Жалость

Я очнулся от транса лишь к ночи, чувствуя, как прекратилась тряска, а снаружи закопошились люди, утаптывая придорожный снег и расставляя палатки. И тут же пожалел о том, что вообще открыл глаза. Меня отправили собирать хворост. Уилла - присматривать за мной. На все протесты, уговоры и мольбы не гнать бедного вампирчика ночью в лес с хромающим калекой, естественно, ответ был один: трупам слова не давали. Поэтому Клинок - который, несмотря на посильную помощь лекаря головорезов, и правда ещё прихрамывал - волочился за мной по сугробам и весело что-то насвистывал себе под нос, пока я бранил всех, кто в голову придёт - от Ульмы и до богов смерти. Меня, в отличие от Уилла, вообще не тянуло на похихикать и подержаться за ручки. Было дьявольски холодно, снег набивался в голенища сапог мокрыми комьями, где-то вдали слышался вой - то ли волчий, то ли упыриный, едва различимый за хрустом лапника под руками и скрипом ледяной корки под подошвами сапог. И, будто всего вышеперечисленного было мало, меня не отпускали внутренние терзания. Завершив тягостную стадию "со мной всё не так и я сам же в этом виноват" ещё днём, они перешли в хроническую фазу. На Уилла смотреть было неприятно. Не больно и не то чтобы по-настоящему стыдно, просто... Всё-таки, он был слишком хорош, чтобы остаться рядом со мной, когда маски будут сброшены. Слишком добросердечен и наивен, чтобы по-настоящему привязаться к кому-то настолько покалеченному и жестокому, как я. Слишком сказочный, чтобы быть правдой. Поэтому я то и дело ловил себя на том, что буквально считаю часы до того, как эта сахарная иллюзия кончится. До того, как пробьёт двенадцать, карета обратится в тыкву, моя кожа вспыхнет факелом на солнце, а прекрасный принц разочарованно подожмёт губы и уйдёт, оставив чудовище без прощального поцелуя. Словом, я тихонько страдал, совершенно не зная, что мне делать дальше. А Клинок ничего не замечал и улыбался, оптимист хренов. Брал из моих рук веточку за веточкой, беспрекословно волок под мышкой понемногу увеличивавшуюся охапку дров и улыбался. Как идиот. - Слушай, я хотел с тобой поговорить. Наконец, собрался с духом я, когда горка хвороста в руке Клинка выросла достаточно, чтобы мы могли спокойно разворачивается и идти назад. - Ого, как серьёзно. Ты, часом, не заболел, милый? Он присел на поваленный ствол сосны, глядя на меня снизу вверх насмешливо и чуть взволнованно. Утёр перчаткой слегка вспотевшую шею. Чёрт. - Нет, я... Я судорожно сглотнул, отводя взгляд вверх. Ну, давай, не трусь. Лучше ты ему всё скажешь прямо сейчас, чем потом это всплывёт само собой. Лучше оборвать всё махом, отрубить гниющий палец, но не потерять руку. Если ты правда хочешь, чтобы он был с тобой - нельзя жить полуправдами и притворством. - Эй, комарик, ты меня начинаешь пугать. Что-то случилось? Спросил мой принц с уже заметным беспокойством. Неловко поднялся с бревна, подошёл ближе, коснулся щеки, поворачивая лицом к себе, заглядывая мне в глаза. Дьявольщина, ну почему он всё делает настолько сложнее? Как я могу оставаться решительным, видя, что именно могу потерять? Я открыл рот. И тут же подавился готовыми было вырваться наружу словами, потому что за моей спиной раздался крик. Девичий, тонкий, надломленный. Где-то совсем рядом, будто над самым ухом. И Уилл мгновенно рванул мимо меня на звук, бросив дрова в сугроб. - Стой. Стой, дубина, хоть секундочку пораскинь мозгами! Я с запозданием развернулся, пальцы мазнули по воздуху там, где миг назад был его рукав, ноги протестующе заныли, по голень утопая в рыхлом снегу. - Там человек кричал. На ходу бросил этот ненормальный, не сбавляя темпа. Даже припадающей на одну ногу, он умудрялся мчаться по сугробам быстрее меня. Как дикий горный козёл скакал по одному ему видимым кочкам твёрдой земли, пока я то и дело спотыкался и опасно накренялся вперёд, рискуя свалиться мордой лица в ледяные брызги снега. - Уилл, не будь ты идиотом! Ночь, лес, зима, мы идём по единственной дороге в радиусе двух миль и за весь день ни одной чужой телеги не встретили. Откуда здесь взяться человеку? Я пытался его урезонить, старался бежать наравне, но ни то, ни другое у меня не выходило. Упёртый как тысяча глубинных ротэ, Уилл нёсся в доброй полудюжине метров передо мной и не обращал никакого внимания на глас разума в лице скромного вампира. Крик повторился ещё несколько раз за те мгновения - минуты? часы? - что я потратил на сокращение расстояния между нами. С каждым разом всё громче, всё ближе, всё тревожней. Но волновал меня не его источник. Куда сильнее заботило то, что именно могло заставить девчонку так визжать. Первое, что я заметил - запах. Отвратительный запах мяса, гниющего в выгребной яме коснулся чувствительных ноздрей; склизкой желчью растёкся на языке так, что мне сразу захотелось прочистить горло снегом. Второе, что невольно уловил глаз - цепочка оленьих следов справа. В голове медленно заворочались шестерни. Где-то я чувствовал раньше эту дрянь, отдающую псиной и серой. Уилл ещё ничего не заметил, но с каждым мигом движения, этот запах становился чётче и кислей. Лишь когда мальчишка сам повёл носом, уловив-таки гадкий душок, а мои глаза холодно отметили на деревьях несколько глубоких ямочек, будто кто-то слегка подрезал кору топориком на манер ступенек, до мозга медленно дошло, где я чуял эту дрянь раньше. Но было поздно. Касадор умел подчинить нежить и не гнушался лично творить некоторых зверушек руками. Лишь раз я видел и нюхал эту тварь. Среди клеток для гулей и гноллов, под охраной воскрешенных некромантов, на железном полу лежала она. Огромная, размером с хорошего хряка, вонючая и мерзкая тварь. Копыта, удивительно острые и способные драть плоть не хуже мясницкого ножа, хвост - длинный и крючковатый как у кошек, псиная приплюснутая морда с тягучими струнами кислотной слюны по бокам, плешивая, лезущая клоками шерсть, но главное - у этой девочки была очень умненькая головка на плечах. Ей понадобилось прожить в замке всего неделю, чтобы найти способ открыть собственную темницу, убить троих слуг и сбежать. И сейчас точно такая же тварь была совсем рядом с нами. Лекрота спикировала с дерева так резко, что я едва успел выдернуть Уилла за шкирку из-под её туши. Мальчишка покатился по снегу позади меня, снесённый инерцией рывка, я выхватил из-за пояса кинжал. Тварь - на вид помесь быка с гиеной - отпрыгнула, увеличивая расстояние меж нами, открыла пасть и визгливо повторила тот звук, что мы прежде приняли за женский крик. Никогда не думал, что вопль умирающего может звучать так издевательски-самодовольно. Времени на раздумья не было. Позади мальчишка, у которого из оружия лишь арбалет, впереди химера с острым умом маньяка-садиста, что обожает мучить и убивать своих жертв настолько же сильно, насколько и пожирать их. Нельзя. Не дам. Не позволю ему превратиться в ту же груду костей и мышц, что и бедняга Седрик. Я атаковал первым. Тварь, явно не рассчитывавшая, что её добыча будет настолько рьяно сопротивляться, на миг отшатнулась и замешкалась, открывшись для удара. Я прыгнул ей меж передних копыт и рубанул по суставу правой ноги, тут же выбираясь из снега позади и нанося второй удар - в основание хвоста. Замедлить, обездвижить, не пытаться убить сразу, просто выиграть время, позволив идиоту-человечку встать на ноги. Просвистел болт арбалета и с чавканьем вошёл в основание левой лапы твари. Лекрота взревела, её хвост, казалось бы, уже обмякший, вдруг дёрнулся и ухватил меня за горло, швыряя вперёд. Боль прошибла тело ледяным потом, ноющим спазмом содрогнула правую руку. В глазах потемнело, арбалет тренькнул в третий - Почему третий? Эй, мозг, когда был второй?! - раз, в четвёртый и всё стихло. Я неловко сел в снегу, отплёвываясь от запаха гниения и чувствуя, как опасно кружится голова. Уилл бухнулся на колени рядом, дрожащими руками принялся рвать подол своей куртки. Я повернул голову вправо, кое-как сфокусировал непослушное зрение на собственном плече. Арбалетный болт торчал из моей груди аккурат между первым и вторым ребром, возле самого сустава. Говорю же, умная тварь. Вместо щита меня использовала. Лекрота лежала всего в паре метров от нас, недвижимая, с двумя славными хвостиками оперения, торчащими из глазниц. Зря в мальчике сомневался. Без царя в голове, но стреляет Уилл отлично. - Не так я представлял себе романтичные прогулки при луне. Усмехнулся я, глядя на него. Клинок недовольно сдвинул брови. - Помолчи пожалуйста. И я тут притих, удивлённый его суровостью и внезапно прорезавшимся приказным тоном. Неловко лёг на спину, отвёл голову в сторону, расслабляясь и позволяя Уиллу продолжать свои странные махинации с тканью в молчании. Красивые они, звёзды. И лес тоже красивый... Мда. Тишина мне не на пользу, особенно после такого адреналина. - Слушай, сейчас наверное не лучшее время, но я всё равно хочу сознаться. - вновь начал я, не продержавшись с закрытым ртом и пяти минут. Клинок не ответил. Ухватился за древко болта, с чавканьем протолкнул его глубже под кожу, заставив наконечник выскочить с другой стороны и застрять в снегу. Обломил оперение. Я старался даже не морщиться - слишком нервным был его тон минуты назад, слишком испуганным. Если ещё и я вопить от такой не сильной - по сравнению с тем, что творил Касадор, стрела в груди и правда сущий пустяк - боли начну, парнишка совсем потеряется. Поэтому я продолжил спокойно говорить, не обращая внимания на ноющее жжение в груди и растекающееся по плотной ткани куртки алое пятно. - У меня был план. Простой и понятный план. Поймать тебя, привязать к себе, втереться в доверие, узнать имя того, кто послал тебя за моей головой, а потом убить и прикопать в ближайшем сугробе, чтобы ты не вздумал снова поднимать на меня клинок. - Я знаю. Мои брови удивлённо поползли вверх. Уилл приподнял меня за шею, ухватился за наконечник торчащий из спины и резко выдернул тысячу раз проклятый болт, позволив крови толчками полезть наружу. Тут же принялся закрывать рваную дыру какими-то тряпками, перевязывать, возиться с тканью, заставляя меня тихонько шипеть от всё нарастающего пылающего зуда меж рёбер. - И... Давно? Только и смог спросить я сквозь боль, всё так же не глядя на него, но позволяя мальчишке творить всё, что вздумается. Чувство горения было верным признаком, что регенерация уже началась, значит хуже чем есть, сделать Уилл всё равно не сможет. - С того дня, как ты принёс книгу Ульмы. Хреновый из тебя дознаватель. Голос моего принца подозрительно дрогнул. Я удивился ещё больше, силой воли заставил себя повернуться к нему лицом и вдруг понял, что Уилл плачет. Злыми слезами перепуганного мальчика, которому нельзя показать свою слабость, но она так и прёт наружу. Чёрт, как-то не подумал, что не одному мне пришлось непросто в последние дни. Вздохнул, приподнялся на локтях, про себя выругался - я не нанимался в няньки сопливым малолеткам. И всё равно неловко провёл по его голове ладонью, растянув губы в саркастической усмешке. - Успокойся. Я не умираю, вампира такой мелочью, как стрела в боку, не убить. Понимаю, некрасиво, крови много и я сам по себе бледная немочь нездоровой внешности, но это не повод впадать в панику. Всё будет хорошо. Ты и сам это знаешь. Изо всех сил старался поддерживать в себе привычно-беспечный, насмешливый тон. Хоть кто-то здесь должен вести себя как взрослый. Жаль, что на сей раз эта обязанность легла на мои плечи. Уилл всхлипнул. - Да знаю я. Но боюсь. Что я ему скажу? "Не бойся?" Будь всё так просто, он бы и сам прекрасно справился. Когда слова бесполезны, нужно действовать. Я подтянулся на руках и уселся на верхушке сугроба, прислоняясь спиной к плотному ребристому стволу ближайшего дерева. Так и не завязанные до конца бинты болтались на груди, словно полуистлевший наряд мумии. От резкого движения мышцы над рёбрами сократились в болезненном спазме, дёрнув руку и вместе с тем выплёвывая из раны новую порцию крови. Уилл придвинулся ко мне ближе, явно намереваясь завершить дело, но - стоило только зло цыкнуть на его попытку подобрать концы тряпок - позволил ухватить себя за плечи и прижался к ноющей груди доверчивым рыдающим комком нервов. - Тише, тише... Боги, какой ты иногда бываешь ребенок, с ума сойти можно. - пробормотал я раздражённо, поглаживая его ладонью по спине. Звёздное небо снежинками кружилось над головой. Запах собственной крови, сосен и покойной твари неподалёку туманил усталый ум. Судорожный спазм желудка, требующего возместить тратящуюся на регенерацию энергию. Ноющая, протяжная боль свежей раны, края которой уже поползли навстречу друг другу. Голод, холод, знакомое отстранённое равнодушие разума, созерцающего мучения тела со стороны, будто они принадлежат кому-то иному, а не мне. И он. Беспомощный, всхлипывающий, позволивший себе минуту слабости лишь потому, что прекрасно знает: я смогу это всё пережить. Будь я человеком - уже лежал бы у костра под оханье медика гурцев или пил какую-нибудь волшебную микстуру Грейта. Но я не человек. И поэтому Уилл может позволить себе обходиться со мной небрежней. Ненавидит, презирает себя за то, что сидит тут и рыдает, вместо того чтобы силой тащить меня в лагерь. А всё равно позволяет горячей солёной влаге пропитывать мою куртку пополам с кровью. Хорошо это или плохо, что я позволяю с собой обращаться жёстче, чем с живыми людьми? Хорошо это или плохо, если я сам считаю всё происходящее оправданным? Не знаю. Знаю только, что кроме меня этому мальчику плакаться некому.

***

Ульма встретила нас злым шипением и недвусмысленно натянутой тетивой короткого лука. Я устало вздохнул, сделал шаг в сторону, позволяя господам гурцам узреть их ненаглядного Клинка - помятого, держащего в ещё подрагивающих руках охапку хвороста, но живого. - Моя это кровь. Не вопи. Лучше подай банку из кибитки, жрать хочу зверски. Я бухнулся у костра между двумя незнакомыми, нервно дёрнувшимися мужиками, позволяя Уиллу взять на себя объяснение того, что случилось. Ноги уже не держали - рана затянулась, оставив на память о себе лишь безнадёжно испорченную одежду, но на её заживление, на эту идиотскую беготню по лесу и драку с бестией ушла целая прорва энергии. Я чувствовал себя яблочной шкуркой, провёрнутой через жернова соковыжималки. И выглядел, полагаю, не лучше. Хотелось прокусить Рейвенгарду шею. Готов поспорить, его кровь в мгновение ока поставила бы меня на ноги. Но от одной только мысли, насколько насыщенным и сладким мог бы быть её вкус, разум пронзило знакомой болезненной иглой "да не изопьёшь ты крови думающего сузества". Чтоб тебе в гробу вертеться, старый хрыч. Перед носом покачнулась банка, холодная и пыльная. Я с неохотой поднял глаза от языков пламени, всматриваясь в лицо того, кому следует говорить спасибо. Бармен. Ну да, кто ещё тут станет меня подкармливать. И ему, судя по скептической мордашке, моя благодарность на хрен не сдалась. Грейт наклонился, тихо шепнул мне на ухо, всовывая живительный сосуд в слабые ладони. - Шёл бы ты к себе, в телегу, а? Выглядишь так, будто сейчас же первого встречного на клочки порвёшь. Люди нервничают. - Правильно нервничают. "Бойтесь его ледяной прелести", а? Всё спросить хотел, это фетиш у вас на нежить в книжках описан или просто неудачная фигура речи? - в полный голос сказал я, срывая печать и ни капли не скрывая своего раздражения. Сделал несколько глотков, скривился, но не выплюнул. Лучше уж это дерьмо пить, чем пытаться отдохнуть на пустой желудок. Грейт обезоруженно поднял руки и сделал шаг назад, мол, "моё дело - предложить". Потом кто-то - может, Уилл, но ручаться не стану, не помню - стянул с меня отяжелевшую от крови куртку, за ней рубашку, накинул на мои плечи сухое пальто. Кто-то что-то говорил, нервно смеялся рядом, шумел, но хоть убейте, не могу вспомнить, о чём шла речь. Всё время до отбоя я смотрел на пламя костра, воспринимая мир вокруг сквозь плотную вату опьянения, усталости и, как их следствия - злости. Цедил кровь и игнорировал любые попытки внезапно подобревших после рассказа Клинка головорезов завязать разговор. Лишь когда все разошлись по палаткам, а Уилл чуть тронул меня за рукав, приглашая пойти с ним, я открыл рот. - Как много ты знаешь? Обо мне, я имею ввиду. Рейвенгард ответил не сразу. Я не торопил. - Достаточно. Наконец, произнёс он с явной неохотой и уселся рядом, догадавшись, что двигаться с места я не собираюсь. - Поэтому отказываешься делить со мной постель? Не нравится порченный товар? Я зло сплюнул на угли и сделал новый глоток из третьей ли, пятой ли по счёту банки. В голове творился сущий бардак. Он знал об обмане и не ушёл, слышал обо мне всякое и остался, к телу не подпускает, но плачется в жилетку, едет убивать Касадора, но ради меня ли?.. Слишком много противоречий. Слишком мало спирта, чтобы просто стереть их из головы. - Мне не нравится, как просто ты разбрасываешься собой. Бездумно и, кажется, вовсе без желания. - спокойно и мягко ответил Уилл, принимаясь заботливо застёгивать пуговки пальто у меня на груди - Не знаю, понимаешь ты это или нет, но твоя отстранённость во время таких моментов заметна. И что бы её ни вызывало - я не хочу быть частью этого. Я почувствовал, как тёплые руки касаются моей талии, поднимают одеревенелое тело на ноги. Как крепкая горячая шея поднырнула под мой локоть, а ладонь легла на пояс. Как он поволок меня под крышу нашей общей телеги и уложил на расстеленное меховое одеяло. Как сам упал напротив, укрыл меня, обнял за торс, ткнулся носом в плечо. Я ничего не сказал. Да и что тут скажешь? Когда слова теряют всякий смысл, на волю живущих остаются лишь действия. Непослушные пальцы нашарили в темноте его подбородок. Приподняли выше. Горячий рот с готовностью приоткрылся мне навстречу вкусом лёгкого вина и гречневой каши. Уилл отстранился первым. Слегка коснулся кончиком носа моей щеки, вернул инстинктивно скользнувшую по его бёдрам ладонь назад, на талию. Когда-нибудь я возьму в руки топор и перебью всех этих придурошных, что читают меня как открытую книгу. Чтобы больше ни в ком не сомневаться, не думать, а не знают ли они больше, чем хотят показать. Но не сегодня. Сегодня я просто позволю себе минутку слабости. Позволю себе поверить в реальность странной сказки, что уготовила мне жизнь. И хотя бы раз закрыть глаза, не думая ни о чём, кроме того, насколько же мне отчаянно, бессовестно повезло с этим неисправимым романтиком. Бывает ведь такое.