Искры в золе

Как позаботиться о себе и подготовить тело к вторжению, Олег на практике разъяснил в первые дни. Хотя Игорь, несмотря на чудовищность схватки, не до конца вымотанный и всё ещё подстёгиваемый остатками бурлящего в крови адреналина, сопротивлялся в свой первый раз. Олег же, казалось бы, тоже не до конца остывший после адской карусели погони по серверным и другим техническим этажам, оказался невероятно терпеливым первым мужчиной. Сергей только смотрел. Наспех раздевшись — детали костюма Чумы в живописном беспорядке валялись на диване и вокруг него — он набросил на плечи халат и где-то изыскал непочатую бутылку «Астреи». — Развлекайся, — кивнул он Олегу. Олегу, мать его, Волкову, которого в Башне быть не могло! Игорь же видел копию похоронки! — Ну, значит, копию справки о недействительности коллеги твои продолбали, бывает, — пожал плечами Олег. Конечно, гораздо позже, когда Игорь пригладил шерсть на загривке, спрятал зубы и признал возможность спокойно общаться. Но это было позже, а в тот момент факт, что Игорь по-крупному облажался, только добавил перцу ситуации. Ведь, как ни странно, у Грома были шансы если не скрутить Разумовского, то хотя бы удрать живым, разве что слегка подкоптившимся. Пока ему к горлу банально не приставили нож. И Гром, на автомате перебравший в уме все контрприёмы, не признал своё бессилие. В захват его взяли профессионально: полоснуть его Олег успел бы в любом случае. К тому же встрёпанный и злой до безумия Разумовский уже преодолел все причудливые лабиринты меж уцелевших серверов, и, судя по дикому взгляду, его вряд ли остановила бы от выстрела перспектива поджечь заодно и Олега. А потом — удушье и темнота. Очнулся Гром уже в не самом ловком положении. — Ну как там? — Сергей сделал глоток шампанского и демонстративно облизнулся. Игорь дёрнулся даже резче, чем планировал. Наручники, которыми его за поднятые руки пристегнули к свисавшему с потолка тросу, пребольно впились в жилистые запястья, заставив рефлекторно дёрнуться ещё раз. Олег, примостившийся на коленях позади него, фыркнул и с нажимом провёл большими пальцами по не то чтобы прям выпирающим, но чётко различимым рёбрам. Гром вновь дёрнулся и глухо хмыкнул в плотный тряпичный кляп. Нервно хихикнул, можно сказать. — Сам видишь, — прокомментировал Волк и щёлкнул крышкой флакона. — Ну! Ладно, повертись. Всё? Угомонился? Сделаю ведь козью ногу. А в твоих же интересах выжить. Последнее Олег прошептал майору на ухо. От низкого, вкрадчивого тона неожиданно пробрало от макушки до пяток. Дыхание сбилось, сердце, и так неспокойное, забилось ещё чаще. И Волков, воспользовавшись замешательством, проник пальцем. — М! — Сам виноват, — Волк куснул Игоря за ухо. — Нехрен очко сжимать. — Думаю, самое время кое-что разъяснить, — промурлыкал сытым котом развалившийся на диване Сергей. Сами разъяснения Игорь помнил нечётко, хоть и цеплялся сознанием за голос рыжего в попытках отвлечься от пальцев, которыми его неторопливо растягивали. И пальцев другой руки, которыми болезненно прихватывали за ягодицу, когда машинально напрягался. Суть он всё же тогда уловил, и этого вполне хватило, чтобы продолжить сопротивляться лишь инстинктивно, когда ощущения внутри, дикие, непривычные, казались слишком яркими. — Ну-ка, дыши глубже, — скомандовал Олег и плавно, почти без напряжения вошёл в основательно растянутое тело. Игорь думал, что в тот момент и погибнет отвратительной смертью. Четыре пальца, державшие проход раскрытым, да ещё и не самый маленький член — казалось, тело просто не выдержит. Выдержало. А Волк, по одному убрав пальцы, вошёл почти до конца и замер, жарко дыша Грому в шею. Чем-то прошуршал — Игорь краем глаза заметил отброшенный белый комок — и обнял, мягко покачивая бёдрами, пока из стороны в сторону. Одну руку он положил ему на живот, другой провёл по горлу, от чего Игорь невольно запрокинул голову. Рывком снял кляп, мазнув пальцами по губам. Игорь глухо закашлялся и снова опустил голову, жадно хватая ртом воздух и стараясь расслабить бунтующее против вторжения тело. Бросил взгляд на Разумовского: тот бесстыдно забросил ногу на спинку дивана и лениво ласкал себя. На щеках расцвёл яркий румянец, взгляд пьяный — то ли всё-таки перебрал, то ли настолько завёлся от шоу. Впрочем, одно другому не мешало. Подмигнув Игорю, Сергей сгрёб со столика ядовито-розовый тюбик и бросил Олегу. Тот ловко поймал одной рукой. — Хорошо… себя ведёшь, пёс. Заслужил, — хищно улыбнулся Сергей. Позднее Игорь почти всерьёз размышлял, было ли ему на самом деле легче от того, что под воздействием геля из того тюбика у него встал. Скорее, это помогло отвлечься, «уплыть», не воспринимать происходящее как что-то реальное. Олег брал его в ровном и чётком ритме. Между ног он не прикасался, но в остальном дал волю рукам. Кожа у него на ладонях грубоватая, мозолистая, но прикосновения, хоть и жадные, были по-своему нежными. Кончиками пальцев Волк скользил по животу и груди, легонько, будто на пробу — как Игорь отреагирует — прихватывал соски, пощипывал бёдра, оглаживал ноги. Жарко дышал в шею, иногда быстро прикасался языком. И при этом не только сам кайф ловил, но и работал на публику, демонстрируя тело Игоря как экспонат. А Сергей выступал в качестве благодарного зрителя. На самом деле Гром что-то такое заметил ещё в свой первый визит. Ощущал затылком жадные взгляды, но как только вновь на Разумовского смотрел — на лице того была безупречная маска неуверенного в себе мальчишки-социофоба, который мечется между дежурной вежливостью и желанием поскорее выставить за дверь незваного гостя. Что тут скажешь, опыт. Игорь ведь собирал информацию. Единственное, что нашёл — практически бездоказательные подозрения своего отца по поводу гибели трёх детей на берегу залива. Больше ни одна ниточка не вела к Разумовскому. Может когда-нибудь что-то всплывёт. Только Гром к этому не будет причастен. С силой растерев лицо, Игорь выныривает из болота воспоминаний и ёжится, хоть в ванной комнате и тепло. Ёрзает и, обняв себя за плечи, прислушивается к своему телу. Поначалу он почему-то жутко стеснялся мыться ещё и там, тем более так тщательно. Это, без преувеличения, повергало его в дрожь едва ли не большую, чем сам факт присутствия в его жизни анального секса. Может быть потому, что мыл его поначалу тоже Олег. Но всё же удивительно: после всего, что с ним сотворили в первые же дни, именно помывка вызвала жгучее чувство стыда. Как будто сам факт того, что он замарался, что теперь ему нужно отмываться после них там, делал его слабым, ставил на нём окончательную метку беспомощности. Постепенно это сгладилось: человек, тварь такая, привыкает ко всему. В конце концов, Грому же лучше, когда он чистый. Хмыкнув, Игорь покосился на восходящий душ, установленный между унитазом, на котором он теперь восседал, и ванной. Процедура была странная, но по ощущениям даже приятная. Насадиться. Глубоко и ровно дышать. Вовремя выключить. Аккуратно пересесть. Сосчитать до десяти. Расслабиться. Повторить со специальным раствором. Почитать состав шампуня или нового лубриканта. Подремать. Подмыться и применить лубрикант по назначению, забив на весь его состав и отдельные компоненты по очереди. Попутно Игорь обычно чистил зубы, умывался и наносил маску от кругов под глазами, которую для него готовил Олег. В завершение гигиенического марафона тщательно протирал лицо и шею бодрящим тоником. Шею было необязательно, но Игорь балдел от ощущения свежести на коже. В общем, если в процессе не зацикливаться на том, для кого в итоге весь этот праздник, то Грому нравилось. Закончив с водными процедурами, Игорь пробирается через лаз в комнату с диваном и клеткой. Клетку практически никогда не запирают по-настоящему — незачем. В комнате камеры, правила Игорь усвоил. По ночам спать на диване даже не покушается. Конкретно этот диван вообще не манит его поспать. На нëм его мучают, трахают, через него перегибают, связывая для порки. Даже сидит на нëм Гром только с Олегом. Другое дело — подоконник. На него Игорь привычно перетаскивает одеяло, стелет, ложится на живот с книжкой. Нет, он не оторван от внешнего мира. На работе за чаем смотрит маленький хриплый телевизор с чëрно-белым экраном, читает газеты, собирает сплетни от продавщиц и уборщицы. Да и на работу и с работы не по закрытому коридору добирается. Но здесь у него только книги. И Грома это даже устраивает. Телевидение в последнее время превратилось в какой-то крикливый калейдоскоп, от которого мозг почти ощутимо разжижается, как в старом ужастике. К интернету он так и не привык, по крайней мере к его развлекательной части. А вот книги он всегда любил. В детстве, помнится, даже сам писать пробовал. И даже рисовал смешные картинки, якобы иллюстрации. Кто знает, может со временем это переросло бы в полноценное серьёзное хобби, если бы не... От тяжёлых воспоминаний, нахлынувших неожиданной тёмной волной, отвлекает скрежет ключа, который повернули в замке. Игорь вздрагивает, поспешно закладывает книгу, перебирается вместе с одеялом в клетку. В последний момент стаскивает штаны и отпихивает ногой подальше. Было ведь и хуже. Первое время Игорь сидел на цепи в тугом собачьем ошейнике, а комната была тесным, тёмным и холодным коробом с серыми стенами и незастеклённым окошком под потолком. Насколько далеко она теперь находилась, Игорь не знал, но был уверен: вернётся туда по щелчку пальцев Сергея. А этого очень не хотелось. Как ни страшно, но Гром уже привык жить пусть в клетке и всё так же на собачьих правах, но в комфортных для человека условиях. Что тут скажешь, дрессировке он, как выяснилось, поддаётся отлично. Сергей, как обычно, входит первым. Дома он обыкновенно ходит босиком, но сейчас его ноги заключены даже не в обычные стоптанные кеды, пусть и фирменные, а в модные мокасины из кожи цвета молочного шоколада. Гром не очень разбирается в мужской моде, но сказал бы, что под расклешённые брюки цвета крепкого кофе самое то. Обладатель начищенных до матового блеска чёрных берцев под строгие прямые брюки всё того же радикально чёрного цвета отстаёт на пару шагов. Игорь слегка напрягается и сжимает зубы: спина невовремя напоминает, как ей вчера досталось. Дверца клетки почти не скрипит. — Выходи. Игорь не обманывается: вставать на ноги ему никто не разрешал. Но это ничего, форму Гром в неволе не растерял, и даже передвигаясь на четвереньках не чувствует себя неуклюжим. Добравшись до дивана, он медленно выпрямляет спину, складывает руки на коленях. И, наконец, поднимает на рыжего взгляд. Сергей устраивается на диване, будто нарочно раскидывает руки по спинке, позволяя собой любоваться. Впрочем, почему «будто»? На нём рубашка, заправленная в брюки. Она золотистого цвета, отчего рыжие волосы пылают ярче обычного, переливаются языками живого пламени. Не такая пышная и объёмная, как белая на презентациях, выгодно облегает в меру спортивное тело. Воротничок фривольно расстёгнут. На обнажённой шее волчий кулон Олега. Волков рассказывал: единственное, что осталось у него на память о родном отце. На голове — кепка Игоря. Та самая, которую он у дяди Феди выиграл. Сергею идёт, но Игорь невольно сжимает зубы так, что желваки играют. Хоть и понимает прекрасно, что Разум его провоцирует. Рыжий вполне благодушно ухмыляется: ему нравится, когда Игорь реагирует, пусть даже взглядом Грома в такие моменты можно убить. А вот за нарочитое равнодушие мог наказать. Игоря это, в принципе, устраивает. — Рад, что тебе уже лучше. На самом деле не рассчитывал, что ты сегодня встанешь, но раз уж встал, то грех не воспользоваться. Игорь осторожно кивает. Косится на Олега. Тот навытяжку стоит за плечом Сергея. Сегодня на нём не плотный бадлон под пиджак, а бордового цвета классическая рубашка, как и у рыжего, не застёгнутая на верхние пуговицы. Чёрный с едва заметными коричневыми переливами ошейник в сочетании с ней вызывает у Грома желание спросить, когда Волк стал фанатом группы Kraftwerk. И, конечно же, беспокойство. Если эти бандиты собрались куда-то вместе, то при чём тут он? А если просто хотят поиграть, то к чему маскарад? Раньше придерживались правила «чем меньше тряпок, тем лучше». Ну или приходили в повседневной одежде, рабочей или домашней. Что Разумовский задумал? И что за плоский футляр держит Олег? Мелькнувшая мысль о волшебной палочке заставляет Игоря подавить нервный смех. Очень нервный, учитывая, где в контексте их отношений эта палочка совершенно точно окажется. Нет, не может быть. Спину уже покоцали, а рыжий не любит, когда Гром на больничном слишком долго. Конечно, есть ещё рот, но когда это Разумовскому простого отсоса было достаточно? — Смотри, Олег, он ду-у-умает, — откровенно насмешливым тоном тянет Сергей. Волк негромко хмыкает. — Не утруждайся, пёс. Я объясню. Вынужден, дабы ты по незнанию не сорвал наши планы. Олег? Волков обходит диван и, открыв футляр, протягивает его Грому. Внутри на бархатной подложке, конечно, не палочка. Это ошейник. Игорь скользит взглядом по полоске металла, задерживается на кулоне. Он в форме молнии — как говорится, кто бы сомневался. Ошейник золотой. Он не полностью металлический, материал какой-то гибкий. Но Игорь уверен — лицевая сторона покрыта золотом. Или сплавом с высоким содержанием золота. Но ведь ошейник уже есть? Гром машинально тянется пальцами к шее, трогает полуудавку. Рыжий насмешливо каркает: — Какие мы внезапно скромные. Хотя, вероятно, в твоей тупой голове просто не умещается, что у моего пса может быть больше одного ошейника. Впрочем, да: сообразить, что два ошейника разом — перебор, у тебя получилось. Игорь молчит. Усилием воли давит желание почесать согнутым пальцем ухо и покрепче стискивает зубы. Звучит это несколько фальшиво: не как враньё, скорее как театральная постановка. Как бы талантливо ни играли актëры, на задворках сознания живëт понимание, что это не реальные события. Разумовский вовсе не считает Грома тупым: иначе бы так тщательно не пëкся о том, чтобы он не вырвался из опутавших его сетей. Но, тем не менее, издевательский тон рыжего задевает за живое, давит на больную мозоль. В прошлой жизни окружающие частенько ставили под сомнение интеллект Игоря, а самые наглые не упускали случая вслух и при свидетелях проехаться на сей счëт. Само собой, Разумовский это нарочно. И эта нарочитость подливает масла в огонь. Даже не соль на раны — что-то жгучее вроде кайенского перца. Заставляет дышать чаще и оставляет отвратный кисло-горький привкус на языке. Нельзя бросаться, нельзя. Огрызаться иногда можно. Но сейчас у рыжего явно не то настроение, чтобы вступать в перепалку. Что другое, а это Игорь научился считывать. Поэтому он лишь дёргает плечом и смотрит только на ошейник. Ему нелегко, но если Разумовский из-за его минутной слабости убьёт человека, Гром себя не простит. Сергей выпрямляется и хлопает в ладоши, улыбаясь от уха до уха: — Что ж, не будем тянуть. Гром, ближе. Игорь осторожно переминается на коленях, сдвигается буквально на шаг вперёд. Сергей кладёт руку ему на основание шеи, обхватывает, чуть сжимает пальцы, заставляет пригнуться ниже и ближе. Так стоять неудобно: напрягаются мышцы, уже сейчас фантомно тянет в пояснице, коротко вспыхивают искрами боли проколы. Но Игорь терпит. Сергей расстёгивает ошейник, стягивает его и откладывает в сторону. Хлопает Грома пальцами по подбородку, безмолвно приказывая выпрямиться. Смотрит на Игоря. Игорь — на Олега. По лицу Волка ничего прочитать нельзя, но он будто бы случайно поднимает коробочку повыше. Игорь нервно обводит губы кончиком языка, неуверенно тянется к золотому ошейнику. Правильно? Ударит или нет? Вроде бы хлыста при нём сейчас нет, но…. Сергей одобрительно хмыкает. Игорь тихонечко выдыхает и, взяв ошейник двумя руками, протягивает его рыжему. Тот приподнимает бровь. — Надень его на меня, пожалуйста, — Игорь очень надеется, что со стороны его голос звучит достаточно ровно. Он знает правила. Он подчиняется им. Но никогда не знает заранее, в какой момент Сергей решит, что старается пёс недостаточно. Не тот тон, слишком напряжённо, не совсем те слова… да что угодно. Но сегодня у рыжего благодушное настроение. Он снисходительно ухмыляется, забирает ошейник и захлёстывает вокруг его шеи. Неторопливо стягивает, с чётким щелчком закрывает замочек. Скептически смотрит, оттягивает пальцем. Игорь машинально размыкает губы: палец между шеей и ошейником удаётся втиснуть с трудом, кольцо достаточно плотно прилегает к коже. К счастью, у Сергея явно другие планы. Он убирает палец, поправляет ошейник. Зарывается пальцами в волосы на затылке, перебирает, легонько почёсывает. Даже с намёком на ласку. Гром бы даже расслабился. Если бы буквально вчера этими руками его не хлестали от души по щекам. И если бы этими пальцами чуть позже не вдевали в спину крючья. Сложно поверить даже в мимолётную ласку, когда в восьми случаях из десяти человек тебя мучает. — Замечательно. Признаться, я сомневался до последнего, можно ли тебя взять с собой. Но тебе так идёт, что я готов рискнуть. Что?.. Игорь чувствует: ещё немного, и его начнёт потряхивать. Вместе с этим вновь просыпается злость. Вот что за человек, а? Сколько можно давить? Сколько можно проверять на прочность, если уже прекрасно знает: Игоря можно сломать? Гром опускает голову ниже, но рыжего это не устраивает. Он так же небрежно хватает его за волосы и заставляет смотреть в глаза. Ему нравится злой взгляд Грома. — Вижу, ты готов. Итак, мы пойдём в очень приличное место. Будь хорошим мальчиком — и это убедит меня, что тебя можно иногда спускать с поводка. Игорь шумно выдыхает: — Понял. Получается на удивление ровно. Можно было бы что-то ещё сказать, но зачем? Здесь решает Сергей. Его собираются повести. В людное место. В ошейнике. И его поведут. Так что лучше не давать лишний повод рыжему подключить фантазию. И без того наверняка подключал на полную. Сергей хлопает ладонью по дивану рядом с собой: — Ложись. Игорь привычно ложится животом на диван, утыкается лбом в сложенные руки, чуть шире расставляет колени. Привычно старается отключиться. И всё равно вздрагивает, когда его спины касаются чужие руки. Но боли нет. Сергей и Олег в четыре руки аккуратно обрабатывают какой-то прохладной мазью вчерашние проколы, заклеивают чем-то тонким, стягивающим кожу — вероятно, медицинским клеем. Потом Сергей запускает в тело Игоря пальцы. — Подготовился, молодец, — удовлетворённо хмыкает и, наклонившись к самому уху, вкрадчиво добавляет: — Может быть, поиграем с твоей дырочкой. Позже. Игорь не отвечает. Лишь слегка закусывает губу, ощущая внутри пробку. Она маленькая — меньше, чем он носит в себе обычно. Но, Гром уверен, всё так же способная причинить ему боль в самый неожиданный момент. Или острое удовольствие. Второе бывает реже. Следующие полчаса посвящают наряду для Игоря. Можно было бы и меньше, если бы Сергей всё время не вскакивал, не лез Олегу под руку и не возмущался складкой, которая легла как-то не так, или переливом, который, если не приглядываться, выглядит как пятно. И — худобой Грома. — Можно подумать, мы тебя не кормим! — ворчал рыжий, пока Олег между делом щекотал рёбра, а Гром мужественно сжимал губы, чтобы не захихикать. — Ни капли жира не скопил за всё время! Олег, он точно еду не выкидывает? Игорь только мысленно вздыхал в ответ на такие предположения. Ему бы такое и в голову не пришло: отец в своё время раз и навсегда привил уважение к еде. И понимание, что лишней она не бывает. Бывало, конечно, так плохо, что попросту ничего не лезло. Но тогда Волк просто кормил Игоря плотнее в следующий приём пищи. Сам Гром считал, что в весе он всё же прибавил. Не так много, как мог бы без стресса, но всё-таки небольшой мамончик появился… впрочем, со стороны, возможно, не так заметно. — При мне он съедает всё, — невозмутимо сообщил Волк, раскладывая одежду, — а жмëт ли пальцами на язык над унитазом потом, ты можешь проверить и сам. Сергей в ответ поджал губы и переключил внимание на одежду, так что Игорю осталось только гадать, насколько недовольство рыжего было наигранным. Самостоятельно Игорю дают надеть только майку. Когда дело доходит до трусов, Гром мешкает, чем мгновенно даëт рыжему повод. — Из дикого леса дикая тварь: не знает, что такое нижнее бельё, — рыжий тонко улыбается. Игорь со вздохом натягивает боксёры до колен и выпрямляется, замерев и позволяя Олегу надеть до конца. — Повезло тебе, что кое-что умеешь помимо собачьей работы. Так бы и жил, как на помойке. Гром глотает очередное оскорбление. Он не собирается оправдывать свою житейскую неряшливость. Рассказывать, как в стремлении сбежать от реальности, где была только не знавшая ремонта и нормальной уборки квартира, где всё напоминало о том дне, когда убили отца, нырял в работу. Как забывал поесть, питаясь только кофе и святым духом, пока организм на весь отдел не высказывал возмущение громким урчанием. Как носил одни и те же вещи, пока от вони не начинали шарахаться даже бомжи в обезьяннике. Как стригся под расчёску, чтобы ею не пользоваться, не тратить время на душ и экономить шампунь. Как в итоге стал практически копией отца, будто пытаясь прожить за него его жизнь. Сергей знает достаточно. Внешнюю сторону. А личные подробности его точно не интересуют. Пока Игорь невольно погружается в невесёлые мысли, Олег привычно заканчивает его одевать. Чёрные зауженные джинсы под классический ремень, заправленная в них рубашка цвета грозового неба. Часы с широким ремешком на одно запястье, кожаный браслет одного цвета с ремнём на другое — прикрыть тонкие, но контрастно яркие на светлой коже шрамы. Носки Гром натягивает сам. Новенькие, в тон рубашке, с принтом в виде молний. Один цепляется за нестриженый ноготь, уже сейчас обещая в будущем привычную дырку. Нет, так не пойдёт. Вечером шепнёт Олегу. Глупость, странный выверт сознания. Но носки, подаренные Волком, Игорь старался беречь. Разумовский резко вздыхает: Игорь чётко видит, как трепещут крылья его хищного носа. И лишь благодаря выработанной стойкости не шарахается, когда тот резко встаёт с дивана, даже не отступает на шаг. — Так бы и съел, — душно шепчет Сергей, оглаживая бёдра Игоря сквозь плотные джинсы. — Но боюсь перебить аппетит. — Пора, — подаёт голос Олег, лаконично и в меру вежливо заставляя их синхронно вздрогнуть и вынырнуть из липкой фантазии. Похоже, этот выход в свет слишком важен, чтобы рыжий мог его отменить и прямо сейчас завалить Игоря на ковёр. Игорь, когда Сергей отворачивается, едва заметно вздыхает с облегчением. Единственное, что Грома напрягает — то, что он принял за широкий — очень широкий, почти наруч — браслет на правой руке Разумовского. На самом деле это поводок. Красиво свёрнутый и закреплённый в виде браслета чёртов поводок. А на ошейнике наверняка где-то сзади есть ушко. И ведь с рыжего станется заняться воспитанием пса в людном месте… что ж. По крайней мере, новым ошейником он не удавит его так сильно.