Ты промахнулся

Осень в этом году выдалась особенно холодной и влажной, и кто-то в окружении Клейна — конечно, Леонард — обязательно должен был этим воспользоваться, чтобы подхватить простуду. Теперь этот кто-то лежал на кровати с усталым лицом и болезненным румянцем, подшучивая, что, мол, «великие поэты должны страдать». Правда, все эти поэтические метафоры звучали едва различимо сквозь его забитый нос. Клейн, стоя рядом и устало вздыхая, выдавил на ладонь ещё одну порцию лечебного крема, мягко растёр её между пальцами и наклонился к нему. Сидеть рядом с больным Леонардом было тем ещё испытанием. В голове то и дело мелькала мысль, что заботиться о Леонарде — это примерно как пытаться ухаживать за упрямым, капризным котом: он мог бы и сам справиться, но отчего-то требовал внимания и к себе. — Ты знаешь, — заговорил Леонард с хрипотцой, но всё ещё с тем же фирменным лукавым блеском в глазах, — я никогда бы не подумал, что кто-то будет так мило за мной ухаживать. — Молчал бы лучше, — отозвался Клейн, хотя краем губ не удержался от улыбки. Леонард был действительно невыносимым, но всё равно... по-своему очаровательным. Клейн осторожно положил руку ему на лоб, чувствуя жар, и тихо пробормотал: — Надо бы узнать, насколько у тебя поднялась температура. Он чуть замялся, но в голове мелькнуло воспоминание о том, как его мать, когда он был ребёнком, всегда проверяла его температуру — не градусником, а лёгким прикосновением губ к лбу. Память была тёплой и уютной, и Клейн неожиданно ощутил, что хочет позаботиться о Леонарде также, как заботились о нём когда-то. Подавшись чуть ближе, он осторожно прижался губами к его лбу. Леонард при этом немного нахмурился, но не сопротивлялся, словно был заинтересован в том, что же будет дальше. — Хм... — проговорил Леонард, когда Клейн убрал руку и слегка отстранился. — Знаешь, Клейн, ты промахнулся. — Что? — Клейн посмотрел на него с удивлением, не понимая, о чём он говорит. — Говорю, ты промахнулся, — повторил Леонард, и его взгляд стал более острым, более целеустремлённым. Не успел Клейн задать какой-нибудь вопрос, как Леонард резко наклонился вперёд, преодолевая расстояние между ними, и с неожиданной нежностью прижался к его губам. Поцелуй был быстрым, но мягким, с лёгким оттенком тепла, исходящего от его простуженного тела. Клейн застыл, не зная, как на это реагировать. Сердце заколотилось, словно он внезапно оказался в центре какого-то другого, неизведанного для него мира, где границы дозволенного и знакомого стирались. — Теперь правильно, — сказал Леонард, слегка улыбаясь, словно действительно решил помочь Клейну понять, где именно был его «промах». Клейн открыл рот, чтобы что-то сказать, но слова так и застряли у него в горле. Он хотел бы, наверное, отшутиться, но вместо этого всё, что он смог сделать, — это слегка краснеть, всё ещё не в силах оторвать взгляд от хитро прищуренного Леонарда, в чьих глазах сейчас светилась не болезнь, а что-то куда более задорное.