Реанимация

По благополучному стечению обстоятельств Питеру повезло, как выразился Логан, согнавший всех приглашённых на улицу после получасовых дебатов насчёт доставки. У Реми в холодильнике мышь повесилась, да и ту съели коты, на готовку нет ни времени, ни сил, так что оставалось только уповать на вкус Питера в выборе общепита и на то, что они успеют приехать раньше курьеров. – Запрыгивай, – обращается Скотт к Максимоффу, открывая правую дверцу автомобиля для Джин. Джин с довольным видом присаживается на пассажирское переднее сиденье, подталкивая кивком отстранённого Питера, нащупавшего в карманах сплошные фантики. – Не, я с Ксавьером, – добродушно отказывает он и проходит мимо, попутно вытряхивая весь мусор в ведро у скамеечки. Чарльз вопросительно поднимает бровь, когда рядом с его машиной неожиданно оказывается ординатор и ослепительно улыбается. – С нами поедешь? – спрашивает он, давая понять, что едет не один. Очевидно с кем. – Да. А Леншерр долго ещё? Чарльз приставляет два пальца к правому виску и без давления нащупывает присутствие Эрика в клинике. – Выходит из ординаторской, – осведомляет через пару секунд. – Боже, – Питер закатывает глаза и опирается на кузов. Приедут последними. Как Питер может приехать последним? Его жалобами Эрик не заставляет себя долго ждать и уже через двадцать секунд – Максимофф засекал – присоединяется к ним, распахивает три дверцы, намагнитив, и сам занимает место справа от водителя. Машина с манипуляциями Чарльза переходит в активное состояние, ознаменовав это характерным звуком, и выезжает за пределы территории медцентра. – Смену решил до конца закрыть? – интересуется Питер, удобно усевшись посередине заднего сидения и разведя ноги. – Нет, озвучивал оценки твоей работы главврачу, – привирает Эрик. Думать о разговоре с Шоу категорически нельзя. Чарльз, конечно, не станет лезть в его голову за подробностями, но, просто чтобы предостеречься, лучше ограничить поступающие мысли. «Белый король» не требует огласки. – Серьёзно? Как сильно на меня ругались? Карие глаза жалобно округляются, переносица дёргается, краешек нижней губы захватывают зубы. Питер перебирает в голове все промахи за неделю и ужасается тому, что пальцев на руках не хватает, чтобы вспомнить каждый. Чарльз бросает снисходительный взгляд на Эрика и легонько толкает по ноге, чтобы не издевался над ребёнком. Его слова пусть и звучат с понятным сарказмом, серьёзно загоняют ординатора. – Никто на тебя не жалуется и выгонять не собирается. Утверждение Ксавьера, расслабленно рулящего одной рукой, обнадёживает, и после него все единолично замолкают, чего кое-кто не выносит. – Давайте не в тишине, – настаивает Питер и тянется вперёд, чтобы нажать на запуск плейлиста. По салону на громкости восемь из десяти разливается «World in my eyes», и Чарльз свободной рукой снижает до четырёх, прокручивая рычажок в свою сторону. Питер радостно плюхается назад, не смутившись двум, одинаково пресекающим, взглядам. – У тебя получше, чем у Скотта, – одобрительно оценивает Питер. – Ещё бы, – вернувшись к дороге, говорит Чарльз. – На самом деле неплохо. Почему не включал до этого? Под «до этого» Эрик подразумевает все те разы, когда они ездили вдвоём. Питер смекает это и вслушивается. – Были заняты уши, – объясняется Чарльз. – У тебя обычно занят рот, – вставляет Питер перед ответом Эрика и вызывает напряжённое молчание, сопровождаемое строчкой «And let my body do the talking». – Кто бы говорил. Я, конечно, много болтаю, но и слушать умею, – выкручивается Чарльз. – Как Дэвид? – внезапно, но удачно переводит тему Питер. Об отложенных времяпровождениях вместе и полного разочарования лице Чарльз благополучно не рассказывает. Дэвид цел, здоров, почти счастлив, ходит на пары, учится, с Кевином общается, способности свои, почти все, контролирует. Чарльза радует, что он об этом знает от сына, а не тыкает наугад. Питеру опровергнуть нечего, потому что ему Дэвид говорит то же самое. Ничего нового не услышал, наверное, это хорошо. Дорога занимает меньше, чем рассчитывалось, благодаря неуёмным требованиям Питера поторопиться. Чарльз уходит в объезд, выбирает самый короткий путь, но даже он не убережен от пробок час-пика. – Эрик, а ты можешь поднять машину? Чарльз всем память сотрёт, – напрашивается Максимофф и поправляет обращение. – То есть доктор Леншерр. – Питер, без фанатизма, – просит Чарльз. – Обойдёмся без этого, – поддерживает Эрик и добавляет. – Можно просто по имени. К едва приунывшему Питеру возвращается улыбка и сохраняется до самого прибытия к многоэтажке на Манхэттене. – Реми живёт во-о-он там, – он указывает на самый верхний этаж со стеклянной крышей и широким балконом. – Впечатляет, – комментирует Эрик, выйдя из машины вслед за Чарльзом и Питером. Максимофф согласно кивает и решает, что изнутри осматривать дом ему необязательно. – Приготовьтесь, может немного тошнить, – предупреждает Питер и кладёт по одной руке на шеи Чарльза и Эрика. – Питер, не… – пытается Чарльз. В следующее мгновение они втроём уже стоят перед компанией из Реми, Мари, Ороро и Логана, судя по всему, только подошедших к двери. Эрик дезориентированно берётся за плечо Чарльза, но сразу же отпускает, придя в себя. Чарльз вскидывает брови и сам с трудом держится на ногах. Питер весело хлопает глазами, наблюдая за последствиями своей шалости. Реми выворачивает карманы, ищет среди универсальных отмычек ключ от квартиры, сопровождаясь контролирующим взглядом Логана, оперевшегося на стену. Мари и Ороро обсуждают что-то обыденное в метре от них и первыми замечают пополнение в подъезде. – Раньше Джин и Скотта успели, – осведомляет Мари, вызывая у Питера ощущение правильности. Логан, изучив сопровождение Чарльза, иронично ему улыбается и получает ментальное послание к чёрту, которое его настроения не сбивает. Контакт без слов, на полувзгляде и начале мысли. Эрика затягивает в женский разговор Ороро своим вопросом о том, как добрались. Об основном он, конечно, умалчивает, но вполне удачно вклинивается в течение. Реми, по нескромному мнению Питера, ковыряется в замке слишком долго, тем более для вора, поэтому он великодушно расправляется с дверью, перехватив ключи и провернув их за невообразимые доли секунды. Первый. – Предложение гильдии всё ещё в силе, – осведомляет восторженный Реми. – Не учи его уголовщине, – советует Логан и отвешивает обоим по подзатыльнику, пока остальные совершают попытки перебороть смешки, заходя перед хозяином в квартиру. В зале на трёх диванчиках, расставленных в фигуру круга, располагаются все гости, встреченные тремя разношёрстными котами, пока Реми и Мари расчехляют запасы с зинфандельским вином и расставляют на низком белом столике бокалы. К полному построению комфортной обстановки присоединяются Грей-Саммерсы с четырьмя литрами колы, рассчитанными на них, Чарльза и Питера. Питер, конечно, не знает, что не сможет сегодня нормально выпить и что Чарльз перед дорогой связался с Джин и попросил заехать по пути в магазин. Во-первых, за газировкой, потому что сам не намеревается перебарщивать с алкоголем сегодня и маме Питера пообещал вернуть его трезвым процентов на восемьдесят, во-вторых, из-за этого они приехали раньше, что заметно обрадовало Питера. И рыбку съел, и… Когда перед ним ставят стакан, полный колы, обделив бокалом для вина, Максимофф непонятливо щурится. – Вы себе колу взяли, так и пейте, зожники, – язвит он, мигом добывая для себя другой сосуд. – Не торопись напиться, – советует Эрик и за компанию наливает себе газировки, держа рядом и бокал для вина. Питера это отчасти укрощает, и он практически мирится с заботливым жестом друзей. Когда в дверь стучат курьеры, принимать доставку отправляются Джин и Скотт. По их возвращении через воздух, в силу способностей Грей, в зал движутся две пиццы, пепперони и овощная, несколько коробочек фри и наггетсов, сеты роллов, цезарь на двоих и банановый чизкейк. Питер имел самое сильное влияние на итоговый заказ. Не часто же собираются. Зожниковские препирательства не возымели эффекта. Пока мутанты устраиваются на диванчиках, коты принюхивается к еде и запрыгивают на тех, чей запах понравился больше, или на тех, кого уже знают. На коленках Мари, сидящей по правую руку от Реми, присаживается серый кот, трётся головой о руку в просьбе поделиться пепперони из пиццы. Но она знает, что соглашаться на такие манипуляции нельзя. – Котов желательно не кормить, – подтверждает её знания Реми, оставивший питомцам персональный ужин. Ороро, слева от него, улыбается замечанию, и на её плечи вовремя запрыгивает белый кот, сливаясь с цветом волос. Не царапается, мягко присаживаясь над ключицей и свешивая на неё длинный хвост. Джин, Скотту и Питеру, втроём занявшим бежевый диванчик, с котами везёт меньше, и ни один из них не удостаивается их посещения. Питер знает, что бесята готовятся нападать на его наггетсы и абсолютно не жалуется, когда последний, рыжий и желтоглазый, котик занимает место на ногах Чарльза. Эрика, вместе с Логаном обособившего телепата с обеих сторон, поражает его сходство с котом, который тот ксавьерский «просто кот». – На твоего похож, – шепчет он на ухо Чарльзу, придвигаясь на допустимое расстояние. – Так Люцифер его брат родной, – Ксавьер кивает на кота с невозмутимым видом. Шутит ли? Впрочем неважно, чем Чарльз привлёк рыжего кота – тем, что является хозяином его брата, своим природным очарованием или рыбой в роллах. Организация вечера заканчивается, и все расслабленно переходят к тихой, насколько это к ним применимо, трапезе. Питер как всегда успевает всё на свете – и перепробовать у каждого по кусочку, и пять тем за пять минут сменить, и котов погладить, и развлекательную программу на себя взять. – Давайте в «я никогда не», – порывисто предлагает он. Большинство соглашается, ведь так пить намного интереснее. Лучше, чем повод. – Это что такое? – не понимает Логан, нашпиговав на адамантиевый коготь запечённый ролл и отправив в рот. Палочки для плебеев. Чарльз, держа палочки между пальцами, его за эту мысль намеревается макнуть в чизкейк, но отбрасывает свою идею на потом. – Ты никогда не играл? – удивляется Реми, держа в руках пачку фри для Мари. – По очереди делимся откровениями, начиная с «я никогда не». Если высказывание тебе не подходит – пьёшь, – поясняет Ороро, пытаясь нагнуться за кусочком овощной пиццы с балансирующим на её плече котом. Логан делает вид, что всё понял, и запивает это вином. Остальные, конечно же, знают, что он не. – Сейчас начнём – поймёшь, – обнадёживает Мари. – Давай, Ороро, начинай, – подталкивает Реми, и белый кот сразу после его слов перекочёвываает на колени Логана, хвостом задевая ксавьерского. Монро не очень старательно размышляет над началом, лишь запуская игру. – Я никогда не была дома у Чарльза. Логан следит за реакциями окружающих и пьёт, когда то же самое делают все, кроме Джин и Скотта. Даже Эрик, на которого мигом обращаются все взгляды, не получившие ответа. Логан и не пытается играть удивление, но видит фальшь на лице Питера и хмыкает. Перед многими Чарльз отчитывается. – Позову, не расстраивайтесь, – обещает Ксавьер Грей-Саммерсам и Ороро, опустошая бокал. Продолжение подхватывает Джин и говорит уже с явным намёком, ведь главная задача – напоить других игроков. – Я никогда не воровала. Реми, Питер и Ороро, не задумываясь и не скрываясь, пьют, а Мари и Чарльз в один голос уточняют. – А силы считаются? – А мысли считаются? Эрик и Логан переглядываются, забавляясь и вливая в себя зинфандель. Им тоже скрывать нечего, да и не так воровство и страшно. – Нет, – отвечает Джин с улыбкой. Чарльз пьёт. Мари пьёт. То есть их вопрос, разделённый на два, это просто общая шутка, которая вызывает должную реакцию у всех. – Только сердца, – утверждает Чарльз, прекрасно зная, что все в курсе о гидроморфоне. Питер не удерживается от того, чтобы прокомментировать всё ещё полные бокалы Скотта и Джин. – Типа правильные. Скотт молча, лишь мимикой, дразнит его, принимая свою очередь. – Я никогда не врал о своём возрасте. Джин набирает вилкой содержимое цезаря и кормит им Скотта с явной похвалой в жесте, потому что его утверждение ничем не хуже её. Логан, Питер и Ороро, не отдыхающие от алкоголя, вновь пропускают по шоту. Логану о своём возрасте не врать слишком сложно, никто не поверит. После третьего «я никогда не» они берут небольшой перерыв, давая Питеру больше времени и разбавляя алкоголь едой. Успокоившиеся Фигаро, белый кот, и Люцифер, рыжий кот, отстают друг от друга и сонно укладываются на коленях Логана и Чарльза, ласково обводя их хвостами. Оливер, серый кот, их усталости не разделяет и всё ещё активно топчется по джинсам Мари. Много времени на подумать Питеру не нужно, его заявление уже подготовленное, сформулированное и ждёт своего часа, чтобы выстрелить. – Я никогда не убивал. В их компании обратное не вызывает ужаса, что доказывается опустошившими бокалы Чарльзом и Логаном. О своих грехах они не молчат, но и не хвалятся ими. Научились жить дальше и не калечить людей. Питер внимательно следит за Эриком, не прикоснувшимся к вину на этот раз, и Логаном, повернувшимся к Леншерру лицом. Не признаётся и, пожалуй, правильно делает. Внимание Эрика зацикленно на Чарльзе, потому что в этот момент подтверждаются его самые страшные опасения. Первое, Чарльз принял его и не осудил, потому что сам ничем не лучше. Сколько человек он убил и каким образом? Что он чувствовал? Что им движило? Что его остановило? Эрик не оставит эти вопросы без ответов. Второе, Ксавьер похоже поделился его откровениями со всеми. Отделение в курсе об инциденте в Хайфе и причастности к нему Эрика? Почему они молчат? Почему они молчали? Почему Питер сказал именно это? Магнитокинетик чувствует, как поворачивается в ванной кран, как приподнимается с полки утюг, как вращается барабан стиральной машинки, как сжимаются швейцарские часы на руке Чарльза. Он старательно себя тормозит, возвращает всё на место и, извиняясь, опускает ладонь на кисть Ксавьера, что прячется от глаз остальных. Телепат мысленно уверяет, что всё в порядке. С ними обоими. Эрика не заберут, потому что не сдали, не осудят, потому что не знают за что. Это помогает. Но Леншерр всё ещё переживает насчёт убийств, совершённых Ксавьером, подкрепляемых неутолимым интересом в его сторону. Тот околопоцелуй выбил из Эрика последние мозги, рациональная часть провалилась под железный люк, который он в силах поднять, но только не сейчас. Страшно. В последнее время ему до дрожи страшно. Чарльз может притворяться, все вокруг могут притворяться и выжидать удачного момента, чтобы растерзать его. Эрик заслуживает этого каждой частичкой тела. Неожиданно место слева освобождается, сопровождаемое обиженным «мяу» котика, спрыгнувшего на пол. Чарльз шатко встаёт на ноги и перед уходом на балкон предупреждает. – Я на две минутки. Эрик реагирует мгновенно. Подрывается с диванчика, обходит Люцифера и вперёд за Чарльзом. – Мы, – поправляет он, получающий неоднозначные взгляды семи, или девяти, считая рыжего кота, пар глаз. Как только оба они удаляются, все переводят взоры на Питера. – Ты сейчас Эрику мир перевернул, – комментирует Логан, выпрямляясь и складывая руки на груди. – Ага, в две минутки не уложатся, – поддерживает Реми. – Сам бы Чарльз не рассказал, – Питер пожимает плечами. – Ты так услужливо помог, – наседает Скотт. – Да ладно, чем раньше узнаёшь, тем лучше, – оправдывает Мари. – Да, вспомните, как мне рассказали, – напоминает Ороро. – Подслушивать не буду, – убеждает Джин. Единогласно медики вздыхают её утверждению, но соглашаются с тем, что вмешиваться неправильно. Питер не собирался вызвать выяснения между Эриком и Чарльзом, особенно по поводу второго, поэтому неловко ёрзал сейчас, не зная, чем заняться. К этим двум не сходишь, не объяснишься, перед друзьями распинаться бесполезно, а девать себя больше некуда. Бежать некуда. Эрик бежит не от людей, не от мутантов, не от агрессоров, а от себя. От прошлого, в котором сплошные реки крови и вспышки гнева. Вот открытие – от себя не убежишь, как ни старайся. Вариант есть, конечно, но… Не подходит. Эрик хочет жить. Эрик натворил неисправимого, но хочет реабилитироваться хотя бы в глазах Чарльза, не говоря о своих. Жизнь не зря его держит здесь, просит чего-то вроде искупления, наверное. Искупление – пройденный Чарльзом этап. Он не стремится болтать о своём первом-единственном-последнем убийстве, не сейчас и не здесь, как его не разговори. На воздухе дышится легче, к щекам приливает кровь, руки тянутся к пачке в кармане. Chapman оказывается сжатой зубами ровно в тот момент, когда Эрик пробирается на балкон. – Ничего не говори, – просит Чарльз. Эрик кивает. Вслед достаёт свою винстонскую сигарету и притягивает зажигалку, щёлкает сначала для Чарльза, потом для себя, освещая пространство, окутанное ночной тьмой. Пускает дым выше тёмных, вьющихся волос, сжимает-разжимает кулаки, смотрит сверху на осенний Нью-Йорк, на печально опущенные ресницы Чарльза, на подрагивающие красноватые губы, на швейцарские часы, наверняка оставившие болезненный след на коже. – Прости, – шепчет Эрик так тихо, что не слышит сам себя. Чарльз улавливает это слово то ли удивительным слухом, то ли телепатией, и не до конца понимает, за что он извиняется. За часы? Да ничего страшного, легонько же сжал. Если бы Чарльз был в таком же стрессе, усыпил бы всех разом, стёр память и ушёл, будто и не было. Эрик не телепат и так не может, возможно, это и придаёт выдержки. У Чарльза не гуманность. Терпение. Каждый имеет право на то, чтобы быть услышанным и понятым. Чарльз готов тратить время, чтобы это доказать. – Эрик, – подаёт голос Ксавьер, – знаешь, из чего мои часы? – Титан? – предполагает он. – Сталь, – опровергает Чарльз и чутка мечтательно продолжает. – Ты мог бы ответить правильно, если бы больше времени уделял своей способности. Мог бы направить ощущения на состав, рельеф, качество… – Научи меня. Просьба Эрика чёткая и твёрдая. Чарльз часто моргает, расплываясь в улыбке, и расслабленно смеётся. Научит, куда денется. В зал они возвращаются минуты через три в лучшем расположении духа, чем когда уходили, что не остаётся без внимания. Рыжий кот снова запрыгивает на колени Чарльза. Эрик пусть и немного успокоился, всё ещё избегал зрительного контакта с коллегами, с Чарльзом в том числе. Опасность даже среди мутантов, а с предложением Шоу он может… наверняка всё исправить. Больше власти и полномочий, тогда он обязательно всё исправит. Не будет бояться, и не будут бояться его. Но это на потом. Сейчас его очередь и нужно максимально отвлечься. – Я никогда не проводил ночь с незнакомкой. Почти десять лет в браке это подтверждают, а, насколько Эрик знает, кроме Грей-Саммерсов, в этой компании никто не женат. Чарльз пьёт с ироничной улыбкой. Логан пьёт совершенно равнодушно. Реми пьёт, приобнимая Мари за плечи, намекая на то, что с незнакомками покончено. Ороро пьёт с печалью в глазах и отстранённостью в лице. Питер пьёт с гордостью, как самый беспечный и разгульный подросток. О многом говорит. Джин телекинезом приподнимают бутылку вина и разливает красную жидкость по бокалам, сама сидя с полным с начала игры. Чарльз болтает свой напиток, достаёт из памяти то, что никого не смутит и подойдёт не только одному человеку. – Я никогда не был вегетарианцем. Джин и Скотт в первый раз за вечер пробуют вино, вторя Эрику и Ороро. Понаблюдав за ходом игры, Логан втёсывается в суть и выдаёт подготовленную фразу. – Меня никогда не отшивали. – Ни разу за сто лет? – не верит Питер. – За сто семьдесят два года, – уточняет Логан. Секрет «почему Логану никогда не отказывали» кроется в том, что обычно бросаются на него, а не он. А если и он, то с полной уверенностью в том, что получит желаемое. Скотту, Чарльзу и Реми этого не завезли, поэтому они по очереди осушают бокалы. Питер даже не держит напиток в руке, не говоря о том, чтобы выпить. – Я тебе почти поверил. Пей, – обращается Скотт к нему, прекрасно просвещенный в его похождениях. Максимофф закатывает глаза, но послушно опрокидывает в себя шот, вызывая у Хоулетта добрую насмешку. Очередь возвращается к серому дивану. Мари задумчиво закидывает в рот фри и делится своим утверждением. – Я никогда не была в Париже. Чарльз, Логан и Эрик пьют с видом «как можно было не увидеть вживую Эйфелеву башню», но вслух это не произносят. – Обязательно слетаем, chére, – обещает Реми Мари, потягивая напиток и задумывая своё откровение. Не успевает он и рта раскрыть, как шторы, прикрывающие окна, дрожат, а бокалы выскакивают из рук. Между бежевым и серым диванчиками появляется светящийся круг и преобразовывается в окружность, которую обычно Ильяна использует для порталов. Коты испуганно разбегаются, а мутанты напрягаются. – Саймон Траск скончался, – звучит женский голос, и в комнату делает шаг медсестра в форме. Джин, как самая трезвая с единственным бокалом позади, спохватывается и в два шага оказывается рядом с Ильяной. – Как давно? Что случилось? – Я проводила обход, зашла к нему, все показатели по нулям. Сразу к вам, никому больше не говорила. Чарльз часто моргает, чтобы подогнать хоть немного осознанности, прикрывает глаза на секунду и поднимается вслед за Джин. – Телепортируй нас в клинику и вызванивай миссис Бёрд с доктором Шоу. Брату Траска пока не сообщаем, – раздаёт распоряжения он и поворачивается к ошеломлённым, но больше невдупляющим, лицам. – Готовьтесь к полному досмотру. Я вам, конечно, доверяю, но в ваших воспоминаниях вполне может заваляться что-то важное.

***

На уголке деревянного стола, свесив ноги к полу, сидит Рэйвен. Её синие пальцы плавно касаются поверхности, ресницы подрагивают, когда она слышит заявление любимой женщины. – Мари переехала к Реми. Перевезла все вещи. Конфликт остался нерешённым, и вряд ли что-то изменится в ближайшее время. Рэйвен это нагружает, потому что Мари почти столько же ценна для неё, сколько Ирэн. Реми не вызывает восторга у них обеих, но идти против мнения Мари – себе дороже. – Она ждёт твоих извинений, – утверждает Рэйвен. – Она меня не простит, – строго отвечает Ирэн. Для неё будущее – заученная книга, после каждой ночи приоткрывающая завесу подробностей, в которых ни один из вариантов последствий не радует. – Ты считаешь, что права. – Ты тоже, разве нет? – Нет. Ты предала её. Стол освобождается от груза, и метаморф складывает руки на полностью обнажённой груди, встав на ноги. – Рэйвен, ты знаешь, чего я добивалась… – И с самого начала этого не одобряла, – заканчивает Даркхолм. Рэйвен не станет развивать этот разговор, потому что не любит предъявлять Ирэн. Ирэн всё равно уже об этом не думает и ждёт, пока до неё дойдут новости о смерти Траска, которой она добилась. На неё не выйдут, это невозможно. Ирэн попросила Викторию Грин, самого равнодушного реаниматолога на свете, разбавить анестезию для Саймона Траска каптоприлом. В анамнезе было указано, что у него сахарный диабет. Вкупе эти три фактора сделали своё дело с отложенным эффектом – политик умер через несколько часов после операции. Ирэн не видела этого, но знала, благодаря видениям. Саймон Траск был одним из самых открытых противников мутантов, хотя сам им являлся. Он мог подчинять себе волю людей, превращать в послушных биостражей и руководить целым звеном. Пусть его предложение о стерилизации правительство даже не стало рассматривать, со временем оно бы начало иметь смысл и больше сторонников. У Траска была своя партия, есть и сейчас, но распадется сразу после новостей о его смерти. Во-первых, его внушение держало при себе немаленькое количество людей, а без него все разбегутся. Во-вторых, лидера с такими же сильными убеждениями больше не сыщешь. Его брат, Боливар Траск, конечно, мог бы унаследовать дело, но его сфера – наука. Не политика. От стерилизации Ирэн было ни горячо, ни холодно. У неё всё равно жена и Мари, дети не планируются. Но стерилизация подразумевает предварительную регистрацию мутантов, с этого начинаются проблемы. Дар предвидения обязательно бы попал под исследования, а ложиться на операционный стол, чтобы её мозг вынули, Адлер не хотелось. Рэйвен могло прийтись ещё хуже. Она копирует внешность, личность, ДНК и мутацию соответственно. Разнообразный, получается, выбор, бери любую способность, какая понравится. Только для этого понадобится уже мозг Рэйвен. Такое будущее – соседние операционные и образцы костного мозга в рядом стоящих баночках, исследуемые одним человеком – им не подходит. Чтобы его избежать, от Саймона Траска избавиться было необходимо.

***

Внутрь чёрного полиэтиленового пакета просачиваются две пары рук, вооруженных иголками и хирургическим шовным материалом, нитями. В ладони Джин сжимает круглый, пузатый таймер и готовится засекать по первой просьбе. За кухонным столом сидит Реми и вращает в руке красное яблоко. Будущего раздора. Раздор точно будет, минут так через пять. Скотт несильно подталкивает Питера в плечо, отчего тот едва ли не падает с дивана. – Способностью не пользоваться, – ставит условие Скотт. Питер согласно двигает плечами. Спасибо целыми. – Я и без способности буду быстрее. – Вот почему ни одни твои отношения не продлились долго, – замечает Джин. Реми и Скотту её выражение приходится по вкусу. Она считает до трёх вслух и запускает таймер. С щелчком по его корпусу Саммерс и Максимофф начинают соревноваться, активно двигая руками внутри пакета. Дверь через несколько секунд приоткрывается, и в ординаторскую заходит Мари. Не обратив внимания на знакомое дурачество, она открывает холодильник в поисках чего-то быстрого, но замечает недостаток достаточно объемной детали. – Ребят, вы не трогали индейку? Реми пытается сдержать смех. Джин закусывает губу, понимая, что ждет Скотта и Питера, не останавливающихся в своей глупой идее. Мари не слышит ответа и внимательно изучает лица коллег. К ней приходит осознание, когда она открывает рот, чтобы задать вопрос ещё раз. Питер и Скотт соревнуются на скорость в наложении швов на её размороженной индейке. Пара секунд и… Питер выкрикивает победоносный возглас и поднимает руки. Скотт вскидывает брови и заканчивает практически вслед за ним. Джин не успевает огласить результаты, а впрочем всё и так понятно, как Мари, нахмурившая брови, угрожающе стягивает перчатку с правой руки. Питер не может сбежать, потому что ему еще Скотта своим превосходством унижать, а получить от Мари за дело, вроде как, даже правильно. Увидев, что он слишком спокоен и готов принять свою участь, она надевает перчатку обратно и кидает самый обозлённый свой взгляд. Реми тихо забавляется, пытаясь не попасть под раздачу, как будто он же не купил эту индейку. Тяжесть сожительства. Питер улыбается во все тридцать два, когда Джин с помощью своего телекинеза поднимает тушу птицы в воздух и рассматривает наложенные швы. – Быстро, но косо, – комментирует Реми работу Питера. У Скотта швы намного более надёжные и верные и это не остается без внимания. – Вот именно. Тебе бы у Скотта поучиться, – добавляет Мари. – Я работаю на скорость, а не качество, – дразнится Питер и пожимает плечами. – Лучше один раз напиться свежей крови, чем триста лет питаться падалью, – объявляет Логан, бесшумно зайдя в ординаторскую и проследив процесс унижения почему-то не Саммерса, а Максимоффа. – Очень к месту, трёхсотлетний падальщик, – язвит Реми. Логан вскидывает бровь. Ну да, очень даже к месту. Скотт и Питер глупо переглядываются, думая об одном и том же и не понимая, к чему тут вообще кровь, падаль и триста лет. – У нас ДТП. Два пострадавших за одним авто. Кто хочет? – осведомляет Логан. – Ты брал телефон на посту? – уточняет Мари, как ответственная за это медсестра. – Ну да, тебя-то нет. – Я оставляла Китти. – Китти тоже нет. Мари недовольно вздыхает. Хороший день сегодня, все такие внимательные. Не дай бог Ирэн встретить и от нее, старшей медсестры, за пустое рабочее место отхватить.

***

Боливар Траск сидел в кабинете главврача с пущенной по венам хладнокровностью и спокойствием, но это не помешало ему оставить парочку угроз и намеков. Саймона, по его мнению, убили. Операция прошла успешно, а к ночи его брат скончался от острой сердечно-сосудистой недостаточности. Сообщили ему об этом только утром, и это раздражало не меньше, чем сам факт смерти брата. Конечно, он потребует вскрытие, независимую экспертизу… Как будто это подтвердит вину мутантов. Каптоприл давно выветрился из организма, к анестезии не придерешься. В сознание после операции Саймон не приходил. Да, у него были проблемы со здоровьем, тот же сахарный диабет, который мог вызвать определенные реакции организма. Но смерть? Траск не поверит, уже не верит и будет добиваться расследования. От Саймона осталась организация, которую Боливару необходимо либо возглавить, либо не притрагиваться. Лечащим и оперирующим врачом Саймона Траска был доктор Ксавьер. На него же посыпались опилки от всех шишек, упавших на Шоу. Джин, как ординатор, осталась в стороне, но не открестилась от своей причастности и активно проявляла желание помочь. Чарльз в помощи не нуждался, но после ухода Боливара его глаза как-то помрачнели. На смерти одного пациента, даже такого, работа не заканчивается, жизнь не прерывается. Чарльз за несколько лет видел столько, что никакой случай не отпугнет его, не заставит уйти из клиники. Напрягает то, что он уже брал отгул недавно и не сможет разобрать ситуацию с Саймоном наедине с собой. У него вообще время наедине с собой закончилось. На работе – коллеги и пациенты, дома – Рэйвен и Дэвид, на остальное сил не хватает. Если как-то отдыхает, то тоже в компании. И к чему привел последний такой отдых? Чарльз набирает в легкие воздуха, выйдя из операционной вслед за Эриком, и трёт виски, когда его телепатия улавливает чьи-то нагнетающие мысли. Он прислушивается к исходящим молитвам и находит их источник. В памяти всплывает момент до начала операции – дёргающаяся ручка двери в подсобное помещение. Тогда он не обратил на это внимания, но сейчас не мог оставить запертого, как оказалось, человека. На руку Эрика ложится ладонь Чарльза. От неожиданного жеста он останавливается и обращает всё свое внимание на нейрохирурга. Чарльз начинает говорить раньше, чем спрашивает Эрик. – Загляну в подсобку. Леншерр кивает, понимая, что – кого, вернее – он собирается там найти, потому что сам же и запер за дверью с металлическим внутренним замком женщину. Ну, были причины. У двери встаёт Чарльз, за ним – Эрик. внимательно наблюдающий за тем, как он пытается открыть её. Ключа нет, а дверь закрыта на него, так что, видимо, придется попросить Мари. – Давай я открою, – предлагает Эрик и, получив одобрительный ксавьерский взгляд, прорезает пальцами воздух. Вместе с его лёгким движением, механизм поддаётся и щёлкает в знак открытой двери. Чарльз смотрит с интересом, пока до него не доходит, почему это делает именно Эрик. Отчитать его он не успевает, потому что, толкнув дверь, из подсобки вылетает взрослая, лет пятидесяти, женщина с платком на голове. Она нахмуренно смотрит на Эрика, который отходит ближе к Чарльзу, и готовится посыпать проклятьями. – Вы не могли… Её голос хриплый и как будто бы задетый. – Мы уже прооперировали вашего сына, – пожав плечами, прерывает её Эрик. Чарльз узнаёт в женщине мать пациента, которая была категорически против переливания крови из-за религиозных убеждений. О боже. Хочется в это не верить, но Эрик запер верующую женщину, потому что она слишком шумела в приёмном. Помог чем смог. Конечно, её отказ бы мало что поменял, ведь её сын, их пациент, совершеннолетний. Проблема только в том, что после ДТП он не приходил в сознание, но и это мелочи. Переливание крови не может быть запрещено, когда есть угроза для жизни, и никакие религиозные запреты не пройдут. Что мешало Эрику проигнорировать женщину? Может, отсутствие времени на подумать, может, упрямство и излишняя уверенность. Стирать память Чарльз ей не будет. …Будет, куда денется. Иначе миссис Бёрд ему память поправит. Для лекций поздно никогда не бывает. Разобравшись с сознанием матери пациента, Чарльз увязывается за отстранённо держащимся в пространстве Эриком и готовится гнуть свою линию о неисключительной гуманности. – И зачем ты это сделал? – Перелил кровь верующему? В христианстве это не запрещено. Эрик, кажется, ни разу не испытывает угрызений совести. А почему должен? – Запер женщину в кладовке. Она имела право выговориться, остаться в приёмном. Чарльз хмурит брови, не совсем довольный течением мыслей Эрика. – Она мешала, у нас не было времени. Нужно принудительно спасать людей, даже если они или их неадекватные родственники не согласны. Разве ты не делаешь то же самое? – Я? – рассеянно спрашивает Чарльз. Эрик настойчиво кивает. Он вспоминает о десятке случаев, на секундочку за месяц, когда Чарльз обходил упрямство и глупость пациентов и их близких и заставлял лечиться, обследоваться, оперироваться, если всё серьёзно. Ксавьер тоже об этом помнит, а потому молчит. Нашел Эрик с чем сравнить. *** Покой в ординаторской, характеризуемый лениво – напряжённо – отдыхающими хирургами, заканчивается громким призывом в приёмное. «Привезли девочку одиннадцати лет с переломами». Откликается доктор Ксавьер, кто же ещё побежит по первому зову, с претензией, почему школьницу не повезли в детскую больницу, и, прежде чем забрать маленькую пациентку, он натыкается на другую низенькую девочку со смоляными, распущенными волосами, обхватившую руками розовый рюкзак и встревоженно болтающую ножками, сидя на скамеечке. – Лаура? Что-то случилось? – подойдя к ней, спрашивает Чарльз и убирает повисшие, длинные прядки за ухо девочки. – Дядя Чарльз, привет. У нас в школе обрушились балки, Джубили… – Лаура взглядом указывает на одноклассницу, которую на каталке везут в противошоковый, – под них попала. Вызвали скорую, я сказала, что у меня папа работает в Пресвитерианской клинике, попросила привезти сюда. Нейрохирург внимательно слушает, вместе с этим просматривая недавние воспоминания Кинней, что заметно проясняет ситуацию. Кто-то подорвал балки, возможно, без мутации не обошлось, но это на потом. – Логану звонила? Он знает, что ты здесь? Даже её мыслей читать не надо, чтобы понять, что ответ «нет». – Хорошо, сиди здесь, жди меня или отца. А лучше подойди к Мари, – Чарльз кивает на медсестру, – и ей всё про свою подругу расскажи. Лаура послушно слезает со скамейки и провожает друга отца, ментально отдавшего Мари необходимые сведения и поспешившего к пациентке, сосредоточенным взглядом. – Привет, милая, – говорит медсестра и сажает Лауру на своё место за стойкой. – Мне нужны полное имя, дата рождения, ну, полиса явно нет, номера родителей и желательно обстоятельства травм. Лаура здоровается с подругой отца и отвечает на её вопросы, по крайней мере, на те, на которые может. Обстоятельства травм? Небольшой взрыв, но полицию не надо. Всё хорошо, она знает, кто это был. Мари начинает догадываться о произошедшем, но не высказывает свои мысли девочке. – Уже и ребёнка нам нашла, – за стойку неожиданно заходит Реми и приобнимает Мари за предплечье. Стоит приглянуться к девочке, поднявшей голову, как его озаряет. – Лаура, – удивляется он, – ma petite, ты откуда здесь? Свободная рука падает на её макушку, нежно перебирает волосы у корней. Она слабо ему улыбается и отвечает. – На Джубили балки упали, я с ней сюда приехала. – Джубили это та, которая… с фейерверками? – вспоминает Реми. – Да. Она хочет начать рассказывать о происшествии, но в приёмном возникает знакомый силуэт, встревоженно подбегает к Лауре, которая, заметив его, выходит из-за стойки, касается её щек, убирает выбившиеся чёрные локоны, переводит движения в более мягкие, по-особому тёплые. Мари улыбается тому, насколько одинаковые реакции у Ксавьеров. – Привет, Дэвид, – здоровается она. – Лаура! Я почти ничего не понял из твоего звонка, кроме того, что ты в клинике. Что случилось? Как ты? Волнение выбивает из Дэвида мозги окончательно, заставляя забыть об исцеляющем факторе девочки. Лаура выжидательно молчит, давая ему отдышаться и прийти в себя. – Привет, Мари, – опомнившись, отвечает он. – И-и-и… – Реми, – напоминает Лебо и с сомнением махает рукой в знак приветствия. – Ага, Реми, – подхватывает Дэвид и возвращает внимание к Лауре. – Всё нормально? За этим следует уверенный кивок, обозначающий, что да, всё нормально. Были сомнения? – Твой отец осматривает её подругу, – делится Мари. – Я очень рад. Дэвид облегчённо выдыхает после своего саркастичного ответа. – Лауру можно забрать? – интересуется он. Лаура не сопротивляется его предложению. Мари видит это и думает, что причин задерживать её нет. – Можно. Не хочешь с отцом увидеться? – Нет. Дэвид отвечает без злости, ровно и спокойно, но к Мари закрадываются вопросы. Она их благополучно не задает, неуверенно кивает Хэллеру и наблюдает за тем, как они с Лаурой за руку покидают клинику.

***

Эрик хорошо заметает следы. Свернул головы камерам, ещё не вошедши в клинику, убил всех свидетелей, до последнего контролируя железо в их крови, абсолютно ничего не трогал, только размахивал руками, как дирижёр смерти. Шоу заметает следы лучше. Ни в газетах, ни по телевидению не прозвучало и слова про инцидент в Хайфе. Сотрудникам других отделений, не попавших под кровавую месть, родственникам погибших и следователям грубо заткнули рот телепаты, а Макс Эйзенхардт в упакованной коробке получил новые документы и приглашение в Пресвитерианский медцентр и стал Эриком Леншерром снова. Но разве делает Шоу что-то просто так, из бескорыстных побуждений? Ха. Эрик даже не пытался запоминать по каким коридорам и через какие двери идти, чтобы добраться до «тайной комнаты». Здание клуба адского пламени не отличалось от vip-бара, который днём использовался как зал для важных мероприятий, а к ночи становился закрытым местом проведения сомнительных вечеринок. Очень в духе Шоу и его компании. Красный-чёрный-белый сливались в триаду для всего интерьера, начиная основным помещением и заканчивая приватными комнатками, одна из которых и вела в огромный кабинет для собраний. Занавешенные алые шторы, длинные столы, плотные ковры, целая стенка из книг, мини-бар. И в центре этой композиции участники клуба. Эрик насчитывает семь человек, без себя и Шоу, с которым пришёл. В образе каждого преобладает один из цветов триады. Эрик и сам преимущественно в белом по просьбе Шоу, чёрного короля. Себастьян начинает знакомить его со всеми, перечисляя королев, епископов и красного короля. Леншерр не придаёт этому много значения, но замечает, каким оценивающим взглядом проходятся по нему. Как будто Шоу привёл своего зверька или ребёнка. Но, более важное, в одной из королев Эрик узнаёт коллегу из нейрохирургии, которая нередко заглядывает к ним в отделение и особенно часто крутится рядом с ординатором Грей. Он как-то столкнулся с ней в коридоре, извинился и прошёл мимо. Вместе они не работали, даже во время двухнедельного отгула Чарльза. Эрик просто отказывался оперировать с другими нейрохирургами. А теперь перед ним Эмма Фрост, юная телепатка и врач с профилем Чарльза, которая для него более известна как подружка Джин. В руки Эрику настойчиво вручают какую-то скрепленную стопку из нескольких листов. Он поднимает взгляд и видит перед собой до жути бледную брюнетку, Клодин Ренко, в чёрной коже, обтягивающей её руки от запястий до плеч, торс от середины до ключиц, ноги едва от колен до бедёр. Тонкие пальцы поправляют такой же мрачный чокер, как её горящие глаза и волосы. «Ошейник», – мелькает у Эрика в мыслях. Чокер есть и у белой королевы. Эмма выглядит похоже, только в другой расцветке. Её ткань более приятная и изящная, прикрывающая тело больше, чем одежда чёрной королевы. Последняя девушка, красная королева, сильно от них отличается. Костюм Селены из тёмных брюк и боди, обрамленного плащом, алым со внутренней стороны, не содержит столько элементов характерного цвета. Вместо этого на её шее сияет ожерелье, подчёркивающее бордовый оттенок губ и глаз, из россыпи камней, напоминающих гранат. – Читаешь, ставишь подпись, – звучит голос красной королевы. Конечно, с ним никто не собирается церемониться. Эрик ничего и не просит, внимательно бегает глазами по изощрённому тексту и узнает много нового, чувствуя на себе неоднозначные взгляды. Правила о неразглашении, конфиденциальность, анонимность, преданность клубу и его интересам, цели, мотивы, ресурсы, статус, обязанности, последствия несоблюдения. Говорят, нужно внимательно читать такие документы и только потом расписываться. Эрик следует этому совету и, поняв, что у него нет ручки, задаёт вопрос. – И чем расписываться? – Кровью, – как бы невзначай отвечает Селена. Эрик хлопает глазами. Шутка? Его взгляд перемещается на Шоу, который выглядит всё так же серьёзно. Красная королева вытаскивает из кармана лезвие, и Леншерр чувствует, как его рукав закатывается под влиянием чьих-то сил. Он не теряется и демонстрирует свою уверенную позицию сарказмом. – Предупредили бы, я бы шприц захватил. Селена не оценивает его медицинской иронии – если это она – и прицеливается ножом с ярко-красной ленточкой, на которой напечатано влекущее «mutant and proud», но оружие внезапно выбивается из её рук, поднимаясь в воздух. – Я сам, – пересилив страх боли и ошибки, не унимается Эрик. Все участники клуба оборачиваются на Шоу. Воспитал на свою голову. Он лениво закатывает глаза, наблюдая за процессом посвящения. – Что вырезать? – Ромб, – равнодушно отвечает Селена. Видимо, очень хотелось раскромсать чужую руку. Лезвие касается кожи Леншерра и неотрывно вырисовывает на ней кровавый ромб неглубоким порезом. Эрик задерживает дыхание. Наверное, он этого заслужил, только в десятикратном размере. К искромсанному подходит Клодин и вбирает его кровь в пустой стержень, который вставляет в ручку, перепавшую Эрику. Отметив оригинальность вступления, он, сжимая ручку с частичкой себя, рвано расписывается в отведённой строчке и протягивает стопку чёрной королеве. – Собрание окончено, все свободны, – сразу объявляет Шоу и приближается к Эрику со своими околородительскими советами. Эрик снова не слушает, только делает вид, что ему это всё очень интересно и он имеет понятие о том, куда вступил и что будет делать. После Шоу к новому члену клуба подходят остальные участники, поздравляют – нашли с чем – что-то объясняют, завуалированно угрожают. Последней приближается Эмма, когда все уже исчезают из поля зрения и скрещивает руки на груди. – Ты не знаешь, во что ввязался, – предупреждает она. – Ну так просвети, – язвит Эрик. – Прошлого белого короля выпотрошенным сбросили в водосточную канаву, потому что не соглашался выслеживать людей. Не совсем правда, но в его обязанности всё-таки входило выслеживать людей. – Шоу не рассказал тебе ничего, так ведь? Эрик хмурится. Не рассказал. У него и примерных представлений об их клубе нет даже после подписанных бумаг, а уже втянули во внутренний круг. Один неверный шаг – и об Эрике услышат только из некролога. – Видимо, это на твоих плечах. – Ты особенный для него, бесспорно, но и тебе он с рук дерзости не спустит. Забыл, как он наказывал тебя за проступки? Эрика бы несомненно прошибло от пугающих воспоминаний, если бы он не расправился с этой проблемой лет десять назад. – Ты так же хорошо осведомлена о том, как я убил его? Когда взаимоотношения с Шоу окончательно зашли в тупик, Эрик накопал достаточно интересной информации и осознал, что такого человека держать в близком диапазоне опасно. Себастьян тоже времени зря не терял и зацепился за слова Эрика, вывалил всё самое доброе в лице «благодаря мне ты двигаешь машины и управляешь железом в крови» и «я – последнее дорогое, что у тебя осталось». Признаться, Леншерр от этого опешил, но ненадолго. Следующий удар был сокрушительным. Монетка, с которой Шоу когда-то начинал учить Эрика, оказалась у него в голове. Вошла в лоб, вышла из затылка, заставив Себастьяна замертво упасть на пол своего кабинета. Однако потом чёрный король, как ни в чём не бывало, посетил Эрика, женатого на Магде и воспитывающего новорождённую Нину, в красках рассказал о своей скорби по ученику и больше не появлялся до инцидента в Хайфе. Выжидал, пока не представится возможности оставить Эрика в долгу. – Да, – колко поддевает Эмма. – И о том, как он вернулся. Но, думаю, тебе неинтересно. Клуб адского пламени – не волонтёрская организация для поддержки мутантов. Ты будешь выполнять поручения Шоу, бегать по горячим точкам и калечить по надобности. А если вдруг передумаешь, останешься без способности и без памяти. В лучшем случае. Эта версия более честная, но Эрик сейчас настолько доверчив и равнодушен, что без разбору примет что угодно. Калечить? Так прекрасно, легально на ком-то срываться – подарок. – Хорошо, – всё, что он говорит, прежде чем в последний раз окинуть свою по цвету королеву. Не переодеваясь из белого костюма, Эрик спешит на встречу с Чарльзом. Прямо с корабля на бал.

***

Самое случайное, но желанное место, в котором мог оказаться Дэвид, это парк Клоув Лейкс на Стейтен-Айленде. Потихоньку отвядающие деревья, ещё зелёная трава, чистый воздух… Но он здесь, не чтобы погулять. От Кевина поступило интересное предложение. Он уже несколько раз ходил на волонтёрские поиски и наконец затянул на них Дэвида. Всё-таки его способности могут сильно помочь, да и искать своё место в жизни ему очень надо, всё равно ничего не делает. Только по городу носится и в кустах потом валяется. Кевин рассказал о всех прелестях волонтёрства, и Дэвид повёлся сразу же, подлетел на первых порывах. Искать пропавших людей. И своё призвание, конечно. Ковылять по влажной почве было малоинтересно. Они шли небольшой группой из четырёх человек – Дэвид, Кевин, девушка чутка постарше и коорд, ответственный за них и траекторию пути. Почти не болтали, потому что не до этого, не размышляли, потому что нет смысла. Парень и девушка, студенты третьего курса. Он в красных кедах, она с плетеной корзинкой. Вышли за грибами без экскурсии четыре часа назад, на связь не вышли, хотя и обещали. Обратились родители. Очень встревоженные, не находящие себе места, они предлагали деньги, особенно сторона парня, чтобы ускорить процесс поисков. А как ускорить? С ними и так сильный мутант в лице Дэвида, хоть никто, кроме Кевина, не в курсе. Он мог бы телепортироваться к потеряшкам, но не видел их вживую, и приходилось искать вручную. Пешком, точнее. Когда разговор исчерпывает себя и состав группы сосредоточенно исследует местность, Дэвид пользуется возможностью и вытягивает из кармана что-то между браслетом и электронными наручными часами. Дисплея на этом изобретении ещё нет, да и детали закреплены хлипко, но всё впереди. Кевин ловит взглядом появившуюся в руках друга вещь и заинтересованно изучает её взглядом. – Практическая? Собери часы вместо зачёта по физике? – предполагает Мактаггерт. Дэвид развеселённо смотрит на него, затем с нежностью обводит часы и убирает их в карман. Лишь бы не потерять. – Нет, это подарок отцу. Ну, будет подарком. Пока это только… – Многообещающе, – восторженно перебивает Кевин. – …неработающий хлам, – заканчивает Дэвид и слегка удивлённо вскидывает брови. На самом деле каркас его подарка не выглядит многообещающе, даже, скорее, наоборот – как разобранные часы. Но до разбора они ведь были хорошими? Значит, двигаясь в обратном алгоритме, «хлам» превратится во что-то более значимое. – Наверное, – отвечает Дэвид после паузы. – Вообще это идея профессора Маккоя. Дэвид просто невольно подслушал его разговор с Мойрой и профессором Эссексом и решил просмотреть несколько чертежей, всякие наработки, забрал парочку с собой… Это не должно считаться за кражу, он же потом всё вернул. А в голове отложились предложенные возможности. «Церебро» – дал название Маккой будущему аппарату, усиливающему телепатию. Не факт, что эта система предназначалась именно для Чарльза, но на него явно возлагали надежды об использовании. В любом случае первой необходимостью Церебро не являлся и его концепт не планировали развивать в ближайшее время. Дэвиду на руку, он сделает для отца упрощённое Церебро раньше, чем они вспомнят о своём. А что даст Церебро такому сильному телепату, как Ксавьер? Расширит границы как минимум. Дэвид работает над тем, чтобы через Церебро он мог связываться с любым человеком на земле, даже без его ведома, видеть, касаться, слушать. Вроде переноса сознания на любые расстояния. Глаза Кевина блестят, когда Дэвид делится с ним этим. Он, конечно, подслушал разговор его матери с профессором Маккоем и профессором Эссексом, стащил чертежи, доработал чужие заготовки, но ради чего! Восторг. – Чарльзу понравится, – он обнадёживающе касается плеча Дэвида. – Ты заметно стараешься. Дэвид неопределённо фыркает. Отчасти идея с волонтёрством была поддержана им из-за отца. Он же в Пресвитерианской клинике далеко не ради денег. Помогает людям, даже если это стоит ему невозможных усилий, дома не ночует, продумывая план операции или как побыстрее выбить квоту умирающей матери трёх детей, из собственного кармана выкладывается на дорогостоящие материалы. Ради чего? Хорошие люди сделают всё, чтобы показать, насколько они хорошие. Дэвиду только предстоит прощупать истины и пополнить ряды «хороших» людей. Таких, как Чарльз. – Ты сын своего отца, – серьёзно говорит Кевин, прерывая длительные размышления друга. Если бы это сказал не он, Дэвид бы, не задумываясь, дал умнику пощёчину и прожёг хмурым взглядом. Но слова друга как-то по-особенному оседают в мозге. Он не отвечает и параллельно с поисками думает о высказывании Кевина. Разум Дэвида открытый, готовый к связи, какой бы она ни была, и сейчас он впитывает жужжащие, чёткие мысли. Мицелий. Грибы имеют уникальные корни, в которых хранятся механизмы, как память. До Дэвида доходит не сразу, но он тянет на себя возгласы мицелия и от одной семейки грибов ментально движется к другой. «Красный» – «запах бамбука» – «синеножки» – «севернее озера». Слова очень простые и однозначные. Много смысла в них нет, и Дэвид быстро ориентируется, понимая, что к чему. Внезапно он подцепляет бессвязную проекцию голода, приближающего смерть, концентрируется на этом чувстве и оглядывается в поисках источниках, пока не улавливает вибрации маленького организма. Он шагает на запад, незаметно отбиваясь от команды, и за высокими соснами, скрывающими полянку, находит самца белохвостого оленя, бегающего по кругу. Дэвида начинает потрясывать от страха, и он молится всем богам, чтобы не потерять контроль, не напасть и не попасться. Олень не обращает на него внимания, даже когда мутант подходит непозволительно близко. Только благодаря этому Дэвид рассматривает его мёртвые глаза и искажённый поплывшими трещинами рот. Хэллер осторожно нащупывает телепатией эмоциональный всплеск и натыкается на паразита, засевшего в мозгах оленя. Одёргивает свой разум, как обожённый, чтобы не послужить новым домом для него, оглядывается назад, но уйти не может. Грустным взглядом изучает круговые движения самца и ловит себя на мысли, что когда-то и сам может прийти к такому. Бездумно выполнять одно и то же под действием властвующего организма. Как лоботомия, только без операции, спровоцированная односторонним симбиозом. Дэвид снова тянется к заражённому мозгу и пытается вытянуть из него паразита, бросить на обочину астрального плана, заставить сгнить, исчезнуть бесследно. И у него это получается. Олень падает замертво, обессиленно скрестив подогнутые под светлое брюхо ноги. Дэвид чувствует нагнетающую пустоту вокруг, накрывает тушу россыпью голограммных цветов и покидает её, телепортировавшись к Кевину. – Ты куда отходил? – Неважно, – отстранённо отвечает Дэвид. – Я знаю, где искать девушку и парня.

***

– А тебе идёт белый цвет. Чарльз встречает Эрика у входа в театр с комплиментом, вызывающим у белого короля смешанные чувства. С большей вероятностью Чарльз не осведомлён о клубе адского пламени и просто говорит, что думает, без намёков. Паранойя Эрика уже до смерти задушила, но вечно бояться невозможно. Он делает глубокий вдох и проходит внутрь здания. Этот спектакль и Эрик, и Чарльз видят впервые, поэтому он с одинаковой частотой отзывается в них по мере событий. Всеми ненавистная зелёная ведьма Эльфаба, которая отталкивает жителей страны Оз лишь своим видом, противопоставляется сказочно приятной Глинде. Все радуются, когда Эльфаба умирает от упавшего домика. Потому что она? Злая? Жестокая? Противная? Зелёная? Рождается ли человек злым или зло навязано извне? Заложена ли была злодейская натура в Эльфабе наряду с цветом кожи или такой её сделали окружающие? Эрик мимолётно задумывается о Рэйвен. Он считает её естественный вид красивым, великолепным, превосходным, на одиннадцать из десяти. Но она не выходит на улицу с синим цветом кожи. Она не выступает на сцене с узорами на теле. Она не демонстрирует свои жёлтые глаза. Потому что знает предстоящую реакцию. Если показаться людям в настоящем обличье, они отнесутся к ней так же, как к Эльфабе, может, даже враждебнее. Рэйвен потенциально опаснее из-за своей непредсказуемости. Она может превратиться в кого угодно и заменить собой. Может жить жизнью другого человека. Может играть любую роль. И ей приходится скрываться, чтобы не быть осуждённой за то, что она «может», хотя и не делает. Если у человека дома нож, есть вероятность, что он не проткнёт им случайного гостя, а нарежет продукты для приёма пищи. Мутацию тоже можно направлять в мирное русло. После красочного выступления актёров и двухчасового звона в ушах Эрик, набравшись разномастных мыслей, собирается обсудить раскрытые темы с Чарльзом, не зря же позвал. Он раздумывает, как начать обсуждение, чтобы выслушать мнение Чарльза, поделиться своим и деликатно подвести тему к более откровенному. – Зло навязано извне, – отвечает Эрик на главный вопрос мюзикла. Однако Чарльз не придерживается ни одной из половинок теории и выдаёт несколько другую точку зрения. – Даже если оно заложено генетически, суть зла остаётся той же. Всегда есть возможность как поддаться бесчеловечности, так и отринуть её. На формирование мировоззрения влияют и биологические, и социальные факторы. Людей можно исправлять. Можно и делать их хуже. В его словах мелькает капелька занудства, но Эрик в общих чертах понимает, что Чарльз хочет сказать и почему так считает. Учёный. Так ещё и безнадёжно верящий в людей. Эрик не успевает и рта раскрыть, как карман классических брюк Чарльза начинает вибрировать. Он вытягивает телефон и прикладывает к уху. – Да, Рэйвен? Эрик старается не прислушиваться, отводя взгляд вдаль, к нью-йоркским многоэтажкам. – Нет, я не знаю, где он. К сожалению, передо мной он не отчитывается. Голос Чарльза не самый довольный, но больше спокойный, нежели раздражённый. – Время видел. Ему восемнадцать, и для него не так поздно погулять по городу. Он глубоко вздыхает. – Ладно, я понял. Ответственно ищу безответственного сына. Теперь в Чарльзе мешается беспокойство вкупе с некоторым разочарованием. Он возвращает свое внимание к Эрику. – Дэвид, мой сын, не выходит на связь. Могу отвезти тебя до дома, пока буду дозваниваться до него и его знакомых. Эрик выслушивает его предложение и на секунду задумывается, что мог бы помочь. Секунда затягивается и оформляет мысль в полноценное желание. – Найдём его вместе, – твёрдо отвечает он. Чарльз под гнётом наплывающего стресса закусывает серединку губы и, услышав намерение Эрика, слегка поднимает бровь. С одной стороны дополнительная помощь не помешает, а с другой… Ксавьер решает не поворачивать монету и смотреть только на одно изображение. Беда заключалась не в том, что совершеннолетний Дэвид смел разгуливать под ночь непонятно где, и даже не в том, что он мог зависать на точке под кайфом. Он не контролирует свои силы. Его ядерный набор из нескольких десятков способностей не поддавался смирению и мог выскочить в любой напряжённый и не очень момент. Мысли людей могут давить на телепата настолько сильно, что он захочет высверлить их из собственной головы. Дэвид с его реалистичными галлюцинациями и решительностью вполне мог бы так сделать. Только потратил бы время на поиск дрели. Это время и остаётся Чарльзу. – А Кевин где? – спрашивает Ксавьер за рулём, не отлипая от телефона. Эрик сидит на соседнем сидении и не возникает. Теперь ему можно вслушиваться и даже вмешиваться. – Спасибо, ты очень помогла, – язвит Чарльз на безрезультатное окончание разговора с Мойрой. Она тоже не знает, где её ребёнок. Верх безрассудства. Дэвиду хотя бы есть восемнадцать и он не сжигает своё тело, как по щелчку. Дэвид не берёт трубку. И Кевин не берёт трубку. Либо совпадение, либо они вместе в ситуации, которая лишила их связи. – Может, он с Лаурой? – предполагает Эрик, вспоминая о мелькающем время от времени имени. – Вариант. Позвоню Логану, – одобряет Чарльз. – А причём здесь Логан? – непонимающе хмуря брови, спрашивает Леншерр. Ксавьер запоздало осознаёт, набирая номер, что он не в курсе о всех семейных связях. Обязательно обсудят. – Он её отец. Расскажу потом, – легко отбивается он. Логан уверяет, что они с Лаурой дома вдвоём, и предлагает помощь. Чарльз отказывается и не убирает телефон далеко, как чувствует, что ему перезвонят. – Что-то вспомнила? – надеется он, увидев контакт подруги. Мойра рассказывает о волонтёрстве, как Кевин иногда ходит на поиски в качестве дополнительных рук. Только он не делится, на какие случаи идёт и в какие места. Половина проблемы сметается, если они сейчас вместе. Дэвид и Кевин. Следующие на линии – главный координатор и администратор, занимающийся поступлением заявок на поиски. – Нет, никого искать не надо. В поисковой группе есть Кевин Мактаггерт? Терпение выскальзывает из рук Чарльза, и он едва справляется с навязчивой мыслью выкурить одну сигарету. Только бы она не превратилась в десять. – А Дэвид Хэллер? Не услышав подтверждение своих мыслей, Чарльз не кладёт трубку, стараясь выбить чуть больше информации. – Клоув Лейкс? Очень хорошо. Телефон летит в бардачок, машина поворачивается в сторону Стейтен-Айленда. – Что рассказали? Эрик абсолютно не переживает и отвечает больше за рациональную часть, хотя с ней прекрасно справляется и Чарльз. Получается, для вида сидит. – Кевин ищет двух студентов в парке на Стейтен-Айленде. Дэвида в списке волонтёров нет. – Но мы едем в парк? – уточняет Леншерр, пытаясь проследить логику. – Да. Его могли не внести засчет единичного случая. Знаешь, как пробный урок – вроде, приходишь, а нигде не записан, – поясняет Чарльз. – Ты думаешь, Дэвид именно сейчас решил пойти в волонтёрство? Ксавьер размышляет, как лучше ответить на вопрос Эрика тем, что родитель всегда чувствует своего ребёнка. – Я думаю, до этого ему не предлагали. На этом Чарльз заканчивает обмен мнениями. Ровно к моменту объявления минуты славы Дэвида подъезжает машина Чарльза. Хэллера хвалят коорды за сообразительность, внимательность, старательность… приложенные усилия, оказанную помощь и всё такое. Он неловко улыбается, не упоминая, конечно, благодаря чему нашёл девушку и парня. Родители потеряшек обнимают своих детей, потом Дэвида, остальных волонтёров и повторяется волна благодарности. Краем глаза Дэвид замечает отца. Опираясь на машину, Чарльз устало стоит и наблюдает за разворачивающимися в свете фар действиями. Рядом с ним переминается Эрик, с интересом окидывающий взглядом команду поисковиков. Дэвид закусывает губу, говорит что-то Кевину и делает шаги навстречу отцу, представляя, как сейчас поделится волонтёрским опытом и выскажет свои впечатления. – Дэвид, – бесстрастно зовёт Чарльз, видя сына перед собой. Сын открывает рот и тут же его закрывает, потому что отец продолжает. – Почему ты не предупредил? Почему ты уезжаешь в Стейтен-Айленд на поиски студентов, которые старше тебя, и ни слова никому не говоришь? Почему ты не отвечаешь на звонки после того, как мы с Рэйвен просим тебя стараться брать трубку в любых обстоятельствах? Почему ты заставляешь гадать, где ты, с кем и в каком состоянии? Почему ты игнорируешь наши просьбы и советы? Почему ты настолько… Эрик кладёт руку на плечо Чарльза и слегка нажимает, заставляя закончить, не договаривать свои претензии. Эрик не хочет, чтобы Чарльз продолжал и Дэвид всё это выслушивал. Эрик считает, что Дэвид молодец и заслуживает похвалу. Эрик знает, что не должен мешать процессу воспитанию, но не может бездействовать. Дэвид замирает на месте и не знает, что ответить. Ну, он предполагал, что отец чутка разозлится из-за того, что Хэллер не отвечал. Просто всех попросили сдать телефоны и взять рации. «Не волнуйся, папа, – думает Дэвид, – скоро у тебя не возникнет проблем со связью со мной». Он виновато смотрит в пол, на лесную почву с растягивающимся по ней мицелием, находит в себе силы поднять взгляд и пробуется в оправдания. – Мойра разрешает Кевину заниматься волонтёрством. Чарльз в саркастичном жесте кивает. – Да, Мойра разрешает. Знаешь, почему? Кевин её предупреждает. Он уже несколько раз был на поисках. Он знает правила и соблюдает их. Мойра занимается своими научными делами и спокойно отправляет сына, куда он хочет, потому что не боится за него, – подуспокоившись, контраргументирует он. – Не сравнивай себя ни с кем. Пожалуйста. Его голос становится теплее, но сохраняет строгость. Эрик поражается способности Чарльза балансировать между нападением и заботой. Дэвид чувствует, как в груди укрепляется привязанность.