Geteilter Irrsinn

      Я брёл сквозь ликующую толпу, восторгающуюся демонстрацией лицемерного величия погрязшего в пороках народа, и отчаянно меланхолично думал о том, что каждый последующий мой шаг для меня — последний. Оставляя после себя тень былого успеха, оседающего пеплом на едва видимых следах ботинок, я шёл вперёд, в действительности даже не зная, куда именно.       Погружённый в свои мысли, я не видел никого — перед глазами моими хрустящими картами безвозвратно рассыпалась лелеемая мной мечта. Толкнули меня или же я сам налетел, но в одно мгновение плывущего мимо времени я оказался неловко прижат грудью к груди другого мужчины, рука которого невесомо придерживала меня за поясницу.       Слегка прищуренные разноцветные глаза — невиданное диво, подумал в тот миг я — смотрели на меня в ответ неуловимо мягко, но в то же время слегка насмешливо. Небольшая улыбка, немного ироничная, но словно бы и искренне теплая, сделала одновременно и молодое, и взрослое лицо до судорожной потери моего дыхания красивым, если таким можно назвать лицо мужчины.       Многогранный, сложный в своей структуре запах, отдающий чем-то неуловимо знакомым, приятным и желанным, но к несчастью забытым, наполнил лёгкие с первым после столкновения вдохом. Я неровно, нуждающе вдохнул ещё раз, обволакивая своё мятежное сознание тёплой, убакивающе тревожащей тяжестью чужого аромата.       Зелёный и чёрный глаза скользнули вниз, остановившись на моих приоткрытых, искусанных губах и медленно вернулись назад. Только после этого мимолётного действия я понял, насколько дико и в какой-то степени развратно наше положение — двух мужчин, застывших в своеобразных объятиях посреди толпы. Но желания отступать, прекращать немое общение взглядов, обмен тихими вздохами, к удивлению, я в себе тогда так и не отыскал…       — Что было дальше? — нетерпеливо поторопила его девочка, повернув свою голову так резко, что одна заплетённая тёмная косичка хлестнула его по руке, держащей гребень. Чёрный и зелёный её глаза недовольно смотрели на него снизу вверх.       — Прояви терпение, — с предупреждением прозвучал бархатисто низкий, насмешливый голос сидящего в стороне мужчины, кресло под которым едва слышно поскрипывало при каждом движении. — Не торопи события.       Девочка шумно, крайне раздосадовано вздохнула после нескольких долгих секунд противостояния взглядов одинаковых глаз, в котором она в очередной раз проиграла, возвращаясь в прежнее положение, и приготовилась слушать.       — Ihre Gedanken sind so tief, dass Sie nicht einmal den Teufel vor Ihnen sehen, — позабавленно произнёс мужчина, опуская свою руку и делая шаг назад, чтобы опереться на изящную трость. Мой взгляд в несвойственном мне очаровании блуждал по чертам чужого лица и тела; голос, находящийся на границе уютной для меня громкости, звучал именно так, как и должен: уверенно, с силой и потусторонней энергией, наполняющей всё моё естество.       — Könnte der Teufel durch meine Unaufmerksamkeit beleidigt sein? — прохрипел я тогда в ответ, с глухим удовольствием увидев, как едва-едва притягательно пугающие глаза распахнулись в удивлении от моего знания.       — Neugierig, würde ich sagen, — усмехнулся он и протянул мне скрытую кожаной перчаткой ладонь для рукопожатия. Желал ли я когда-нибудь прежде также отчаянно пожать кому-то руку? Точно нет, тогда это было впервые. Длинные пальцы его крепко, но словно бы осторожно обхватили мою ладонь. — Воланд, — игривая улыбка, сопровождающая появление визитки, проникла в моё дрожащее, разбитое сердце с теплом обжигающе нежного огня.       Мы продолжили говорить, словно были приятелями, расставшимися на одну короткую ночь. Темы находили себя сами, возникая из образов друг друга и плавной, тихой рекой перетекая из одной в другую. Не было в моей пропащей жизни ни одного подобного ему человека: понимающего меня даже не с полуслова, а кроткого вздоха и мимолётно взгляда.       Мы ходили по городу, лавируя среди потока людей так, будто бы и вовсе были ими невидимы. Запах, голос и взгляд его удивительных глаз кружили мне голову — я чувствовал себя мальчишкой, дама сердца которого впервые позволила ему постоять рядом. Но он не был девочкой, да и женщиной тоже, а я сам уж не помнил каково это — быть юным и искренним с собой и своими мыслями.       Как мы оказались у моего дома? Не помню. Помню лишь, как мы остановились у больно знакомой калитки, и он с любопытством, поблескивающим во тьме зрачков, молчаливо глядел на меня, опираясь на свою трость.       — Hat der Wahnsinn von mir Besitz ergriffen? Ich habe keinen anderen Wunsch, als an Ihrer Seite zu bleiben, — с тоской, пронзающей моё сердце навылет холодной пулей, произнёс тогда я…       — И что он ответил? Что ты ему ответил? — воскликнула девочка, сев на кровати и метнув пытливый взгляд в сторону вставшего с кресла мужчины. Издевательски медленно он встал позади рассказчика, коснувшись кончиками длинных ледяных пальцев его плеч, скрытых тканью рубашки.       — Подумай, — насмешливо предложил он. — Или из-за перерождения растеряла всю свою сообразительность?       — Прошу, Воланд, — мягко вздохнул рассказчик, с лёгкой улыбкой поправив край одеяла вернувшейся в лежачее положение девочки. — Он ответил мне…       — Ich würde mich freuen, diesen Wahnsinn mit Ihnen teilen zu können. Вот, что я тогда сказал, — добавил Воланд с тихой, наполненной тенью воспоминаний улыбкой. — А теперь засыпай.       Показав язык закатившему на подобное действие глаза Воланду, девочка покорно последовала его воле. Рассказчик вновь потянулся к ней, но уже для того, чтобы оставить на холодном лбу поцелуй. Встав и напоследок приласкав чёрные волосы, он вышел вслед за Воландом, оставляя в комнате лишь ночник.       — Ты слишком её балуешь, она не твой ребёнок и ведь даже не человек, — сварливо произнёс Воланд, когда они вернулись в свою спальню.       — Я тоже уже не человек, — мягко усмехнулся он. — Ибо какой человек сохранит спустя сотню лет не только разум, но и тело? — произнеся это с иронией, он развёл руки в стороны, демонстрируя себя тому, кто видел его тысячи раз самым разным — обнаженным, окровавленным, израненным, горящим в болезни.       — Ein schöner Körper. Es wäre ein Verbrechen, sie Ihnen wegzunehmen, mein Lieber, — ласково произнёс Воланд, коснувшись его скулы в невесомом, ласкающем жесте, и притянул к себе за талию.       — А что же насчёт Лилит…       — О, Максим, душа моя, mein Herz, il mio amore, прошу тебя, — «взмолился» Воланд. — Ты только о ней и говоришь в последнее время. Не желаю делить тебя с этой чертовкой.       — Ты сам позволил мне привести Лилит в дом, Воланд! Разве её перерождение не является… — рот Максима стремительно накрыла чужая ладонь.       — Ни слова про Лилит, Максим, — тяжело потребовал Воланд.       — Хорошо, прости меня, — вздохнул Максим после того, как ладонь исчезла. — Я так взбудоражен, — признался он, протягивая руку и осторожно, виновато касаясь чужой щеки. — Мы столько лет не были дома, в Москве.       — Ты, — поправил его Воланд.       — Да, да… — вздохнул Максим. — У Дьявола нет и не было дома, не так ли?       — Дома как страны. Но вот дома как человека, что ж… Думаю, тут мой ответ будет положительным.