Свет луны лишь отражение величия солнца

Касание вызывает лёгкую дрожь во всём теле. В голове разливается непривычная пустота: мыслей слишком много, и все они сливаются в шум, глаза, широко распахнутые вначале, плотно закрыты. Дыхание сбивается, Мэн Яо тянет свои руки и обвивает ими широкую спину. Крепкие ладони подхватывают его, без особых усилий удерживают на весу. Момент всё длится, кажется, что они спелись, как лозы, навечно. Но как только их губы размыкаются, Мэн Яо кажется, что прошло лишь мгновение. Кашель раздаётся во второй раз, и осоловелый юноша с трудом переводит взгляд на собравшихся: Цзян Ваньиня как будто скрутило судорогой, Цзинь Цзысюань ещё не определился с реакцией. Но самый страшный из них всех — это Не Минцзюэ. Его лицо темнеет, краснеет, а брови съезжаются к переносице. Ничем не прикрытое неодобрение. Никто не решается начать разговор первым. Мэн Яо не может определить, почему именно все молчат: их смущает эта ситуация или злит? Несколько неловко именитые заклинатели толпятся рядом друг с другом, а сам юноша стремительно отступает и пытается придумать план действий. Сичень тянется к нему рукой, но тот не даёт себя поймать. Пока глава и наследники не одумались, Мэн Яо несколько раз щёлкает в голове, чтобы избавиться от тошнотворного животного страха. Через мгновение на лицо наползает вежлива улыбка, а деревянная спина разгибается. И вот перед ними не напуганный кот, а благородный господин. — Господа, глава Вэнь мёртв, а значит Аннигиляция Солнца закономерно приходит к своему закату. Я предлагаю нам объединить усилия в части распространения информации о смерти предводителя. В конце концов позиции изменились — теперь правда на стороне тех, кто за неё боролся, а не тех, кто её навязал. — Он достаёт платок из рукава и вытирает брызги крови с лица. Его нежное ханьфу вряд ли получится отстирать — то, что там присохло, явно не относится к жидкости. — Кто ты вообще такой? — Цзинь Цзысюань складывает меч обратно в ножны, и упирает руки в бока. — Твоё лицо мне кажется знакомым, но я не помню, где тебя видел. Это настораживает. — Я вам отвечу, кто он такой! — Не Минцзюэ откровенно набычился и готовился произнести обличительную речь. В ту же секунду его мягко прерывает голос Сиченя. — Гэгэ, мы обсуждали это много раз. Прошу, давай не будем ссориться хотя бы сейчас. Война закончилась, а ты сосредоточен не на победе. — Странные речи, Цзэу-цзюнь. Моя армия сражается без меня, и пока мы не разберёмся со всеми воинствующими солдатами, война окончена не будет. — Наследник Цзян нервно прокручивает кольцо на пальце. Присутствующие согласно кивают. — Прошу прощения, поспешил с этими словами, скоропостижность смерти Вэнь Жоханя всё ещё оставляет меня растерянным. — Он трёт виски. — В действительности Лань Гуанъяо — наш шпион, который всё это время работал на благо наших орденов. — И всё же он предал нас! Я требую провести разбирательство! — Не Минцзюэ оперся на свою саблю, которая гневно загудела в такт его словам. — Никакого предательства не было, но если вы хотите провести суд, то лучше сделать это чуть позже! — Гуанъяо улыбается и обращает прищуренный взгляд к наследникам. Цзян Чен ухмыляется недобро и тянет: — Предчувствую интересную историю. Но я согласен с тем, что это всё лучше отложить до официальных судов. Причинять добро и наносить справедливость перед обезглавленным трупом с потенциально свирепым характером задумка не из лучших. А провести обряд и сжечь его надо в ближайшее время. — Господа, давайте мы отведём Гуанъяо в палатку нашего ордена, — недовольный кашель, — в палатку ордена Не, и он будет там до того момента, пока мы не инициируем разбирательство, хорошо? — Сичень дожидается утвердительного кивка и поворачивается к замершему Яо. — А-Яо, мы предоставим тебе хорошие условия, поэтому не переживай за свою сохранность, — затем наклоняется чуть ближе к юноше, чтобы не было видно его лица всем остальным, и… Подмигивает. Яо на секунду теряет дар речи, но быстро оттаивает обратно, склоняя голову в согласии. Они разделяются. Минцзюэ, Сичень и Яо встают на мечи, чтобы добраться до палаток, а наследники занимаются телом.

***

Меч плавно скользит по воздуху, пока Мэн Яо посматривает на заклинателей. Сложно искренне ненавидеть Минцзюэ — всё-таки его упорство и навязчивая опека совершенно лишены двойного смысла. Да и что ни спроси, он соврать не сможет. Такой вот он —прямой, как палка. Но менее противным от этого не становится. Руку на отсечение, этот человек скорее умрёт, сохранив гордыню, чем попросит пощады. Оборванцу с улицы его не понять — любая жизнь лучше смерти. Сичень в этом плане удивительный. Правильный только снаружи, внутри он человек очень гибкий. Не злобный, нет, его не принудить к сотрудничеству, ему не навязать дружбу. Однако он абсолютно точно не похож на других Ланей. Слишком… Человечный, наверное. Они подлетают к палаточному перевалу и плавно заземляются. Их встречает несколько солдат, которым глава Не объясняет новый порядок вещей. Минцзюэ поворачивается к ним, но Сичень мягко останавливает его жестом руки. — Позволь поговорить нам наедине. Спасибо! — Гуль вас раздери, только недолго! — Со злобным рычанием Минцзюэ выходит и приказывает провести его к «паршивцу». Мэн Яо пристально следит за статной фигурой, и, когда тот совсем уходит из виду, поворачивается к Сиченю. Желание говорить резко пропадает у обоих. Они смотрят друг на друга с неловкостью: руки нервно подрагивают, неожиданно сложно сделать вздох. Честно говоря, юноше страшно, потому что какие бы ни были причины у Первого Нефрита сделать то, что он сделал, — не отменяет того, что п-п-поцелуй произошёл на виду у всех. А значит им придётся расхлёбывать последствия. Мэн Яо берёт ситуацию в свои руки. — Ты поцеловал меня. — Спасибо, гений! А то никто не понял! — Что ты хотел этим сказать? Заклинатель старается быть объективным. Его импульсивное признание вряд ли сильно вдохновило Лань Сиченя на чувства, особенно когда он сбежал из лагеря сразу после заветных слов. Они не виделись после этого, и даже больше — не общались ни о чём, кроме войны. Так с чего вдруг такой знак внимания? Чтобы не накрутить себя ещё больше, Мэн Яо прокашливается и поднимает взгляд, ожидая ответа. Сичень, выточенный из нефрита красавец, внимательно разглядывает пятна крови на одежде. И всё же он начинает говорить: — А для чего ещё люди целуются? — Потом его глаза расширяются, и он мучительно медленно краснеет ушами, хотя лицо остаётся нейтральным. — Ладно, вопрос имеет смысл. Я- мне захотелось выразить свои чувства к тебе. Да. Понятнее не стало. — Что это за чувство? Я думал, что ты считаешь меня предателем, потому что твой драгоценный старший брат вполне чётко дал понять, что мне доверять не стоит. — Едкая обида всё равно просачивается в голос. Мастер скрытых техник поливания помоями, Мэн Яо не чувствует радости, когда так давит на мягкого Сиченя. Тактика работает. — Я понимаю, что ты, вероятно, не читал ничего из того, что я посылал после. Я проговорю это сейчас, хорошо? Я верю тебе, я верю в то, что ты бы не пошёл шпионом, если бы не был верен своим убеждениям. И я верю, что ты не стал бы предавать… Меня. Сичень отводит одну руку за спину и сгибает её в локте, неумолимо напоминая своего дядю. Или, возможно, отца. — Я не отличаюсь большой догадливостью, я не читаю людей так же легко, как Не Хуайсан. Но мне кажется, что ты полюбил наш орден. В некоторой степени он стал твоим домом. Т-ты сказал, что любишь меня тогда, но правда в том, что я уже знал об этом. Догадывался точно. — Он вздыхает. — Когда старший брат обвинил тебя в предательстве, то я отказывался верить. Если бы ты остался, сам бы увидел, что я защищал тебя. — Вздыхает. — На самом деле, это неважно. Ты шпионил для нас и рисковал жизнью, я думаю, что все оценят это, как только мы предоставим доказательства. Мэн Яо вздыхает. Доказывать невиновность, опять изворачиваться, врать и профессионально недоговаривать. С большой радостью он бы избежал этого. — Я л-люблю тебя. Я понял это не так давно. Просто в один момент проснулся и… — Сичень делает взмах рукой, но сжимает её в кулак, когда не находит слов. — Я бы хотел быть с тобой. Признание прогремело гонгом в голове юноши. Он собирается с мыслями, прежде чем сказать: — Как ты представляешь себе это? — Одно сплошное отрицание заполняет его голову. — Никто не даст нам быть вместе, ты понимаешь это? Ты — наследник великого ордена. Тебе по праву перейдет титул главы. Наследники, репутация. Гэгэ, я не согласен быть наложницей подле князя! Я люблю тебя, но не могу взять на себя ответственность, потому что я — никто и звать меня никак в мире заклинателей! — Ты не можешь взять ответственность? Зачем же ты произносил те слова, если при первых трудностях отступаешь? Сичень чуть вздёрнул подбородок, уязвлённый. — При первых трудностях? Но это не просто трудность! Это полномасштабная проблема! — Так ты отказываешься от своих слов? От своих чувств? Мэн Яо оседает на землю. Он эгоист. Ему в достаточной степени безразличны судьбы орденов после войны, неинтересно, кто станет чьим наследником. Он шепчет: — Нет, нет. — И громко сглатывает. — Я просто напуган. Сичень присаживается к нему. Белоснежные полы ханьфу прикасаются к грязной земле и мгновенно сереют, но заклинателю нет дела до этого. Он берёт его лицо в руки, разглядывая растерянное лицо, и робко улыбается. — Из меня не очень хороший стратег, поэтому давай решать проблемы при их появлении, хорошо? — Ресницы Мэн Яо трепещут, когда Сичень прикасается мягкими губами к его векам. Гуанъяо вздыхает. Не понимая, Сичень просит у него почти невозможного — беззаветного доверия. Вверить свою судьбу в руки другому человеку… Сложно. Но разве Первый Нефрит был для него когда-нибудь «просто человеком»? Чувствуя невероятное внутреннее сопротивление, Мэн Яо всё же произносит: — Хорошо, гэгэ. Лань Сичень прислоняется тонкими мягкими губами к нахмуренному лбу и крепко обнимает. — Спасибо. Когда заклинатель отбывает, Мэн Яо резко опускает руку, и из-под его рукава выскальзывает меч. Он не дрожит, его стойка крепко прибивает к земле, а ци активно циркулирует по телу. — Выходи, кто бы ты ни был! Мрачная тишина окружает юношу. Он аккуратно поворачивает голову, но даже у него нет глаз на затылке. Тем не менее, он берёт себя в руки. — Выходи, или я закричу. — Ах, Мэн-сюн! Не будь таким жестоким ко мне, как же наша ночь? «Вот пёс шелудивый», — вздыхает заклинатель и опускает меч, разом расслабляясь. Он оборачивается. — Знатно тебя жизнь помотала. — Мэн Яо нисколько не лукавил: по прежнему Не Хуйсану словно проехались на телеге и остался непонятный парнишка, которого невооруженным глазом можно было принять за слугу. В потрепанной одежде, с грязными волосами, хотя, конечно, все такой же красивый. Заклинатель отмахивается от этой мысли. — Ну, знаешь, ли братец, военное поле — это вообще не Персиковый источник. Хотел бы я посмотреть, как ты бы выглядел, если бы таскал бочки, готовил и строил. — Не Хуайсан замолкает. Вообще-то именно этим занимался Мэн Яо в борделе, только при этом отрабатывал еще и в постели у незнакомцев. Юноша чуть краснеет. — Впрочем ладно. Я на это не жалуюсь, в конце концов, я теперь неплохо шью! Всегда хотел этим заниматься. Здесь правда скорее штопаю, на главное, что навык нарабатываю. Они скромно улыбаются. — Теперь гэгэ не сможет меня укорить за «бабские» занятия! Сам меня сюда отправил помогать, — несмотря на бурчание, Не Хуайсан не выглядит сильно недовольным. Даже больше, его глаза сияют, даже румянец проступают на некогда нежных щеках. «Возмужал», — кивает своим Мэн Яо. — В любом случае, баобэй, мы с тобой отлично проведем время до прихода этих скряг. К тому же я хочу услышать все от первых лиц. Минцзюэ-гэ попытался передать, но дальше злого рычания это не ушло. Чем ты ему не угодил в этот раз? Они усаживаются на какие-то мешки и синхронно вытягивают ноги. Хуайсан достает комично дорогой веер — на фоне его неопрятного внешнего вида аксессуар выглядит несколько абсурдным. Мэн Яо с видимым наслаждением снимает сапоги и ослабляет пояс. Военное положение кого хочешь доведет до ручки. — Я отрубил голову Вэнь Жоханю, а потом на меня набросился твой брат с обвинениями. — Гуанъяо жеманно улыбается и скрещивает руки. — Баобэй, недоговариваешь же. Спасибо, что не врешь, но я думал мы друзья. — Неведомым образом заклинатель достает до чужой головы и два раза ударяет по ней веером в укор. — Отцепись, а? — Тяжело вздыхает и все же признается. — Сичень-гэ меня п… П- — П? — П-поцеловал! Не Хуайсан издает совершенно неблагородный вскрик. А затем набрасывается на друга и немилосердно избивает его внезапно очень прочным веером. — И ты не рассказал! Как ты мог! Я посвятил тебе лучшие годы своей жизни, отдал тебе самое ценное… — Не-сюн. — …Мое время было впустую растрачено! Мэн Яо не выдерживает и напрыгивает на хохочущего друга. Они катаются по грязному полу и ворошат волосы, пытаются порвать одежду, и ударить кулаками в лицо. Их прерывает кашель. — Господа заклинатели, нам следует вернуться к работе. — Слуга тактично отводит взгляд, когда разгибается. Хуайсан даже не пытается важничать или приводить себя в порядок, он просто посмеивается. Мэн Яо тоже не может скрыть своего веселья, но все же лагерь семейства Не — это не то место, где чувствуешь себя максимально расслабленным. — Как я могу помочь вам? — Блеклая улыбка растягивается на лице. Благовоние когда-нибудь догорит, но оставит за собой приятный шлейф воспоминаний.

***

Боевой лагерь постепенно меняется. Сражения происходят теперь в разы реже, да и количество раненных логично сократилось. Стало ли меньше дел? Точно нет. Мэн Яо утирает пот и вновь приступает к подсчетам. В его голове крутились кровожадные планы — изжарить второго господина Не на вертеле и скормить бы уличным псам. Да, жестоко, но именно Хуайсан был тем, кто «случайно» рассказал о том, что двойной агент вполне неплохо считает и ведет продовольственные планы. Под бдительным наблюдением он переписывал отчеты и составлял сметы, как какой-нибудь государственный чиновник. Разница в том, что здесь за свою работу он получал скупое «спасибо» и сладкое к ужину. В целом, его не слишком жалуют. Жители с ним особо не говорят, к слугам он обращается только с вопросами. В общем, все контакты сведены к минимуму, но эти все взгляды… Местные очень почитают Не Минцзюэ. Если он выразил свое неодобрение, то все солидарны с ним без споров. Вероятно потому что многие питают особую привязанность к братьям Не и скорбят по их ушедшим родителям. Бла-бла. А Мэн Яо что, страдать теперь из-за этого? Полный бред. Последний раз он так работал… Да всегда он в общем-то так работал. Не то чтобы ему был непривычен «новый» режим, он скорее переживал из-за молчания Сиченя. Тот не отправляет бабочек, не шлет писем. От него нет посыльных, хотя он тут где-то рядом. Лань Гуанъяо чувствует себя ребенком, который жалобно выпрашивает конфету на рынке, хотя точно знает, что у мамы нет денег на нее. Так и здесь — его гэгэ занят сражением, а он сам сидит, занимаясь мелочевкой, но страшно хочет его увидеть. Он воин в первую очередь, и только потом бумажная крыса. Шаткое положение доводит его до ручки. Он беспрестанно в течение дня волнуется о своей шкуре и думает о побеге. Здесь нет кучи путей отступления, и теперь его точно будут искать. В какой-то момент он даже обгрызает кожу вокруг пальцев до крови, благо, Золотое Ядро успешно справляется с лечением. Так что внешне он может и выглядит уставшим, но все также хорош собой, по слухам, дошедшим до него через тонкие стены палатки. Сложно понять конкретно, в чем состоит проблема — то ли заклинатель не доверяет себе, то ли своему возлюбленному. В равной степени обоим, наверное. Не то чтобы его образ жизни до этого располагал к безграничной вере в человечество. Ну, и отдельная категория в личном топе самых ненадежных людей Поднебесной Гуанъяо — это, конечно, заклинатели. Так что рационально он понимает свое состояние. Это не отменяет того факта, что лучше от этой информации ему не становится. Во всей этой ситуации сильно спасает Не Хуайсан, побивший рекорды в своей безалаберности. У него действительно отличные навыки — как убедился Мэн Яо, вышивает тот действительно отлично, также хорошо накладывает повязки, и с небольшой помощью вполне неплохо разбирается в лекарственных травах. Но теперь с его легкой руки провиантом и закупками негласно руководит «серый кардинал», на что все благополучно закрывают глаза, поскольку жизнь успешно налаживается с приходом грамотного пленника. В общем, единственный, у кого по части доверия нет проблем — это второй наследник ордена Не. Хотя тут тоже не без условностей. Одним вечером, когда все уже разбрелись отдыхать после утомительного дня, Мэн Яо вышел наполнить кувшин водой. Когда склонился к бочке, то почувствовал острие лезвия около шеи — не было не единого движения, даже легкой дрожи. — Что делаешь? — прозвучал прохладный голос. — Воды вот хочу, — тихо в ответ. — Ах, Мэн-сюн! Это ты! Прости-прости! Спокойной ночи! Они ни разу не возвращались к этому инциденту после. Наконец, когда на небе восходит полная луна, возвращается он. Готовый выносит вердикт.

***

Наедине им, конечно же, остаться не удается. Вместе с лидерами орденов прибывают и другие заклинатели. В спешки они загружают телеги и основная масса выдвигается на собрание кланов верхом на коне. А те, кому под силу — на мече. Мэн Яо справедливо опасается лететь на такие дальние расстояния, поскольку его Ядро в стрессовых ситуациях работает на износ, а потому есть риск истощения. Чего не сделаешь ради любимого, правда? А потому он несмело встает на меч, молясь, что в крайнем случае он сможет встать с кем-то вдвоем или отдохнуть на привале. Лань Сичень ободряюще смотрит на него и взмывает первым, задерживаясь где-то на середине подъема, чтобы обернуться. Не Минцзюэ вскидывает Бася, которая неохотно ложится ровно, и встает на нее, присоединяясь. Путь неблизкий, но теперь спешить некуда, поскольку они выиграли решающую битву, хоть и не войну. Суд будет проходить в Ланьлине, поскольку те любезно согласились принять большое количество людей, да еще и устроить пир. Ничего хорошего в их инициативности Мэн Яо не видит. Нельзя судить человека по одному лишь поступку, но как будто бы уж слишком его папаша проштрафился перед всеми. Возможно, это будет его шанс вывести его на чистую воду. Мэн Яо не нужен Ланьлин Цзинь. Это орден глупцов и гордецов, а он совсем не такой, как они. Так в чем привилегия править идиотами? Но и оставить безнаказанным человека, который обманул множество женщин и оставил их со своим наследием, нельзя. Значит юноше придется побыть кармой. Один раз заклинатели все же делают привал. Они долетают до маленького городка, который еще и выходит к реке. Так что выбрав самый пристойным гостиный двор, господа располагаются в местном заведении. Поскольку из них всех инедию практиковал только Лань Сичень, остальным очень хочется есть. Мэн Яо также входит в число страждущих. Разговор, прямо скажем, не завязывается. И Лань Гуанъяо по этому поводу не слишком грустит, когда разжевывает жирный дамлинг. Вкусная, горячая свинина с приправами заставляет его сознание померкнуть на несколько мгновений. Очухивается он только, когда слышит обращение к себе напрямую. — А-Яо, ты чего? — Сичень не очень вежливо подталкивает его. Когда заклинатель все же фокусируется на реальности, то обнаруживает, что все сидят с недовольными лицами. Щелк! Придется разруливать ситуацию. — Господа, прошу меня простить. Давно не ел настолько вкусной еды, поэтому прослушал ваши вопросы, — уже даже не надеясь вернуться к трапезе, заклинатель вздыхает. — Как ты убил его? — Задает вопрос Цзян Ваньинь и скрещивает руки на груди. — Мой меч обладает уникальным свойством — он может разделить что угодно, если правильно настроить удар. Таким образом, я просто обвил Хэншенем шею Вэнь Жоханя и убил его. — Очень удобно складывается ситуация. Каким образом тебе удалось это сделать? Подкрасться, да еще и так, чтобы великий и ужасный Вэнь Жохань не заметил тебя? — Господин Не, в ваших словах много яда, но это в действительности лишь простая логика. Я знал, что будет восстание, во всяком случае, приложил все силы, чтобы оно произошло. Все же предводитель Вэнь не самый простой человек, но однозначно можно сказать, что жестокости в нем много, — Яо взмахивает рукавами, но потом все же кладет сжатые в кулак ладони на колени. — Справедливо опасаясь за свою жизнь, я поспешил в то место, где искать он меня будет в последнюю очередь. Так что все это время я просто стоял в зале и притворялся черепахой. Как только представилась возможность убить его, я это сделал. Не понимаю, разве любой из вас не поступил бы также? Цзян Чен хмурится, но чуть ослабляет оборону, находя в словах рациональное зерно. Доверять ему здесь никто не будет, каждый за столом понимает, что они никогда не узнают и половину из того, что совершил этот шпион. Лань Сичень незаметно поглаживает колено Мэн Яо, словно пытаясь успокоить, но (не) намеренно делая ситуацию сложнее. От Не Минцзюэ исходят волны ярости. Лань Гуанъяо начинает догадываться о причинах. Все же сложно не заметить перманентную ненависть. Поэтому заклинатель решает действовать решительно, и нарушает затянувшуюся тишину. — Господа, я не пытаюсь казаться лучше, чем я есть. Вы можете видеть, что у меня другая фамилия, я состою в другом клане, но я точно не на стороне Вэней и никогда не был, — Цзинь Цзысюань широко раскрывает глаза и качает головой, когда на него обращаются взгляды. Не знал про родство, это понятно. — Я не прикрываюсь праведностью Гусу Лань, понимаете? Действовал ли я в своих интересах? Да. Совершал ли я преступления? Да. Но только благодаря мне у вас были карты, помощники, неожиданные союзники. Я готов ответить за то, что вы можете на меня накопать, но тогда я требую, чтобы вы представили на суде шпионов ваших кланов. Лишь потому что я занимаю важное место в финальной битве, но все же работал также, как и остальные: только вы сражались мечом на поле, а я бился письмами в кабинете. Высокопарная речь никого из присутствующих не впечатлила, но на это и не было расчета. Мэн Яо хочет показаться проще. Он не гений-злодей, а просто своеобразный борец за справедливость. — Уважаемый глава Не, не верите, спросите у своего брата. Мы близко общаемся, и он многое знает обо мне и моих действиях. Возможно, напоминать о золотой ветке с яшмовыми листьями — не лучшая идея. — Не стоит гордиться тем, что окрутил моего брата! Задурманен он хорошим отношением, или ты обманул его, мне не важно это! Но не смей более соваться к нему или пытаться втянуть в своих схемы, — хрипит Минцзюэ. Лань Сичень не лезет в эту разборку. Мэн Яо в самом деле благодарен ему. Заклинатель уже показал их близость незамысловатым «А-Яо». Да и честь дружбы с Не Хуайсаном должен отстоять он сам. — Вы давно в свой лагерь заглядывали? Вы думаете, легко окрутить человека, который руководит таким большим количеством людей? Не могу понять, вы недооцениваете своего брата или просто не замечаете? — Сичень кашляет, и Яо усмиряет свой пыл. — Не Хуайсан тоже был на войне, как и вы все, господа. Не надо обвинять его в слепоте, он как раз был разумнее многих. Первый Нефрит мягко улыбается, чтобы снизить градус напряжения. — Старший брат, прошу принять во внимание и слова самого А-Сана. Друзья, есть ли у вас другие вопросы, которые мы можем выяснить здесь, не дожидаясь суда? Заклинатели начали задавать вопросы наобум: о том, кто он, откуда ядро, как и с кем близко из врагов, что он сделал и чего нет. Формулировки были хитрые, но совсем ужасные вещи он умолчал, а все остальные вписывались в реальность шпиона. Было забавно осознавать, что в общем-то все именитые наследники все же люди, а не небожители. И по большей части ими движет любопытство, учитывая, что никакие из его возможных преступлений напрямую не вредили орденам. Разве что Вэням. Меньше всего вопросов задает наследник Цзинь. Сейчас он близок к тому, чтобы перехватить наследие от отца. В какой-то момент Яо решает, что неплохой идеей будет содрать гнойный нарыв, а потому приглашают Цзысюаня на приватный разговор. Тот в своей надменной манере смотрит на него несколько брезгливо, но соглашается. Лань Гуанъяо считает, что его надменность — это скорее наносное, и сам по себе этот заклинатель нежнее листьев лотоса. Это легко разгадать по тому, как он теребит какую-то подвеску на поясе. Когда братья выходят вдвоем на улицу, вдалеке к горизонту катится солнце. — На самом деле, господин, я должен был сказать это раньше, но не представилось подходящего момента, — легкое недоумение отразилось на красивом лице с вопросом «а собственно какие у меня могут быть с тобой дела?» — У нас общий отец. В это был совершенно холоднокровный расчет. Разве можно засудить собственного брата? Однако для этого нужно быть крайне убедительным. — Почему я не знал о тебе? — Цзысюань спрашивает насмешливо. — Он отмахнулся от меня, — Мэн Яо также усмехается и переводит серьезный взгляд на собеседника. — В мой день рождения я пришел в башню, но он и госпожа Цзинь прогнали меня. — Когда у тебя день рождения? — В тот же день, что и у вас. Меня спустили по лестнице, а потом чтобы я не выдал свое родство, припугнули, убив мою маму, — он отворачивается, потому что на глазах кипят слезы. — Не знаю, был ли это э-… Он. Но бросить беременную женщину в борделе и при этом даже не пустить ни ее, ни своего же ребенка в орден… Просто смешно! Цзинь Цзысюань молчит. Мэн Яо решает не медлить, и быстро берет себя в руки. — Вот доказательство, — он достает из рукава безделушку и вручает в руки помрачневшему наследнику, — вижу, вы ее узнали. — Отец дарил этой каждый женщине, с которой спал, — заклинатель тяжело вздыхает. Никто из них не знает, как благопристойно описать этот жест, кроме как «помечал женщин, словно трофеи». — Почему родители поступили так с тобой? — Чтобы не омрачать ваш праздник, господин, — Яо не сдерживается и впускает немного яда в свои слова. Все же болезненный момент именно для него, а не для человека, не знавшего горя. — Это действительно странно, — с сомнением отвечает Цзысюань. — Совсем недавно отец принял в наш орден совсем дурачка. Чудак из деревни Мо только и делает, что заигрывает с нашими адептами. При всем при том у него ни знаний, ни силы. Странно, что твою кандидатуру даже не рассмотрели. Эти слова невероятно разозлили его, но он выдыхает и смотрит ровно. — Теперь, господин, вам известна правда. Что с ней делать решать вам. — Затем решает быть до конца откровенным. — Я хочу провести личное расследование насчет смерти моей мамы. Цзысюань с сомнением кивает, не понимая, как это связано с ним. — Если окажется, что глава ордена Цзинь причастен к убийству Мэн Ши, я буду мстить. И меня не остановит ничего. Ни вы, ни ваш орден, ни даже Сичень-гэ. Цзысюань уж точно не собирался покрывать измены отца. Он знал, что Цзинь Гуаньшань никогда не был верен своей замечательной жене, и хоть это не осуждалось в обществе, все же не слишком позитивно влияло на репутацию ордена. Люди часто шутили, что в каждом городе Поднебесной есть хотя бы один отпрыск главы. Мог ли его отец быть настолько жестоким, чтобы убить женщину в назидание сыну? Он очень сомневался. — Если действительно ты сможешь что-то найти, то я открыт к диалогу. И если это действительно будет убийство, — Цзысюань прокашлялся, — я сильно сомневаюсь, но в таком случае, я помогу тебе организовать суд, хорошо? Я знаю, что вероятно тебе это не надо, и ты… Нашел свое место в жизни, но ты можешь прийти в Башню Карпа и запросить аудиенцию со мной. Я не был тебе братом и им не собираюсь становится, но в каких-то вещах могу помочь. Будто понимая, что он наобещал с три короба, наследник Цзинь смущается и отворачивает голову, пытаясь выглядеть более мужественно и независимо. Абсолютно красные щеки его выдают. Все же есть в нем капелька человечности. — Можно на ты. И заклинатель возвращается к остальным. Мэн Яо остается на виду у остальных, но в голове его творится абсолютный беспорядок. Он перекраивает себя заново. Юноша думал, что должен потопить полностью репутацию ордена Ланьлин Цзинь, но если в нем есть действительно неплохие люди, которые могут занять его сторону, не должно ли все свестись к разоблачению конкретной личности. Неминуемо будет задета и госпожа Цзинь, но разве это большая цена за смерть самого дорого в его жизни человека. Боги, он так запутался. Время летит незаметно. Догорает палочка благовоний, и заклинатели лениво перебрасываются остротами, успев неплохо сдружиться из-за войны. Мэн Яо в смятении отходит куда-то к окну и задумчиво смотрит вдаль. От остальных его ограждает небольшая колонна и полупрозрачная перегородка. Внезапно на его глаза опускается чья-то рука, и она вздрагивает. Теплый запах благовоний окружает его, и юноша мгновенно расслабляется. Ладонь соскальзывает вниз, но Мэн Яо не спешит поднимать веки. Мягкие тонкие губы прикасаются к его сухим. Поцелуй растягивается патокой между ними. Они делят одно дыхание на двоих. Упругое тело Гуанъяо прислоняется к мощному, подобно горе, торсу Сиченя. Юноша чувствует ритм чужого сердца, словно оно уже принадлежит ему. Заклинатель приподнимает его, обхватив бедра через одежду, и буквально вжимает в себя. Поцелуй из простого соприкосновений перетекает в страстный разговор без слов. Они передают друг другу всю тоску, весь голод, который носили с собой до этого. Мэн Яо решает отложить решение всех проблем мира еще на палочку благовоний.