Реанимация

Ногти лихорадочно скребутся по маленькой пластиковой коробочке, подцепляя скрепки и отправляя их на кончик языка. По ротовой полости распространяется вкус металла, закрепившийся в дёснах, будто горло кровью прополоскали. За локоть мягко обхватывают, отводят от регистрационной стойки и вручают санитарам. – Боже, Реми, она ела скрепки, – с ужасом делится медсестра, возвращаясь на рабочее место, – я видела, как эта девушка глотала скрепки. Пациентку с любовью к острому под неизбежные протесты и сопротивления везут на рентген с контрастированием по поручению доктора Хоулетта, после которого он обращается к регистратуре. – Мари, мне нужен доктор Леншерр на гастроскопию. Девушка отвечает исполнительным «хорошо» и набирает сосудистого под утешительные поглаживания анестезиолога со спины. – Ты тоже зря не прохлаждайся. Чтобы тебя первым увидел в операционной, – настаивает Логан, натыкаясь на саркастичное цоканье Реми. – Ильяна организует, не переживай. Случай кажется Эрику интересным засчёт инородных тел из металла в пищеводе, поэтому он быстро соглашается и получает разрешение Хоулетта на применение способности. – Поведай нам, доктор Леншерр, о внутреннем мире пациентки, – демонстративно предлагает Логан, вводя зонд. Магнитокинетик разжимает руки и мысленно нащупывает отчасти свинцовые предметы в организме девушки. – Три монетки. Десять центов, двадцать пять и снова десять, – ощущения практически обрисовывают портреты Рузвельта и Вашингтона перед глазами. – Горсть булавок. Четыре в среднем сужении и пять в нижнем. Чуть выше семь… скрепок. Наелась на неделю вперёд, а потом ещё доказывала всем, что не больна и в лечении не нуждается. Потребовала ни в коем случае не звонить мужу и психиатру. Уже своё отлежала и повторять не хочет. Но разве «не хочет» важнее здоровья? – Доверяю тебе контролировать и направлять. Хирург следит за проникновением зонда через монитор и ориентируется на подсказки Эрика, феррокинезом удерживающего металлические тела, под безмолвный обмен мыслями Ирэн и Реми.

***

Маленькая фигурка чёрного коня скользит по шахматной доске на две клетки вперёд и одну влево. Не заставляя ждать, белый королевский слон двигается наискось на четыре белых квадратика влево. За кухонным столом сидят отдыхающие нейрохирург и сосудистый под чётким наблюдением доктора Хоулетта. – Как легко меня заменить, – жалуется Логан, – предательство, Чарльз. Но Чарльз занят обдумыванием хода, после которого удостаивает друга сомневающимся взглядом. – Ты играть-то соглашался через раз, – парирует он, сложив руки на груди. Противник с чёрными фигурами усмехается и подталкивает пешку на два шажка. – Потому что с телепатом нечестно играть. Эрику нечего бояться, ведь он думает отнюдь не о партии и прорабатывании стратегии. И если вдруг Чарльзу посчастливится прочитать его мысли, он ничего не добьётся, кроме оцепенения. – Я и не заставляю? – резюмирует Ксавьер и зеркалит ход Эрика. Благополучно доиграть партию не даёт Мари, возникнув в дверях и возмущённо обругав врачей. – Кричу уже пятый раз, никто не отзывается. Везут девушку, укушенные раны, травмы головы в комплекте. Кто-то собирается брать? – Я, – Логан поднимает руку и отрывает внимание от клетчатой доски. – Укушенные раны и травмы головы, очень ты там нужен, – возникает Чарльз. – Мы с Эриком возьмём. И позови нам Питера, дорогая. Нейрохирург одаривает медсестру обворожительным взглядом и занимает её место в приёмном.

***

Ветер плавно развивает белые, мягкие пряди, отпускает и уже волнует ветки ближайших деревьев. Доктор Монро не упускает шанса взять его под свой контроль и проводить тёплую погоду последних летних дней. Руки сложены на узористом ограждении, а пальцы едва заметно двигаются, манипулируя движением ветра. Умиротворение быстро растворяется, когда по дороге в клинику, хватаясь за сердце, на асфальт падает мужчина с сединой и проплешинами. Ороро незамедлительно спускается по ступенькам и подзывает санитаров. Пациент планировал обратиться из-за острой боли в груди. Направлялся в магазин, но сердце решило иначе и велело искать врача. Нашёл, но для этого пришлось проваляться на земле после резкого затемнения в глазах. Такие приступы на улице не редкость. Забыл таблетки, выпил кофе с утра, полирнул сигаретой, слишком превысил физическую активность или поднял что тяжёлое, а то и всё вместе. Не умеют и не хотят люди заботиться о здоровье. Реаниматолог и кардиолог стабилизировали больного. Доктор Монро осмотрела, перевела в палату, дала назначение медсестре и, выдохнув, отправилась на обед в ординаторскую, где уже трапезничали два ординатора и хирург под новости по телевизору. – Приятного аппетита всем, – желает Ороро, рассматривая содержимое холодильника и выискивая свой контейнер с макаронами с сыром, который по нахождению отправляет в микроволновку на полторы минуты. У Джин и Скотта одно блюдо на двоих, что впрочем последовательно с учётом их сожительства. Логан довольствуется своим овощным пюреобразным супом и выкрадывает у Саммерса половинку расчленённой рыбной котлеты, что не обходится без смирившегося вздоха с его стороны. И только Ороро подсаживается к ним, как влетает Ильяна. – Доктор Монро, мистер Дейн жалуется на зрение. Глаза открыл, ничего не видит. Встревоженно кардиолог бросает вилку и поднимается с места. Наелась. – Чарльз закончил операцию? – спрашивает она у обедающих. – Нет. Тебе помочь? – предлагает Логан, но Ороро отрицательно мотает головой. – Нужен нейрохирург, позову Фрост. С этими словами она удаляется не в лучшем расположении духа.

***

Непросто социализироваться, когда вынуждена держать дистанцию. Никакая закрытая одежда, если только это не скафандр, не уберёжет от случайных прикосновений. Но необязательно касаться людей кожа к коже, чтобы оказать им помощь, в этом определённое преимущество быть медсестрой на посту. – Прогуляемся? – звучит прямо за спиной, отчего Мари невольно вздрагивает и мысленно добавляет в список повесить на кое-кого колокольчик. Лицо её тускнеет ещё больше, уголки губ падают от вида искусственных карих глаз. Красными, без линз, они нравятся ей намного больше, но чтобы их видеть, нужно иметь какое-то значение в жизни Реми, а это обременяюще. – Тебя ждут во второй операционной, – отсекает Мари и возвращается к бумагам, выпроводив анестезиолога одним предложением. И он слушается, не продолжив действовать на нервы, ведь всё понимает, не дурак. У девушки проблемы, решать их получается безрезультатно, считает, что справится сама, нарочно отгоняя близких, но отчаяние превозмогает, и варианты теряются в пучине ненависти ко всему. Реми уверен в том, что поможет ей, только не во время смены. Стоит медсестре избавиться от одного «спасателя», как отвлечься настойчиво просит Китти. – Выглядишь поникшей, – добившись абсолютного внимания, говорит Прайд. – Плохо себя чувствуешь? Для убедительности в заботливом настрое она деликатно касается сложенных на стойке пальцев Мари, но та, словно обожжённая, отдёргивает руки, и Китти начинает догадываться. – Нет, всё в порядке, – машинально обманывает регистраторша и добавляет. – Извини. В зелёных глазах плещется неисчерпаемая тоска, и по ощущениям Мари боится заразить ею подругу. Избегает взгляда, разговора и касаний даже в перчатках. Порядком обычно это не называют. Карлайл не нужно повторять дважды, чтобы осмыслить, и она признаётся. – Точнее, не совсем. Или совсем не в порядке. Я не уверена. Китти проходит через стойку и садится на неё же по правую сторону от Мари, готовясь слушать, не оказывая никакого давления. – Глупая ситуация вообще-то, – предупреждает она. – Сняла перчатки перед ванной, кинула в стирку, поняла, что чистых нет, разозлилась на себя же. Ирэн пыталась меня успокоить, я сгоряча тронула её, растерялась, вцепилась мёртвой хваткой и стояла, раскрыв рот, как дура, пока она едва на ногах держалась. Мари кивает на ладони, укрытые тёмно-лиловой, тонкой тканью, вспоминая выступившие, потемневшие вены на лице сожительницы. – Когда я её отпустила, Ирэн нашла перчатки у себя и отдала мне. Не предъявила ничего. Одна деталь остаётся скрытой, но именно она больше всего не даёт покоя. Каждое прикосновение к чужой коже не обходится без высасывания личности. Карлайл видела будущее, предсказания вертелись перед глазами и пугали своей абстрактностью, мешались с личными мыслями и планами Адлер, её прошлым и настоящим. За болезненные несколько секунд вся её идентичность перешла к Мари. И сейчас она не уверена, что отвечает, реагирует и действует так, как выбрала бы сама. Та же появившая неприязнь к Реми, свойственная Ирэн, не проходила с утёкшими после контакта часами. В голову по новой врезаются обвинения, связанные с нежеланием контролировать и держать такую силу в своих руках. «Она твоя, и ты должна ей управлять», – повторяет, как мантру, но без толку. Китти чувствует задатки самокопания и намеревается их пресечь, про себя задаваясь вопросом, почему Ирэн сама об этом не рассказала, отправив её на переговоры. – Поговори с доктором Ксавьером. Он даст тебе пару уроков. Станет легче, поверь. Мари обещает, что обратится к нему, и практически не сомневается в этом.

***

Фрост в свете холодных ламп с интересом разглядывает результаты КТ и указывает на один из снимков. – Гематома давит на зрительный нерв. Доктор Монро слушает слишком внимательно, и Эмма не удерживается от того, чтобы развеять формальную обстановку. – Я могу забрать его к себе. Прооперируем в нейрохирургии, вы же по своей части всё сделали, – опустив одну руку на стол с подсветкой, а другую расположив на бедре, выдвигает она. – Да нет, хочу увидеть тебя в деле. Через пятнадцать минут в операционной, жду, – ослепительно улыбнувшись, говорит Ороро, на что Эмма делает вид, что умиляется. Около полугода назад между ними были более близкие отношения, не обошедшиеся без клятв, слёз, обид и взаимных унижений. Обеим пришлось перешагнуть через ощущение предательства и саморазрушение путём окунания в яд друг друга. Этот этап завершился, но оставил после себя осадок недосказанности, всё ещё мучающий их. Отрицать чужой профессионализм женщины не могли и мирились с общей работой, хотя, признаться, Ороро предпочла бы консультацию у доктора Ксавьера и прооперировала бы больного с ним, но отказаться от вызова Эммы – проиграть и самой себе признать, что слабость перед ней берёт верх. Операция обходится относительно легко, тихо и без осложнений. На выходе из операционной Фрост и Монро обмениваются напускными вежливостями и расходятся, не желая проводить вместе больше времени, чем нужно. И воспользовавшись выдавшимся перерывом, Эмма проходится по отделению неотложной хирургии в поисках рыжей макушки и добивается успехов у кофейного автомата. – Привет, милая, – здоровается она, наблюдая за тем, как Джин по третьему кругу пытается нащупать мелочь хоть в одном из своих карманов. – И тебе привет, Эмма, – словно отмахнувшись, отвечает телекинетик и обращается уже к своей способности, но без толку – денег на кофе с собой нет. Придётся возвращаться в ординаторскую и брать из сумочки. Предчувствуя скорый уход Джин, Эмма останавливает её, протянув руку к автомату и перегородив путь. – Погоди. Вторая рука ненавязчиво оказывается на предплечье ординаторки, задев огненные пряди, выпавшие из тугого хвоста. – Сегодня ночуешь у меня, помнишь? – спрашивает Фрост с несколько обиженным тоном, и реакция Грей ей совсем не нравится. – Сегодня? Извини, я на сутках, так что не получится. – А завтра? – Буду отсыпаться после дежурства? – саркастично предполагает Джин, но спохватывается, становясь теплее. – Хорошо, я подумаю, Эмма. – Ты подумай, Джин, – ласково соглашается Эмма, – а я подожду. По распространённому мнению, нейрохирурги из разных отделений недолюбливают друг друга, но по общей ситуации дела обстоят несколько сложнее. Фрост, абсолютно не наученная прошлыми ошибками, добивается расположения Грей, её нежных взглядов и явно не дружеских касаний, Джин не категорично к этому относится, но чётко проставляет рамки. Всё-таки у неё есть Скотт, чего вполне достаточно, если только голод не возьмёт своё.

***

По обыкновению Ксавьер покидает операционную только после Леншерра, заканчивая трепанацию черепа через полчаса после накладывания сосудистым швов. Вот они минусы быть нейрохирургом. Ноги немеют, ниже колен шипя усталостью, живот требует позднего обеда, а Чарльз не представляет, как временами отстаивает и шесть, и все двенадцать часов без перерывов. Ничто так не уничтожает здоровье, как работа в больнице, но он никогда не променяет её на полноценную научную деятельность. Что теория без практики? Ксавьер будет ДНК и мутации изучать, а оперировать будет кто? Распустятся все без него, телепат знает. И Шоу знает. В коридоре оперблока нейрохирурга ловит Эрик, требующий очень срочно обсудить недавнее предложение о снах, с которого прошла заклятая неделя с продолжающимися кошмарами, с дочкой и женой в них, с жестокими немыми обвинениями. Чарльз кивает на каждую просьбу по пути в ординаторскую и сам объясняет определённые детали того, что предстоит сделать с головой Эрика. Разговор перебивает звон вибрирующего в кармане телефона. Ксавьер извиняется и отвечает, с поникшим выражением поддерживая диалог с оппонентом. – Да, Лаура, я уже… – на той стороне звучит испуганный голос маленькой девочки, – заканчиваю и еду к вам. Рэйвен пока не набирай, ладно? Леншерр молчит и совершенно не вмешивается, но интерес всё-таки возникает к этой Лауре и тому, что она из себя представляет. Про Рэйвен он знает – сестра, живут вместе. Но Лауру во время их совместного времяпровождения телепат не упоминал, что странно. Или правильно, ведь их отношения ещё не настолько близкие, если вообще планируют таковыми быть. – Давай так, Эрик. Мне нужно уйти пораньше, прикрой пожалуйста, а завтра у себя я поработаю с твоей головой, – ставит удобное условие Чарльз, начиная собираться домой. – Только ты завтра выходной, а я – нет, – замечает он. – Не проблема, я заеду. Ксавьер неловко улыбается, пронзая Леншерра невинным взором, и что-то в нём оживает, несносно разливаясь по сосудам.

***

Спину обдувает ещё тёплый ветер, грозящий не сегодня-завтра смениться на беспощадный, срывающий листья и предзнаменующий пасмурную погоду. Он вяло колышет сверкающее украшение на ушах медсестры, создающее ей картинный образ. Но на мочках Мари новые дорогие серьги красуются недолго. Ровно до прямого вопроса об их появлении. – Ты украл их? – Нет, украл другую примечательную побрякушку, мне за неё заплатили, и я купил тебе серьги. Разница есть. Не как в прошлый раз, – серьёзно объясняется Реми, надеясь, что исправился в глазах девушки. Но надежды разбиваются об очередной отказ. С глубоким вдохом, сдерживая накопившуюся злость, Мари срывает и вручает украшение обратно, вложив в не принимающие руки, и торопится покинуть Реми. – Ты ничего мне не должна за них, разве что… – догоняя любимую, утверждает он, – поцелуй. Всего один поцелуй и следующий подарок будет скромнее. Из бюджета простого анестезиолога, а не самого лучшего вора в гильдии. Ответа не поступает, но медсестра останавливается, и Лебо, уловив данный шанс, тянется к её ушам, чтобы сменить гвоздики-звёздочки на свой подарок, но его запястье крепко сжимают и откидывают. – Что не так, chére? – Ты знаешь, что случается, когда я касаюсь кого-то. Хочешь оказаться на месте пациента? – злится Мари, возобновив движение. – Возможно, оно стоит того, – очаровательно скалится Реми. Его энтузиазма Карлайл не разделяет и скрывается в темноте двора, поглощённая терпким негодованием и острым желанием кого-то убить. Она и подумать не могла, что Ирэн настолько раздражительная и её лучшие черты перейдут ей. Бесспорно, старшая медсестра подгоняла персонал, да и не только средний с младшим, но как много смиряла в себе женщина, хранившая любовь к людям, которых можно по пальцам пересчитать. Мари была среди них. Близкая подруга и недотрога-сожительница, из-за которой Ирэн не могла съехаться со своей дорогой Рэйвен. Её жертвенность начинала выбешивать наравне с собственной беспечностью. Адлер практически с улицы подобрала Карлайл, приютила и позволила жить бок-о-бок, но, кто может поспорить, ей, как и всем людям, хотелось жить с той, кого она любит. Но кем бы она была, приводя свою любовь в дом и обжимаясь с ней перед Мари? С её скопированной, как в буфер обмена, личностью это стало очевидней некуда, и мятежность нахлынула вновь ледяной волной, вызвав мурашки по собственному, только отчасти, телу.

***

Опасность – первое, о чём думают люди, когда слышат слово «мутанты». Как правило, их пугает всё отличающееся, не такое, другое. То, что невозможно проконтролировать, необходимо подчинить или истребить. Несомненно, икс-ген и данная им сила завлекают, пьянят учёных и заставляют творить невообразимое. Скорее нет, достаточно ясно вообразимое, потому что испытанное на себе, но от этого факта не лучше. Логан и Ороро, не отрываясь, смотрят в экран и слушают пропагандистскую чушь, задвигаемую Саймоном Траском, представителем антимутантской коалиции. Ракурс смещается с него, и журналист переходит на следующую тему телевидения. – Жестоко, – проговаривает повелительница ветров, оперевшись головой на собственный кулак. Мужчина с адамантиевыми когтями соглашается, уходя далеко в себя. Когда-то его воспоминания были утеряны, спрятаны в самых глубинах памяти, и единственное, что из них выползало – образ улыбчивой голубоглазой брюнетки с горящим взглядом, искажённый в каждом сне спутанными волосами, ломающими изнутри травмами и вытекшей жизнерадостностью. Чарльз великодушно вынул осколки прошлого и по кусочкам воссоединил в одно большое зеркало. Логан смотрелся в полный рост и видел совершенного другого человека. Джеймс, воин, солдат, зверь, ставший любящим мужчиной и заботливым человеком, превратился в оружие, беспощадное и бесконечное. Не нужно заряжать, кормить, дрессировать, достаточно смело выпускать и ждать, пока оно не доберётся до создателей. А Логан добрался. И смог освободиться от животного, неукротимого начала, вернувшись к медицине, жизни и спасению. Люди изувечили Хоулетта с его же согласия. Он дал добро на вливание кипящего металла, от которого едва не скончался в импровизированной ванне в окружении маниакальных умов. Бессмертие – проклятье, и когти эти чёртовы туда же. Никакого дара, напротив, рычаг, позволяющий вертеть им, как и когда захочется. Отрицай и доказывай, что ты не опасен, тебя таковым сделают, обвинят и воспользуются. Реми, зайдя в ординаторскую, видит Логана, прерывисто дёргающего ногой, и Ороро, прожигающую пол глубоким взглядом. В воздухе висит тяжесть бытия и жестокость человечества, которые необходимо обогнать в битве за вечность. – Ребят, нормально всё? Анестезиолог подсаживается к хирургу, щёлкает перед его лицом пальцами и, получив умертвляющее выражение лица, протягивает пикового валета. – Доброе утро, – отпрянув с игральной картой в кармане, здоровается доктор Хоулетт. Отвлекается от своих мыслей и Монро, проморгавшись и обратив внимание на Реми. – У нас плановая через полчаса, готов? Лебо настороженно кивает.

***

Главные двери клиники раскрываются безо всякого касания, предшествуя приходу телекинетика с рыжим пучком. – Привет, Джин, классно выглядишь, – отмечает Мари, встретив её в приёмном. «Как женщина, которая счастлива в отношениях со своим любящим мужем, которому она может доверять», – договаривает про себя, но Джин слышит и старается не реагировать, отвечая на комплимент коротким «спасибо» и расписываясь в строке посещаемости. Скотт заходит следом за ней, разобравшись с парковкой машины, но по его лицу не скажешь, что доверие в их отношениях на высоком уровне. Он здоровается с медсестрой, не посмотрев, и быстрым шагом удаляется в ординаторскую. Прошлым вечером Джин пришлось признаться Эмме, что ни на какое суточное дежурство она не остаётся. Отмазка была ужасной, но чистосердечное заслужило прощения, и ночёвка состоялась. Не без сплетен, сомнительных обсуждений и простого женского отдыха. Только ни одного намёка или предложения от Фрост, что насторожило и обрадовало одновременно. И Джин даже стало стыдно из-за того, что она попросила Скотта забрать её утром, при том, что Эмма сама могла её подвезти. Перезвонила, как проснулась, уведомила, что поедет с ней, а потом передумала. Соскучилась ли по парню или поняла, что с ним безопаснее, Скотт не оценил игру с ромашкой. До работы они ехали в давящей тишине, не поговорили и внутри медцентра. Грей телепат и знает наверняка, что дело в ней, потому что Саммерс может представить самое плохое и, не долго думая, отвергнуть, потому что верит ей. Но Мари не знает и проклинает свой язык, а вернее, мозг, за неудачное продолжение комплимента, проследив надрыв между ординаторами. «У всех есть проблемы, не только у тебя, соберись», – обращается она к себе и встречает заведующую. – Доброе утро, Мари. До трёх должны приехать люди, посмотреть и отключить кондиционеры. Последи за отделением. Медсестра принимает и печальным взглядом провожает силуэт женщины и кольцо на её безымянном пальце, меняя тему в голове на то, что миссис Бёрд замужем, а муж её с работы никогда не встречает, что, должно быть, расстраивает.

***

Доктор Хоулетт отвлекается от откровенной беседы с Мари о пугающих изменениях, мужчинах, ответственности и вине и готовится брать пациента. – Спортсмена привезли. Александр Браун, восемнадцать лет. Удар шайбой в шею, травма трахеи, разрыв наружной сонной артерии, большая кровопотеря. Наложили трахеостому и повязку. В сознание не приходил, – оповещает врач скорой помощи, передавая анамнез пациента с пробитой шеей. – Так это же летальный, – удивляется Логан. – Бригада медиков дежурила на матче, сориентировались за секунду. – На тренировке, – исправляет парень рядом, на вид одного возраста с пострадавшим. – Мари, мы во вторую операционную. Кровь не заказывай, попроси второй стол и… – хирург прикидывает, кого лучше взять с собой, – позови доктора Леншерра. Хоулетт думает, что сейчас самое время порадовать Шоу и воспользоваться своей кровью для того, чтобы вытащить парня. Увиденное Эриком сначала вызывает непонимание и удивление, а потом тоже самое, но с пятикратным усилением. Сосудистый встаёт посреди операционной и открывает рот, чтобы спросить, но не находит формулировки. Перед ним два стола, на одном из которых лежит Логан, с закатанным рукавом и трубкой, впившейся одним концом в его вену, другим – в сосуд пациента. У каждого по кардиомонитору и медсестре, анестезиолог следит за состоянием больного, иногда поглядывая на Хоулетта, принявшегося за объяснения. – Втягиваю тебя в преступную авантюру, соглашайся, – просвящает он Эрика. – Моя кровь с шансом, скажем, один к сотне может полностью восстановить организм мальчика. Или частично. Или не помочь вообще. Так вот, если она не, ты его прооперируешь. Особо сложным это не кажется. Леншерр доверчиво подходит и наблюдает за движением жидкости в трубке. – А ты как? – с ноткой заботы интересуется он. – А из него мы как только всё выкачаем, так и подкинем товарищам из морга, – вмешивается Реми и напирается на вскинутую бровь Логана. – Быстро регенерирую, кровь компенсируется. На тебе только этот задохлик. На подумать времени нет, приходится согласиться на преступную авантюру и проконтролировать процесс переливания, который заканчивается вполне удачно. Раны медленно затягиваются, жизненные показатели улучшаются, кровотечение приостанавливается. Лебо от радости безбожно треплет Хоулетта за густые волосы, что стоит ему смены перчаток. В Эрике несколько переворачивается понимание способностей Логана и возможностей мутантов, в целом. Адамантиевыми когтями, выходит, не ограничился. Может вырастить любой орган, изгнать любой вирус, исцелить любого нуждающегося. А с какой скоростью растут волосы при такой регенерации? Впрочем, по растительности на груди, животе и руках понятно с какой, но важно не это, а насколько полезен икс-ген Хоулетта в медицине.

***

Шоколадное мороженое с кусочками вафли подтаивает, растекаясь по округлённой с подвёрнутыми бортиками креманке. По мягкой массе проходится металлическая грань прибора, сопровождаемая терпеливым взглядом холодных карих глаз. Женщина закидывает ногу на ногу, выравнивая низ короткой офисной юбки, и возвращается к своему карамельному десерту, повторяющему цвет её пиджака. – Я хочу, чтобы ты с ним поговорила, – отложив чайную ложку, просит Чарльз. Тон его беспокойный, голос придушенный. Атмосфере кафе это мало подходит. Красные и жёлтые тона сплетаются в изображения деликатно пристроенных конфет, сочетаний вроде омлета с беконом и бананов с клубникой, что бросается в глаза и вызывает аппетит. Столики маленькие и квадратные, стулья высокие и удобные, блюда вкусные и ароматные. В общем-то ноль причин не позвать Мойру именно сюда. – Что-то случилось? – подхватив волнение, отвечает вопросом она. – Кажется, где-то мы не доработали. Чарльз привык обращаться к подруге с этим. Год назад, месяц, неделю их встречи происходили в таком же ключе. С Дэвидом проблемы, помоги. С этим малолетним укурышем проблемы были всегда, с его внезапного появления и до нынешнего времени. Мальчик свалился из ниоткуда, напомнив отцу ошибки прошлого и неумение заслуживать доверие. Насмотревшись на наглотавшуюся антидепрессантами мать, он решил пойти по её стопам. Практически всецело, собрав набор из тяжёлых веществ и серьёзных расстройств. Только в отличие от матери Дэвид был мутантом и не позволял телепатам, особенно одному конкретному, копаться в его голове и помогать. Самостоятельный. – Я-то поговорю, но ты должен сам с этим разбираться. Или телепата для поддержки найди, – повторяет Мойра. Как в прошлый раз. Чарльз прокручивал уже эту идею. Провальная. – Легко сказать, – вздыхает он, перебирая варианты и комки мороженого. – С детьми всегда трудно. Чего ты ожидал? – Божественного снисхождения. – Его точно не дождёшься, – обнадёживает, поправляя накрученные пряди. – А я уже. В Мойре вспыхивает неумолимый интерес. Глаза округляются, и женщина придвигается ближе, напористо сжимая край белоснежной тарелки. Просить Ксавьера не надо, и он выкладывает всё сам. – Ставлю сегодня Эрику псионический блок. – Только не говори, что под божественным ты имеешь ввиду его, – закатив глаза, откидывается назад Мактаггерт. – Под божественным снисхождением я имею ввиду его согласие прийти ко мне домой, противная, – отрицает Чарльз и окончательно уничтожает десерт последней съеденной вафлей. – Ты противный. У тебя сын едва держится, а ты домой ещё одного неуравновешенного приводишь. Не возразишь.

***

В двери спешно проворачивается ключ, отчего та тихонько скрипит и приоткрывается. Чарльз пропускает гостя внутрь, заходя после него и услужливо вешая сумку Эрика на крючок. С прихожей открывается просторный вид на немаленькую квартиру с бесконечными стенами. Не успевает Эрик осмотреться, как у него под ногами располагается рыжее животное с приглаженной шерстью и огромными янтарными глазами. Чарльз собирается пройти дальше и потянуть за собой друга, но останавливается, заметив затянувшийся зрительный контакт Леншерра и кота. Кто к кому присматривается? Хозяин опускается на корточки и ладонью очерчивает приветствие по спине питомца, от прикосновения выгнувшегося навстречу ласке. – Как его зовут? – подаёт голос Эрик и отлипает от презрительного взгляда неожиданного жильца. – Просто кот, – бросает Ксавьер и, поднявшись на ноги, заводит его в ванную. – Оригинально, – хмыкает в ответ. – Я знаю. Пол и стены выложены холодной серой плиткой с ветвистыми узорами, распространяющимися вплоть до выступа для внушительной белоснежной ванны. Три зубные щётки в стаканчике, предположительно, Чарльза, Рэйвен и Лауры. Леншерр замедленно трёт руки под напором воды, пробегаясь взглядом по окружающему порядку и хватающей за горло пустоте. Настолько чисто и минималистично, что скучно. Он забирает свои слова обратно, когда Чарльз оставляет его в более заставленном зале, где присутствуют и в уголке сложенные коврики для йоги, и впечатляющее количество вписывающейся мебели, и удивительно размерный, плоский телевизор перед раскладным диваном, и сервант с фарфоровыми бокалами и иностранными наборами посуды, и расставленные по комплексным полочкам фотографии в рамочках наряду с забавными фигурками и сувенирами, и базовые штуковины вроде пылесоса и гладильной доски. Прежде всего в глаза бросается, что всё на своих местах, независимо от того, сколько свободного места остаётся. Хочется открыть рот и, не прекращая, спрашивать, но донимать хозяина – не то, ради чего он пришёл. Чарльз возвращается с двумя чашками чая и после «спасибо» от своей, неделю как, жертвы принимается за объяснения, предупреждения и запугивания. – Две процедуры, ещё не поздно отказаться, – но Эрик отрицательно мотает головой в знак продолжения. – Хорошо. Сначала понизим восприимчивость для визуализации снов. Даю на выбор следующее. Могу отключить их насовсем, пока или если не передумаешь, или заменить на что-то менее травматичное. Пациент думает недолго, уже рассудив о многом наедине с собой. – Я привык ко снам и предпочёл бы альтернативу им. Засыпать и открывать глаза сразу после этого, ничего не посмотрев, немного… утомляет. Чарльз бы многое отдал за то, чтобы «засыпать и открывать глаза сразу после этого», а не просыпаться от кошмаров и чужого присутствия в своём разуме посреди ночи. – Есть какие-то пожелания в замене или? – Абсолютно что угодно, только не пострадавшие в тот день, – выдавливает Эрик, избегая прямого упоминания Магды, Нины и друзей из израильской клиники. Телепат придвигается ближе к гостю, соприкасаясь с ним коленями, и устанавливает руки по обе стороны от головы Эрика. Погружение хлестает в лицо, отталкивая, даже с предельной расслабленностью. Гостеприимности в его разуме мало, но нужно добраться до одного конкретного рычага, что обычно проблем не вызывает. Чарльз сводит брови к переносице и поглощает сопротивление. Один рубеж пройден. Следом идёт конструирование мостика, удаление нежелательных объектов и околосражение с триггерами. В общем-то Ксавьер управляется быстро и вновь чувствует себя в реальности, где его встречает уснувший друг, откинувшийся на спинку дивана. Рыженький кот сидит на подлокотнике со стороны Чарльза и заинтересованно вертит хвостом. – Я больше не убиваю людей таким способом, – оправдывается телепат перед ним и осторожно касается плеча Эрика. Эффекта от этого никакого, поэтому приходится его встряхнуть и звонко пощелкать пальцами. Леншерр недоумевающе моргает, приходя в сознание, но проницательный взгляд ярких глаз всё объясняет. – Как прошло? – интересуется он, бодро устраиваясь на диване после извинений. – Отлично. Вторая процедура ещё легче. Далеко заходить не буду, мне просто нужно будет установить грани для других телепатов. Без последствий для тебя, не волнуйся, – с ощущаемой искренностью объясняет Чарльз. И Эрик без сомнений вверяет ему свой разум.

***

Влажная простынь сминается под извивающимся от боли телом. Руки беспокойно хватаются за футболку, но не могут нащупать и каждый раз обмякло врезаются в тонкий плед. В самых костях ощущается дрожь, начинающаяся с мелких мурашек и салютующая током в конечностях. В пересохшем горле застревает отчаянный вопль, выскальзывающий в виде никем не замеченного стона. Затылок трещит фейерверками, норовящими выползти в реальность и поджечь собственную комнату. Дверь отворяется, и у постели Дэвида на полу приземляется отец со стаканом воды и пачкой таблеток в руках, которые перемещаются на прикроватную тумбочку. Чарльз осторожно касается кончиками пальцев серовато-каштановых волос, на что их обладатель уныло отвечает, вцепившись в приглушённый голубой рукав рубашки, заставив отстраниться Ксавьера, не желающего зря тревожить и без того страдающего от сверхчувствительности сына. – Ты звал, – напоминает он, протягивая наполненный стакан Дэвиду, приложившему нереальные усилия, чтобы приподняться. Глотки даются тяжело, но впереди ещё лекарства, горечью обжигающие рот. От них хочется свернуться под одеялом и вылезти из себя, а отказаться нельзя. Сам выбрал себе и развлечение, и последствия. – Пап, я не могу, – жалостно выдавливает Дэвид, падая обратно. Чарльз смотрит с тяжёлой скорбью и корит себя за то, что ничего не делает. Не сделал. Знал и не сделал. Не вытащил своего крошечного мальчика из затягивающей в бездну зависимости. Он может исправить всё, без ломок и рецидивов, но сын ведь снова вернётся к начальной точке. Его манит контроль, предложенный наркотиками. Не нужно держать своих демонов за решёткой, их успокаивают вещества, ослабляющие ненависть и пылкий запал. Зависимость не психическая и даже близко не физическая, это даже не она, а нужда, лекарство для уравновешивания мутации, разрушающей организм. Кевин, сын Мойры, тоже пользуется своего рода глушителями, разработанными Эссексом, но о Дэвиде никто так не заботится, так что пришлось самостоятельно заниматься собой. Исход вышел сомнительный. – Нет смысла лечиться, – слова едва различимо срываются с бледных губ, – мне совсем немножко нужно, пап, пожалуйста… Моментами его поведение вызывает не только сочувствие и отцовскую тревогу, но и желание усыпить. Дэвид не представляет, как защитить себя, и не позволяет помогать. Гордый и противный. Хорошо было бы, если бы с возрастом это прошло, но мальчику уже восемнадцать, а эти качества, не отцепишь, легли в характер. Что должен в таком случае делать хороший отец? Насильно оградить ото всех манящих лекарств – растягивать боль и не предоставлять выбора, игнорировать и пускать на самотёк – проявлять эгоизм и ни разу не здоровый флегматизм, сдать наркологу и психиатру – предать и скинуть ответственность со своих плеч, но снабдить необходимым лекарством – исполнить просьбу сына в ущерб себе, а о себе думать хорошему родителю не полагается.

***

Перед медсестрой останавливают каталку с полным восторга парнем, одетым в лимонно-лаймовый вингсьют с чёрными полосами, напоминающий супергеройский костюм. Звать врача не приходится, доктор Ксавьер замечает пациента и быстрым шагом подлетает к нему. – Шон, давно не виделись, – здоровается он и добивается анамнеза от скорой. – Знакомы? Шон Кэссиди, двадцать девять лет, закрытый перелом плеча, перелом левого локтя, предположительно ушибы внутренних органов. Упал с пятнадцатого этажа. Пострадавший довольно ухмыляется, явно гордясь своим падением, которое у Мари вызывает неподдельное удивление, а Чарльза впечатляет на мутантском уровне. Хирург предупреждает медсестру о занимании смотровой и сам увозит знакомого в её направлении. – Поразительно, с пятнадцатого этажа. И отделался простыми переломами. Постарался Хэнк над костюмом. Ксавьер на пробу надавливает на области живота и груди, проверяет плечо и локоть, оставаясь восхищённым проделанной мутантами работой. – Да-да. А хотите, расскажу, как я летел? – предлагает Шон. Кэссиди отличался от людей тем, что управлял звуковыми волнами и мог использовать увеличение частот для полёта. Естественно, костюм разрабатывался с целью эффектности и защиты при неудачной попытке, в чём Чарльз разбирался не хуже общего знакомого, занимающегося научными интересами мутантов в исследовательском центре. Телепата не раз туда зазывали, но после обширной экскурсии в научный центр он возвращался только в качестве гостя, аргументируя свой отказ тем, что не может оставить клинику, хотя Хэнк и остальные сотрудники ясно понимали, что дело в Натаниэле Эссексе, открывшем этот институт. – Позже, тебя ждёт операция, – улыбаясь, прерывает порыв Ксавьер и обращается к медсестре. – Везём на узи, рентген грудной клетки, левых плеча и предплечья, КТ головы, кровь и биохимию. Ильяна перехватывает управление каталкой и завозит Шона в открытый портал, переливающийся моросящими искрами.

***

Над бессознательным мужчиной с заметными проседями хлопочет Реми. Проверяет пульс, вводит адреналин и тянется уже к реанимационному прибору прежде, чем в противошоковом появляется хирург. – Мог ещё дольше идти? – язвит анестезиолог, выставляя счётчик на сто. Доктор Хоулетт игнорирует риторический вопрос и поверхностно ознакамливается с пациентом, в сторонку выпроводив Лебо. – Погоди с дефибриллятором, – просит он, подкатывая рукава халата. – Попробую старым способом. Рука сжимается в кулак и ребром въезжает в грудинную область. – Ты ему рёбра сломаешь, ну-ка отходи, – возмущается реаниматолог. С адамантиевым скелетом это ещё более вероятно, но Хоулетт доверяет своему опыту. – Не нуди, как сломаю, так и починю, – отвергает хирург и с силой повторяет манипуляцию, после которой пациент мигом открывает глаза, как разбуженный. Доказавший свой профессионализм Логан насмешливо отнимает из рук Реми электроды, оставляет дефибриллятор на выделенной для него полке и покидает противошоковый зал. В ординаторской он находит Чарльза, зарывшегося в подушки одноместной кровати, Питера, неужели заполняющего карточки, и Скотта, мучающего шкаф с папками и книгами. Не здороваясь, Хоулетт падает за кухонный стол, в привычной манере раздвинув ноги. Вслед за ним дверь открывает медсестра и, не входя, ищет нужного хирурга. – Доктор Ксавьер, Вас в операционной уже двадцать минут ждут, – обращается Китти, приметив потрёпанного мужчину за шторкой. – Поздравляю, пусть расходятся, – подуставшим голосом отвечает Чарльз, но находит в себе силы встать и двинуться из ординаторской, поддавшись замечанию. Логану это напоминает о пациенте Скотта с пневмонией, к которому вообще-то нужно зайти и подготовить к выписке, вместо чего ординатор занимается иным и не самым важным делом. – Саммерс, а тебе делать нечего? – строго спрашивает он. – Ищу учебник травматологии, – объясняется студент, по очереди опустошая полки. – Тебя пациент с самого утра ждёт. – Да, а презентации ждать не будут. У Хоулетта мозги щекотит сказать что-то из прошлого века и воспользоваться второй раз за день методами минувших лет. Признаться, действенными. Но он себя одёргивает и щадит ординатора. – Ни стыда, ни совести. – Вот-вот, – из-под корявых записей поддакивает Питер. Скотта мало волнует мнение заядлого бездельника, но прислушавшись к хирургу и отыскав книгу по ортопедии, он бросает её на стол и воодушевлённо берётся за выписку.

***

Секундная стрелка на круглых, настенных часах бегло движется, оставляя за собой прерывистое тиканье. Заведующая напряжённо поглаживает рукой кольцо, сложив ладони под столом и серьёзно сверлит взглядом главврача перед собой. – Заметная недостача гидроморфона. Без отчётности, – выкладывает миссис Бёрд с осязаемым огорчением. За несколько дней из кладовой таинственным образом пропала весомая доза сильного вещества, попадающего под особое наблюдение. Тот, кто занялся этим, либо в сильном отчаянии, либо совершенно безмозглый. Второе вероятнее, всё же наркотики легче достать через курьеров, нежели чем обнюхивать клинику, из-за обтаскивания которой есть шанс попасть под статью. Понадобилось впечатлить кого-то и очень срочно. Любят молодые торопиться. Шоу хмурит брови и молчит. Потому что не в восторге от новости и от значения ситуации. Как раз недолго осталось до комиссионной проверки, вот головы-то полетят. Пропустили сильное опиоидное вещество, куда смотрели? – Есть предположения? – выдаёт он ровным голосом. – Мы не можем исключить Лебо, как талантливого вора, – намекает Мелани с едва понятным переживанием за него. Только в свои же слова она не верит. Реми заслуживает доверия, потому что как минимум работает чуть ли не с начала программы и не заставляет разочаровываться. Персонал от него в восторге, кроме конкретных лиц, совесть честна, душа нараспашку открыта начальству. – Реми избирательнее в заказах, – откидывает Шоу. – Клептоманы не заморачиваются над тем, что стаскивать. Выбор падает на самого несносного и скрытного ординатора, подобного тени, исчезающей, когда потухает свет. Максимофф, кстати, сейчас в том возрасте, когда впечатления встают на первое место и перекрывают собой любые ошмётки рациональности. – Питер? Обговори с ним завтра. Он вокруг да около болтаться не будет, – уверяет главврач.

***

Когда рождаешься мутантом, становишься на все руки мастером. Люди вокруг хвалят и восхищаются, пока не узнают самого главного. Способности проложили путь к успеху. Реми в первую очередь вор и только потом реаниматолог, участвующий в социальной программе, но иногда два образа сплетаются и сосуществуют в одной работе. В хранилище одного из отделений ЦРУ пыльно и темно, но и у вора с собой не одна колода карт, чтобы светить или взрывать по случаю. Стеллажи громадные, с увесистыми коробками и отдельно сложенными папками на трухлявых полках. Информации безграничное море, надежда только на ответственность сотрудников, сортирующих отчёты по датам и алфавиту. Благодаря ним Реми ориентируется лучше и, не потратив много времени, вынимает интересующие документы, прокравшись к самым новым. Скользит глазами по заголовкам, подписям, фамилиям, одной рукой заряжая вспышкой игральную карту. Дыхание ровное, уши навострённые, голова сосредоточенная на одном. Если его поймают, будет очень плохо. Вообще не очень-то и плохо. Всего лишь придётся связаться с Чарльзом и попросить приехать, чтобы он его забрал и почистил память ЦРУшникам. Но на это Лебо не рассчитывает в абсолютной уверенности в том, что как пробрался, так и сбежит с бумагами незамеченным. Осталось тихонько расстегнуть костюм, зафиксировать под ним украденное, взорвать предполагаемый выход и смотаться. В лицо бьёт резкий осенний ветер, Реми съёживается и вытаскивает документы, чтобы полистать и оценить описанную ситуацию. Что-то про антимутанские организации и предложения от них по поводу мер в отношении мутантов. Ничего нового, ненависть и презрение. Утром передаст папку Шоу, получит свою сумму поверх зарплаты и как ни в чем не бывало продолжит реанимировать ярых сторонников политиков по типу Траска, который собирается выдвинуть закон о стерилизации «детей дьявола». – Стерилизации! – читает Реми и смеётся от абсурдности. Кто ему эту ерунду подпишет? Регистрацию мутантов ещё не ввели, не говоря о других ограничениях, а тут принудительный вызов бесплодия. Достаточно просвещений. Лебо захлопывает папку и отправляется с ней домой, прыгая по ночному Нью-Йорку.

***

Погрязшего в результатах обследований Чарльза доктор Хоулетт замечает сразу, войдя в ординаторскую вместе со Скоттом, проскользнувшим через застывшего хирурга к шкафчику с глупенькими наклейками с хомяками. – А это ещё что у тебя? План по захвату Кремля или как собрать Франкенштейна? – интересуется Логан, глядя на бесконечные бумажки, раскиданные по столу. – Очень смешно, лучше бы проконсультировал, – не отрываясь, отвечает Ксавьер. Хирург принимает предложение и шуршит результатами анализов, зачитывая «отрицательно» на каждый диагноз. – Здоров, как я, – завершает он, рассмотрев снимок КТ. – У него звон в ушах полгода, слабо похоже на тебя. – Нет, знаешь, как после суток голова трещит? – Знаю. – Значит, психосоматика? – вмешивается Скотт, подбираясь к напрочь занятому столу. – Вероятно, – размышляет Чарльз с осознанием, что телепатически не прикасался голове пациента. Биохимия, ЭКГ и аудиометрия летят в просмотренную стопку, запуская новый ряд диагнозов. – Пищевая аллергия? Или герпес с осложнением на слуховой нерв? – снова подаёт голос ординатор, перебирая варианты. – Сыпи нет, аллергены мимо. – Отравление тяжёлым металлом? – предполагает Логан и здоровается с незаметно подошедшей Ороро. – Голову над диагнозом ломаете? – спрашивает она и получает три задумчивых кивка, дающих повод присоединиться. Через тяжёлые минут десять четверо врачей вместе борются с загадкой шума в ушах. – Атеросклероз, – звучит Скотт, но и Чарльз, и Логан сомнительно на него смотрят. – Тридцать пять лет всего, – отвергает Ороро. – Решено, психосоматика, – с нервозностью сгребает все бумаги в кучу Ксавьер. – У него нарушенное кровообращение во внутреннем ухе, – замечает доктор Монро по пущенному по рукам результату КТ, – в голове нужно искать. Первое, о чем должен был подумать нейрохирург, это голова, но Чарльз рассеянно вытягивает из рук кардиолога снимок и швыряет к остальным. – Информативно, но на него не смотрите. Этот месячной давности, пациенту сейчас новый делают, – говорит Ксавьер и встречается с осуждающим взглядом Логана. Консилиум отвлекается появлением Джин, нежно ухватившейся за плечо Скотта и шепнувшей что-то о больном в третьей палате. Саммерс благодарит и выскакивает за дверь, оставив девушку на растерзание врачам. – Джин, моя прелестная, посмотри снимок, – просит Чарльз, протягивая лист, недавно отлетевший в стенку и осевший на столе. – Ты же говорил, его не… – издевается Хоулетт и обходится серьёзным «помолчи» от друга. Грей обхватывает пальцами изображение и поднимает на свет в поисках отклонений, пока Ксавьер вводит её в курс ситуации. – Есть изменения, но спорно. Аневризму исключили? Собрание хирургов ошеломлённо гудит, поражаясь своей тугодумости. Про аневризму-то никто и не заикнулся. – Поняла, не исключили. МРТ с контрастированием, повторную ангиографию и на стол поскорей бы. Доктор Ксавьер, можно с Вами на операцию? – Конечно, а то с этими дураками даже диагноз не поставишь, – жалуется Чарльз и невзначай добавляет. – Это была проверка от начальства, ждите казни и Скотту тоже самое передайте. Логан и Ороро смеются, оценив его шутку, и забавно переглядываются, передразнивая нейрохирурга, отчего обстановка приобретает ещё более глупенький и дружеский оттенок после получаса разгадок.

***

На экране подрагивают венозные сплетения, тянущиеся по ноге пациента с тромбоэмболией. Минуты назад крупный сгусток ещё был в голени, а сейчас не прослеживается и выше колена. Максимофф с кислой миной присматривается к внутренностям мужчины на столе и шевелит катетером, внедряя его глубже. – Нет тромба. Похоже, он ушёл выше, – без особой радости отчитывается он. – Видимо. Ну ничего, продолжай, – настаивает доктор Леншерр, но получает смятение в словах Питера. – Нет, я не полезу дальше, это опасно. Ординатор упрямо останавливается и едва ли не топает ножкой, демонстрируя отсутствие желания рисковать здоровьем пациента. Сосудистый ожидал подобной неуверенности в лице Максимоффа, но основательно не готовился к её искоренению, поэтому результат может не так обрадовать. Попытаться в любом случае придётся. – У нас нет выбора, Питер. Он умрёт, если не достать тромб. – Доктор Леншерр, я не пойду дальше, я не делал этого никогда, – противится он, поддаваясь панике, утаскивающей за собой в пробежку по клинике. Ускорение вместе с передвижением дарит полное отвлечение от любого рода мыслей. Видишь цель и движешься к ней, по пути подъедая сладости из чужих рук и сметая посты с идеальным порядком, или бездумно мотаешься по этажам, чтобы освежить голову. Во время операций Питер так никогда не делает, но сейчас необходимость бьёт по позвоночнику и заставляет откреститься от указаний. – Давай, ты сможешь, я же рядом, – подначивает Эрик. – Давай-давай. Максимофф мнётся, заставляя разум заработать, но кроме обжигающей тревоги, он ничего не выдаёт. Ординатор делает глубокий вдох и вновь двигает инструментом, перехватив контроль над страхом. С предельной аккуратностью он пробирается вверх по сосудам и прилагает все выжатые усилия, чтобы не навредить. И не разочаровать хирурга. Не раздолбать образ беззаботного и смелого везде понемногу, выстраивающийся неделями перед Леншерром. – Нашёл. У верхней части, рядом с сердцем. В лёгких поселяется благоговейный трепет, который удаётся не выпустить в виде громкого возгласа. – Осторожно подцепляй и тяни. Питер слушается и медленно-медленно достаёт тромб. – Есть! – практически кричит ординатор, победоносно сжимая в руках катетер со свёртком крови, и вся бригада в операционной озаряется тихонько торжествующими улыбками, скрытыми за одноразовыми масками.

***

После нового опыта в операции Питер расписывается, как закончивший, и получает просьбу от Мари зайти в кабинет заведующей. Исполняется она по щелчку пальца, и ординатор уже стоит под дверью миссис Бёрд, обдумывая, что он успел натворить за полдня и почему не обратил на это внимания. Долго топтаться непозволительно, руки наконец касаются двери и дёргают ручку. – Миссис Бёрд, – здоровается Питер, коротко и уважительно, чтобы не попасться на какой-то глупой детали. – Пришлось тебя подождать, – первым этапом предъявляет Мелани. – Я только с операции. С доктором Леншерром тромбэктомию проводили. Ординатор опускается на стул перед заведующей и последние остатки воли использует для сдерживания в себе движения. Не дёргаться, не бегать, не лохматить ни свои, ни чьи-либо волосы, не кривляться, не отвлекаться. Слушать. – И как прошло? – с малозначимой интонацией спрашивает Бёрд. Замечательно, но если Максимофф так ответит, веры в него не прибавится. – Замечательно. Заведующая натягивает на лицо скорое удовлетворение, которое стремительно сползает, как лямки не подошедшего по размеру платья. – Ничего не знаешь о недостатке одного препарата в кладовой? Питер хмурится, впервые за последние дни услышав о пропаже чего-то важного. Уверенность в знании всех сплетен клиники улетучивается моментально, и становится неловко. Не страшно, потому что он не виноват и знает об этом, значит, и доказать сумеет, но паршиво, потому что не сможет натолкнуть на чей-то след. Мелани не оценивает молчания, вызванного отрицательной реакцией ординатора, и уточняет, упорно убеждая себя в правоте. – И гидроморфон ты совсем не заимствовал? Название заставляет задержать дыхание. В отделении всего один человек, тесно связанный с полусинтетическими анальгетиками, но такой метод получения совсем – совсем! – не в его духе. Мысленно Питер начинает перебирать всех представителей персонала и вероятность кражи, совершенной ими, притормаживая время, но мимо. В голове складывается нетвёрдый, но паззл, срабатывает первичный механизм помочь, и он соглашается с прикрытым вежливостью обвинением. – Заимствовал. Отделывается выговором и обещает вернуть всё, что было украдено. Миссис Бёрд поддаётся его виноватому виду и не требует подтверждений, а могла бы пригласить телепата. Питер небрежно прощается и отправляется на поиски доктора Ксавьера, которого успешно вылавливает в ординаторской за оформлением карточек. Колпачок ручки, держащийся на её конце, подвергается взаимодействию со ртом хирурга, выбирающего между сжевать собственные губы до крови и деформировать уже потрёпанный наконечник. Максимофф не видит никакого удовольствия в том, чтобы перед ним оголить своё благородство, но не предупредить не может. – Доктор Ксавьер, – зовёт он, – у Вас, конечно, есть возможность изменить память, возместить изъятое, но мне можно было довериться. Я же вроде как клептоман, очевидно предположить, что тайком гидроморфон таскаю я. Только не поймите меня неправильно, у меня и без того репутация на соплях держится, а после этого случая точно переведут или вышвырнут насовсем. Я-то не расстроюсь, воровская жизнь мне подходит. Нужен я в этой больнице сильно. А без Вас здесь не справятся, так что… Чарльза, оставившего ручку в покое, перегружает прорвавшийся и, очень вероятно, нескончаемый объём слов, подразумеваемых извинений и пассивной агрессии. Опередив постепенное ускорение ординатора, он сам замораживает течение времени в пределах ординаторской и переваривает сказанное. Первый вывод, пугающий своей скоростью, недостачу обнаружили. Второй, ужасающий безнадёжностью, принятой Питером, он самовольно подставился. А, как и сказал Максимофф, репутация у него далеко не самая идеальная. Можно только представить, что ждёт его к концу дня, и предположить, что завтра он в первой хирургии не появится, как и в последующие дни. Морок развеивается, затыкая ординатора, в моменте разморожения осознавшего, что его же стихию обернули против него. – Никакой воровской жизни. Питер, я очень ценю то, что ты сделал, но тебе ещё и учиться, и работать, не расслабляйся раньше времени. Забудь о том, что наговорил в кабинете, – на долю секунды заглянув в его воспоминания, запинается Чарльз, – у миссис Бёрд. Бесконечно уставший Ксавьер получает слишком много энергичности от поступка Максимоффа и, пока тот думает над ощущениями, а его вообще-то жестоко перебили, почти похвалили и аннулировали им содеянное, нейрохирург бросается переубеждать заведующую. Сквозь группы врачей, знакомых и не особо, он пробирается к кабинету ответственной за отделении экстренной хирургии с набросанным планом жизни на ближайшие две недели, понимая только сейчас, в чём погряз по самые колени. – Гидроморфон забирал я, – без лишних стука, приветствия и каких угодно прелюдий признаётся Чарльз, поймав взгляд Мелани.