Он обнял колени, прижав их к груди, и в этом жесте чувствуется вся тяжесть его страданий. Синяки, разбросанные по его коже, напоминают о жестоких ударах судьбы — темных пятнах на бледной коже, которые рассказывают истории о боли и унижении. Его лицо иссечено усталостью; глаза, когда-то яркие и полные надежды, теперь потускнели и погрузились в бездну отчаяния. Взгляд скользит по стенам камеры, словно он ищет в них утешение или выход, который так и не был найден. Архитектор сидит неподвижно, как статуя, вылепленная из горечи и страха. Вокруг него царит тишина, но внутри него бушует буря — воспоминания о прошлом, о свободе и о том, что было потеряно. Он пытается укрыться от мира, который стал для него слишком жестоким, обняв свои колени еще крепче, как будто эта поза может защитить его от всего, что его окружает. Каждый вздох дается ему с трудом, словно воздух в камере стал тяжелым и непригодным для жизни. Он закрывает глаза, пытаясь отключиться от реальности, но даже в темноте его разума не покидает чувство безысходности. Этот человек — не просто заключенный; он — жертва обстоятельств, искалеченная душа, томящаяся в плену своих страхов и сожалений. Внезапно, среди тишины, раздался тихий шорох, словно кто-то осторожно проводил пальцами по шероховатой поверхности. Мужчина насторожился. Звук был слишком явным, чтобы быть просто игрой воображения. Он приподнял голову, прислушиваясь, его сердце забилось быстрее. Шорох продолжался, и теперь он мог различить едва уловимые звуки, словно кто-то пытался что-то скрыть или подготовить. Он обвел взглядом сокамерников. Один из них, с глубокими морщинами на лбу, сидел неподвижно, но его глаза метались по углам комнаты, как будто он искал выход. Второй, молодой и худощавый, нервно перебирал пальцами края своей тюремной одежды, его губы шептали что-то невнятное. Третий же, с суровым лицом и проницательным взглядом, напрягся и замер, словно почувствовал угрозу. Внутри мужчины зашевелилось предчувствие. Он вспомнил о том, как в этом месте каждое движение могло означать нечто большее — заговор или побег. Шорох стал громче, и теперь он ощущал не только звук, но и напряжение в воздухе. Сердце колотилось в груди, как птица, запертую в клетке. Он знал: что-то происходит, и это что-то может изменить все. Мужчина сжался в комок, прислушиваясь к шепоту своих сокамерников. В их взглядах он прочитал страх и надежду. Он сделал шаг вперед, готовый выяснить правду — что скрывается за этим шорохом? Возможно, это был шанс на свободу или же ловушка, ждущая своего часа. Внутри него разгорелось пламя решимости: он не мог оставаться безучастным. Сердце мужчины колотилось, как будто пытаясь вырваться из его груди. Внезапный страх охватил его, и он почувствовал, как холодный пот выступил на лбу. Его дыхание стало учащенным, а ладони — влажными. Звуки шороха, которые прежде казались ему далекими и незначительными, теперь напоминали острие ножа, готовое вонзиться в его спокойствие. Он вскочил с места, не осознавая, как именно это произошло. Его ноги сами понесли его к двери, словно инстинкт подсказывал, что там, за пределами этой мрачной камеры, есть хотя бы иллюзия безопасности. Он бросился к выходу, его шаги эхом раздавались по бетонным стенам, отзываясь в ушах как предвестие беды. Однако в тот момент, когда он распахнул дверь, он заметил, что за ним следуют три силуэта. Сокамерники, словно тени, стремительно двигались в его сторону. Их лица были искажены страхом и решимостью. Молодой худощавый мужчина с широко раскрытыми глазами почти споткнулся о собственные ноги, но, не останавливаясь, продолжал бежать. Суровый сокамерник с проницательным взглядом не отставал — его лицо было сосредоточено и напряжено, как будто он уже знал, что впереди их ждет. В общем туалете царила зловещая тишина. Хонджун вбежал туда первым, его дыхание сбивалось от паники. Он обернулся и увидел своих спутников, которые следовали за ним с той же скоростью и тревогой. Они остановились рядом с ним, тяжело дыша, и обменялись взглядами полными непонимания и страха. В этом узком пространстве, где запах сырости смешивался с едким ароматом дезинфицирующих средств, они все осознали: здесь нет укрытия. Стены туалета казались еще более угнетающими, а тусклый свет из лампочек подчеркивал их напряженные лица. Секунды тянулись бесконечно, и каждый из них понимал — они не просто сбежали от чего-то. Они оказались в ловушке своих собственных страхов и неведомых угроз. Архитектор снова обернулся к двери, готовый к любому развитию событий. Внутри него боролись паника и желание понять, что же произошло. Но теперь он не был один — они все были вместе в этом кошмаре, и эта мысль придавала ему немного сил. Сокамерники собрались в круг, словно хищники, готовящиеся к атаке. Их лица были искажены злобой, а в глазах горел огонь ненависти, подогреваемый желанием мести. Один из них, самый крупный и свирепый, шагнул вперед, его голос звучал низко и угрожающе, как гул грома. — Ну что ж, Ким Хонджун, наконец пришло время расправиться с тобой, — произнес он, обводя взглядом своих товарищей. — Это не только наше желание, но и желание нашего господина. Его слова повисли в воздухе, словно черная тень, нависшая над ними всеми. Остальные сокамерники переглянулись, и в их глазах отразилось одобрение. Они знали, что этот момент настал не просто так; за их спинами стояло нечто большее — невидимая сила, контролирующая их действия. Мужчина в тюремной робе, который сидел на краю унитаза, почувствовал, как холодный пот выступил на лбу. Он понимал, что его жизнь висит на волоске. — Ты думал, что сможешь сбежать от нас? От него? — продолжал крупный сокамерник, приближаясь к своему жертве. В его голосе звучала злобная радость, как будто он уже предвкушал момент расплаты. — Ты не понимаешь, с кем связался. Мы не просто заключенные — мы его глаза и уши здесь. А ты — лишь пешка в этой игре. Слова сокамерника резали воздух, как острое лезвие. Ким почувствовал, как его сердце забилось быстрее. Он смотрел на их лица и видел в них не только ненависть, но и безумие, порожденное годами заключения. Каждый из них был готов на все ради своего «господина», который оставался в тени, но чье влияние ощущалось на каждом шагу. — Мы знаем о тебе все, — произнес другой сокамерник, его голос был тонким и шипящим, как змеиное. — Ты думал, что сможешь скрыться? Ты не знаешь, что значит быть частью этого места. Мы сделаем с тобой то, что он хочет. И ты будешь страдать. В этот момент Ким понял: он не просто оказался в ловушке — он стал целью для тех, кто был готов выполнить любой приказ. Взгляд сокамерников стал еще более угрюмым и свирепым, их намерения были ясны. Он должен был действовать быстро, иначе эта игра закончится для него самым ужасным образом. Сокамерники начали приближаться, и каждый шаг звучал как приговор. В воздухе витала угроза, и мужчина осознал, что единственный выход — это борьба за свою жизнь. В этот миг он решил: он не станет жертвой. Внезапно, из одной из кабинок раздался треск, словно разрывающаяся ткань. Дверца распахнулась с такой силой, что ударилась о стену, и на пол вывалился мужчина, весь в поту. Его глаза сверкали диким блеском, а на губах застыла решимость, будто он только что вырвался из самой глубины ада. Он был одет в изношенную тюремную робу, которая обтягивала его худое тело, подчеркивая мускулы, готовые к борьбе. Сокамерники, которые еще секунду назад собирались прийти в себя и напасть после своей паники, мгновенно насторожились. В воздухе повисло напряжение, как перед грозой. Мужчина, выбежавший из кабинок, не произнес ни слова — его действия говорили громче любых криков. Он бросился на ближайшего сокамерника, который только успел увидеть его приближение. Удар пришелся в грудь, и тот отлетел назад, как марионетка с обрезанными нитями. — Лучше бы делали, а не пиздели, придурки, — в моменте сказал неизвестный спаситель, и продолжил. В это время второй сокамерник попытался схватить его за плечо, но тот увернулся, как будто зная каждый шаг своего противника наперед. Он развернулся и врезал кулаком в лицо второго — звук удара раздался глухо, как удар молота о наковальню. Кровь брызнула из носа, и сокамерник стиснул зубы от боли, но не упал. В его глазах зажглось желание отомстить. Тем временем третий сокамерник, самый крупный из них, с яростью бросился вперед. Он схватил беглеца за запястье и попытался скрутить его руку за спину. Но тот оказался ловким и вывернулся, высвободив руку и нанося удар локтем в живот противнику. Крупный мужчина согнулся пополам, и в этот момент беглец схватил его за волосы и с силой толкнул к стене. Крики и шум борьбы наполнили туалет, создавая хаос из звуков и движений. Мужчина, выбежавший из кабинок, не думал о последствиях — он был охвачен инстинктом выживания. Он знал, что если не сможет одержать верх сейчас, у него не будет второго шанса. Вдруг он заметил своего спутника — Хонджуна — худощавого молодого человека с широко раскрытыми глазами, который стоял в стороне, застыв в ужасе. Беглец метнулся к нему, схватил за руку и потянул к выходу. — Беги! — крикнул он, не оглядываясь. Сокамерники, несмотря на свою ярость, начали терять инициативу. Крупный мужчина все еще пытался подняться на ноги, но второй уже не мог продолжать борьбу — его лицо было окровавлено и искривлено от боли. В этот момент беглец и его спутник выбежали из туалета, оставляя позади хаос и шум. Они мчались по коридору, сердце колотилось в груди так сильно, что казалось, оно вот-вот выскочит наружу. Каждый шаг отдавался эхом в пустых стенах тюрьмы. Они знали: позади них остались не только сокамерники, но и страхи, которые долгое время сжимали их сердца в железных тисках. Хонджун, ощутив на себе взгляд спасителя, не мог сдержать любопытства. Сердце все еще колотилось в груди, но теперь в нем зарождалась надежда. Он шагнул навстречу, пытаясь разглядеть черты его лица в тусклом свете. — Кто ты? — спросил он, стараясь придать своему голосу уверенность, несмотря на дрожь в руках. — Почему ты меня спас? Спаситель, невысокий, но статный, с загадочным выражением на лице, немного приостановился. Его глаза, темные и проницательные, словно искали что-то в глубине души спрашивающего. В этот момент между ними возникла невидимая связь, как будто каждый из них понимал, что их судьбы переплетены. — Чон Уён я, — произнес он тихо, но так, чтобы его слова отозвались в воздухе. — А остальное скоро ты сам все узнаешь. Не тупи, и давай отпор. Должен мне будешь. С этими словами он слегка наклонил голову, и на мгновение между ними повисло молчание, полное ожидания и загадки. Блондин почувствовал, как внутри него что-то щелкнуло — будто открылась дверь в неизвестное будущее. Но прежде чем он успел задать следующий вопрос, спаситель уже начал исчезать в тени коридора. Его фигура словно растворялась в воздухе, оставляя за собой лишь легкий шлейф таинственности. Мужчина остался один, его мысли метались между благодарностью и недоумением. — Чон Уён... — прошептал он себе под нос, запоминая это имя. Оно звучало как обещание и угроза одновременно. Он знал, что вскоре ему предстоит узнать правду о своем спасителе и о том, что ждет впереди. Но сейчас он чувствовал лишь одно: этот загадочный человек стал его единственным шансом на спасение.