Вечность на двоих

      Город медленно умирает.       Чума убивает его. Жестоко, мучительно.       Окнах некоторых домов ещё теплятся, но их так исчезающе-мало.       Большая же часть остаётся неосвещённой. Укутанные стылым мраком, как саваном они выстраиваются вдоль извилистых улиц, словно надгробия. Их хозяева покинули этот мир, а двери кто-то заколотил. Прибил доски крест-накрест, предупреждая: здесь чума!       Вокруг нет ни души. Опустошённый поветрием город обезлюдел и только расплодившиеся полчища крыс кишат в канавах и на площадях, поедая сваленные в кучу трупы. Мёртвых давно уже некому хоронить. Поначалу этим ещё занимались, предавали земле со всеми почестями. Проводили обряды. Потом стали сваливать в общие ямы, которые спешно засыпали землёй. А когда стало совсем плохо начали сжигать словно мусор. К небу взметнулись десятки дымных костров, призванных уничтожить заразу. Но всё тщетно.       Болезнь не отступает. Продолжает свирепствовать. Болезнь, вызванная крысами, пришедшими с чумного корабля. Мерзкие твари буквально заполоняют город, расползаясь улицам. Проникают в дома, набрасываясь на спящих. Обрекая на смерть целые семьи.       Чума убивает быстро. Уже к утру на телах заболевших вздуваются первые шишки. Маленькие поначалу они набухают по мере того, как тела несчастных охватывает жар, постепенно превращаясь в кроваво-чёрные пустулы. Кожа изъязвляется, сознание путается. Наступает бред. Несчастные стонут и мечутся в лихорадке, извергая кровь… и неизменно умирают на исходе первых суток.       Та, кто навлекла на людей это проклятье, вызвав Зверя из могилы, гуляет по улицам Висборга в ночной рубашке. Её походка лёгкая, очти невесомая. Босые ноги словно не касаются мостовой. В лунном свете, льющимся в тёмный каньон улицы, кожа девушки светится, словно мраморное надгробие. А её белизна не оставляет сомнений — любительница ночных прогулок мертва. Мертва, но при этом неотразима… есть цветы, что распускаются только в ночи. А есть женщины, чья красота расцветает лишь в смертной тени.       Элен Хуттер как раз из таких. Узкое лицо сердцевидной формы, впалые щёки обтянутые восковой кожей, высокие и чёткие скулы, утончённый подбородок с очерченными углами нижней челюсти, красиво очерченные губы и редкой формы, гипнотические глаза.       Смерть словно очистила её, высвободила истинную страстную натуру девушки. Своеволие и непокорность сквозят во всём облике, начиная от неубранных волос. Больше никаких заколок и тугих кос — буйство обсидиановых локонов стелется по плечам Элен, обнажённым вырезом ночной рубахи. Она расхаживает по улице в исподнем, вместо элегантного платья с удушающим женское естество корсетом. И это, в своём роде тоже бунт. Протест. Вызов нормам морали. Грех, как сказали бы священнослужители, если бы всё ещё могли говорить. Если бы вездесущие крысы не выгрызли языки их раздувшимся, изуродованным страшной болезнью трупам.       Никто не смеет осудить её. Ни один мужчина и не одна женщина не бросят упрёк ей во след. Для них она — призрак. Хоть и во плоти. Фантом, влекомый куда-то лучами лунного света. Тонкая, почти прозрачная ткань колышется и просвечивает, рисуя чёрный абрис сладострастного тела, в центре сияющей дымки. Плывущая по воздуху, лёгкая, эфирная, призрачная. Неземная. Не живая.       Вампирша. Носферату. Немёртвая. Вот, кто она теперь!       Грациозно переступив труп очередного бедолаги, умершего на заледеневшей мостовой, Элен не удостаивает его и взглядом. Её злые, иссиня-чёрные глаза, обведённые синеватыми кругами, горят подобно звёздам. И это не красивая фигура речи. В черноте зрачков живёт свет, похожий на пламя свечи, отражённое в мутном зеркале. Пламя чуждого голода, который нельзя утолить.       Проклятье нежити даёт ей силу, но взимает и плату, понуждая проклятую собирать кровавую дань. Чтобы продолжать жить в смерти Элен вынуждена отнимать её у других. Питаться их кровью, заражая тела бубонной чумой. Ужасно? Ничуть. Девушка, прежде расстраивавшаяся даже из-за букета преждевременно сорванных цветов, не испытывает угрызений совести и не сожалеет о последствиях сделанного ранее выбора. Она — не такая как те люди, что кормят собою крыс. Она не из этого мира. И не для них. Дитя природы, утонувшее во тьме. Невинная девушка, чья душа иссохла и почернела под властью её возлюбленного и Господина.       Графа Орлока, чья тень накрыла некогда процветавший на землях Баварии город, завалив его улицы разлагающимися телами.       Продвигается в глубь призрачного города, Эллен вглядывается в зияющие бездонной чернотой окна, силясь отыскать жертву. В живых осталось не так много людей, а те что есть — поумнели и прячутся по ночам, не зажигая свет. Найти жертву нынче непросто, но у вампирши есть преимущество. Мохнатая армия на её стороне, готовая прийти на помощь по первому зову своей Госпожи.       Стоит немёртвой остановиться и воздеть белую длань, как похоронную тишину тут же нарушает царпанье маленьких лап. Крысы лезут из всех щелей. Волнами вздымаются над сточной канавой, перетекая на мостовую, темнеющую под наплывом их серых спин. Вскоре всё пространство вокруг вампирши оказывается похоронено под полчищами грызунов. Их розовые мордочки возбуждённо подёргиваются, а голодные глаза загораются, отражая свечение взгляда не-мёртвой. Её воля — их повеление. Они повинуются.       Вертящиеся и скачущие твари издают такой пронзительный писк, что человеческому уху слышать его было бы невыносимо. Но Элен больше не человек, а потому с холодным восторгом наблюдает, как мохнатое море рассасывается, распадаясь на отдельные ручейки. Паразиты перетекают через заборы и ограждения. Проворно карабкаются по отвесным каменным стенам, чтобы пробраться внутрь и найти жертв для кровавого пиршества. Несколько минут и мёртвую до озноба тишину нарушает испуганный женский вскрик.       Добыча помечена и вампирша срывается с места, проскальзывая в обречённое жилище. Крепкая дубовая дверь — не помеха ночному созданию. Стоит ей повернуть кисть со скрюченными, когтистыми пальцами, как в переполненной писком крыс тишине раздаётся робкий скрип потревоженного засова. Мужчина, до сознания которого нежить дотянулась, сам впускает её в свой дом.       Лучи крутобокой луны проникают через дверной проём, очерчивая его контур на ссохшихся досках пола. Холод и темень перетекают с улицы в парадную, овивая переступившую порог Элен. Глава семейства отступает, склоняясь в почтении. Его разум парализован ужасом. Принужден к покорности. Этот человек настолько слаб, что не смеет даже взглянуть на вошедшую. Для него она остаётся смазанным силуэтом с расплывчатыми очертаниями. Однако крыса отметила не его, поэтому Эллен просто проходит мимо.       Углубляется в лабиринт комнат, скользя мимо растревоженных домочадцев. Касается их призрачными пальцами своей воли, заставляющей сердца леденеть от страха и наполняющей умы кошмарными образами. Парализует. Вихрем взлетев по лестнице, Элен находит заполонённую крысами комнату. Пищащее воинство окружает кровать с забравшейся на неё заплаканной хозяйкой дома.       Их взгляды на мгновение встречаются, и жертва, прочтя в глазах хищницы приговор открывает рот… но крикнуть не успевает. Элен уже позади неё — хватает ледяными когтистыми пальцами и впивается в шею голодным ртом. Кровь людей — её добыча. Её лакомство. Её жизнь. Ибо без крови нет жизни. Это слова Орлока. Её Господина. Наставление, коему она повинуется беспрекословно.       Горячая влага хлещет из разорванной шеи в рот вампирши. Струйками стекает по губам и подбородку. Капает на грудь, пропитывая ночную рубашку. Кровь стекает по горлу в живот, согревая мёртвое тело. Наполняя хладную плоть украденной жизнью.       Многие смертные считают существование вампира ужасным. Жить в темноте, спать в гробу и питаться одной лишь кровью без возможности вкусить привычные яства. Глупцы! Возможность наслаждаться алой влагой жизни искупает все эти неудобства. И лишь одно расстраивает новопосвященную вампиршу — удовольствие быстро заканчивается. Стоит только распробовать вкус очередной жертвы, как её жилы иссякают. Приходится прикладываться к ране и тянуть изо всех сил, высасывая из тела жалкие остатки. Остальные жители дома наверняка мертвы. Её Господин имеет ненасытный аппетит и способен обескровить за ночь целую деревню.       — Вот так. Пей. Набирайся сил, Дитя, — жуткий голос, раздающийся у неё за спиной, похож на звериный рык. Слова древнего языка тонут в клокочущем, сиплом дыхании, но Элен понимает сказанное так же чётко, как если бы кто шептал ей на ухо перевод.       Отбросив обескровленный труп на поживу крысам, девушка медленно оборачивается. За спиной никого. Во всяком случае в обозримом пространстве. И лишь в конце коридора, в тени, черноту которой с трудом прозревает даже её взор, просматривается угловатый, непроницаемо-чёрный силуэт с полыхающим взором белёсых глаз. Граф Орлок уже здесь. Пришёл за ней. По её душу.       — Господин, — Элен склоняется в реверансе, приветствуя Носферату с подобающим его благородному статуса почтением. Однако в её улыбке и жестах больше кокетства, чем страха, и ему это нравится. Орлок выходит из укрытия, вступая под струи лунного света. Наделённый ростом и статью, он обряжен в роскошный дорогой наряд как в саван. Иного сравнения не подобрать, потому что ни отороченное мехом пальто, наброшенное как плащ, ни украшенный золотистой вышивкой старинный камзол дворянина не могут скрыть истинной природы ночного создания. Орлок выглядит так, как и должен выглядеть оживший труп, долгие годы пролежавший в глубокой и тёмной яме — скособоченный серый, деформированный. Горб заставляет его заметно клониться вперёд при ходьбе.       Свистящее дыхание, пахнущее могилой, касается лица Элен, когда Зверь распрямляется, чтобы посмотреть ей в глаза. Из-под высокой меховой шапки, низко надвинутой на глаза, торчат клоки спадающих на бок волос. Головной убор надёжно скрывает почти лысый череп вампира, заметно тронутый пятнами разложения. Затеняет усохшее лицо, всё ещё хранящее следы былой благообразности. Но красивые, заострившиеся в посмертии черты — лишь маска дикого Зверя, чьё естество отчётливо проглядывает в глазах, наполненных бледным свечением. Верхняя губа, обрамлённая шикарными усами, приподнимается в улыбке, обнажая клыки.       Орлок уродлив, как может быть уродлив только мор стремящийся поглотить всё живое на свете. Но уродство его облика лишь разжигает в Эллен огонь желания. Заставляет тянуться к пахнущим могилой устам, запечатлевая на них поцелуй вечного голода.       Между ними нет любви. Ночной демон и воплощение голода, не способен на это прекрасное и светлое чувство. Но его страсть принадлежит ей. А её — ему. Так было всегда. С самой их первой встречи, когда он явился к ней во сне, как инкуб, и посвятил в таинство страсти. Тогда Элен была смущена и напугана. Покорна. У неё не было иного выбора, кроме как подчиниться. Её душа была слаба и беззащитна, а тело стремилось насытить чувство тоски и жара, возбуждённого непристойными ласками ночного гостя.       Орлок проник внутрь неё словно аспид и заморозил сердце, оставив взамен чувство стыда и тайного желания, заставлявшего девушку тосковать по нему и бояться своей неспособности противиться греховному искушению. Мысли о любовнике не отпускали Элен и в часы бодрствования, оставляя вспоминать его ледяные прикосновения, зажигавшие огонь внутри, и то как они совокуплялись на влажной, кладбищенской земле — дикие и необузданные в пылу животных страстей. Становились одним целым. Телесно. Духовно.       Желания плоти, пробившиеся из-под ограничений, напластованных воспитанием и принятыми обществом нормами приличия, ужасали Элен. Она стыдилась своей тайны и чувствовала себя осквернённой мертвецом. Стыдилась и одновременно желала его возвращения. Желала снова заняться с ним любовью. Ощутить сладкие, греховные поцелуи, вкусить его кровь и разделить существование. Стать свободной от смерти и увядания. От закостенелого общества, никогда не понимавшего и не принимавшего её.       Постоянная боль не проходящей потребности пульсировала внутри. Вожделение, похожее на гложущий голод или сухую жажду требовали утоления. Поэтому в очередной раз услышав полночный зов любовника, Элен оставляла благочестивые молитвы, тайком покидая отчий дом. Спускалась по ступенькам заднего крыльца и шла через двор, босиком переступая по влажной от росы траве.       В ту пору ночь была ещё слишком тёмной для её смертных глаз, но воля Орлока заботливо хранила девушку от падения. Каким-то непостижимым образом она всегда знала дорогу, ведущую к нему. И всегда шла по ней уверенно — не спотыкаясь и не колеблясь. Его голос, произносящий незнакомые но понятные слова в голове, направлял Элен. Подсказывал, куда поставить ногу и как переместить вес, чтобы избежать падения. Странно. Волнительно. Страшно. В ночи она чувствовала себя куда увереннее, чем днём.       День был временем страхов и сомнений. Грызущего стыда и ужаса перед неизбежным воздаянием за нечестивый союз. Ночь была временем радости. Тёмного торжества. Единения с возлюбленным. И каждая встреча оставляла юную особу истощённой. Оцепенелая и замерзшая на утреннем холоде она просыпалась и брела обратно в кровать. Мучиться от стыда и не совсем утолённых желаний, которые лишь уменьшались в дневное время, но никогда не покидали по настоящему, и никогда полностью не удовлетворялись.       И как бы совестно ей не было, как бы не беспокоился отец и не давило общество, Элен продолжала жаждать того, кто коснулся её души. Орлока. Она хотела его, как никого и никогда в жизни. Хотела чувствовать, как его голос вибрирует у над ухом, когда он склоняется к ней, смыкая своё тело в союзе с её собственным. Одна мысль о нём посылала дрожь по телу, разжигая тёмный огонь.       В конце концов желание Элен исполнилось. Носферату пришёл за ней, преодолев океан и другие препятствия, встававшие на его пути. Пришёл, чтобы даровать ей своё причастие. Крестить нечестивой кровью, обратив в восставшего мертвеца. После долгих лет бессмысленной борьбы с чувствами и собственной природой, заключения в лечебнице, кошмаров и припадков, вызванных внутренним конфликтом, девушка получила своё счастье. Возможность вечно быть с тем, кто влёк её и заставлял тосковать. Вне жизни и смерти.       Это всё, что имеет сейчас значение для Элен. И когда Орлок привлекает её себе властным движением, она чувствует себя частью чего-то большего. Их пока что ещё разделённые одеждой тела плотно прижимаются друг к другу, а поцелуй становится более глубоким и жадным. Девушка упивается им. Ласками и прикосновениями своего возлюбленного и Господина. Он — всё, в чём она когда-либо нуждалась или будет нуждаться. Чего хотела или когда-либо будет хотеть протяжении всей Вечности, ожидающей их.       Чувствуя, как его тело потирается об неё, Элен сбрасывает ночную рубашку. Тонкая ткань скользит на пол, лаская бледное тело. Заставляя вампира рычать в её губы от нетерпения. Им нет нужды спешить или портить спешкой что-то настолько прекрасное и затягивающее. У них теперь есть всё время мира, но Орлок физически, не способен устоять перед соблазном плоти избранницы.       Он прерывает поцелуй и смотрит на девушку так, что та начинает пятиться. Отступает под тяжестью его взгляда, топчась босыми ногами среди назойливо пищащих на полу крыс. За то время, что Элен совершает эти несколько коротких шажков, вампир успевает разоблачиться. Скидывает плащ и камзол со штанами. Их взгляды вновь сталкиваются и… не-мёртвая оказывается на кровати, окружённой пожирающими хладный труп грызунами. Секундой позже он склоняется над ней. Нависает как уродливая, чёрная тень.       — Ты примешь меня, Дитя, — Орлок не часто обращается к неё на её языке и это приятно. Но в его голосе нет вопросительной интонации. Это утверждение. Волеизъявление, если угодно. Почти приказ. — Примешь меня полностью. Открой своё тело и душу. Позволь мне войти в тебя. Я жажду, чтобы ты была моей. Подчинялась и любила меня так же, как я люблю тебя и владею тобой.       Слова вампира — не пустое сотрясание воздуха. От обрамляющего их рычания, вибрирующим холодом прокатывающегося по коже, девичье тело сжимается. Его хозяйка чувствует себя пустой и тоскующей. Горящей от потребности. Вынужденной стонать, крепко прижимаясь к хладному телу Орлока, уродство которого потрясающей контрастирует с её изысканной, мраморной красотой.       Охваченная дьявольским вожделением Элен широко расставляет согнутые в коленях ноги, открывая себя графу. Его когтистые пальцы тут же сжимаются на молочном бедре, в то время как вторая рука отворачивает её лицо в сторону, обнажая шею. Поймав отражение в мутном окне, девушка смотрит, как глаза вампира загораются, а рот открывается шире, обнажая клыки, окружённые мелкими, острыми зубами. Тёмный поцелуй Господина не назвать нежным и она вскрикивает, выгибая спину в экстазе боли.       Орлок усмехается, используя эту внезапную судорогу, чтобы проложить себе путь в её тело. Направить свою длину во влажный проход. Возбуждение ошеломляет девичий разум. Не-мёртвая теряет себя в нём. Забывается, прокусывая жесткую жилистую шею.       Вампиры не могут питаться друг от друга. Только от живых. Про́клятая кровь не принесёт насыщения. Не утолит жажду. Но ей тоже можно наслаждаться. Словно изысканным вином, оттеняющим сладость соития. В мире тьмы удовольствие и боль неразрывны и Элен улыбается, ощущая как содрогается пронзённое её клыками горло Орлока, когда он глотает её кровь, затруднённо хрипя.       Впрочем этот маленький бунт не способен удержать его от главного. Питаясь возлюбленной Носферату продолжает двигаться, порыкивая от удовольствия. Ощущение её тела под ним, смешанное со вкусом крови и страсти, заставляет даже его потерять голову.       — Ты моя. И всегда будешь моей, — каждое произнесённое слово перемежается движением бёдер и пахнет кровью. Её кровью.       Мокрые шлепки их союза смешиваются со звукам алчного сосания и крысиным писком. Двое вампиров пьют друг от друга, утопая в удовольствии столь невообразимом, что у живого человека остановилось бы сердце, испытай он его. К счастью они оба мертвы.       Два тела извиваются на кровати, но Элен почти не замечает этого. Всё её существо заполненого страстными ощущениями их спаривания. Её шея горит от укуса. Ранки пульсируют, но наслаждение, растекавшееся от пылающих чресл затмевает любую боль.       Бывшая миссис Хуттер счастлива. Ведь это именно то, чего она хотела с тех пор как родилась. И ни бывший муж, чьё тело гниёт у ворот склепа в поместье Грюнвальд, ни любой другой мужчина не смог бы подарить её такого удовольствия, такой страсти. Романтика, нежность, любовь — к чему всё это? Приглушенные чувства слабых людей меркнут перед сладкой агонией кровной связи вампиров.       В очередной раз приходя к этой мысли, Элен выгибается и стонет против трахающего её Орлока. Мёртвого колдуна, чью душу Дьявол сберёг, чтобы его труп осквернял землю. Он доставляет ей такое удовольствие, что она не хочет покидать его страстных объятий. Девушке кажется, что она смогла провести вечность, цепляясь за его тело. Жадно вгрызаясь в горло зубами, в надежде на ответную боль. Однако всему приходит конец. Орлок напрягается, его челюсти сжимаются на её шее, а тело замирает, дрожа.       Пронзённая им Элен достигает своей вершины. Своего пика страсти. Её тело издаёт приглушенный крик, напрягаясь и сжимаясь вокруг возлюбленного. Тот чувствует это, и подняв голову, пригвождает к кровати взглядом. Шипящее дыхание пузырится кровью на его узких губах, пока его член набухает внутри. Пульсирует в ответ на нежное сжатие её стенок, трепещущих вокруг ледяного ствола.       Мёртвое семя Орлока, выстреливающее глубокое в бесплодную утробу Элен, служит ещё одной меткой её принадлежности ему. Девушка блаженно закрывает глаза и вытягивается на кровати, заполненной холодом его сущности. Граф устраивается рядом.       Будь они смертными, остались бы здесь — в осквернённом доме. Среди тел его бывших хозяев и крыс, вкушающих зачумлённую плоть. Но они — вампиры, и вынуждены возвращаться в ту проклятую землю, в которой их похоронили. Им пришла пора уходить.       Рассвет близко. И Элен не позволит случится предначертанном. Не уподобится прекрасной деве из книжки, что подарила любовь чудовищу и лежала с ним в тесных объятьях до первых петухов. Избавив своей благородной жертвой мир от проклятья Носферту.       Забавно. Фон Франц верил, что она поможет им погубить любимого. Как бы не так! Вместо того, чтобы следовать словам не пойми кого, Элен отдала Орлоку свою душу и тело, навеки став его невестой. Гроб, же спрятанный в склепе поместья Грюнвальд, служит им брачной постелью. И вернувшись туда сегодня, они продолжат возиться в каменном саркофаге, пока не застынут в объятии, заключённые в сон вышедшим над горизонтом солнцем. Два наполненных кровью трупа, тлеющие огнём голодным тайной жизни.       Навсегда вместе. Делящие вечность на двоих в опустошённом их голодом мире.