just a summer thing

Эндрю лето ненавидит. Ненавидит со всей кипучей яростью, на которую только способен человек. Ненавидит из-за запаха раскалённого асфальта. Ненавидит из-за того, как любимое шоколадное мороженое (возможно украденное) тает в руке. Ненавидит, как футболка от пота прилипает к телу. Да и вообще ненавидит, как от него воняет, когда он потеет. Ненавидит все разговоры о том, что лето — время для семьи и радости, потому что он и семью, и радость, и вечные ценности крутил сами знаете где. В его мире для этих понятий вообще места нет, а если и есть, то лишь для их извращенно-карикатурных версий. Ненавидит, как все радуются свободе и орут, что теперь можно будет оторваться. Ненавидит, что примерно теми же самыми вещами восторгается и Дрейк, возвращаясь из командировки. Ненавидит, что тот теперь дома. Ненавидит, как передергивает всё его тело при виде сводного брата, стоящего в дверях. Ненавидит наглую, почти безумную улыбку, расцветающую на чужих губах. Ненавидит Дрейка. Потому что он тоже противно потеет, и Эндрю чувствует это, когда его прижимают к постели. Эндрю тошнит. Он ненавидит, как кричат люди за окнами даже по ночам, даже в такой дыре. Потому что теперь из его спальни точно ничего не слышно, и Дрейку нравится издавать звуки, зная, что никто не накажет, никто даже не заметит его. Дрейк оставляет его лежать в комнате, и это душно, потно и мерзко. Всё ощущается неправильно, даже что-то под его кожей зудит, и Эндрю не знает, что делать. Он пытается ворочаться на кровати с боку на бок, как будто это поможет, но от этого тело болит лишь сильнее. С того самого дня, когда Эндрю было семь, он так и не узнал, что делать в таких ситуациях: где искать спасения и кому молиться, чтобы этот раз был последним. Он уходит из дома (приходится подхрамывать, когда спускается по лестнице), и Кэсс не волнуется о нём. Эндрю даже не уверен, слышит ли она. Кэсс вообще не слышит многих вещей — это привычно. Уже светлеет, небо розовеет, хотя для этого слишком рано. За это Эндрю тоже ненавидит лето: он надеялся, когда станут короче ночи, станет короче и ужас, но всё выходит совсем не так. Теперь он лишь видит всё происходящее более чётко. И идти по городу незамеченным тоже не получается. Сплошные минусы. Стадион на краю города оставляют открытым в отличие от раздевалок, пристроенных рядом. Эндрю хмыкает, поднимаясь по ступеням. Боль не даёт дойти до верхней трибуны, и он аккуратно располагается где-то ближе к низу. Не запирать такое место в их городе — херовое решение. Места вроде этого слишком легко становятся приманкой для подростков, которые предпочитают побаловаться чем-то запрещённым. Или для таких как он. Если подумать, не так уж он и отличается, размышляет Эндрю, прикуривая сигарету. Столько стараний пошло на то, чтобы найти кого-то, кто согласится купить ему пачку. Ещё одна ситуация, когда рост играет совсем не в его пользу. Миньярд делает затяжку, в который раз размышляя о том, как иронично вышло, что за последние полгода он почти ни разу не видел, чтобы на месте для тренировок кто-нибудь тренировался. Думать сегодня вообще выходит плохо. Каждая мысль, всплывающая в сознании, будто поднимается наверх из целой бури, и у Эндрю не выходит ухватиться за неё надолго. Словно буря далеко-далеко, а подойти ближе нельзя, потому что она поглотит его целиком и уничтожит. Он уже привык, говорит себе Эндрю. Это просто пара недель, пока Дрейк дома. Руки почему-то предательски трясутся, и он смотрит на них, будто они ему не принадлежат. Когда на стадионе показывается кто-то, Эндрю кажется, что у него глюки. Что Дрейк слишком сильно ударил его головой о кровать, и теперь галлюцинации будут преследовать его навеки вечные. Не самый плохой вариант, если вместо монстров ему видится всего лишь мальчик-подросток в ужасающей одежде. Даже без формы. Странный. Эндрю поклясться готов, что биться о железные ограждения и потеть в шесть утра — не слишком приятное занятие. Силуэт проходит некоторое расстояние, прежде чем увидеть его и резко замереть на месте. Эндрю его не осуждает — знает, тоже выглядит странно, сидя здесь в такую рань и делая примерно ничего. В его оправдание, он хотя бы не пришёл тренироваться, а это даёт десять очков в пользу его нормальности по сравнению с только что появившимся парнем. Парнем, который, кстати, прямо сейчас направляется к трибунам. Эндрю оглядывает его. Чёрные волосы, настолько чёрные, что почти неестественные, такие же тёмные глаза. Лицо напугано-злое, Эндрю видит следы подростковых акне на щеках. Значит, ровесник. Может, даже младше. Бояться нечего. Обычно как всё происходит как раз наоборот: такие вот чудо-спортсмены опасаются Эндрю. Возможно, он убивает их зожный настрой. А возможно… — Эй! — кричит ему пацан с другого конца поля, быстро сокращая расстояние. А возможно Эндрю сам сейчас узнает причину претензий. — Эй? — спокойно повторяет он. Было бы страшно, если бы не было так похуй после всего произошедшего: и за сегодня и за все его 16 лет жизни. Парень подходит совсем близко, впечатываясь руками в бортики трибун: — Ты че здесь забыл? Тебе разве не надо быть, — он замолкает на пару секунд, глаза несколько раз бегают в разные стороны, будто он старательно пытается понять, где же всё-таки Миньярду надо быть прямо сейчас. — В школе или типа того? Эндрю приподнимает брови, скорее в саркастическом жесте, чем в удивлении. Утренние тренировки, конечно, вполне показывают уровень интеллекта собеседника, но Миньярд надеялся, что хотя бы концепция летних каникул ему известна. — А тебе не надо быть в школе или типа того? Парень смотрит на него, будто Эндрю на его глазах съел котёнка, но у этого нет никаких сил реагировать. А в следующую секунду пацан перелезает через ограждение между стадионом и трибунами. Крайне неразумный поступок, учитывая, что недалеко от него есть специальный проход для этих целей, но Эндрю не задаётся никакими вопросами. Подростковый максимализм у всех проявляется по-разному, пусть выделывается, главное, чтобы не упал. К удивлению, тот не падает и довольно быстро оказывается рядом, нависая сверху: — Кто ты, блять, такой? Что тебе надо? — пацан как будто из последних сил старается не сорваться на крик, и Эндрю начинает серьёзно рассматривать версию о том, что тот под кайфом. Он не спешит отвечать на вопрос, просто разглядывает лицо, что оказалось так близко. Выглядит невероятно скучно, Эндрю бы даже сказал, самое скучное лицо в его жизни, если бы не одна забавная деталь: если приглядеться, на носу у парня целое созвездие веснушек. Миленько. Миньярд еле слышно усмехается прямо в лицо стоящего над ним: — А ты крашенный. Если до этого он лишь рассматривал версию о каких-то нелегальных веществах в крови пацана, то теперь начинает относиться к ней чуть серьёзнее, потому что тот всё же срывается на крик: — Повтори, блять? — Ты же рыжий, — констатирует факт Эндрю. Не то, чтобы его трогает это невероятное открытие, просто забавно. И даже красиво немного. Необычно. Он не успевает получить никаких возражений, потому что пару секунд предположительно рыжий пацан в ужасе пялится на него, а потом чужой кулак врезается ему в лицо. Не очень-то вежливо. Эндрю просыпается на удивление спокойный. Чувствует себя вполне отдохнувшим даже, правда голова трещит и тело немного затекло, будто кровать успела стать куда твёрже. Когда он раскрывает один глаз и видит парня, истерично хватающего себя за волосы, появляется мысль, что проблема в том, что его кровать — на самом деле пол. При ближайшем рассмотрении, пол раздевалки, которая, по-хорошему, сейчас должна быть закрыта. — Ты откуда ключи вытащил? — интересуется Эндрю, пока парень, явно не замечая его пробуждения, начинает нарезать тревожные круги по довольно узкому пространству раздевалки. Парень оборачивается на него, и впервые Эндрю кажется, что сейчас можно было бы заткнуться, потому что выражение лица того выглядит действительно пугающим: — Отвечай, откуда ты знаешь. Если ты не ответишь мне сейчас же, я убью тебя, — тот хватается за уродливую старую клюшку в углу, и, хотя Миньярд сильно сомневается, что она может стать орудием убийства, главное в этом деле настрой, а у человека напротив него настрой явно воинственный. Не то, чтобы он боялся смерти. Просто сейчас это был бы не самый благоприятный исход событий, потому что Дрейк вот-вот покинет их дом почти навсегда, а он станет полноценным членом семьи, и умирать, даже не узнав, как всё ощущается на «другой стороне» нормальной семейной жизни, не хочется. — У тебя веснушки на носу, — сообщает Миньярд. Парень замирает. Потом отставляет клюшку. Потом убегает куда-то в ванную. Потом громко материться на всю раздевалку. Потом возвращается, всё ещё глядя на Эндрю, валяющегося под ногами. Когда отрубил человека за то, что он умнее, чем ты. Упс. Вид у него ментально потрёпанный. Бедняга, глупым людям жить очень, очень тяжело. Эндрю понимает, что диалог тот вряд-ли начнёт, да и сам не горит желанием вести светские беседы особенно после такого, но парень всё же подаёт голос: — У тебя кровь из носа шла. — Оу, — иронично бросает Эндрю. — Дай угадаю, это когда ты дал мне в лицо? — Вообще-то, ещё до этого. Чёрт. Значит, в этот раз Дрейк постарался. Миньярд не объясняет ситуацию, предпочитая в ответ надавить на уязвимое место собеседника в ответ: — Не любишь веснушки? По взгляду напротив ему кажется, что ему сейчас ещё раз пригрозят физической расправой, но пацан только буркает: — Сейчас ещё сильнее, чем до этого. Эндрю всё же решает встать с пола. Странно, что его даже не связали, но и на том спасибо. Он предпочитает, чтобы незнакомцы не лезли к его конечностям без разрешения. — Ты мне торчишь новую сигарету. Ту недокурил. Он ждёт ещё чего-то. Вопросов. Или угроз. Или просто дружеских предложений свалить куда-нибудь со стадиона. Но парень с лицом человека, который абсолютно точно не вырубал никого десять минут назад, сообщает: — Мне надо тренироваться. Я записан в школьную команду по экси, — и уже разворачивается к выходу. — Сигарета, — ещё раз напоминает Эндрю. — Иначе расскажу, что ты бьёшь людей. Парень смотрит на него очень критически: — Кому ты расскажешь? — и по тону его голоса вполне понятно, что он подразумевает «кто тебе поверит?» — Не знаю. Найду кому. — Хочешь посмотреть, как я забиваю голы? Предложение не слишком впечатляет. — Ты хочешь заинтересовать меня тем, как забиваешь мяч в пустые ворота? Парень поджимает губы, видимо сам понимая, что перспектива не очень захватывающая: — Я только что дал тебе по лицу, и, возможно, пока тебе не стоит далеко уходить. — Волнуешься, что я побегу жаловаться мамочке? Парень ещё раз проходится по нему глазами сверху-вниз: — Ты выглядишь, как будто мамочка тебя не очень любит. Миньярд щёлкает языком. Пацан напротив него тоже, честно говоря, выглядит, как будто его родителям глубоко на него плевать. Он не хочет соглашаться, потому что нехер транслировать собственные проблемы на чужих людей. Отрицать не хочет тоже. Потому что ему не пять. А ещё, потому что он не знает, насколько любящей можно считать мать, которая позволяет насиловать собственного ребёнка. — Засранец, — только и бросает он. Подумает о своей семейной драме, когда получит новую пачку сигарет. И когда голова болеть перестанет. Эндрю прикрывает глаза, медленно массируя виски. Он не хочет домой. Не сейчас. Не сегодня. Он даже не уверен, как в это несчастное экси играют, но сейчас ему всё равно. Он просто хочет, чтобы всё было спокойно хотя бы на пять минут его жизни. Разве есть что-то более успокаивающее, чем смотреть, как абсолютно незнакомый, не слишком адекватный человек, который недавно тебя избил, теперь бегает по полю в какой-нибудь потной майке? Красота, да и только. — Тебя как зовут хоть? — спрашивает он, сдаваясь. Пацан смотрит на него с прежним недоверием, но всё же представляется на ходу к выходу на поле: — Нил. — Эндрю. Парень ничего не отвечает. Просто уходит. Эндрю принимает этот жест даже с долей уважения: всё лучше, чем болтать без дела. В следующий час он сидит на трибуне, пока Нил как умалишённый выделывает какие-то сомнительные трюки на поле. Майка у него теперь действительно потная — Миньярд готов признать, что бегает пацан быстро. Следуя за ним глазами, Эндрю вдруг замечает, что руки не так трясутся. Он тоже видит, как на него бросают частые взгляды: не хотят отпускать в неизвестном направлении, когда он может поделиться с кем-нибудь тем фактом, что непонятный мальчик, по-видимому, взломавший школьные раздевалки, дал ему в лицо кулаком. Эндрю не осуждает его за опасения. Когда Нил наконец оставляет тренировку, он бросает клюшку прямо на траву, подходя к бортикам: — Дай мне две минуты, чтобы переодеться, и я достану тебе сигареты, если ты нахер забудешь всё, что случилось сегодня. Эндрю снова смотрит на него как-то слишком долго. Не его вина, что смысл слов сегодня доходит чуть медленно, а у Нила смешное раздражённое лицо. — У тебя херовая техника, — сообщает он, хотя в душе не знает, какие вообще правила игры. — В следующий раз я тебя на ворота поставлю, — зло шипит Нил, и чуть погодя с крайним энтузиазмом добавляет. — Пидор. — Ты же требовал, чтобы я отпустил и забыл тебя и больше тут не показывался, — пререкается Миньярд. — Сначала на воротах часок постоишь, а потом не будешь показываться, — зло кричит Нил, уже прошедший половину поля по направлению к раздевалке. Провести летние каникулы с тронутым головой школьником, помешанным на тупой игре и путающимся в собственных требованиях, конечно, идея так себе. Но не похоже, что у Эндрю много вариантов. А веснушки Нилу всё же идут.