Кукольный домик

❀。• *₊°。 ❀°。

      Конец первого семестра. Месяц подготовки к сессии перед летом, на которое у каждого из труппы имеются планы. Саран не хочет оставаться в Сеуле, она вместе с родителями собирается свалить в Вашингтон на месяц их съёмок интернационального фильма для Нетфликс. Факультет актёрского мастерства из года в год ставит постановки известных пьес для сдачи сессии. Потоки с первого по четвёртый курс делятся на группы по тому количеству человек, сколько заявлено в экспозиции драматического произведения.       Их труппа скромная — одиннадцать человек, трое из которых заняты ролью обезличенных детей. Но оценка не зависит от размера текста, экзаменаторы обращают внимание лишь на тонкости игры. Три секунды экранного времени — три секунды такого блистательства, чтобы преподавать кинематографии надломил уголок губ в кривой усмешке. Госпожа Джу суровая женщина, ещё учившая мать Саран, Рю Соа, и выпустившая других мировых актеров театра и кино.       Будучи дочерью Рю Соа и Рю Джехена — Саран не мало страдает, помимо неё в K-ARTS учатся и дети чеболей, но от них не требуют столько, сколько требуют с неё. На хрупких плечах Саран возложены надежды на наследственную великолепную игру и успешность. Преподаватели хоть и уважают, но относятся предвзято, ведь ей в двадцать лет нельзя быть хуже сорокалетних родителей. Саран закончила школу искусств Ханлим с отличием, она упорно боролась за оценки своими усилиями, но одноклассники никогда не ставили её во что-то, ведь она дочь актёров. Саран бы могла ненавидеть родителей, только за что? — за большие возможности и финансовую поддержку. Ханлим — средняя школа будущих айдолов, лиц страны. Лишь единицы с четырнадцати лет не становятся трейни хотя бы малознакомой компании.       То, что Саран учится в Сеульском Национальном университете искусств, только её заслуга!       В актовом зале тишина, начало репетиции через пятнадцать минут, никто из труппы не спешит, но Саран возглавляет постановку и занимает соответствующую роль в пьесе. Нора Хельмер — центральная героиня «Кукольного дома» Генрика Ибсена. Пока Саран дожидается остальных актёров, в зал потихоньку вносят декорации и бутафорию второкурсники-дизайнеры. Они работают в союзе не первый год: дизайнеры, объединившись, изготавливают одежду и другие важные детали для постановки, а комиссия проверяет их качество.       Среди парней-дизайнеров, тащащих огромный шкаф, утончённо сделанный лишь из гофрокартона, Саран замечает выбеленную макушку Пак Сонхуна, который играет главу семьи Хельмера. Актёр указывает, куда ставить декорации, и поворачивается на взгляд, прожигающий его спину.       — О, Саран-и, привет! — выкрикивает через партер, повиснув на одном из красных зрительных кресел. Сонхун, как ему подобает, одет чисто и элегантно: выглаженные чёрные брюки с рубашкой, расстёгнутой на две пуговицы. — Спасибо, Даыль-хён, Джухёк-хен — Сонхун кланяется в благодарность за помощь и жмёт крепкие руки, незаметно для них, но заметно для Саран сразу же вытирая свою об штанину.       Для девушки подобный жест лишь доказывает благородное происхождение Сонхуна — бывшего члена сборной Кореи по хоккею, он уже как десять лет в отставке и только посещает по приглашению спортивные красные дорожки и участвует в ряду комиссии. Сонхуна не интересует лед, он, как рассказывал при знакомстве, всегда рвался на сцену — школьные постановки — его начало. Парень осторожно обходит ряды кресел и подбирается к Саран, уткнувшейся в распечатанный сценарий.       — Добро пожаловать домой, любимый муж, — усмехается Саран, привстав, чтобы приветственно обнять одногруппника.       — Нора, моя любимая Нора, — воздыхает он, тоже склонившись над измученным и изрисованным листком. — Там уже остальные идут, по крайней мере, я видел Коко и Джейка.       — Ясно, — равнодушно выдыхает Саран: ей легче сохранять безразличие, чем красочно реагировать на приход Нараи Коко — сердце и так страдает.       Она — уроженка Осаки, студентка с отличной завидной успеваемостью. Приехала из Японии для поступления в лучший ВУЗ Кореи, о котором мечтала с детства. По её же словам, её родная страна не пригодна для развития в актёрском мастерстве. Успешные люди Японии уезжают, заселяют либо Корею, либо США в погоне за славой. Впервые Саран увидела Коко на вступительных экзаменах, в жалкой длинной очереди, которая сокращалась: единицы проходили отбор. Но Нараи Коко потребовалось лишь пятнадцать минут, чтобы впечатлить приёмную комиссию в главном актовом зале. Она вылетела из кабинета, сшибая двери с петель, с счастьем на миловидном лице, которое придавало ей только красоту, непривычную для Саран, росшей среди детей богатых семей: вечно недовольных и высокомерных, для которых поступить в K-ARTS как зайти в собственную комнату.       Помимо успешного зачисления на курс, Коко набрала наивысший балл из всех поступающих, в том числе и Саран. По университету ходили слухи, парни-старшекурсники толпились у дверей лекционных залов, чтобы поглядеть на гордость заведения. А Саран сидела тенью, тогда она впервые почувствовала, как её снесли с пьедестала, для которого она была рождена. Её гордость, присущая всем детям знаменитостей, была растоптана. С Коко они не стали подругами, но Саран по сей день из угла наблюдает за ней, осознанно влюблённо воздыхая и ревнуя к парням, бегающим толпами за девушкой.       Благодаря изящной и в то же время простой Нараи Коко, Саран поняла себя: всю жизнь она горела лишь достижениями целей и упорной работой, и только в студенческие годы познало чувство влюблённости. И неважно, что Коко — девушка, душевных гомофобных терзаний у неё не было. К тому же Саран склонна ко мнению, что люди искусства любят иначе — утончённо и неправильно.       — Всем привет? — тонкий голосок эхом разносится по актовому залу, и Саран не оборачивается: по ежедневному сценарию Коко драматично прощается с каким-нибудь из ухажеров.       — Без пяти три, где остальные? — недовольно бухтит Саран, поднимаясь, и неудачно оборачивается, застав Коко за длительным прощанием, кажется, с третьекурсником-художником, Пак Гонуком.       — Она как обычно, — морщится Сонхун рядом, — как называются девушки, которые меняют парней, «мужичницы»?       — Я бы сказала тебе, как они называются, но, боюсь, это слишком жестоко, — Саран возненавидит себя, если хоть раз нелестно отзовётся о Нараи Коко.       Зря она обернулась, зря позволила подумать себе о том, как Коко счастлива с Гонуком, а не с ней. Но девушка красива рядом с ним, светится, нарядившись в смущённый румянец. Так обычно выглядят новоиспечённые парочки подростков, переживающие букетно-конфетный период. Они прощаются, когда в зал входят оставшиеся актеры: Коко лишь кланяется третьекурснику и на прощанье машет изящной ладонью. Из раза в раз Саран стала замечать, что Коко никогда не даёт парням касаться её — выставляет руку вперёд на навязчивые попытки.       Тихо идущую Коко опережают парни-актёры второго плана и Джейк, играющий роль доктора Ранка, — по совместительству лучший друг Саран с первого курса. Смуглолицый юноша бросает олимпийку на кресло с краю ряда и подходит к Сонхуну, протянув ладонь для рукопожатия.       — Нуна, тебе тоже привет, — Джейк улыбается Саран и та морщится, «нуной» он её зовёт из-за вредности и страсти к нелепым шуткам.       — Ага, привет. Костюм примерь, во-о-он там, — Саран не поворачивается к нему лицом, лишь открытым маркером указывает за ширму, на которой висят сценические вещи.       — А мой костюмчик готов? — полушёпотом спрашивает подошедшая Коко, вогнав хрипотцой голоса Саран в секундное оцепенение, из которого она выходит только благодаря пихнувшему её в плечо Джейку.       — Э… — Саран нервно прикусывает кончик маркера и оглядывается, вновь напоровшись на долговязую худую фигуру Коко. — На вешалке пальто и платок на столе, скажи Ханыль примерить тоже, её вещи рядом, — голос подрагивает, и девушка благодарна судьбе, что Коко не умеет стоять на одном месте спокойно.       Не иметь связей с одногруппниками для Саран — привычно, она все школьные годы провела в одиночестве, школьники обходили её стороной и неприятно тыкали пальцами издалека. То, что свободно общается только с Джейком — чудо, он, пожалуй, единственный близкий и понимающий человек. С такими одногруппниками, как Пак Сонхун, Саран общается только в пределах университетского корпуса.       Обычно Рю Саран сторожатся; Джейк не раз говорил, что её внешний вид пугающий: неглаженные растянутые футболки, спортивные штаны и редко — джинсы. Саран не печётся о внешнем виде, в K-ARTS она пришла учиться, а не заводить друзей. Даже свои густющие русые волосы девушка заплетает в неопрятные пучки толстой шёлковой резинкой и несколько раз на дне весь ужас поправляет. Саран не сторонница макияжей, её максимум — нанести тонким слоем бесцветный блеск на губы и подкрасить брови коричневыми тенями. На мероприятиях, устроенных родителями, ей полностью занимаются стилисты и на пару часов превращают из чёрного лебедя в прекрасного белого.       Иногда, когда она засматривается на Нараи Коко, то задумывается о её повседневном изяществе, отличном вкусе в выборе одежды, ведь все топы, открывающие её плоский живот, идеально сочетаются со светлыми юбочками и джинсами, а аккуратно собранные в высокий хвост длинные чёрные локоны — подчёркивают утончённость внешнего вида.       Если бы Саран заставили так ходить, она бы без сомнений спрыгнула с пятидесятого этажа родительской квартиры. Открытые вещи доставляют ей дискомфорт, все те платья, что висят у неё в гардеробе, девушка носила лишь единожды — чтобы поддержать родителей. За двадцать лет жизни Саран вставала на каблуки три раза: первый — в четырнадцать лет для семейной фотосессии, второй — в пятнадцать, когда мать повела её на шопинг в Калифорнии, и последний — на восемнадцатилетие, которое совпало с показом PRADA в Милане, на который пригласили её родителей как амбассадоров. В постановках Саран всегда просит заменить туфли на балетки, объясняясь преподавателю тем, что у неё проблемы с позвоночником — врёт не стыдясь.       — Она уже несколько дней с Гонуком ходит, — Саран и не замечает, как к ней подсаживается переодетый в костюм Джейк, и вздрагивает.       — Я рада за неё, — шикает она, привстав, чтобы закинуть маркер и сценарий на стол с бутафорией. — Как же я устала, Джейки, — выдох срывается с её сухих губ, и Джейк сочувственно приобнимает девушку за голову. — Закрою эту грёбаную сессию и до начала второго семестра не появляюсь в этой дыре.       — Найди себе в своей Америке девушку и переспи с ней, поможет. Ты вообще, когда в последний… кхм, ладно, — Джейк прокашливается в ладонь под натиском недовольного взгляда Саран. — Ну ждать ту самую — это нормально, наверное…       — Почему-то ты нихера не поддерживаешь, — слабо улыбается она, выпрямившись на кресле. — Всё, лезь на сцену и помогай затаскивать декорации.       Их постановка в сокращении — время ограничено, антракты недопустимы, актёры меняют мизансцены одну за другой в течение часа, что будет особенно оцениваться членами комиссии. Они всей труппой выбирали кульминационные моменты в пьесе, как их учили на парах по сценическому движению. Выбранное драматическое произведение обязательно сокращается для проигрывания на сцене, целиком постановки по количеству действия проигрываются только во время практических дисциплин. Для сдачи сессии же важно наличие хорошей дикции, умение взаимодействовать с персонажем и примерять амплуа героя, вне зависимости от их схожести и различий. Поэтому Саран взяла на себя роль жертвенной девушки, каковой априори не является. Она уступает Коко в пантомиме, что нужно её героини, но тем не менее не отказалась от главной роли в день распределения.       На Саран с первого курса вешают главные роли женских персонажей, в Ханлим же с ними было сложнее — они всей труппой участвовали в кастингах. В университете же большинство студентов лояльны: Саран руководит актерами — она и центральный персонаж, если того желает. В двадцатилетнем возрасте до людей больше доходит понимание того, что не от количества реплик зависит исход выступления, чем в подростковом. Преимущества Саран в её умении отдаваться процессу, несмотря на внешние раздражители: она может продолжить игру, даже если в актовый зал зайдёт кто-то посторонний и неприятный ей самой; девушка владеет режиссёрскими способностями, которые в ней пробудились на первом курсе, благодаря поддержке одногруппников.       Пока на сцену затаскивают декорации, Саран пробегается по наличию всех актеров: Сонхун — Хельмер, Ханыль — служанка, Коко — Фру Линне, Гювин — Крогстад, и останавливается она на Ким Гювине, пришедшем с опозданием и не посещавшим репетиции с конца прошлой недели.       — Гювин-а, подойди ко мне, — зовёт Саран, когда парень спускается со сцены.       — Да, нуна? — Гювин подходит почти впритык, опустив глаза на сценарий, в котором снова копается Саран. — Прости, прости, — жалобно стонет он, осознав причину обращения к нему. — Я температурил, очень жестоко.       — И при этом никто не знал, где ты и что с тобой, — Саран поднимает голову и строго смотрит в виноватые глаза.       — Э… Знали! У Коко спроси! — оскорблённо вскрикивает парень, оглядываясь по сторонам. — Коко, подойди, пожалуйста!       Его эмоциональный всплеск вгоняет Саран в неловкость, из-за которой она поджимает губы. Она не могла оставить Гювина после репетиции по причине актёрской этики: все устали, никого нельзя задерживать. Но ей было необходимо узнать о состоянии одногруппника и о его готовности к постановке.       К ним тихим шагом длинных изящных ног подходит Коко, видимо, обрадовавшаяся вниманием к себе, ведь на её лице сверкает улыбка. Девушка встаёт рядом с Гювином, заправив пальто, чтобы повязать его мягким ремешком с пластиковой пряжкой. Оно особо красиво сидит на ней, контрастирует с точёными чертами лица и лёгким нюдовым макияжем с острыми короткими стрелками. Саран встряхивает головой и подпирает ладонью подбородок, опершись на деревянный подлокотник. Ещё заметила Саран в привычках Коко смотреть пристально и с любопытством. Её глаза-пуговки блестят от того, как она мечется взглядом от Саран к Гювину в ожидании разговора.       — Вот, нуна, — Гювин хватает девушку за плечи и подталкивает к Саран. — Мы с Гонуком соседи по комнате, и когда Коко была у него, то видела, что я был при смерти! — заключает он, задрав подбородок.       Внезапно и Коко становится неловко, Саран замечает, как напрягаются её челюсти и ресницы подрагивают. Вряд ли она боится выговора, но Саран не собирается зацикливаться на глупостях, самой малость некомфортно и по большинству тревожно. Если бы рядом с ними стоял Джейк, он бы заметил, как его подруга дрожит, но его нет, значит — никто не видит. Саран тихо выдыхает, поднявшись с кресла и вырвавшись напротив Коко. Она ниже её на полголовы — и то больше.       — И что же ты, Коко, не сказала мне, когда я спрашивала? — Коко, вздрогнув, пятится назад, напоровшись поясницей на заострённый угол парты. — Ладно, забили, давайте репетировать, — ей легче сразу же сдаться, чем продолжить разговор.

❀。• *₊°。 ❀°。

      Второе действие. На сцене, заставленной мебелью, ходит из угла в угол Саран, прикусив указательный палец одними губами, она в смятении, под стать озабоченной Норе Хельмер. Пока она разгуливает назад-вперёд, на гостевом диванчике сидит Фру Линне, перебирая в руках «работу».       — Мужчине куда легче разделаться в таких случаях, чем женщине… — бормочет Саран, продолжая озабоченно разгуливать по сцене.       — Если это её собственный муж — да, — Коко не встаёт, она смотрит на «подругу».       Весь трагизм пьесы заключается в ущербном положении женщины в обществе. Нора — кукла мужа, его «птичка» и «белочка», которая закалена терпением. Её шантажируют и предают, но женщина продолжает терпеть, что приводит к расставанию. А Фру Линне, её подруга, изо всех сил, несмотря на собственное положение, старается помочь.       — Нора, ты что-то скрываешь от меня, — заключает Коко, отложив «работу» и поднявшись со старенького дивана. Она подходит к Саран, но не касается её — всё делает так, как написано в ремарках.       — Разве это заметно? — всё та же озабоченность не сходит с миловидного лица Саран. Она подбирали персонажей без соответствий с амплуа, но Коко с первой репетиции видит «красивую куклу» в девушке.       Коко точно помнит, что по сценарию она не дождётся ответа, ей придётся уйти. Ещё в старшей школе в Осаке она читала трагедию «Кукольный дом», и так и не поняла, а в чём заключается трагизм? Ибсен писал о тяжести жизни женщин среди общества мужчин и том, как они вынуждены прогибаться под них. Неужели он думает, что «красивые куклы» не способны существовать без опоры?       Фру Линне замирает, а вместе с ней и Коко, её глаза увеличиваются так, что их становится видно только Саран. Осознание пришло поздно — Коко его не ждала.       — Кристина! — Рю Саран вживается в роль, она её чувствует. Совсем скоро Коко заменит Сонхун, который будет распускать руки и прикасаться к девушке, как к своей собственности. Нора подходит к Фру Линне и берёт за ладони — такого нет в сценарии, — актёрам позволено своевольничать для того, чтобы передать пафос постановки. — Тс-с! Торвальд вернулся. Слушай, поди пока к детям. Торвальд не любит, чтобы при нём возились с шитьём. Пусть Анна-Мария поможет тебе.       И дальше Коко скрывается за кулисами, вырвав из рук Джейка предложенную бутылку воды; её мучает жажда, но не та, что в глотке, скребёт глубже — у сердца. Коко ненавидит мизансцены игры Сонхуна и Саран — слишком много касаний, много лишних слов и много драмы. Но ей выходить ещё не скоро, по сценарию она возится с костюмом вместе с Анной-Марией, нянькой детей Норы. Пропускает Джейка и Гювина, который около часа назад подставил её. Коко расправляет пальто, безобразно развалившись на стуле. В актовом зале стоит духота, открытые окна мало чем помогают — на улице тридцатиградусная жара.       Второе действие, хоть и сокращённо, но проходит как в тумане для Коко. Она то смотрит на сцену, то на свои руки, сжимая в одной из них бутылку, пока за её спиной ходят остальные актёры. Ханыль несколько раз садится рядом и заводит разговор, но быстро сдаётся — от Коко мало инициативы. Во время репетиций она не та, какой бывает вне сцены: сосредоточенная, молчаливая и потерянная, потому что разглядывает Саран, практически не перестающую играть.       В третьем действии второсортная драма между ней и Гювином. Раньше Коко любила участвовать в любовных линиях, сейчас же — ощущает тяжесть, когда учит реплики, в которых клянется в искренности чувств. Но она — будущая актриса кино и знает, что впереди её ждут испытания в виде отыгрывания и сексуальных сцен. Коко живёт, пока стоит на сцене и на неё смотрят зрители. И ей нельзя быть привередливой.       Отыграв животрепещущий фрагмент из пьесы — разлад Крогстада и Норы, — Гювин прячется за кулисами и Коко нетерпеливо, подобно капризному ребенку, выходит на сцену с костюмом в руках. Саран оборачивается на воображаемый скрип дверей и кладет руку на сердце, прикрыв глаза — она должна испугаться.       Сейчас Коко узнает обо всех тайнах, которые долго скрывала Нора: о подделки подписи, о связи с Крогстадом — её бывшим возлюбленным.       — Кристина, поди сюда, — тихо и хрипло шепчет Саран, а Коко всё ещё помнит, как Сонхун сжимал её подбородок и смотрел в глаза — под сердцем скребёт.       — Что с тобой? Ты сама не своя, — Коко наконец-то бросает платье, с которым возилась всё второе действие, и подходит к девушке.       Она думает: если бы Саран нуждалась в помощи, то в каких бы чувствах прибывала Коко? Впала бы в отчаяние, но они не так близки, чтобы всё стало явью. Вряд ли Саран подпустит к себе незнакомку — она обратится за помощью к Джейку. Коко внимательно выслушивает раскаяние бедной Норы, входит в положение, хоть и сама, по правде, пережила больше трагизма. Но сцена — не место для эгоизма.       Письмо, раскаяние — всё, как под пеленой, Коко вслушивается в реплики Саран и отыгрывает свои. Она целиком теряет рассудок, вообразив из себя ту Фру Линне, образ которой составлял Ибсен. Сочувствующая и жертвенная женщина, коей Коко не является — в ней, как она думает, нет ничего благородного. Коко мечется по сцене, потерявшись в признаниях Саран, всё, как наяву: отчаянность, безнадёжность и страх.       — Было время, когда он готов был сделать для меня всё, что угодно, — она поджимает губы, слизав остатки сладкого блеска, и смотрит в глаза Саран, словно сознаётся в потаённом.       Те, с кем водится Коко, — такие же; роль Крогстада подошла бы как влитая Гонуку, с которым она прилюдно общается. Но одно их различает — Гонук не шантажирует людей из-за желаний завладеть чем-то очень особенным для него. Второе действие почти подходит к завершению, во время репетиций они устраивают антракты, чтобы не повалиться с ног всей труппой.       Под конец акта изнеможённая Саран бросается в объятия Хельмера, повиснув на его крепких руках. И Сонхун прижимает её крепко, любовно — как положено супругам. Коко глядит на них со стороны и спускается к партеру, упав на кресло рядом с Гювином, с которым ей придется провести больше получаса за выяснением отношений героев.       — На перерыв! — они не задвигают занавес, оставив всё как и есть. Саран спускается со сцены и идёт к парте, схватив сценарий. — Джейк! Реплики перепутал, будь внимателен, — кричит, перелистнув страницы сценария.       Ей подвластна и режиссура, Саран способна контролировать процесс репетиций и труппу актёров; наблюдая со стороны, Коко восхищается её многогранностью. Среди множества ролей и голосов Саран смогла определить ошибку. Одно из немногих правил на сцене: забыл слова — импровизируй так, чтобы зрители поверили, но Джейк, видимо, не смог — растерялся, и кроме Саран никто не заметил.       — Кто может сходить за кофе? — она роется в чёрном шопере, который ей привезли родители с выставки в Париже, доставая из него карт-холдер. — Я угощаю.       — Какая ты щедрая, нуна, — щебечет Джейк, оживая после её же замечаний. — Но, дорогая, мне нужно будет покинуть вас. Сегодня игра на центральном стадионе, нужно поддержать брата, — он виновато улыбается и хватает сумку с кресла, нацепив через плечо.       — Я тоже хотел чуть позже отпроситься, — чешет затылок Гювин, которому и рот бы не стоило раскрывать об очередном прогуле. — Если Джейк-и уходит, то я тоже… наверное.       — Ну нормально, ребят, — Саран не должна злиться, но сдача сессии зависит от всей труппы актёров, а сейчас в преддверии экзаменов многие сбегают с репетиций. — Мы когда обсуждаем время репетиций, вы чат читаете вообще? Помимо нас сюда приходят и другие группы, нам отведено три часа, мы отзанимались здесь не больше часа. Мне другой группе что сказать?       Стоя в стороне, снимая остатки реквизиционной одежды, Коко поджимает губы — она видит, как устало трясётся Саран, на которую взвешено большинство обязанностей. Её труд уважают, но он никак не встаёт в противовес с потребностями остальных актёров. Коко хочет и не хочет вмешиваться, не знает, какая позиция будет верна, оттого только слушает издалека. Саран измучена, её мягкое лицо пятнами краснеет, но лоб и подбородок остаётся бледными, как кожа в слое грима.       — Если бы вы заранее, сказали, что у вас дела, я бы постаралась отпросить нас с последней пары, чтобы порепетировать, — вновь Саран говорит об уступках, на которые она готова пойти не только ради сессии, но и всей группы.       К ней со спины подходит Джейк, сжав руками плечи — массирует, но Саран не помогает. Она выдыхает и отходит от него, чтобы найти в сумке свой телефон и взглянуть на время. Почти вечереет — половина пятого на часах.       — Блядство, — Коко впервые слышит, как девушка публично бранится, и понимает, насколько же она разочарована. — Если на следующей репетиции будет такая же хрень, то я откажусь от труппы. На данный момент, у вас не должно быть ничего важнее, чем подготовка к экзаменам, уяснили? — сквозь зубы проговаривает Саран, рассматривая каждого актера — одного за другим, все выстроены напротив неё в линию, кроме Коко, застрявшей у ширмы.       Девушка увядает, когда в зале, на первый взгляд, никого не остаётся. Одногруппники, попрощавшись, уходят, оставив её в одиночестве. Смысла продолжать репетировать без двух главных актёров нет. Саран — трудоголик, коих Коко ни разу не видела, для неё странно браться за необязательную работу. Но больше всего Коко восхищена тем, что Саран, являясь дочерью известных актёров, не пользуется их авторитетом, набивая свой. Живя в Японии до восемнадцати лет, Коко наблюдала за игрою Рю Соа и Рю Джехёна — ими она была вдохновлена.       Для Коко честь быть знакомой с самой Рю Саран и выступать под её началом. В ней она видит схожие черты с родителями, ту же страсть, что они показывают по телевидению. Только ей Коко может насладиться в нескольких шагах от себя.       В лёгких саднит от горячего воздуха, и Коко прокашливается, тихо и скромно, зажав рукой рот, но Саран всё равно слышит и боязливо оборачивается, будто все время, что за ней наблюдали, она творила непристойности. Но нет — девушка сидела спокойно, отдавшись кратковременной рефлексии. Коко, не видя уже смысла прятаться, выходит, направившись к первому ряду партера. Из-за сегодняшнего вздора никто не спустил со сцены декорации — следующая группа будет негодовать.       Дыхание учащается, а сердцебиение, наоборот, замедляется. Коко присаживается совсем рядом, соприкоснувшись с девушкой локтями. Хоть они и смотрят друг другу в глаза, всё равно остаются незнакомками. Коко знает о Саран малость, что её родители знамениты, а Саран о Коко — что она изо дня в день гуляет с разными парнями.       — Мне стыдно, — шёпотом начинает Саран, разглядывая сцену, заставленную мебелью. — Я могла их просто отпустить.       — Ты сделала всё правильно, — Коко не перебивает тишину, не повышает тональность голоса. — Они не понимают важность происходящего, С…       — Онни, можешь называть меня «онни», ты же младше меня, — их разница не так велика, но все полтора года Коко выдавливала из себя только «Саран», с завистью слушая, как девушку называли и «нуной», и «сонбэ», и «онни».       — Хорошо, он-ни… — Коко смакует на языке свои слова, как сладость, и застенчиво улыбается. — Ты будешь занята после того, как вернёшься в общежитие? — Саран приподнимает светлую бровь и качает головой — сегодня она устала, чтобы чем-нибудь ещё заниматься. — Может, сходим поедим говядины и выпьем? Тут недалеко от кампуса есть хорошая закусочная.

❀。• *₊°。 ❀°。

      Стеклянные дверцы душевой кабинки запотевают, кипяток хлыщет по бледной коже, стекая в сливное отверстие. Саран прижимается лбом к стенке и громко дышит, пытаясь осознать, что она без колебаний согласилась выпить с Коко, которую каждодневно избегала. Через полчаса ей придётся сидеть с девушкой за одним столом и разговаривать — они узнают друг друга ближе. Саран и представить не могла, что когда-нибудь останется с Коко наедине, наслаждаясь её компанией.       Все полтора года она, как заблудшая душа, скиталась по коридорам университета и боялась говорить с ней вне актового зала. Саран думает, что Коко одарила её снисхождением из-за жалости — позвала расслабиться за выпивкой. Под сердцем скребёт; девушка смотрит в своё отражение в запотевшем зеркале и накрывает ладонью маленькую грудь, которую всегда прячет за толстыми тканями толстовок. Коко ждёт её на стыке корпусов общежития, наверняка переодетая в лёгкое платье или топ с тонкими прозрачными лямками.       — Сука… — жалобно скулит Саран, спустив руку ниже, на пах. С приходом влюбленности пришла и потребность ласках. Она не помнит, когда впервые сорвалась и мастурбировала на красивое тело Коко, которое видела сквозь дверцы кабинок душевой в раздевалке спортивного зала.       Нараи Коко ждёт её, пока Саран бесстыдно ласкает себя, вжимаясь пальцами в розовую бусину клитора. Ей противно, но приближающийся оргазм не позволяет остановиться. На кончиках пальцев призрачные липкие капли, которые Саран с возникшим отвращением смывает под потоком прохладной воды.       В комнате прохладно — кондиционер работает на полную мощность; Саран смотрит на настольные часы и ускоряется. Она не расценивает прогулку, как свидание — не имеет право, но всё же желает хорошо выглядеть. У неё нет парадных вещей, платьев или юбок, Саран перевезла из дома только чемодан с футболками, толстовками и джинсами.       Десять минут до выхода. Саран роется в ящике прикроватной тумбочки и отыскивает серебряную цепочку со стекляшкой. На ней серый лонгслив с глубоким вырезом — шея открыта и торчат черные лямки бюстгальтера. Она всё ещё сомневается: стоит ли надевать цепочку и подчеркивать ею выразительность ключиц. Но время подгоняет — девушка запрыгивает в кроссовки и выходит из комнаты. На тусклом свету коридорных ламп камешек, залегший меж грудями, сияет.       Выходить на люди в открытых вещах для Саран непривычно, не съёмки же, вовремя которых она терпит и софиты, и вспышки. Но лонгслив и классические чёрные шорты сидят на ней утончённо, подчёркивая прелести фигуры и невысокого роста. Ещё минута — и Саран встретится с Коко, уже стоящей внизу лестничного пролета, — она её видит, уткнувшуюся в мобильный телефон. Шаги ускоряются, дыхание учащается, и стоящая в двух шагах от Саран Коко поднимает голову. Её пухлые губы расплываются в приветственной красивой улыбке, оголяющей верхний ряд белоснежных зубов.       — Привет? — неловко здоровается Коко, наклонив голову вбок и крепче прижав к ногам сумочку на лямке-цепочке. — У тебя… у тебя красивая шея, онни, почему ты прятала её за балахонами? — Саран задыхается — страннее комплиментов она не слышала, оттого вдвойне интимно и приятно.       — Не особо люблю открытые вещи, если честно, — её шея, названная красивой, краснеет беспорядочными пятнами, которые Саран растерянно растирает ладонью.       — А зря… Думаю, тебе бы подошла небольшая татуировка на ключицах, — Коко подходит ближе, а Саран бездыханно замирает, опустив глаза в пол. — Пойдём, а то я с утра даже не обедала.       — Я угощаю, — бормочет Саран, всё так же боясь взглянуть на девушку. В порыве растерянности, она не успела рассмотреть Коко, внешним видом которой всегда восхищается. — Ты хорошо выглядишь, — смущённо, как девочка-подросток.       — О, правда? — Коко слегка наклоняется вперёд, чтобы выровняться с собеседницей, и улыбается. — От девушек слышать комплименты вдвойне приятно.       Может быть, и так; Саран привыкла к комментариям по поводу внешности от матери и гостей в их загородном пентхаусе, иногда — от фотографов. С обычной несуетливой жизнью она познакомилась только на первом курсе, когда по собственной воле съехала от родителей в общежитие. Чаще подобные ей дети выбирают житиё в квартирах-многоэтажках рядом с территорией кампуса. Но Саран хотела самостоятельности — и по сей день не жалуется. Ей хорошо тесниться в небольшой комнатке, главное — есть душ, в общественных она брезгует находиться.       На территории кампуса всё серьёзно: выпускают только по студенческому билету или другим бумагам, подтверждающим личность и принадлежность к университету. За воротами — главная дорога, которая ведёт на торговую улицу, куда, насколько знает Саран, ходят почти все студенты, чтобы отдохнуть и перекусить. Сама Саран обходится доставками и буфетом в отдельном корпусе, куда мало, кто ходит из-за завышенных цен. Девушки идут вдоль отгороженного тротуара, и Саран боязливо оглядывается — вдруг кого встретят.       Уже в нескольких шагах от поворота на торговую часть района Сокгван, в нос тонкой струйкой ударяет запах жаренных традиционных закусок. Саран прокашливается, живя с рождения в Южной Кореи, она всё ещё не привыкла к резкой вони от специй. Родители всегда кормят её низкокалорийными блюдами, а сама она в основном питается итальянской кухней.       — Ты аж побледнела, онни, — легко смеётся Коко, осторожно коснувшись ладонью полуобнажённого плеча Саран. — Корейская кухня безупречна.       — Мой максимум — кимпаб, — признаётся Саран, остановившись, чтобы отдышаться. — Я ни разу не ела самгёпсаль и пулькоги, — Коко охает на откровения и берёт девушку за обе руки, сжимая.       — Ты обязана попробовать! Здесь ещё готовят очень вкусные домашние токпокки. Нам точно нужно идти! — она возбуждённо дёргает Саран за ладони и несильно тащит вслед за собой, в самую глубину улицы.       Многоэтажные здания напичканы сверху донизу вывесками со светящимися надписями. Ночью здесь красиво, думается Саран, когда они проходят мимо круглосуточного бара, охраняемого двумя амбалами с дубинками. Она дивится тому, что, живя здесь двадцать лет, ни разу не прогуливалась по низшим улочкам и не заглядывала в забегаловки с домашней едой. Коко отпускает только одну её руку, а другую продолжает держать, будто бы взяв ответственность за сохранность Саран. Перед глазами пролетает ещё несколько ярких вывесок, и девушки, наконец, подходят к стеклянной двери с надписью «открыто». Саран не успевает разглядеть название заведения, Коко вталкивает её внутрь и тянет к свободному столику, который приметила ещё тогда, когда они стояли снаружи.       На каждом из десяти столиков расположены грили, обставленные баночками со специями для готовки. Девушки садятся друг напротив друга, и Саран испытывает неловкость, столкнувшись с блестящими глазами Коко, которая рассматривает тонкую книжку меню.       — Позволишь мне выбрать? — Саран лишь кивает и сама не притрагивается к меню, разглядев на нём жирные отпечатки. — Здесь есть персиковый соджу и яблочный… пробовала?       — Ничего из этого, — смущенно потирает щёки и тянется за телефоном. — Я никогда много не пила, только пару бокалов с родителями на мероприятиях.       — Какая ты невинная, онни, — Коко беззлобно смеётся и взмахом руки подзывает близ стоящего официанта. — Нам, пожалуйся, двойную порцию токпокки и по двойной порции свинины и говядины. А ещё, пожалуйста, персиковый и клубничный соджу, — она диктует уверенно, не сбиваясь, и исподлобья смотрит на Саран с лёгкой улыбкой.       Старенький официант с редкой седой бородой кланяется и уходит в кухню. А Саран удивляется тому, что на мужчине из формы только грязный фартук. Наверное, так и должно быть — успокаивает она себя и нервного улыбается. Придорожные забегаловки слишком отличаются от ресторанов в центре Сеула, из которых Саран зачастую заказывает доставку. Дорого, но проверенно и качественно.       — Думаешь, мы столько съедим? — робко спрашивает Саран, облокотившись подбородком на ладонь.       — Будь уверенна, онни, — Коко с нежностью улыбается, повторив позу собеседницы. — Мне кажется, тебя это всё пугает. Чем ты обычно питаешься?       — Доставка, — на выдохе. — Иногда в буфете. Там мало народу, можно спокойно поесть.       — Ну да, цены там заоблачные. Была там пару раз, — Коко расправляет тканевую салфетку и кладёт на колени. — К сожалению, у моих родителей не так много возможностей. Я и поступила сюда по везению, — негромко начинает она, вогнав Саран в растерянность. — Но когда я жила в Осаке, я частенько ходила в корейские ресторанчике в центре Ханнан.       Их завязавшийся разговор перебивает приход того же старенького официанта, который составляет на стол дощечки с сырым мясом. Горячую миску с токпокки выносит молоденькая девушка, видно, подрабатывающая в закусочной во время учебы. Саран не впечатляет едкий запах, специи мешаются в воздухе и от нескольких занятых столиком несёт подгоревшим маслом. Мужчина берёт с подноса две бутылки соджу и рюмки, ставя их на край стола; официанты вежливо кланяются и уходят.       — И часто ты здесь бываешь? — в закусочной не шумно, но Саран всё равно оглядывается и выдыхает.       — Не так давно начала ходить. Гонук мне показал это место, они здесь частые гости с друзьями, — от упоминания имени ухажёра Коко девушку мелко потрясывает. — Можем после сдачи сессии сюда прийти? Как смотришь на это? Сюда обычно приходят отметить что-либо небольшими компаниями.       — Вы встречаетесь? — она ненамеренно игнорирует предложение, скорее — поддаётся порыву и возможностям, пока они наедине. Саран опускает глаза и первое, за что цепляется — бутылка соджу.       На вкус — голый спирт с лёгким оттенком клубники. Саран пьёт машинально, налив полную рюмку, ей и горько, и сладко, а Коко с нескрытым удивлением наблюдает, поднеся кусочек свинины к грилю.       — Вовсе нет, — девушка отмахивается и кладет на тарелку Саран кусочек жаренного мяса, чтобы она закусила после выпивки. — Вот как это выглядит со стороны. Но между нами ничего нет.       — Он так бегает за тобой, — Саран прокашливается, натирая покрасневшую шею. Её ведет от выпитого и вкус мяса на чувствуется на языке. — У тебя до Гонука ещё кто-то был.       Наверное, Саран чересчур бестактна, раз Коко замолкает и сосредотачивается на прожарке мяса. Тарелка постепенно заполняется пахнущими маслом кусочками с прослойками жира, Саран, задумавшись, палочками пихает их в рот, пытаясь избавиться от горячи на языке. Соджу ей не понравился, слишком резкий вкус, разжигающий неприятное пламя в глотке и пустом желудке. Коко тоже пьёт, но искусно — преподносит стопку к губам и потихоньку глотает. На ободке посуды остаются следы её неяркого блеска.       От второй стопки щёки белолицей Коко краснеют красивыми пятнами — как румянец. Девушка добирается до говядины и через стол палочками протягивает Саран кусочек, и та обхватывает его губами. Она не должна была вставать и действовать, но Саран хотелось быть смелой — впервые попробовать что-то из чужих рук. Мясо тает на языке то ли от готовки, то ли от самой Коко. Саран нравится говядина, из-за которой они пришли в закусочную изначально. Под лёгкой алкогольной дымкой она тянется за бутылкой соджу и обеим наполняет рюмки до краев.       — Я не умею отказывать, онни, — наконец-то Коко говорит, облокотившись щекой на ладонь. — Я ни с кем не встречалась эти два года. Мы просто общались. И не занимались сексом. Всё-таки я немного не такая, как говорят обо мне остальные.       — А… Коко, — выдыхает Саран, потерев красные щёки. — Спасибо, что доверила мне это.       — Мне кажется, ты хороший человек. Расскажешь мне что-нибудь о себе? — Коко осторожно мешает палочками токпокки в глубокой миске и пододвигает к Саран.       — У меня скучная жизнь. Мне с детства было тяжело общаться людьми, поэтому многие считают меня странной. Даже моя мать. Я какое-то время посещала психолога, чтобы уверить её, что я просто интроверт, — вспоминая прошлое и рассказывая о нём, Саран становится непривычно легко на душе. — Да и с родителями тяжело, ну… ты понимаешь почему, — Коко сочувственно кивает. — В универе стало легче с общением.       Какое-то время Коко казалось, что Саран — типизированный отпрыск известной семьи: эгоистичная, излишне самоуверенная и горделивая. Но начав хотя бы малость с ней контактировать на репетициях, Коко осознала — она глубоко заблуждалась. В том мире, в котором живёт она с рождения, принято судить поверхностно — по «обложке». Наверное, из-за такой привычки у Коко никогда не получалось находить друзей-девушек. Те сами, подобно ей, судят всегда по первому взгляду. Коко знает, что она броская и незаурядная. На неё вешаются парни, признаются и клянутся в любви, но оно ей не нужно. Раздражает.       Девушки недолго говорят о семьях — Саран тяжело, а Коко не настаивает. Начинает лишь тогда, когда девушка ненавязчиво спрашивает о родительских профессиях. И Коко нечего стесняться: мать шеф-повар в ресторане её давней подруги, а отец офисный работник. Всё, дальше разговор не складывается. На всплеске эмоций Коко выпивает лишнего, прося у официанта принести ещё соджу, да и Саран не трезва — полощет рот терпким алкоголем, заедая остатками рисовых палочек. Они напиваются смешно, как школьники в первую безответственную гулянку. Для Саран компания Коко оказывается приятной, легкой в беседах и простой в физическом контакте.       Чем дольше они сидят, тем Саран становится свободнее; она оценивает девушку, как предмет личного обожания, понимая, что вряд ли ошиблась. Коко не шаблонна, наоборот, настоящая — люди должны быть такими же. Местами девушка застенчива — как на репетициях, и разговорчивая в темах, в которых она уверенна. Но больше всего Саран понравилось обсуждать с ней личное, сокровенное — Коко человек, которому хочется довериться.       До закрытия общежития остается чуть больше сорока минут, по условиям проживания им нельзя возвращаться позже десяти часов, и желательно предупреждать о отсутствии. Саран неуклюже оплачивает счёт, как и обещала, в первый раз промазав карточкой по терминалу, но Коко ей помогает, мягко взяв ладошку и приложив к экрану. От прикосновений её больше развозит, всю дорогу девушка идет отстранённо — на расстоянии вытянутой руки. Когда они шли до закусочной, путь растянулся на двадцать минут, но идти в обратном направлении оказывается быстрее.       Спрятавшись в тени — где-то сзади, — и отставая на один шаг, Саран видит, как хрупенькое тело Коко шатает из стороны в сторону, словно тонкую тростинку. На улице не так холодно, и девушки одеты по погоде — видимо, Коко чересчур пьяна. Уже стоя у дверей в общежитии, Саран чувствует лёгкое отрезвление и роется в карманах шорт, она точно брала с собой пачку жвачки.       Ей приходится взять Коко под острый локоть и прижать к боку, чтобы выровнять шаг пьяной девушки. Комендантша пропускает их с презрением и только тогда, когда Саран отыскивает оба студенческих, неловко прощупывая одежду Коко.       — Онни… — вздыхает Коко; когда они подходят к главной лестнице, девушка прижимается носом к шее Саран и бормочет: — Красивая… так вкусно пахнешь.       — Тише-тише, какая у тебя комната? — Саран затаивает дыхание, её сердце болезненно трепещет.       — Сто двадцать первая, налево и до конца, — подсказывает она, крепче прижавшись к телу Саран и обхватив витиеватой рукой за тонкую талию под мешковатым подолом лонгслива.       Идти недалеко — около двух минут. Мучительных для Саран, потому что ладони Коко ощупывают её кожу под вещами. Она и не представляла, что, на вид скромная девушка, может вести себя так развязно и тактильно. Но Саран приятно, хоть она и скрывает чувства под уставшей гримасой. Корпус, в котором живёт Коко знатно отличается от того, по территории которого Саран ходит каждый день. Другая планировка, фиолетовые стены и широкие двери.       Корпус с комнатами для двойного проживания. Насколько Саран знает, в них селятся те, у кого нет средств для платы за общежитие. Цена за него не маленькая, но она не интересовалась — главное, что рядом нет соседней койки. Комната Коко одна из самых дальних — у окошка, напротив двери с табличкой «131».       — Где ключи? — в вполголоса спрашивает Саран.       — Где-то были… Прости, — выдыхает, пытаясь вытряхнуть сумку, но Саран её останавливает. — Я безнадёжна.       — Успокойся, — голос Саран становится строже, и Коко прижимается спиной к побеленной стенке. — Вот он, нашла.       Наблюдая со стороны с пеленой хмеля на глазах, Коко всё больше убеждается в безбожной красоте девушке, особо зацикливаясь на шее, к которой она уже прижималась. Саран пахнет дорого и строго, но сладкий аромат тела подавляет насущную терпкость. Ещё она властна, когда на неё полагается слабая сторона, и Коко сейчас именно ей и является. Поджав сухие губы, на которых не осталось ни капли липкого блеска, девушка проходит мимо Саран к раскрытой до маленькой щелки двери и останавливается, сложив руки на упругой груди.       — Зайдешь? — Коко не знает, какой демон ей овладевает, но она настойчиво смотрит на растерявшуюся Саран. — У меня нет соседки, в этом году я живу одна, — и махом разворачивается, проходя внутрь и по звуку скромных шагов понимая, что Саран соглашается.       В комнате, предназначенной для двух жильцов, просторно, сторона с пустой кроватью не занята, а та, где ютится Коко — завешана распечатками текстов, которые сквозь гущу темноты совсем не разобрать. Саран обнажёнными участками кожи ощущает лёгкий холодок и обнимает себя за плечи, попятившись спиной к стенке. Наедине в тишине — неуютно и беспокойно, и шебуршания вещей не слышно, хотя Саран казалось, что Коко полезла что-то искать.       Замерев в центре огромной комнате, на куске ворсистого коврика, Саран ненадолго прикрывает глаза — под веками от легкого опьянения плавают в темной муте мазутные узоры. Тишина становится невыносимо тревожной, и девушка оборачивается, но сталкивается лицом к лицу с хозяйкой комнаты, уткнувшись носом в мягкую щёку.       — Онни… — Коко шепчет, прижавшись теплыми губами к скуле на покрасневшем лице. — Ты такая вкусная… очень вкусная, — влажный язык проходится по горящей коже, останавливаясь рядом с подбородком.       Тело Саран обдает жаром, колющим кости под слоем кожи; она задыхается, сомкнув глаза до густой темноты и старается не переставать дышать носом. Гладкие ладони Коко проникают под подол лонгслива, нащупывая пальцами впалый живот, со скручивающимися внутри органами. Губы девушки скользят ниже — они впечатываются в незащищенную шею, помечая ее влажной односторонней дорожкой. И Коко не сдерживается — вгрызается зубами в выпирающую ключицу, а Саран постыдно стонет, нащупав руками шнурки-завязки на топе девушки, чтобы вцепиться в них.       — Коко, подожди… Стой, — Саран тянет за белые верёвки топа, но только распускает их, оголив Коко спину. — Я…       — Мне не нравятся парни, онни… — шёпотом сознаётся девушка, подняв глаза на освещённое лунными лучами лицо. — Никогда не нравились… Мне нравишься ты, онни, — целует туда, где ранила до покраснения. — И я тебе нравлюсь, скажи это, скажи, онни…       — Ты пьяна, — всё, что говорит Саран, но не отстраняется, а Коко лишь улыбается и ныряет вниз, к ногам, обхватывая их обеими руками. — Ну хватит, Коко…       — Я видела, как ты на меня смотришь, — одной ладонью Коко задирает мешающийся подол, а свободной лезет к ширинке на чёрных брючных шортах. — И слышала, как с Джейком меня обсуждала.       Крах, падение с высоты и проигрыш. Когда-то Саран снесли с пьедестала, а сейчас закапывают в глубокую безымянную могилу. Она уверяет себя, что Коко просто шутит, веселится, как в последний раз. Но её руки, смело скользящие в отдернутые шорты, — опровергают все домыслы Саран. Ноги ослабевают, дрожат, а между ними горит ясным пламенем. Коко не спешит проникать под ткань бесшовных трусов, она рисует пальцами узоры на мягкой, шелковистой коже у самой промежности.       — Так я тебе нравлюсь, онни? — как Саран раньше не смогла заметить, что Коко дразнит её обращением, словно смакует его на языке, чтобы после выдать налегке и со вкусом. — Ты мокнешь от моих слов.       — Коко… Я… — Саран прикусывает нижнюю губу до крови, которую чувствует тёплой струйкой во рту. — Н… Нравишься, — признаётся с болью, будто теряет рассудок и обмякает в таких же хрупких руках.       — Я хочу тебя поцеловать, онни, мне можно это сделать? — жалобно скулит Коко, резко поднявшись на обе ноги и выровнявшись с Саран.       Их первый поцелуй жарок и наполнен страстью. Саран привстаёт на носочки кроссовок и прикасается к чужим губам сама, вжавшись в них так, будто Коко намеревается сбежать от неё. В голове вереница неправильный мыслей, Саран не должна сейчас думать о чём-то другом, кроме Коко, к которой питает больше, чем симпатию. Губы горят у обеих, легкое покалывание одолевает, и Саран легонько отстраняется, утерев влагу с подбородка рукавом лонгслива.       Но Коко долго не сдерживается, втягивает в горячий поцелуй обратно, обхватив ладонью затылок и плотно прижав к себе. Свободной рукой она лезет под подол кофты и нащупывает на спине застёжку лифчика. Теплые пальцы свободно стягивают бюстгальтер и выкидывают за спину. Саран чувствует свободу в теле и выдыхает, всё время её грудь норовилась взорваться от происходящего.       — Я так долго держалась, онни… — Коко не успокаивается: то скулит, то стонет, поглаживая всё тело девушки лёгкими прикосновениями. — Ложись, — она толкает Саран на заправленную кровать и наваливается сверху.       Вес её естества неощутим, она — как фарфоровая кукла, упавшая с подвесной полки и с трудом оставшаяся целой. У Коко не скрытые намерения, следом за лифом она под растерянным взглядом девушки снимает её последний элемент верха, скрывающий наготу красивой маленькой груди. Гладкие розовые соски затвердевают от осторожных касаний подушечками пальцев. Саран впервые касаются так интимно и непринуждённо вкупе с любованием. Язык проходится по ареолу, кружа и всасывая набухшую бусину. Коко старательно ласкает обе груди, оставляя дорожку влаги от языка. Она задирает голову, чтобы взглянуть на содрогающуюся Саран, и удовлетворенно опускает одну руку в шорты, наконец-то, вторгнувшись под бельё.       — Тебя никто не касался так, онни? — дразнит, всосав губами твёрдый сосок, а пальцами раздвинув влажные складки. — Такая мокрая и красивая…       — Молчи… п…пожалуйста, — Саран закрывает рот тыльной стороной ладони и свирепо дышит, зажмурив глаза. — Коко…       Длинные пальцы, пропитавшиеся естественной влагой, давят на покрасневшую бусину клитора, и Саран давится заглушенным стоном, впившись зубами в собственную кожу. Коко старательно гладит её, теребит опухшие складки и кончиком проникает в нутро. Её партнёрша оказывается девственна, настолько, что Коко дрожит, поддавшись чувствам обожания.       — Хочу тебя попробовать, — признаётся она, скользнув вниз и оставив влажные, набухшие соски в покое.       — Это гряз…грязно… — паникует Саран, успев только схватить девушку за длинный хвост, но никак не остановить. — Не нужно, — она молит, только её скулёж больше подталкивает к действиям.       Шорты вместе с нижним бельём отлетают к стенке, и Саран становится нагой, неприлично уязвимой. Её кожу обдаёт то жар, то холод, а касания Коко провоцируют дрожь и зуд. Ноги оказываются разведены так, что промежность пульсирует, и Саран пытается закрыться руками, но Коко останавливает её, приблизившись лицом к паху с дорожкой медленных и пылких поцелуев.       Как только влажный язык касается взбухшего клитора, Саран вскрикивает и впивается ногтями в покрывало. Коко играет с её промежностью: то всасывая бусину губами, то облизывая её. Но тяжелее терпеть становится тогда, когда Коко размашистым движением проводит языком вдоль, остановившись у сжимающейся красивой дырочки влагалища, толкнувшись внутрь.       — Я сейчас… сейчас кончу, перестань… — Саран вжимается головой в подушку и хныкает, чувствуя, как по её телу резвым потоком движется наступающий оргазм.       Ноги ослабевают и скрючившиеся в спираль органы отпускает. Саран учащённо дышит, прижав ладонь к груди, и опускает глаза на Коко, отступившую от неё с влажными губами. Она не поспевает за её действиями, пропускает мимо глаз то, как Коко взбирается сверху и прижимается в горячем поцелуе, задев набухшие уста Саран зубами.       — Подожди немного, онни, я ещё не закончила, — воодушевлённо и совсем не устало щебечет Коко, попутно стягивая с себя топ.       И Саран ловит свои мысли на том, что хочет прикоснуться к бледной груди, но сил на движения не осталось. Она лишь следит за тем, как Коко постепенно обнажается и устраивается между ног. В животе вновь вяжет, особо приятно от неясного вида промежности Коко, которой она легонько прикасается к Саран, приподняв ее ногу.       — Господи… — девушка вздыхает, сжав челюсти. Ощущать тепло и влагу Коко приятней, чем её язык внутри.       Горячее трение усиливается и Саран поддаётся, вскинув бёдра навстречу. Их набухшие промежности соприкасаются, сочатся влагой и пульсируют. Последние силы покидают дрожащее тело, Саран прикрывает глаза, но точно чувствует, как девушку бьёт в приятных конвульсиях от нахлынувшего оргазма. Ей жаль, что от бессилия она не смогла в полной мере насладиться Коко, но ощущений оказывается достаточно, чтобы безудержно кончить во второй раз.

❀。• *₊°。 ❀°。

      Через полупрозрачные нежно-розовые жалюзи проникают тёплые лучи раннего летнего солнца. Вокруг, на ощупь, мягко и уютно, Саран переворачивается на левый бок и свешивает обнажённую ногу с постели. Её обдаёт прохладой, и кожа девушки покрывается крохотными мурашками. Саран не чувствует, как её накрывают сверху чем-то тонким, она лишь закидывает руку на близлежащую подушку. В комнате тишина, разбавляемая шелестом тетрадных листьев. Девушка ворочается из стороны в сторону еще несколько минут и после слабо раскрывает опухшие веки с переплетенными длинными ресницами. Интерьер комнаты пугает её — она не сразу понимает, где находится.       — С добрым утром, онни, — нежный голос выводит её из оцепенения, и Саран поворачивается, напоровшись на сгорбленную фигуру Коко, сидящей на соседней кровати с пластиковым планшетом в руках.       — Сколько время? — спрашивает Саран, водя рукой по кровати, чтобы найти телефон, но не находит и поднимается, прижав тонкое одеяло к обнажённому телу.       — Мы прогуляли две пары, — с лёгкостью говорит Коко и улыбается. — Да бровь, раз в жизни, наверное, можно, — она поднимается с кровати, направившись к постели, на которой сидит Саран.       — Наверное, — девушка выдыхает, подняв глаза на подошедшую Коко. После ночи взгляд прояснился, одногруппница теперь видится чётче и прекрасней, но Саран слишком смущена. — Ты ела? Давай закажем доставку?       Но заместо ответа девушка получает настойчивый поцелуй в губы, которым Коко её затыкает, обхватив за мягкие щёки. Саран не сопротивляется и ударяется спиной о прохладную стену, позволив Коко взобраться на колени, укрытые одеялом. Её вес до сих пор не ощущается, наверное, Саран сходит с ума — позволив так распоряжаться с собой.       — Ты мне нравишься, онни, — шепчет Коко, замерев у уха; она нежно выцеловывает несуразный рисунок на щеке, который перебирается на лоб, и останавливается. — Очень сильно нравишься.       Для Саран тяжело прямо говорить о любви, она опускает голову, уткнувшись в острые ключицы, и вдыхает сладкий запах кожи Коко. Но точно даёт ей понять, что их чувства — идентичны, пусть и не громко, главное — искренне.